Эклектика

3 007 год от сотворения мира, Йонсу В. Ливэйг

      Города, поселки, реки, поля, озера проносились мимо расплывчатым ярким пятном, и только океан оставался нетронутым скоростью. Йонсу, развалившись на автомобильном кресле, считала острова. Она высунула ноги из окна и ловила переплетения ветра кончиками пальцев; иногда Йонсу переводила взгляд на дорогу впереди. Горы Синааны стеной прятали второй дом Йонсу Ливэйг и ее отца. Трехэтажный особняк о девяти комнат остался в Зачарованных садах, около озера, на самом краю мегаполиса королевства. Целые сутки семья Ливэйг мчалась на машине на запад, изредка останавливаясь в трактирах и гостиницах, где неизбежно тратилось пару сотен вистов или несколько флаконов светлых душ. Ливэйг давно стали своими в королевстве. Никого не смущал их внешний вид, да и сама Йонсу совершенно не пугалась разноцветной кожи местных жителей, их крыльев, когтей, зубов и странных глаз — кого чем наградил бог. Добрая душа, считали Ливэйги, важнее внешнего вида, а отец, смеясь, добавлял, что особо он ценит кошельки и товары здешних жителей. На заднем сидении кабриолета покоились свертки с подарками из Темной стороны Мосант. Контрабанда. Никто не осмелится остановить автомобиль сэра Ливэйга.       Один из самых успешных, влиятельных торговцев современности — вот кто отец Йонсу. Безродный эльф бросил столицу своего народа и отправился на восток, в вассальное королевство Аланда, родину русалок, сирен и прочих морских жителей. Конечно, он не мог жить в городах водного царства и потому остался на берегу, где начал свое дело, организовав пункт обмена между аландцами и вербергцами. Природная хватка, изворотливость сделали свое дело: через год отец отстроил дом на берегу залива.       Аланда — удивительное королевство. Большая его часть была скрыта в недрах залива, недоступная прочим народам, открытыми для чужеземцев оставались только башни, редкие крыши домов да верхние улицы, в которых можно было передвигаться по пояс в воде. Почившая мать нынешнего кронпринца родилась в бездне, и выход на сушу стоил ей свободы. Она, пойманная будущим супругом, никогда более не вернулась домой; похожая судьба ждала мать Йонсу, но, в отличие от усопшей принцессы, леди Ливэйг была, наверное, рада этому. Сирена и эльф счастливо жили на берегу залива, путешествовали по островам и материкам, городам и деревням. Русалки — вечные пленницы океана, сиренам же был отдан дар менять свое тело по желанию. Мать Йонсу, оказавшись на суше, не возвращалась в Аланду. Изредка ей приходилось погружаться в воду, чтобы сохранить жизнь, но какой ничтожно малой казалась цена за любовь и семью! Йонсу плохо помнила мать. Та умерла вторыми родами, когда дочери было шесть-семь лет. Лекари только разводили руками: что стоило ожидать от межвидового союза? Супруги могли гордиться, что первая дочь родилась здоровой. Младший брат, в отличие от нее, не дышал и минуты.       Йонсу помнила колыбельные, сказки, руки, плетущие ей косички и купающие по утрам. Видела многочисленные фотографии и безумно скучала. Единственное, что мама передала ей — фамилию, отец, понимая, что эльфийское прошлое может сильно помешать карьере, тоже принял ее. Другие женщины появлялись и исчезали, не выдержав дикого темпа жизни. В один день Йонсу с отцом отдыхали на пляже, во второй — уже мчались навстречу метели у северных гор. Путешествия начинались спонтанно и без раздумий. Йонсу с трудом могла вспомнить моменты, которые они проводили в особняке на берегу Аланды. Она отмечала дни рождения в гостиницах, на папиной яхте, иногда в самолетах, машинах и совершенно не жаловалась на это. Друзей и свою комнату Йонсу продала за острые ощущения и прекраснейшие пейзажи, неизвестность будущего и новые знакомства. Ливэйг склонялась в реверансе перед Темным королем, билась — разумеется, в шутку! — с Хрустальным клинком Синааны, однажды посетила смертные планеты за Гранью. Могла ли другая тринадцатилетняя девушка похвастаться подобным? Отец мог купить все, что пожелала Йонсу: книги, альбомы, платья, украшения, экзотических животных. Например, в бассейне синаанского особняка жил настоящий водный дракон, которого Ливэйг часто брали с собой на яхту. Залив теней, Срединное море, Залив призрачной луны — семья изучила королевство лучше Империи. Отец не скрывал, что восточные земли ему нравятся больше западных. Йонсу тоже: в Синаане развитие шло вперед, в то время как Хайленд топтался на месте, не желая принимать открытия. В королевстве можно было погулять меж высотных зданий, взяв у отца машину, познать скорость на широких улицах мегаполисов, вдоволь потанцевать, купить вещи, которые в империи запрещались. Два минуса могла назвать Йонсу: вечный сумрак и пугающее поклонение Королю. Конечно, ни у кого бы язык не повернулся назвать властелина Синааны страшным, но обожествление — это, считала девушка, чересчур. Два минуса — и Синаана отталкивала только из-за них.       В последние года Ливэйг все реже возвращались на территорию империи. Они бы, наверное, окончательно переехали в Синаану, если бы не письмо, подписанное самой правительницей западных земель. Отец был очень удивлен, узнав, что ему пожалован титул лорда. Лорды входили в совет при кронпринце и могли влиять на политику — теоретически. Один друг семьи, входящий в совет, говорил, что кронпринц Михаэль Аустен не слушает никого. Это, однако, не смущало будущего лорда.       — Первый эльф в совете, — хвастался отец. — Все благодаря твоей маме!       Ливэйг спешили на торжественный вечер, бал, назначенный в их честь. Именно на нем отдадут почетную грамоту и перстень, пропускающий во дворец. Отец грезил о внимании императрицы; Йонсу мечтала о самом бале. Сколько лордов, сэров, графов, леди, принцев и принцесс на нем будет! Можно похвастаться новым платьем из таурских нитей, тем самым, пошитым в трех городах востока.       Однако не только отец получил письмо. В кармане девушке лежал конверт, адресованный ей.       — Йонс, убери ноги, сейчас тоннель начнется, — предупредил отец. Море приближалось, воздух пах солью все сильнее.       Полуэльфийка послушно села прямо. Ветер трепал волосы, челка лезла в глаза, а кожаное кресло обжигало, нагревшись за день. Дорога резко нырнула вниз, зарылась в песок. Ливэйг сразу почувствовала себя неудобно. Она ненавидела переход между Синааной и Хайлендом. Не так страшен освещенный фонарями участок в песке, пугало то, что впереди: дорога на дне океана, защищаемая лишь прозрачной трубой, о которую бьются волны. Лучи солнца не проникали сквозь толщу. Йонсу дрожала при мысли, что вокруг невидимая необузданная сила, которая могла убить в любой момент. Ходили легенды, что переход защищал дух первого мемория воды, именем которого был назван звездный водопад в небе и мостик на северо-западе империи.       Йонсу тоже обладала силами, но не горела желанием их изучать. Ей не повезло родиться одиннадцатого числа месяца Постериоры. Апейрон — проклятие, от которого не избавишься. Каждый ребенок слышал о бесчинствах, устраиваемых апейроном Хрустального клинка королевства. Другие способности легко направить во благо: исцелять ли, выращивать сады или исправлять климат; Постериора не такова. В ней нет ни капли добра. Йонсу твердо решила не изучать данные богом силы. Отец разделял ее желание.       