Ты - музыка, но звукам музыкальным Ты внемлешь с непонятною тоской. Зачем же любишь то, что так печально, Встречаешь муку радостью такой? Уильям Шекспир, сонет№8
Май, 2018 год Сан-Франциско
Эдди, согревая, провел теплой ладонью по холодной руке Ванды, не спрятанной под одеялом, а потому покрытой мурашками, и Ванда, отвлекшись от своего таинства колдовства, взглянула на него вопросительно. Он, убрав с ее лица несколько выпавших из хвостика локонов, заправил их за ухо, опустив потом ладонь на ее шею и только после этого отпустив. Просто потому что… Ему хотелось к ней прикасаться? — В моей голове все настолько плохо? — спросил Эдди тихо, чтобы не разрушать эту атмосферу ночного отеля, где все в комнате и они вдвоем освещались только лишь светом ночного города за окном, позволяя ему видеть изгибы ее тела, но оставляя легкую, едва ощутимую загадку. Ванда нахмурилась, с закрытыми глазами что-то отрицая, словно увидела в его сознании что-то, что ей не нравилось и с чем она просто не могла согласиться. Эдди даже не догадывался, что она такого могла там найти, но уже не задавал никаких вопросов. Пусть она так ему и не доверилась, или, по крайней мере, не сказала этого вслух, у него было ощущение, что он готов отдать свое сознание в ее руки. Глупо? Совершенно точно. Едва ли любой другой женщине он мог бы открыться после случайного секса, пусть и пару раз, но с Вандой все шло как-то иначе — для него, не для нее. — Нет, плохо тебе, — шепнула Ванда, легко касаясь его виска кончиками пальцев на мгновение и снова отстраняясь, словно прикоснись она к нему секундой дольше, непременно проскочил бы разряд электрического тока. — Я хочу тебе помочь. — Спасибо. — Где ты сейчас? Почему так хмуришься? — спросил он, когда лицо девушки в очередной раз словно исказилось от боли, которую она чувствовала, судя по всему, перенося какую-то его боль на себя. — В твоем детстве, — отозвалась Ванда после небольшой паузы. — Черт, — шепнул он, откидывая голову на подушки. — Не думал, что полезешь так далеко. Ванда прикоснулась к его подбородку, ничуть не смущаясь колючей щетины, и нагнувшись, прикоснулась своим лбом к его виску и дотянулась до его скулы с легким поцелуем, шепнув при этом едва слышно, что никому и никогда ничего не расскажет. Эдди накрыл ладонь Ванды, лежащую на его груди, не желая отпускать момент. Девушку. Бесконечно быстро утекающее время. — Я не жалею, что те видения стали правдой, это что-то очень сильно противоположное слову “жалеть”, — едва слышно произнес Эдди, повернув голову в сторону Ванды, лежавшей с ним рядом. Он прикоснулся губами к ее макушке, вновь наслаждаясь моментом и задерживаясь в нем, зарываясь носом в волосы с приятным ароматом легких, едва уловимых духов.***
Одну необыкновенную вещь в доме Броков Беатрис заметила, только когда стрелка на часах подобралась к отметке десять минут восьмого. Девушка, увлеченно до этого обсуждавшая с Томасом приближавшийся Хэллоуин и подготовку к нему, мимолетно взглянула на часы и, подорвавшись с места с тихим “черт”, забросила на плечо рюкзак. — Ванда, Эдди, спасибо вам за гостеприимство и вкуснейший пирог, — улыбнулась Беатрис, натягивая на плечи куртку, и обернулась к Томасу, подскочившему с дивана почти так же стремительно, как и девушка. — Томми, это… Это была лучшая подготовка к проекту в моей жизни. Спасибо. Она поднялась на носочки и порывисто обняла юношу за шею, быстро и невесомо коснувшись губами его щеки. Том, слегка опешив, аккуратно приобнял девушку за талию и хотел было что-то сказать, но мысли словно растерялись, и он просто улыбнулся. Как раз в тот момент, когда Беа упорхнула в коридор и принялась зашнуровывать кроссовки. — То есть, эм, — неловко протянул Брок, потирая шею, — ты торопишься на работу? А... далеко? — Хочешь проводить? — рассмеялась Беатрис и, заметив смущенную улыбку