Эклектика

15 число месяца Альдебарана, Йонсу В. Ливэйг

      — Простите, с вами все в порядке?       Боль окольцовывала запястье и не собиралась покидать Йонсу. Пальцы продолжали держать, нет, удерживать на месте, пока волны океана лизали каблуки ботинок. Они были холодны. Серы. Не чета глазам, застывшим напротив — те, в противоположность, поражали небесным звучанием. Так выглядит мир солнца и луны, когда тучи жмутся к горизонту.       «Ни одна смертная грязная девка не посмеет запятнать нашу кровь».       Кожа зудела. У кисти медленно проступали пятна, повторявшие очертания пальцев и колец. Металлическая полоса на безымянном пальце отпечаталась особенно ясно. Она оставила сизый оттиск в сиреневом тумане.       «Ни одна смертная грязная девка не посмеет запятнать нашу кровь».       — Леди, вы в порядке?       Йонсу, наконец, поняла, что звучащий рядом голос — не очередное наваждение, а вполне реальный вопрос. Застывшая, облетающая пеплом картина сменилась на нечто более светлое. Исчезли кривые зубья гор — они превратились в широкие застекленные переходы столицы. Камни — в разноцветные пятна цветов на клумбах. И держал ее за кисть вовсе не тот, кого она встретила в видении, а другой, незнакомый молодой парень с букетом на коленях. На его руках блестела сиреневая пыльца.       «Я не ударилась головой, — начала перечислять про себя Йонсу. — Меня не обокрали, не сбили с ног, еда не подгорела, чайник не выкипел… Сегодняшний приступ — пример для остальных!»       — Да, — уже вслух сделала она вывод. — В порядке. Наверное. Если ты напомнишь, что случилось.       Парню было шестнадцать-семнадцать лет. О том говорили легкая щетина с незажившими порезами от бритвы и наивные чистые глаза. Он был взволнован. «Чересчур взволнован, — отметила Йонсу. — Дело не во мне». Случайных прохожих давно перестало трогать чужое горе. Если с ней действительно произошел приступ, то от большинства следовало бы ожидать безразличия. Разве пробегающие мимо горожане заметят застывшую на скамейке в парке женщину, чей взгляд устремлен в никуда? Нет, едва ли. Однако это не так важно, как причина, по которой приступ начался на этот раз. Причины — маленькие ключики к тайне под названием «Что я сделала девятнадцать лет назад, если лишилась половины памяти?» Иногда было достаточно взглянуть на ночное небо, чтобы пропасть в наваждении. Что вызвало приступ сегодня?       — Так что случилось-то? — в нетерпении повторила вопрос Йонсу.       — Спэйси!       Перед ними возникла разъяренная девушка. Короткие каштановые кудри обрамляли личико и спускались к шейке, на которой болтался кулон — песчаный узел любви. Вид ее Йонсу сочла вызывающим: слишком глубокое декольте, грубый макияж, старящий девушку лет на пять. На самом деле ей было немного за двадцать. Девушка, судя по платью, принадлежала к высшему свету. Увидев ее, Спэйси поднялся на ноги, положив букет на сиденье скамейки. Он что-то ответил на обрывистом жестком языке; девушка начала размахивать руками и кричать в ответ. Йонсу не сразу поняла, что это ее родной эльфийский язык, извращенный до невозможного. Большую часть чужого «разговора» она провела, разглядывая отметины на кисти в попытке понять, синяки ли это проявились сквозь сон или просто сиреневая пыльца решила остаться на коже. Нет, просто пыльца… Тогда Йонсу окончательно вернулась в реальность и со странной смесью любопытства и вины начала прислушиваться.       — Почему я тебя постоянно вижу с кем-то еще! — бушевала девушка. — Это невыносимо! Ты мне обещал! Обещал вчера, тьма тебя дери! Тряпка! Ты обещал отцу!       — Послушай, я…       — Заткнись! Хватит! Последний раз, Спэйси! Если я увижу тебя с кем-то снова… — щеки девушки пунцовели от злости. Она толкнула юношу в плечо, отчего тот едва не потерял равновесие, и выхватила букет. Спэйси попытался помешать ей, но девушка показала кулак, и парень сразу обмяк. «Не зря обозвала тряпкой», — прокомментировала про себя Йонсу. Она непременно вмешалась бы, если бы не понимала, что стала свидетельницей ссоры влюбленных. Девушка же, развернувшись на каблуках, прошествовала по дорожке до улицы. Ее оранжевое платье долго выделялось в толпе. Йонсу отметила, что она направлялась в округ, где жили «сливки общества». Богатейшие семьи Хайленда давно обосновались у центрального замка, принадлежащего императорской фамилии. Эдакий бастион, в который не было дороги обычным жителям, и «крепостная стена» из лицедеев и эгоистов вокруг него в виде элитного района.       Йонсу почувствовала, что начинает злиться. Как же она презирала таких, как они! Бесполезные самодовольные дельцы. Она выгнала бы их в поле или шахты, чтобы от «сливок» появился какой-то прок. Но… как это сделает обычная девушка, работающая в конюшнях?       Юноша со вздохом опустился рядом. Йонсу, чуть остынув, сочла нужным извиниться:       — Прости, что испортила свидание.       Идеально выглаженная одежда Спэйси бросалась в глаза быстрее хозяина. На нем была красная рубашка с черной вышивкой у манжетов и воротничка, брюки со стрелками и явно дорогие часы, которые показывали без двух минут девять. «Аристократ», — решила Йонсу. Она бы не назвала его красавцем, но в новом знакомом было нечто, что в народе называлось шармом. Спэйси располагал к себе. Он был удивительно спокоен для человека, на которого кричали мгновение назад.       — Что? О, это не то, что вы подумали. Она моя сестра.       — Тогда почему она так кричала? — изумилась Йонсу.       — Она… старшая сестра. Старшие всегда кричат, — Спэйси помолчал, кинув взгляд на часы. — Что с вами произошло? Вы сидели, читали газету и вдруг едва не упали. Я испугался, что вам стало плохо, и хотел позвать целителей…       — Ничего страшного, — покривила душой она. — Со мной часто бывает. Лекари говорят, что это галлюцинации после войны. Я привыкла.       — Вы воевали? — с легким удивлением спросил Спэйси. Большего он, видимо, не мог позволить себе в силу воспитания.       — Да. Служила на восточной границе. Что, не похожа на вояку? — заулыбалась Йонсу. — Говорят, я была довольно хороша. Но теперь в отставке, уже девятнадцать лет. Меня… меня зовут Йонсу Ливэйг. Полуэльфийка, как ты.       — Я понял, — рассеянно отозвался Спэйси и снова посмотрел на часы. Это было даже немного оскорбительно. «Наверное, его подруга настоящая красавица, если на меня никакого внимания не обращает», — подумала Йонсу, поправив длинные волосы. Предмет ее гордости спускался до самой талии. Она отряхнула с бридж пыльцу, выпрямилась и заявила:       — Ты все-таки кого-то ждешь. Это не вопрос.       Спэйси порозовел.       — Рассказывай! — повелительным тоном приказала Йонсу. — Мне одиннадцать тысяч лет, пусть и не помню половину. Тебе же нужен совет от тетки возрастом одиннадцать тысяч лет? Мы с тобой больше не встретимся, так что… Не все ли равно, что я узнаю?       Юноша помялся, снова посмотрел на часы и, наконец, тихо сказал:       — Понимаете ли, моя семья подыскала мне партию. Но мне совсем не нравится эта девушка: она капризна, груба и самодовольна! То ли дело ее мать — она настоящая леди. Что бы ни происходило, она не теряет лица. Я ждал ее здесь, чтобы встретить после работы… думал, заставлю себя подарить букет ей лично. Сестра его забрала, — вздохнул Спэйси напоследок. Все это он произнес с убитым выражением лица и смирением к судьбе. Юноша оказался явным меланхоликом. Рядом с такими людьми Йонсу всегда чувствовала бьющую в груди энергию — им хотелось помочь. Она затараторила:       — Что тут думать? В сердечных делах не может быть обязанностей! Если поступишь, как говорит семья, то просто сделаешь несчастными двух людей! Зачем? Разве ты забыл, что наши традиции говорят о браке без любви? Это грех. Продолжать носить букеты той, кого любишь! Она уже вернулась?       Спэйси замотал головой.       — Она еще не подошла. Она всегда возвращается в одно время. Но какая теперь разница? Букета у меня больше нет.       — Болван! — не сдержалась Йонсу. — Здесь рядом цветочная аллея! Иди и купи новые! Ну, живо! Что ты смотришь на меня, дуралей? Вставай!       Спэйси с несколько растерянным видом поднялся на ноги.       — Благодарю за совет. До встречи! — он побежал прочь из сквера. Йонсу проводила его взглядом и усмехнулась. Такой ребенок… Когда она, Йонсу, последний раз жила с такой страстью в сердце? Постепенно улыбка угасла.       Итак, обморок. Снова. В этот раз — в центральном парке столицы, у фонтана памяти основателя города, между яблонями и клумбой с маргаритками. Йонсу устало выдохнула. Несмотря на то, что приступ оказался коротким, приятного в нем было мало. Пепел, холод, синяки… Она потерла кисть и задумалась. Какова причина сегодня? Белые цветы в парке? Северный ветер? Или, может, запах горячего шоколада? Интересная загадка.       Спэйси говорил что-то о газете. Оглядевшись, Йонсу заметила ее на земле. Это был «Вестник», главное издание столицы, где всегда все было хорошо и публиковались «замечательные законы». Наверное, газета выпала из рук, когда отказала воля. Сев поудобнее, Йонсу развернула ее. На первой странице «Вестница» оказался портрет кронпринца империи.       Вот и ответ. Изображение наследника престола не в первый раз заставляло Йонсу пропадать в видениях. Она не могла понять, почему: да, красивый мужчина, но терять из-за него голову… так? Из-за нечеткой фотографии, сделанной на выступлении, где видно только профиль и чуть вьющиеся бесцветные волосы? Это было по меньшей мере странно. Может, она его знала в прошлом? Это многое бы объясняло.       — Что пишут? — полюбопытствовала сидевшая рядом женщина. Йонсу кинула на нее короткий взгляд и вчиталась в написанное, на этот раз вслух.       — «Я, кронпринц Империи Хайленд, — начала она с выражением, — граф Мёрланда, князь Рассветных и Диких островов Михаэль Пауль Джулиан Аустен, в целях укрепления общенационального духа, стремления защищать интересы родины, своего народа и его истории, воспитания гордости за достижения и культуру Хайленда, волею императрицы Хайлендской» и так далее… Сейчас попробую найти смысл в этом потоке формальности. О! В школах вновь вводят уроки патриотического воспитания. Лизуны из Комитета будут читать выездные лекции об истории Хайленда курсам школ и специалистам. Будут таскать по музеям и мемориалам. Удивляюсь, что экзамен не ввели, прочтем об этом в следующем «Вестнике».       — Хорошо-то как! Молодежь стала забывать, кому обязана.       Йонсу кинула газету с указом в мусорную корзину.       — Глупости, — заявила она. — Лучше бы отвели их в Центры помощи, в них больше пользы, чем от музеев. Доброго дня!       Провожаемая возмущенными восклицаниями, Йонсу побрела по дорожкам сквера к дому. Голова болела. Полуэльфийка — ей нравилось напоминать себе о происхождении — морщилась от каждого громкого звука. Они мешали думать о случившемся. Например, что наваждение показало в этот раз? Привычный набор картинок: застывший под зимним дыханием залив, горы и человека, стоявшего напротив. Йонсу не знала его, но начинала ненавидеть. Ей не удавалось запомнить внешности незнакомца. Наваждение оставляло отпечаток безумных глаз, и только. Йонсу была уверена, что после десятков снов с ними, узнала бы хозяина за секунду. Если они существовали — глаза цвета безоблачного неба… Таких не бывает. Единственная ниточка, ведущая с потерянному прошлому, обрывалась в никуда.       Воздух пах лавандой, как и вчера, как позавчера…       Как ей все надоело!       