Эклектика

18 число месяца Альдебарана, кронпринц Михаэль Пауль Джулиан Аустен

      — Ты никогда не давал мне жить. Всегда презирал. Я не был членом семьи, поэтому ты украл ее.       — Членом семьи? — вопросил он. — Тебя? Твоя мать — тварь Тьмы, отобравшая моего единственного сына. Она убила его и скрылась обратно в своей норе, оставив тебя с братом обузой. Лучше бы забрала вас с собой.       — Чтобы ты мог убить нас без порицания? — Валентайн держал руку на гарде меча, и Михаэль не мог этого не видеть.       — Я бы сделал это.       Сон прервался, оставив кронпринца с бешено бьющимся сердцем. Перед глазами стояла лазерная вспышка. В тот день, девятнадцать лет назад, он направил ее на собственного внука — и не жалел о поступке ни капли. Воспоминание, подпитанное ненавистью, оставалось таким же ярким. Да, чувство лишь усилилось после ухода Валентайна на сторону королевства. Старая, разъедающая, сводящая с ума ненависть. Она заставляла отправлять внука на границу, в самое пекло войны, отдавать унизительные приказы, заглушать малейшие попытки остальных отблагодарить Валентайна и, самое приятное, увести его жену.       Михаэль догадывался, что когда-нибудь обман всплывет наружу окончательно. Об адюльтере действительно знали все. О нем судачили продавщицы на главном рынке, о нем с придыханием говорили придворные дамы. Михаэль и Мару Аустен! Блистательный принц империи, пожиратель женских сердец! Мужчина, под чьим волшебным взглядом темных очей таяла каждая. Вечно юная красавица с безупречными манерами и обаянием, жена второго на очереди наследника! Женщина, не взглянувшая ни на кого за все годы брака и мгновенно попавшая под чары Михаэля. Это ли не сказка? Даже Астрея закрывала глаза на подобную безнравственность в столице. Только Валентайн не знал о измене.       Уже позже, проведя пару допросов, Михаэль выяснил, кто рассказал будущему предателю о связи — осведомительницей оказалась Валетта Инколоре, ушедшая вместе с изгнанным из империи Валентайном. Однако причина ее поступка осталась неизвестной… до некоторых пор. Сейчас Михаэль знал причину.       «Он вернется за мной», — мелькнуло в голове. Именно Валентайн, преисполненный желанием мести и обиды, будет командовать новой армией Синааны. Не стоило умалять достоинства внука как военачальника: Валентайн завоюет восток за пару дней, перейдет горы и захватит столицу. Он вырежет всю империю, как утопил смертное измерение в крови по приказу короны. Он убьет и Михаэля, и Мару, и малютку Сэрайз. Он всегда идет на поводу своих чувств — совсем как отец.       Хрустальный клинок прервал жизнь Вердэйна, и два брата, оставленные в Каалем-сум, осиротели. Младшего уже нет; Валентайн, к сожалению, еще жив. Некоторые называли его Полуночным рыцарем, некоторые — Рыцарем-полукровкой, но большинство — Полуночным чудовищем. Разочарование — вот что Михаэль считал причиной смерти любимой супруги. Разочарование в Валентайне.       Аделайн пыталась полюбить внука, но не смогла. Мальчик, казалось, чувствовал отношение к себе и рос необузданным, несдержанным, ненавидевшим авторитеты и приказы. С истинно северным спокойствием он наблюдал за слезами других, не видел грани между добром и злом. Он не признавал ни искусства, ни знаний — Валентайна привлекал только блеск оружия. Надеясь на его исправление, Михаэль вызвал в Каалем-сум лучших рыцарей империи, дабы те внушили внуку кронпринца свои идеалы и принципы, но все тщетно. Услышанное извращалось настолько, что трудно было узнать сказанное. Оперируя святостью, милосердием и гуманностью, Валентайн убивал со всей жестокостью — быстро и хладнокровно, говоря, что жертва не мучилась долго. Он говорил об идеале рыцаря, но за идеалом скрывался лицемерный палач. Он говорил об уважении к женственности, но спокойно избивал или убивал девушек, стоило появиться причине. Только лорд Эдгар Вилен сумел добиться частичного исправления: Валентайн ценил свой народ, но такие качества в императорской семье не считались плюсами. А няня маленького принца, Офелия Нептане, говорила, что мальчик боготворит отца и ненавидит мать, оставившую его с дедом, убившую принца Вердэйна.       Михаэль ненавидел Валентайна. Мягкость, с которой он воспитывал сына, так и не родилась в общении с внуком. Любой разговор заканчивался криком. Валентайн был похож на мать, и его глаза воскрешали яростную неприязнь в Михаэле. Не раз и не два кронпринц поднимал руку на внука, однако тот не чувствовал боли, словно его кожа промерзла насквозь. Выходя из себя, Михаэль кричал, что Валентайн выродок, клеймо, позор императорской семьи, что он бастард, которому не стоило рождаться, как и брату. После того, как в отместку Валентайн сломал ему руку силой серебристой крови, Михаэль перестал посещать внука и словно вычеркнул из своей жизни. Он больше не слушал рассказов учителей об успехах Валентайна. Все свое время он отдавал угасающей Аделайн, разочаровавшейся во всем.       Во всем…       Устало выдохнув, кронпринц приподнялся на кровати. Близился полдень; и зачем он лег спать? Проспал всего пятнадцать минут, не более, и получил головную боль как следствие. Погода не радовала. На севере Михаэль заметил плотную пелену серо-синих туч, надвигавшуюся на столицу. Знакомая картина: в горах бушевала метель, снег медленно захватывал столицу. Война совсем рядом. Снова. Как он хотел.       