answer me

Taehyung.

Я не надел черное. Там будет достаточно этого цвета. Достаточно сожаления. Я не очень хорошо запомнил похороны моего папы. Но что я совершенно точно запомнил – это черный цвет. Я ненавидел его. Мой папа ненавидел этот цвет. Он считал его скучным. Каждый нуждается в том, чтобы в его жизни присутствовали разные цвета. Минхо бы не понравился чёрный. Он любил смеяться, и он был бы только за яркость жизни. Я выбрал зеленую блузку, которая подходила к моим глазам и голубые джинсы с завышенной талией. Потому что Чонгук сказал, что мои глаза красивые. Дядя Ён, тетя Мэй, Намджун и я приехали на траурную церемонию все вместе. Большинство похорон на Востоке проходили в церкви или в похоронном бюро, до того, как гроб будет опущен в могилу. Но Чонгук сказал, что отец не хотел долгой церемонии оплакивания. Он хотел, чтобы все прошло быстро. Просто. Ничего особенного. Мы припарковались вдоль улицы, как и все остальные. Выйдя из машины, мы направились к большой белой палатке, где потихоньку собирался народ. Я искал Чонгука, и вот, наши глаза встретились. Он стоял около папы, наблюдая за мной, как я иду к нему. Сегодня у него такой день, когда все стало наконец-то реальным. Я не мог погрузиться с головой в похороны папы, потому как в то время был не в себе. Мой разум отказывался принимать то, свидетелем чего я стал. Но знал, что картинка, когда его отца опускают в землю, врежется в память Чона и ему будет тяжело. И я хотел бы быть рядом с ним в этот момент, если буду нужен. Альфа жестом пригласил меня встать рядом с ним. Я даже не стал оглядываться на своих дядю и тетю, чтобы заверить их, что все в порядке. Я знал, что они поймут. Я прошёл мимо ряда людей, а когда достиг Чона, то вложил свою руку в его. По тому, как он сильно сжал её, я понял, что он плохо себя чувствовал. — Мне нравится твоя одежда, — сказал он, наклонившись, и прошептал мне это на ухо, — она подчеркивает цвет твоих глаз. Я посмотрел на него снизу вверх. — Твоему отцу нравились мои глаза. Он считал их милыми. Грустная улыбка коснулась чужих губ. — Да, это так. Ему бы понравился и твой наряд. Прибывавшие и уже прибывшие люди подходили к Чонгуку и его папе, высказывали соболезнования, и все это время он не выпускал мою руку. Когда священник взял слово, папа Чона сел на стул, который стоял позади него, и тихо зарыдал. Я чувствовал, как Чонгука била мелкая дрожь, когда пришло его время возлагать цветы у гроба. Я немного ослабил хватку наших рук и ждал, пока он сделает шаг вперед и положит красную розу. — Ты всегда будешь моим героем, — сказал он достаточно громко, чтобы все могли услышать эти слова. Когда он развернулся и направился ко мне, я мог видеть его напряженное выражение лица. Он сдерживал эмоции, которые, я знал, душили его, он пытался держаться ради своего папы. Когда он подошел ко мне, его рука вернулась в мою. Дальше я уже не слушал, что говорили люди. Я был слишком сосредоточен на Чонгуке и на том, как неподвижен он был. Как будто он превратился в камень. Он вцепился в мою руку так, будто держался в страхе, что я убегу. Я справлялся со всем этим. Я бы никогда не оставил его. Когда гроб начали опускать в могилу, альфа резко вдохнул, а его папа встал и схватил сына за руку, опершись на него. Брюнет обнял омегу и прижал к себе. Медленно, но люди начали расходиться. Кто-то подходил к Чонгуку и похлопывал его по спине, а также выражал слова соболезнования его папе, но все то делалось очень тихо. Намджун, Хосок, Крис, Чимин и Джин, все подошли и встали за Чонгуком. Каждый сжимал его плечо и говорил что-то типа: «Я с тобой, чувак», «Люблю тебя, бро» и «Если я нужен, позвони мне». Чонгук кивал и поблагодарил всех. Каждый из парней подошел к Мингли и обнял его, что заставило расплакаться того еще больше. После того, как парни выразили свои соболезнования, они медленно ушли прочь. Я не знал, чего Чон хотел бы от меня, но я знал и то, что тетя и дядя ждали. Поэтому я неловко посмотрел на него. — Я останусь, если нужен тебе. Он посмотрел