***
— Ноги! — возгласы Ильмаре гулко отдавались в большом помещении, звук словно отражался от щитов и клинков, что висели на стенах. — Они у тебя будто веревка! Что за поза? Ты прямо просишь, чтобы тебе вспороли живот! Ильмаре развернул меч рукоятью вперед и, подскочив, ткнул им Клима в живот. Мальчик порывисто вздохнул и, покачнувшись, отступил назад, смотря на эльфа со смесью злобы и обиды. И правильно, пусть привыкает. Поначалу, когда они с детьми ввалились в найденную тренировочную залу, никто из малолеток и не думал, что Ильмаре будет их чему-то учить. Конечно, он показался им забавным малым что у костра, когда устроил песни-пляски с прислугой, что позже, когда отпускал нелестные шутки обо всем вокруг. Разве что Рауль знал о нем побольше, они же насколько часов препирались тогда в карете; но и он не воспринимал это «остроухое недоразумение» всерьез. И понятно, дети и видели его, разве что, крутящимся в спальне Айтира да снующего по двору с псом. Такого никто за нормального воина считать не будет. На третье утро обучения вся детская спесь начала стремительно спадать: они перестали корчить недовольные мины и с улыбками вставать перед эльфом в нелепые стойки. Каждый, получив палкой — такие даже до деревянного меча еще не доросли — по больному месту, смог все-таки усвоить, что тут с ними не шутят. Шумный и слегка раздражающий эльф в быту — это одно, но наемник с оружием в руке — совсем другое. Спустя некоторое время лучшие результаты показал Клим — у мальчика уже начал вырабатываться свой стиль ведения боя. Ильмаре с прищуром смотрел на него, не давая продыху и либо нещадно нанося удары, либо блокируя почти в полную силу. — Обратите внимание, как по-особому на тренировках держат оружие наемники. Видели? — он оглядел лица слушающих и цыкнул. — Подглядите, как эти вояки спарринги устраивают. Это вам не стражник в городе! Они совсем по-иному обхватывают рукояти, и кисти вот так выворачивают, — он поднял руки, разворачивая предплечья под похожим углом. — Вот вам и задание на вечер. А теперь бегом отсюда! Это была традиция — после каждой тренировки они усаживались в круг и либо разбирали ошибки друг друга, либо Ильмаре рассказывал об оружии, о самозащите и о ценности знаний собственного тела. И каждый раз, говоря о зоркости и внимательности, мельком косил на Рауля — уж кому-кому, а ему наверняка лучше других ясно, как важны глаза. Ильмаре не знал точно, нравятся ли детям их занятия, но каждый раз, когда собирал по углам оружейной разбросанные чучела и куски деревяшек, он чувствовал, что учит правильным вещам. Магии можно лишиться всегда, а вот умений самообороны — никогда. Жизнь текла, словно горячий мед. Ильмаре отчётливо это ощутил, когда за обе щеки уплетал еще теплый пирог с какими-то пахучими травами и пряностями, облизывая пальцы и болтая со всеми о том, как ему довелось убегать от огромной стаи волков и разбойников. История была забавная, а потому рассказ то и дело перебивался смехом и вопросами: «Ну а дальше, дальше-то что?». Эльф сыто утер рот салфеткой — этикету за столом он все-таки пытался учиться хотя бы отчасти — и откинулся на стуле, смотря теперь на темное окно, в котором отражались они все, а затем и холодная улица с несомыми ветром сухими листьями. Накатившее умиротворение сделало свое дело, и теперь он блаженно млел в этой атмосфере бесконечного спокойствия и приятной занятости. Было хорошо. Примерно так же хорошо, когда они оседали в городе или деревеньке с Фиппом и Джеромом. И пусть их пьяные посиделки не радовали пирогами и теплыми помещениями, но резаться в карты, травя байки и хохоча им было в радость. Словно семья. Вечера стали ощутимо длиннее, и теперь, сидя над очередной книгой с названиями и описаниями целебных заклинаний, он ловил себя на том, что все чаще так тут и засыпает, в библиотеке, под парой свечей. И вовсе не от скуки, а от безмятежности, что волнами накатывала и укрывала собой. Такие же ощущения кололи в пальцах, когда эльф прижимался в полусне к некроманту, отфыркиваясь от его волос и все равно улыбаясь.***
