15 число месяца Альдебарана, Кронпринц Михаэль Пауль Джулиан Аустен
Монумент, у которого преклонил голову Михаэль Аустен, возвышался над всеми остальными, как его посетитель — над империей Хайленд. Могилы и усыпанные прошлогодними листьями дорожки стали лучшими друзьями в то утро; настоящими кронпринц не мог похвастаться в любые дни. Изредка он неосознанно теребил кольцо из флюорита, то снимая его, то надевая обратно. Грани каменьев царапали кожу, на ней выступали крошечные капли цвета помутненного серебра; царапины заживали, стоило им появиться. Таков удел всех, чей портрет отмечен на гобелене фамильного древа Аустен: длинная жизнь и невозможность умереть без чужой помощи. Верберг — древний город. Эльфы построили свою столицу на берегу залива задолго до катастроф вампирского архипелага и герцогства русалок, до рождения самого Михаэля. Впрочем, что считать долгим сроком? Михаэль был старше половины городов Хайленда. Двенадцать тысяч лет тяжкой ношей висели над сердцем. Детство очернял великий шторм севера, утянувший деда, отца и мать на морское дно, юность — опека прабабушки-императрицы. Михаэль наблюдал, как разрастается империя, начинавшаяся с одного замка, и превращал независимые деревушки в великие города. Видел, как исчезают земли и расцветают войны, проводил в последний путь единственного сына, похоронил жену, кронпринцессу Аделайн, не вынесшую потери. Именно Михаэль настоял, чтобы пепел леди Аделайн Аустен развеяли над заливом ее родины — Вербергом. Годы сыграли злую шутку с традициями предков: стали забыты похоронные обряды, морские боги, сказания о вечных берегах превратились в миф. Теперь эльфы сжигали тела в кострах; они снесли храмы северного и южного океанов, чтобы возвести храм в честь правительницы империи. Изменилась и столица области — Михаэль видел это в окне кареты. Исказились очертания берегов, город отступил к востоку, словно прячась от ветра с моря, старые здания снесли, оставив пустырь на месте былого великолепия. Михаэль, разочаровавшись в новом облике города, не захотел гулять по улицам Верберга, и потому извозчик высадил кронпринца прямо у ворот царства мертвых, недалеко от входа которого стояла сапфировая стела. Она украсила земли эльфов десять с половиной тысяч лет назад. Сейчас руку кронпринца украшало новое обручальное кольцо, а гобелен в замке — новое лицо, лицо кронпринцессы Мару Лэй. Михаэль приказал отлить кольца из старого; кузнец вскоре погиб, а вместе с ним — и тайна. Любимая Аделайн заслуживала того, чтобы уважать память о ней, считал Михаэль. Он приезжал в Верберг каждый год, когда расцветала степь на юге, прикрываясь ложью о военных собраниях и проверках. Он приходил к монументу, чтобы почтить память жены, смахнуть листья и мох со старого сапфира. Памятник поменял цвет: высеченный из глубокого синего монолита, он выцвел до желтизны и потерял блеск. Время не щадит ничего. Зачарованные дворцы Хайленда стояли, не тронутые ни ветром, ни морозом, а самый дорогой памятник на свете был обречен на разрушение. Михаэль видел тонкие, еще неглубокие трещины, вызванные перепадом температур, солнечным светом, штормами. Таковы следы времени. Он осторожно, не страшась запачкать руки, скорее боясь причинить вред сапфировой стеле, снимал старую паутину, полную бабочек и мошек, соскабливал мох и лишайники, смахивал слой пыли и грязи. Никому нет дела до памятника почившей кронпринцессы, в том числе и тем, кто возглавлял город последние пять веков — семье Ленроев. Вербергской области никогда не везло. По меньшей мере двадцать восемь династий, периодически сменяясь, правили в эльфийской столице. Их прерывали войны, стихийные бедствия, болезни, отсутствие наследников. Предшествующий Ленроям род исчез по воле до смешного глупого случая — теневого безумия. Виновным в болезни признали Короля; Михаэль, с согласия императрицы, выбрал новую династию — двадцать восьмую. Ими стали Ленрои. Эрродан Ленрой был необычным губернатором. Он не верил ни в императрицу, ни в древних морских богов, ни в звезды. Иногда Михаэль задумывался, чего больше в Эрродане — жажды денег или жажды власти. Ленрой-старший был еще молод и потому ставил звон монет чрезвычайно высоко. Его дети, Селеста