Наемник и некромант

      Старое поместье окончательно сменило владельца. Напиталось силой, чистой, правильной, и теперь... Нет, странно было бы говорить «оживало» о месте, где селились некроманты. Скорее, оно очистилось, и дышалось теперь спокойно. Не нервировали живых взгляды старых портретов, не шелестели зло занавеси — не осталось их, занавесей с розой и вороном. Истлели все, обвисли неряшливыми алыми клочьями, оголяя странно посветлевшие стены. И, пусть и выглядели они неопрятно, но в холле теперь не было ощущения излишней помпезности. А как уберутся — и вовсе станет хорошо.       Так размышлял Айтир, спускаясь по лестнице к ужину. Он чуял: живые стекаются на первый этаж, четыре еще неясных, смутных отголоска силы — ученики — собрались там же, и элементаль с ними, в том же помещении. Значит, еда готова, можно и присоединиться.       «Спуститься к ужину». Айтир еще раз обдумал эти слова, как-то вплетшиеся в мысли, легко и непринужденно. М-мда, и не думал, что так быстро, считай, меньше чем за сутки привыкнет к оседлой жизни. Но что за зиму она ему осточертеет — это точно. Так что стоит получать удовольствие, пока есть возможность.       Было непривычно в легкой одежде, с одним только поясом с кинжалом на бедрах. Было непривычно понимать, что можно оставить вещи в комнате — их с Ильмаре комнате — под защитой охранной печати. Да и та нужна была всего лишь для того, чтобы полезшие убираться служанки не схватили что-нибудь не то. Еще непривычней было осознавать, насколько же естественными теперь кажутся легкие шаги Ильмаре за спиной — и насколько легче стало после разговора.       Отпустило что-то, скручивавшее до этого узлом, отпустило, позволяя не бояться причинить боль.       И четырем парам глаз, уставившимся на них из-за стола, Айтир улыбнулся спокойно и уверенно, точно так же, как занял место во главе стола. Дьюки тут же слез со своего места и перебрался поближе, устроившись по правую руку, — Айтир привстал, придерживая стул, чтобы ребенок мог на него забраться. Потом сел обратно, сплел пальцы, уперся локтями в подлокотники кресла — что уж стояло во главе стола, то стояло. Выглядело, наверное, внушительно.       Оглядев всех, Айтир скользнул взглядом по служанке, торопливо переставляющей тарелку Дьюки, по Ильмаре, устроившемуся напротив элементаля, еще слегка неуверенно. Ничего, пусть привыкает — там действительно его место.       — Завтра с утра будете помогать отмывать лабораторию, — наконец сказал Айтир, обращаясь к ученикам. — Да, сами, вместе со мной. Поручать это кому-то еще слишком опасно, там слишком много старых зелий и ингредиентов, не самых приятных.       В итоге бунт, даже не назрев, утих сам собой, только Рауль упрямо сжал губы. Ну да, чтобы магу, и мыть пыльные склянки?       — Когда в ней можно будет работать, я смогу приступить к вашей инициации, — небрежно обронил Айтир и счел на этом разговор законченным, предпочтя переключить внимание на еду. Тот ломоть хлеба с мясом, который он съел на обед, исчез из желудка уже давным-давно, не оставив и воспоминания.       Остальные невольно последовали его примеру. Дети успели набегаться, молодые маги вообще очень прожорливы, а Ильмаре тоже толком не поел. Правда, его больше интересовало окружающее: Айтир, такой серьезный и важный, в дивно идущей ему одежде, ребятня, насупившаяся после его слов. А еще Ильмаре было неуютно, в том числе потому, что знаний о столовых приборах у него и не было вовсе — а тут три вилки, два ножа и на кой-то ляд ложка, хотя мясо явно стоит накалывать на что-то острое. Помявшись над тарелкой, он мысленно извинился перед кухарками и, отрезав ножом большущий кусок дичи, отправил его в рот. И, не удержавшись, тихонько замычал от удовольствия — настолько было вкусно. Совсем не похоже на те подошвы, что жарят на костре во время стоянок.       