Надежды больше нет

Я впервые узнал, что тишина могла быть оглушающей. В темноте кухни, немного разрушающейся только светом от фонаря на улице, тишина скользила по коже, забиралась внутрь и текла по венам, подавляя возможность и необходимость дышать. Грудная клетка приподнялась в такт работающим лёгким, которые вместо кислорода заполнял никотин, но я не почувствовал облегчения. Тишина затягивала, темнота кружила вокруг, и единственным, что принадлежало материальному миру, были сигарета между пальцев и мобильный на столе прямо передо мной. — Не надо, — проталкивая звуки наружу, сквозь плотно сжатые губы, попросил я сам себя, но пальцы уже тянулись к телефону, чтобы разблокировать и воспроизвести пришедшее от Кристины пять минут назад видео снова. Маленький кружок загрузки светился передо мной всего лишь мгновение, но и этого хватило, чтобы я из человека превратился в оболочку, в которой жизнь, казалось, замерла в ожидании, не зная, что её ждало: радость или ужас. Но я знал, потому что воспроизводил видео далеко не в первый раз, подвергая себя неоправданной надежде, что увижу нечто другое. Огонёк когда-то на конце сигареты добрался уже до фильтра, больно обжег пальцы, напоминая о том, что где-то люди что-то чувствовали. Что кто-то смеялся, плакал или кричал прямо в этот момент, а я сидел здесь, беспомощный и сдувшийся, словно шарик, снова и снова просматривая запись, хотя в этом не было ни малейшего смысла. Ещё одно вращение. Ещё одна сигарета и щелчок зажигалки. Отсчёт до конца начался. Чья-то камера выхватила острые ключицы и упавшие на них несколько рыжих прядей. Плавный изгиб обнажённой груди, набухшие от возбуждения соски, которых коснулись чужие мужские пальцы. И девочка, знакомая мне девочка, уверенно становившаяся девушкой, сейчас распростертая на незнакомой, смятой постели, приоткрыла губы, жмурясь, постанывая и приподнимаясь, чтобы не пропустить ни одного прикосновения. Верно следуя за руками своего владельца, камера опустилась ниже, выхватила впалый живот, тёмную родинку на белоснежной коже чуть правее пупка, выступающие кости таза, и внезапно прекратила свою работу, донеся до меня всего одну фразу, сказанную тихим, знакомым шепотом девушки, которую я считал своей: — Пожалуйста, ближе. Мобильный ушёл в спящий режим спустя десять секунд моего бездействия, вновь пустив на кухню скрывающую лицо, эмоции, мысли темноту. Я хотел перестать сильнее, чем что-либо на свете. Глубоко внутри оцепенение вело схватку с желанием подняться на ноги, включить свет, убедиться, что мир остался абсолютно прежним, даже если один парень в нем узнал, что такое быть преданным. Я протянул руку. Разблокировал телефон и нажал на повтор. Снова. Сперва, стоило открыть видео, я заметил только девушку на постели и улыбнулся. Забота радовала, но найти нечто подобное я мог и сам, без помощи. А затем взгляд стал выхватывать все больше и больше деталей, которые я не хотел видеть, но видел, а мозг, словно компьютер, сохранял все монотонно и усердно, чтобы затем не дать мне забыть. Знакомые стоны затерялись в грохоте собственного сердца, подскочившего с обычного место куда-то к горлу, и звуке удара мобильного о пол, который на экране проскользил дальше и остановился только тогда, когда тихо стукнулся углом о ножку кухонной тумбы. Но я продолжал слышать, словно эти стоны вбили мне внутрь головы и продолжали воспроизводить в ушах. Вниз со стола упала вазочка с печеньем, разлетевшись прозрачными осколками от окна до двери. Разноцветная, глупая, детская чашка с недопитым кофе. Дорогущий чайник с подсветкой, который понравился моей девушке в магазине, наверное, жизнь назад. Ножи, ложки, какие-то сладости, моё разбитое сердце, другая кухонная утварь, на которую мне было наплевать, да что-нибудь, лишь бы звук разрушения был достаточно громким, чтобы я больше не слышал ничего, кроме него одного. Что это было? Что происходило со мной, с Кристиной, с Вселенной и, главное, с нами? Я должен был распознать в этом изощренную месть, которую она копила все то время, что я целовал её? Кошмарный сон? Шутку? Я присел перед мобильным, подобрал его из общего хаоса разбитого мира, испачкал экран кровью, отдающей железом, из нескольких порезов, которые даже не заметил, но все это не помешало мне увидеть запись вновь. Хуже всего было то, что с каждым новым просмотром я видел все больше. Багровый след, оставленный на хрупкой шее нетерпеливыми губами. Смятое постельное белье от того, как, задыхаясь в предвкушении, на нем извивалась девушка. Кулон, съехавший в сторону и лежащий на чьей-то простыне. «Кирилл, я всегда буду его носить. Спасибо, он такой чудесный». Лучше бы ты сняла его, Кристина. Повтор. Снятое