Ice cream, you scream

Первое, что Чимин чувствует, — это очень тяжёлые веки, будто сверху чем-то придавили. Он буквально не может открыть глаза, хрипит, поскольку в горле жутко саднит и першит. В какой-то момент Пак понимает, осознаёт, что это был какой-то до ужаса и мурашек реалистичный сон. С мимолётным облегчением распахивает глаза и в ту же секунду вскрикивает не своим голосом, отшвыриваясь к изголовью кровати. Перед ним в дешёвом компьютерном кресле сидит… он сам. Пак загнанно дышит, смотрит широко распахнутыми глазами и чувствует леденящий ужас, пронизывающий кожу, и панику, окутывающую сознание своими колючими объятиями. — Тише, подожди, — приподняв руки в успокаивающем жесте, произносит его двойник. — Не визжи только снова, успокойся и… — Успокойся? — вскрикивает Чимин, хватая первое, что попалось под руку, чем оказались часы с прикроватной тумбочки, и оборонительно замахивается. — Кто ты, мать твою, такой? — А ты, блять, как думаешь? — с раздражением фыркает двойник, всё ещё удерживая ладони в успокаивающем жесте. — Не один ты тут нихера не понимаешь. Чимин судорожно осматривает человека перед собой, отмечая, что на двойнике надеты широкие пижамные штаны, держащиеся на честном слове, и огромная серая футболка, свисающая с тела мешком. Пака начинает трясти, когда он смотрит на свой распахнутый синий халат и видит большую татуировку на груди, которая не принадлежит ему. Ни татуировка, ни, собственно, сама грудь. — Проснуться в этой дряхлой туше не входило в мои планы, знаешь, — ехидно сощурив глаза, двойник складывает руки на груди. — И попадать в популярную сопливую комедию тоже. — Ты не… Что? — у Чимина заплетается язык, он вертит ошарашенным взглядом из стороны в сторону и совсем не может понять, что происходит. На лбу выступает испарина, пальцы трясутся, действительность грозится раствориться во времени, стать крошечной наносекундой с точки зрения эволюции. Иными словами, чиминово сознание отказывается принимать реальность. — Ты действительно тупой как пробка, Пак. Даже до детсадовца уже бы дошло, что происходит, — шипит его двойник, и в голове у Чимина происходит короткое замыкание. — Так ты… Стой, подожди, этого не может быть, — чувствуя приступ истерического смеха, Пак обнимает свои зелёные часы в виде надкушенного яблока и судорожно качает головой. — Нет, не может быть. Ты не можешь быть этим кретином, ты не можешь быть Юнги, этого априори не могло произойти в реальности. Это неправда, этого не может быть, не может так случиться, это невозможно с точки зрения науки, это всё нереально, это… Это… Нет, это… Чимин не замечает, как в приступе настигающей его истерики с силой прижимает часы к себе так, что те с треском лопаются. Он истерично хихикает, покачивается на кровати, глаза наполняются влагой. Паку кажется, что он сейчас умрёт. От истерики, впрочем, никогда и никто не умирал, а он вот возьмёт и умрёт. В жизни каждого наступает момент, когда Вселенная раскрывается всего на одно мгновенье, чтобы можно было увидеть, что нет ничего невозможного. Чимин даже не подозревал, что для него Вселенная раскроется таким образом. Если это всё не последствия бэд-трипа и действительно по-настоящему происходит, то блядская Вселенная просто очень жестоко подставила его. Нет, Пак не считает, что Вселенная такая уж на самом деле плохая, но у неё явно дурацкое чувство юмора. Глухой хлопок удара по щеке приводит Чимина в чувства. Он глотает слёзы, что струятся из глаз, и выпускает из рук треснувшие сломанные часы. Парень присаживается на другой конец кровати, опираясь локтями на колени и сцепляя пальцы в замок. Паку до такой степени странно смотреть на это, поскольку он никогда не сидит так. Да о чём вообще речь? Ему просто странно смотреть на самого себя, будто какое-то кривое зеркало, искажающее реальность до неузнаваемости. — Прекрати истерить, — произносит… Юнги? мрачным голосом.  — Понимаю, у тебя слабые нервишки, ты та ещё истеричка и всякое такое, но вместо того, чтобы сопли распускать, надо думать, что с этим делать. — Как «что»?! Н-надо звонить в п-полицию! И в б-больницу… В сто двенадцать, — подрываясь с кровати, Чимин пытается дотянуться до телефона на своём рабочем столе, но Юнги хватает его за край халата, потянув обратно к кровати. — Ты, блять, совсем с дубу рухнул, дегенерат? — вскрикивает парень, ещё сильнее дёрнув за край халата, так что тот с треском рвётся в районе кармана. — Что ты собрался им говорить, а? Что проснулся не в своём теле? Да на нас наденут смирительные рубашки и в дурку упекут, не успеешь ты и блокировку с телефона снять, придурок. — А что ты, мать твою, предлагаешь? Загуглить? — ехидно шипит Пак, одёргивая халат и с абсурдом фыркая, плюхается в компьютерное кресло. — Чёрт, я даже телефон отпечатком пальца разблокировать не могу. — Это первое, что тебя сейчас беспокоит? — морщится Юнги, напряжённо прижимаясь подбородком к переплетённым в замок пальцам. — А какого вообще чёрта ты такой спокойный? — возмущается Чимин. — Не все люди начинают сразу распускать сопли, как это делаешь ты, Пак, — спокойно отвечает Юнги, задумчиво потирая подбородок. — Я вообще не плачу. — Ну да, вдруг заржавеешь, — фыркает Пак, окидывая взглядом крепкие ноги, которые теперь находятся под его управлением. — Давай решать проблемы по мере их поступления, окей? — пропустив чиминов подкол мимо ушей, Юнги погружается в мысли, нахмурив в напряжении брови. — Не «окей», нихера не «окей», — Чимин, повертев телефон в руках, откидывает его с глухим стуком на стол, подскакивает на ноги и начинает мерить шагами комнату. — Мы не в блядском фильме, это чёртова реальность. Мы не сможем потом просто взять и посмеяться. Чёрт, а если это вообще навсегда, — он плюхается в кресло, запуская пальцы в жёсткие на ощупь чёрные волосы и с ужасом оттягивает пряди. — Господи, что, если я всю жизнь буду вынужден быть... Таким? Что же плохого я сделал в прошлой жизни, что в этой навсегда могу остаться высокомерным ублюдком? — Э, ты охренел? — возмущённо встрепенувшись, Юнги стрельнул взглядом, отчего Чимина слегка передёрнуло. — Мы с тобой оба встряли в этот пиздорез. Я тоже не горю желанием жить в теле мямли-коротышки, у которого вместо крови по венам течёт джем из пончиков. — О, да пошёл ты, — взвизгивает Пак. — Я сейчас явно превосхожу в физической форме и с лёгкостью надеру тебе зад, несмотря на то, что придётся бить самого себя. — Я тебя умоляю, ты ходишь-то с трудом, — закатив глаза, фыркает Юнги и напрягается. — Надо думать, что делать. Включай мозги, хватит быть ипохондриком. — Нет, — лихорадочно покачал Пак головой. — Ипохондриком я был, когда сел на пульт, выключил случайно звук и подумал, что оглох. А сейчас я, блять, всего лишь проснулся не в своём теле. — Почему у меня так болит спина? — разминая шею, спрашивает Юнги. — Не у тебя, а у меня, — поправляет Пак. — Искривление позвоночника из-за сидячей работы. — О, отлично, — в очередной раз закатывает глаза Мин. — Ко всему прочему ещё окаменевшие мышцы и посаженное зрение. Ты мало чем отличаешься от комнатного растения. Почему из семи миллиардов человек Вселенная выбрала именно тебя? — Я такой же вопрос задать могу, — ехидно выплюнул Пак, складывая руки на груди. — Ты будешь продолжать поливать меня дерьмом или же наконец-то перестанешь вести себя, как придурок? — О, да правда что ли? Пять минут назад ты бился в истерике, как мелкая сопливая сучка, а теперь будешь говорить мне, что я… Гневную минову тираду прерывает лёгкий стук в дверь. Чимин вздрагивает, а Юнги напрягается. В комнате повисает громоздкая тишина, нарушаемая лишь дрожащим дыханием. Через несколько секунд вновь раздаётся тихий стук, Чимин