Причина моей болезни

17 марта. Это было 17 марта. День, когда я приняла окончательное решение, что больше так не могу. Да, тогда мне так казалось. Я была настолько истощена и измучена тобой, что, казалось, мне нужен месяц активной реабилитации в каком-нибудь мало-мальски цивилизованном санатории. Я помню то утро очень четко и в мелких деталях. Помню, что с утра не стала варить себе кофе и очень быстро, едва умывшись, «полетела» решать дела с контрактами на работе. Хотела загрузить себя каким-то мыльными делами, чтобы не оставалось времени на мысли. Хотя, уже проснувшись, я приняла это решение. В тот момент это казалось таким важным, таким значимым. Каким-то переворотным действом. Я помню, что, сидя за рабочим столом, нервно терла переносицу двумя пальцами. Привычка, которая тебя раздражала. Я знала, что ближе к двенадцати часам ты позвонишь. Наша проверка связи. И что я не возьму трубку. Ты, кстати говоря, не была так уж настойчива. Тебя хватило на три пропущенных и одну СМС. А я нервно шагала по конференц-залу, злясь на твое безразличие и на свое, нелепое, казалось, ожидание чего-то с твоей стороны. Понимаешь? Понимаешь НАСКОЛЬКО я была зависимой? На третий день было уже не так тяжело, и я так гордилась, что мне удалось избежать какого-либо контакта с тобой. И ты помнишь, что было дальше? Наверняка. Тебе ведь было плевать, верно? Точка, которая поставлена не тобой, всегда считалась запятой. Когда я вернулась домой, а ты сидишь на моем диване. В обуви. Почему ты всегда заваливалась туда в ботинках? Как ни в чем не бывало. Ты начала какой-то разговор, который я не слушала. Потому что моя голова, а особенно уши, яростно пылали. Я понимала, что я слабее тебя. Все в этом мире слабее. Что тебе плевать на правила игры – у тебя свои правила. Что тебе абсолютно все равно на мое «категоричное» решение. Ты ведь читала меня насквозь. И только в ту секунду, когда я попросила тебя уйти, я увидела на твоем лице, что что-то там в глубине качнулось. Хлопок. Он даже сейчас фантомно прозвучал в моих перепонках. Второй. Хлоп. Хлоп. Звук твоей пощечины по моему лицу. Было больно. Не физически. Думаю, многие животные могли бы посоревноваться с тобой в человечности. Точнее, думала. Сейчас у тебя есть Чарли. Точнее ты есть у него. И все то, на чем строился твой образ, сейчас выглядит не больше, чем розовой дымкой. Я стояла посреди комнаты, абсолютно пустая и жалкая, как побитый котенок. Я помню, что я смотрела на тебя в упор, а внутри было такое ужасающее и уничтожающее отчаяние. Мне хотелось убежать. Хотелось никогда больше не видеть твоего лица, но ты – это тюремная камера, откуда нельзя было выбраться. Ты была кукловодом, который дергает за ниточки. Тебя забавляло мое страдание. Ты продолжала зажимать мое горло своей стопой, и периодически позволяла мне дышать, чтобы я задыхалась еще мучительнее. Мне не жалко себя. Я не пытаюсь сделать из тебя монстра. Нет, малышка. Не будь всего этого, я не была бы собой, не делала того, что я делаю и не смогла бы смотреть в глаза своим страхам. Но тогда…но тогда, милая, мне казалось, что ситуация может решиться только чьей-нибудь смертью. А умирать самой чертовски не хотелось. На моей нижней губе появился маленький порез после твоего хлесткого приветствия. Ты схватила мой подбородок своими пальцами и сжала, как тисками. У меня не было сил сопротивляться. Не было сил бороться с тобой. Я была ослаблена. Я молилась о том, чтобы все это кончилось. Я молилась, милая. Впервые за всю свою жизнь. Я даже не знала, как это делается. Ты прижала меня к стене. Грубо. Продолжая держать мой подбородок в своих руках. И что ты сказала? Может ли быть такое, что только жертвы помнят весь процесс нападения, а нападающие - нет? «Нет. Я говорю тебе «нет» Ты сказала это, прижавшись губами к моему уху. Я помню, как слезы текли по моему лицу. Обжигали. А тело не слушалось. Это был твой ответ на мою жалкую «категоричность». И я понимала, что твое «нет» сильнее чем мои молитвы и желания. А дальше ты взяла меня. Как брала всегда. Всегда, когда тебе этого хотелось. Не спрашивая моего согласия. Может это стокгольмский синдром? А ты испытываешь что-либо подобное к этому подонку? Я знаю, что ты меньше всего в этом нуждаешься, но я тебя прощаю. Прощаю за каждый удар, за каждый синяк на моем теле, за каждый поцелуй, каждый оргазм, каждый крик и стон. За каждый день и каждую минуту. Я прощаю тебя. А еще я прощаю себя. За то, что сейчас я пишу это на ноутбуке, а слева от меня сопит красивая и сексуальная Лоис. я не люблю гостей, ты знаешь это. Впервые после твоего отъезда, я привела кого-то в свой дом. Может быть назло тебе. Может быть на счастье себе самой. Она останется здесь. А завтра я заварю ей кофе. Я поцелую ее в плечо, потому что ее ключицы сводят меня с ума. Одерну эту майку на бретельках и проскользну носом по ее предплечью. Как видишь, милая, я отпускаю тебя. Не совсем. Не абсолютно. Не категорично. А маленькими неуверенными шагами. Мне нужна целая вечность и миллион таких Лоис, чтобы замуровать этот колодец внутри себя. И твои письма помогают мне сделать это. Я не смогу стереть из памяти все это дерьмо, в которое я была ввязана тобой. Я не смогу перестать видеть твои глаза, полные ярости, уверенности и животной силы. А что если мистер Бернстан не прав, и мне нужно это помнить? Как я смогу не повторить всё это в своей жизни, если не буду помнить своих ошибок? А хотя других таких, как ты, в этом мире больше нет. А вот комплимент это или оскорбление, малышка, решать уже тебе самой. Надеюсь, ты вспомнишь тот день и мои слезы. И ту ночь, и свои стоны, до которых я тебя тогда довела. Целую.