Эклектика

18 число месяца Альдебарана, Йонсу В. Ливэйг

      Йонсу с удивлением обнаружила, что ей нравится такая жизнь: беззаботная и роскошная.       Эти два дня она запомнила как бесконечный карнавал красок, полный жизни, музыки и веселья. Йонсу не вспоминала прошлое: лошади, леса, поля стали не более чем расплывчатым воспоминанием. Йонсу изнывала от эгоистичного счастья, когда служанки приходили к ней помочь принять ванну, завить локоны или надеть очередные роскошные тряпки. Ей нравились платья, зеленые, голубые, белые, которыми пестрела новая комната, ровная полка с изящными туфельками, зеркало в полный рост, что стояло у окна. На что Йонсу потратила жизнь? На скучное времяпрепровождение. Здесь, в сердце империи, она чувствовала себя так свободно, словно перед ней раскрылись все двери. Йонсу могла гулять, сколько ей вздумается, надевать то, что хотелось, вкушать блюда, которые пришли на ум. Желания исполнялись быстрее, чем их успевали озвучить. Она была среди людей, веселья, могла делиться им со всеми, своими мыслями, страхами, переживаниями, любовью… Столь кардинальные перемены пришлись по душе: Йонсу могла с уверенностью заявить, что сорвала джек-пот всей жизни.       Теперь именно она, а не какая-то другая фрейлина, находилась в центре сплетен Хайленда, а может, и всей Мосант. Теперь она веселилась в настоящем, а не тосковала, задыхаясь в прошлом. Эти люди… Они, молодые, не давали скучать; Йонсу вполне понимала кронпринца Михаэля, променявшего чопорную Мару на эльфийскую старлетку.       Ленрой никогда не впадала в меланхолию, любила танцевать и делала это мастерски, прекрасно пела и одевалась как принцесса. Будучи дочерью правителя Верберга, она могла позволить любую роскошь. В то же время Йонсу не считала подругу той недалекой прожигательницей жизни, которой ее выставляли слухи. Нет, Селеста Ленрой была кем угодно, но не дурой. Образование девушка получила превосходное, ее природный ум бросался в глаза. Йонсу была уверена, что Селеста в Анлосе пребывает не просто так. Отец прислал ее сюда, чтобы знать планы императрицы. Не на тряпку же Спэйси он, делец, возлагал надежды?       Однако Йонсу не могла не замечать патологическую ревность Селесты по отношению к кронпринцу. Ленрой выходила из себя, замечая девиц, удостаивающихся внимания Михаэля. Как-то раз по секрету Йонсу услышала от нее рассказ о первой встрече двух любовников и с удивлением поняла, что руководило Селестой отнюдь не холодное желание власти или желание отца, а глупая девичья любовь. Дочь Эрродана Ленроя наивно надеялась, что сменит леди Мару в древе императорской семьи.       Вот только невооруженным глазом было видно, что сам кронпринц любовницу ни во что не ставит. Как и всех остальных обитателей замка.       Михаэль Аустен разрушил все представления о себе в первый же разговор с Селестой. До того Ливэйг видела его примерным семьянином, любящим мужем и отцом. Она очень сильно ошибалась; смеясь, Ленрой вспоминала свидания с кронпринцем и, вгоняя подругу в краску, вещала о интимного рода подробностях, показывала синяк на шее от удавки. Знала ли Мару? Йонсу считала, что да. Не могла хитрая карьеристка пропустить сестру по характеру. Значит, брак, которым восторгалась империя, оказался фарсом. Кронпринц и леди скрепили судьбы по расчету. Что еще ожидать от политической проститутки и плевавшего на всех наследника? Их связывал только длинный поводок, позволявший обоим вести свою жизнь.       Принцесса Сэрайз оказалась премилой девчушкой, унаследовавшей от родителей лучшие черты. Овсяные волосы поражали легкостью и блеском, а в больших глазах смешались два цвета — отцовская тьма и мамин пепельный отлив. Йонсу видела ее только один раз, вчера, когда принцесса, зареванная, неожиданно вернулась из путешествия на юг со Спэйси Ленроем в качестве бледной тени. И бог его знает, что случилось между ними стараниями родителей малютки…       Марко Вэйрон, как оказалось, курировал систему безопасности в Анлосе и лично отвечал за охрану императрицы. Впрочем, Йонсу могла поклясться, что не делал он абсолютно ничего. Этот смуглый элегантный мужчина постоянно был рядом с Селестой Ленрой, если его не вызывала Сёршу. Йонсу ничего не знала про него; скрытность Марко удостаивалась восхищения. Йонсу могла сказать лишь то, что Марко родом из южных пустынь. Откуда в душе столь яркая уверенность, она не понимала.       