и Спэйси, переехавшие в столицу Хайленда, росли в роскоши — они не знали, что значила нужда, и потому относились к богатству равнодушно, особенно Спэйси. Откуда столько алчности в их отце, знал только властелин Синааны. — Я приказывал следить за памятником, — раздраженно произнес Михаэль, услышав шаги. Нарушить идиллию мог лишь один человек, и кронпринц вспоминал его только что. Эрродан Ленрой встал рядом — сухопарый, гибкий и стройный мужчина средних лет с мощными скулами и соболиными бровями. В болезненно бледной коже губернатора читались лиловые оттенки, пухлые губы не таили в себе ни грамма алого. Примесь эльфийской фиолетовой крови всегда брала вверх. Эрродан Ленрой не мог похвастаться чистотой крови, и, несмотря на то, что формально он все же считался эльфом, большинство причисляло Эрродана к людям. Иначе бы императрица никогда не разрешила отдать город под его покровительство. Ее ненависть к коренным жителям Верберга поражала. — Добрый день, кронпринц, — ответствовал Ленрой-старший. — Что я могу сделать с солнечным светом и временем? — Ты можешь сделать что-то со мхом и грязью, — парировал Михаэль, продолжая крутить кольцо в неживых пальцах. Это место всегда выводило его из привычного равновесия. Спокойствие, с которым Михаэль жил последние тысячи лет, испарялось каждый раз при посещении Верберга. — Завтра же отдам приказ. — Сегодня. — Разумеется, — согласился Эрродан и поднял глаза к небу. — Собирается дождь, Ваше высочество. Давайте поспешим во дворец. — Дождь, — не выдержав, съязвил Михаэль, отпустив тот факт, что он должен всегда оставаться хладнокровным и сосредоточенным. — Что мне сделает дождь. Серебристая кровь — не только гарант вечной жизни и исцеления. Серебристая кровь — возможность управлять миром вокруг. Большинство жителей Мосант слабы, тех, кто отмечен силами звезд, единицы. Дети императорской фамилии неизбежно рождались с дарами, однако цвет их крови содержал больший соблазн. Чем чище она была, тем сильнее оказывались способности: дед Михаэля превращал воду в огонь, разрывал горы в клочья и управлял смерчами, грозами, читал мысли и обладал даром внушения; отец управлял всеми стихиями, но более скромно, а живые существа не подчинялись ему вовсе. Михаэлю и его детям достались жалкие остатки былого величия. Одна из многих причин презрения императрицы к собственным потомкам. — Не все обладают подлинным могуществом, как вы, Ваше высоество. Я промокну до нитки, возможно, простужусь. Возможно даже, умру. Мой сын — пока не подходящая кандидатура для правления Вербергом. Прошу вас, пройдемте, если не хотите вызвать восстание в городе сменой власти, — казалось, собственный сын не был любим Ленроем, но Михаэль знал, что о родных детях губернатор Верберга печется чуть меньше денег. — Нам нет дела до ваших жертв, — процедил Михаэль в ответ и пошел в сторону ворот. Правнук правительницы Хайленда злился сам на себя. Старая рана кровоточила каждый раз, когда глаза встречались с сияющим сапфировым монументом. Вечная жизнь — жесточайшее из наказаний, даже если такая жизнь украшена властью и исполнением любой прихоти. Память хранила каждого человека, в прошлом дорогого сердцу, и, как ни силься, время неизбежно стирало большинство из них. Навсегда в душе оставались единицы. Михаэль не мог похвалиться большим списком терзаний сердца; теперь же в нем, как заноза, сидела память только об этой женщине, жившей невозможно давно. Михаэль и Аделайн начинали супружество с ненависти и долга — теперь кронпринц империи приходил на могилу первой жены каждый год с незабвенным букетом нарциссов. В такие дни забывалось даже презрение к цветам: Михаэль собственноручно собирал их в пути, памятуя о нелюбви умершей жены к бездушным покупным подаркам. Он предпочитал оставлять путешествия на кладбище эльфийской столицы в тайне — ведь никому не стоило знать, что скрывается в почерневших от горя глазах. Мать Михаэля передала сыну всего лишь янтарные — жизнь сама поменяла цвет на более подходящий к ее смыслу. Кронпринц женат снова, и следует сохранять иллюзию брака, который на самом деле являлся лишь договором. Мару обещала не занимать сердце, навсегда отданное Аделайн; он же обещал хранить