Осень катилась своим чередом, постепенно подбираясь к зиме. Жухлую траву по утрам все чаще прихватывало инеем, дожди потихоньку сошли на нет, уступив место ясной холодной погоде. Вот-вот должен был выпасть снег, и одним утром Айтир проснулся от того, что даже до их спальни долетел оглушительный аромат выпечки с пряными травами. Он и забыл за обманчиво незаметным течением времени, что подошел черед праздника, перехода от осени к зиме. Темная ночь, ночь, когда не спали, когда пили бодрящий горячий отвар, ели особенные, на травах пирожки, с мясом или фигурные, политые медом, когда разжигали костер, собираясь около него все вместе, пели и плясали, лишь бы не спать, пока не случится. Пока не переломится ход сезонов, не пахнет морозом, не уснет мир окончательно. Неуютный, тревожный праздник, время, когда весельем гонят страхи, а не приветствуют им нарождающуюся весну. В Светлую ночь, когда зима окончательно уступала дорогу весне, веселились совсем иначе, от души и без оглядки. Обычно Айтир пропускал этот праздник: в дороге что угодно пропустишь, а последние семь лет и вовсе не до того было. Вот когда жили все вместе в деревне — тогда да, тогда Орни разжигал костер до небес, собирались со всех домов на центральную площадь, и тени прятались по углам, пугаясь пришедших магов. Воспоминания уже не так сдавили сердце, но все равно, Айтир еще некоторое время лежал, уткнувшись в плечо Ильмаре. Потом потеребил его, будя. — Вставай. Сегодня детишек особенно гонять не будем, еще уснут раньше положенного. — Чего положенного? — утопая одной стороной лица в подушке, приоткрыл глаз Ильмаре. — Что ты там устроить собираешься? Новую инициацию? Он знал, что вставать им примерно через полчаса и не понимал, зачем Айтир разбудил его, причем сделал это так настойчиво. — Инициация бывает всего раз в жизни, мог бы и запомнить, — строго заметил Айтир, но тут же усмехнулся, сдул с лица волосы. — Сегодня Тёмная ночь. Принюхайся, пирожки пекут. Так что сидеть у костра заполночь... Поговоришь со служанками? Они в прошлый раз хорошо играли. — Ммм, — Ильмаре сонно побарабанил пальцами по одеялу рядом с собой. — Да, было бы хорошо, если бы Иви и Арна снова пришли со своими инструментами. Представляешь, если еще и наемники в пляс пойдут? Тот, — он зевнул, пытаясь при этом не открывать рта. — Что за Иви вьется, все для нее сделает, похоже. Зажмурившись, Ильмаре резко поднялся на руках, поворачиваясь и перекидывая ноги на холодный пол. Потянув носом, он широко улыбнулся. — Теперь чувствую. Не готовка, а магия какая-то, никогда таких запахов прежде ни в одном городе не чувствовал! — Просто ты в дома наверняка носу не совал, — усмехнулся Айтир, тоже неохотно вылезая из-под теплого одеяла. — И травы хорошие, не то сено, что на больших рынках купить можно. Пирожки они в итоге нюхали весь день и маялись: ну вкусно же пахнет! Но даже и попробовать нельзя, кухарки уперлись, что это на вечер и все тут. И вообще, день вышел бестолковый, никто не мог ни на чем сосредоточиться. Ученики липли к окнам, смотрели, как носят дрова для костра, слушали вполуха. Даже сам Айтир после обеда не смог писать, голова вообще не варила. Пришлось бестолково бродить по дому, мешаясь всем под ногами и не находя дела. Ну, на то и ночь тёмная, недобрая. А некроманты это остро чуют, острее них — только природники. То-то Рауль вообще на стенку лез, у него третьей шла как раз эта редкая сила. Даже Ильмаре, чтобы не слоняться без дела до ночи и не скучать, решил себя занять вещью, которую так или иначе откладывал на другие дни — разобрался со стопкой книг, которые решил штудировать потом. Читать сегодня, а тем более учить, было бессмысленно, но хотя бы определить, куда двигаться дальше, было можно. Затем, сдувая пыль с полки, он