и отброшенное в сторону наверняка небрежным движением нижнее белье. Она выходила в нем сегодня утром из душа, улыбаясь и специально покачивая бёдрами слишком соблазнительно. Уже тогда она одевалась для него? Повтор. Милые серёжки в ушах. Украшение же дарила наша мама, протягивая тебе коробочку, которую ты стеснялась принять. Как, Кристина? Как, черт тебя подери, ты могла предать? Повтор. Когда ласки достигли низа живота, она прикусила нижнюю губу и тут же провела по ней кончика языка, успокаивая лёгкую боль, как всегда делала. Повтор. Повтор. Повтор. И я оказался здесь. Один, на разгромленной тёмной кухне в совершенно пустой квартире. На столе лежали разбитый телефон, почти пустая пачка от сигарет и стояла забитая пеплом и окурками пепельница. Мне не хотелось уходить. Здесь была моя новая, реальная жизнь, а за пределами комнаты — счастливое прошлое, которое удавалось вспомнить с трудом. В гостиной Кристина, вроде бы, делала уроки. Когда? Не знаю, до того, как посмела прислать мне это сообщение, на которое я смотрел уже столько, что потерял счёт времени. Где-то в коридоре лежали купленные мной для неё перчатки, которые девушка забывала брать с собой. Когда все это произошло? Какая разница, если прямо сейчас она, забыв стеснение, лежала рядом с другим мужчиной? В спальне остались её любимые вещи, которые мы или выбирали вместе, или я вынужден был рассмотреть каждую на личном дефиле Кристины. В какой момент они там появились? Прежде чем она мне изменила. Мне понадобилось много времени, чтобы она начала доверять мне. Сколько понадобилось ему? Пальцы вновь потянулись к заветной стрелке, чтобы просмотреть запись ещё раз, но натолкнулись на надпись. Сжав ладонь слишком сильно, я случайно сломал сигарету и раздражённо выбросил ни на что не способные остатки в пепельницу, а затем вновь посмотрел на экран, где от бессмысленного уничтожения себя самого меня оторвал входящий вызов. — Блять, ты что, думаешь, можно сперва бросать меня таким гадким образом, а потом названивать и надеяться, что я отвечу? Я ответил. — Кирилл? — приглушенно переспросил голос моего собеседника, и я нахмурился. Во-первых, голос был не женским. Во-вторых, как следствие, не принадлежал Кристине, которую я хотел услышать, чтобы узнать, осталось ли ей, что мне сказать. Я отодвинул мобильный и вновь взглянул на имя контакта, который мне дозвонился. Всё верно, Кристина. — В общем, я надеюсь, что да, — заключил парень, не дождавшись от меня ответа, который я и не подумал дать. — Меня зовут… — Ты думаешь, мне не насрать? — прервал я, вызвав заминку в речи собеседника, который, очевидно, уже продумал следующую фразу, которую теперь не мог сказать. Я подошёл к окну и распахнул его, поскольку обстановку комнаты заволокло пеленой табачного дыма. Взгляд зацепился за излюбленный снег Кристины, который я терпеть не мог, за жёлтый свет фонаря, светящуюся вывеску. Ночь, улица, фонарь, аптека. Или как там? Литература была не тем, в чем я был силен. Догадаться, с кем я разговаривал не составляло, на самом деле, большого труда. Очевидно, Кристина была где-то рядом, а единственный мужчина, в руках которого мог оказаться её телефон, подаренный мной, — разумеется тот человек, об уходе к которому девушка решила меня известить. Только что ему теперь нужно было от меня? — И почему она не позвонила сама? — Она… — собеседник замялся, очевидно чувствуя абсурдность ситуации, — спит. Может, ты заберёшь её? Она без конца о тебе болтает здесь, а я выспаться хочу, мне завтра, точнее, уже сегодня, на работу вообще-то. Я приподнял брови, не ответив сразу от того, насколько был ошарашен от его наглости. Он сейчас пытался вызвать во мне жалость, поскольку не смог выспаться, всю ночь трахая мою девушку, которая устала и отключилась, а теперь ему мешала? Я знал, разумеется, об этой особенности Кристины: после секса, расслабленная и горячая, она сладко потягивалась, словно довольная рыжая кошка, позволяя смотреть на себя, а спустя пару мгновений уже спала тихим и спокойным сном, из которого её вырвать мог разве что пушечный выстрел. — Ты вообще меня слушаешь? — недовольно поинтересовался незнакомец. Я хотел бы тебя не слушать, но слушал, а вместе с тем внимание фокусировалось на совершенно идиотских вещах, которые не играли ни малейшей роли. Покрытая снегом детская площадка. Дети все равно на неё полезут? Проехавшая по дороге машина, а затем вновь наступившая тишина. Куда нужно было водителю в такое время? Изменившая мне Кристина, спящая в чужой квартире. Почему? Удивительным образом слова незнакомого парня совершенно меня не волновали, словно мы разговаривали о чужих людях. Предательство вдруг стало тем, что не вызывало никакой