Томми, махнула рукой. — Довольно далеко. Ресторанчик средиземноморский на пересечении Авила-стрит и Рико-вей, хозяин его дружит с Дэвом, так что… — Он будет там? — поинтересовался Том, нахмурившись. — Не исключено, — Беатрис пожала плечами и помахала рукой сидящим в гостиной Ванде и Эдди, мягко улыбнувшись. — В любом случае, если я опоздаю, то меня даже Дэвид не спасет, и в понедельник Лакинз измучает исключительно одного тебя. Поэтому… мне бы сейчас такси поймать и успеть доехать до Рико-вей за — черт! За жалкие сорок пять минут. Ты, Том, случайно не родился с предрасположенностью к какой-нибудь телепортации или супер-быстрому передвижению? — Увы, — развел руками Брок. — Иначе я бы не опаздывал с таким постоянством. — И то верно. Ну, что же, я тогда как-нибудь… — Беа, тебя может отвезти Питер, — внезапно раздавшийся голос Ванды Максимофф заставил Аллен замереть и подавить в себе жалкие попытки возразить решению женщины. С одной стороны, да, Беа неловко чувствовала себя даже минутами ранее, когда ей приходилось говорить с Паркером во время общей беседы, но с другой стороны доехать до ресторана на машине известного фотографа и одного из самых гениальных людей планеты на сегодняшний день… кто вообще отказывается от такого? Тем более, Питер Паркер уже сам стоял возле выхода и, застегивая куртку, слегка улыбался. — У Ванды с возрастом появилась дурная привычка озвучивать мысли окружающих, — тихо заметил мужчина и улыбнулся. — Но в целом, да, она права: именно это я и собирался предложить. Ко всему прочему, я снимаю квартиру на Авила-стрит, так что нам, можно сказать, по пути. Идем? — А, ну… — Беатрис посмотрела на Паркера и медленно кивнула, тут же вновь обернувшись к Томми. — Следующий проект, в таком случае, делаем у меня. И не по физике, ради всего святого: я среди гениев не росла, и на помощь с геомагнетизмом никто к нам не придет. Томас засмеялся и искоса взглянул на Питера, который и сам едва улыбался, став невольным слушателем разговора двух подростков, а потом открыл дверь и вышел на улицу, бросив на прощание всей семье Броков “до завтра”. Беатрис, помахав рукой родителям Томми и ему самому, выскочила за дверь вслед за Паркером и тут же поежилась от холода, который едва ли не терроризировал весь Сан-Франциско последнюю неделю. Обычно так холодно становилось только в декабре, но тогда уже можно было со спокойной душой надевать вязаные красно-зеленые свитера с оленями, варить глинтвейн и есть имбирные пряники, чтобы греться и радоваться приближающимся праздникам. Но в сентябре — что делать в сентябре, когда до Хэллоуина ждать больше месяца, а на улице уже невозможно обходиться без костюмов жителей регионов за полярным кругом? Впридачу к отвратительно холодной погоде уже второй день накрапывал мелкий дождик, и в такие моменты единственное, чего хотелось сильнее всего, — это закрыться дома в своей комнате, закутавшись в теплый плед, и смотреть старые сериалы десятых годов. Беатрис быстро захлопнула за собой дверь, сев в машину Питера, и вжалась в сиденье, подернув плечами. — Тебе холодно? — посмотрел на нее Паркер, и девушка кивнула, нахмурившись. — Еще бы. Такая погода отвратительная, да и, к тому же, — она не закончила свою мысль: прервалась, когда увидела, что Паркер включил обогрев сидения, — спасибо. Беа замолчала, когда увидела легкий кивок Паркера. На самом деле, она бы с радостью задала ему миллион интересующих ее вопросов, в первую очередь, поболтав о его жизни в Нью-Йорке, которая была неразрывно связана с работой с Человеком-Пауком. Аллен, после почти целого дня общения с Томми, который в семье супергероев родился и вырос, теперь был интересен иной взгляд на мир Мстителей — со стороны человека, добившегося признания своими силами и мозгами. И, возможно, в этом желании нетрудно было проследить некую меркантильность — в