IV
Никто
Системное сообщение: Ядро системы повреждено. Ядро системы восстановлено из архивной копии Ядро системы повреждено. Ядро системы восстановлено из архивной копии. Ядро системы повреждено Создано малое ядро системы. Создан эмулятор стандартного ядра системы. Эмулятор стандартного ядра системы поврежден. Малое ядро системы работает в режиме анализа.Антон
Прихожу в себя на удивление… Нет, не так. Прихожу в себя – на удивление. И первое, что замечаю, еще до того, как открываю глаза, это сияющий изумрудом индикатор зарядки имплантов. Состояние организма? Тоже зеленый силуэт, как в старые добрые времена. Не хочется вот только шевелиться и открывать глаза. Думать тоже не хочется — Доброе утро. Время 7-01, начало рабочего дня 9-00, оптимальное время для выхода из дома 8-08. И передо мной возникает виртуальный референт. Нет! Я не хочу в департамент! Не хочу каждый день превращаться в придаток Мегаполиса. Не очень-то и нужный придаток: рудимент той эпохи, когда люди что-то решали. Этак не продлят однажды контракт и тогда одна дорога, на консервацию. Выход один: надо работать так, чтобы начальство заметило. Умывание, завтрак, дорога, робот-охранник, бесконечные акты, дорога, ужин, сон. Сон… Мне снится пещера, или нет, это огромный вытянутый зал облицованный полированным камнем. Камень на полу, на стенах, на сводчатом потолке. Белые стены и потолок, розовый пол, черные колонны. Свет проникает откуда-то сверху, может быть через трещины или пролом в потолке. Света немного, поэтому ни начала, ни конца, ни дальней стены зала не видно, видно только ров посередине пола, идущий вдоль зала и делящий его пополам, и людей рядом со мной. Люди. Более разношерстной компании я не видел: жители пустыни – термиты и саранча; кроты – обитатели мегаполисов; еще кто-то не знакомый. Они лежат на полу или сидят, прислонившись к стене. Глаза у них закрыты, иногда кто-то из них шевелится. Спят? Надо бы встать и оглядеться, но нет воли. И, я уверен, что на той стороне рва, в полумраке, куда не достает свет, притаилось что-то страшное. Пока я неподвижен оно меня не видит, пока я ни о чем не думаю оно меня не видит, пока я не проявляю к нему интереса оно меня не видит. Надо постараться проснуться. — Доброе утро. Время 7-01, начало рабочего дня 9-00, оптимальное время для выхода из дома 8-08. Здравствуй новый день, близнец дня вчерашнего. Все так же работаю, только ночной кошмар не выходит из головы. Доходит до того, что вижу наяву, как техновирусную иллюзию, и мраморный зал, и людей лежащих на полу. Прогоняю импланты через процедуру самопроверки – нет, всё нормально. Но, рано или поздно, день заканчивается. Пора домой. И опять тот же сон: тот же зал, те же люди, тот же ужас, ворочающийся в темной половине зала. Только, одновременно я ощущаю себя на службе: то визирующим идущие потоком акты, то пьющим приторный синтетический кофе из автомата. Интересно, это сумасшествие? Пытаюсь вспомнить сегодняшнюю дату и не могу, пытаюсь вспомнить свой адрес и не могу. Имя? Нет, вот личный номер вспоминается, а имя крутится где-то рядом, а назвать не могу. Это сумасшествие? «Морок», – вдруг слышу голос и чья-то рука касается моего лица. Знакомая рука, знакомый голос. «Вспоминай». Но я просыпаюсь и, согласно указаниям референта, отправляюсь на службу. Не могу отличить сна от яви, не могу вспомнить, что происходило час назад. Вот только тот голос, что единожды сказал мне. Что? Голос сказал мне что? Не помню. Вот тембр и интонации помню, а слова – нет. Но он мне не приснился, я уверен. Пытаюсь зацепиться разумом за этот голос, как за единственно реальную вещь. Что же мне было сказано? Мимо меня проносятся какие-то данные. Что-то я с ними должен делать, но я занят. Я вспоминаю. Два слова. Два слова, сказанные женским голосом. Два слова сказанные молодой девушкой: существительное и глагол. Кажется – рабочий день закончился и мне пора домой. Но я сижу и вспоминаю – что мне было сказано. Домой ехать и не приходится. Стоит на минуту задуматься и отвлечься от окружающих меня стен Департамента, как я оказываюсь в знакомом уже мраморном зале, где меня ждут всё те же люди, и всё тот же ужас притаившейся в его тёмной половине. И кажется что-то шевелится в углах, там куда не достаёт моё