Главный меморий храма при Постериоре считала иначе и настойчиво звала к себе, говоря, что пренебрежение столь могущественной силой — по меньшей мере предательство перед народом. Или даже перед богом.       Родиться с задатками мемории — редкость, удача, билет в высшее общество и гарантия известности. Так говорили, но Йонсу думала иначе. Слуги короны обречены остаться в памяти народа как спасители или предатели. Вот парадокс: предатель Хайленда становился благодетелем Синааны, а ушедший с темных земель восславлялся на западе. Йонсу встречала и тех, и других. Первыми двигала жажда свободы и перемен, вторые убегали от Короля. Владыку Синааны девушка знала в лицо. Внешняя красота не исправляла впечатление, созданное ужасными манерами. Внутреннюю Йонсу ценила больше, поскольку купалась в роскоши с младенчества. Ей не было дела до всех лунных земель, замка на берегу и бесчисленных колец, что украшали пальцы владыки тьмы.       А дорога тем временем несла кабриолет вперед, к полузабытому берегу, где не держало ничего, кроме титула лорда. Да, Синаана не нравилась девушке, но столица империи вызывала ненависть. Там царила скука, которую не развевали платья и балы. Йонсу с большим удовольствием поселилась бы в Жемчужине залива, которую за глаза называли городом молодежи. Или центрах многочисленных островов, подвластных Синаане, но купающихся в солнечных лучах. Чтобы выполнять свои обязанности, папа купит дом ближе к Анлосу. Как ей не хотелось этого! Жизнь, полная неожиданностей и приключений, кончится. Грустные мысли, как и все другие, Йонсу не привыкла держать в себе:       — Когда ты станешь лордом, где мы будем жить? — спросила она, с нарастающей тоской смотря вверх, где пряталось солнце. Любимое, ласковое солнце! Его не хотелось терять. И не хотелось смотреть со стен храма на краю мира.       — Мы? — весело переспросил папа. — У тебя будет свой домик, дорогуша! Где захочешь!       Такой вариант в голову девушки не приходил.       — Даже в Жемчужине?       — Почему нет?       — Даже в Тауре?       — Света ради, Йонсу, хоть в Зачарованных садах!       Сердце облилось медом при воспоминаниях о чистейшем озере воды, кувшинках и домиках, прилипших к берегу. Белый песок, каких не видывал свет, покрывал его, а низенькие деревца и кусты оставили бы равнодушным только слепого. Цветы, листья, ветви — горело все. Знал ли народ Хайленда о прекраснейших землях по ту сторону пролива? Нет, в их представлении восточный материк не хранил ничего, кроме зла. А воплощение зла, между тем, любило свое королевство, как мать любит дитя. Что очень забавляло маленькую леди Ливэйг, не имевшую никаких привязанностей, кроме взбалмошного отца.       — О чем ты думаешь? Улыбаешься…       Йонсу порозовела. Спасли ее проплывающие над туннелем гигантские медузы, что осветили дно пролива во всех подробностях. Темные кораллы, русалочьи поселения, старинные города. Песчаные просторы, вулканические горы, рощи и сады. Йонсу никогда не привлекала жизнь под водой, хотя, признавала полуэльфийка, та имела свои преимущества. Сейчас же непривычная тоска кольнула сердце Ливэйг, и Йонсу солгала, вздохнув:       — Вспоминаю бал в Золотых палатах. А ты, ты помнишь?       После чего снова обратила взор к неторопливому танцу медуз. Стая тянулась с севера на юг, подобно фонарям над трассой. Некоторые, любопытствуя, «обнимали» туннель щупальцами. Йонсу передернуло от омерзения. Животных, в большинстве своем, она не любила и в целом отличалась брезгливостью. Что говорить о склизком желе, обитающем в море? Полукровка никогда не смогла бы жить в Аланде, куда частенько звало сердце. Возможные знакомства интереснее прошлых встреч; тем не менее, отца привлекло последнее:       — Еще бы! Рукопожатие с Королем никогда не забудешь.       — У него было такое лицо! — с негодованием выпалила Йонсу. Чтобы разгореться ярче пожара, Ливэйг многого не нужно было. В этот раз хватило словесного напоминания, и медузы оказались забыты. — Будто лягушку поцеловал. Как можно быть таким самодовольным и гордым!       — Деловой, широкой души человек! Как он меня встретил! Подъехал на своей машине, встретил на пристани! Не смей говорить о нем дурно, Йонс! Замечательный человек, некоторая горделивость ему даже к лицу. Она придает одухотворенность.       — Даже не представился. Или это имя такое — Король? Странный он.       — Немного, — признал отец. — Совсем чуть-чуть. Спросил, как я отношусь к работорговцам. «Презираю» — я так ответил. А Король хмыкнул и заявил: «Продажу работников за торговлю людьми не считаешь?» На «ты», Йонс, мы были на «ты»! «Им платят на новой работе» — ответил я. Тогда Король сказал, что мы подружимся, и пообещал, что однажды за наичернейшее дело я получу самое желанное.       — Мне он сказал, что… — Йонсу прикусила язык. Незачем отцу об этом знать. Он не являлся тем, кому Йонсу могла рассказывать обо всем, многие темы оставались под запретом, например, любовь. Второй причиной являлось то, кое в чем отец оставался настоящим эльфом: речь шла о суеверности. Сэр Ливэйг, узнав о предсказании всемогущего Короля, заболел бы от горя. А его дочь, полукровка, задумывалась об услышанном лишь иногда.       «…Отвергший бога будет отвергнут миром». Непонятные и страшные слова, которые лучше не вспоминать. Как о скомканном трижды и дважды расправленном письме главной мемории.       — Надо же, забыла, — снова соврала Йонсу. — Совершенно забыла. Жалко.       — Значит, неважно было. Нужное и ценное никогда не уходит.       Йонсу ничего не ответила. Она забывала многое, часто не видев причин хранить, и то, что оставалось, держалось в голове ассоциациями, нечеткими образами и другими подобными способами. Запомнила бы маленькая леди слова Короля, если бы не их бредовость? «Отвергший бога будет отвергнут миром» — что это значило?       — Злой, ужасный человек, — вырвалось у нее. — Лучше бы никогда не встречала.       — Почему же? — отец подмигнул в зеркало заднего вида. — Импозантный молодой человек с неслыханной властью и богатствами. К сожалению, женат. У него есть сын.       — Папа!       — Что такое?       — Я выйду замуж за первого встречного, если…       — Постарайся встретить кого-нибудь из совета лордов или кронпринца Михаэля.       — Он тоже женат.       — Разведется!       — Не говори глупостей!       — Йонсу Ливэйг! — повысил голос папа. — Как ты разговариваешь с отцом?       При всей любви к дочери, будущий лорд Ливэйг не собирался, как говорили в простонародье, «плясать под ее дудку». Он баловал Йонсу, как положено баловать единственное дитя, но никогда не позволял управлять собой. Вот и сейчас: голос отца ясно показал, что лучше замолчать и не дерзить. Незаметно показав папе язык, Йонсу отвернулась и прислонилась щекой к двери кабриолета. Король Синааны, кронпринц Михаэль, главные мемории, лорды и лордельеры… Как всё это надоело!       