Ригель же, наоборот, бесконечно трещал. Явный наркоман, любитель выпить и покурить, он в первый же вечер получил от Йонсу оплеуху, когда попытался «познакомиться поближе». Позже Ригеля утихомирил Михаэль Аустен (сама Йонсу совершенно не помнила события того вечера). Ригель явно был не совсем адекватным, и его поведение заставляло нервничать окружающих. Особенность мёрландского народа — сбрасывание кожи — заставляла дрожать каждый раз от омерзения. Йонсу старалась не контактировать с ним без веского повода. Ей больше нравились другие.       Дни пролетели в веселье и празднике: Йонсу забыла обо всем. Никто не напоминал ей о событии, что послужило катализатором к переменам в жизни. Никто не напоминал о прошлом, о котором изболелась душа. Призрак войны отошел на второй план, и Йонсу растворилась в утопии Анлоса. Пожалуй, она была абсолютно счастлива.       Иногда Йонсу все же оставалась одна. Она ложилась на кровать и пыталась разобраться в себе. Да, она счастлива. Но тогда почему сердце предательски стучало, когда Ливэйг оказывалась в коридорах боевой славы? Почему портрет кронпринца на стене заставлял и жалеть его, и ненавидеть? Что значат странные сны и видения? Йонсу страдала от дежавю каждый день. Иногда приходило видение зимнего леса, иногда — озера, иногда — космические корабли. Ливэйг пыталась записывать видения и сны, но слишком быстро их забывала. Оставались жалкие обрывки. Например, имя Валери, в которое она, точно в ключ, отчаянно вцепилась. Карта ночного неба с выделенной точкой в созвездии Ориона. Витиевато написанное прозвище «Черный клинок». Некий медальон, отобранный кронпринцем со злобой в глазах. Почему так дрожали руки при виде его василькового галстука на ужине? Что такового в бесцветных колоннах на балконе столовой залы? Иногда под руку попадалась бумага и карандаш — Йонсу несмело рисовала порождение своей фантазии и с удивлением разглядывала чей-то профиль, вышедший из-под грифеля. Человек неуловимо напоминал Михаэля, но, все же, не был им.       Тогда кем? Ответ продолжал таиться под руинами прошлого.       Правильно ли она поступала, тратя настоящее на видения ушедших дней?       Утро нового дня началось несколько позже, чем рассчитывала Йонсу. Когда она проснулась, солнце уже начинало клониться к западу. Платье на ней было изодрано, облито коктейлями. Голова, тем не менее, нисколько не болела: слишком стремителен был метаболизм полукровки. Полежав пару минут, Йонсу крикнула, чтобы ей приготовили ванну. Селеста оговорилась вчера (или уже сегодня?), что леди Астрея приезжает к ужину, то есть через пару часов. Нужно успеть приготовиться. А до ванны можно и полежать, повспоминать прошедший вечер. Было что вспомнить… Вчера прогремела одна из шумных вечеринок, апофеозом которой стала драка Ригеля с одним из танцоров. Ригеля вышвырнули вон, танцора пришлось увести к целительнице. Йонсу с улыбкой припомнила, какими криками все это сопровождалось.       Почему она с таким удовольствием растворяется в общении с теми, кого презирает? Глупые, бесполезные «сливки общества». Она с такой страстью судила их, сидя на скамье в парке, а теперь не знала, что делала бы, лишившись светского окружения. Без людей ее цели теряли смысл: и мир во всем мире, и всеобщее благоденствие, и справедливость… Не из-за них ли много лет назад созрело решение отдать себя, лишенную всего, служению Хайленду? Лишенную всего… Близкие не могли уйти сами — их кто-то забрал вместе с мечтами.       Размышления безжалостно прервали.       — Войдите, — помедлив, крикнула Йонсу. Она решила, что это стучит Селеста, придумавшая новую авантюру. За прошедшие дни в жизни произошло больше событий, чем за девятнадцать лет пред ними. Почему, почему ее пригласили в замок, и кто принял такое решение…       Каково же было удивление Йонсу, когда в дверном проеме показались темно-зеленые волосы.       — Леди Сёршу, — поприветствовала она Десницу, торопливо поднимаясь с кровати. Сёршу никогда не уделяла ей внимания, делая вид, что не замечает, чему Йонсу была только рада. Палач Хайленда — не то… существо, с которым хотелось общения. Кроме того, где-то в воспоминаниях Йонсу зудела мысль, что когда-то Сёршу носила на эполетах далеко не символы западного солнца. На них просились лазуревые полумесяцы.       На Сёршу красовалось тяжелое вишневое платье, ткань которого напоминала шторы в обеденной. Отметив про себя, что цвет хозяйке совершенно не идет, Йонсу подняла глаза. Гроза империи даже в повседневной жизни надевала тяжелые золотые серьги, колье, браслеты. Золото сливалось с нечеловеческой радужкой, вызывая вопрос: где родилась Десница Хайленда?       — Отвечай, почему Мару перевела тебя в замок, — резко произнесла Сёршу и застыла, как одна из тех статуй, что стояли в коридорах. Такого вопроса Йонсу не ожидала. Она была озадачена и даже немного растерялась. Ведь ответ неизвестен.       — Откуда я знаю? Мне сказали, что умерла старая фрейлина императрицы, — огрызнулась Йонсу. — Что тут какие-то особые критерии отбора, и я под них подхожу. Больно хотелось тут пресмыкаться перед всякими! — она вдруг вспомнила главную причину своего отказа на предложение Мару и с претензией озвучила ее. И все равно, кто стоит в дверном проеме!       — Бред, — отчеканила Сёршу, сложив руки за спиной, — можно было просто повысить любую другую служанку в замке. Ни Мару, ни Михаэль не стали бы рисковать протекцией Короля, приведя тебя сюда без веской причины. Ты что-то сделала или что-то узнала. Что ты делала в последний день перед тем, как тебя привели сюда, Йонсу Ливэйг?       «Рисковать протекцией Короля». Полуэльфийка покачнулась. Рука, которую так часто стискивали пальцы в перстнях, нестерпимо заболела, и небо вдруг показалось чистым, точно залитым счастливым солнцем… Йонсу с трудом разомкнула губы:       — Каталась на лошади в северных лесах.       — И?       — И все, — твердо ответила Йонсу, сжав кулаки. Сёршу, заметив это, с легкой иронией произнесла:       — Прекращай. Ударить со старой силой ты все равно не сможешь, моя душа останется цела, тело… Благословение Владыки вытащит из объятий Бездны. А вот мое пламя, — в мутно-желтых глазах заплясали инфернальные голубые искры, — не из тех, что можно сдержать. Лучше тебе ответить на мой вопрос: что ты делала в последний день перед тем, как тебя привели сюда?       «Она угрожает?» — шевельнулось в голове. Рисковать не хотелось. Искры внушали легкий страх, видение не желало отпускать, мышцы продолжало сковывать. К тому же Десница знала о ней, Йонсу, больше, чем та предполагала. Если Мару и Михаэль «не стали бы рисковать протекцией Короля», значило ли это, что ее наказание — желание Владыки Востока? Рассчитывая услышать больше, Йонсу процедила сквозь зубы:       — На меня напал оборотень.       — Вот как?       — Да, — выдохнула Йонсу, невольно вспоминая тот день, — Архой, главарь северных оборотней. Я рассказала об этом леди Мару, и на следующее утро она пришла ко мне, предложила стать фрейлиной. Это все, что я могу пояснить, потому что… — Йонсу запнулась под мрачным взглядом Десницы, — потому что моя память — блядское решето.       Огни в зрачках Сёршу угасли. Она, наконец, сменила позу и начала напоминать человека, а не статую.       — Значит, Мару Лэй, — произнесла Десница. — Она снова лезет в наши дела. Что ж… Пусть нас рассудит Он.       