жизнь и благополучие бедной женщины. Их брак поддерживал мир в Хайленде последние девятнадцать лет. Правительница не могла быть недовольна этим, хотя Михаэль прекрасно знал, что супруга раздражает венценосную родственницу. Он был лишь рад этому обстоятельству. По сравнению с его ненавистью к императрице меркла даже ненависть с Королю. Чувство брало начало из оборванного детства. Дождь застал Михаэля на полпути к высокой каменной арке, увитой лозами, — входа на кладбище. Северный ветер принес морось. Капли воды кололи кожу ледяными кристаллами, словно желая пробудить от тоски. Приближалась зима, и кронпринц империи не мог не придавать этому значения. Наступившие холода значили, что Король готовит переходы для армии. Так было всегда. Всегда. Война началась с рождением нынешнего кронпринца и не желала прекращаться до сих пор, подобно его жизни. Не обращая внимания на морось, Михаэль Аустен наконец достиг арки. Увиденное заставило сжать кулаки. Его карета исчезла, вместо нее в стороне красовался эльфийский дилижанс из темного дуба. Дилижанс медленно подъезжал ко входу на кладбище. Клокоча от ярости, Михаэль повернулся к губернатору, идущему за ним. — Я просто хотел с вами поговорить, — заявил Эрродан, не дав сказать и слова. — Нарушив мой приказ? — плюнул Михаэль. — Я приказывал кучеру оставаться у ворот! Злость, кипевшая внутри, чуть утихла. Что это он? Откуда силы на подобные всплески эмоций? Душа Михаэля настолько усохла за прожитые года, что любое ее «оживление» казалось чудом. «Сапфиры…» — подумал Михаэль, имея в виду вовсе не камни. Ему необходимо успокоиться, чтобы мыслить здраво. В конце концов, в сложившейся ситуации любая ошибка — проигрыш. — О чем поговорить? Гладкое лицо Ленроя-старшего озарилось улыбкой. Отвратительная привычка всех губернаторов Хайленда — улыбаться, словно улыбка может скрыть истинное лицо. Михаэль видел насквозь всех. Лживые, себялюбивые, корыстные дельцы. Нравственные люди и эльфы редко рвутся к власти. До настоящего времени дожил только лорд Санурите, давний знакомый Михаэля, называвший себя другом. Лорд, как и его сестра, настоятельница храма при Каалем-сум, действительно боролись во благо народа ради удовольствия души. Михаэль не понимал их. С остальными губернаторами в стократ проще: остальные ценят деньги и власть, которые дать легче, чем процветание, благоденствие и счастье. В счастье верят только дети и мечтатели. Сейчас кронпринц отчетливо видел корысть за приторно-сладким тоном Ленроя-старшего. — Как дела у Сель? — У Селесты все прекрасно, — сдержанно ответил Михаэль. — Она полностью счастлива. — В Анлосе умеют внушить чувство счастья, — все с той же улыбкой заметил Эрродан. Для человека, прожившего всего сорок два года, Ленрой-старший был удивительно циничен. Михаэлю ли его осуждать? Юность, прожитая в столице, открыла все грехи мира, и он стал циничен. Цинизм сменился жаждой видеть прекрасные стороны Мосант, уже неприкрытой. И, наконец, бесплодные душевные порывы вызвали безразличие. Немногие могли понять муки бессмертной жизни. Эрродан Ленрой — не из их числа. — Жизнь в Анлосе — милосердие, — произнес Михаэль. — Ты отослал мою карету, чтобы поговорить о дочери? Эрродан жестом приказал дилижансу остановиться около Михаэля. — Проходите, Ваше высочество. Он молча прошел вовнутрь. В дилижансе, скрывающем вид на кладбище, дышалось намного легче. Михаэль сел на обитое кожей сидение, откинулся на спинку. Следом за принцем залез Ленрой, отряхивая мундир от капель дождя. — Завидую вашей способности не мокнуть, — со смехом сказал он, присаживаясь напротив Михаэля. Кронпринц спокойно скользнул взглядом по фальшивым наградам. Эрродан Ленрой никогда не участвовал в войне и повесил на себя ордена ради красоты. Ордена Михаэля пылились в Анлосе; императрица, поняв, что правнук равнодушен к поощрениям, перестала награждать ими того, кто не нуждался в чужом одобрении. — Я сам этого достиг. — Да? — удивился Эрродан, постучав по крыше. Дилижанс тронулся. — Думал, особенность вызвана происхождением. — Нет, — отрезал Михаэль. — Происхождение не дает ничего, кроме вечной жизни и предрасположенностей. Я всего добился сам. — Ваша дочь, принцесса Сэрайз, наверное, чрезвычайно