неосознанно поднимается на ноги, заметив в замочной скважине ключ. Юнги не успевает открыть рот, как Пак проворачивает ключ и открывает дверь. На пороге стоит Сонён, чиминова одногруппница. Увидев перед собой брюнета в одних боксерах и распахнутом халате, она широко раскрывает глаза с лёгким отголоском недоумения, а затем её щёки покрываются румянцем. Светловолосая девушка быстро моргает, открывает и закрывает рот, словно рыбка, и, неловко опустив глаза, заправляет светлый локон за ухо. — П-привет, а… Это… Чимин-а у себя? — она чуть отклоняется, чтобы взглянуть за плечо брюнета. — Ну, вообще-то я… — Чимин не успевает договорить, когда его хватают за шкирку и оттягивают в сторону. — Эм-н… Да, я здесь, привет, — оттолкнув Пака в сторону, Юнги неловко переминается с ноги на ногу и чешет затылок, отмечая сухость высветленных чиминовых волос и попутно вспоминая имя девчонки, которую пару раз видел на занятиях. — Ты… Эм… Что-то хотела? — Привет, Чимин-а, — широко улыбается светловолосая, но увидев за спиной обескураженного брюнета, чуть понижает голос и снова смущается. — Я не вовремя? — Да… То есть нет! То есть… — Юнги прикрывает глаза и хочет ударить себя по лицу, а тот факт, что у него чиминово лицо, десятикратно увеличивает это желание. — Не суть, в общем… — Да, извини, ты просто вчера обещал дать мне свои конспекты по истории зарубежных стран, — напоминает девушка, явно расстроившись тому факту, что Чимин забыл о своём обещании. — Я написала тебе в чате, но ты не ответил, поэтому и решила зайти. — Ах, Сонён-а, точно, — слышит Юнги из-за спины свой голос и хочет провалиться сквозь пол от чиминовой тупости. — Конспекты! Сейчас. Взглянув на Пака через плечо, Юнги всё же прикладывает руку к лицу, когда тот начинает рыть стопки тетрадей в поисках нужной. Глаза девушки расширяются в геометрической прогрессии. — С каких пор вы начали так… — она осекается. — Тесно общаться с Мин Юнги? — тихо говорит ошарашенная девчонка, переведя взгляд на роющегося в чиминовых вещах парня. — Нет, мы не… — Юнги специально громко кашлянул, что дало эффект, поскольку Пак выпрямился, как гитарная струна, замерев. Дошло, наконец. — Мы не друзья. — Оу, — брови девушки поползли ещё выше, а щёки вспыхнули огнём. — Тогда я и правда не вовремя, извините, я зайду позж… — Боже, нет, это не то, что ты подумала, — невольно вскрикивает Юнги, схватив девчонку, которая хотела ускользнуть, за локоть. — Я имею в виду, что мы не… Фу, нет! — Отпусти её, придурок, — вклинивается Чимин, окончательно похерив ситуацию, когда протягивает Сонён тетрадь. То, с каким хлопком Юнги ударяет себя по лицу снова, слышит, кажется, всё общежитие. — Вот, держи… — С-спасибо, — чуть поклонившись, светловолосая аккуратно перенимает тетрадь из бледной жилистой руки и, перекидывая настороженно-испуганный взгляд с одного парня на другого, обращается к Юнги: — Я занесу завтра, Чимин-а. — Хорошо, — улыбаясь, отвечает Пак, вызвав у девушки нервное содрогание. Юнги, не в силах больше держать себя в руках, захлопывает дверь. Чимин недоумевающе хмурится, не успев открыть рот, чтобы оградить себя от ненужных миновых замечаний. — Ты… Да ты просто… Пиздец, — акцентирует Юнги внимание на одном слове, не находя других подходящих, и качает головой. — Ты совсем рехнулся, гений? — Я растерялся! — возмущается Пак, плюхаясь обратно в кресло. — А ты ещё и сморозил бред, из-за которого она всё не так поняла. Теперь однозначно поползут слухи. — Ладно, я попытался… — разводит Юнги руками, понимая, что с чиминовой узколобостью он сражаться просто не в силах. — «Ладно, я попытался»? — хмыкает Пак. — Звучит, как заголовок твоей автобиографии. — Ещё одна тупая шутейка — и я набью на твоём морщинистом лбу член, — Мин одёргивает на хилом тельце свою широкую пижамную футболку и усаживается на кровать. — Давай будем