И даже Анлос перестал изнемогать от жары. Вздрогнув от холода, Михаэль накинул на себя расшитый золотой нитью халат, подаренный Оскаром Санурите. Комната вдруг показалась такой мрачной и пустой… Может, заклятие Инколоре все же ударило по нему? Все знали, к чему ведут чары Бесплотного клинка. К самому печальному из концов — для большинства. Рассеяние души Михаэль, проживший слишком долго, считал подарком судьбы, нежели карой. Он видел меморий, одолеваемых прошлыми жизнями, тех, кто отдал себя для других и остался душевным калекой, и просто одиноких несчастных людей, не знающих ничего о великой игре мира. Иногда к нему приходили разорванные духи — то, что оставалось от каждого после четвертой смерти. Не хотелось стать таким же.       Михаэль поднялся с кровати и медленно подошел к зеркалу, будто боясь того, что оно покажет. Нет… бездна еще не коснулась его. Конечно, при такой внешности трудно увидеть сияние призрака, но Михаэль был уверен, что цел. К сожалению. Подойдя ближе, он с неудовольствием посмотрел на нос — тот сросся неправильно, исказив безупречную гармонию черт. Ходили слухи, что в одном из боев правительница империи сломала нос Королю.       — Беспочвенные слухи. — Услышав знакомый голос, Михаэль резко обернулся. — Не ждал?       Темный король, не выносящий первого слова в своем неофициальном титуле. Властелин земель востока и каждого человеческого сердца, существо, проклявшее эльфов и получившее вид вампиров. Он называл себя Богом, хозяином Мосант, творцом. Михаэль знал, что это правда. Темный король — а в миру Майриор — действительно создал многое. Михаэль знал и других существ, оставивших след в Мосант. Он даже догадывался, что где-то там, за изнанкой мироздания, существуют другие боги.       — Здравствуй, — сдержанно поприветствовал Михаэль владыку. Единственный в Мосант, к кому кронпринц относился с опаской. Майриор хуже смерти: старуха с косой, нанеся удар, отпустит, а Король будет играть вечно, даже когда пройдет четвертое перерождение и душа, истончившись, порвется.       — Я всегда буду здравствовать. Какое смешное пожелание.       Михаэль улыбнулся.       — Да, ты прав.       Король относился к кронпринцу со своеобразной любовью. Причины Михаэль не совсем понимал. Однако общались они без ненужных почестей. Осторожно, с желчью, угрозами…       — В отличие от тебя, — напомнил Майриор. — Скажи, ты действительно пытался убить Лету?       Инколоре — она как Ливэйг. С первой Михаэль тоже пытался сблизиться, но безрезультатно.       — Леди Валетта бессмертна. Разумеется, нет. Я тянул время. На нее напал Марко Вэйрон, пусть мстит ему.       Король беззлобно расхохотался. Михаэль не смотрел на него. Владыка напоминал о свадьбе в Верберге и Аделайн.       — Зачем ты пришел?       Майриор Десенто — единственный в мире, кто внушал ему страх. Король был слишком сильно похож на отца, Нёрлэя. Михаэль с трудом мог вызвать его образ, они не интересовались друг другом. Нёрлэй крайне редко находил время для сына. И все же нынешний кронпринц помнил, как вальяжно тот сидел в кресле, закинув ногу на ногу. Подобно Королю.       — Пытаюсь кое-что понять.       — Что?       — Откуда идет перезвон хрусталя, — буквально по слогам произнес Майриор. — Каждую ночь, уже много лет. Интересная загадка. Ответ ищу дольше, чем он того заслуживает. Напоминает твои отношения с…       «Если скажет «Аделайн», то получит лунный свет в лицо», — подумал Михаэль, разминая пальцы. О каком хрустале идет речь, он не знал и даже не догадывался.       Продолжать Король не стал. В руке владыка крутил одно из колец — круг из белого золота. Украшение испускало ласковое сияние, подобное тому, что текло в жилах императорской семьи, ослабевая с каждым поколением. Сэрайз не будет жить вечно без помощи целительниц. Михаэль же обречен на долгое угасание и болезни, с которыми организм медленно, но справлялся. В отличие от души.       — Больше ничего не хочешь спросить? — уже серьезно спросил Король. Михаэль медленно покачал головой — Майриор встал. Мантия владыки скользила по полу, оставляя свечение. В вырезе не до конца застегнутой рубашки проглядывал шрам, поверх которого болтался амулет — полумесяц и меч. Герб Синааны. Король резко отвернулся к окну и сложил руки на груди.       — Даже насчет прошлой жизни Сэрайз?       — Не хочу знать, кем она была, — холодно отозвался Михаэль.       — Почему? Не волнуйся, она была мужчиной и не оказывалась в твоей постели. А первое рождение ты не успел застать.       Михаэлю стало легче — прозвучала правда. Король никогда не говорил иного — не видел причин для лжи.       — Я умру до конца?       Как сильно уставшее сердце просило ответа.       — Возможно.       «Воз-мож-но». Три движения губ озвучили приговор. Плюс один: даже переродившись, Михаэль ничего не будет помнить. Какое-то время. Кронпринц с хрустом сжал кулак.       — Ты говорил, что моя душа повреждена.       — Именно.       — Что в ней нет половины, осталось только…       — В точку!       Майриор театрально раскинул руки. Комната озарилась лунным светом. В глаза вновь бросился амулет.       — Друг, идея души принадлежит не мне. Я усовершенствовал, не более. Я не знаю, как поведет себя ее половина. Соединится со второй, может. Или растворится. Или продолжит жить. Самому интересно. Было бы забавно получить Клинок с памятью кронпринца Хайленда, — губы владыки самодовольно изогнулись.       — Мое прошлое перерождение было мужским. Следовательно, остальные будут женскими. Я должен как-то связать твое желание и этот факт? — с каменным лицом спросил Михаэль. Про любвеобильность Короля ходили легенды. «В чем-то мы схожи», — признал Михаэль. Внешность, характер… Подчас он думал, что сошел с ума и разговаривает с двойником.       — Нет.       — Отлично, — кронпринц потянулся к стоящим рядом графину и стакан. Теплый бархат лег на язык без горчинки. — И все-таки, зачем ты пришел?       Король ловко материализовал в руке изящный бокал. Михаэль догадался по виду — белое вино, любимый напиток Мару.       — Чтобы полюбоваться попыткой что-то противопоставить мне. Напомнить, с кем сражаешься?       — Я помню, — процедил кронпринц.       Майриор слегка наклонился в его сторону.       — Ты едва не проболтался обо мне Йонсу. К чему такая вольность, не подскажешь?       — А вы как всегда слишком интересуетесь ее судьбой. К чему такие скрытые симпатии, о всемогущее божество Мосант?       Майриор опустился обратно к спинке кресла.       — Я пришел затем, чтобы сказать: я не против, — лицо владыки изрезала странная улыбка. — Разрушай. Убивай их. Я ненавижу хаос, но хаос перед… О, нет, — прервал Король мысль. — Пусть останется сюрпризом. Я не буду вмешиваться, даже помогу: войско Синааны поведет Белладонна. Проиграть ей — достойно щиту империи. Верно? Ты ведь так хочешь умереть в овациях.       Михаэль сжал зубы.       — Белладонна будет со своим спутником, я прав?       В ответ он увидел гримасу отвращения.       — Отродье двух предателей, — сказал Майриор, вызвав желание Михаэля пробить ему грудь лунным светом за пренебрежение Вердэйном. — Да, будет. Если не повезет, умрешь от его меча. Хотя… — на краткий миг Король задумался. — Думаю, стоит подсказать Донне, какой великий грех совершит ее любовь, убив прародителя.       — Буду благодарен, — сдержанно произнес Михаэль. — Белладонна владеет клинками, закаленными в призрачном огне. Пусть обнажит их. Эти клинки рассеивают души. Может, они справятся с моей, ущербной. У кого вторая часть? — с интересом спросил он. — Думаю, это очень жизнерадостный человек.       — Ты прав. Она совсем дурочка. Верит в идеалы, других людей, как ты когда-то.       — Я никогда не верил в людей, — отрезал Михаэль. — Мой отец… — он, задумавшись, покрутил стакан, наблюдая, кто жидкость играет на свету, — был идеальным выражением человека, какими ты хотел их видеть, создавая. Мы берем без остатка, не задумываясь ни о чем, кроме себя, цинично считая, что на самом деле высших сил нет и все зависит от нас. Разве можно верить в таких существ? Я всегда знал, что стоит отвернуться — и получишь удар в спину. Лучше никому не доверять и верить в себя, в то, что выстоишь против всех перемен, что ты уготовил.       — Не любишь перемены? — спросил Майриор. Михаэль подумал, что тот выглядит немного разочарованным.       — В моей жизни не было ни одной перемены, что вела бы к лучшему.       — Если бы Аделайн осталась жива, то у вас с Мару не родилась бы Сэрайз, — заметил владыка. — В любом случае, это был ее выбор. Я считаю, что любая перемена ведет к лучшему. Ты бы не заскучал, каждое утро просыпаясь с одним и тем же человеком?       — Ты, наверное, никогда не любил, — заметил Михаэль, продолжая изучать игры света на воде. — Если не понимаешь.       — Или знаю больше тебя, чтобы делать такие выводы. Стабильность отвратительна. Империя Хайленд — лучший пример. Ты столько веков ей управлял и ни к чему не пришел. Хайленд такой же, как десять тысяч лет назад, за вычетом пары-тройки изобретений, которые прижились. Неужели тебя это ни капли не смущает?       Михаэль покачал головой. Ему было все равно.       — Дикарь, сидя в пещере, тоже счастлив. Но окажись он вне пещеры однажды… Никакие страхи не загонят обратно того, кто… понял. Что он будет вспоминать при смерти? Тихую темную пещеру или рассвет, которым был повержен?       — При чем тут это? — Михаэль скривился, осознав, что понимает смысл, но он ему не нравится.       — Да так, рассуждаю, — Майриор поднял бокал. — За будущее вашего рода?       — Оно зависит только от тебя, — привычная тема для разговоров, и ответ привычен тоже. — Только творец Мосант выбирает — карать или миловать.       Король пригубил вино и блаженно прикрыл глаза. Природу за окном залило солнечным светом.       — Я всегда говорил и буду говорить, — начал Майриор неспешно, — что судьба зависит только от человека. В какие бы рамки я вас ни вогнал, всегда остается выбор. Возьмем, например, твою обожаемую Китти Вилариас. Сейчас она спешит на лодке в Аливьен-иссе, но понимает, что хочет к Кестрель. Хочет ее увидеть и узнать, что она жива, что цел Палаис-иссе. Поэтому она сбежит, как только появится возможность. Глупо сбегать посреди открытого моря. Так вот, — Майриор поднял вверх указательный палец с безостановочно крутящимся кольцом. — Это не я подсказал ей. Это будущий выбор, который она сделает исходя из характера. Я знаю характер и обстоятельства. Я просчитываю вероятность, только и всего. Хочешь попробовать?       — Зная тебя, думаю, Палаис-иссе не цел.       — Да, будет не цел. А теперь просчитай, куда отправится Китти, увидев разрушенную цитадель и поняв, что нет Кестрель.       