Йонсу хотелось умчаться прочь из столицы, к холодным пикам северных гор, к зимней свежести, где ей бы продуло голову ветром. Выгнало бы глупости из головы. Анлос! Йонсу снова начинала ощущать ненависть к столице империи. Эти люди, правила, неизменность… В столице ничего не менялось. Никогда и ничто. Идиллия тянулась вечно, заставляя жителей растворяться в сладком безразличии. Безразличие… оно раздражало, как ничто другое. Йонсу с удовольствием бы переехала в любой другой город Мосант, но не могла. Наваждения прекращались только после сеансов в местном храме. Единственными путешествиями, которые Йонсу могла себе позволить, стали конные прогулки. Они даже вошли в привычку, в ранг каждодневного ритуала. Ей нравилось смотреть сверху на широкую зеленую долину реки Сёльвы, на берегу которой стоял Анлос, на далекий блеск южного моря, на западные горы, покрытые снегом, на восточный горный хребет с острыми шпилями вершин. Слушать хруст снега, журчание водопадов во льдах, завывание ветра в горах. Эти мелочи радовали ее больше новой одежды, туфель, заколок — что там еще любят столичные женщины? Жизнь научила ценить другое. Длинная жизнь, пострадавшая от бесчисленных войн.       Вечная вражда — так можно было охарактеризовать отношения между империей и королевством. Она началась еще в те незапамятные времена, когда первый кронпринц Хайленда погиб вместе с сыном и невесткой на просторах севера, и длилась по сей день. Тринадцать тысяч лет прошло с первой битвы. Война прерывалась на короткие перемирия, такие же, какое наступило сейчас — лживое, хрупкое, как стекло или лед. Они могли длиться день или два, иногда даже несколько часов, но это, последнее, отмерило девятнадцать лет. Девятнадцать лет — говорили, что перемирие станет миром. Йонсу Ливэйг не верила.       Когда Йонсу вышла за пределы города, цветы уже распустились: гладкие и махровые, растущие в соцветии и в гордом одиночестве. Голубой диск солнца заставлял гореть купола замка и полупрозрачные переходы, превращая Анлос в слепящее глаза великолепие. Даже камень, из которого он был сотворен, горел. Жара наступала: несмотря на то, что Йонсу была в тонкой рубашке из льна и бриджах, она ждала, когда же окунется в холод северных лесов, куда на протяжении девятнадцати лет звало сердце. Простудиться она не боялась. Болезни всегда обходили ее стороной. Над ней, казалось, с рождения сияло чье-то благословение.       Чистокровные эльфы жили две-три тысячи лет, однако их нынешние потомки не чета прародителям по силе. Сегодня судьба отмеряла им в два раза меньше. Люди — забвение всегда приходило к ним рано. Вампиры не выживали без воровства жизненных соков других рас. Майоминги жили дольше всех — до пяти тысяч и, наверное, поэтому закрылись в своих пещерах. Остальные народы не вершили судьбу мира, но бессмертием не владел никто. Вечная жизнь была дарована только тем, в чьих жилах тек незамутненный небесный свет — императорской семье. Их слуги получали в оплату за войну сеансы исцеления и омоложения. В наказание наступало забвение.       Конюшня находилась за пределами города, у самой реки. Опрятное здание из камня и древесины, с белеными стенами выходило воротами на мощеную дорогу, ведущей к ферме. Конюшню окружал сад из плодовых деревьев. Подойдя к ней, Йонсу открыла двустворчатые дверцы и вошла в помещение, пахнущее сеном и лошадьми. Вдоль стен располагались просторные стойла. Лошади, узнав полуэльфийку, которая была на конюшнях частой гостьей, высовывали головы над загородками в надежде на угощение. Йонсу поздоровалась с каждой. Дойдя до противоположного конца, она остановилась у стойла, над дверцей которого высунула свою гибкую шею Ники. Йонсу потрепала заплетенную в косу светлую гриву. Ей всегда нравился белый цвет. Он напоминал о чем-то, что стерли против воли.       Оказавшись за пределами двора, Йонсу сразу же пришпорила лошадь. Под копытами Ники утрамбованная земля перешла в густой травяной покров пастбищ, а потом — в камень мощеных дорог. Мимо проносились раскинувшиеся на холмах и равнинах фермы, башни, склады, телеги, сады, поля… Миновав несколько небольших поселений, Йонсу снова вырвалась на свободу. Здесь начинался распадок.       