на своего папу, потом на меня. — Сможешь выбраться ночью? Я сделаю все, чего он захочет. И я кивнул. — Буду у лестницы в одиннадцать. — Тогда буду ждать тебя там. Около десяти часов, в этот же вечер, в дверь моей спальни постучались. Я знал, что тетя и дядя уже в своей постели, так что единственный, кто мог стучаться ко мне, это Джун. Я оставался в своей комнате все время и пытался читать. Но мысли постоянно возвращались к Чонгуку и Мингли. Если я ему понадоблюсь и он мне позвонит, я предпочёл бы быть один, чтобы ответить. Открыв дверь Намджуну, я уставился на него с любопытством. Он никогда не приходил ко мне в комнату. Он едва пытался разговаривать со мной. Я не мог его ни в чем винить. Трудно было вести диалог с кем-то, кто не отвечает тебе. — Могу я войти? — осторожно поинтересовался пепельноволосый. Я кивнул, отступил назад и впустил его. И снова он сделал то, что никогда не делал. Я знал, он пришел по поводу Чонгука. Я вспомнил, как Джун тоже беспокоился о нем сегодня. Сейчас это было не столь трудно, как за последние несколько дней. Альфа вошел в комнату, руки в карманах брюк, он был не уверен в том, что ему сказать или сделать. — Мама и папа уснули, но звуки все равно распространяются по коридору. Не мог бы ты закрыть дверь? — попросил он. Я сделал так, как он попросил. — Я видел, ты сегодня с ним говорил. Мне кажется, я видел это и раньше, но сегодня это было точно. Вообще-то, это было ожидаемо. Хотя я и старался с ним не говорить в людных местах, были моменты, как сегодня, когда я не беспокоился ни о чем, кроме как об утешении Чона. Я не ответил. Что он хотел от меня услышать? Он хотел, чтобы я признал это и поговорил с ним? Как будто это все изменит. Завтра я столкнусь лицом к лицу с действительностью, где люди будут ожидать от меня, что я буду разговаривать. Они вторгнутся в мою жизнь и захотят услышать то, о чем я не хочу говорить. Молчание – мое убежище. И я не готов покинуть его. — Тэхён, я не раз замечал это. Я видел это несколько раз. И видел это в школе. Ты не всегда двигаешь губами, но Чонгук тебя слушает. Я могу судить по его выражению лица, — сказал Джун и провел рукой по волосам. — Я не требую от тебя, чтобы ты разговаривал со мной. Или с кем-то еще. Я просто... Я запутался. Если ты можешь говорить, то почему бы тебе не разговаривать со всеми? Почему только с Чонгуком? Он задает вопросы. Вопросы, которые подразумевают собой то, что я отвечу ему на них голосом. Но я не хотел разговаривать, не сегодня. Я обошёл его и взял свой блокнот, который лежал на окне, и написал: «Он нуждается во мне. Я понимаю его и его боль.» Затем я вручил блокнот брату. Он прочитал то, что я написал, и поднял глаза на меня. — Так вот, что вас связывает. Вот, почему он все время с тобой, внезапно хватает тебя за руку, словно этот жест важнее ему, чем воздух, которым он дышит. Он не лжет о том, что вы просто друзья. Ты помогаешь ему справляться со всем... этим. Я кивнул. Альфа вздохнул с облегчением. Он протянул мне блокнот со словами: — Я понял. Но однажды тебе надо будет подумать над тем, что в помощи нуждаешься ты. То, что ты прячешься от мира, не лечит тебя. Ты не исцеляешься. Ты избегаешь этого. Нет, так я защищаю себя. Я не написал это, просто стоял и ждал, пока он уйдет или скажет еще что-то. Мой телефон зазвонил, и я достал его из карман. «Я снаружи. Жду тебя внизу у лестницы.» Он был здесь. Я выглянул в окно, потом посмотрел на Джуна. — Он здесь, не так ли? — усмехнулся Ким, проследив за моим взглядом. Я мог соврать, но я доверял Джуну. Он тоже любил Чонгука. Поэтому я, поджав губы, кивнул. Юноша грустно улыбнулся мне. — Будь осторожен, Тэ. Он уже говорил это. Много раз. Я тоже себе это говорил. Но кажется, это уже не имело никакого значения. Я уже перешёл тот рубеж, когда должен был быть осторожнее, заботясь о Чоне, и я не знал, как исправить это. Даже если я хотел сделать это. Я подождал, пока он покинет мою комнату и дверь за ним не закроется, а после поспешил вылезти в окно и спуститься вниз.