одним глазом увидел в окно как наемники таскают поленья для костра. Подумав, он все-таки согласился с самим собой и, развернувшись, пошел на выход. На улице бодро подобрал дровину и потащил к кострищу, деланно не обращая внимания на удивленные лица наемников. Много чести. — Размяться хочу, — просто бросил он через плечо и, свалив принесенное, вновь направился к поленнице. К концу вечера он помог всем, кому только было нужно и не нужно — сначала его отогнали наемники, гаркнув и пригрозив кулаками, затем слуга из стариков турнул его, чтобы не мешал выбивать ковры, из кухни так вообще летел, перемазанный в муке и квашне. За это время успел подойти и к Иви, схватив ее за маленькие ладошки и с улыбкой прося, чтобы и они с подругой пришли сегодня, вновь спеть и сплясать. Девушка заалела, но закивала, и, судя по выражению лица, начала уже в голове перебирать задорные песни. На том и разошлись — Ильмаре пошел умываться, а служанка вновь доставать инструменты. Лишь когда начало темнеть, Ильмаре угомонил в себе порывы отваги и желания помогать, и пошел на поиски Айтира. Тот обнаружился во дворе, рядом с Арной, смущенно переступавшей с ноги на ногу. — ...рассказали... — донеслось до Ильмаре. — Если у вас... ритм... Может, попробуете, господин? В руках Айтир, как оказалось, вертел небольшой барабан. — Это одного из стариков. Он пару лет назад умер, сейчас вещи разбирали, нашли, — Арна вздохнула. — Бесхозный инструмент остался. — Попробую, — решил наконец Айтир. — Но ничего не обещаю. — Спасибо, господин! Служанка подхватилась, убежала куда-то, Айтир обернулся к Ильмаре, безошибочно учуяв его приближение. Улыбнулся, покрутив барабан: — И меня впрягли, видишь? Еще наверняка и петь заставят. Вспомнить бы какую песню, чтоб не такая страшная... «Ворона» сможешь? Чтобы убедиться, Ильмаре замычал, вспоминая мотив и одними губами припевая строки. Затем покачал головой и честно ответил: — Не всё, но по пути вспомню, — и улыбнулся, встав рядом с Айтиром и глядя на уже аккуратно сложенные поленья и последние приготовления для их посиделок. — В этот раз не будешь против, если я вновь растанцую служанок-красавиц? Им это в радость. Шутовство и преувеличенная развязность рядом с компанией женщин, еще и простых и не придирчивых — залог веселья, это Ильмаре усвоил уже давным-давно. В этот раз, скорее всего, напряжения не будет: за время их жизни тут все успели друг к другу притереться и даже Ланс с Кулаком — и те смотрели больше равнодушно, чем враждебно. Время любого успокоит. Ильмаре встряхнулся и поплотнее укутался в плащ, что нашел в кладовой — шерстяной и теплый, он забавно и залихватски развевался на осеннем ветру, но при этом замечательно храня тепло. — Эй, остроухий! — раздалось откуда-то сзади. Его одного тут за простецкий вид так за глаза звали все старшие кухарки. — Подь сюды и тащи кувшины! Ильмаре послушно метнулся к женщине, что держала в руках два дымящихся кувшина с чем-то травяным и невыносимо сладко пахнущим. — Смотри, по дороге не выпей! — кухарка ухмыльнулась, от чего ее щеки стали похожи на румяные яблоки. — А то больше не дам! Ильмаре послушно раскланялся, стараясь не разлить при этом содержимое, и, ускакав обратно, вновь подошел к Айтиру, пока приглядываясь, куда поставить груз. В стороне наемники как раз заканчивали укладывать на козлы столешницы. Туда же кто-то из них уже тащил огромное блюдо с пирожками, за ним, не иначе увязавшись за волной аромата, тихонько шмыгнул Клим. Айтир почти отучил его от привычки воровать всякую мелочевку, но вот с едой был бессилен — там только Мелисса что-то поделать могла. Вот и сейчас вынырнула откуда-то, встала на пути, уперев руки в бока. — Ты ужинал! Айтир ухмыльнулся. Потихоньку на улицу выходили все, оставляя поместье пустым. Столы уже ломились от наготовленного, некромант тоже притащил туда пару мисок с вареньем, больше напоминавших тазики. В стороне на чурочках рассаживались кутающиеся в шали и плащи старики, греться у огня и вести свои разговоры. Потихоньку подходили наемники, крякнув, сел у стола Брюхо, сразу придвинув себе кувшин и ближайшее блюдо. Айтир подцепил Ильмаре и утащил его в сторонку, где угнездились набравшие медовых пирогов дети. Потому что костёр уже зажгли, и Иви потихоньку начинала простенькую плясовую, для разогрева.