перспективе, возможно, она и сама не отказалась бы от работы в Нью-Йорке где-нибудь в химических лабораториях семьи Старк. Но Беа молчала, глядя на размытые пейзажи Сан-Франциско и маленькие капли воды на чистом стекле. Молчала, продумывая вопросы, которые, возможно, и не сумеет больше задать. Где-то в душе девушка даже злилась на саму себя за такую беспомощность и упущенные возможности, но не могла ведь она вот так просто взять и спросить… — А вы правда работали с Человеком-Пауком? Нет, все-таки могла. Спросила и тут же сморщилась, не повернувшись лицом к мужчине. Глупо, наверное, было вот так в лоб узнавать что-то подобное, как казалось Беатрис, даже слишком личное, но в тот миг в ней словно проснулся маленький ребенок, угомонить которого было невозможно. Да, решила она, самоконтролю ей, определенно, стоило бы поучиться. Аллен несмело скосила взгляд в сторону Питера и увидела, что тот усмехнулся. Ну, наверное, такой реакции она как раз и не ожидала. — Я спросила что-то смешное? — Нет, — пожал плечами Паркер, не отвлекаясь от дороги. — Я ждал этого вопроса. — Вот как, — тут уже и Беатрис не смогла удержаться от улыбки. Она думала, что Питер отреагирует иначе, в ее представлении — уйдет от ответа, как и полагается всем напарникам супергероев, но… Фактически, он и не сказал пока ничего конкретного. — В таком случае прошу простить мою предсказуемость: вас, наверное, многие спрашивают об этом. — Ну, да, почти каждый новый знакомый. В основном, хотят узнать, каким образом мне удается фотографии доставать с тех ракурсов, в каких они появляются на полосах “Дейли Бьюгл”. Тебя тоже это интересует? — С фотографией у меня как раз-таки отношения натянутые. Обработать их я еще могу, но вот сделать саму фотографию именно в том виде, в каком она должна быть… Для меня это за гранью фантастики. Но я все же хотела узнать о другом, — Питер быстро взглянул на нее, явно заинтересованный иным развитием сценария, который он уже сумел простроить в своей голове, а потом вздернул брови и махнул рукой, мол, давай, спрашивай. — Паутина — это ваше изобретение? — Скорее, техническая его реализация. Паук не силен в химии, как и во многом другом, что касается жизни, — пожал он плечами, и Беатрис едва ли не развернулась к нему всем корпусом, сжимая в руках рюкзак до побеления пальцев: отчего-то она ждала интересных, увлекательнейших историй от Питера Паркера о Человеке-Пауке, эксклюзива из первых уст, а в итоге получила только продолжительное молчание. Ну, естественно: будь она на месте Питера сейчас, то повела бы себя, точно как он. Но это вовсе не значило, что Беа сдастся просто так и переведет тему в считанные секунды — делать это она не хотела да и, признаться, не умела. Поэтому Аллен, картинно вздохнув, словно невзначай добавила: — А я-то надеялась, что Мистер Паук такой же умный. — Такой же? — Да. Как вы, — улыбнулась Беатрис, едва ли не ликуя: у нее, кажется, начинало получаться грамотно выстраивать диалог со старшим поколением. Пусть многие ее друзья были уже далеко не школьниками, но все-таки Паркер — совсем другая возрастная категория, в общении с которой рано или поздно возникают какие бы то ни было трудности. В случае Питера они возникли, скорее, рано, но исключительно потому, что сама Беатрис, в каком-то смысле, воспринимала Паркера не как простого собеседника, а как дядю своего кажется-друга, умудренного опытом и смыслящего во взрослой жизни больше нее самой. Обычно именно такое отношение и порождало трудности, но Аллен ничего не могла предпринять: в ее глазах Питер по-прежнему был практически единственным кумиром детства. Не считая Человека-Паука. — То есть, я хотела сказать, что он все время мне казался таким. — Забавно, — кивнул Паркер, и Беатрис нахмурилась. Мужчина, быстро взглянув на нее, поспешил объяснить: — Никогда бы не подумал, что он