боли, только немного недоумения, которое начинало рассеиваться. Какая-то девушка, переспавшая с каким-то мужчиной назло какому-то своему парню. Пусть даже девушка — Кристина, а парень — я. Зима была снаружи и внутри. Я был всем и ничем. Можно было постучать по заледеневшему сердцу, пожать плечами и сказать: «Ага, этим он когда-то любил». Заглянуть в живот, покачать головой и подтвердить: «Бабочки сдохли». Пробежаться по коже, рукам, ногам, по всему телу, сесть рядом и вздохнуть: «Да, все принадлежало Кристине. Она, правда, забрала и сердце, и бабочек, и все, что хотела. Теперь он немного сломан». Закрыв глаза и заставив себя вновь вдохнуть, я представил то, как незнакомый мне человек разбудит Кристину, подаст ей её вещи и выставит в подъезд. Удастся ли ей добраться домой? Вызвать такси? Может, ей не хватит смелости взглянуть на меня и Кристина поедет к родителям? Мысль о том, как эта девушка мечется по ночному городу, не зная, куда себя деть, принесла такое извращенное наслаждение, что я скривил губы в улыбке. Пусть мечется. Пусть поймёт, что ей совершенно некуда идти. Пусть, замерев, она осознает, что сама же потеряла место, где всегда была нужна. — Разумеется, — ответил я, наконец, и услышал облегчённый выдох. —  Хватит распинаться, я заберу её. — Сейчас скину адрес, спасибо, — коротко обронил парень и отключился. Протолкнув в легкие еще одну порцию морозного воздуха, я развернулся и отошел от окна. Переступил осколки и разломанные вещи, взял новую пачку сигарет и вышел из кухни, сжимая в руке мобильный, который опустил в карман сразу же, как просмотрел адрес, где мой новый знакомый, которого я хотел бы не знать, меня ждал, чтобы я забрал своё. Своё. Я не сдержал усмешки, следя за дорогой, по которой гнал автомобиль. Возможно, какой-то парень сейчас тоже стоял, смотрел на улицу и думал, как я пару минут назад думал о другой машине: что заставило водителя вылезти из постели ночью и держать руль, управляя горой железа, когда весь город спал? Билеты на поезд или самолет? Что-то случилось с друзьями или родственниками? Не смог уснуть? В моем случае всё было ужасающе просто, а вместе с тем догадаться до такого было совершенно невозможно. Своё. Оно мне уже не принадлежало. — Кирилл? — щелкнул замок, открылась дверь, и моему взору предстал тот человек, которому я мечтал сломать руки, когда включал видео первый десяток раз. Мы смотрели друг на друга несколько секунд и молчали. Не знаю, о чем думал он, а я о том, что Кристина выбрала парня, максимально не напоминающего меня. Растрепанные светлые волосы. Выкрашенные в платиновый: природа таких оттенков не создавала. Покрасневшие, то ли от недостатка сна, то ли от крепкого алкоголя глаза, то ли голубого, то ли серого цвета. Под воротом домашней футболки выглядывали линии татуировок, которые Кристина, наверное, успела изучить пальцами. Он был определенно старше ее и старше намного. К моему возрасту он был явно ближе, чем к возрасту девушки, которую трахал. Сказать ему что ли, что ей шестнадцати не было, чтобы напугать? Парень напротив, наверное, поверил бы. — Будем стоять в подъезде? — спросил я незнакомым, спокойным тоном, принудив себя к этому в тот момент, когда в уставшем мозгу впервые мелькнула мысль о том, что любовник Кристины, хоть и не уступал мне в росте, определенно был более худым, хотя, очевидно, мускулистым. И все же, у меня было много шансов разбить ему голову о стену, сыграв на элементе неожиданности, пока парнишка сообразил бы и сумел ответить мне тем же. Он издал нечто, похожее на звук осознания, и отступил вглубь квартиры, зарыв пальцы в светлые пряди, а затем указал взглядом на приоткрытую комнату, куда, видимо, мне разрешено было войти. Я сдвинулся с места, шагнул в коридор, затем направился в заочно знакомую мне спальню, услышав только, как за спиной хлопнула входная дверь. И в этот момент я ощутил, что лёд тронулся. Оцепенение покинуло тело, развязало мне руки и оставило одного на краю пропасти, когда внизу, позади, вокруг, везде, сметая абсолютно любые препятствия на своем пути, царствовала такая ужасающая ярость, что я сжал кулаки, чтобы она осталась внутри. Я осознал с внезапной ясностью, что сделала Кристина и что здесь делал я. Кто был парень, стоящий у стены и невольно изучающий меня, и какой девушке в моей жизни больше не было ни клочка места. Она и так занимала слишком много, и оказалась этого недостойна. Ненависть и унижение толкали меня вперед, ускоряли кровь и заставляли учащенно биться сердце, стук которого на мгновение затмил все остальные звуки несчастного мира. Мне больше не приходилось думать о том, чтобы дышать. Что за глупость? Разумеется, я дышал, потому что должен