Прогулка.

«Может ли это утро быть еще более дерьмовым? " — Торд с неохотой открыл глаза и уставился в белый потолок. Вот так он и проснулся, с головной болью, температурой и саднящим горлом. Заболел.  — Заебись… — безэмоционально прохрипел норвежец, закашляв. Шмыгнув носом и устало простонав, рогатый лениво перевернулся на бок и свесил одну руку с кровати. Он не торопится подниматься. А зачем? Может, нахуй это всё? Ларссон полусонный еще больше зарылся головой в подушку. Уж лучше умереть в этой комнате от простуды, но зато в теплой кровати, ведь всё, что за пределами одеяла — опасно. Лучше всего абстрагироваться от мира, не желая встретиться с его обитателями и с предстоящей чередой обязанностей. Издав еще один стон, парень все же перешел в сидячее положение, скинув с себя одеяло. По телу сразу пошли мурашки, даже черная облегающая футболка его плохо грела. Это отвратительное сочетание, когда тебе жарко и холодно, и хочется просто умереть. Торд не был ранней пташкой, он любил просыпаться после полудня, поэтому к нему приходил кто-то из друзей и будил, чтобы позвать завтракать со всеми. Обычно это был Эдд, иногда его заменял Том, а Мэтту с недавнего времени вообще было запрещено входить в комнату рогатого. Это случилось после того, как тот залез в один из его шкафчиков, где хранились порно-журналы. Торд все еще с улыбкой на лице вспоминает тот день, когда реальность веснушчатого девственника разрушилась. Красный посмотрел на дверь, ожидая, что за ней сейчас появится его каштановолосый друг. Ну, или алкоголик. Норвежец особенно не любил ту часть, когда его будил гитарист. Черноглазый с раздражением кидает в него одежду со словами: «Шевелись, плотва» и уходит, предварительно хлопнув при этом дверью. А потом Ларссон еще слышит, как британец специально громко топает по лестнице, вот же ж говнюк. Вот тебе и доброе утро, блять, удачного дня. Но сейчас что-то подсказывало парню, что лучше встать раньше, чем к нему заглянут. Вздохнув, коммунист всё же поднялся со своей кровати и направился в сторону двери, шаркая по полу голыми ногами. Сегодня его ждёт тяжелый день. Ну, как бы жизнь у него и до этого была не сахар, но теперь всё ещё хуже. Стараясь как можно тише закрыть за собой дверь, Торд оглянулся по сторонам и спустился вниз по лестнице. В доме довольно тихо. Даже не было слышно храпа Эдда. Возможно, Гоулд уже проснулся и находится на кухне, а вот остальные парни еще спят. Переминувшись с ноги на ногу и зевнув, Торд быстро осмотрел гостиную. Ничего не изменилось — всё тот же беспорядок. Стабильность. На пару секунд норвежец застыл, смотря на диван. Ничего необычного, на нем никого не было, просто… у рогатого сейчас какое-то странное чувство, которое он всё никак не может определить. Быстро бьется сердце, комок в горле, такое чувство, что все органы пошли в пляс. Тахикардия, не иначе. Решив долго не заострять на этом внимания, парень прошастал по холодному полу на кухню. «Само пройдет» — подумал Торд. Он каждый раз так думает, ему просто не хочется разбираться с этим, разбираться в своих мыслях, чувствах. Ему и со своим беспорядком в голове классно живется. Хотя, трудно назвать это жизнью. Слово «выживание» сюда лучше подойдёт. Как только рыжеволосый ступил на кухню, все чувства наоборот обострились. Возможно, это из-за того, что кафель тут более холодный, или это из-за человека, который один сидит за столом, подперев рукой лицо и читая какую-то записку. Кажется, этот человек совершенно ничего не замечает вокруг себя, он погружен в свои мысли, как и всегда. Том всегда выглядел со