Last chance

— Ты совсем не боишься? — Микеланджело с интересом разглядывает миловидное личико ребенка, когда тот ненадолго отрывается от созерцания нунчак, висящих на поясе. — Ну, ты же не пытался съесть меня, значит все в порядке. — Ким по-хозяйски наливает гостю холодный чай в любимую кружку отца, а затем запоздало прикладывает ладонь к щеке, вспоминая о неприкосновенности вещей папы. — Эй, ну ты чего? — черепаха спрашивает с такой заботой и нежностью в голосе, что мальчик одергивает от неожиданности руку, поглаживающую голову малыша. — Извини, я не должен был. — Нет! Это я ошибся, все нормально. Весельчак сконфуженно потирает шею. Вероятность того, что он обидел мальчика пусть и неосознанно, но слишком велика. Да и если подумать, никому из них раньше особо не доводилось общаться с детьми. Кроме только одного случая… — Эй, Лео! Ты чего такой грустный сегодня? — Микеланджело весело забегает на кухню, надеясь на оставшийся в холодильнике кусочек пиццы. Но мрачный вид старшего брата напрочь отбивает желание что-либо искать, поэтому он садится напротив него и терпеливо ожидает ответа. Бордовые краски стен кухни лишь нагнетают обстановку, создавая образ темного подземелья, о котором так восторженно рассказывают люди детишкам на ночь. Именно так и никак иначе. Да, это канализация, но разве не здесь живут чудовища? Мастер катан все оглядывается вокруг и не может понять причины своих мыслей, будто чего-то не достает, какой-то детали мозаики. Леонардо, словно спустившийся с небес сокол, восседает в центре стола. Только десять минут назад он бродил по крышам домов и наслаждался теплым летным днем, а сейчас приходится снова вдыхать прижившийся запах дома. Голубые глаза с грустью подмечают все раны на теле, начиная от легких царапин и заканчивая еще не исчезнувшими шрамами. Если сильно захотеть, можно посчитать их и долго удивляться количеству. Полученное число олицетворяет собой попытки избежать смерть, и неизвестно сколько всего у него будет этих попыток. Две? Может три? — Я сегодня помог человеку. — пальцы лидера разглаживают складки на скатерти, и от этого жеста внутри Микеланджело что-то сжимается, даже дышать становится трудно. — Женщине. — Ну, а что с ней случилось? — вполне себе наивный вопрос, вот только последующие слова пугают младшего до дрожи в коленях. — Она хотела убить собственного ребенка. — Как это? — Аборт, Майки. Ты знаешь, что это такое, — Леонардо поднимается с места и поворачивается спиной к собеседнику. — Я… имел неосторожность оказаться рядом с открытом окном ее квартиры. Не понимаю, как мне удалось подслушать телефонный разговор, но обрывок фразы просто не мог оставить меня равнодушным. Она решила избавиться от малыша. Как думаешь, что я должен был сделать? Уйти? — Я не знаю, но ты мог подвести всех нас. А вот если бы ты ушел… — Микеланджело с трудом подбирает нужные слова, чтобы не обидеть брата, как Леонардо прерывает его: — Да, но тогда погиб бы тот, кто не успел прожить эту жизнь. В чем его вина? Мне пришлось залезть к ней и объяснить всю ситуацию. Женщина стояла предо мной и слушала… в ее глазах был ужас, но это мелочь по сравнению с тем, что она хотела сотворить часом позже. — А что ты ей сказал? — Она хотела разрушить то, чего у нас никогда не будет. То, о чем мы с Карай можем только мечтать. Я опустился перед ней на колени и прижался щекой к животу. Ты даже не представляешь, как я хотел, чтобы на ее месте стояла любимая. Малыш еще не двигался, но мне просто захотелось поговорить с ним. Микеланджело молчит, ему хочется выйти на улицу и вдохнуть свежего воздуха. Такое обычно бывает, когда мы узнаем чужую тайну и всеми силами прячемся от нее. Он аккуратно обходит стол и обнимает брата.