Какое-то время Ильмаре лишь усердно жевал, разве что не чавкая, и с удовольствием глотал темное терпкое вино. Глотка после пятого у него порозовели уши, а язык принялся болтать сам собой, нарушая воцарившуюся тишину. В самом деле, за столом — и молчать?       — Учитель, — это к Айтиру, Ильмаре забавляло, что теперь тот играл роль наставника для этих ребят — да и для него самого тоже, — ты не забыл сказать о важном вечернем времяпровождении?       Дети оторвались от тарелок и удивленно взглянули на открывшего пасть эльфа, один Рауль брезгливо повел носом и уткнулся в стакан с каким-то компотом.       — Ну как же! — Ильмаре картинно-удивлённо качнул головой. — Вечером необходимо сжечь все, что принадлежало прошлому хозяину. Так сказать, изгнать всякую оставшуюся дрянь из дома. И, может, если будете себя хорошо вести, Айтир вам снова расскажет какую-нибудь занимательную историю.       — А ты не расскажешь? — Рауль все-таки подал голос, подчеркнуто обращаясь на «ты». — Или тебе нечего?       — Почему же... — Ильмаре ухмыльнулся, представляя, как этот мальчишка взвоет, когда дело дойдет до чего-то тяжелее, чем держать в руке стакан. — Могу рассказать, как наемником выполнял заказы на всякое зверье. Попросите вежливо, и я все выложу.       Он оскалился, вспоминая громадного грифона, нависавшего над ним, клацая клювом. После голова зверя болталась в мешке за спиной у Керис, и та шипела, ворча, что не желает таскать такие тяжести. Но шла, а куда было деваться: Ильмаре тогда-таки зацепило когтем, и он едва плелся следом за напарницей.       Но просить его ни о чем не стали, потому что Айтир глянул недовольно, и Ильмаре заткнулся, запихнув за щеку кусок пирога.       Убедившись, что за столом снова спокойно, Айтир тоже вернулся к еде. Он уже утолил первый голод и теперь следил за всеми, размышляя, что стоило благодарить Илану за её въедливость. Выросшая среди рыцарей, девушка умудрилась выучиться не только пробивать лбом любые стены, но и этикету. И потом методично вколачивала его в дурную некромантскую голову.       Что ему понравилось, так это явная привычка детей слушать старших магов. Не раболепствовать, а именно слушаться, задавая вопросы, если надо, а если не надо — молчать, пока не выдастся случай. Ничего, поговорить еще будет время, пока пусть помаются вопросом, что же это за инициация такая.       Водных, как Айтир слышал, кидали чуть ли не в омут. Мол, сила проснется — выплывет по-любому. Дикость какая-то. Без страховки, без всего... Интересно, от него они ждут того же? Вон у Мелиссы глазюки какие, да и Кортис ерзает, нервничая и поглядывая на учителя. Неудивительно, что Рауль так накинулся на Ильмаре — им сейчас только наемничьи россказни и нужны, как же. Кстати, об Ильмаре.       Его реакция на спиртное Айтиру совершенно не понравилась. Вспомнив рассказы о ночевках под мостами, Айтир сделал себе заметку поговорить со служанками, чтобы Ильмаре наливали ягодного варева, а не чего покрепче. Сам-то он пил вино, да... Разбавив водой так, что кроме едва-едва розоватого оттенка и легкого привкуса ничего и не оставалось. Магу пить — совсем лишнее.       — Рассказы — потом, а вот костер — действительно дело, — негромко заметил Айтир, когда все доели. — Здесь много что нужно предать огню, чтобы не случилось беды.       — А можно я подожгу? — выпалил давно смолотивший свою порцию и весь извертевшийся Клим.       Айтир смерил его взглядом, потом усмехнулся.       — Можно. Только сначала рот утри. Не рукавом!              Костер решили жечь не прямо во дворе, а за пределами, на широкой поляне. Что было вполне разумно, учитывая поднявшийся ветер и количество хлама.       К торжественному поджигу Айтир не успел: его умело перехватила главная кухарка, тетушка Тайра. После взаимного расшаркивания — все-таки и ей тоже требовалось знать имя, не все же «господин, господин», на Айтира обрушился целый ворох вопросов. Он отвечал, стараясь не смеяться: больно забавная была диспозиция.       