одарена. С такими… родителями. Тусклые глаза Михаэля вновь налились гневом. Дочь — тема, которую дерзили затрагивать немногие. — Сэрайз нечего брать от матери, кроме красоты, — процедил он. — Ходили слухи, что она из детей луны. — Любите слухи, лорд Эрродан? — Слухи — прекрасный способ устранять конкурентов. — Слухи легко могут устранить и тебя, не забывай. Достаточно одного слова, и губернатором ты уже не будешь. Как и владельцем рудников. Вполне можешь стать очередным обгоревшим трупом в подвале Анлоса. Не играй против императорской семьи, это плохо кончится для всех Ленроев. Даже против Мару. Спокойно чеканя неприкрытую угрозу, Михаэль смотрел в окно, глядя, как морское побережье и луга сменяются лесами. Начинали появляться дома, спрятанные среди стволов вековых деревьев. Свет моргал из-за ветвей, раздражая еще больше. Кронпринц едва сдерживал себя. Как металл накапливает жар, он накапливал обиды и злость, готовясь выплеснуть их в самый неожиданный момент. — У меня и в мыслях не было идти против вас или леди Мару, милорд. — Не лги. Все написано на твоем лице. Ты не первый, кто хочет нас свергнуть. Поверь — этого никогда не произойдет. Настоящая жизнь в империи никогда не была столь радужной, какой казалась жителям. Тщательно запудривая мозги обычным смертным, помощники правительницы, в числе которых был и Михаэль, скрывали правду. Анлос — не апогей утопии. Буквально каждую неделю сходила с ума очередная прозревшая душа — таких было необходимо убирать. Вечные стычки, противостояния между народами давно заслужили почетное место в списке бед. Области, особенно автономные, пытались вырваться из-под контроля. Так было всегда, но теперь падение шло по наклонной. Михаэль держал ситуацию под контролем и чувствовал, что конец близок. Конец — неизменный спутник начала. Кронпринц жаждал его. — Селеста писала мне, — неуверенно начал Эрродан, — что вы с ней… вы с ней, господин. Я рад. Михаэль презрительно выгнул бровь. Как и у прабабки, брови наследного принца были черны, что резко контрастировало с бледными, призрачными волосами и такой же кожей, не желавшей загорать. — Да, — согласился он с молчаливым вопросом. — И? — Надеюсь, я все-таки могу рассчитывать на что-то большее? Михаэль сцепил руки на груди. Злость охладела настолько, что сохранять самообладание стало совсем не сложно. — Твоя наглость поразительна, Эрродан. Только что ты угрожал мне распространением слухов. На что ты теперь можешь рассчитывать? — Я угрожал не Вам, милорд. Я продолжаю надеяться, что свадьба между нашими домами еще вполне возможна. — Нет, — в очередной раз отрезал Михаэль. — Мой брак с Мару останется действительным навсегда… пока кто-то из нас не умрет. Селесте и тебе следует радоваться тому, что есть. Не каждая может похвастаться связью со мной, и не каждый — такими отношениями. Забудь об этом слове, иначе окончательно испортишь их. Авторитарность. Никакие договоры, компромиссы не спасут Хайленд. Стоит дать слабину — губернаторы заклюют Анлос за считанные годы. Не нужно далеко ходить за примерами: город народа майомингов шесть тысяч лет пытался выйти из-под контроля. И вынужденные компромиссы уже не спасали. Ленрой, поджав губы, нерешительно задал следующий вопрос: — Как Спэйси? Не доставляет хлопот? — Нет. — Я подумал, что ваша дочь и мой сын… Леди Мару в письме сообщила, что не против такого союза. — Спэйси тоже вполне счастлив сейчас, в отличие от их отца, который, по всей видимости, не понимает, что его дети — наши заложники, и потому погоня за властью — чревата. В дилижансе повисло долгожданное молчание. Михаэль ненавидел пустые разговоры, особенно если они касались дочери. За окном же начинался центр столицы эльфийской нации: дома, оплетая стволы, росли вверх вместе с деревьями, по улицам бегали жители, спасавшиеся от надвигавшегося шторма. Большинство зданий скрывались в ветвях и листве, древесине и тенях. Единственным зданием, открытым взгляду, был новый дворец Верберга, в котором проживали Ленрои. Ветер трепал зелено-золотые флаги. В подобных цветах была отделана вся лицевая часть здания. Дворец, стоявший на лужайке, окружал сад. Красота и убранство центра Верберга не произвели на Михаэля