Тема не нравилась. Михаэль слишком не любил двух девчонок, заставивших жениться его еще раз.       — В Синаану? — и тут же исправился: — Нет, скорее обратно на запад.       — Да, на запад, через перевалы, мимо озер и лесов, к северному замку, про который слышала когда-то. Для ее же блага надеюсь, что не дойдет. Для твоего блага надеюсь, что если дойдет, то не успеет рассказать об увиденном. Не заставляй уничтожать мир раньше времени. А если она ее выпустит? Призрачное пламя — скверная вещь, никто не знает его свойств, даже я. Смотри, — Майриор показал одно из колец — каплевидную сферу, в которой горел огонек. — Иногда оно прожигает стекло, иногда — нет. Отчего это зависит, ответит только тот, кто со мной не разговаривает.       — Я нашел противоречие в твоей теории, — сделав вид, что пропустил последние фразы мимо ушей, сказал кронпринц. Его мысли, к счастью, Майриор не мог прочитать. — Обстоятельства создаешь ты. Характер создается ими же. Следовательно, ты предопределяешь выбор и лицемеришь, говоря мне обратное. Если бы не ты, — сквозь зубы произнес он, — то мой сын не встретил бы Эйя, не родились бы два ублюдка, которые испортили мне жизнь. Вердэйн бы не умер. Аделайн — тоже. Это был ее выбор, нашептанный тобой. Если же вспомнить моих родителей, тут ложь становится еще более открытой. Не говори, что я ошибаюсь.       Король молча глядел на него. Словно отражение в зеркале, только более грубое.       — Я не могу предугадать все и следить за каждой душой в Мосант, — елейно заявил он. — Я создаю тенденции и изредка вмешиваюсь, если что-то мешает развитию. И равенству. Две чаши весов Мосант должны быть сбалансированы. Как ты заметил, я выбираю, кого карать, а кому оказать милость — с обоих сторон, что часто забывают. Любое решение заслужено. Это происходит редко, Михаэль, — Майриор впервые обратился к нему по имени. — Очень. Чаще всего вы всего добиваетесь сами. Не вини фатализм, ты выдумал его.       — Четыре смерти, каждая из которых не приносит облегчения — это не фатализм? — иронично бросил кронпринц. — Умирают все. Для чего?       — Что за глупый вопрос. Саморазвитие!       Король, казалось, обиделся. Или досадовал, что Михаэль не понимал.       — Для чего? — уже с издевкой повторил Михаэль.       — Для себя, — процедил Майриор, и кронпринц понял: давний друг-враг в тупике. Словесный спор внезапно оказался выигран.— Думаю, твое тело не смогут похоронить. Воины Синааны съедят, — внезапно добавил Майриор.       — Все равно, — отозвался кронпринц.       — Умно, — похвалил владыка. — Твоей дочери будет неприятно. Возможно даже, посочувствует Мару.       Вопрос сорвался прежде, чем его успели обдумать:       — Раз ты сегодня отвечаешь на все вопросы, скажи, она меня любила когда-нибудь? Или только видела способ получить власть, как в Валентайне?       «Почему меня это волнует?» — поинтересовался Михаэль уже у себя, но ответа не нашел. Половина души молчала. Он попытался представить Мару — внутри ничего не отозвалось на образ. Одна пустота. Видимо, та часть, что отвечала за любовь, ушла к «наивной дурочке», про которую говорил Майриор.       Король продолжал смаковать белое вино.       — В зависимости от того, что ты считаешь любовью. Она относится к тебе так же, как ты к ней.       — Никак? — решил уточнить кронпринц.       — Она тебе безразлична? — казалось, искренне удивился Майриор. — Тогда почему ты так любишь запах сирени? Михаэль, ты спрашиваешь о любви не у той части тела.       — Неужели Темный король в этом разбирается, — не удержавшись, с сарказмом бросил Михаэль.       Длинные пальцы, унизанные перстнями, забарабанили по ножке бокала.       — Увы, нет. Но пару раз чувствовал то, что ты называешь любовью, и однажды то, что переживаете вы с Мару. Поверь, разница велика. Теперь позволь ответить на вопрос более четко, — Майриор сделал глоток. — Мару будет убита горем так же, как если бы потеряла Сэрайз. Это мало кто заметит, она скрытная женщина. Ты ей очень дорог, и дело вовсе не в крови или власти. Ты дорог ей как человек. Все еще хочешь умереть?       Он неожиданности Михаэль едва не уронил стакан. Он удивленно посмотрел на владыку.       Когда-то, в молодости, он боготворил Короля, считал лучшим другом, пока не узнал истину. Шли года, и восхищение сменилось ненавистью. Король позволил умереть родителям Михаэля, няне. Он создал Эйа, Хрустальный клинок Синааны. Он позволил умереть Аделайн и Вердэйну. Разве Михаэль мог любить его, как прежде?       Невольно Михаэль обернулся к постаменту в углу спальни, укрытому бархатом. На ткани лежали осколки меча Валентайна, который разбила лазерная вспышка, отправленная во внука девятнадцать лет назад. Полуночный рыцарь попытался отбить луч света — металл не выдержал. Разумеется, Михаэль оставил меч не в память о внуке и не в память о победе — клинок подарила Аделайн и сделала это от всего сердца. Он не мог поступить по-иному.       — Откуда ты знаешь? — сумел спросить он.       — Не думаю, что поймешь ответ, — отозвался Майриор, допил вино и поставил бокал на тумбу рядом. — Надеюсь, мы больше не увидимся. По крайней мере, пока ты в этой форме. Прощай.       