Со скуки Йонсу начала вспоминать пресловутый бал в Золотых палатах, столицы королевства. Замок стоял на берегу залива меж двух рек, чьи берега покрывали дурманящие сады. Высокий мост-виадук нес воды безымянного притока, который срывался завесой с краев, а посередине него шла дорожка из белых гладких камней. С него было видно даже пролив — границу двух половин мира. Йонсу вела Хрустальный клинок Короля. Клинками называли особо приближенных рыцарей, одаренных бессмертием и невероятными силами. В империи Хрустальная мечница считалась самой опасной из всех; Ливэйг же помнила ее открытый, детский взор и обезоруживающую честность. Йонсу нисколько не боялась мечницу и полюбила за проведенные в столице дни. Главный рыцарь Синааны понравился ей больше хозяина востока. Во много раз больше, и виновата заносчивость последнего. Не собирается она в храм, что бы ни говорили обычаи и долг, и особенно для потехи королей и императриц!       С такими мыслями Йонсу задремала.       Ей снились белые коридоры столицы и кронпринц — величественная статуя в роскошном фраке. Статные леди и горделивые сэры танцевали вокруг, пропуская Йонсу вперед и смыкая ряды за ее спиной. Музыки она не слышала, ведь то был сон, а значит греза в молчании. Вживую Михаэля Аустена маленькая леди Ливэйг никогда не видела; воображение рисовало красивого черноглазого брюнета, совершенно не похожего на Короля. Наследник престола медленно шел к ней навстречу. Расстояние сократилось до трех шагов — увидев протянутую руку кронпринца, Йонсу с сомнением приняла ее. Картина тут же поменялась: вместо Михаэля появилась императрица, сжимающая кисть до бледности и кричащая:       — Отдай! Отдай!       Пальцы уронили апейрон — проклятие Мосант и жизни Йонсу. Роняли, чтобы превратить безликую Владычицу запада в полый труп, кишащий бабочками смерти. Полуэльфийка распахнула глаза.       Туннель вывел к дикому побережью, не принадлежащему никому. Здешние земли оставались нейтральными: до них не добралась вездесущая длань империи, королевство довольствовалось тем, что имело. Многочисленные мелкие деревушки и города раскинулись по краям трассы, Йонсу окинула их растерянным взглядом, насколько позволяла скорость. Обычные люди… Здесь нет глупых, ненужных правителей, законов, долга и традиций. Здесь нет меморий, иначе бы война давно посетила свободные края. И совершенно точно нет таких, как она, чье дыхание не желало успокаиваться. Йонсу вновь закинула ноги на дверцу кабриолета.       — Хочешь мороженое?       Она кивнула, не услышав толком слова. Мысли, что мучили давно, вернулись. Все чаще девушка думала об апейроне. Способность, отравляющая жизнь и ей, и всем остальным. Хрустальный клинок Синааны, владеющий им же, сказала Йонсу, что апейрон, в отличие от других сил, не имеет светлой стороны. Он причиняет только боль. Даже в призрачном огне скрывалось добро, которое никто не видел, кроме самых мудрых, но разъедающая мир субстанция ничего не таила внутри.       — Лучше живи обычной жизнью, — посоветовал Клинок Короля. — Если судьба будет благоволить тебе, ты никогда не используешь апейрон.       Йонсу, соглашаясь с заявлением, чувствовала нечто похожее на совесть оттого, что зарывает талант в землю. Отец как-то сказал, что кронпринц заинтересовался ею, услышав, какие силы имеет маленькая леди. Где лорд Михаэль — там императрица. Ливэйг могла бы перевернуть ход войны, что тихо готовилась на западе. Чего девушка абсолютно не желала… Сражения, интриги, вечные сомнения да метания от тьмы к свету. Хрустальный клинок Синааны описала жизнь мемории довольно подробно. Йонсу поняла, что лучше путешествий нет ничего. Чистокровные эльфы живут долго, полукровки — тоже, мир за Гранью же, бесконечный и меняющийся, не наскучит никогда.       И о чем она думает в тринадцать лет! Откуда взялись старческие мысли? Может, ее одолела какая-нибудь эйлания или вернер — духи беспокойного мира? Как раз нестерпимо зачесалась нога. Потянувшись к коленке, Йонсу почувствовала что-то нежное и трепыхающееся под пальцами. Дрогнув, девушка бросила разглядывать побережье слева. По ноге кралась бабочка с солнечными пятнами на крылышках, поднималась всё выше и выше, пока не уткнулась в пояс. Фасеточные глаза смотрели на нее, усики шевелились, щекоча кожу. Йонсу забыла, как дышать. Покружившись на поясе платья, бабочка продолжила путь. Только когда белые в солнечное пятнышко крылья оказались на туго зашнурованной груди, Ливэйг взвизгнула, вскочила, ударившись о дверь. Бабочка же стала шмелем и исчезла.       Йонсу помянула Святую Мёрландию и села обратно.       Девушка, разумеется, знала, что Король обладает способностью менять облик. Этот красавец, без умолку твердящий о других мирах, любил обращаться в птиц и полевые цветы, белогривых львов и драконов пустынь, в тени и опавшие листья. Неужели владыка востока решил посетить ее в виде бабочки? Ерунда! Йонсу решила, что ей показалось. В конце концов, они ехали без перерыва на машине достаточно долго, и усталость начинала брать свое.       Подумав об этом, девушка невольно сглазила: остаток пути машину вела она.       Башни Анлоса показались на рассвете, жемчужными фонариками осветив зеленую пущу северо-запада материка. Замок столицы казался гигантским по сравнению с другими городами — и насколько мерк на фоне величественных гор сзади! Цепь усыпанных снегом зубьев земли очаровала Йонсу. Ливэйг даже сбросила скорость, чтобы насладиться видом.       — Хочу дом там… — прошептала она и покосилась на отца: услышал ли? Однако будущий лорд спал, и желание Йонсу осталось неузнанным.       Дорога расширялась, становилась прямой и ровной. Кончились возлюбленные серпантины, их сменили поля и рощи. Слева металлической полосой текла Сёльва, и Йонсу подумала, что эльфийское название «серебро» реке очень подходит.       — Приехали? — сонно спросил отец, когда колеса кабриолета коснулись брусчатки моста в столицу. — Ну да, лаванда и мята…       Йонсу любила бы эти запахи, будь в Анлосе хоть какие-нибудь другие.       Машину во внутренний замок пропустили без проблем: видимо, желтых кабриолетов в империи было мало. Отец давно накинул на свертки с контрабандой синаанское невидимое полотно. Йонсу припарковалась, для эффекта выключив глушитель. Площадь залил гул.       — Сонное царство! — заявила Йонсу, оглядев серебристую башню. Единственными живыми существами, попавшими в поле зрения, стали суетящиеся у ворот люди.       — Кронпринц, как помню, не встает рано, — объяснил отец. — Ни разу не встречал его до обеда. Императрица живет в том же ритме. Остальные пытаются им соответ…       — Лорд Ливэйг! — раздался восторженный голос, и по переходу застучали чьи-то каблучки.       — Кроме принцессы вербергской, видимо, — попытался закончить мысль мужчина и нараспев произнес: — Леди Аделайн! Милая, я ведь еще не лорд!..       — Знаю! Думаешь, кто заставил Мишеля сделать тебя им? — принцесса счастливо рассмеялась, спускаясь по лестнице. Йонсу подумала, что на месте отца непременно бы обиделась. Получалось, что титул дали не за заслуги, а по просьбе. Однако Ливэйг только улыбнулся в ответ:       — Приятно увидеть чистокровную эльфийку далеко от родины.       