никакого впечатления, он не понимал красоту. Дилижанс остановился у самых ступеней. К нему немедленно побежали эльфы. — Потребуется твой кабинет для разговора, — сказал Михаэль. — Конфиденциального. Я приехал не для того, чтобы сидеть на могиле Аделайн. О чем мы будем говорить — не должен узнать никто. Не заставляй меня обвинять в измене Спэйси или Селесту — именно это случится, если поползут твои любимые слухи, — спокойно продолжал он и добавил: — К ночи я должен быть в Анлосе, позаботься о карете. Ленрой-старший едва заметно кивнул, видимо, думая о чем-то своем, и только потом произнес: — Сделаю, Ваше высочество. Кажется, в этот раз Эрродана Ленроя удалось приструнить. С удовольствием констатировав это, Михаэль отдал себя в руки набежавшей прислуги. Ему выдали новый костюм, досадуя, что старый испорчен дорожной пылью и грязью, подали горячий напиток, и, пока Михаэль пробовал его, почистили ботинки. Принц Хайленда настолько привык к подобному вниманию, что не придал ему никакого значения. Мысленно он напоминал себе основные моменты будущего разговора. О чем-то стоит умолчать, о чем-то — рассказать. Проблема слишком серьезна, чтобы решить ее расслаблено. Судьба империи висит на волоске. Это… это шанс. Спустя десять-пятнадцать минут Михаэль Аустен и Эрродан Ленрой уже сидели в кабинете, заперев дверь и закрыв окна. Впрочем, Михаэль, жизнь которого заставила предполагать врага в каждом разумном существ, не доверял столь примитивным способам защиты тайн. Он с ощутимым трудом соткал заклятие тишины. Теперь их никто не мог подслушать. Сев за стул губернатора и положив ноги на стол, Михаэль огляделся. Кабинет был заставлен от и до: мебель из таурской древесины занимала всю комнату, оставляя малое количество свободного места. На стене висела фотография семьи Ленроев. Поморщившись, Михаэль осмотрел заваленный безделушками и редкими бумагами стол и, наконец, негромко произнес: — Никаких новостей о Синаане, как понимаю, не появилось. Или я ошибаюсь? Сядь, Эрродан. Что ты не как дома? Ленрой-старший чинно, сохраняя самообладание, примостился на стуле, предназначенном для гостей. Аустен специально занял его место. Пусть знает свое. Ленрои — всего лишь пешки в игре. Двойной игре. Тройной. — На самом деле есть, — нехотя признал Эрродан, точно провинившийся мальчишка. — Серая леди была здесь неделю назад. — Снова в грозу? Ленрой кивнул. — Мы не смогли ее поймать. — Я бы удивился, если бы поймали, — произнес Михаэль с ядом. — Больше никого не видели? — Нет, лорд. Кронпринц с облегчением перевел дух. «Да» стало бы самой страшной новостью за последнее время. «Да» — начало самого страшного витка войны, если правдивы слухи о последней пассии Короля. — Что-то еще? — Как вы приказывали, господин, мы проверяли каждый корабль, заходивший в порт, — осторожно отвечал Эрродан, и Михаэль видел, что тот пока ничего не умалчивает. Кажется, спесь Ленроя удалось сбить. — В одном из них, мёрландском, оказались адепты Тринадцатой звезды. — Где они сейчас? — Убиты, — коротко ответил Эрродан, явно не желая об этом говорить, но продолжить ему пришлось: — Начали готовить взрыв в порту, их пришлось убрать быстро. Никаких писем, никаких знаков. Никаких зацепок, кроме… кроме Мёрланда. Мёрланд находится на границе, милорд, они могли переметнуться к Нему. Я не верю в мир, он больше напоминает перемирие. Михаэль сказал лишь одно слово: — Дальше. — Это все, принц. — Неужели? — переспросил тот с издевкой. — Ты о чем-то забыл, Эрродан, лучше исправься. Однако Ленрой упрямо молчал. Михаэль не стал давить на него. Самое важное уже прозвучало, осталась какая-то сущая мелочь. Конечно, Михаэль мог ошибаться. Он всегда понимал, что не застрахован от ошибок, в отличие от императрицы. Ее страховкой был сам Хайленд. — Ладно, — наконец сказал Михаэль, заметив, что опаздывает. Ему обязательно нужно оказаться в Анлосе до захода солнца. — Теперь о моем деле. Армия, Ленрой, мне нужна армия. Проводи подготовку, мобилизацию и жди моих распоряжений. Зима подошла слишком близко к нашей столице. — Думаете, будет война? — Определенно, — Михаэль встал. — Перевалы замело, корабли исчезают все чаще, шпионы заполонили империю. Императрица пока не