Король исчез, оставив множество вопросов и бурю эмоций в голове. Михаэль опустился на кровать. Откуда… И почему не попытался восприпятствовать? Неужели даже сейчас придуманный план вписывается в рамки фатальности? «Разрушай. Я не против». Будто Майриор ожидал подобного. «Люблю хаос перед…» Перед чем? На ум приходил только один вариант.       Михаэль встал и подошел к оставленному бокалу. Обычное стекло с рисунком на поверхности и орнаментом по краю. Оссатурская вязь. Он задумчиво повертел дар в руках. Кажется, в серванте стоял графин с белым вином.       Странное желание — ощутить единение с Королем в чем-то, помимо внешности. Полупрозрачная жидкость больше походила на яблочный сок; наливая бокал, Михаэль подумал, что день начался неожиданно бодро. Майриор всегда появлялся без предупреждения, но всегда по серьезной причине. Сегодняшний визит отличался: Михаэль не мог понять его цели. Сказать, что он поддерживает план? Узнать, хотел ли дальний родственник смерти Бесплотного клинка? Предостеречь словами о Китти? Посеять смуту упоминанием любви Мару? «Слишком несерьезно», — подумал кронпринц, доставая из шкафа рубашку и свитер — то, что оказалось забытым на двадцать лет. Зима все же решила прийти. Приветствие ей пел рисунок на окнах.       Даже вода показалась холодной сегодня, и из душа Михаэль вышел дрожа, как от болезни. Обтирание полотенцем ни к чему не привело. Странное ощущение: казалось, что он находился в чьих-то руках, руках существа, дыхание которого источает мороз. Оно терзало ночью, ненадолго отступило рядом с Королем и вернулось, стоило остаться в одиночестве. Михаэль многое бы отдал, чтобы узнать, действительно ли его сердце наполовину обратилось в хрусталь.       Одежда не грела, холод шел изнутри. Раковая опухоль разума начала распространяться по телу. Михаэль обрушился на кресло с бокалом вина, отпил и закрыл глаза. За окном шелестели снежинки.       — Папа!       От неожиданности Михаэль едва не опрокинул бокал. Кронпринц перевесился через подлокотник — по коридору стучали чьи-то звонкие каблучки. Михаэль ощутил ауру дикой обиды. Он торопливо провернул ключ в двери мыслью.       — Что такое, милая? — с беспокойством крикнул он. Дочь, утирая слезы, влетела в спальню, как порыв ветра в затхлую комнату. Примерно так же, как вчера, разобидевшись на эльфийского недомерка в карете, чем безумно обрадовала отца.       — Спэйси опять хотел подарить маме цветы! — пожаловалась Сэрайз и пристально вгляделась в него, явно ожидая какой-то реакции.       Бокал с хрустом треснул. Шипя от боли, Михаэль замахал правой рукой. Отколки стекла переливались лунным светом на ковре, окно справа приобрело трещину, светильники, разом вспыхнув, перегорели. «Спокойно, — воззвал к самообладанию Михаэль. — Испугается…» Но дочь стояла с таким загадочным видом, что Михаэль понял — влез в типичную ловушку маленькой женщины. Знать бы, в какую. Вот только ревность совершенно вскружила голову, не оставляя места для размышлений.       — Тебе больно, пап?       — Что значит «опять»? — как можно ласковее спросил Михаэль, вытирая руку о сидение кресла. Лишь бы не увидела Сэрайз. Мысленно он представлял, как поджигает злосчастные цветы во рту горе-любовника. Те горели прекрасно наперекор всем законам физики.       Сэрайз состроила рожицу, гласящую — «я обижена». Густые темные брови страдальчески опустились, губы надулись.       — Мне он их не дарит. Только маме перед дверью ложит после ужина.       — Кладет, — автоматически поправил Михаэль. Он был обескуражен. Почему Мару не говорила? Сколько это длилось? Месяц? Год? Два?       — А я розы себе забираю! — похвалилась Сэрайз, подняв нос. В эту секунду она походила на Вердэйна, который впервые обыграл отца в шахматы. Воспоминание о сыне подкинуло дров в пылающий костер внутри.       — Возьмешь еще один, — начал Михаэль тихо и спокойно, но эмоции окончательно взяли вверх и он выкрикнул угрозу, которую не озвучивал со времен детства старшего внука, — будешь стоять в углу, пока они не завянут! В комнату, живо!       Взбешенный до предела, оскорбленный и чувствующий себя величайшим в истории предателем, Михаэль схватил дочь за руку и буквально дотащил до ее спальни, дверь в которую открыл пинком. Сэрайз ревела. Он, кажется, искренне не понимала, по какой причине всегда добрый папа накричал и запер в комнате. Но оставаться спокойным — то все же оказалось выше сил Михаэля. Щелкнув замком, он прислонился к двери спиной и выдохнул.       — Я его убью, — заявил Михаэль, обращаясь к картинам и статуям. — Чтобы всякая безродная шваль уводила мою жену? Ну уж нет. И… Сэрайз! — в сердцах крикнул он. — Если я еще раз увижу тебя рядом с Ленроем!.. Его — вздерну, тебя — ремнем выпорю!       В последнем он сомневался — рука не поднимется. Вздернуть Ленроя — совсем другое дело. «Пресвятой боже, вдруг он решит переключиться с Мару на Сэрайз?» — от мысли стало совсем дурно, и поэтому на грохот, доносящийся из спальни дочери, Михаэль никак не прореагировал. Безмозглый потомок торговцев и она, принцесса Хайленда, поступившая, как брат Вердэйн когда-то… «Нет, — пообещал Михаэль. — Я скорее сдохну, чем подпущу его к Сэрайз. Поговорю со Спэйси, намекну, что будет, если… Никаких гребаных «если»! Придушу идиота заранее, пусть Эрродан катится в бездну!» Михаэль оторвался от двери и на нетвердых ногах отправился к покоям Спэйси. Аргументов к прощению не находил. От чего больше злится — попыток сблизиться с Мару или возможных отношений с Сэрайз — упорно не понимал.       «Да что не так? — бесился Михаэль. — Кто она, эта женщина? Союзник, только союзник! Тогда откуда ревность? Не просыпались вместе со времен, как ты забеременела. И…» — по спине пробежал холодок. Двенадцать лет. Она не могла оставаться невинной и верной двенадцать лет! Михаэль нутром чуял грандиозный обман, таящийся под носом.       «Обоих убью», — сделал кронпринц мрачный вывод. Лестница не кончалась, рука кровоточила. Когда-то со схожими мыслями он поднимался к Аделайн: первая жена сделала все, чтобы свести с ума от ревности, а позже начала упрекать, что он вешает свои грехи на других. Было страшно признаться, что нынешняя ситуация ничем не отличается от прошлой. Михаэль так боялся, что спутником Сэрайз окажется такой же человек, как он, что предпочел бы, чтобы дочь осталась одинокой.       Сойдя на нужном этаже, он начал хладнокровно придумывать план бесшумной ликвидации. Отрезать голову лунным светом? Слишком много крови, сплетен не миновать. Язык? Ослепление? Четвертование? Лунные образы и точечный удар в сердце? Сжечь полностью? «Набить морду для профилактики», — решил Михаэль. Приятно, а проблем не будет.       «Да что со мной? — вновь задумался кронпринц. — Вспомни Вердэйна, когда…»       Нет, он не желал вспоминать. Слишком больно. В тот день, казалось, душа получила первую трещину. Но как Михаэль мог смотреть на тварь, сестры которой похоронили его родителей на морском дне?       Были бы слезы, но они замерзли, стали хрустальной крошкой слишком давно. Михаэль стоял, изучая переливы кварца под ногами и все больше понимал, что драка не поможет. Сэрайз увидит последствия — синяк, перелом, царапину, во что бы ни вылилась злость — и узнает про темную сторону души отца, которую так не хочется показывать. Разочаруется, как Вердэйн много лет назад. Михаэль не вынес бы презрения снова. Не от дочери — единственной причины, чтобы жить.       Он мог только поговорить. Приказать не появляться рядом с Сэрайз и Мару. «Видит свет, желаю Сэре лучшего мужа чем Спэйси. Тормоз без фантазии. Розы дарит. Какой смысл в увядающих букетах, — зло думал Михаэль. — Выбрал наипошлейшие цветы. Только самый убогий парень додумается их дарить», — он продолжал пышать гневом, отгоняя воспоминание, в котором сам дарил розы Аделайн.       Слова словами, а в себе он не был уверен. Михаэль вспомнил, сколько раз выходил из себя при Аделайн, Вердэйне и Мару — при тех, кого любил — и остановился на последней ступени. Вспомнил, как его испугалась невестка во время знакомства и злость Вердэйна. Сын никогда не звал его в отстроенный Каалем-сум, «Хрустальное сердце» посещала только Аделайн. Михаэль впервые увидел внуков, когда они остались сиротами.       Привыкший управлять всем, он не мог убедить себя остановиться. Аргументы бились о лед упрямства и сгорали в ревности.       — Просто поговорить, — прошептал Михаэль и нервно огляделся — коридор пустовал. Спальню слева он знал, в ней обитала Селеста Ленрой, а дверь же справа никогда не открывалась при Михаэле. Он бы и не хотел, чтобы открывалась. Однако постучать пришлось.       Спустя полминуты, увидев Спэйси, сдержаться он все же не смог.       — И зачем ты это сделал? — спросила Мару, вытирая кровь с опухших губ мужа через полчаса. Тремя этажами ниже Кэтрин Аустен залечивала раны Спэйси.       — Он дарил тебе цветы, — с козлиным упрямством гнул свое Михаэль, барабаня пальцами по креслу от боли. Если бы кто-то сказал ему, что хрупкая ручка балеруна Ленроя способна оставить синяк такого качества, он бы рассмеялся. Практика доказала обратное.       — Все влюбленные дарят цветы. У них отключается голова, и они используют традиционные способы. Я не взяла ни одного цветка.       — Сэрайз брала.       — Она только начинает взрослеть, — примиряюще сказала Мару. — Она не знает, что значат цветы.       — Сэра не настолько глупая.       — Прекрати разговаривать.       Михаэль замолчал. Достав пипетку с слабо светящимся зельем, Мару обработала рану.       — Рассеченная губа. На Спэйси живого места нет. Извиняться ты не подумаешь?       — За что? — взвился Михаэль. — За флирт с тобой? За нашу дочь? Не хочу иметь зятя-идиота. Ты слишком рьяно защищаешь Ленроя, это подозрительно. Чем ты занималась двенадцать лет без меня?       Мару запечатала лекарство обратно.       — Работала, — лаконично ответила она и встала. — А теперь, если позволишь, я схожу к Сэрайз. Хочу выяснить, что произошло вчера между ней и Спэйси по твоей вине. На Сэрайз ты зачем накричал? О, молчи, не хочу знать.       — Работала, — повторил Михаэль. — Так же, как когда была замужем первый раз?       Лицо Мару посерело.       — Иногда ты отвратителен, — хлестнула она фразой напоследок и вышла, оставив легкий аромат сирени. Михаэль сердито откинулся в кресле. Челюсть нестерпимо болела, кулаки — тоже, а больше всего после вспышки гнева болело сердце. Он потер грудину и вздохнул. Чего добился? Обиды Сэрайз и Мару. Вот и все.       Он прислушался. В соседней комнате Мару терпеливо что-то втолковывала дочери. Слова он не разбирал, но в ауру Сэрайз вплеталось чувство умиротворения. Дочь — вся в него. Разнесла спальню со злости, ее придется спешно ремонтировать. Только для чего?       Взгляд снова упал на меч, лежащий в углу комнаты.       