#парижскаяжизнь

Над крышами домов повисла яркая круглая луна. Последняя электричка давно ушла, и Исси погрузился в почти полную тишину: кто-то что-то напевал, соседи стучали ставнями, раскладывали диваны. Обычная жизнь обыкновенных людей, которую можно скопировать и переместить в соседнюю квартиру с минимальными корректировками. Одри сидела у раскрытого окна и жалела, что не курит: сейчас бы пришлось весьма кстати. Взять сигарету, задумчиво прикурить, стряхнуть щелчком пальцев пепел куда-то в почти знакомую семиэтажную пустоту, остро пахнущую подгнившими яблоками. Может быть, закрыть глаза, вдыхая дым, — а потом непременно объявить о выводе. Каком-нибудь обязательно верном, неочевидном, почти гениальном выводе. Все-таки не зря великие сыщики в детективах обязательно курят трубки. Райан стоял рядом, кутался в плед и напряженно смотрел на экран телефона. Линнер не позволила ему ни ответить, ни перезвонить — и не удосужилась объяснить, почему. Она только забралась на кровать вместе с ноутбуком и что-то разглядывала на экране, иногда касаясь его пальцами. Она то и дело перебрасывала косу с одного плеча на другое, порой теребила ее пальцами, расплетала кончик и заплетала заново, и не обращала никакого внимания на брата с сестрой, целиком погруженная во что-то, понятное только ей. Одри казалось, что тишина становится все плотнее и плотнее — не городская ночная, а повисшая между ними тремя; будто окутывает каждого из них, заворачивает в кокон как в одеяло, отсоединяет друг от друга. В тишине было странно; в ней повисали слова, не добираясь до адресата. И чем дольше она длилась, тем сложнее становилось начать хотя бы какой-то разговор, и оставалось только смотреть куда-то, лишь бы не друг на друга. В любой другой вечер они с Райаном смотрели бы сериал. В этот вечер они могли бы расспрашивать Линнер о том, как она оказалась здесь и какая у нее цель. И все это было отделено простым «бы» от действительности, которое оказалось совершенно непреодолимым. Одри смотрела в окно и ждала, когда в голове появится какая-нибудь мысль, но вместо того лишь прокручивала снова и снова воспоминания о трещине, разорвавшей стену торгового зала «Галереи Лафайетт», пытаясь отыскать ответ на вопрос, в чем же дело: в ней или в прилавке? Линнер цокнула языком, что-то пробормотала под нос и отложила ноутбук в сторону. Краем глаза Одри заметила, что та изучала что-то на карте — но карте чего, понять было сложно. Карты вообще на редкость одинаковы вблизи: улицы и дома, а с встроенными в телефоны навигаторами даже запомнить названия не приходится — знай себе иди по подсказкам. Поверните налево, пройдите сто метров и сверните направо. Наступите в лужу, споткнитесь о крышку люка, увернитесь от надоедливого приставалы, который непременно хочет рассказать вам о своей религии, сплести браслет за десять евро, продать бутылку воды в жару, уточнить дорогу к метро. — Ты же не собираешься на самом деле сдавать квартиру? — уточнила Линнер у Райана, и тот пробормотал в ответ, что эту они еле нашли за такую цену, с чего бы ему уступать ее. — Тогда тебя совершенно не расстроит, если Андреа Вайсс не перезвонит. А она не перезвонит, если интересуется именно квартирой. Другое дело, если она интересуется вовсе не квартирой… Линнер замолчала и гибко подалась немного вперед к Одри, приподняв брови. Она как будто ожидала, что та продолжит ее мысль, и подталкивала ее к этому. — Если она интересуется вовсе не квартирой, — начала Одри, словно на экзамене, к которому не успела подготовиться, и остается только повторять раз за разом вопрос в тщетной надежде, что знания вдруг всплывут в голове сами собой. — Если она интересуется вовсе не квартирой… — То она перезвонит еще раз, — Линнер мгновенно утратила всякий интерес к Одри, отодвинулась подальше и пристроила под спину подушку. — А может быть, даже пару раз. Так что запиши-ка на автоответчик что-нибудь тупое и приветливое. — Почему тупое? — переспросил Райан и раздраженно хлопнул окном. Похоже, он ощущал, что Линнер по какой-то, ей одной известной, причине предпочитала общаться с Одри, и злился: в кои-то веки в их жизни случилось именно то, о чем он всегда мечтал, а на первый план вышла его скучная сестра, которой не хватило при этом ума и терпения даже получить толком достойное образование. Ну что ж, хоть какое-то достижение, хоть и сомнительное. — Чтобы тебя сочли идиотом, конечно же, — хмыкнула Линнер, даже не взглянув на Райана. — Чтобы к тебе отнеслись как к идиоту. Чтобы в том случае, если Андреа — вовсе