знает, ее Десница тоже. Пусть лучше не узнают вообще, проводи мобилизацию в тайне. Ожидание нападения хуже самого нападения, — он усмехнулся. — Скорее всего, нападут на города-близнецы. Как всегда. На этом все. Фей отправлять только мне, без болтовни, Эрродан, помни, что я могу сделать с тобой, чужими руками или собственными… С этими словами Михаэль взмахнул рукой; в воздухе сплелся ярчайший голубой луч и ударил в деревянные настольные часы. Те разрезало на две половинки — края задымились. Ленрой молча смотрел на них, чуть побледнев. Михаэль нечасто показывал свою силу. Лунный свет — страшный дар. Он не имел ничего общего с веселыми солнечными лучиками, он питался страхом и скорбью, хотя это всего лишь одна сторона медали, та, которую кронпринц Хайленда изучил слишком хорошо. — Мобилизировать всех, — добавил Михаэль. — Всех, кто может держать оружие, женщин тоже, не будем изменять эльфийским традициям. Аделайн фехтовала лучше меня самого, — произнес Михаэль задумчиво. — Даю тебе три дня на отчет. Помни — никакой болтовни, иначе Вербергу понадобится новая династия. Двадцать девятая.***
Михаэль Аустен прибыл в столицу с заходом солнца, когда началась смена караула. Дилижанс подвез его прямо к внутреннему дворцу, чтобы скрыть от глаз простых жителей и не заставлять правнука правительницы ходить по городу. Внешний Анлос давно стал настолько отвратителен Михаэлю, что он старался не появляться на улицах без нужды. Иногда Михаэль с некоторой тоской вспоминал Каалем-сум, в котором прожил так долго вместе с Аделайн; потом вспоминал про обещание, что дал ей и себе. Обещание давало силы на борьбу, но иссушало для полноценной жизни. Он прожигал свою жизнь в бесконечных праздниках Анлоса, оргиях и вечеринках, пьянках, наркотиках и алкоголе, чтобы не сойти с ума. Каждый вечер, посвятив день империи, он возвращался к Селесте Ленрой, юной, живой, полной энергии. Селеста, ее брат, Спэйси, и Ригель — вот кто руководил весельем в Анлосе, за что Михаэль был им благодарен. Не будь их, он бы окончательно задохнулся в лавандовом воздухе столицы. Однако при все этом Михаэль не забывал и о других обязанностях. Коротко поблагодарив прислугу, принц Хайленда поспешил во внутренний замок, на шестой этаж центральной башни. Шестой был полностью отдан ему и семье наследного принца: Мару и Сэрайз Аустен. Позолота и яркий свет — неизменный спутник столицы — ударили Михаэлю в лицо. Он привык. Лестница упрямо вела вверх по ковровой дорожке, ступень за ступенью, пролет за пролетом. Откуда-то доносилась музыка, пение, веселье. Сейчас оно не интересовало Михаэля — закат сменялся ночью, времени оставалось совсем мало. Он миновал последний пролет и оказался в заполненном статуями и картинами коридоре, в котором стояла тишина. Сюда не заходили без разрешения. Тайны следовало оберегать, особенно те, от которых зависила сохранность семьи. Жизнь семьи. Из коридора выходили всего две двери. Проем справа — вход в апартаменты принцессы Хайленда Сэрайз, и сейчас он был заперт. Михаэль дернул за круглую бронзовую ручку пару раз и подошел ко второй двери. За дверью слева находились покои главной супружеской пары империи. — Где Сэрайз? — крикнул Михаэль, врываясь в апартаменты и отшвыривая пиджак на ближайший пуфик. Жена сидела перед зеркалом, столик пред которым был уставлен склянками, флаконами и прочими милыми женскому сердцу вещами. Она распускала волосы. Локоны Мару каждый день заплетались ею в строгие, но милые прически. Мару явно готовилась ко сну: на ней был лишь пеньюар в столь привычной Михаэлю красной гамме. Тень соблазнительно спускалась к талии по открытой спине. — Гуляет в саду, — ответила Мару. — Не волнуйся, я успокоила ее своими запасами. Сэрайз не голодна. Тревога Михаэля ушла. Расслабившись от услышанного, он скинул обувь и устало упал на двуспальную кровать, стоящую посередине комнаты. Та отозвалась негромким скрипом. Михаэль блаженно прикрыл глаза. Сочетание тусклого света лампы, свежих тонких запахов и мягкой перины мгновенно убаюкало его. — Одетым, — раздался недовольный голос Мару. — Слухи появились, — сказал в пространство, не обращая внимание на замечание, Михаэль. — Скоро об этом узнают все. — Нет. Никто