Природа менялась: тропа, на которую вышла Ники, шла под гору, лес сгущался, превращаясь в чащу. Йонсу цокнула языком — кобыла пошла быстрее. Полуэльфийка знала, кто обитает в северных лесах. Деревья с густой листвой постепенно сменились хвойными, цветы и кустарники ─ на мхи и лишайники, а те, в свою очередь, сдались на милость снега и льда. Ники шла уже не так быстро, как прежде. Лошадка утопала в снегу до середины пястья, высоко поднимая коленца; Йонсу спустилась на землю. Она не проваливалась: полуэльфийка была легкой, практически невесомой, как и ее отец когда-то, созданный самой Эрмиссой. «Слишком много снега, — думала Йонсу. — На той неделе здесь росла трава». Прошлой ночью над северными горами бушевала метель. Очередная. Голые ветви деревьев оделись в лед, ручейки застыли и скрылись под сугробами. Ни птиц, ни животных не было слышно. Наконец, Йонсу вышла на полностью открытую местность. Перед ее взором расстилалась снежная равнина с редкими каплями водной лазури.       Зима… почему Йонсу так любила ее? Почему возбуждение охватывало с головой при виде белого цвета? Если бы она могла понять! Если бы она могла понять, почему бросает в дрожь при виде снега и растущих на полях васильков!       Йонсу почувствовала, что сознание вновь начало мутнеть, и насилу отогнала мысли. Лучше думать о другом. Зима не приходит просто так в земли Анлоса. Волею императрицы столица купалась в лучах солнца и тепла, и только желание Короля приносило метель и холод. Календарная весна — пустой звук, ведь времена года давно сошли с ума. В любой момент мог грянуть ливень или снегопад, а после смениться привычной Анлосу жарой. Последние девятнадцать лет катаклизмы посещали Хайленд практически каждый день.       — Стой, Ники, — Йонсу придержала лошадь за удила и повернулась к югу. Эту равнину окружали хвойные леса. Справа горели башни столицы, а слева, чуть ближе, блестело замерзшее озеро. Так спокойно… Утреннее происшествие испарилось без следа; легкий холодный ветер щекотал щеку. Осталось подняться на склон, чуть углубиться в лес — и охотничий домик согреет ее уютом своих стен. Погладив подругу по гриве, Йонсу пошла дальше. Ники осторожно ступала рядом. Снег хрустел под поступью лошади, свежий, нетронутый. Кроме нее, тут никто не бывал; охотники и пастухи побаивались заходить на перевал, довольствуясь дичью в лесах и пастбищами, что находились намного ниже. В предгорье царила тишина и спокойствие первозданности. Ливэйг казалось, что ее прошлый дом тоже находился в северных пиках. Иначе почему чувство уюта посещало полуэльфийку каждый раз, стоило ей оказаться в подобных местах?       Так спокойно… Ей хотелось упасть на ложе из снега и уснуть, исчерпанной жизнью.       Но вдруг впереди что-то блеснуло, особенно ярко, чужеродно нетронутой белизне снега. Йонсу приподняла голову, пытаясь разглядеть, что же привлекло ее внимание, и ускорила шаг.       На снегу лежала, переливаясь на свету, прядь волос. На склоне — ни следа, она будто упала с неба. Йонсу подняла глаза: пасмурно, низкие облака скрывали солнце, позволяя освещать местность лишь редкими короткими лучами. Приятно пахло грозой.       Грозой… Наверное, в Риорре опять шторм.       Йонсу подняла находку. Волосы были, вероятнее всего, женскими, человеческими, они сверкали, будто светились изнутри. Йонсу присмотрелась. Прядь с одного конца словно обгорела: подпаленные концы скручивались в безжизненные, потерявшие свой природный цвет колечки.       Лошадь за ее спиной испуганно всхрапнула. Йонсу обернулась. Склон был пуст, лес темнел вдали. Ники, склонив голову набок, уставилась блестящим карим глазом на хозяйку. Та, потянувшись к ней, погладила чувствительный нос лошадки, успокаивая. Правая рука продолжала сжимать прядь, как драгоценность.       — Что такое, милая?       Ники сбросила ее ладонь. Йонсу заволновалась. Лошадь, тем более эльфийская — чуткое создание. Может, почуяла волка? Или, того хуже, хрустальную деву? Заплутавшего вампира или подобную кровососу опасную тварь? Йонсу сама же и отвергла свои предположения. Слишком близко к замку, она даже не спустилась с перевала, до Анлоса всего пара километров. Создания Синааны не смогут подобраться так близко даже во время перемирия.       