зрение. Понимаю, что не все в видимом мной есть реальность, понимаю, что видимое мной – морок. Морок! Да! Это то слово, что мне было сказано, когда? Давно? Только что? Еще не услышал? Если это не реальность, а морок, то говорить о чем-то уверенно не приходится. У меня появилось две точки опоры: голос и одно из двух слов, произнесенных этим голосом. «В начале было слово и это слово – морок». М-да. Окружающее по прежнему мерцает и из-под основы – мраморного зала проглядывают интерьеры Департамента. Кстати, как называется этот Департамент? Не помню. Но я вспомню, я обязательно вспомню. Начну вспоминать с главного, с имени. Как меня зовут? Не помню. Но это же так важно. «Контролёр?» – Нет, это функция. «Отдельный?» – Нет, это отношение к миру. «К1114311792858?» – Нет, это вообще непонятно что – метка, присвоенная мне искусственным интеллектом. Опять я никуда не поехал, опять меня перенесло, на этот раз – из мраморного зала в Департамент. Но я уже не обращаю внимание на «окружающую» меня обстановку. Я занят. Я пытаюсь разобраться в своей памяти, откатиться по ней назад, но вспоминаются только отдельные эпизоды. И даже в них те моменты, в которых меня зовут по имени тщательно вымараны или подправлены. Ранее детство, школа, университет, работа… Ничего. Университет, вручение дипломов. В воздухе, перед ректором проецируются бланки дипломов с темами диссертаций и с именами новоиспеченных магистров. И когда очередь доходит до меня – объявляют перерыв. И все в том же духе. Ничего. Хочу увидеть себя в зеркале, может так мне будет легче вспомнить и обнаруживаю, что во всем здании Департамента нет зеркал: ни в туалетах, ни в кафетерии, ни в фойе. «Рабочий день» заканчивается, а я устал вспоминать. Я даже не остаюсь в Департаменте, чтобы меня перенесло в мир сна – в тот мраморный зал, а, поддавшись мороку, спускаюсь в лифте. Ничего. Меня нет и никогда не было. Как обычно, я не чувствую момента, когда перестаю осознавать себя в Мегаполисе, а начинаю видеть вокруг себя мраморные стены. Мраморный зал: кажется, это часть какой-то древней подземной транспортной системы – пересадочная станция? Даже не знаю: продукт это моего морока или такой зал, с остатками углубленного в пол рельсового пути, существует на самом деле. Вспоминаю прошедший день. Просто так. И вижу отражение в глянцевой панели внутренней обшивки магистрального лифта. Какой-то темноволосый парень смотрит на меня. Потом панель обшивки в моих воспоминаниях сменяется зеркалом в ванной. Кто это? И, как-будто в ответ на мой вопрос, поверх отражения в зеркале начинает бежать текст: «Имя: Антон Костровой; возраст: 28 лет; личный номер: К1114311792858; образование: высшее, магистр, математическая…» А дальше текст сливается в нечитаемую полосу, и воспоминание об отражении исчезает. Что-то с рёвом разворачивается на темной половине зала, и чернота с той стороны накрывает меня. Мир морока гаснет и остаюсь только я и чернота вокруг меня. Я как-будто тону в вязкой, липкой, непрозрачной ледяной жиже. Чернота высасывает волю и силы, и само Я. И всё на что меня хватает, это повторять про себя столько, сколько смогу, отбросив лишнее: «Имя: Антон Костровой; возраст: 28 лет; образование: высшее, магистр». Но странно: чем больше я так повторяю, тем больше воспоминаний встаёт вокруг меня, защищая от темноты снаружи. Я чувствую себя как в круге света. Воспоминания разные: плохие, хорошие, нейтральные. И люди в них: плохие, хорошие, нейтральные. И появляются они (воспоминания) без всякой системы, но я понимаю, что благодаря тем моментам и тем людям я стал таким, каким есть. А круг света все ширится, воспоминания, и люди в них, выстраиваются в цепочки, обрастают связями. Люди все больше и больше перестают быть картонными: Фрау Линь – кажется, она действительно любила меня как сына; не показывала этого никогда, но всегда радовалась, когда мне удавалось удивить ее в нашей с ней кулинарной дуэли. Марк – ему было страшно, но он пришел меня предупредить, нес чепуху от страха, но предупредил. Робот – несущий в себе зачатки личности и потому обладающий собственными симпатиями и антипатиями. Шеф – преследующий свои личные цели, отправляющий сотрудников на списание и возвращающий их в последний момент. Квета – увлекшаяся перспективами