не узнал обо мне, не узнают и о Сэрайз. Есть другие причины для беспокойства. Сегодня произошло нечто крайне неприятное. Странные нотки промелькнули в голосе жены, и Михаэль, услышав их, приподнялся. Мару… волнуется? Или ему кажется? — Что случилось? Мару неловким движением вытащила из ящика стола нечто золотое и светящееся. Сначала ему показалось, что на ладони покоится солнечный луч; приглядевшись, Михаэль понял свою ошибку. — Волосы? — Йонсу Ливэйг нашла их у перевала. Мике́, — голос жены все же дрогнул, — что будет, если она узнает? — Ничего хорошего, — кронпринц не испытывал желания касаться находки и смотрел на волосы издалека. Их владелицу он видел не раз. Проблемы объединяют: империя и королевство из кожи вон лезли, чтобы маленькая тайна не расшатала основы мироздания. О ней знали немногие, Клинки Синааны да главная супружеская пара Хайленда. О другой, более серьезной, но близкой, вовсе знал он, императрица с Королем и, до недавнего времени, Йонсу Ливэйг. — Она пойдет на Синаану и разрушит все. — Это вряд ли, — Михаэль зевнул. — Это вряд ли… От кого бы ей узнать? Лучше расскажи о Йонсу. Ты видела ее сегодня, я прав? Как она? — Я говорю о ней, Мике́! — повысила голос Мару. — Если Йонсу узнает, что произошло, то пойдет к Королю. Боюсь представить, что будет со всеми нами. В прошлый раз их ссоры стоили нам города! — Не понимаю твоих волнений. Ты слышала в ее мыслях что-то такое, что должно заставить нас задуматься? Она кого-то или что-то вспомнила? Мару посмотрела на него через отражение в зеркале. В глубине души она была ревнивей даже собственного мужа. — Как бы тебе ни хотелось, Мике́, — ответила Мару, — но о тебе она не думает. Она столько лет была капитаном гвардии… Могу собой гордиться. Я стерла все. Она не помнит ни Короля, ни тебя, ни половины миссий. Но это не имеет смысла. Достаточно одного повода, чтобы воспоминания вернулись. Одного! И они возвращаются, Мике́! Я хожу к лекарям, которые ею занимаются. Это ребячество ни к чему не приведет. Йонсу вспомнит, пойдет на Синаану и случайно разрушит все, что строили годами и оберегали. Вот к чему мы приближаемся, Мике́, пока ты развлекаешься с бабами. Лучше бы попросил Короля заняться ее памятью: тебя он слушает. А я не всесильное божество! Мару гневно выдохнула и начала заплетать волосы в косу. Глаза ее сверкали от гнева. — Бог ты мой, — протянул Михаэль. — Откуда в вас столько злости, леди? Почему вас так заботит судьба империи? Некого будет кусать? — он, не выдержав, улыбнулся. — Ты прав… но только отчасти. — Пусть, — он не стал спорить. — Никому не показывай прядь. Спрячь подальше, а лучше уничтожь. — Не в этой комнате, — заметила Мару, убирая находку в стол. — Сила навредит и тебе. Мике́… Знать бы, что Ливэйг видела. Это бы нам помогло. Императрица специально выбрала меня: я стираю воспоминания, не читая их. Уверена, это связано с Королем. Как ты думаешь? — Влюбилась в него, наверное, — не без зависти предположил Михаэль. Да уж, владыка Синааны — само очарование, трудно устоять. Кронпринц без раздумий мог назвать с десяток жертв любвеобильности Короля. — Ливэйг? Овдовев, она всем отказывала. Дело в другом… — Отказывала, — повторил кронпринц. — Повезет кому-то добиться ее спустя столько лет… — Я помню, как ты относишься к ней, — заметила супруга. — И как? — хмыкнул тот. — Как самый обыкновенный бабник, но я уже свыклась. Михаэль хмыкнул. — Что? — мгновенно отреагировала Мару. — Это выражение лица мне не нравится. Ты к ней не подойдешь. Подумай о дочери, что с ней станет, если ситуация получит публичную огласку? Твои интрижки с прислугой скрыть легче, чем с кем-то из города. Если не можешь сдерживать свои инстинкты, то удовлетворяй их с теми, кого я не ненавижу. — Нет, я думаю о другом, — отмахнулся Михаэль. — Хотя твоя идея мне понравилась, спасибо. — Какая? — перебила Мару. — Я ничего не предлагала. — Перспективы дня, когда Йонсу вспомнит прошлое, возбуждают. Представь, что начнется. Я в восхищении заранее. Превосходное время, чтобы провернуть какую-нибудь махинацию… Не знаю, может, пустынникам подарить независимость? Они мне так надоели. На самом деле Михаэль думал о другом. Война и бешенство Йонсу — превосходная