Пробубнив что-то себе под нос, Сёршу направилась в коридор. На половине пути она резко ускорила шаг, будто что-то решив. Вишневый подол следовал за ней, точно мантия королевы, а стекло, зеркала дрожали. Звон каблуков отдавался в ушах; когда они стихли, Йонсу подкралась к двери и закрыла ее на замок.       После чего сползла к холодному полу и обхватила голову руками.       «Рисковать протекцией Короля».       «Благословение Владыки вытащит из бездны».       «Лэй». Мару Лэй, не Аустен.       И рассудить их должен Он.       Кто — Он?       Йонсу провела пальцем по шрамам на запястье, следам бесчисленных колец, и поняла, что ей просто необходимо переговорить с кем-то. Иначе голова лопнет, взорвется, как ледяной припай от молний.       Вот только… с кем?       Йонсу подняла глаза к зеркалу. Всклокоченные волосы, заляпанное, изорванное платье… когда-то она была генералом Хайленда. Йонсу снова захотелось спросить у Господа, за какие грехи она оказалась в конюшне. Что она совершила, если заслужила изорванную память. От кого узнать, если сны молчали? Редкие воспоминания — не единственный способ узнать причину. Ее могли открыть люди… Когда-то она была генералом Хайленда. Кому напрямую подчинялись генералы? Йонсу с улыбкой прикрыла глаза. Очевидный ответ. Именно от портретов этого «человека» она проваливалась в беспамятство чаще всего и теперь поняла причину. Ей следовало догадаться ранее. Кронпринц империи, Михаэль Аустен. Она была его приближенной. Оттуда ревность Мару, оттуда повышенное внимание. Ощутив прилив сил, Йонсу побежала в ванную комнату, сдернув по пути первое попавшееся платье.       Спустя полчаса она мчалась по коридорам, устланным мягкими коврами, практически не замечая окружавшего великолепия. На белоснежном фоне стен вилась паутина позолоты, мимо проносились ниши с мраморными статуями героев, богатые драпировки, резные двери с высокими притолоками, украшенными лепниной. Йонсу была здесь. Украшения никак не отзывались в сердце; она просто понимала, что пересекала эти коридоры не единожды. Тогда на ней было не платье, а униформа. Белый плащ, брюки с зеленой каймой, высокие ботфорты. Блуза с высоким горлом и брошью-солнцем на ней.       Вскоре она вышла в ту часть замка, в которой Йонсу еще не приходилось бывать осознанно. Она, повинуясь внутреннему порыву, свернула в широкий коридор со стенами, украшенными картинами с пейзажами и сценами из баталий. Глаза по-прежнему поражало изобилие лепнины, позолоты и диковинных вычурных статуй. Большинство изображало мужчин, одетых в тяжелое древнее вооружение с мечами или копьями в руках. Попадались и нагие нимфы, застывшие в вечной пляске мрамора. В натертых до блеска полах из розового с золотыми прожилками кварца Ливэйг видела свое отражение. Куда дальше? Впереди было только две двери, не отличавшиеся друг от друга ничем.       И, тем не менее, Йонсу без раздумий выбрала левую.       Приоткрывшаяся дверь явила ее взгляду… Йонсу зажмурилась. Щеки загорелись алым так, будто она долго пробыла на солнце. Боже, и как теперь смотреть на него и, особенно, на леди Мару?       — Исчезни —  раздался приказ, и мимо прошелестел ветер. Девица выбежала из апартаментов — Йонсу решилась открыть глаза. Михаэль, странно поджав губы, вздернул простынь и прикрылся ею до груди. Выражение лица кронпринца ясно свидетельствовало о досаде за испорченное свидание. Он вальяжно растекся по кровати, и в ожидании приподнял бровь.       Этот малозаметный жест вызвал в Йонсу бурю ответных эмоций. Где она прежде встречала подобную мимику? Такую же черную бровь, взлетевшую над… над оттенком цвета неба. Полуэльфийка выдохнула. Мир вокруг начал дрожать — Йонсу оперлась о стену, вызвав полный тревоги взгляд кронпринца. Странная реакция от того, кто… ненавидел ее? На секунду Ливэйг увидела странное сосредоточие в груди Михаэля. Местами наивно розовое, а где-то — почерневшее. Видение длилось всего пару секунд. Она выдохнула уже в привычной реальности. Реальности, в которой она была слаба. Пока — слаба.       — Ты сама нашла дорогу? — задал Михаэль первый точный вопрос. Йонсу кивнула. Скрывать не имело смысла.       — Очень хотелось ко мне попасть, если заявилась без предупреждения, — заметил он с удивительным хладнокровием. — Закрой дверь.       Йонсу коснулась дрожащей рукой двери и дернула ее на себя, после чего, подумав, повернула вправо шпингалет. Спина взмокла. Волнение способно убить очарование самого прекрасного платья. От него ли, недосягаемого хайлендского принца, или собственных ожиданий от разговора…       — Я хотела спросить… — начала Йонсу, но Михаэль перебил:       — Я не отвечаю на вопросы. Я задаю их, если считаю нужным, но сейчас не тот случай. Я имел в виду, закрыть с другой стороны. Ты отвлекаешь от работы.       «Это ты деловые переговоры голиком проводил?» — мысленно осудила Йонсу и подвинула к кровати стул, на который опустилась. В уголках глаз Михаэля завеселились морщинки. Она впервые увидела его улыбку — от нее даже мрак в глазах стал цвета горячего шоколада. Вот только прозвучавшие дальше слова, по мнению Йонсу, ничего общего с весельем не имели.       — Я могу просто усыпить тебя лунной магией, — сообщил Михаэль. — Расстояние не поможет. Выметывайся.       — Это важно, — непреклонно отозвалась Йонсу. — Если такое можно утверждать в моем состоянии. И твоя шутка - настоящее старье.       Колени дрожали, руки тоже. Присутствие Михаэля бередило душу. Почему он так сильно влияет на нее? Не могло быть дело только в прошлой подчиненности… Йонсу была уверена, что раньше между ними были близкие отношения — поведение Михаэля выдавало это, ведь даже с тем же Вэйроном Марко и Сёршу он общался иначе, холоднее. Она разбиралась в людях. И, все же, полагала, что ключ прячется не в том.       — Я хотела задать вопрос, — наконец, собрав силы в кулак, напомнила Йонсу.       — А я всю жизнь хотел кинуть свою корону в бездну, вот незадача.       Она попыталась смерить Михаэля неприязненным взглядом, но черты лица смывали все негодование. Вдруг отгадка в них? Йонсу с удовольствием изучила бы его внешность, если бы не возникающая робость. От нее сердце превращалось в комок сладкой ваты… О каком противостоянии могла идти речь? Этому человеку не получалось перечить, его хотелось прощать. Йонсу попыталась наладить разговор, поддержав тему, и спросила:       — Что ты… вы имеете в виду?       — А что ты знаешь о Короле Синааны? — неожиданный вопрос отрезвил ее.       Действительно, что Йонсу знала, что помнила из снов? Присутствие Владыки в них было неоспоримым. Самый первый сон, о Валериене Мэйбсе… Отец рассказывал о встрече с Королем, и она сама думала об их знакомстве, но более деталей не могла вспомнить. Второй сон, в храме, запомнился короткими обрывками и шквалом противоречивых эмоций. Йонсу твердо видела только карту Мосант с поверженной родиной. Об остальном, туманном, Йонсу могла только догадываться.       — Нечего, — помедлив, ответила она. Ложь недалеко ушла от правды.       — Ты уверена?       — Я даже имени его не знаю.       — Ни внешности, ни слухов? — не отступал Михаэль. Йонсу не хотелось признаваться в наличии снов, которые могли отобрать той же лунной магией. Если у нее не получится узнать о прошлом от людей, она продолжит растворяться в снах.       — Только рассказы о Короле и Бесплотном клинке, — Йонсу, желая усыпить бдительность кронпринца, назвала самые популярные слухи. Михаэль скептично приподнял бровь. В этот раз воспоминания миновали.       — Я могу залезть в твою голову, — заметил он. Йонсу решила пойти на опережение:       — В ней нет ничего, кроме предположений. Если вы спрашиваете меня о Короле, значит, одна из догадок верна.       — Какая? — Михаэль, несмотря на ленивый тон, очевидно заинтересовался.       — Что мою память стерли по его приказу.       Лицо кронпринца осталось каменным, безэмоциональным. Йонсу не могла понять, оказалась ли последняя фраза правдой или нет. Беспросветные глаза Михаэля пронизывали ее, минуя и одежду, и тело, и эльфийское самообладание.       — Он не дает мне приказы, — отчеканил он. — Я не подчиняюсь ему и не способен стирать память. Что ты хотела спросить?       «Интересно, почему Мишель сменил гнев на милость, — раздраженно подумала Йонсу. — Он только что выеживался всемогуществом». Ей действительно была интересна причина столь кардинальных перемен в обращении. Она угадала, задала верный вопрос или просто «наступила на больное»?       — Почему я здесь? Почему сейчас? И кто решил это? Мой прошлый господин?       Йонсу осознанно выделила последнее слово, как бы оно ей не нравилось.       — Ты здесь, потому что я так захотел, — произнес Михаэль. — Не более того. А сейчас я этого не хочу. Пошла вон.       От открытого хамства кровь прилила к щекам, и Йонсу набрала воздух, чтобы отметить, что она думает о нем, но не успела.       Зрачки Михаэля засветились — Йонсу увидела залитые водой улицы гигантского города, сорванные крыши. Стены домов потрескались, около них сбился в ловушке мусор, обломки, тела… Йонсу закрыла глаза. Видение исчезло.       — У кого-то слишком доброе сердце, — сказал Михаэль жестко. — За подобное я бы убил, не скрываю, а он не стал. Это единственная причина, почему ты жива. Хотя… о какой доброте может идти речь? Ему не захотелось расстраивать сына, я полагаю. И понимаю.       Йонсу выбежала из спальни, не успел Михаэль договорить последнюю фразу.       От пережитого стресса мгновенно выступили слезы — она, всхлипывая, начала вытирать их рукавом платья. Ноги сами понесли к лестнице; спустившись вниз, Йонсу пробежала погруженным в сумрак коридором и забилась в нишу у окна, где, взметнув юбками, села на пол. Слезы все лились, плечи вздрагивали. Ну вот зачем она плачет, как ребенок! Йонсу тщетно пыталась успокоиться. Краем уха она услышала приближавшиеся шаги и уже приготовилась накричать на служанку, что кралась по коридору к ней, однако это оказалась Селеста Ленрой, одетая в скромное темное платье. Йонсу спрятала лицо в складках юбки.       — Что случилось? — голос Селесты звенел беспокойством. — Я слышала крики из спальни Михаэля.       Йонсу промолчала: из сжавшегося горла все равно не вырвалось бы ни звука. Но как ей хотелось выложить все Ленрой… Ревнивой, мстительной Ленрой…       — Ты можешь мне рассказать, Йонс, — мягко произнесла Селеста, присаживаясь рядом. — Я же твоя подруга, — она коснулась ее запястья. — Расскажи, я могу помочь.       Это не возымело эффекта. Йонсу не могла поделиться с нею. Ей снова, в который раз, некому сообщить о муках. Тряхнув головой, Йонсу поднялась, выскользнула из рук «подруги» и побежала обратно в свою комнату, оставив Селесту в недоумении. Ну и пусть. Не стоит встречать леди Астрею в таком виде. В конце концов, жизнь продолжается, и произошло всего лишь маленькое недоразумение. Это слабое утешение сумело остановить слезы, а следы их смыла теплая душистая вода.       Спокойствие, однако, посещать Йонсу не собиралось. Будучи как на иголках, она ходила по спальне, то распускала волосы, то заплетала обратно, поправляла платье. Что видела? Что знала? Кем была? Эти вопросы медленно выступали из хаоса других, более детских и наивных. Йонсу вспоминала нить между собой и кронпринцем, слова, повисшие в воздухе хрустальным звоном. Знак, символ… Король. Михаэль спрашивал о Короле. Не владыка ли Синааны приходил в многочисленных видениях? Не его ли профиль рисовался на бумаге? Нет… «Не он», — твердило сердце. Боже, она просто сходила с ума! Не в силах более находиться в четырех стенах, Йонсу выбежала из комнаты. Ноги несли ее в коридор воинской славы. Ничего не замечая вокруг, Ливэйг протискивалась все глубже в кладбище мыслей. Белая долина… Город на склоне горы… Порт, полный кораблей… Луна, зависшая над парой, стоявшей на берегу…       — Ой!       