и не сумевшая вовремя сказать им «нет». Димка – страдающий от подчинения Рою, но даже ради любви не покинувший Рой. Трофей – не смотря ни на что борющаяся за остатки своей личности. Чернота вокруг меня отступает, сворачивается в комок и исчезает где-то далеко-далеко. Системное сообщение: Эмулятор ядра системы уничтожен, функциональные модули уничтожены на 90%, каталоги данных уничтожены на 60%. Недостаточно функционирующих единиц для восстановления ядра системы. Поврежденные единицы отправлены в выводящие системы носителя. Система работает в режиме накопления исправных единиц. Ветер гладит, а солнце греет моё лицо. Я лежу на твердой земле, округлый камень давит мне в спину где-то пониже печени. Пахнет пустыней и разрытой землей. Нет, кроме ветра что-то еще касается лица – странно знакомая рука. Не рука а сплошная мозоль. – Что это было? – Это был Морок… Я открываю глаза и вижу склоненное надо мной лицо Трофея. Я понимаю теперь, что там, под маской насекомого, прячутся и чувства, и страсти, и желания, мысль. Никакая мутация не может убить личность, если личность сама того не захочет. – … она выслеживала тебя. И поймала, прежде чем мы тебя нашли. Смотри, – Трофей машет рукой. Я поднимаюсь и смотрю, куда мне показывает девушка. Рядом, метрах в сорока, лежит крылатое существо. Уродливое, и одновременно прекрасное. Которое когда-то было человеком. Не оно само, понятно, но предки его – несомненно. Я подхожу поближе. Оно могло бы быть очень красивой женщиной. Оно, нет – она. Она и есть высокая, очень красивая женщина, кажущаяся завернутой в кожаный плащ, так что открытой остается только голова. Светлые кудрявые волосы и смуглая кожа, резко очерченные скулы, точеный подбородок, небольшой нос прямых очертаний. Губы, готовые вот-вот сложиться в приветливую улыбку. Тонкие изящные кисти, придерживают изнутри полы плаща. Она похожа на принцессу из подростковой сказки, ради любви которой воюет и совершает подвиги главный герой. Но она еще жива. Голубые глаза пронзительно смотрят на меня. Плащ, а на самом деле – крылья, с шелестом распахивается, обнажая грудь. Руки тянутся ко мне, но бессильно падают. У этого существа нет ног. Таз изменен так, что бедренные кости оказываются развернутыми к шее, а от них вниз идут кости берцовые, вместе с бывшей стопой образуя каркас крыльев. Существо наконец затихает, закрыв глаза. Всё. – Это морок, Антон. – Слышу я из-за спины. Трофей подошла ко мне, но не смотрит на морока, а оглядывает окрестности. Там есть на что посмотреть. – Три Семьи погибли, чтобы вытащить тебя. И правда, на земле лежат тела: саранча и другие. Термиты, еще саранча, жители мегаполиса, еще какие-то, неизвестные мне люди. Все они мертвы. – Как долго? – Сутки и еще половина суток. Молодой морок устраивает гнездо под землей и подчиняет себе всех, до кого сможет дотянуться. – Трофей кивает на свежеразрытую землю. – Стирает их воспоминания и изменяет их восприятие. На нас это действует меньше, на вас больше. Когда окрепнет – рожает дочерей от одного из захваченных самцов. Потом дочери разлетаются, чтобы основать свои гнезда. Эта была не очень сильным мороком. Поэтому мы справились. Все логично, все понятно, кроме. – Ты назвала меня по имени. – Я всегда называла тебя по имени, Антон. Просто ты не слышал. Я замечаю, что губы Трофея не шевелятся, когда она произносит моё имя. – А как тебя зовут? – Никак, это не произносится словами. Можешь дать мне имя. – Тогда, – вспоминаю свой давний сон, – тебя зовут Настя. Трофей, то есть Настя, только кивает, а ее губы трогает слабая улыбка, похожая на тень какого-то воспоминания. Настя подходит к каждому из погибших. Из своих, то есть из наших, погибших и проводит какой-то странный ритуал, укладывая их на спину, и проводя ладонями по их вискам. Мужчины, женщины… Ни у кого нет ярости на лицах, все как-будто только что пришли с работ и расслабились. – А дети родились? – Дети мертвы, скорее всего. Их некому было кормить – все здесь. – Мне жаль… – Я хочу что-то сказать, но Настя перебивает меня. – Оставь, Антон. Это только тела. И я вдруг осознаю, что, на самом деле, не смотря на все свои наблюдения, ничего не знаю про их народ. – Пойдем домой, Антон. Нам надо где-то заночевать, а завтра ты решишь нашу судьбу.