был и хотел. Хотел так же сильно, как вышвырнуть вон из своей квартиры, из своих шкафов и из своей реальности девушку, которая оказалась всего-навсего… потаскухой. Родители воспитали меня слишком хорошо, чтобы я бросал ей в лицо эти обвинения, но никто не мешал мне о них думать. Я вытащил ее из настоящей помойки, где ей грозило быть избитой и изнасилованной, где у нее не было ни малейшего шанса на хоть какое-то приличное будущее. Я привел ее к себе, оформил опеку, потратил деньги, которые не на принтере печатал, чтобы она ни в чем не нуждалась. Я позволил ей ощутить, что такое быть кому-то нужной, и самое главное — я любил ее. А она возомнила себя черт пойми кем, бросив мне в лицо доказательства, что больше во мне не нуждалась. Да она ни черта не стоила бы без того, что получила со мной. Одна она смогла бы разве что раздвигать ноги, подражая мартовской кошке, перед любым из мужчин. Стойте. Это же и произошло. Кристина спала. Я видел ее обнажённое бедро, знакомый уже мне по видео укус на шее, сердито насупленный веснушчатый нос. Огненные волосы разметались по подушкам, одеяло, которое обнимала девушка, с трудом прикрывало грудь. Я осмотрелся. Ничего так, со вкусом. Знакомая одежда и белье валялись на полу бесформенной грудой тряпья. Кристина пошевелилась, откатилась слегка в сторону, отпустив свое единственное прикрытие, и мой взгляд невольно скользнул по нежному телу. — Жень, — тихо пробормотала она, слегка жмурясь, прежде чем тихо зевнула в ладошку. — У нас еще осталось выпить? — Конечно, милая, — обронил я, засунув руки в передние карманы джинсов. Реакция была мгновенной и именно такой, какую я ожидал, чтобы насладиться сполна. Длинные ресницы дрогнули, и тепло-карие глаза испуганно сфокусировались на мне. Гибкая фигурка вновь выгнулась, чтобы достать до одеяла снова, и Кристина судорожно прижала его к груди, комкая пододеяльник в кулачках. Прежде чем бросить ей одежду, я заметил, что от страха она дышала слегка приоткрытым ртом, разнося по помещению ужасный запах какого-то невиданного смешения алкоголя. — Ничего не забыл? — Я оглянулся по комнате, пока девушка подрагивающими пальцами пыталась натянуть на себя дорогие кружева, больше открывающие, чем скрывающие. — Ах, точно. А где деньги? — Какие деньги, Кирилл? — тихо спросила она, поднявшись и замерев посреди комнаты в ужасно глупой позе: обхватив себя тонкими руками. Она была прекрасна. Водопад ярких, тяжелых волос спадал на плечи, касался ключиц и закрывал лопатки, будто требуя к себе заслуженного внимания и восхищения. Высокая грудь, часто вздымающаяся от волнения, манила, и я невольно задержал на ней взгляд, а затем скользнул к округлым бедрам и худым ногам. Кристина вспыхнула. Не отводя от меня глаз, поспешно натянула джинсы и любимый (как бы я хотел забыть, что она любила) объемный свитер, а затем, гордо приподняв подбородок, вновь замерла, и я успел заметить, что красивые глаза наполнились слезами, которым девушка не дала скатиться на скулы. — Ну, ты же теперь шлюхой подрабатываешь. За такое платят, Кристина. Что, ты дала ему бесплатно? Жаль. Ты славно потрудилась. Я отвернулся и вышел за дверь. Мне не хотелось видеть, как скривилось ее лицо и еще сильнее покраснели щеки. Мне вообще не хотелось ее видеть. — Слушай, ты сам виноват, — вздохнул Женя, и я остановился, не успев скрыться в подъезде. — Нечего строить из себя униженного и преданного, понял? Что, прости? — Не нужно. — Кристина покачала головой, встряв между нами, и несильно подтолкнула парня в спальню. — Иди. Тебе нужно выспаться и протрезветь. Нужно было просто разбудить меня, а не звонить этому… Кириллу. Я смотрел на них, ощущая, как внутри меня кто-то виртуозно смешал ненависть, презрение и полное недоумение, а вместе с тем догадывался, что двое напротив ощущали ко мне те же чувства. Когда Кристина перестала стоять на моей стороне, разделяя мои эмоции? Стоило подумать, что у них была своя версия произошедшего, но это было вершиной абсурда. Впрочем, все происходящее в последние сутки выбивалось за рамки нормального и разумного, так что, кажется, не стоило удивляться. Я видел: они оба винили меня в том, о чем я даже не догадывался, и не видели в поступке Кристины ничего отвратительного, как это видел я. Целую бездну отвратительных поступков, начиная с непозволительного количества алкоголя в ее теле, этого вызывающего, надменного взгляда и заканчивая чертовым видео и тем, что она разрешила к себе прикоснуться, а сейчас поддерживала другого мужчину. Прикоснуться так, как это делал только я. Прикоснуться, когда я сидел в гостиной, не понимая, куда она запропастилась, и ждал ее. Прикоснуться и ничуть не чувствовать себя виноватой. Всё