ashes

расскивающийся тусклый свет ночника в щёлке приоткрытой двери. на часах – давно за полночь. воздух густой, кажется, что можно потрогать, сжать в кулак, размазать тягучие сизые сумерки по ладони. остывший прохладный пол под босыми ступнями. ком смятого одеяла в ногах. ночь такая же, как и десятки-сотни до. ночник-полумесяц тёпло-жёлтый, как засыпающее солнце, мягкий кремовый свет мажет по стенам. но не греет. на кончиках ресниц ванды блестит вспыхнувшая ночь. скомканная подушка, подбитая простынь. ванда кусает губу – почти до крови – и сжимает пальцы. они белые, как выключенное солнце. у пьетро перед глазами – им по десять, и она плачет. громко, навзрыд. ванда прячет до последнего, а после взрывается, как звёздная галактика в непроглядной точке невозврата. им уже давно не десять. ванда всё ещё чувствует. он накрывает её скинутым одеялом, опускается на пол рядом с кроватью. не чувствует коленями, что замерзает. гладит по спутанным волосам и шепчет безмолвное я рядом, рядом, рядом. ночь оплетает паутиной всю спальню. такая же, как десятки-сотни до. постель пьетро давно уже остыла. его место неизменно рядом с сестрой. в её комнате, кажется, теплее. плотно сомкнутые влажные веки ванды блестят полумесяцем. резко распахнув глаза, она подскакивает и хватает ртом воздух. задыхается. горло саднит от крика. но просыпается. смотрит дезориентированным взглядом. её зрачки непроглядно тёмные. искусанные губы и онемевшие пальцы. пьетро опускает её обратно на подушку. ладонь не убирает. трогает лоб и осторожно касается щеки. дыхание девушки медленно выравнивается. пьетро кладёт голову на край кровати. похоже, на сегодня кошмар отступил. в его воспоминаниях – им по десять. ванда одной утирает подсыхающие слёзы рукавом кофты, а второй всё ещё цепляется за локоть брата. не отпускает. он её – тоже. им давно уже не десять. ванда всё так же крепко держит его за руку.