не Андреа, она расслабилась бы. — Если нам ответила не Андреа, — медленно заговорила Одри, желая укрепить свое положение, — то какая разница, сочтет ли она Райана идиотом? Она перезвонит с какой-то иной целью, а что ей может быть необходимо от него, если вариант с квартирой мы отметаем? Она захочет встретиться с ним — иначе зачем звонить? Она захочет что-то у него выяснить — но он может либо рассказать, где нахожусь я, либо где ты. И это при условии, что ей известно о том, что он каким-то образом связан с нами. — Продолжай, — Линнер погладила кончик туго заплетенной косы и склонила голову. Теперь она напоминала то ли сову, то ли доброго преподавателя; Одри ощущала, как она распространяет вокруг своего рода ауру — любопытства, желания сотрудничать, наблюдательности… И все же она никак не могла отделаться от ощущения, что Линнер не воспринимает ее сейчас вполне разумным существом: она смотрит словно на забавную зверушку, выучившую наконец схему лабиринта из обувной коробки. Пусть и более сообразительную, чем вторая. Идиот и Женщина-Кошка — может быть, эти имена им и впрямь подходят куда лучше. Одри тряхнула головой, избавляясь от неуместного приступа самокритичности. — Таким образом, если она перезвонит, то мы убедимся в том, что ей известно о связи Райана с кем-то из нас. Если, конечно, тот скажет ей, что квартира больше не сдается, а она предложит все равно встретиться и поболтать, ведь болтать по телефону повода как бы не будет. А если не предложит, то, видимо, я просто что-то не заметила, и Андреа смогла как-то улизнуть и просто спаслась, ничего более странного. Линнер улыбнулась — и опять, в этой улыбке было, конечно, одобрение, но покровительственное, снисходительное. Умница, Женщина-Кошка, ты способна складывать два и два, возьми угощение. Одри не удержалась и передразнила ее, изобразив ехидную улыбку. Линнер округлила глаза и озадаченно подергала косу. Похоже, взаимодействие не сложилось. — Ладно. У нас есть план, — резюмировала Одри, вздохнув. — Теперь не хочешь ли рассказать, что именно ты ищешь? Линнер покосилась на ноутбук, наморщила нос и прикусила нижнюю губу, а затем все же, видимо, решила вопрос в пользу ответа. — У меня кое-что… — она снова на мгновение замолчала и сунула кончик косы в рот. — У меня кое-что было, и я должна это найти. Кое-кто. Или кое-что. Это все одновременно, неважно. В общем, она — то есть это, оно находится где-то недалеко от «Галереи Лафайетт», вряд ли в радиусе шире километра. Но совершенно не понятно, где именно. Я пыталась понять, где мне ее… Где мне это искать. — А, ну это же элементарно! — язвительно передразнила ее Одри. — Тебе просто нужно взять кое-что кое-откуда, вернее, забрать кое у кого, и потом кое-куда с этим прийти, чтобы там неподалеку найти то, что ты ищешь. Линнер чуть не подавилась своей косой и часто-часто заморгала. — Мне непонятно, — сообщила она, вытащив наконец волосы изо рта. — Мне тоже! — восторжествовала Одри. — И если ты не прекратишь изъясняться «кое-чем», то мы так и не поймем друг друга. Так что конкретно ты ищешь? — Свой… — Линнер покосилась на Райана, перевела взгляд на Одри и укусила себя за косу. — Свой космический корабль. Так сказать. Вообще не корабль и не космический, если так посудить, конечно. Одри погрозила ей пальцем — и на этот раз взаимодействие сложилось. — Машину времени, — сдалась Линнер. — И космический корабль. Все сразу. Одновременно. И не только. — Обалдеть, — выдохнула Одри. — У нас есть машина времени. — У меня, — подчеркнула Линнер. — И это не имеет к нашему делу никакого отношения. Просто мне так будет спокойнее. Я знаю, что она где-то там. Мне просто нужно знать, где именно. На всякий случай. — Тебе не кажется, что если бы где-то в центре Парижа стоял твой космический корабль-одновременно-машина времени, то это было бы уже во всех новостях? — подал голос Райан, и Линнер фыркнула, закрыв рот рукой. — Она, кхм… Она не похожа на то, что ты себе вообразил. Она похожа на меня. Ну или на вас. Две ноги, две руки, лохматая блондинистая голова. Одри заливисто расхохоталась несмотря на то, что взгляд Линнер мгновенно стал острым и злым. — Ну, тогда я, кажется, знаю, где она. — Ничего ты не знаешь, — фальшиво усмехнулась Линнер и демонстративно отвернулась. Одри фыркнула: она что, на самом деле полагает, что на это можно купиться? — Знаю. И Райан знает. И я думаю, вот теперь мы можем обменяться информацией. Линнер встала с кровати и подошла ближе к Одри, разглядывая ее так, будто увидела впервые. Она стояла напротив, соблюдая