Не удержавшись, Йонсу упала, приложившись затылком о мраморные перила. Воспоминания сложились карточным домиком. Рядом кто-то издал болезненный стон. Помотав головой, полуэльфийка смогла сфокусировать зрение — по левую руку на ступенях лежал Ленрой-младший.       — Прости пожалуйста! — горячо воскликнула Йонсу. — Что болит? Челюсть? Нос? Прости, такая неуклюжая! Не смотрела… по сторонам…       Спэйси, держась за нижнюю половину лица, сумел привстать.       — Ничего страшного, — промычал он. — Я тоже не смотрел.       Краем глаза Ливэйг заметила пару ромашек, лежавших на ступенях. Рука сама потянулась к цветам; взяв одну, Йонсу утонула меж лепестков. Белые… Моргнув, полуэльфийка торопливо положила ромашку обратно. Спэйси смотрел на нее со страхом.       «Клянусь, они светились, — зудела в голове чужая мысль. — Светились! Стали зелеными, как у Сель. А сейчас опять голубые и испуганные. Она такая красивая. Легкая и изящная, как леди Мару».       Йонсу, шатаясь, поднялась. Ее бил озноб. «Не могу», — подумала Йонсу и упала обратно со словами:       — Что ты сейчас видел? Что со мной было? Скажи правду, пожалуйста.       Правда. Как сильно ее хотелось узнать. Уже очень давно. Слишком давно. Ливэйг сцепила руки на животе и, выпрямившись, стала ждать ответа. При взгляде на Спэйси раскалывалась голова — она начала изучать ромашки на красной дорожке ковра. В молчании ей казалось, что в черепной коробке разговаривает кто-то еще.       — Ничего, — наконец, произнес Ленрой и тут же исправился: — То есть… Вы светиться начали. Изнутри. Как серебро. И все вокруг тоже засветилось. Я испугался, зажмурился, но зеленые искры больно жгли в темноте. Тогда я открыл глаза, — Спэйси помолчал. Йонсу с странной смесью торжества и страха ждала продолжения. — Вы… Сэрайз!       Йонсу обернулась. Сзади стояла маленькая принцесса в лиловом платье. На горделивом личике была написана дикая обида. Владелица апейрона же вновь увидела раскаленную добела нить — уже между эльфийским наследником и наследницей Хайленда. «Любовь?» — разом расслабившись, подумала Йонсу и встала.       — Лучше подари цветы ей. Только не ромашки, а маки. Они подойдут больше, — отстраненно сказала она и побежала прочь.       К тому моменту, когда накрыли стол в трапезной, Йонсу окончательно успокоилась, только руки продолжали немного дрожать. Причины оказалось две: присутствие Астреи и присутствие Михаэля. Императрица, такая же холодная, как и в прошлый раз, неторопливо вкушала поданные блюда, Сёршу тоже молчала, Селеста Ленрой, наперекор своим привычкам, была мрачна и сидела ровно, чего-то ожидая. Михаэль изучал виды за окном; на лице Спэйси переливался всеми оттенками черного свежий синяк — оставалось только гадать, кем он был оставлен.       На Мару Йонсу не смотрела и только ждала, когда начнется то, ради чего все собирались в обеденном зале. Судя по молчанию, этого ждали все. Молчали в реальности — в сознании Йонсу переливались голоса, но разобрать слова не удавалось. Вместо них голову разрывали чужие переживания: страх Селесты, наивная первая любовь Спэйси, тревога Мару и отрешенная боль Михаэля. Нить между супругами раскалилась добела. Если бы она могла помочь… Как-то спасти от холодных слов, разъедающих жизнь кронпринца. Йонсу ощущала их снежинками, падающими с неба. Предвестники бури. Она ждала ее, готовую вот-вот разразиться.       Дождалась.       На этот раз первой говорить начала леди Астрея, закончив с трапезой и вытерев тонкие губы салфеткой.       — Лорд Вэйрон, — обратилась она к загадочному брюнету таким тоном, будто речь шла о погоде или торговле, — вы плохо выполняете свои обязанности.       Йонсу и Селеста синхронно побледнели. Обе по разным причинам.       — Да, миледи, — абсолютно спокойно признал тот, вставая. Астрея же продолжила:       — Леди Селеста, с вашей стороны не очень разумно подставлять собственного отца и лорда Вэйрона. Не думайте, что я это забуду.       