выяснилось гораздо быстрее, чем я рассчитывал. Кристина натянула обувь, накинула на плечи свою куртку, приняла из рук Жени мобильный телефон и прошла мимо меня, старательно игнорируя то, что я тоже был живым человеком и тоже ждал объяснений. Никогда поездка в лифте еще не была для меня таким мучением. Она смотрела в стену, хотя знала, что я смотрел на нее. Было удивительно, как еще сегодня утром, говоря о дорогих мне людях, я мог бы включить в этот список Кристину одной из первых. Сейчас я не знал, кто эта девушка напротив. Ее будто посадили внутрь стеклянной коробки, звукоизолировали, и я не мог до нее докричаться, хотя и видел. Мне хотелось схватить ее за плечи, ударить, встряхнуть, наорать и спросить, что она устроила, но я не мог ее даже коснуться. Я только смотрел, а она молчала и делала вид, будто не знала, как сильно я нуждался в том, чтобы она нашла в себе хотя бы уважение и смелость, чтобы сказать мне в глаза, почему. Почему с утра она любила меня, а к вечеру смогла выбросить из своей жизни? — Не смотри на меня, — пристегивая ремень, приказала Кристина, стрельнув глазами в мою сторону. Затишье закончилось. Она дала сигнал к началу войны, и мы сцепились, готовые отстаивать то, что считали правильным, до конца. Она была зла и высокомерна. Я был холоден и далёк. Мы оба бесили друг друга в таких состояниях, но уже ничего нельзя было исправить. — Я видела, ясно? — злобно бросила она, ещё выше задирая подбородок по дурацкой привычке. — Опять? — Перестань. — Кристина подтянула колени к груди и сжала на них ладони, а я еле сдержался от желания резко затормозить, чтобы её немного дернуло вперёд, хотя и удержало бы на месте из-за ремня безопасности. — Ты знаешь, о чем я говорю. — О, вот так неожиданность. — Кирилл. — Она резко вдохнула, и я усмехнулся. Наслаждайся, милая. Я тоже делал точно так же, когда с каждым разом все сильнее убеждался, что да, это было правдой. Ты мне изменила. — Не делай из себя жертву. Ты знаешь, что жертвой в наших отношениях всегда была я. На этот раз острая необходимость закрыть ей рот оказалась сильнее, чем разумное убеждение, что нужно доехать до дома, и я свернул на неизвестную мне пустую парковку, где нажал на тормоз, а затем повернулся к Кристине. Ее глаза все так же раздражённо сверкали в свете приборной панели, и я едва сдержался, чтобы не ударить её. Она трахалась с человеком, с которым, я этого не исключал, ей нравилось наблюдать, каким дураком я был. Как она умудрялась сейчас делать виноватым меня? — Ты переигрываешь, — сказал я, наконец, коротко. — А я не хочу слушать. Я умею признавать свое дерьмо, Кристина, признай и ты свое. Уберись из моей квартиры до вечера, пожалуйста. Даже при таком свете я видел, как она побледнела и вздрогнула, а ещё усилила хватку, чтобы удержать себя в руках. Догадка скользнула по её миловидному лицу и отразилась во взгляде широко распахнутых глаз. Она больше была мне не нужна. Я её выгонял и надеялся, что Кристина Фролова забудет, что я мог думать о ней с такой нежностью. — Хочешь заселить туда свою дрянь? — тихо спросила она. — Давай. Вам даже не придётся долго привыкать друг другу, вы же уже прошли этот этап. Что-то ты рановато выкинул фотки, Кирилл. Верни на место, чего ты. Вы с Ритой прекрасная пара. Опять. Я едва не взвыл от давно знакомого объяснения, но ограничился тем, что сильнее сжал руль. Кристине приносило невиданное удовольствие вспоминать моих бывших девушек и придумывать мне с ними новые романы. К счастью, она знала только одну, но и этого хватало с лихвой. Обвинить меня в отношениях с Ритой было последним аргументом, когда других у неё не было, а спорить хотелось. Я был ублюдком и обманщиком. Девушка с мазохистской радостью вспоминала все разы, что я провел с Ритой после того, как познакомился с Фроловой, и упрекала меня изо дня в день. Объяснять что-то было совершенно бессмысленно, и в итоге я перестал пытаться. Но сейчас, мать твою, Кристина, ты обвиняешь меня в том, что совершила сама, и доказательства у меня более весомые, чем твои выдумки. — Молчишь? — Она усмехнулась и скрестила руки на груди. Защищалась. Всегда так делала. — Всё верно, Кирилл. Я видела, как вы сегодня облизывали друг друга прямо на улице, не особо кого-то стесняясь. Ну… — Ты такая дура, Кристина, — прервал я её так спокойно, что она замерла и закрыла рот, не договорив. — Такая дура. Рассказать тебе? Устройся поудобнее. Усмехаясь своему коварству и привилегиям, уготованным судьбой, я лениво готовил кофе, поскольку торопиться мне было некуда. Кристина притворно обиделась, надув щёки, и ушла, не забыв потопать ногами напоследок на меня за то, что я отказался вставать к первому уроку, чтобы её