Их вид — одна большая семья, где все друг другу рады. Йонсу не совсем это понимала, поэтому от восклицаний воздержалась и просто прижала руку к сердцу в приветствии, изучая супругу кронпринца. Женщина вертелась вокруг кабриолета, как юла. Длинные волосы Аделайн были распущены и, подобно флагу, развевались за ней. От объятий отца спасала только дверь.       — Ты сказал, что приедешь в семь!       Йонсу покосилась на часы, стрелка которых прилипла к десяти.       — Ты все это время ждала?! — ужаснулся отец, чем заставил дочь с подозрением взглянуть уже на него. Слишком доверительные, теплые отношения чувствовались между отцом и принцессой империи.       — Что здесь еще делать? — вопросила Аделайн, начиная успокаиваться. — Ненавижу столицу! Приехала сюда только из-за вас. Муж отпустил домой на месяц три года назад… Наверное, даже не заметил отсутствия.       — Ты слишком плохо о нем думаешь.       Аделайн повела плечами.       — Лучше бы вовсе не думала, — проронила она и обратила внимание на Йонсу, которая начала считать, что о ней окончательно забыли. Привыкшая быть в центре внимания Ливэйг потерялась на фоне болтливой Аделайн Аустен. Йонсу называли лучиком солнца; в таком случае принцесса ассоциировалась бы по меньшей мере с солнцем.       — Моя дочь. Хотя… Вы виделись семь лет назад. Или нет?       — Виделись! Тогда она была совсем крохой, пять исполнилось. Помнишь меня, Йонсу? — защебетала принцесса. — Ты с родителями приезжала в Верберг, к тете и дяде. Я гостила у них. Мы вместе рисовали. Совсем не помнишь?       Ливэйг виновато помотала головой, борясь с желание зевнуть.       — Жаль. Ну, не так уж это и важно, да? Нам будет весело снова! Мой дражайший муж встанет после полудня, — совсем другим тоном сказала принцесса Аделайн. — Просил передать, что ты первый, кого бы он хотел увидеть. Опять шлялся по борделям, вернулся под утро, — пожаловалась она. — Люди совершенно невыносимы, правда?       — Люблю людей, — заявил Ливэйг. — Их желания бесконечны. Стоит исполнить одно, как возникает другое, более дорогое. Люблю… Но жить с ними? Нет, никогда. Милая Аделайн, да хранят ваше терпение морские боги! Страдаете за всю нашу расу. Что было бы, если не вы? Война? Ассимиляция? Полное уничтожение?       Аделайн жестом приказала ему замолчать.       — Не время и не место об этом говорить. Располагайтесь, вы устали. Йонсу, советую тебе отоспаться, дорогая, ночь предстоит долгая.       — Я не засну днем, — обиженно отозвалась Йонсу. Ей очень не понравился ответ. Впрочем, он показал, что отец спросил о больном. Кажется, отношения принцессы с супругом оставляли желать лучшего. Неудивительно, что у них не было детей.       — Легко исправить, — Аделайн вытащила из кармана флакон из темного стекла. — Мой муж владеет силой луны. Призрачный свет успокаивает и исцеляет душу. Когда окажешься под одеялком, открой флакон: сразу окутает дрема и придут сны. Михаэль дает мне их, чтобы я «не ворчала на него».       — Всегда знал, что он умный малый, особенно в общении с женщинами.       Аделайн цокнула языком.       — Крайне редко пользуюсь его подарками. Лорд Ливэйг! Вас ждет не только мой муж! — шутливо воскликнула она. — Знаю по меньшей мере пятерых, жаждущих встречи. Например, Санурите просто извелся, хочет обсудить налоги. Ты единственный, чьим советам в экономике он доверяет. Иди, пока он не свел с ума сестру. Ты знаешь, где искать.       Отец просиял. Советовать и блистать умом он любил. Быстро раздав указания слугам, будущий лорд направился к выходу.       — Иди-иди! Я позабочусь о Йонсу, отведу в комнату. Прикажу вас всех разбудить в четыре часа. Надеюсь, к тому времени Мишель соизволит проснуться. Негодяй, — выдохнула Аделайн. — Пришел в шесть утра, совсем как в нашу свадьбу. Пьяный, просто ужасно! Никогда не выходи замуж за человека, они хуже свиней, — обратилась она к девушке. — Не встретила ни одного достойного.       — Только эльфы, Йонсу! — прокричал отец уже с веранды.       Девушка рассеяно кивнула. Все мысли занимал флакон.       — Интересно, что мне приснится? — прошептала она, садясь на кровать спустя полчаса. Аделайн исчезла, слуги оставили одну, задернув шторы спальни. Кошмар или счастье? Что толку гадать! Щелкнула крышка, и в лицо Йонсу ударил морской бриз, заскрипела соль на зубах. Берега истинных эльфийских богов простирались перед ней, на душе разлилось невыносимое блаженство, и Йонсу, покачиваясь, словно на волнах, погрузилась в сон без остатка.       Года проносились мимо, принимая облики чужих лиц. Трескались маски, сменялись новыми, усыхала и возрождалась земля, солнце проходило свой путь раз за разом. Бледнели краски, расцветали новые. Рушились города. Изменялись очертания материков, уходили под воду берега…       Сердце дрогнуло.       А потом вдруг вспыхнула луна.       — Отвергший бога будет отвергнут миром, — услышала Йонсу из ниоткуда. Аланда исчезла под волнами, будто ее не было. Теперь на месте рая перекатывались волны. Залив Сэйонсу. «Йонсу, служащая луне».       Девушка проснулась.       Три часа. Пусть сон, навеянный магией, оказался глупым кошмаром, ускорить время свет флакона смог.       Уже близился вечер: облака залиловели, пошли голубыми разводами с легкой примесью северной розы. Лучи не грели. Ветер рвался в окна, но зачарованные стекла не пропускали зиму. Зиму… Почему Йонсу подумала о ней? За тринадцать лет лето ни разу не сменялось снегом и холодами. Говорили, что ненастье вызывает владыка Синааны в попытке изгнать солнце и заморозить океан. По льду армия востока, насчитывающая миллионы, переходила с легкостью.       «Отвергший бога». Йонсу знала, кем называет себя король Синааны. Он нарекся всевышней силой, презрев и звезды, и морских владык, и многочисленных духов, которым поклонялись племена Мосант. Бог — и никак иначе.       Угроза или пустая иллюзия? Йонсу не знала, что думать. Конечно, больше хотелось верить во второе. И она выкинула мрачные слова из головы. Как можно думать о плохом перед награждением отца? В самом деле, через три часа бал, а она все еще в ночнушке!       Спустя два часа Ливэйг, презрев чужую помощь в подготовке к празднеству, бежала в главный зал дворца. Отца, сообщили служанки, сиротливо и обиженно стоящие в коридоре, забрал кронпринц, поэтому Йонсу оказалась предоставлена самой себе. Расспрашивая прохожих, она добралась до второй лестницы, ведущей к переходу между башнями. Путь был верен — ступени покрывала золотая дорожка, которая до того нигде не встречалась. Собираясь ступить на нее, девушка услышала треск платья. Что-то не давало двигаться вперед; более того, Йонсу едва не упала и чудом устояла на ногах. Чудом оказались мужские руки, подхватившие ее за талию.       — Прости! — затараторил незнакомец. — Я…       — Бросай ее, опоздаем! — крикнул кто-то. Ливэйг успела заметить только белый мундир и бесцветные вихры, мелькнувшие впереди. Полная праведного гнева, Йонсу извернулась в объятиях. Новый треск платья — лицо виновника выражало смущение. Им оказался парень лет двадцати пяти, который залился краской, как помидор.       — Извини, — с явным трудом продолжил он. — Бежал, как дурак, не смотрел под ноги. Боже, платье…       — Ты и есть дурак! — вспыхнула Йонсу. Ей было достаточно одного взгляда, чтобы понять: пресловутое платье безнадежно порвано. Времени подшивать нет, придется идти за новым, искать среди неразобранных вещей, гладить его, надевать, заново подбирать украшения. И опоздать на бал. Ливэйг вскипела еще больше. На лице появилась маска, которую на Йонсу часто вешали другие, будучи незнакомыми с девушкой — маска капризной дочери богатея. Иногда ее было полезно примерять.       — Да, — согласился парень. — По имени Валери. Валери Мэйбс. А тот безобразник, что не помог даме и сбежал — кронпринц Михаэль. Прости и его.       Почему-то Йонсу не была удивлена. Неприязненно оглядев эполеты Мэйбса, она с гордым видом изрекла:       — Извинения платья не зашьют. Я простила. Теперь отпусти и дай уйти.       Валери Мэйбс с виноватой улыбкой разжал руки — Йонсу пошатнулась, но устояла на ногах. На талии продолжали чувствоваться следы его пальцев.       — Еще раз прости. Уверен, новое будет краше. То есть, ты прекрасна и в этом, в том будешь еще более прекрасна, — Валери ощутимо запутался. Йонсу приподняла брови. — Прости, всегда теряюсь в обществе девушек.       Двойной комплимент сделал свое: Ливэйг ощутила к Мэйбсу легкую симпатию.       — У меня есть идея! — на лице Валери вдруг появилась лучезарная улыбка, которая напомнила Йонсу отца, когда он предлагал очередную авантюру. — Понимаешь, я привез леди Аделайн платье из Кэрлимы — и что ты думаешь? Широко в груди! А у тебя…       Тут парень осекся и замолчал. Лицо Ливэйг охватил жар.       — Знаешь, Валери Мэйбс, — медленно сказала она. — Как тебе повезло, что рядом нет моего отца, — сказав это, девушка поняла, что до сих пор не представилась: — Йонсу Ливэйг, — бросила девушка нарочито небрежно.       — Дочь лорда Ливэйга? — уточнил Мэйбс. «Точно дурак», — подумала она.       — Именно.       — Слышал о тебе. Предпочел бы встретиться на балу, чтобы увлечь танцем. Но, видимо, судьба решила, что лучшим началом нашего знакомства станет порванное платье, — заметив, что Йонсу нахмурилась, Валери выпалил на одном дыхании: — Я всего лишь человек!       Странная фраза, но девушка поняла ее: люди всегда были более раскрепощены, нежели эльфы. Честный…       — Ничего страшного, — смилостивилась она. — Просто давай это останется нашей тайной.       Мэйбс с готовностью кивнул.       — Разумеется.       — Отлично. Тогда, может, все-таки отпустишь меня? До сих пор стоишь на подоле.       Валери отошел на полшага.       — Спасибо.       — Я могу проводить, куда бы ты ни шла.       — Зачем? — честно удивилась девушка. — Я не гуляю с незнакомцами.       — Почему незнакомцами? — оскорбился Валери. — Очень даже знакомцами. Я представился.       — Желаю этим и ограничиться.       — А я — нет! — вдруг заявил Валери. — Наоборот, хочу узнать тебя получше. Только… твоя красота лишает умных мыслей, и каждое слово выставляет меня дураком.       Йонсу, растерявшись, ничего не ответила. Мэйбс воспринял молчание как упрек:       — Извини, опять несу чушь. Ты красивая, правда, — тут Ливэйг, не выдержав, улыбнулась, — но дело не только в красоте! Ты совершенно не обычная!       — Мы знакомы пять минут, — Йонсу решила, что повредничать все же стоит. К тому же, она на самом деле так считала. — Этого мало.       — Много! Большинство недостойно даже одной.       Ливэйг весело прищурилась. Комплименты она любила, особенно от незнакомых людей.       — Хорошо. Давай сделаем так: я переодеваюсь, возвращаюсь и мы продолжаем разговор.       — Обещаешь?       Только тут Йонсу заглянула Валери прямо в глаза, добрые, открытые, совсем как у Хрустального клинка. Засмущалась и потупила взор. «Он смотрит на меня, как голодная собачка», — пришла на ум нелепая ассоциация, и Ливэйг стало очень неудобно. Захотелось уйти, чтобы больше не быть предметом загадочных желаний.       — Обещаю.       — Тогда буду ждать тут. Мимо не пройти.       «Звучит как угроза». То ли страшно, то ли забавно.       — Тебя ждал кронпринц, — напомнила Ливэйг в надежде, что ее оставят одну.       Валери махнул рукой.       — Подождет еще! Я не его хвост. Михаэлю будет весело без меня. Это станет взаимным, если взаимностью ответишь ты. Ой…       «Интересно, все ведут себя так, когда кто-то нравится?» — вдруг подумала Йонсу и спохватилась: она опаздывает! Пробормотав, что вернется как можно быстрее, Ливэйг бросилась вниз, придерживая подол руками. Нужно быть слоном, чтобы ухитриться изорвать ткань настолько. Даже странно, Валери вроде не плясал на ней…       Забежав в спальню, Йонсу от души выругалась. Посмотрела на часы и выругалась снова. Что ей делать?! Девчачья паника захлестнула Ливэйг. Первой мыслью было обрезать юбку, но разве она смогла бы сделать это ровно, не говоря уже о том, что нужно подшить результат? Бред. Йонсу сорвала платье и кинула в угол, с глаз долой. Побежала к чемоданам. Что надеть? Одно не нравилось, второе измялось… Счастье улыбнулось на половине чемодана. Из недр вырвалось на волю зеленое платье из сатина по синаанской моде. Йонсу вспомнила, что не знает, как принято одеваться в Хайленде, и поняла, что сейчас, когда осталось пятнадцать минут до начала, ей абсолютно все равно. Перепрыгивая через хаос, Ливэйг рвалась к зеркалу. Сатин лег идеально. Возможно, здесь, в оплоте нравственности и консерватизма, длину сочтут чрезвычайно короткой. Йонсу вытащила колье из вулканического стекла Оссатуры и завершила им образ, прибавив к гребням в волосах, подаренным Хрустальным клинком на прощание. Теперь Ливэйг точно выгонят за неподобающий вид. Может, тогда и в храм не пустят?       Валери Мэйбс смиренно ждал там же, где она его бросила. Парень что-то шептал себе под нос, то ли убеждая, то ли молясь, и крутил в руке первое, что попалось под нее — обрывок ткани из таурских нитей. Заметив Йонсу, юноша встрепенулся и смерил ее восхищенным взглядом. Ткань спрятал в карман. Девушка сделала вид, что не заметила этого.       — Я говорил, что ты вернешься прекраснее, чем была!       — Спасибо, — как можно сдержаннее поблагодарила Ливэйг.       — Награждение началось, но не волнуйся, сейчас идет только представление гостей. Самое интересное начнется минут через десять. Мне, если честно, не хочется светиться на сцене перед всеми, а тебе?       Хотелось. Но Валери знать о том необязательно. Юноша, из всех сил изображая самоуверенность, подал ей руку. Йонсу не сразу поняла зачем.       — Я дойду сама, — торопливо отказалась она и начала подниматься. Далеко из приличия не отходила. Валери, не показывая ни обиды, ни грусти, шел рядом и сорил шутками. Над некоторыми Йонсу смеялась, другие пропускала мимо ушей, думая, что ему нужно от нее. Шутки разбавлялись короткими рассказами. Ливэйг спустя двадцать минут знакомства знала и дату рождения нового знакомого, и вкус любимого мороженого, и любимую игру, и о великой страсти к оперной певице из Жемчужины, и о том, как однажды потонула в море его яхта, а сам Валери чудом уцелел. О себе девушка ничего не говорила и только слушала, изредка задавала вопросы. Через пару пролетов донесся шум из главного зала: толпа рвалась внутрь и каждый толкал друг друга. Голосам вторила музыка. «Как тут пройти?» — спросила себя Йонсу, в сомнении оглядывая «зверинец».       — Нет, нам не сюда, — со смешком протянул ее компаньон и потянул в конец коридора, где около окна пряталась маленькая дверь. Дверь охраняли два гвардейца в униформе столицы и зачарованными мечами наперевес.       — Лорд-герцог Мэйбс, — сказал Валери, показывая кольцо, которое Ливэйг до того не замечала. Йонсу опешила. Лорд! Лорд! Она хамила лорду… Такие, как Валери, решали судьбы Хайленда, а второе звание, герцог, гласило, что Мэйбс владеет землей в империи. Какими? Обдумав каждое герцогство Хайленда, Ливэйг поняла, что искомыми являются леса к северо-востоку, около Серебряного озера. Они ведь и назывались так — Валерийские леса. Открывшаяся тайна словно оглушила девушку, и дальнейшие пять минут Ливэйг провела в тумане. Только когда Мэйбс провел ее в первый ряд зала, посадил на кресло, Йонсу очнулась. Разглядывала зал и думала о юном герцоге.       Первый ряд, откуда видно все. Сначала она заметила, что императрица не пришла, а на ее место с хозяйским видом сел Михаэль Аустен — его можно было узнать, даже никогда не встречая прежде. Единственным, что объединяло оригинал и выдуманный девушкой образ, стали темные глаза. На неприлично дальнем для супругов расстоянии сидела принцесса Аделайн в целомудренном платье с воротником под горло и юбкой в пол. Длинные волосы были спрятаны в узел. Рядом с Аделайн вился паж. Кронпринц Михаэль крайне неодобрительно на него смотрел и постукивал пальцами по подлокотнику.       — Смотри, это…       — Ой! — испугалась Йонсу. Оказывается, Валери сел рядом с ней.       — Прости, — жутким шепотом извинился он. Наверное, в сотый раз. — Это будущий министр финансов, лорд Санурите. Ты встречала его раньше?       От понимания того, что Валери едва не касается губами ее уха, Йонсу прослушала большую часть вопроса и наугад ответила:       — Нет.       — Старайся не встретить, — последовала неожиданная фраза. Йонсу с интересом посмотрела на упомянутого лорда, но тот стоял спиной и разговаривал с кронпринцем. Вместо Санурите девушку осчастливил вниманием именно Михаэль: в какой-то момент Ливэйг даже показалось, что ей подмигнули. Покраснев, девушка отвернулась и зачем-то поправила юбку. И почему она, дурацкая, не прикрывает толком колени, стоит сесть?       Наконец, все гости заняли места. Погас свет. Заиграла музыка, гимн Хайленда, по легенде, написанный матерью нынешнего кронпринца, грустный и торжественный. Йонсу вспомнила музыку Синааны: темы двух враждующих государств невозможно было не сравнить. Королевский композитор сочинил наивеселейшее переплетение флейты и органа. Владыка востока любил гимн своей страны… скорее, любил смотреть, как подданные танцуют под него. Йонсу сама видела ухмылку на бледных губах Короля во время официальных встреч и «конвульсий» толпы.       Вышел отец в парадной форме, сияющий от счастья и тщетно пытающийся сохранить приемлемый вид. К стыду своему, Йонсу более привлекал Валери Мэйбс, сидевший на соседнем кресле и держащий руку практически у ее колена. Никогда бы Йонсу не подумала, что можно любоваться чьим-то профилем, но Ливэйг занималась именно этим. Поражалась ладному переходу линий и густоте волос. Судя по теням на лице, Валери каждое утро страдал от бритья не только щек, но и шеи. «Думаю о ерунде!» — одернула себя девушка и изгнала мысли о поросшей такими же каштановыми волосами груди. Мерзость-то какая! А почему думается? Награждение Йонсу толком не увидела, занятая мыслями о внешности Валери Мэйбса и, в целом, о Валери Мэйбсе. Пару раз захлопала в ладоши, улыбнулась отцу, когда тот получил медаль и кольцо. Этим ее участие ограничилось.       Валери… «И» — традиционное сокращение человеческих имен в Хайленде. Анна — Анни, Кэтрин — Китти. Эльфы сокращают иначе, странно, иногда удлиняя. Михаэля можно переиначить в Мишеля, Аделайн — в Адель, саму Йонсу по правилам ждало что-то вроде Йоншель, но, к счастью, ее имя не эльфийское, поэтому она просто Йонс.       А вот каков он, Валери? Или его зовут иначе? Узнать бы… А зачем? Интересно. Интересно внести раздор в собственную беспокойную, сумасшедшую жизнь, перевернуть с ног на голову. Отец будет поражен. Поражен чему? Йонсу ущипнула себя за запястье и попыталась отвлечься.       Михаэль Аустен с жеманной искусственной улыбкой вещал о заслугах лорда Ливэйга в микрофон, иногда сгущая краски, иногда о чем-то умалчивая, иногда вовсе говоря неправду. Об отношениях с Синааной не было сказано ни слова, наоборот, лорд был описан как враг диктатуры Короля. Отец, кажется, даже не обращал внимания на явную ложь. Он, ждавший момента признания всю жизнь, купался в лучах славы и не замечал, с кем сидит дочь, кто шепчет ей на ухо шутки и сплетни, кто иногда ненароком прикасается с ней и сразу же извиняется. Йонсу отвечала дежурным «ничего страшного» и только крепче закутывалась в палантин. Сзади две дамы обсуждали ее колье, сделанное «по странной моде, наверное, восточной» и выражали догадки, кто она и почему сидит с лордом Мэйбсом. Невеста, наверное, считали они. Ливэйг очень надеялась, что Валери не слышит.       Как-то отец рассказывал ей о столичных нравах среди аристократии. Любое внимание здесь расценивалось как флирт. За дамами высокого рода (на награждение других не приглашали) ухаживать ради временных отношений не полагалось, и правило соблюдали все, кроме кронпринца. Последний сдерживаться никоим образом не собирался, из жалоб Аделайн это ясно следовало. Валери же… Что это, попытка исправиться или нечто большее? Как же сложно общаться с людьми! И особенно с мужчинами!       Официальная часть кончилась. Кронпринц Михаэль, шепча в микрофон, чем вызывал мурашки у половины женской аудитории, пригласил всех в соседний зал, где ждали яства и живая музыка. Отца уже уволок тот, кого Йонсу приняла за пажа, а Валери назвал лордом Санурите. Толпа потянула вон из царства мягких кресел. Иногда Ливэйг чувствовала прикосновения к руке уже знакомой кожи и немного радовалась, что Мэйбс рядом. Однако гости все же разъединили их: повернув голову, Йонсу увидела каштановые вихры, возвышающиеся над остальной толпой, привычно-виноватую улыбку Валери. Девушка осталась одна. Грустно… Всегда веселая Йонсу, без труда заводившая знакомых, не чувствовала желания общаться с другими гостями. Толпа несла и несла, как река, и, наконец, отпустила где-то в середине. В гуще Йонсу не нравилось. Пару раз она пыталась с кем-то заговорить, но разговоры не клеились; столичные дамы больше напоминали дурочек; мужчины, наоборот, обсуждали что-то серьезное и сухое, вроде денег. Не оказалось и общих тем. Восхваление потолков и штор, платьев да украшений Йонсу посчитала делом дурным. Без толку Ливэйг говорить терпеть не могла: болтала о том, что имело смысл для нее, болтала много, а потолки интереса не вызывали. Она прилипла к колонне и решила, что наблюдение за людьми сегодня придется ей по душе больше. Так можно найти Валери, шутки и рассказы которого теперь вспоминались с тоской. Скорее всего, он около наследника Хайленда.       