может произвести впечатление умного человека. Я к тому, что он слишком… — Скажите это маленькой пятилетней Беатрис внутри меня, которая убеждала всех родственников в том, что “Человек-Паук мой будущий муж, самый умный, самый красивый и вообще самый-самый, а вы ничего в любви не понимаете”, — пожала плечами девушка, едва сдерживаясь от подступающего приступа громкого смеха, и попыталась сохранить серьезное выражение лица. Питер коротко хохотнул, и Беа увидела, как блеснула его улыбка в ярких огнях улиц. — Между прочим, это для меня драма, а вы смеетесь. — Ладно, прости-прости, — он поднял одну руку ладонью вверх, не сопротивляясь, и Беатрис кивнула. — Очень странное увлечение для девочки пяти лет. — Странным было бы желание выйти замуж за Скорпиона или Электро, не находите? А Человек-Паук казался милым парнем, который бы, знаете, защищал, как принцессу, и все такое прочее, — объяснила Беатрис и улыбнулась, вспомнив, как упрашивала маму не переключать канал с интервью Паучка. — Тогда это было нормально: все мои подружки по нему с ума сходили. Это теперь было бы странно… скажем, считать его своим увлечением. В смысле, не подумайте, но он ведь, наверное, уже старик лет сорока? — Может и так. — Ой, бросьте, — девушка развернулась к нему и поудобнее устроилась на сидении, скинув кеды с нашитыми на них нелепыми яркими звездочками и неким подобием американского флага и поджав под себя ноги. Паркер проследил за ее движением и тем, как заинтересованно теперь она вела разговор, усмехаясь. — В жизни не поверю, что вы его не видели без маски. Тем более, вы косвенно уже признались, что вы работали вместе. — Решила разом выпытать все секреты? Тебе в детстве не рассказывали, что так делать некрасиво? — Я все еще ребенок, — улыбнулась она. — Можете попробовать просветить меня. Может, разговор, который Беатрис с горем пополам все же удалось неумело развить, и продолжился бы, но тут машина Питера затормозила как раз напротив ресторана, в котором меньше чем через двадцать минут должна появится Беатрис. Зои, если быть точнее — так ее знали, как исполнительницу. Девушка, неловко затянув узел на своих кедах и застегнув под горло куртку, посмотрела на Питера. — Можно считать, что мне повезло? — спросил он. — Да, но не думайте, что вам удастся так легко уйти от ответа в следующий раз, — рассмеялась Беатрис. — Шучу. Спасибо за помощь, мистер Паркер. До встречи. Беа аккуратно закрыла за собой дверь и побежала вперед, чтобы не замерзнуть и не дать дождю намочить волосы. Питер Паркер несколько секунд смотрел ей вслед, сжимая руль до побеления костяшек, а потом усмехнулся, закатив глаза. — В следующий раз, значит.***
По большому счету, Ванда Максимофф к своим двадцати шести так и не научилась просыпаться с мужчиной, целовать его с утра, вспоминая прошедшую ночь, а потом сексуально набрасывать его рубашку на плечи или в его футболке готовить завтрак или смотреть, как это делает спутник, так что единственным выходом для себя она нашла только побег. Именно это понял Эдди Брок, когда, только проснувшись и еще не открыв глаз, провел ладонью по соседней подушке и не обнаружил ее в постели рядом, а потом и во всем номере, после того, как громко окликнул ее по имени. Он сел в постели, протирая лицо руками и щурясь из-за яркого солнца, которое, судя по всему, уже давно встало и озаряло весь номер. Кстати, записанный на имя Максимофф. Что она собиралась с этим сделать? Наверняка еще вернется, может, совсем скоро с кофе для них обоих? Было бы очень мило. Поднявшись, чтобы хоть немного привести себя в порядок к приходу Ванды, Эдди направился в ванну и затормозил, заприметив на пустой полочке возле двери клочок бумаги и ключ. “Вернешь ключик портье? Я его предупредила. У меня самолет рано утром, решила тебя не будить. С тобой все будет в полном порядке. Живи и радуйся.В.М.”