отвезти, когда мне самому нужно было только к третьему и я мог спать ещё уйму времени. — Я думала, ты отвезешь меня, а теперь не успеваю даже допить кофе! — кричала она, бегая с любимой цветастой кружкой от ванной до кухни и от кухни к спальне, а затем все в произвольном порядке, пока я сладко зевал в подушку, посматривая на этот ураган негодования одним глазом. Налив напиток богов в чашку, я зевнул ещё раз от воспоминаний прошлых зевков и уже хотел сделать первый глоток, когда раздался звонок в дверь, а затем требовательный стук, за которым последовал снова звонок, и так до бесконечности. — Да иду, — возмутился я, с трудом угадывая спросонья, где был вход и выход. Кто на этот раз решил испортить мне утро? Родители? Опять Кристина? Соседи? А, нет. Всего лишь Рита. — Доброе утро, засоня. — Её ладонь окончательно положила конец моей причёске, и я недовольно замычал, поскольку уже, наконец, успел отхлебнуть кофе. Скинув верхнюю одежду и обувь, Рита стала значительно ниже в росте, из-за чего недовольно нахмурилась. Сперва она попыталась заглянуть мне за плечо, затем обойти, потом высмотреть ещё черт пойми как, прежде чем сдалась перед неповоротливой преградой в моём исполнении. Я дернул бровью, поскольку это была максимальная активность, на которую был способен организм. В таком виде мир видел Риту нечасто. Господи, даже брови не нарисовала, что же с ней случилось? — А где Кристина? — спросила она, наконец. — А я вам что, больше не нужен, девочки? — буркнул я, отходя обратно на кухню, и усмехнулся на то, как Рита закатила глаза. Девушка следовала за мной, усевшись на свое излюбленное место на кухне, но потом нахмурилась, очевидно, от неприятных воспоминаний, и пересела. Постучала длинными ногтями по вазочке с печеньем, по чайнику, по столу, и пока она не обстучала здесь все, я решил её прервать: — В школе. Зачем она тебе? — Потому что ты мне нужен буквально на пару часов, но я не хочу, чтобы твоя девчонка взбесилась и вырвала мне остатки волос. Макаров, если ты ухмыльнешься так ещё раз, я выбью тебе зубы. Так вот. Сейчас я объясню ей, почему ты обязательно должен пойти со мной, мы немного посекретничаем, ты выполнишь свой мужской долг и пойдёшь обратно. Понял? — Ты для начала мне объясни. — Я зевнул в сотый раз, потерявшись в этом потоке информации. — А потом я с удовольствием взгляну, как вы посекретничаете, когда Кристина достанет огнемет, только завидев тебя. Рита прикусила губу, стараясь не рассмеяться, но все равно в итоге не сдержалась. Странная была девушка. Я ей рассказывал про то, как она без кожи, а не без волос, останется, а она хохотала. Кристина никак не могла понять, что Рита не питала к ней ненависти и желания враждовать до конца дней. Нет, этой девушке просто было насрать, но ещё немного весело от детской ревности Кристины, которая никак не могла понять, что я ей был не нужен и мы остались хорошими друзьями, да и только. Настолько хорошими, что в моменты, когда оба были свободны, могли признать, что мы вполне друг другу подходили для банальных, физических потребностей. Впрочем, я не нуждался в этом дерьме, когда у меня была Кристина, а Рита вполне желала найти с ней общий язык, но только Фролова упрямо ненавидела даже упоминания о ней, несмотря на то, что я не думал круглыми сутками, как бы вернуться к бывшей. — Хорошо, тогда побережем меня и не будем секретничать, — улыбнулась Рита. — Ты можешь притвориться моим парнем на пару часов? Фу, Макаров! «Фу, Макаров» заслужило то, как я от удивления вылил изо рта только что набранный туда кофе обратно в кружку. Рита брезгливо поморщилась, а я отставил свой минимальный завтрак в сторону, поскольку вполне взбодрился от её фразы, а вместе с тем окончательно перестал понимать происходящее. — Один тип пристал ко мне просто намертво, понимаешь? Он звонит, написывает, мне кажется, ещё немного — и он жить у меня под окном начнёт. — Ну, ты на температуру смотрела? Недолго он проживёт так. — Очень смешно, Кир, школа окончательно расправилась с подобием твоего чувства юмора, — вздохнула Рита, но я видел, что ей было и правда смешно. — И я сказала ему, что у меня есть парень, чтобы этот придурок отвалил. Он не поверил, я показала ему наши фотки, и он сказал, что отвалит, если ты скажешь ему. — И давно ты ищешь себе парней среди потенциальных клиентов психиатрических клиник? — поинтересовался я, и девушка застонала, запрокинув голову к потолку, очевидно, от безысходности: я сегодня просто фонтанировал шутками, а незадачливый любовник, очевидно, действительно задрал Риту до припадка, иначе бы она не пришла ко мне. Спустя несколько уроков, злобной Кристины, которая растаяла ровно через три минуты поцелуев на учительском