думать, что нам с этим делать дальше. — А что мы можем? — в глазах Чимина несколько секунд зияет страх, но он сглатывает вязкую слюну, отметая панику и истерику в сторону. — Нам ничего не остаётся, как временно поиграть роли друг друга. Пока мы действительно что-то не придумаем. — Видимо, мне придётся перебраться в эту берлогу, — осматривая скудно обставленную комнату, поджимает Юнги губы. — У меня одна из лучших комнат, вообще-то, — обиженно бурчит Пак. Им и правда ничего не остаётся, как рассказать друг другу свою подноготную, поэтому Юнги быстро переодевается в одежду, что ему всучивает Пак, и отправляется в ближайший магазин, чтобы купить кофе и чего-нибудь перекусить. Он долго справляется с координацией, чувствует, что ступеньки на лестнице даются сложнее, и уже примерно представляет, как тяжело ему будет заниматься в тренажёрном зале, будучи в такой плохой форме. Будто снова начинать всё с самого нуля. Юнги хочется взреветь белугой на весь город, когда Чимин заталкивает в рот пончик практически целиком, заставляя его поёжиться от отвращения. Когда (если) всё встанет на свои места, ему придётся не один день провести на беговой дорожке, чтобы вывести все жиры, которыми напичкает его тело этот коротышка. Пак же, совершенно не скромничая, продолжает поглощать калории и долго рассказывает о своей семье, суёт Юнги блокнот, заставляя записывать имена родителей, братьев и сестёр, даже одноклассника, с которым дружил ещё в школе. Он выливает на Юнги потоки совершенно бессмысленной информации, пропуская возмущения мимо ушей. Вскоре Мин исписывает третий лист, на котором корявым из-за пухлых пальцев почерком красуется список умерших домашних животных Чимина. Самое важное он выписал ещё на первой странице: имена родителей, год чиминова рождения, Ким Тэхён и Чон Хосок — два хороших друга («дебила» добавил Юнги мысленно), девушки у Чимина нет, в сектах не состоит, наркотики не колет, жизненно важные препараты не принимает. Краткого экскурса Юнги вполне достаточно, поэтому он начинает засыпать, подставив кулак под подбородок, пока Чимин всё болтает и болтает. Его хочется заткнуть, но даже за столь короткий промежуток времени любой адекватный человек поймёт, какой этот парень твердолобый. А ещё он употребляет много сахара, наверное поэтому такой раздражающе болтливый. Когда Пак, наконец, заканчивает рассказывать о каких-то своих детских травмах, Юнги выдаёт ему краткое пособие по своему распорядку дня, такой же краткий экскурс о родителях и друзьях, упоминает о непереносимости лактозы, рассказывает о том, что посещает занятия по боксу у влиятельного тренера Ким Намджуна, с которым ещё и поддерживает хорошие отношения. Чимин долго возмущается, но в конце концов под угрозой татуировки члена на лбу соглашается как-то вертеться и посещать тренировки. Навыки в боксе у него просто нулевые, но если он похерит жизнь Юнги, то Юнги в ответ запросто похерит его. Намного сильнее, чем в тот момент, когда вообще в ней появился. В конце концов Чимин просит помочь перетащить его компьютер, оправдываясь важной работой. О своей работе манхваги он решает умолчать, поскольку думает, что это не такая уж и важная информация (в отличие от клички своего умершего хомяка). Пак зачем-то собирает какие-то книжки, журналы и вещи, видимо, всё ещё не совсем до конца воспринимая своё положение. — М-да, половину из этого придётся сжечь, — бурчит Юнги себе под нос, критично осматривая чиминов гардероб. — Чего? — не расслышал Пак, собирая какие-то хентай-журналы в коробку и наивно полагая, что Юнги их не заметил. — Ничего. Чимин предлагает обменяться банковскими картами и пользоваться теми, что действительно принадлежат им, поскольку в бюджете у них огромные расхождения. Пак привык экономить и не хотел бы, чтобы все его накопления ушли на абонемент в тренажёрный