* Вот пусть и разогреются сами, попляшут со своими уже женщинами и угомонятся, подобреют. А потом и спеть можно, и Ильмаре подурачиться. Сунув ему громадный пирог, Айтир проводил взглядом Мелиссу, утягивающую на вытоптанную площадку Рауля. Умная девочка, покосилась на учителя и решила не лезть, выбрать кого поближе. Если ещё и остальных... Когда Мелисса сплясала со всеми мальчишками, а Иви села передохнуть, Айтир пихнул Ильмаре, поднимая на колени барабан. Тот торопливо дожевал на ходу, запихивая большущий кусок себе за щеку и утирая руку о бедро от сахарной присыпки — пирог был настолько вкусным, что оторваться было практически невозможно. Оглянулся, рассматривая публику — сейчас все уже повеселее были, чем в начале вечера, разрумянились, дети наплясались, особенно неугомонная девчонка, а все жители поместья кружком расселись кто где; все съестное и питье из дома уже вынесли, так что бегать в дом никому уже не было смысла. Изюм, вертя хвостом, ходил от одних рук к другим, клянча еду. Ильмаре вышел поближе к костру, вновь облюбовывая пенек и плюхаясь туда, краем глаза все-таки подмечая, а хватит ли и Айтиру места. Хватило, тот уселся рядом, держа наготове барабан. Ильмаре прокашлялся, привлекая внимание окружающих, и громко запел. Начал не с самого начала, а с припева, решив на ходу вспомнить первый куплет, заодно и в ритм попасть с магом будет проще. Незамысловатые строки о вороне полились легко, у него был сильный голос, а потому даже перекрыл перешептывания кого-то сбоку. Айтир быстро поймал настроение, отстукивая по барабану и вливаясь в поток. — Скоро год, как я оставил грязных городов похмелье...** Песня в принципе была довольно понятной и близкой, Ильмаре с особым чувством на душе начал строки о похмелье, вспоминая все свои пьянки в городских стенах. И, к своему удивлению понял, что песня стала громче и словно на два лада; он удивленно обернулся к некроманту, который теперь вторил ему. Ильмаре даже на всякий случай чуть понизил голос, чтобы им у себя в ушах не перекрывать чужой. Уж когда ему ещё удастся спеть с Айтиром? Вытанцовывать с ним и не нужно было, а поймать такую короткую связь, когда поют практически в унисон, иногда все-таки сбиваясь с ритма и вновь выстраивая... Он сам не понял, когда прикрыл глаза, не смотря уже ни на кого и растворяясь в строках и в голосе мага. И даже слова вспомнились, сами собой. — Не ищи — не сыщешь ни следа на камне! Практически к концу к ним присоединился третий голос, тихий, но достаточно уверенный и звонкий. Но Ильмаре и глаза открывать не нужно было, чтобы понять, кто это. Все-таки Рауль был интересным мальчишкой, смелым, пусть и упертым. Мог ведь вообще рта не раскрывать, ан нет, все-таки захотел поучаствовать. Последнее слово прозвучало единовременно с ударом о барабан — Ильмаре сощурился на теперь непривычно ярко полыхающий огонь и, оглянувшись на присутствующих, остался доволен. Пара служанок и Мелисса даже захлопали, широко улыбаясь. Ильмаре вскочил на ноги, учтиво и без жеманности коротко поклонившись, обернулся к Айтиру и одними губами произнес: «Спасибо». Затем пошёл к двум знакомым служанкам, усаживаясь рядом и забирая у одной с подноса еще кусок пирога — невозможно было не съесть, если они лежали рядом. — У вас хорошо получается петь вместе, жаль, в прошлый раз так не было, — Иви смотрела в сторону, видимо, на некроманта. — Тогда было не время, — он усмехнулся, потихоньку отхлебывая из ее кружки. — А мы... — Будем. Дай дожую. — А что? — А что хочешь, — Ильмаре пожал плечами и, пройдясь взглядом по толпе, остановился на наемнике, который, кажется, постоянно вился в последнее время около Иви. — Давай про любовь? «Садись, моя любовь», — тихо напел он, пару раз топнув ногой о землю. — Но под нее в парах танцуют... — Пойдем, все будет! — он ухмыльнулся, кивнув заодно Арне и беря у нее из рук уж явно приготовленный специально для него бубен. — А сейчас песня веселая! — весело проговорил он напоследок и, кивнув обеим девушкам, застучал носком о землю и пропел первые строки.