столе, езды по городу, в котором зима не спешила уступать весне, я стоял на улице, под каким-то рестораном, проклинал Риту, её ухажера, снег и свою необъятную доброту. А мог бы уже быть дома, смотреть дурацкий фильм, да что угодно делать, только не мёрзнуть здесь, где все люди посматривали на меня, как на придурка, который самовольно выбрал муки. — Кирилл! — Рита выпорхнула из машины такси, улыбаясь и сияя, пробежалась по льду и врезалась в меня. Я обнял её, приподнял и слегка развернулся, после чего наклонился к девушке, чьё лицо, сверкающее весельем, оказалось в паре миллиметров от моего собственного. — Твой поклонник смотрит? — Да, — шёпотом протянула Рита, выглядящая так, словно сейчас могла завизжать от радости как маленькая девочка. — Он прямо за твоей широкой спиной, которая прекрасно скрывает, что я лучше скунса поцелую, чем снова тебя. — Сильное заявление, — согласился я и развернулся обратно, натянув улыбку, после чего снял с руки перчатку и подал ладонь неизвестному молодому человеку. — Я Кирилл. Парень Риты. По-зимнему серый свет проникал в спальню, когда ночь начала отступать. Это непривычное освещение сделало комнату совершенно иной, незнакомой, а вместе с тем незнакомцами были и люди в ней. Я словно со стороны наблюдал за парнем с моим лицом, который, действуя с точностью хорошо смазанного механизма, сперва достал дорожную сумку, затем отодвинул дверь шкафа и взял первую стопку женских вещей, которую затем опустил на дно. И я не знал девушку с лицом Кристины, которая отчаянно плакала, доставала одежду обратно и старалась положить снова на полку, а бесчувственный механизм молча вновь брал её же и клал в сумку. — Кирилл, пожалуйста. — Она крепко сжала руками мою шею, оставив мокрый след от слез на плече, прежде чем мне удалось отстранить Кристину и продолжить свое дело, несмотря на то, как девушка хваталась за мои руки и несколько раз пыталась поцеловать. — Кирилл, я не спала с ним, ты слышишь? Я взглянул на неё, и Кристина замерла, прижимая дрожащие руки к груди. По щекам текли слезы, унося с собой остатки какой-то косметики. В карих глазах засветилась надежда, и она шагнула ко мне, а я шагнул к кровати, на которой стояла сумка, и положил последние несколько футболок. Я с трудом держался, чтобы не пытаться остановить это безумие, эти ужасающие всхлипы, которые вырвались из груди девушки в следующее мгновение. Мне с трудом удавалось сдерживать порыв отшвырнуть к черту все эти ничего не значащие шмотки и, забывая всё, спрятать Кристину у себя на груди в объятьях, лишь бы перестать видеть слезы, которые лились из давно и очень хорошо изученных красивых глаз. Сжимая челюсти, я не отвечал на её поцелуи, но все чаще приходилось отталкивать не Кристину от себя, а себя самого от Кристины. Мерзкое слово «измена» пульсировало в голове, сладкие стоны, которые ночью звучали не для меня, но которые я зачем-то переслушивал, разрывали сознание. И я не удержался от того, чтобы ещё раз не взглянуть на девушку, которая была всем. А теперь была будто даже не моя. Не мои руки, ладони и пальцы. Не мои губы, глаза и даже солёные слезы, бегущие по не моим щекам. Не моё тело и грудь. И даже её самое сокровенное — больше мне не принадлежало. И касаться её мне теперь тоже было гадко. — Да отвали ты. — Я оттолкнул её в сотый раз, боясь, что ещё секунда промедления — и я не смогу этого сделать вовсе. Кристина упала. Заплакала. Закричала. А я изо всех постарался остаться хладнокровным, хотя для этого сперва стоило просунуть руку себе за ребра и вырвать оттуда всю любовь к девушке напротив, которую я едва не бросился поднимать. — Я не спала с ним, Кирилл! — закричала она и замолкла спустя секунду. Я впервые ударил её. Ладонь неприятно жгло, кожу покалывало, а мы с Кристиной смотрели друг другу в глаза. Пощёчина была несильной, поскольку я не хотел причинять ей боль, а лишь отрезвить, но красный след, в точности повторяющий очертания моей ладони, вскоре уже проступил на бледной коже. Невероятных усилий мне стоило не погладить поврежденную кожу, чтобы успокоить боль. Нет. — Куда я пойду, Кирилл? — тихо спросила Кристина, подняв на меня взгляд, полный сожаления, страха, стыда и отчаяния. — Следовало задуматься об этом раньше. Я бросал в сумку все её уцелевшие после моего вчерашнего взрыва вещи. Кружка восстановлению, к сожалению, не подлежала. Ничего, купит себе другую. Я вытряс туда же нижнее белье и носки, вместе с ними нечаянно и дневник, который вызвал усмешку. Что напишет туда Кристина в этот раз? Мне было наплевать. А если честно, то я очень хотел бы, чтобы мне было наплевать. — А когда он трахал тебя, ты тоже плакала? — спросил я и не узнал свой голос. Остановился