Это не он был господином — это кухарка была здесь главной, выспрашивая, все ли хорошо, все ли устраивает, не натворила ли никакая из девиц чего и что нужно завтра в связи с уборкой в лаборатории, о планах на которую ей, естественно, донесли. Сам Айтир чувствовал себя мальчишкой перед грозной матушкой — вот вроде и не нашкодил, а глядят сурово. Это ощущение веселило, так что, разобравшись с делами, он пошел искать Ильмаре, невольно улыбаясь.       А тот был занят. Нет, помогать с перетаскиванием хлама ему не пришлось, Ильмаре только сунулся к старому слуге, руководившему всем, как мимо прошел хмурый наемник и, утерев пот с виска, пробасил:       — Мы все оттащили.       Старик лишь удовлетворенно кивнул, Ильмаре сделал то же самое. Заметив вышедших из дома детей, забавно вытягивавших шеи в поисках кострища, он окликнул каждого, благо, успел выучить физиономии и имена, указал, куда идти. Помахал рукой и Айтиру, и с теплотой где-то под горлом засмотрелся на него — высокого, спокойного, очерченного мягкими линиями разгорающегося огня.       Кто-то расставил вокруг костра чурбачки ненаколотых еще дров, справедливо предположив, что собравшимся поглазеть господам захочется присесть. На одном из чурбачков Айтир и устроился, по-простому, положив ногу на ногу. Постукивая пальцами по голенищу сапога, он внимательно вгляделся в пламя: все ли в порядке? Потому что в огне были те вещи, из которых может и вымело магическую энергию, но сами по себе они все равно оставались недобрыми. Их только жечь, в пепел, тогда вреда не принесет.       Дети весело болтали о чем-то своем, Айтир почти не слушал их, только иногда подергивал ухом, когда звонко смеялась Мелисса. Это не мешало, и даже Дьюки сидел смирно неподалеку, тоже уставившись в огонь: ему было интересно следить, как разрушаются вместилища магии.       Ильмаре стоял неподалеку. В разговоры он особо не лез, предпочитая вслушиваться в реплики детей и цедя из фляжки какой-то бодяжный компот. Хотелось вина, но служанка как-то замялась и дала это. Странно. Но горло промочить сойдет, подождать, пока дети наболтаются. А там или Айтир что расскажет, или он сам...       Искры летели к темнеющему небу, Ильмаре засмотрелся на них и удивленно вздрогнул, услышав сзади тихую песню. Он обернулся на голос. Молоденькая служанка переливала из большой бадьи в кувшин чистую воду, наверное, для детей — возле огня пить хотелось всем. Следя за струей, она бросала взгляды на костер и практически себе под нос напевала знакомый и родной мотив. Такие песни пели не сидя у окна на лавке, а в трактирах, где все упиваются элем с брагой и ломают столы.       Ильмаре ухмыльнулся, тихо начиная подпевать девушке. Та сразу же встрепенулась, но петь не перестала, все так же мурлыча и с каждым словом улыбаясь все шире.       — Я не думал, что тут знают такие песни.       — Хочу сказать то же самое, — она улыбнулась, а затем добавила. — Господин.       — Давай без этого! — отмахнулся Ильмаре. — Ты мне лучше скажи, есть у вас...       — Есть! — она прекрасно поняла, о чем он.       Подскочила, прижав руки к груди, и, чуть не забыв бадью, убежала обратно в дом. Ильмаре проводил взглядом ее развевающуюся косу и отвернулся, жмурясь в предвкушении.       Служанка вновь появилась совсем скоро, костер не успел толком прогореть. В уже подкравшихся сумерках было не разглядеть, что она сжимала в руках, но то, что она тащила за собой еще одну служанку, было очевидно. Та, раскрасневшаяся мясистая девка, отпихивалась лениво и чуть испуганно. До Ильмаре долетело обрывком:       — Арна, идем! — настойчиво твердила девушка. — Лазаря петь будем!*       — Иви, не тяни так!       