ширма, за которой можно исполнить свою давнюю мечту. Мару ее не понимала; эту мечту никто не понимал. Но никто и не жил так, как он. — Ты ненавидишь хаос. Про какую идею шла речь? — Мару, милая, больше хаоса я ненавижу только тех, из-за кого всю жизнь ношу титул. Он знал, в чем признаться: Мару переключилась на новую тему, забыв об оговорке. — Не понимаю, почему ты к этому так относишься. Сколько можно сделать, будучи кронпринцем! Это власть, влияние, роскошное положение в обществе. Многие мечтают о такой жизни. Большинство! — Я не «многие» и не «большинство». Влияние, власть сами по себе меня не волнуют. К тому же, Мару, ты, как многие и большинство, забываешь, что к правам прилагаются обязанности. — Не настолько они ужасны, Мике́. Мару Аустен повернулась обратно к зеркалу и, как ни в чем не бывало, продолжила распускать волосы, изредка вытаскивая шпильки. Светлые волнистые волосы достигали лопаток и чуть прикрывали их. Осанке Мару могла позавидовать любая королева. Михаэль не в первый раз загордился, что именно эта женщина стоит рядом с ним на всех официальных встречах. Остальные мужчины могли только завидовать — еще один пункт в их копилку причин. Однако как ни вспомнить собственные сказанные в юности слова: «В женщине главное — мозги. Красота ее тебе понадобится только утром для мужского долга, а разговаривать придется каждый день». В здравомыслии Мару превосходила большинство, Михаэль ценил это больше ее внешности. Не догадываясь, о чем он думает, Мару спокойно рассуждала: — Ты слишком много работаешь. Можно раздавать приказы и давать поручения заместителям, если забыл. Они не такие идиоты, какими ты их считаешь. Возьми выходной для разнообразия и проведи его с дочерью. Про себя я уже не говорю. Ты, наверное, забыл, что Мару Аустен твоя жена. Но я понимаю: зачем тратить время на приличия, если можно просто зажать служанку в углу? Наверное, любой мужчина в Мосант обозвал бы Михаэля дураком. Он ни капли не любил эту женщину, считавшуюся первой красавицей Хайленда — после императрицы, разумеется. Он не любил ее как женщину, но считал другом и соратником. Мару облегчала ему муки несколько тысяч лет. Она получала взамен столько власти, что любое проявление недовольства в свой адрес Михаэль бы не стерпел. Мару не позволяла себе лишнего. Он не смог бы представить рядом с собой никакую женщину из ныне живущих. — Что значит пара часов по сравнению с двумя декадами брака? — философски бросил кронпринц в потолок. — Пара часов, десятки поцелуев, сотня вздохов… — Я не люблю их, ты знаешь это, — уже серьезно сказал Михаэль. Мару промолчала. Она, наконец, закончила подготовку ко сну и, поднявшись, выключила лампу, оставив лишь ночник. Спальню охватила полутьма. Полутьма? Тело Михаэля светилось изнутри серебром, тело Мару — багрянцем. Только сейчас, глядя на ее расслабленное тело, Михаэль понял, насколько устал. Дернув за воротник рубашки, он стянул ее и бросил на стул. В спальне было ужасно душно и жарко. Мару легла рядом. Вторая супруга кронпринца империи не чувствовала ни тепла, ни холода. Рядом с ней он, в свою очередь, ощущал только последнее. — Обычно ты ночуешь в другой спальне, — счел нужным заметить Михаэль. Он ощутил прикосновение губ к щеке. — Ты знаешь, почему я пришла. В ночном полумраке глаза Мару светились рубиновыми искрами. На самом деле они были голубо-зелеными, как теплое южное море. Михаэль уловил нотки сирени в воздухе и чуть улыбнулся. — Я тоже ждал. К вам невольно привязываешься. — Но только по этой причине, — отозвалась Мару. Нет, он нисколько ее не любил, но, тем не менее, протянул руку навстречу острым клыкам вампирессы. Вампиры не могут существовать без крови; его, серебристая, была самой ценной. Она поддерживала Мару по меньшей мере пять тысяч лет. Теперь кровь поддерживала и Сэрайз. Михаэль поморщился, когда ледяные клыки коснулись кожи, и прикрыл угольно-черные глаза. Острая боль быстро сменилась наслаждением — кронпринц не собирался показывать, насколько сильным. Ни к кому не следует привязываться — эту истину он считал неоспоримой и вечной. И, тем не менее, подался вперед, когда клыки прокусили вену. Ведь наслаждение прогоняет мысли, от которых некуда деться.