Йонсу, пользуясь тем, что Астрея ее не видит, уставилась на Ленрой. Селеста явно давно ждала, когда начнется разговор, и после этих слов напряжение чуть спало. Видимо, ожидала она худшего и потому сразу же пригубила напиток из бокала. На замечание придворная дама ничего не ответила — Астрея и не ждала ответа.       Повисла пауза. Йонсу была уверена, что кто-то, или Михаэль, или десница, вспомнит об Архое и заставит императрицу вспомнить о ней, Йонсу. Наконец, Сёршу, шумно выдохнув, произнесла:       — На днях было нападение в северных лесах на… на нашу жительницу.       Леди Астрея, приподняв тонкие темные брови, переспросила:       — Нападение? Кто же напал?       — Оборотень с Синааны, — внезапно отчеканил Михаэль, перестав смотреть в окно. — Мои люди ищут его следы, но они уходят в снежные завалы Палаис-иссе.       Йонсу с недоумением уставилась на него. Ложь была сказана так, что она сама чуть ей не поверила.       — Сообщения из цитадели приходили?       — Нет. Кто-то сбивает фей.       — Прекрасно, — чуть слышно прошептала Астрея, чем безмерно удивила Йонсу. — Лорд Вэйрон, у меня для вас новое задание. Реабилитируйтесь. Не зря же кольцо с горным хрусталем носите. Думаю, вы меня поняли. Можете идти.       На лице Селесты Ленрой отразилась, видимо, вся гамма чувств, на которые она была способна. Казалось, придворная дама едва не плачет. Михаэль чуть слышно хмыкнул. Мару, от которой Йонсу пока не услышала ни слова, сжала зубы так, что… В голове у Йонсу мгновенно прокрутился недавний вечер. Возникшая жалость к Мару заглушила даже обиду на Селесту.       Кто такая Мару Аустен? Вторая жена наследного принца. Без прав, без будущего. Едва кронпринц охладеет к избраннице, как жизнь Мару рухнет. Не для того ли фрейлина правительницы борется за власть в замке? Жалость смешалась с уважением. Йонсу догадывалась, как сложно приходилось в столице Мару. Однако та оставалась сильной и спокойной, несмотря ни на что, зная про измены единственного гаранта власти и видя его любовницу каждый день.       «Она стерла мою память», — вспомнила Йонсу, и теплые чувства разом охладели.        В дверях лорд Вэйрон столкнулся с глашатаем: юным парнем в зеленом плаще.       — Экипаж прибыл.       — Экипаж? — переспросила Астрея. Сёршу приподнялась со стула, поправляя платье.       — Это мой. Уезжаю в Браас, как ты просила, — десница обменялась многозначительными взглядами с кронпринцем. Только Сёршу осмеливалась обращаться к правительнице на «ты». Мару немного поменяла положение тела. — И… Я решила взять Йонсу с собой. Ее сила мне пригодится.       Императрица едва заметно кивнула головой, не утруждая себя словами. Йонсу, внезапно подумав о том, что ее отъезд — удача, а не наказание, торопливо последовала за своей новой госпожой. Ей не терпелось выбраться за стены замка, хотя еще пару часов назад она мечтала остаться тут навсегда. Если ее заставляют уезжать, то это значит, что потери новых воспоминаний не будет. Йонсу сможет хоть ненадолго выбраться из трясины, болота, сладкого дурмана, что укутали ее в замке. Не будет видеть грязь Анлоса вокруг. Ради такого можно пережить даже присутствие Сёршу.       Спустя пару часов, когда они уже выехали за пределы Анлоса и вокруг были лишь поля, Сёршу наконец нарушила молчание.       — Ты откуда?       — Аланда, миледи.       — Давай без всяких «миледи»! — рыкнула Сёршу. — Ненавижу лицемерие. Называют «миледи», а сами мечтают сжечь на главной площади.       Ливэйг была несколько в шоке.       — Я и не думала… — запинаясь, сказала она и, после новой паузы, решилась спросить: — А вы откуда?       Сёршу не сразу ответила.       — Неважно, — произнесла она, отворачиваясь. Похоже, ее желание общаться потухло так же быстро, как и вспыхнуло.       И снова чужие мысли: «Дома больше нет. Я продала его за метку Короля». Йонсу устало выдохнула. От пережитых страхов и открытий у нее вновь начала болеть голова. Полуэльфийка прижалась щекой к обивке кареты.       «Моего дома тоже нет», — подумала она и болезненно прикрыла глаза, погружаясь в сон.