*** Песня действительно была шуточная, развеселая — впервые он услышал ее на какой-то ярмарке, где собралась толпа деревенской молодежи. Плясали все вместе, а неподалеку играли старики, причем в словах угадывался какой-то старый, совсем древний диалект. Ильмаре он так понравился, что строки врезались в память с первого раза. Но все никак не доводилось спеть ее — не в таверне же рядом со стадом пьяных мужицких рож. В этот раз, конечно, он тоже кривлялся, улыбался аж до ломоты и скакал вокруг служанок, но все-таки понимал, что сегодня уж без юбок. И иногда все-таки, когда стоял на месте, поглядывал на лицо наемника, который, кажется, прилип взглядом к Иви. Мужчина иногда оглядывался на него, а эльф, двигая бровями, кивал подбородком и приглашал его принять участие. Похоже, и он слова понимал. Ильмаре, пока пел в очередной раз куплет, повернулся к Айтиру, подмигивая ему, а затем, круто развернувшись, чуть не сбился и не расхохотался — сама Иви уже тянула за громадную руку этого наемника ближе к костру. — Садись, садись, дорогая! — громко пропел эльф ему практически на ухо и затянул длинное и подводящее к концу «о», понемногу понижая голос и все реже постукивая по бубну. Кажется, им снова хлопали. Или у него просто в голове кровь шумела вот так, скоро и шумно. Ильмаре выдохнул, запрокинув голову к небу, и, вновь улыбнувшись, довольный прошел к Айтиру, практически не смотря никуда и просто усаживаясь рядом. Он ещё и взмок весь, словно мышь. Зато хорошо. Улыбнувшись, Айтир придвинул Ильмаре заранее подхваченный со стола кувшин с настоем, еще теплым. Как раз напиться после пляски, а не хватать ртом уже довольно прохладный воздух. Нет, все-таки хорошо... И что придержал, не дал сразу выскочить народ веселить — хорошо, и спели хорошо, даже Рауль к месту пришелся, и вот теперь все было правильно. Жизнью плескало — только так, и от Ильмаре, и от всех. То, что нужно в эту ночь. И барабан внезапно по душе и по рукам пришелся, ритм на нем отбивать было куда приятней, чем по колену. Хороший инструмент. Музыка смолкла окончательно, служанкам снова требовалась передышка. Кто-то из наемников приволок им кувшин с настоем, посмеивался гулко, басовито. Айтир отвернулся, глядя в огонь и неосознанно поглаживая пальцами туго натянутую кожу барабана. Сноп искр в черное небо — подбросили дров, ветер взметнул хлопья сажи, унес куда-то. Теплая ладошка коснулась руки. — Учитель, — это Мелисса подсела сбоку, заглянула в глаза. — А у некромантов Темная ночь — она какая? Айтир задумался. Вопрос был не праздный, действительно, разные маги ощущали Темную и Светлую ночи по-своему, в зависимости от предрасположенности и силы. Потом оглянулся: остальные ученики тоже подобрались ближе, в любопытных глазах мерцали отблески огня. — Темная ночь, ночь перед зимой, когда мир засыпает... — почти нараспев произнес Айтир. — Миру страшно в эту ночь. Мир не хочет засыпать, он не понимает, он боится. Мир думает, что умирает... Слова падали, будто искры, гасли, оставляя после себя память. — Просыпаться, оживать — радостно. По весне, в Светлую ночь, миру хорошо и уютно. Мир готов к новой жизни, вспоминает, как это — бодрствовать и быть. Но в Темную ночь тревожно всем: и зверям, и людям. «Смерть все ближе», — шепчет испуганный мир. «Я умираю!» — кричит он, страшась полуночи. «Помогите!..» — умоляет, просит, зовет всех, кто может слышать. Пальцы уже не