Вторая служанка остановилась и с прищуром посмотрела на всех сидящих вокруг костра. Кроме Ильмаре, воодушевленного выражения лица ни у кого не было. Вернее, их даже никто и не заметил, хотя поглядеть на огонь собрались уже не только дети, но и часть слуг, и даже несколько наемников отирались поодаль.       Когда они подошли ближе, Ильмаре наконец разглядел: в руках у каждой по инструменту. У той, что была более хрупкой, Иви, под мышкой блестела не то фидель, не то что-то очень на нее похожее. У второй в ладони был зажат небольшой бубен. Ильмаре присвистнул и еще шире улыбнулся, шагая им навстречу.       — Как удачно. А я искал и не смог ни одного инструмента найти в поместье.       — Такие ценности мы храним в личных комнатах, — ответила Арна и грузно уселась на близлежащий чурбачок. Иви же подошла к Ильмаре и выставила вперед свое сокровище. Инструмент оказался меньше настоящей фидели и мог спокойно уместиться на плече, а не на коленях, как это было принято.       — Тут никто такого не поет. Я и подумала, может... — она улыбнулась и доверительно заглянула в глаза Ильмаре, будто позабыв, что тот — эльф, а не человек, будто ей было все равно.       А Ильмаре уже давно все решил, еще едва услышав ее пение.       Ухватив девушку за длинный рукав, он подтащил ее к самому костру, к небольшому пустому пространству, образовавшемуся с краю — оттуда утащили пень, как-то слишком подозрительно хрустнувший под Кортисом. Встав перед Иви, Ильмаре заглянул ей через плечо, осклабился и кивнул Арне. Та кивнула в ответ, поднимая бубен.       Иви заиграла первой, сначала неуверенно водя смычком по струнам, стараясь влиться в ритм, отбиваемый стуком бубна. Но она быстро вошла во вкус и чуть прикрыла глаза, начиная петь. И тут же ее голос был перекрыт низким мужским — вступил Ильмаре. Эльф пел значительно громче и куда более уверенно: он сотню раз горланил этот мотив на попойках, но никогда — в таких уютных местах.       Первый куплет у них вышел дурно — служанки, казалось, все никак не могли побороть неловкость перед таким количеством зрителей, однако на припеве, когда Ильмаре начал отбивать носком ритм, чуть приплясывая перед Иви, девушка тоже оживилась и начала играть и петь четче, и даже подплясывать. Ильмаре уже не мог точно понять, как реагируют вокруг, потому что постоянно находился в движении — кружил вокруг девушки, напевая ей в тон, кривлялся на особо громких словах и лишь иногда цеплялся взглядом за Айтира, ловя взглядом его белесые волосы и улыбаясь в пространство широко раскрытым ртом. Остальные же смешались для него в единое серо-желтое пятно, поэтому и рассматривать их не хотелось.       Под конец песни Ильмаре стащил на ходу с одного из пеньков широкий платок — видно, кто-то хотел укутаться да забыл — и залихватски обмотал его вокруг бедер. Не то подол юбки, не то полы плаща. Покрутившись так, он на последних строчках подлетел к Иви, падая на одно колено и тут же, подскочив, ухватил ее под локоть, кружа вокруг себя и выкрикивая слова куда-то вверх, в синеющее и мерцающее искрами небо.       Последний звук был за Арной — та звонко хлопнула по бубну и глухо выдохнула, а Ильмаре все так же под локоть подвел запыхавшуюся Иви к свободному месту и усадил ее. Сам же, не стягивая тряпку с бедер, подсел к Айтиру — рядом с ним, что не удивительно, свободных чурбачков было много.       — Вышло случайно, извини, — Ильмаре улыбнулся и низко опустил голову, жмурясь — ему было так хорошо! — Но очень уж хотелось последовать твоему примеру. Очаровал тогда, на стоянках.       Айтир молчал, проглотив ругательство.       «Ильмаре, эльфеныш шебутнутый, да что ж ты делаешь?! Что творишь, чем думаешь?! Не головой уж явно!»       Потому что, стоит хоть на мгновение подумать головой, скосить взгляд, увидеть, как смотрят наемники, как прикрывает рот ладошкой Мелисса, стараясь не хихикать... Стоит вспомнить мечущуюся на фоне огня фигуру, ладную, тонкую, не отягощенную наконец-то оружием и походной одеждой, радующуюся жизни... Только это Айтир понимал, что именно жизни, к ней обращено льющееся через край веселье. А вот что видели другие — то даже такой тупоголовый некромант как он прекрасно понимал. Еще б не понимать, на кого Ильмаре то и дело оглядывался, отплясывая?       