Эдди повернул листок в руках несколько раз, проверяя, нигде ли случайно как-нибудь незаметно не написан ее номер, может, вторая записка где-нибудь поблизости? Но нет, у него так и не осталось ничего, кроме воспоминаний, пусть и куда более четких. Выходит, она и в этот раз исчезла, как три года назад, правда, сделав это немного элегантнее — с заботливой запиской о том, что она не хотела его будить. Она действительно сделала это снова! После заботы о его голове и таком долгом, напряженном колдовстве, после того, как разделила с ним всю тяжесть воспоминаний о его жизни, пообещав никому ничего о нем не рассказывать. После того как она отвечала на его нежность своей или шептала его имя, делая это почему-то по особенному мелодично. Эдди даже допускал, что думать о Ванде в романтическом ключе неправильно, как минимум потому, что она сама этого не хотела, очевидно подчеркивая. Как максимум — где-то в его квартире, в одной из толстовок до сих пор лежало обручальное кольцо Энн, которое она ему совсем недавно вернула. Но Эдди, сминая записку в руке перед тем как покинуть этот отель, наверное, навсегда, бросил ее почему-то не в мусорку, а в карман куртки, совершенно об этом не задумываясь или только делая вид. Как бы он не был сердит, она почему-то много для него значила. И речь шла совсем не о мятой записке.***
Паркер, получив от бармена кофе, взглянул на неуловимо знакомую девушку в противоположной стороне зала, которая в легком платье с россыпью блеска сейчас красиво пела о любви. И, пусть головой он, конечно, понимал, что это та самая Беатрис в смешных кедах и куртке поверх джинсового комбинезона, которую он только что именно сюда и подвез, все равно его глаза отказывались верить его голове. И там, на небольшой сцене, вытягивая некоторые ноты и мимолетно хмурясь при этом, словно звук или слова о красивой любви, которые она произносила, приносили ей физическую боль, стояла уж точно не девочка-подросток. Взрослая девушка, совершенно точно каким-то чудодейственным, словно магическим образом задевающая струны его души словами о неравной любви, с которой давным давно пора было покончить, этим вечером стала антитезой Мери-Джейн. И да, разумеется, он думал о бывшей жене, из-за которой практически осточертел любимый Нью-Йорк, так что и возвращаться туда не хотелось — искать съемную квартиру, бегать на работу, думая, а не столкнется ли он с ней случайно, волей судьбы на одной из бесконечных улиц Нью-Йорка, увидев ее еще в начале улицы идущей навстречу в обнимку с Озборном и не имея шанса перейти дорогу на другую сторону или просто куда-нибудь свернуть. Незаметно для себя, расслабляясь в ресторанчике с кофе и слушая голос Беатрис, Паркер отпустил образ бывшей жены, так что в его голове на определенный момент осталась только девушка с восхитительным голосом и красивым испанским именем, и запах кофе, к которому он пристрастился еще в школе. Поэтому, как только одна только составляющая его зоны комфорта исчезла, он быстро вышел из состояния абсолютного жизненного баланса, возвращаясь к будничному напряжению. А поскольку в его спокойствии было всего два элемента, и чашку кофе он еще не опустошил, он быстро поднял взгляд на сцену и заметил, что Беатрис, перестав петь, вернула микрофон на стойку, взяла свою булку воды и что-то шепнула диджею, сменившему ее минус на какой-то простенький трек, и оглянулась, а заметив, как к ней направляется мужчина с большим букетом цветов, отступила на шаг. Он приблизился к ней почти вплотную, обнял, поцеловав, кажется в щеку, может, в шею, вручил букет и произнес несколько негромких фраз, предназначенных только для нее, после чего Беатрис кивнула согласно, стирая брызнувшие слезы — Паркер едва заметно улыбнулся, подумав о том, что он, вероятно, произнес что-то трогательное, если ему удалось растрогать такую девушку, как Беатрис — пусть она и восторженно говорила с ним о Человеке-Пауке как сама настоящая девочка-фанатка в переходном возрасте, у него все же сложилось ощущение, что Беатрис не из тех девушек, которые плачут из-за миленьких видео с котятами, драматических фильмов и романтичных признаний в любви. Беатрис после