Короткое рычание — и небо поплыло над головой, смешавшись со снегом. Йонсу, осознав, что лежит в сугробе, приподняла голову. Ники большими скачками бежала вниз по склону, поднимая за собой облачка снега, сверкавшие, как пыльца феи.       Смрадное дыхание разлагавшейся плоти обожгло ее ухо теплом, одна из лап наступила на руку, заставив вскрикнуть от боли. Когти, пройдя сквозь кожу плаща, словно он был не толще бумаги, впились в плоть. Йонсу, обернувшись, замерла, увидев застывшую над ней оскаленную морду: перед ней нависали зеленовато-серые глаза оборотня, на дне которых мерцал отсвет яростного голода.       — Отпусти меня, Архой! — нервно выкрикнула она, заметив, что левое ухо зверя было порвано. Йонсу помнила этого поганца.       Морда весело оскалилась, обнажив крупные белые клыки. Оборотень сдвинул лапу, чуть отступил назад. Полуэльфийка, выругавшись, поднялась. В руку словно впились холодные иголочки. Йонсу зло посмотрела на зверя.       — Что ты тут делаешь? ─ спросила она, выпрямляясь. — Вам запрещено подходить к Анлосу.       Издав короткий вой, оборотень упал на снег, сдирая с себя шкуру длинными, острыми когтями. Йонсу торопливо закрыла глаза. Смотреть, как зверь становится человеком, было неприятно. Лишь когда она услышала, что дыхание волка утихло, стало медленным и размеренным, Ливэйг вновь обратила взгляд на Архоя.       — А я и не подходил, — заметил поднявшийся на ноги черноволосый мужчина средних лет, стряхивая с себя остатки шерсти. Все тело оборотня покрывали шрамы. Один из них тянулся от рассеченного на две части уха и по шее спускался к плечу. — Это уже нейтральные земли.       — Между нами нет нейтральных земель — только океан. Северные леса принадлежат нам.       — Лес — вот он, лес, — Архой махнул рукой в сторону деревьев. — Земли хрустальных дев никому не принадлежат. И мы стоим на них.       Йонсу смутилась. В голове не получалось рассчитать точное местонахождение. Мир и его границы менялись за ее жизнь много раз.       — Я тебе не верю, — наконец, сказала полуэльфийка.       — Зря, я больше волк, чем человек. Животные не врут. Почему волк не может спокойно гулять по пустынным горам и тундре? — Архой поежился. Он был совершенно обнажен. — Холодновато, не правда ли? Даже для меня. А тебе, смотрю, все равно.       Йонсу сложила руки на груди. Ситуация ей не нравилась. Ники убежала, до замка далеко. Добираться на своих двоих до безопасных земель — сложно и долго. Оборотень не мог этого не понять. То, что оружия она с собой не носила, он наверняка догадывался. Их двоих связывало долгое знакомство, но отнюдь не дружба. Это воспоминание осталось. Йонсу в любой момент могла представить сцену своей битвы с Архоем.       — Волка застрелят без раздумий. Наши охотники так и сделают, если увидят тебя рядом с пастбищами.       Оборотень что-то пробормотал, чуть пошевелив левым ухом. Ликантропы и в человеческом обличии сохраняли способность в совершенстве владеть своим телом.       — Оборотень может спокойно напасть на человека и если убежит, то никто не узнает, что именно он разорвал человека, а не обычный серый щенок, — криво улыбнувшись, сказал Архой. Один из клыков был сломан. Кажется, именно ее удар много веков назад преобразил оскал пса Синааны.       Йонсу, сглотнув, опасливо отступила назад. Увидев это, оборотень хохотнул, смешок перешел в подвывание. Архой столько лет был ликантропом, что сущности смешались окончательно: для него грань между зверем и человеком размылась давно.       — Но у нас перемирие, — с явным разочарованием добавил он. — Ты спрашивала, что я делаю тут, на нейтральных землях? Тот же вопрос могу задать тебе.       — Гуляла. Синаана за тысячи миль отсюда, ─ упрямо сказала Йонсу. ─ Ты не мог попасть сюда, не нарушив договоренности. Не ври мне.       ─ Для одинокой девушки в лесу рядом с оборотнем ты слишком надоедлива, — Архой, наоборот, был спокоен, только его хвост ─ неизменный признак «перевертыша», чуть ощетинился. — Если гуляешь ты, то почему я не могу делать то же самое?       — Я не верю, что Архой, главарь стаи северных ликантропов, которых выперли отсюда после перемирия, гуляет просто так рядом с Анлосом, — Ливэйг нервно выдохнула. Сейчас она только злит оборотня. — Прости. После стольких лет войны тяжело… отойти. Особенно после того, как ты сожрал одну из моих лошадей, — не удержавшись, добавила она, желая пробудить у Архоя совесть. Чувства часто брали верх над здравым смыслом.       — Пока ты здесь, кто-нибудь может сожрать и ту, что ты только что упустила. Тебе лучше поторопиться.       «Какая заботливость», — подумала Йонсу и произнесла вслух:       — Тебе тут тоже лучше не задерживаться.       Архой приложил руку к груди и насмешливо поклонился, прощаясь с жительницей Хайленда. На его правой кисти не хватало двух пальцев. Йонсу, вся обратившись в слух, начала спускаться. Странно, что они разошлись так быстро и без лишних слов. Донельзя несуразный разговор… Что-то было не так. Йонсу совершенно не хотелось получить удар в спину. Твари Синааны способны на многое, но показать свой страх хотелось еще меньше. Шаг, второй, третий. Ливэйг облегченно выпрямилась: оборотень действительно отпускал ее. Может, перемирие все-таки было настоящим, как твердили в Анлосе? Может. Йонсу обернулась.       — Если пойдешь через Палаис-иссе, то знай, что там сейчас куча карриолов! — крикнула она. — И что перевалы занесло!       Архой, совершенно не утруждая себя красотой улыбки, скривился в знак благодарности. Глаза мужчины зазеленели пуще прежнего. Зрачки бегали, будто он следил за кем-то, но Йонсу, зная о его смешении сущностей, не придала этому значения. Она махнула ладонью на прощание. Едва ли оборотень понял столь «земной» жест, и Йонсу продолжила спускаться в долину. Ники она будет искать потом, взяв кого-нибудь с собой.       — Что у тебя в руке? — внезапно пролаял Архой.       Йонсу уже забыла о находке, но продолжала ее держать в пальцах. Вновь остановившись, она развернулась и подняла руку повыше, демонстрируя прядь волос волку.       — Тут был кто-то из наших, надо показа… — она замолчала, заметив, как вдруг вскинулся Архой, сбрасывая ухмылку с губ.       Его взгляд остекленел, застыв на жемчужном свечении, ноздри раздулись. Йонсу не успела среагировать: черная шерсть начала покрывать тело оборотня, начиная от кончиков пальцев и заканчивая лицом, удлинявшимся в оскаленную морду. Глаза вспыхнули, придавая зрачкам форму ромба. Громогласный вой, вырвавшись из измененной глотки, разнесся над склоном; руки, в венах которых забурлила проклятая кровь, удлинились, превратились в лапы; Архой прыгнул в ее сторону. Рефлекторно сделав шаг назад, Йонсу упала на спину, выставив руку. Воздух озарился ярко-зеленой вспышкой — Архой, завизжав, как собачонка, рухнул в сугроб. Йонсу покатилась со склона, успев заметить, что морда оборотня была обожжена до сухожилий. Хоть раз пригодилась ее проклятая сила…       Скатываясь, она попыталась затормозить и уперлась ступнями в нагребаемый в волну снег, но ее лишь обдало ледяной пылью. Испуганный визг сам собой рвался из горла; проскочив мимо первого дерева, Йонсу с облегчением перевела дух, избежав столкновения, но сразу же поняла, что начался лес. Сейчас врежется в ствол и все! Деревья пролетали мимо, трижды она задевала пни и ветви упавших сосен. Один раз облетевший куст оцарапал ей лицо. Последний раз взвизгнув, Йонсу чуть взлетела над маленьким бугром — и со всплеском упала в реку. Ледяная толща воды окутала ее, потянула вниз, но полуэльфийка, стряхнув оцепенение, в пару гребков достигла поверхности. Воду она не любила, но терпела… Мама, наверное, удивилась бы ее нелюбви, если бы была жива. Задержав дыхание, Йонсу поплыла по течению. Пальцы продолжали лихорадочно держать прядь волос.       