посреди комнаты с очередным предметом в руках и отложил его в сторону, после чего обернулся к Кристине. Она сидела на самом краю кровать и испуганно вновь смотрела на меня, кажется, тоже поняв, что тон был незнакомым. Я подошёл к ней ближе, а девушка, сообразив, отползла к самому изголовью кровати, загнанным зверьком глядя на меня оттуда. Мой взгляд вновь прошёлся по её телу и замер на сперва плотной ткани джинсов, а затем теплом свитере. — Снимай, — тихо и спокойно сказал я. — Кирилл… — Снимай, — повторил ещё раз, более холодно и требовательно. И она подчинилась. Я видел, как дрожало знакомое тело, когда его обладательница осторожно откладывала в сторону свою одежду. По светлой коже пробежали мурашки и, подтянув острые колени к груди, Кристина в последний момент попыталась прикрыться. — Не смей, — рявкнул я, и она вздрогнула, снова заплакав, а руки беспомощно опустились. Ни один здоровый мужчина во всем мире не мог хотеть её такой. Маленькая, худая, испуганная и заплаканная, она жалась от меня к углу, сжимая одеяло, чтобы вновь не прижать ладошки к груди и не скрыть её от меня. Но я знал Кристину другой. Знал, какой она была, когда хотела нравиться. Я слишком хорошо помнил, как она умела раздвигать ноги, чтобы потом обвить ими мои бедра, как умела стонать и прогибать спину, умоляя дать ей больше. — Ты моя, Кристина. Скажи, что ты, черт возьми, только моя. — Твоя, Кирилл. Ты знаешь, что твоя. — Ты будешь жалеть, — тихо прошептала девушка, заметив, что я раздевался, но заслужила в свой адрес только усмешку. Разве я мог сломать что-то ещё сильнее, чем его уже сломала ты? Я мог бы остановиться, если бы она держала рот закрытым, но с каждой новой фразой острое желание обладать ей снова, доказать ей, что это принадлежало мне, не оставляло ничего, что могло бы мне воспрепятствовать. Пришлось всего лишь дёрнуть девушку передо мной за лодыжки, чтобы она беспомощно растянулась на постели, вклиниться коленом между её ног, до синяков сжать ладонями бедра, которые Кристина со всех сил старалась держать сомкнутыми, и навалиться посильнее, вызвав придушенный крик он вторжения в ее тело и слишком тяжёлого веса. Кристина закрыла лицо ладонями, но в щели между пальцами были заметны её испуганные глаза, и я отвернул голову. Этого видеть я не мог. Короткие ногти царапали мне бедра в бесполезных попытках оттолкнуть, когда я брал её с первобытным, животным желанием и торжеством обладателя. Слабое тело подо мной извивалось в попытках выбраться, попыталось в последний раз оттолкнуть и беспомощно замерло, и все, что мне было слышно, — как тихо плакала девушка, с которой я так часто занимался любовью, а сейчас жестоко, неправильно насиловал на нашей с ней кровати, где она шептала о том, что не могла без меня жить. Я знал, что ей больно. Иначе и быть не могло, но ничего на свете не могло заставить меня остановиться. Только быстрее, глубже и ещё более грубо, только так, чтобы она запомнила, запомнила, что происходило по её вине, навсегда. Ни разу в жизни любовь к ней не давала мне поступать подобным образом. Однажды я трахал её потому, что хотелось только трахаться, но и тогда я был в состоянии думать о том, что могло доставить ей неудобства. А сейчас я хотел, чтобы их было как можно больше. Я ускорил темп, вспоминая, как в записи она прикусила губу. Как застонала от прикосновений к груди. Как её рот проговорил сладкое «пожалуйста, ближе». — Больно, — Кристина всхлипнула громче и дернулась, чтобы вновь свести ноги. — Пожалуйста, хватит. Мне больно, Кирилл. Ты слышишь? Я не мог прекратить. Ни её просьбы остановиться, ни то, как она звала меня по имени, ни слова несуществующей любви не могли оказаться действенными. Я вышел тогда, когда мне хватило. Двинул несколько раз рукой, и белая, густая сперма растеклась по животу замершей Кристины. Меньше всего я хотел от неё детей. — Теперь-то тебя достаточно поимели, чтобы ты не скакала по постелям первым встречных? — жестко бросил я в пропасть, которая становилась все шире и шире с каждым мгновение, между мной и обнажённой девушкой на постели, на теле которой проступали красные пятна от слишком сильной хватки. Кристина молчала. Скрутилась, подтянув колени к груди, и крепко обняла их, и я видел лишь её спину и то, как дрожали плечи от беззвучных рыданий. Пальцы нечаянно коснулись её шеи, и девушка вздрогнула, сжавшись только сильнее, но те скользнули дальше и расстегнули цепочку, затем дернув, и та безжизненно повисла у меня на ладони вместе с кулоном. — Я дарил её своей любимой девушке. Тебе она больше ни к чему. Я развернулся, поднял с пола одежду и вышел за дверь и из её жизни, не зная, какой болью после этого наполнилась комната.