этой трогательной сцены у всех на виду поспешила скрыться, так что одна за другой играли простые и лиричные песни, настраивающие посетителей ресторана на субботнюю романтику — парочек здесь и правда было много. И решив, что сидеть и пить кофе в ресторане в присутствии женатых пар, празднующих какой-нибудь юбилей семейной жизни ему сейчас совершенно точно не хочется, Паркер быстро расплатился за кофе и вышел на улицу, вспоминая, в какой именно подворотне припарковался. И проходя мимо одной из них, прямо за рестораном, он оглянулся на женский плач и обомлел, обнаружив в закоулке Беатрис, сидящую на скамейке, покрытой граффити, плачущую и поджигающую сигарету. Немного раздумий — подойти или нет, оставив ее в покое и позволив побыть одной, в чем она, судя по всему, очень нуждалась. А с другой стороны, вдруг за те несколько минут, что он ее не видел, между сценой и дорогой к черном входу в ресторан, успело что-то произойти? Вдруг ей нужна была помощь? — Беатрис? Она осеклась, пока подносила подожженную сигарету к губам и, отложив зажигалку, которую до этого крутила в свободной руке, быстро стерла слезы и подняла глаза. — О, мистер Паркер, привет. Решили остаться послушать? Как впечатления? — Хорошие, — не понимая ничего, протянул Паркер. Это ведь она только что плакала, а не ее сестра-близнец, с которой они незаметно поменялись, не так ли? — У тебя все хорошо? — Прекрасно, — Беатрис ответила с голливудской улыбкой, и сделала новую затяжку, после которой выдохнула в сторону, отвернувшись от него. То ли стараясь не афишировать еще больше свою привычку, то ли просто не желая дышать дымом в его сторону. Вот только Паркер прекрасно знал, что это за улыбка. И даже знал, почему она курит — у тети Мэй было тоже самое, когда Бена не стало. Она точно так же плакала на кухне, пока Питер не появлялся с желанием уточнить, как она, или предложением пообедать — в таких случаях Мэй неизменно улыбалась, скрывая все свои переживания, потому что была уверена, что ему обо всем знать ни к чему. Она точно так же начала курить — редко, так что в их квартире даже не чувствовался запах табака, но все-таки время от времени отравляя себя и обжигая ядовитым дымом гортань, в надежде притупить ощущения и заглушить воспоминания. — Ммм… Тот парень? У вас все в порядке? — Разумеется, вы ведь видели, как мы красиво помирились. Шикарный букет, обворожительная улыбка, все дела, — отозвалась Беатрис, стряхивая пепел с сигареты прямо на сырой асфальт. — Безумно красивая пара, о таких отношениях только мечтать. Паркер нахмурился, поняв, что говорит она какими-то заученными фразами, словно из глянцевых журналов для девочек. Может, если бы они не сидели в закоулке за рестораном в полутьме, если бы она не курила, и если бы он не слышал ее плач, Паркер мог бы даже купиться, видимо, как и все остальные, судя по тому как легко и просто она произнесла эти фразы. — Слушай, Беатрис, я, может, не совсем тот человек, с которым тебе захочется делиться проблемами, — он взглянул на девушку, только сейчас разглядев блестки на ее веках и легкое мерцание скул. Выглядело странно и непривычно, но он даже постепенно свыкся с мыслью, что эта девушка — тоже Беатрис. — Но если тебе нужно чем-то поделиться, то я здесь. — Вы видите проблему там, где ее нет, — шепнула Беатрис, выдохнула дым и потушила сигарету, бросив ее в импровизированную пепельницу, сделанную кем-то из сотрудников из разбитого бокала. — Все просто, он оплачивает больничные счета мамы и предстоящую операцию, пока я с ним. А значит, я счастлива. Девушка, вставая, дернула плечиком, смахивая одну из упавших на нее капель, и Питер только сейчас осознал, что все это время Беатрис сидела на улице в коротком платье без куртки или накидки, не чувствуя холода. Видимо, что-то грело ее изнутри, и почему-то Паркер с каждой секундой все больше и больше сомневался в том, что это была та прекрасная и светлая любовь, о которой она пела. — И, отвечая на ваш немой вопрос, — сказала Беатрис, поднимая зажигалку со скамейки и пряча ее в кулаке. — Я живу в Сан-Франциско, и здесь нет дружелюбных соседей-супергероев. Все проблемы нам приходится решать самим.