стороны безразличным. Это и раздражало и привлекало норвежца. Хотелось снять эту маску, ведь он, как никто другой, когда-то хорошо знал Тома. Тогда Торд ощущал себя эгоистом, потому что не хотел, чтобы британец открывался кому-либо еще, кроме него. Риджуэлл походил на космос. Такой же холодный, неприступный и далекий ото всех людей. Хотелось украсть его частичку или потеряться в его бесконечном пространстве. Было интересно, о чем он думает, что хочет сказать, что чувствует. Ведь черноглазый больше никого не посвящал в свои мысли, кроме Эдда. Становилось даже как-то завидно. Агх, чертовы чувства! Вот почему Торд не любит с ними разбираться. Дочитав записку, гитарист встал со стула, чтобы поставить чайник. Русоволосый что-то напевал под нос, пока доставал чашку и подтягивая свое трико, которое не держится у него на бедрах и все время съезжает. Том, ты либо затягивая резинку потуже, либо когда-нибудь их с тебя сорвут Сделав маленький вдох, Торд всё же переступил через порог кухни и, как ни в чем не бывало, направился к столу. Услышав шаги у себя за спиной, Том перевел взгляд на зашедшего. И как только красный сел на стул и поднял голову, он встретился взглядом с черными глазами. Послышался щелчок вскипевшего чайника. Этот звук как будто спас этих двоих от неловкой ситуации. Им просто надо еще чуть-чуть времени, чтобы подготовиться. К чему же? Они и сами не знали. Том молча отвернулся, принимаясь наливать себе чай. Торд же подпер рукой лицо и отвел взгляд в сторону. «Надо спросить о той записке» — подумал рогатый. Он, конечно, мог бы ее сам прочитать, ведь она всё еще лежит на столе. Но тогда у него не будет темы для разговора. Внимание Торда привлекло шарканье ног, он поднял взгляд и начал следить за тем, как Том садится на своё место, прямо напротив него. Подождав немного, Ларссон все же начал разговор.  — Что там написано? — он старался выглядеть как можно более непринужденно, не хотелось выдавать свое напряжение. Черт, это так странно. Как ему вообще вести себя? Торд не понимает. Ведь вчера они были чуть ли не друзьями, хотя до этого устроили скандал дома. Отношения такая параша, если честно. Голова и так болит, так еще и с этим разбираться.  — Эдд оставил записку. Он хотел с нами поговорить о вчерашнем, но ему срочно понадобилось ехать в больницу с Мэттом. У этого придурка что-то живот разболелся, — «предатель» — подумал про себя Том. Опять он его оставил. Сначала выгнал на улицу, уснул и не пустил домой, так теперь просто по съебам, будто рысь. Нет, он точно все выскажет Гоулду в лицо. Сделав глоток горячего чая, британец замолчал.  — Ясно, — коротко ответил рогатый. Теперь они оба молчат. Том медленно допивал свой чай, смотря куда угодно, только не на Торда. По привычке черноглазый хотел убрать руку в карман, но забыл, что сидит без своей синей худи. Он хотел положить ее в стирку, потому что она пропахла Ларссоном, но сделает это потом. Интересно, а что Торд помнит о вчерашнем вечере? Хотелось верить, что те слова, которые он говорил, не были простым трепом. Ведь если человек пьяный, то он максимально честен. А Том верил. Поставив чашку на стол, тем самым привлекая к себе внимание, Том решил продолжить диалог.  — Помнишь лицо охранника, когда мы съебались из того магазина? — лично он все еще помнит эти усы, похожие на щётку и грубый хрипловатый голос. Он больше ни ногой туда.  — Хах-ха, да. А ты помнишь свое лицо, когда я сказал, что мы украдем ту бутылку? Твои глаза были похожи на две маленькие бусинки, — рассмеялся рыжеволосый. — Как я мог видеть свое выражение лица, придурок? — тут же последовал беззлобный ответ. На миг в черных глазах показался азарт. В этой пустоте впервые что-то заиграло и Ларссон это увидел. Казалось, что атмосфера налаживается. Вчера они составили друг другу неплохую компанию. После очередного «а ты помнишь…» Том вздохнул и удовлетворенно закрыл глаза. Есть даже совсем не хочется, а ведь никто из них ещё не завтракал. Осталось только спросить о… — Кстати… — Риджуэлл немного помолчал, пытаясь собраться с мыслями, — так когда мы пойдем в кино? — Ха-ха, что? — Торд все ещё отходил от той смешной шутки, которая была пару секунд назад. Затем он вопросительно посмотрел на приятеля, шмыгая носом.  — Ну, вчера ты обещал сводить меня в кино, — Том заметно притих, улыбка пропала с лица, а его глаза снова кажутся пустыми.  — Разве? Ты видимо, шутишь, — это одна из тех частей пьянки, из-за которой должно потом быть стыдно? Да чтобы он, Торд, позвал Тома в кино? Это что за анекдот? Рогатый совсем не помнит, чтобы обещал такое черноглазому. Он помнит только то, что происходило до алкоголя и немного после, и еще когда они вернулись домой. Дальше провал в памяти. На такой ответ алкоголик поджал губы, по телу прошла волна жара. Прямо как и тогда, когда они разругались и когда их отношения покатились по пизде. Ёбаный ты ж Торд Ларссон. Почувствовав свой проёб, любитель хентая начал судорожно рыться в памяти. И нет, он не нашел в ней этого обещания, даже близко ничего нет. Блять. Как парень в синем вообще мог такое запомнить?  — Если ты вчера хотел надо мной так пошутить, то это нихуя не смешно.  — О чем ты? — ладони от напряжения вспотели, голова стала гудеть еще больше. Он сидит, как на иголках. Стало обидно. Очень. Опять он так поступает. Ларссон же мудак, и он это прекрасно знал. Он опять поверил ему. Поверил его обещаниям. О чем ты только думал, Том, слушая этот пьяный бред? Да-да, бред. А ты на него повелся. Старый глупый Том.  — Том, послушай, всё, что я вчера сказал… Не надо воспринимать это всерьёз, — норвежец пытался хоть как-то оправдаться, — мы же были пьяные, шутили. И, возможно, ты всё это даже придумал… Но его не стали слушать, Гитарист вскочил со своего места. Придумал? Шутили? Нет. не может быть… Хочется убежать. Скрыться. Спрятаться. Только бы не видеть его. Забыть вчерашний вечер. Забыть всё. Где еще одна бутылка алкоголя?  — Том, — русоволосого схватили за локоть и дернули на себя, — послушай меня.  — Нет, это ты меня послушай, — Риджуэлл перешел на крик, было слышно, как вздрогнул его голос. Отцепив от себя чужую руку, он начал прожигать своими глазами дырку в лице недруга, — ты снова меня обманул, старого глупого Тома. Молодец, блять, так держать! Только и умеешь, что наёбывать.  — Да успокойся ты! — коммунисту уже надоело выслушивать эту истерику и обвинения в свой адрес. Какого хуя он вообще воспринял всерьёз эти пьяные разговоры? Совсем сдурел, Томас? Нервы итак на пределе, да ещё и он со своим мозгоебством.  — Я, — берет чашку со стола, — совершенно, — замахивается, — спокоен! И чашка разлетелась на тысячу осколков. На кухне слышно только тяжелое дыхание русоволосого. Том смотрит на стенку, в которую кинул чашку. Вдох, и он переходит на плачь. Торд продолжает стоять в оцепенении. Он почувствовал себя героем какой-то мелодрамы.  — Том, я… — но не успевает он договорить, как британец закрывает лицо руками, чтобы не было видно его позора, и убегает. Боже, он так долго не выражал своих чувств, что просто взорвался прямо на глазах у врага. Торд остался наедине сам с собой, переваривать случившееся. Чего ты добивался, Ларссон?