Смотря на кронпринца, Йонсу честно признавала: красив, дьявольски красив. Но видела также червоточину, мерзкую смесь презрения ко всем, превосходства и отстраненности, которую прежде встречала у Короля. Обольщает и отталкивает одновременно. Михаэль заметил ее; Йонсу хотелось сбросить с плеч его взгляд, настолько гадок он был. Кронпринц не был человеком. Его мать из того же города, что мать Йонсу, а об отце, об отце и его корнях можно было говорить долго. Множество слухов окружало императорскую семью. Кто-то называл их отродьями дьявола, кто-то чуть ли не святыми. Сплетни Йонсу презирала. В ее представлении, все мысли стоило говорить в лицо. Ей нравилось обсуждать все, кроме людей, правда, иногда желание быть прямолинейной сталкивалось с осознанием того, что, например, сказанная в адрес Короля грязь вызовет топор у шеи. Деньги — движущая сила мира, говорил отец, но от всего защитить не смогут. Будь Йонсу поглупее, она бы не поняла это, но, к счастью, мозгов хватило. И ей не хотелось общаться с этими кичливыми лгунами из высшего света, которые не вынесут правды в лицо. Наверное, поэтому ни с кем не клеились разговоры.       С Валери не возникало чувства незащищенности. Да, он был лордом-герцогом, другом кронпринца, но оказался прост и легок в общении. Его не хотелось ни в чем обвинять. Рядом с ним охватывала теплота и детское озорство, желание спорить и шутить. Сколько Валери лет? Могло случиться, что Йонсу годится ему в дочки.       Она незаметно отходила все дальше и дальше от кронпринца, пока колонна не спрятала ее. От Михаэля, но и от Мэйбса. Непрошеная тоска впустила когти в тело сразу же. Масла в огонь подлили начавшиеся танцы.       Есть ли более черное чувство, нежели чувство одиночества в толпе? Люди окружают, но ты не чувствуешь их тепла. Ты можешь разговаривать с ними, но не услышишь участия, интереса в их словах. Тем кончились последние жалкие попытки Йонсу разговориться хоть с кем-нибудь. Здесь, в столице Хайленда, она не знала никого, кроме отца и Аделайн. «Не только в Хайленде, — грустно добавила девушка про себя. — Вот и сейчас: я скольжу меж разноцветных платьев и выглаженных фраков, отвечаю на улыбки и приветствия, и все равно одна». Ощутив совсем невыносимую тоску, она поймала очередной взгляд Михаэля Аустена, который сразу же сказал что-то стоящему рядом Валери. Валери что-то ответил, и Йонсу была готова расплакаться от счастья: он начал спускаться! Михаэль, явно уязвленный, проводил его взглядом.       — Что-то случилось?       Вот оно, участие! Валери хотел знать ответ. Он не спрашивал, потому что так просили правила общения, а беспокоился за нее. Йонсу услышала это между слов, и все эмоции вырвались из нее, облекаясь в жгуче-честные слова:       — Да. Я одна на балу. Помню, ты сетовал, что наше знакомство началось неудачно, и ты хотел бы, чтобы оно произошло по-другому, и я… — теперь настал черед Ливэйг запутаться в мыслях.       — Это приглашение на танец? — догадался юноша, воодушевившись.       — Порядочная девушка не приглашает. Она намекает, чтобы пригласили. Так вот, я намекаю, — без раздумий ответила Йонсу.       — Вот как… Тогда я приглашаю, поняв намек. Согласна?       — Надо подумать. Наверное, да. Не могу отказать лорду.       — А как же мое обаяние и остроумие?       — Украшены скромностью.       Валери во второй раз за вечер протянул ей руку. Дрогнув, Йонсу приняла ее. Мэйбс оказался на полголовы выше; наверное, самодовольный кронпринц страдал от комплексов. Йонсу чувствовала взгляд Михаэля всей кожей. Тот не отпускал даже во время танца. Попытки Валери заглянуть в декольте ощущались не столь остро, хотя, по правилам этикета, Ливэйг обязана была отвесить ему пощечину. Вот только ее даже давать не хотелось. В конце концов, он же не пытается вытащить ее из зала в коридор?       Застенчивый, слишком застенчивый, стесняющийся себя и вечно извиняющийся! Зачем ей такой друг? А с другими веселый и открытый, это слышно по разговорам, когда Валери думает, что она не обращает внимания. Какой Валери настоящий? Девушка хихикнула.       — Я вдруг поняла, что ничего о тебе не знаю. Только имя и всякие мелочи. Откуда ты?       — Из Анлоса, — Валери нежно прижимал ее к себе. — Мой род всегда жил здесь. А ты?       — Мама сирена, папа эльф. Родилась в Аланде.       — Ты полукровка? Надо же. Такая редкость. Ну… я просто чистокровный человек, самый обычный. Сын торговцев, как ты. Мы партнеры кэрлимских вампиров. Я, правда, не занимаюсь этим, родители и братья торгуют, а я как-то… — улыбка Валери чуть угасла.       — Ты в политике, — подсказала Йонсу, чтобы сгладить неловкость от осознания того, что он лентяй.       — Да! Вымаливаю льготы у лорда Санурите. Соглашения, договоры, кооперации — все на мне.       — Я не делаю даже этого. Только деньги трачу, — призналась Ливэйг. Разговор нравился больше танца.       — Тебе всего лишь… — с легкой вопросительной интонацией начал Валери.       — По нашим законам я совершеннолетняя, — немного недовольно сказала Йонсу. — Мне тринадцать исполнилось пару месяцев назад. Наверное, папа все ждет, когда я от него съеду. Говорит, что купит мне дом, где захочу. А я не знаю, где хочу жить. Не могу сидеть на месте, — заболтала она, будто пытаясь засыпать пропасть между ними. — Стоит задержаться где-то на пару дней — паника, я чувствую себя в клетке. Не могу вставать по утрам и думать, что ждет. Люблю, когда все неожиданно, спонтанно, я такая ветреная. Теряю людей каждый день и совершенно не скучаю. У меня никого нет, кроме отца. Как я могу его бросить? Я бы хотела вечно путешествовать с ним… везде.       Некоторое время они, забыв о танце, молчали.       — Не хочу тебя разочаровывать, — наконец, сказал Валери. — Но твой отец больше не будет путешествовать. Теперь, когда он лорд, когда станет одним из министров, я знаю, Михаэль хочет этого и Санурите хотят, он останется в Анлосе и будет выезжать только на встречи. Ты не сможешь быть с ним.       — Совсем?       — Нет! Вы будете видеться. Ты не сможешь с ним быть всегда. Найди другого, более свободного компаньона.       Взгляд оказался красноречивей слов. Йонсу смутилась и чуть улыбнулась, наклонила голову, пряча лицо. Свободного… В спальне, скомканное, лежало письмо из храма.       Хотелось бы быть чей-то звездочкой, освещать чью-то жизнь да быть уверенной во взаимности интереса! Какая молодая девушка не мечтает о семье? Гувернантки готовили к этому. Любая женщина обязана стать хранительницей домашнего очага, ведь это смысл ее жизни. В детстве эта фраза заставляла Йонсу недовольно морщить нос. Потом она посетила Синаану. Там все было проще. Там тоже женились и выходили замуж — совсем иначе, по любви, а не по долгу. Часто ждали. Ждали долго. Иногда предварительно нагулявшись, что заставляло морщить нос уже сэра Ливэйга.       — Я хочу отказаться от звания лорда. Надоело ходить на собрания и слушать доклады. И столица надоела, — принялся в свою очередь рассказывать Валери. — Хочется заняться чем-нибудь другим. Может, работать. Не знаю. Работать и приходить вечером домой, где тепло и уютно.       Йонсу попыталась представить это ощущение и не смогла; Валери рассказывал о своей мечте с огнем в глазах.       — Тебе что-то мешает это сделать? — спросила она.       — Только трусость. И отсутствие дома. Знаешь, ты сейчас сказала, что не знаешь, где хочешь жить, потому что хочешь смены впечатлений. Я придумал решение! Космический корабль за Гранью. Каждый день новая картина.       Йонсу засмеялась, запрокинув голову.       — Ты серьезно?       — Почему нет? Исполнится и твоя мечта, и моя.       До Ливэйг не сразу дошел полный смысл фразы. Поняв, она снова замолчала, обдумывая ее.       Танец кончился. Пара отошла в сторону. Йонсу для храбрости выпила бокальчик вина, Валери, видимо, для того, же одолел сразу два.       — Продолжим, — невозмутимо, хотя мысленно хотелось залезть под ближайший стол, сказала Йонсу. — Что ты думаешь о… о… Ты любишь читать?       Мэйбс смутился:       — Я мало читаю. Я больше люблю активный отдых.       — Активный отдых? — встрепенулась Ливэйг. — Спорт? Туризм?       — Вечеринки, — совершенно убитым тоном ответил он.       Валери Мэйбс совершенно не походил на человека, который любил вечеринки. Йонсу могла представить его рядом с камином и графином со спиртным, но никак не на танцполе.       — Тоже неплохо… Почему они тебе нравятся? — спросила она, чтобы что-то спросить.       — Там весело и много людей.       — И женщин.       — Да. И их тоже, — не заметив подвоха, честно ответил Валери.       — То есть ты бабник? — нелестное слово сорвалось с языка, хозяйка не успела его поймать.       — Я? — возмутился парень, но как-то вяло. — Нет. Совсем нет. Вот Михаэль — бабник. Сказать по секрету, он и Аделайн спят в разных кроватях.       Если Йонсу не любила сплетничать, то Валери явно любил.       — Они ненавидят друг друга! Браки по расчету, они такие. Аделайн его презирает. Михаэль пару раз пытался к ней зайти, но она выгнала его с ругательствами. Он не понимает, почему это происходит. Его жена — единственная женщина, которая не поддается чарам нашего кронпринца. Михаэль ей даже цветы покупал, никогда никому их не покупал. Императрица злится, требует наследника. Я думал, она будет винить Аделайн, но императрица считает, что свои обязанности не выполняет Михаэль. Не знаю, как он выкрутится, — Валери наконец перевел дух. — Интересно, в Синаане такие же проблемы у принцев?       — Я часто бываю там, — забыв, что об этом стоит молчать, сказала Йонсу. — Лично встречала Короля. У него нет семьи. Точнее, есть, но никто не знает, где она. Папа говорит, что у Короля есть сын, но он очень молод.       — Слышал, что у Короля целый гарем.       — Вряд ли. Он целиком занят творчеством. У него нет времени на женщин.       — Счастливый, — вздохнул Валери. — Я от них таю. Как насчет второго танца?       — Почему бы и нет?       Оркестр играть не спешил. Мэйбс затронул тему прекраснейших мест Мосант, и Йонсу в нее с удовольствием включилась. Кому, как ни ей, знать их! Ливэйг исколесила полмира; Валери никогда не покидал Хайленд, но зато посещал такие места, о которых Йонсу не слышала. Разговор кончился тем, что Мэйбс клятвенно пообещал их показать; их безапелляционно прервали, тихо, но звучно спросив:       — Не откажешь в следующем танце, мисс Ливэйг?       Йонсу почувствовала, что Валери слегка, наверное, неосознанно сжал ее руку. От этого стало так приятно на душе, что Йонсу, не задумываясь, ответила:       — Я не хочу с вами танцевать.       Потом увидела Михаэля Аустена и пожалела о резкости слов. Кронпринц, казалось, удивился. Он определенно нечасто слышал отказы.       — Я пообещала другому, — исправилась Йонсу.       — Валери? Девушка не танцует дважды с одним. Отец не учил?       — Ты следил за нами? — возмутился Мэйбс.       Отец не учил, но Ливэйг знала об этом. Такова очередная глупая традиция.       — Девушка должна сдерживать свои обещания, — нашлась Йонсу.       — Тогда она не откажет в танце, что будет через один.       — Михаэль, отстань от нее, — тихо, немного неуверенно сказал Валери. Предательства, неповиновения кронпринц явно не ожидал. Он уставился на друга с таким выражением лица, что Мэйбс разом обмяк. Тем не менее, руку Йонсу он продолжал держать.       — Иначе что? — сухо отчеканил он. В глазах его, потемневших, как море перед грозой, плясали по меньшей мере бесенята. Йонсу могла поклясться: в глубинах янтаря пряталась черная луна.       — Мы поссоримся.       — Из-за бабы?       Йонсу покраснела со злости. Как он смеет ее так называть!       — Из-за твоей гордыни! — выплюнула она, но Аустен не обратил внимания на выпад. Его больше интересовало то, что друг вышел из-под влияния.       — Из-за бабы, — констатировал Михаэль. — Невелика цена таким друзьям. Не знал бы тебя, решил, что влюблен, раз не делишься добычей, как всегда.       «Не делишься».       «Как всегда».       Фантазия Йонсу мигом нарисовала самые аморальные картины, от которых засосало где-то в желудке. Михаэль же… улыбался?       Кронпринц, совершив подлость, рассчитывал, что эльфийка ужаснется тому, что кавалер вел в прошлом не самый благочестивый образ жизни. Вот только полукровка-Йонсу не собиралась играть по правилам Михаэля. Она же стала исключением? Почему бы не стать исключением дальше?       Ответить Михаэлю никто не успел. Пришла разгневанная Аделайн и мягко, но настойчиво утянула мужа в коридор. Йонсу была уверена, что супруги орут друг на друга. Может даже, из-за нее. Довольно лестно стать причиной разлада в императорской семье. Предметом ссоры двух друзей — тоже. Валери стоял совершенно потерянный. «Решил, что влюблен», — повторила Ливэйг про себя и невольно улыбнулась. Заметив это, Валери явно оживился.       — Предлагаю выйти на балкон, — бодро предложил он.       Йонсу согласилась.       Начинало темнеть, и неоновый закат вернулся в жизнь Ливэйг, но на этот раз она не обратила на него внимания. Интереснее в очередной раз стал разговор. Надо было бы быть самой слепой девушкой на свете, чтобы не заметить старания Валери ее развлечь. Парень из кожи вон лез, пытаясь заставить забыть неприятный инцидент. Такие порывы стоило ценить. Йонсу не знала, сколько они стояли вот так, смотря на огни ночного города и ландшафты за ним, прежде чем она спросила:       — Почему ты не сказал сразу, что лорд-герцог?       — Не думал, что важно.       — Или не хотел, чтобы я заинтересовалась деньгами?       От подобной прямолинейности Валери смутился.       — Но и ты сразу не сказала, что дочка лорда.       Йонсу хотела сказать, что когда они познакомились, отец был просто сэром, но решила, что это детское оправдание.       — Красивое место, — произнесла она, чтобы сменить тему. — Интересно, закат Хайленда — это рассвет Синааны?       — Можем съездить и посмотреть.       Йонсу рассмеялась. Мэйбс явно решил воспользоваться ее страстью к путешествиям и авантюрам, чтобы заработать пару баллов на свой счет. Вот только последние полчаса их считал только он.       — С тобой?       — Я не кусаюсь. И смогу защитить от всего. Мне тридцать два, и я чертовски богат.       Ливэйг озорно прищурилась.       — Я владею силой апейрона и бессовестно богата. Кто кого будет защищать? Наверное, я тебя.       А еще она подумала, что просто замечательно иметь рядом такого человека: того, кого можно защитить и увлечь рассветом на другом конце мира.