Пожалуй, еще никто не вызывал у Айтира такого вихря противоречивых эмоций, даже Орни своими детскими шалостями. Хотелось встать, накричать, чтобы не дурил — и одновременно подняться, обнять, успокоить, сказать, что да, жизнь — вот она, живи, все хорошо! Никто не отнимет того, что перепало, что кажется сейчас всего лишь сном, еще непривычным, а от того зыбким. Не умея любить, Айтир умел испытывать почти родительскую нежность. Умел понимать метания чужой души, особенно если так открыто, напоказ, нараспашку. И потому, пока звучала песня — замер, не решаясь даже пошевелиться.       Когда Ильмаре плюхнулся рядом — запыхавшийся, счастливый, Айтир даже не смог так разом разрушить это счастье. Обернулся, глянул коротко, улыбнулся едва заметно. Пусть... Пусть отдышится, поговорят позже. А сейчас срочно требовалось сделать что-то, чтобы отвлечь...       Не пришлось. Отвлеклись сами, Мелисса осторожно подобралась, присела на корточки, метя подолом аккуратного платьица землю. Видно, не привыкла к такой одежде, да и привыкать не придется — некроманту путающиеся в ногах тряпки ни к чему.       Айтир поднял бровь, когда она положила ладошку ему на ногу, заглядывая в глаза.       — А можно я... Ну, тоже спою? — застенчиво спросила девочка.       — Можно, почему нет, — кивнул Айтир, глотая уже вторую за вечер порцию брани.       Только такой «конкурентки» Ильмаре не хватало. Кажется, трагедия постепенно становится комедией, вот только ему было не очень-то и смешно. А Мелисса уже подскочила к невольным музыкантшам, зашушукалась о чем-то, поглядывая на него. Служанки закивали, и вскоре над костром полилась не такая яростная, почти печальная мелодия.       — Что тебе в трактире этом,       Менестрель, ответь.       Кружек звон и звон монетный.       О слезах ли петь?       Бойко треплют языками -       Что для них печаль.       Так зачем же под руками       Снова плачет сталь?**       Голос у Мелиссы был еще тоненький, почти детский, но звонкий и мелодию она держала уверенно. Правда, песня... «Песенка страдающего менестреля», как её звали в народе. В трактирах её терпели по одной причине, из-за куплета, который требовалось проорать хором, как можно громче и обязательно пьяным-пьяным голосом. И Айтир невольно подхватил, вторя грубоватым голосам наемников, устроившихся с той стороны костра, и собравшихся слуг:       — Налейте чашу менестрелю,       Я вам сыграю и спою,       Я пью вино, но не хмелею -       Тем меньше пьян, чем больше пью!       И опять печаль, и опять тоска и дорога... Последние звуки мелодии растаяли в воздухе, вместе с замолкшим детским голоском. Выждав пару мгновений, Айтир встал, звонко хлопнув в ладоши и разрушая чары.       — Сегодня с дороги, новое место — все устали, — обратился он к повернувшимся на звук ученикам. — Можете петь хоть до утра, не неволю. Но кто в полдень не будет стоять у лаборатории в одежде, которую не жаль — того я подниму лично, и о завтраке он может забыть. Доброй ночи.       С этими словами он пошел в дом, прекрасно зная: Ильмаре отправится следом, не останется. И даже не оборачивался, ни по дороге, ни в комнате. Только тихонько закрылась за спиной оставленная нараспашку дверь.       Айтир отошел к окну, поглядел вниз. Отсюда были видны отблески костра, с другой стороны все тонуло в темноте. Сквозь плотно закрытые створки не долетало ни звука. Был только кабинет, погруженный почти в полный мрак, и дыхание за спиной.       — Ильмаре, я не знаю, что сейчас будет полезней: обнять или отвесить затрещину, — не оборачиваясь, произнес он. — Но одно знаю точно: вина ты больше не пьешь.       