зал или какую-то брендовую вещь, которая ему нахрен вообще не сдалась. В конце концов, перетащив некоторые вещи, оба разошлись по комнатам, чтобы немного освоиться в новой обстановке. В такой совершенно нереальной и в какой-то степени чудной ситуации Чимин вовсе не испытывал какого-либо стыда и смущения. Наверное, было просто не до этого. Шок, страх и недоумение ещё не выветрились из сознания, но восприятие действительности постепенно восстанавливалось. В конце концов, Чимину ничего не остаётся, кроме как смириться со своим весьма невообразимым положением и с горем пополам доверить свою жизнь по-прежнему ненавистному человеку. Он осматривает минову комнату, взгромоздив свою коробку на письменный стол. Тёмные плотные шторы, чёрное постельное бельё и белый ковёр с толстым ворсом вызывают лишь критикующее фырканье. В углу комнаты висит небольшая боксёрская груша, при виде которой Пак закатывает глаза. Он берёт телефон, на котором нет блокировки, быстро листает контакты, с радостью отметив, что все подписаны полными именами. На несколько секунд заходит в галерею, но, уцепив взглядом пару фотографий обнажённых девушек, тут же с характерным звуком отвращения отбрасывает гаджет на подушку. В комнате пахнет терпким мужским одеколоном с нотами мускуса и кожи, которым обычно пользуются важные дяденьки в дорогих костюмах и с зализанными набок волосами. Чимин же предпочитает приятные сладкие и цветочные запахи, поэтому достаёт из коробки освежитель воздуха с лавандой и с возмущением распрыскивает по комнате. Топчется на месте, снова садится на кровать и понятия не имеет, что делать дальше. Сегодня, завтра, послезавтра. Когда чего-то не понимаешь, то можно спросить, узнать, как и что делать, но когда вообще ничего не понимаешь, то и спросить ничего не можешь, потому что не понимаешь, с чего и как вообще начать. У кого спрашивать? Пак бегло осматривает минов гардероб, отмечая наличие брендовых вещей, едва находит простую футболку и, сложив порванный халат, с грустью выкидывает мамин подарок на Рождество в мусорное ведро. Перетаскивает к столу системный блок компьютера, подключает монитор и клавиатуру. Чимин понимает, что опять исчерпал список вещей, которыми можно себя занять. Он заваливается на мягкую кровать и открывает в телефоне поисковик, с усмешкой отмечая, что история браузера чиста. Некоторое время Чимин бороздит просторы Интернета в поисках хоть какой-то информации, но на запросы наподобие «обмен телами» вылезают только чёртовы списки комедий с этой тематикой. Чимину кажется, что у него топографический кретинизм, потому что ни на один его запрос не нашлось адекватного ответа. Конечно, если у кого-то и случалось что-то подобное, то эти люди наверняка канули в бездну какой-нибудь закрытой психбольницы. Вздохнув, Пак откладывает телефон и какое-то время пялится в потолок. В конце концов, в этой ситуации можно и крохотные плюсы разглядеть. Он может видеть без контактных линз, а ещё спина совсем не болит и тело такое крепкое. Приняв сидячее положение, Чимин без зазрения совести начинает ощупывать тело, совсем не смущаясь, потому что оно всё-таки на какое-то время принадлежит теперь ему. Пак щупает крепкие бицепсы и трицепсы, то напрягая, то расслабляя руку. Приподнимает футболку и напрягает живот, на котором проявляются лёгкие очертания шести кубиков пресса. Тогда как у него самого всего четыре и для того, чтобы их увидеть, нужно напрячься так, чтобы вены на лбу вздувались. Приподнявшись на ноги, Чимин крутится и рассматривает себя со всех возможных сторон, до куда можно вообще досмотреть. На низу живота от тесноты своих трусов уже выступил красноватый след. В какой-то момент Пак без особого энтузиазма оттягивает резинку боксеров, но в то же мгновенье взвизгивает, потому что тут же её отпускает и сознанием улетает в стратосферу.