невидимую дистанцию, смотрела, вновь по-совиному склонив голову, — и молчала. Что-то происходило сейчас в ее голове, о чем-то она размышляла — и Одри стало по-настоящему страшно. Куда страшнее, чем было в «Галерее Лафайетт», когда привычные ей вещи плавились под невидимым ураганом. Куда страшнее, чем когда она пыталась заставить себя перешагнуть с одного балкона на другой на высоте седьмого этажа. Она вдруг осознала, что они так ничего и не узнали о Линнер по-настоящему. — Идет, — сообщила, наконец, девушка с косой и протянула руку раскрытой ладонью вверх. Одри вздохнула с облечением — и коснулась ее. И в этот момент она поняла, что есть нечто куда более страшное, чем стоять напротив инопланетянки с неизвестными мотивами — теперь она точно знала, что Линнер с другой планеты, из другого времени, с другого конца Вселенной, если у той вообще есть конец. Знала, что они катастрофически ошиблись, предполагая, что у их заложницы нет никаких способностей, раз уж она не сумела выбраться из пут самостоятельно. Знала, что Линнер все отлично просчитала. Что слушала их разговоры очень, очень давно. Что она пожертвует буквально чем и кем угодно, чтобы вернуть свой корабль — свою ТАРДИС, она называла это так. Знала это потому, что сейчас ее собственный разум опутали ледяные исследующие нити, бесстрастно пробирающиеся в самые потаенные уголки ее памяти, перебирающие все тайны и секреты с равнодушной практичностью, потому что Линнер было совершенно безразлично сейчас, кто такая Одри и выживет ли она вовсе — ее интересовал лишь один вопрос, и она извлекала абсолютно все, так или иначе касающееся этого вопроса, из ее памяти резкими рывками, вытаскивая с корнями уходящих далеко в полузабытое детство ассоциаций. Если бы Одри могла, она бы кричала сейчас, звала на помощь — но она не могла; Линнер препарировала ее разум со скоростью мысли. Многое ли хранишь ты, дорогой читатель, в памяти? Многое ли прячешь от самого себя, с усилием заставляя себя забыть о чем-то? Многое ли переписываешь со временем, подправляя реальность так, чтобы она перестала быть болезненной? Но что, если кто-то составит точную и беспристрастную карту твоей памяти, отсечет наслоенную годами ложь? Громко ли ты станешь кричать, когда приглушенная давным-давно боль от утраты любимого человека вновь распустится шипастыми цветами в груди? Когда тебя охватит пламенный стыд, чистый и многократно пережитый, но сконцентрированный в единственном мгновении? Хватит ли сил удержаться на ногах, когда все самое сокровенное будет отсортировано и классифицировано, разложено по полочкам с яркими и четкими ярлыками, в истинности которых и ты сам не сможешь сомневаться, потому что ты сам распределил их? Сможешь ли врать самому себе после того, как чужие глаза заглянут в твою душу — буквально? Заглянут не оттого, что ты особенный и уникальный; заглянут не из осторожного интереса к тебе. Заглянут так, как смотришь, может быть, порой и ты на кого-то на улице, скучая на автобусной остановке: с отстраненным любопытством. Где она купила такой шарф, интересно? Выглядит немного усталой. Корни волос пора бы подкрасить. Сумка обтрепалась. Туфли можно было бы и почистить. Одри покачнулась, осознав, что все закончилось, и медленно опустилась на кровать, отводя взгляд от Линнер — и от Райана тоже. Зависть к брату, которая никогда не выходила на первый план, оттесняемая безусловной и искренней любовью, стараниями таймледи, перевернувшей наизнанку ее разум, заполняла ее сейчас пополам со стыдом. Она очень хотела подумать сейчас не об этом, а о том, что открылось ей самой — невольно или намеренно, но Линнер дала ей куда больше ответов, чем она могла бы задать вопросов — но она не могла. Одри могла только сидеть на краю кровати, уткнувшись взглядом в пол, и чувствовать, как по щекам текут горячие слезы. — Это… пройдет, — пробормотала Линнер. — Побочный эффект. Ты снова станешь прежней. Проблема только в том, что Одри вовсе не хотела снова становиться прежней. Ноутбук мелодично возвестил о новом сообщении на фейсбуке. Линнер машинально протянула его Одри, и та вслух зачитала: «Прости, у меня плохие новости для твоей подруги. Я думаю, твоя подруга имела в виду Андреа, она точно не вернулась домой, потому что… В общем, со мной связалась полиция: Андреа вернулась домой, но не к себе, а к матери, в Шартре, она ничего помнит, босиком, ноги разбиты в кровь. Кажется, с ней что-то произошло, дай, пожалуйста, телефон подруги? Я передам полиции, они ищут всех, кто виделся с ней в последние дни».