***

      Поначалу Рауль смотрел на творящееся вокруг костра с недоумением. Он, конечно, читал, что эльфы не отличаются высокой культурой, и их обычные танцы сводятся к оголению определенных мест и плясок на берегах озер. Но вглядываясь в силуэт этого наемника, мальчик все больше понимал: в нем куда больше человеческой нелепости, чем дикости.       В какой-то момент песня показалась даже задорной и заводной, и он бы даже начал чуть качать головой в такт, если бы не обратил внимание на остальных наемников, сидевших ровно напротив него и в открытую пялившихся на танцующую пару. И что-то в Рауле похолодело от этих взглядов, словно окатили из ведра студеной водой: некоторые мужчины низко опустили головы и глядели исподлобья так, словно готовы были... Были что? Закричать? Избить? И явно не девушку.       И когда этот Ильмаре уселся рядом со своим спутником, Рауль неуютно повел плечами и поджал губы — взгляды стали еще более колкими, того и гляди, рванут. Или вырвут. Из сложившейся уютной атмосферы, из явного удовольствия на чужом лице. Было неприятно. И пусть Рауль хоть сотню раз с оттенком презрения относился к этим двоим странным эльфам, но так на живых смотреть нельзя. Так пастух дома когда-то разглядывал скотину, над которой заносил топор.       Резко встряхнувшись, Рауль поежился — успел уйти в себя, так впечатлился людской звериной натурой. Очнулся от того, что Мелисса — глупая девица, вечно громко смеется невпопад, а сейчас и спеть успела, дурацкую трактирную песенку — присела рядом с ним и что-то звонко спросила.       — Что? — Рауль сморгнул и повернулся к ней.       — Я говорю, может, и ты споешь? Я слышала, ты умеешь, — она хитро подмигнула.       — Это когда? — он напрягся.       — В коридоре, вечером. Видимо, ты думал, что все ушли.       Недовольно зыркнув в ответ, Рауль резко отвернулся. Пронырливая девка, еще и подслушивала. И на самом деле он сегодня и не собирался раскрывать рта, но что-то словно подталкивало к этому, одно к одному. Взгляды наемников, слова Мелиссы.       «Угомони».       А кого? Этих зверюг? Так они вроде смягчились после песни Мелиссы, вон, кажется, даже подпевали. Да и не его это дело. Но... Нет, этого было явно недостаточно. Рауль чуть нахмурился и, поднявшись, подошел к служанке, державшей бубен.       — Я возьму, — прозвучало это, скорее, не как вопрос, а спокойное такое утверждение, но никакого отказа Рауль и не получил.       Усевшись обратно и пару раз щелкнув пальцами по туго натянутой коже, он вздохнул и начал медленно отбивать ногой ритм, настраиваясь. Он уже точно знал, что нужно петь.       — Мертвым дорога       В холодный ров,       Слышишь, тревога       Лишает снов?***       Эту песню тут явно никто знать не знал. И без того известная лишь в узком городском кругу, она и Раулю-то была знакома только потому, что ее частенько напевала бабушка, когда они с братьями дрались или, наказанные, сидели по разным углам. Пела, как наставление о том, что кулаками и злобой дело не решить.       — Говори-говори, до тех пор, пока горем горим,       Песни пой, да твори, угомони зло!       Он надеялся, что это хоть немного поможет унять злобу. Тем более, песня так разительно отличалась от резвого свадебного «Лазаря» или же питейного «Менестреля». Тут никто не подпевал и не подтанцовывал — оно и не нужно. Слушайте только да строки понимайте.       И, вот удивительно — его действительно слушали.