***

Юнги лежит на кровати, бездумно листая галерею в чиминовом смартфоне. В потоках фотографий конспектов, селфи с кривляющимися выражениями лиц и картинок котов и собак нет совершенно ничего интересного. На одном снимке Чимин держит мороженое, на следующем в нём уже измазан его (судя по всему) друг, Хосок или Тэхён, Юнги пока не различает, кто есть кто. На другой фотографии Чимин стоит в обнимку с какой-то собакой на фоне фонтана, на следующем опять конспекты. Мин зевает, но продолжает зачем-то безэмоционально пролистывать фотографии. В какой-то момент он замечает, что у Чимина были и чёрные волосы, и красные, и рыжие. У Юнги закрадывается и вызывает смешок мысль вообще обрить его голову налысо. Это действительно может быть уморительным, сам Юнги не так сильно печётся о своих волосах, которые ни разу в жизни-то не красил. Поэтому идея лишь отодвигается, а не испаряется. Юнги невольно вздрагивает, когда телефон в его руках начинает вибрировать. На экране высвечивается «Тэхён-а» и эмодзи тигра, на что Мин только фыркает и, закатив глаза, принимает вызов. — Алло, — хрипит он, затем прочищает горло, пару раз кашлянув. — Привет, онанист, — раздаётся в трубке воодушевлённый мужской голос. — Ты что, заболел? — Нет, — коротко отвечает Юнги, на несколько мгновений растерявшись, поскольку не знает, что говорить дальше. — Ну… Хорошо, — видимо, его собеседник тоже в неловком ступоре. — Так во сколько сегодня идём? — Что? — не понимает Юнги, ощущая очередной приступ ненависти к Чимину, который, видимо, не упомянул о своих планах на сегодня. — Только не говори мне, что ты забыл, — стонет парень в трубку. — Чимин-и, ты со своими порисушками скоро в астрал уйдёшь. — Какими… Что? — Мин потирает глаза и хмурится, совсем не в силах придумать, как выйти из этого затруднительного положения. Какими ещё, блять, «порисушками»? — Боулинг, Чимин-а! Мы договаривались, что пойдём сегодня в боулинг, — напоминает друг, раздражённо пыхтя в трубку. — Я уже позвонил Хосоку, он сказал, что освободится с работы в девять. — Слушай… Эм… Тэхён-а, — Юнги старается произнести имя парня так, чтобы не было похоже, что он его только что вспомнил. — Я не думаю, что хочу сегодня куда-то идти. — Ты серьёзно?! — взвизгивает парень так, что Юнги приходится чуть отстранить телефон от уха. — Я уже отложил ужин с родителями, Пак чёртов Чимин! Мы же, блин, договаривались! Юнги некоторое время теребит край футболки непривычно пухлыми пальцами, раздумывая, насколько по десятибалльной шкале это херовая идея. Когда показатель шкалы колеблется на отметке где-то между шестью и пятью, он сдаётся. Один хрен — он понятия не имеет, чем заняться этим вечером. — Хорошо, ладно, — вздыхает Юнги. — Давай в восемь? — Отлично, а то я уже собирался выезжать, чтобы надавать тебе по морде, — с облегчением произносит Тэхён, а на заднем плане слышится звук задвигающейся полки. — Кстати, ты как после вчерашнего? Блять. — Чего? — опускает Юнги бровь. — Ну, после того инцидента в столовой с новеньким. Всё в норме? — осторожно интересуется друг, а Юнги хмурится. Неужели, это настолько больная тема у Пака? — Да… Всё в порядке, — лаконично отвечает Мин, подавляя желание бросить трубку в эту самую секунду. — В порядке, так в порядке. Встретимся в восемь на нашем месте. И, ради святого хентая, Пак, не опаздывай, — быстро тараторит парень, после чего в трубке раздаётся два коротких гудка. — «Нашем месте»? — переспрашивает Юнги уже в тишину комнаты. Блять. Дважды. Через мгновенье в комнату с огромными глазами и красными ушами вваливается Чимин в одних боксерах и футболке, держась за пах. На его лице страх, нет, леденящий ужас вперемешку с немым криком. Подскакивая на кровати, Юнги лихорадочно осматривает Пака, а точнее себя самого, пытаясь из тысячи объяснений найти хоть одно мало-мальски оправдывающее до ужаса перепуганный чиминов вид. — Что случилось?! Наводнение? Землетрясение? Пожар? Геноцид? — Т-ты… К-какого хрена… У тебя пирсинг в члене! Ты сумасшедший?! Юнги не может сдержать стон мученика, придавливая лицо подушкой в попытке задушить себя.