Что будет, когда армия Валентайна и Белладонны окажется в столице? Что будет, когда его, Михаэля, не станет? Он не сможет защитить ни Сэрайз, ни Мару. Кронпринц задумчиво потер подбородок и поморщился от боли. Мару сможет за себя постоять; оставлять дочь в Анлосе — все равно что убить ее самому. Михаэль повернулся к карте, выложенной на одной из стен. Самым мудрым было бы отправить Сэрайз в Синаану, но время играло против него. Нет, слишком поздно. Верберг станет следующей жертвой после столицы, потом королевство уничтожит юг Хайленда, земли Аливьен-иссе и пустынь за ними.       — Все игры заканчиваются, — заметил Михаэль в тишине. — В наших силах только выйти из них достойно. Абсолютно все… — проговорил он, изучая залив Сэйонсу и жирную черную точку на его берегу — город Браас, город майомингов, вечных тайных врагов империи.       «Полный бред» — сказал бы любой здравомыслящий человек, услышав посетившую Михаэля идею, но чем дольше кронпринц обдумывал ее, тем меньше сумасшествия находил. В самом деле, зачем Синаане нападать на давно перешедший к ней город? Война захлестнет каждый уголок Хайленда, но оставит нетронутым Браас. Пусть мэр города ненавидит членов императорской фамилии, он не посмеет убить Сэрайз — владелицу призрачного огня, которому молился народ. В Браасе жил бывший гвардеец Короны — Нитсу Кэйар или, как ее называли чаще, Нита.       Михаэль, держа замотанный в ткань лед у подбородка, подошел к письменному столу и вытащил бумагу. Нита не любила его, да что там, терпеть не могла. Что перевесит: ненависть кронпринцу империи или уважение к клыкастой соотечественнице, оставалось только гадать. Нитсу, как Сэрайз, — вампир. Возможно, если написать Ните письмо с просьбой — ужасное слово! — о помощи, то она откликнется. Спрячет принцессу поверженного Хайленда, и Сэра станет обычной — мечта, к которой сам Михаэль безнадежно стремился всю юность.       Флаг Синааны будет реять над каждым городом, когда Михаэль разрушит равновесие между сторонами. Он был уверен, что всю семью Аустен и их приближенных повесят на потеху народу, когда падет Анлос. Прародителю плевать на них.       Кронпринц отложил лед в сторону и взял перо, открыл чернильницу и остановился. Порыв ветра за окном заставил задуматься о другом. Михаэль повертел перо в руках, обдумывая идею. Снежинки, налипшие на стекло, только прибавляли уверенности. Создать хаос. Заполонить Мосант дымом, в котором каждый будет спасать себя, а не думать о выживших принцессах. Северный замок, полный тайн, манил шпилями башен, тронь которые — и мир пройдет прахом. «Слишком опасно», — отказался Михаэль от идеи, однако не слишком уверенно, и начал писать письмо, иногда представляя, с каким трудом придется объяснять план остальным. Легче не объяснять его вовсе.       — Сохрани Сэрайз, пожалуйста, — прошептал Михаэль, ставя последнюю точку. — Вспомни, сколько я сделал для тебя, Майриор.       Михаэль достал конверт и подумал, что встречи с дочерью, в отличие от разговора с Мару, не миновать.       Он ошибся.       Отправляя первую фею, для Нитсу Кэйар, он услышал легкие кошачьи шаги за спиной и обрадовался, что решил избавиться от конвертов именно в таком порядке.       — Что ты делаешь? Почему закрыл мысли?       Не отвечая, Михаэль подозвал еще одну феечку, настороженно наблюдавшую за ним из-за угла. Желтые глазки моргали, носик дергался, но перед мармеладом малютка устоять не могла. Крылатые всегда были жуткими сладкоежками. Фея подлетела к ладони, взяла угощение и начала самозабвенно его грызть, пока Михаэль прикреплял письмо к спине и нить с запахом адресата — к ножке.       — Зачем тебе мэр Герхельд?       Михаэль с опозданием вспомнил, как остро вампирское обоняние.       — Работаю, — ответил он утренней фразой супруги.       — Нитсу?       — То же самое.       Вторая феечка, к его облегчению, взлетела и, напоследок пискнув на прощание, исчезла за окном. Осталось два письма, для брата и сестры Санурите. Михаэль вытащил еще один кусочек мармелада. Мару стояла за спиной.       — Ладно, потом все расскажешь. Мне больше интересно другое. Почему ты все делаешь мне назло?       Третья оказалась не столь строптивой и улетела, не тратя время на еду, со сладким в руках. Михаэль повернулся в Мару и сложил руки на груди, позже — опустил их, подумав, что поза выглядит так, будто главный здесь вовсе не кронпринц с чистейшей кровью.       — Например? — поинтересовался он.       Подчас Михаэль задавался вопросом, что пугает более: бездушность Астреи или бесчувственность Мару. Последняя даже отчитывала его без видимого интереса. Поэтому они и не сошлись. Выгода, расчет, выгода…       — Ты посадил Сэрайз и Спэйси по разным каретам.       Михаэль кивнул.       — А ты постаралась и сломала вторую. Жаль, что императрице нравится Джейнис Селимейн, иначе бы… Да, вместе им, все же, пришлось сесть.       — Михаэль, — Мару повысила голос, — подумай, какой ты подаешь ей пример своими похождениями! Сэрайз двенадцать лет! Она полезла к нему и начала распускать руки!       Михаэль до сих пор не понял, как нужно относиться к этому факту.       — А виноват ли один я? — вопросил он. — Ты же стараешься понравиться всем, выслуживаешься, чтобы нужные люди всегда помогли в планах. Будто власть и деньги собралась забрать в гроб. Откуда я знаю, как ведешь себя ты, пока меня нет рядом? Подаю пример не только я. И если ты грезишь счастливым браком нашей дочери, показывай, какой он должен быть, а не работай сутками!       — По-моему, мы разговариваем не о том.       — Нет, почему, о том, — отрезал Михаэль. — Ты обвиняешь меня, что я делаю все тебе назло. Да, назло, потому что я не считаю твое мнение правильным. Если раньше мы смотрели в одном направлении, то сейчас я в этом не уверен. Я не уверен, что хочу в принципе показывать тебе свое направление.       Мару осталась безучастной. Михаэль не увидел никаких изменений. Ей. Все. Равно.       — Сейчас начнется обед, — проговорила Мару. — Поторопись.       Услышав, как хлопнула дверь, Михаэль опустился на подоконник и спрятал лицо в ладонях. Впервые за долгое время он чувствовал себя ужасно. Предать Мару оказалось сложнее, чем он думал. В голове назойливо крутились слова Короля. «Любит как человека». Настолько редкое чувство в Мосант, что даже Михаэлю, самого циничному из принцев Хайленда, презреть его казалось кощунством. И все же он презрел любовь собственным молчанием.       — Она выберется, правда, милая? — прошептал Михаэль, подзывая последнюю, четвертую феечку. — Она выбралась из Кэрлимы вплавь и провела пол-жизни с Валентайном. Спасется и в этот раз.       Проводив взглядом очередную малютку, Михаэль смахнул с подоконника хрустальные лужицы и поспешил в обеденный зал.       Он не заметил, была ли там Йонсу или Астрея, Селеста и Спэйси, и просто прошел к своему месту. Мысли упорно кружились вокруг Мару и Сэрайз, четырех писем, от которых зависело слишком много, чтобы забыть их. Саманта должна была склонить главных меморий храмов на третью сторону в войне (несложная задача для той, кто обладает даром убеждения); Оскар обязался оборвать связи со столицей в нужный момент; Нитсу и мэр Герхельд должны были согласиться на путешествие наследницы престола в Браас. Момент истины был совсем рядом. Он переломит сами основы войны.       Смотря в окно, Михаэль видел не очертания гор и ровную гладь полей, а ворох снежинок, падающих с неба. Они складывались в чью-то улыбку и платье. Впрочем, бессмертный кронпринц империи слишком часто видел полубезумных духов, чтобы придавать значение видению. Особенно тогда, когда вновь начинало холодеть сердце и закрываться глаза. Холод и тихое блаженство.       — Нападение? Кто же напал?       Вопрос Астреи резко выделился из гула вокруг и вернул в обеденную залу.       — Оборотень с Синааны, — отчеканил Михаэль и перевел взгляд на дальнюю родственницу. Императрица внимательно слушала ответ. — Мои люди ищут его следы, но они уходят в снежные завалы Палаис-иссе.       Палаис-иссе. В душе крепла уверенность, что северный замок успел поменять флаг солнца на флаг полумесяца.       — Сообщения из цитадели были?       — Нет. Кто-то сбивает фей, — и то была чистая правда. Судя по докладам, Бесплотный клинок Синааны, Валетта Инколоре, не жалела времени на убийства крылатых малюток, направлявшихся в Палаис-иссе.       — Прекрасно, — произнесла Астрея. — Лорд Вэйрон, у меня для вас новое задание. Реабилитируйтесь. Не зря же кольцо с горным хрусталем носите. Думаю, вы меня поняли. Можете идти.       Михаэль едва сдержал улыбку. Вот так, случайно, он избавился от соперника. Встречу Марко Вэйрона с Летой можно только представлять. Остальные его радости не разделяли. В глазах Селесты стояли слезы; Мару кинула на мужа обвиняющий взгляд. «Собственник», — ясно читалось в нем. Мару явно решила, что Михаэль решил отправить Марко на смерть, чтобы лишить Селесту выбора и остаться ее единственным любовником. В обычной ситуации он поступил бы именно так.       Сам Вэйрон совершенно беззаботно отнесся к заданию. Тяжело быть иным, когда обладаешь силой ветра. Подмигнув Селесте, он поднялся из-за стола и уже в дверях столкнулся с глашатаем. Михаэль с интересом стал ждать, что тот скажет.       — Экипаж прибыл! — отчеканил юноша в зеленом плаще.       — Экипаж? — переспросила Астрея. Сёршу приподнялась со стула, поправляя платье.       — Это мой. Уезжаю в Браас, как ты просила. — Михаэль незаметно кивнул в ответ на ее взгляд. Мару встревоженно забарабанила пальцами по собственной ноге. Мысли Сёршу она читала прекрасно. — И… Я решила взять Йонсу с собой. Ее сила мне пригодится.       Михаэль уже понял: Ливэйг — его главный козырь в игре, ведь если заставить ее вспомнить прошлое, то желанный хаос наступит гарантированно.       Солнце, выбравшееся из-за облаков, освещало северную гряду, за которой пряталась потаенная цитадель. Девятнадцать лет назад Майриор притащил Йонсу именно в нее, зная, что и императрица, и кронпринц, и Мару находятся в изначальном месте. Жена осталась с Ливэйг; Михаэлю пришлось перенестись к самому северному городу Хайленда, точнее, на его руины, захлестываемые волнами. Там лежал юноша, которому Король собирался стереть память — мягко, нежно, совсем не так, как Мару рвала мысли Йонсу. Михаэль так и не узнал, что произошло на берегу, он видел только результат: Майриора, пытавшегося залечить раны мира, юношу, на которого Михаэль посылал наисильнейшие грезы, леди Айвену с ужасным шрамом на лице от апейрона, сидящую рядом на коленях и плачущую, Йонсу, лишившуюся всего по приказу короны.       Сейчас, спустя девятнадцать лет, там перекатывались только волны — в вечной борьбе со скалами.