Почему Архой так отреагировал на нее? Как на нечто знакомое… И о чем она думала, показывая находку оборотню!       Изредка Йонсу всплывала, ища глазами черную тень, но никого не было. После ее удара Архой нескоро оправится. Не спасет даже хваленая регенерация: на оборотнях раны заживали как на собаке, но после разъедающей все жидкости, называемой апейроном, организм никогда не оправится в полной мере. Как хорошо, что она подскользнулась и упала! Архой легко мог разодрать ее в клочья и был бы прав: сейчас на оборотня, тварь королевства, не подумает никто. О долгожданном перемирие болтали все. Что же Архой делал рядом с Анлосом? Может, искал того, чьи золотые пряди упали в снег?       Нужно было спешить в замок, тем более что мышцы начало предательски сводить от холода.       Выплыла она у самых ферм. Скот уже выпустили на пастбища, пастухи дремали, прислонившись к деревьям: в Анлос она проскользнула незаметно. Охраны тоже не было видно. Зачем она нужна, если все прекрасно? Дрожа, Йонсу сняла промокший плащ и жилет, кинув куда-то в кусты у ворот. Найдут. Сквер пустовал. В сапогах мерзко хлюпала вода. Подумав, что так она точно привлечет кучу внимания, Йонсу решила присесть, тем более что сил практически не осталось. Все они ушли на заплыв по холодной реке. Йонсу упала на первую попавшуюся скамейку.       Лучи солнца грели, высушивая одежду и волосы. Йонсу закрыла глаза, восстанавливая дыхание. Съездила на прогулку… Идиллия длилась недолго: к ней подошли.       Это была принцесса Мару Аустен — невысокая стройная женщина лет тридцати-тридцати пяти со спокойными губами и в ожерелье из рубинов им в тон. В ушах принцессы переливались кровавые серьги-гвоздики. Йонсу отметила, что в сочетании с золотистыми волосами украшения выглядят замечательно. Платье-футляр добавляло изыска. Любая девушка застеснялась бы своей внешности, стоя рядом с Мару Аустен — но не Йонсу, считающая, что красота Мару такая же искусственная, как сама принцесса. Будет ли Мару прекрасной в костюме конюха или уборщицы? Едва ли.       Мару посещала ее с завидным постоянством и потому заслужила львиную дозу презрения. В характере принцессы Йонсу успела разобраться от и до.       — Привет, — произнесла она на выдохе. Не хватало тратить силы на отдельные движения ради лживой проститутки. Для полноты образа Мару даже платили возможностью править в столице.       — Доброе утро, Йонс, — приветливо улыбнулась хайлендская принцесса. На ее щеках сразу образовывались ямочки. — Я искала… Что произошло? Почему ты сидишь в мокрой одежде?       Йонсу начала выжимать волосы, сердито думая, что делает это определенно не специально.       — В реку упала, — сказала она. Миловидное лицо Мару изобразило удивление. Она села рядом, очаровывая красными светлячками в глубинах глаз, и, склонив голову, спросила:       — А перед этим — на оборотня, который разорвал половину руки когтями?       Ничего, кроме удивления, в маске Мару Йонсу не прочитала.       — Ты такая сопереживающая, — с сарказмом высказала она комплимент. — Может, вызовешь мне лекаря?       — Тебе не нужен лекарь, ты самоисцеляешься, — отозвалась Мару Аустен. Она приподняла ее руку и осмотрела рану. — Где вы встретились? И кто… Что это? — пальцы принцессы коснулись найденной пряди. — Где ты их взяла?       — Я Архоя видела, — наконец просипела Йонсу и тихо чихнула.       — Я поняла, — отмахнулась Мару и встала. — Будь любезна, никому не говори об оборотне у ворот столицы, хорошо? Зачем нам паника? А это, — она снова со странным выражением лица взглянула на обгоревшие волосы, — я заберу с собой, покажу леди Астрее. Иди домой, отдохни и приведи себя в божеский вид. Зачем сидеть в мокрой одежде в сквере средь бела дня и позорить себя? Что подумают прохожие?       «А не все ли равно?» — подумала Йонсу, но спорить не стала. Еще один несуразный разговор.       Глашатай продолжал раздавать газеты с указом кронпринца.