просто касались барабана, они жили своей жизнью. Отстукивали какую-то мелодию, ритм — непонятный, но набирающий силу. — Мы есть смерть. Мы — слышим. Мы можем облегчить, успокоить, прогнать кошмары... Дать уснуть! — резкий удар, и ритм наконец выстроился, зазвучал в полную силу. Неуверенно ухнул бубен, Арна, наклонив голову, прислушивалась к музыке, полуприкрыв глаза, будто завороженная. Иви тоже отставила кувшин, взялась за смычок, небрежным взмахом прогоняя топтавшегося рядом ухажера. Струны дрогнули, она играла наугад, подбирая нужные звуки, нужные интонации, отбивая ногой такт, который все усложнялся и усложнялся, оставаясь при этом странно простым. Айтир распахнул глаза: два бельма, два белесых фонаря. Сила плескала, сила искала выхода, и ритм взлетал все выше и выше, заставляя дышать в такт, срывая сердце со спокойного боя. Раскачивалась из стороны в сторону Мелисса, шептал что-то неслышное себе под нос Кортис. Сжимал кулаки Клим, кивал Рауль. Движения становились все слаженней и слаженней, пока все четверо вдруг не поднялись на ноги, не шагнули к костру, как одно целое. Глаза учеников мягко светились, так же, как и у их учителя. И тонко-тонко, пробуя голос, запел Дьюки. Это не было песней в прямом смысле слова, голос мальчишки просто вплетался в мелодию, звенел, дрожал, срывался и снова набирал силу. И это тоже было частью целого, и двигались, танцуя странный танец, четверо у огня. Взмахи рук — все быстрее и быстрее, по кругу, то расходясь, то снова сдвигаясь к невидимому центру. Они будто вычерчивали ступнями что-то на утоптанной земле, один рисунок на всех, невидимый и неосязаемый. А ритм все нарастал, нарастал, нарастал. Танец превратился в безумную пляску, голос элементаля бил по ушам, задыхались струны, бубен ударял громко и не в такт — или у него был свой, иной такт? Мелодия будто смялась, превращаясь в какофонию звуков, срываясь в безумное крещендо, в кошмарный сон, от которого не убежать, не очнуться; и накатывает волнами стылый холод, горит белый огонь, чернеет вода в глубоком омуте, шелестит песок, тянутся, дрожат нити паутины, медленно-медленно кружит над землей поземка... И все внезапно стихло. Замерло. Спина к спине, вытянув руки, стояли ученики. Молчал элементаль. Молчали инструменты. Только барабан под руками Айтира гудел негромко и ровно, затихая, затухая, будто стучало огромное, нечеловеческое сердце. Бам-м-м... Бам-м-м... Бам-м-м... Он засыпал, этот великан, и звук постепенно таял в ночной тишине. А потом смолк и он, растворившись, затихнув. Уснув. Что-то лопнуло, отпустило, позволив со всхлипами втянуть студеный воздух, чистый, свежий, от которого как будто вымело всю тревожность и предчувствие скорой беды, оставив только эту прозрачную чистоту. И собравшиеся вокруг костра люди дышали, пили ночную темноту, постепенно приходя в себя. Охнула, шлепнувшись на землю Мелисса, рядом так же попадали остальные ученики, моргая и глядя вокруг круглыми глазами, не понимая, что они здесь делают. Заплакала, разминая сведенную судорогой руку Иви, выронив смычок. Поднялся Айтир, качнувшись, будто пьяный. Барабан покатился по земле, остановился у чьих-то ног, но он этого даже не заметил, развернулся, шагнул прочь и канул в темноту. Он еще был не здесь, жил там, в другом восприятии. Видел, как облегченно шелестит песок, продолжая свой путь по расчищенным, освобожденным от скопившегося с той весны мусора каналам, ощущал, как мерно пульсирует привычная воронка элементаля, сытая, довольная, делящаяся впечатлениями. Глазами Дьюки он видел, как хорошо стало миру на несколько дней пути вокруг. Как правильно, привольно ему теперь дышится, как выправились перекошенные энергетические линии. Мир засыпал, успокоенный. Элементаль передал ощущение правильности в последний раз и осторожно отпустил некроманта. На следующее утро выпал первый снег, укрыв все вокруг ровной белой пеленой. Айтир не увидел этого.