11 136 год от сотворения мира, леди Мару Аустен
В тот вечер Аливьен-иссе, Жемчужина залива, горел огнями, как в новогоднюю ночь. Гавань торгового города пестрела кораблями всех мастей, кареты окружили главный замок, не давая прохода никому. Вначале жители Аливьен-иссе пытались подобраться к окнам бального зала, чтобы увидеть высший свет империи, но стража отгоняла простолюдинов, как юродивых. Обычным эльфам, людям и представителям других народов не дано прикоснуться к роскоши; званый вечер был устроен для тех, чьи решения управляют жизнями. Прибывали правители востока, защищавшие Хайленд год за годом, эльфийские дамы и джентельмены с запада, представители полудиких пустынных племен. Выбрались из пещер майоминги, оставили норы карриолы, замок окутало трепетание фей. Едва ли не последними прибыли кареты с севера — с земель, на которых стояла столица империи. Всего их было две. Из первой вышла сама правительница — высокая сухопарая женщина с лунного оттенка кожей, пустыми серыми глазами и богатым в скромности платьем. На ее волосах сияла корона, шею обвивало серебро и драгоценные камни, на узких запястьях тихо звенели браслеты. Однако пред ней из кареты вышел мужчина в белом костюме. Чуть согнувшись в спине, он подал леди руку, помогая выйти. — Спасибо, Михаэль, — поблагодарила мужчину правительница. Чуть опустив голову в знак того, что благодарность принята, Михаэль Аустен взял родственницу под локоть, как положено джентльмену. Из второй кареты не выходили долго. Изредка из нее доносились голоса: мягкий, но требовательный девичий и гулкий, резкий мужской. Предмет спора не был ясен. Зеваки пытались подобраться к карете, но стража не давала горожанам подойти. Некоторые молодые стражники пытались сами вслушаться в разговор на повышенных тонах, их одергивали более зрелые, наученные опытом вояки. Лишь спустя десять минут дверца кареты медленно, будто в нерешительности открылась, и из нее вышел высокий мужчина в черном, чьи вороные волосы, завязанные лентой, спускались до лопаток. Это далось мужчине не без труда: широкие плечи не позволяли выходить из кареты свободно. На лице его застыла гримаса раздражения, которую хозяин тщетно, неуклюже пытался скрыть. Как и кронпринц прежде, мужчина подал руку даме, что прибыла с ним. — Лорд Валентайн, — обратился к нему подбежавший лакей. — Вас ищет императрица. — Передайте, что мы сейчас подойдем, — ответил нежный девичий голос, мало похожий на тот, что звучал в момент ссоры. На горящий светом двор главного замка Аливьен-иссе ступила невысокая леди в белом платье. Ткань обнимала хрупкую фигурку, оставляя оголенной спину и целомудренный вырез на груди. Единственными украшениями на девушке были цветы, вплетенные в узел золотистых волос, и обручальное кольцо. — Передам, леди Мару, — поклонившись, лакей торопливо скрылся в толпе, что занимала всю дорогу до парадного входа. Взяв жену под локоть, лорд Валентайн молча смерил взглядом замок Аливьен-иссе. — Улыбайся хотя бы, — вполголоса произнесла леди Мару и сама примерила обаятельнейшую из улыбок. Лорд же лишь нахмурился. Сложно было даже представить выражение радости на его хищном лице. Сиреневые глаза, доставшиеся от матери, всегда были холодны. Тем не менее, чуть позже лорд Валентайн соизволил изогнуть губы в неком подобии улыбки. И даже она смотрелась притягательно на лице второго на очереди принца, внука Михаэля Аустена. Пара быстро пошла в сторону парадного входа. Толпа расступалась при виде них. Дамы склонялись в реверансе, джентльмены вторили им, выказывая уважение к генералу империи, защищавшего границы на протяжении всей жизни, и его прекрасной жене. Леди Мару Аустен небезосновательно считалась одной из красивейших женщин Хайленда, хотя память народа еще хранила то, что леди была абсолютно безродной. Лорд Валентайн, наперекор воле семьи, женился на простолюдинке. — Надо же, даже Герхельд приехал, — заметила леди Мару, увидев в толпе невысокую тощую фигуру, пугавшую окружение. — Предатели, — прошипел лорд Валентайн, послав на упомянутого гостя взгляд исподлобья. — Прекрати, — зашипела в ответ жена. — Веди себя прилично, забудь о войне. Нас пригласили сюда показать… — Знаю, — оборвал лорд. — Иначе бы меня не пригласили. — Ты сам виноват, — напомнила леди Мару. — Ругаешься с Михаэлем после каждого возвращения в замок. Неужели нельзя спокойно побыть в замке день и уехать обратно? Лорд Валентайн резко обернулся к ней. — А ты и рада, когда уезжаю, — процедил принц. — Брать тебя с собой? Я этого не делаю из жалости. Поэтому — замолкни, Мару. И он пошел в два раза быстрее, буквально испепеляя толпу взглядом. Кто бы мог подумать, что в сиреневом цвете может быть столько злости. Леди Мару едва поспевала за ним. Гости званного вечера лишь посылали в ее адрес жалостливые взоры. Ведь леди Мару — жена самого жестокого, вспыльчивого, неуправляемого принца в истории империи. На счету лорда Валентайна и Кровавая декада Каалем-сум, и разорение восточных берегов, и захват Вселенной. Мир еще помнил, сколько девушек он свел в могилу в молодости. Населению империи, всем до единого, было жаль леди. А она старалась мило улыбаться, встречая каждый жалостливый взгляд собственным лучистым и теплым, хотя на душе теплоты не осталось совсем. Леди Мару — не просто простолюдинка. Мало бы кто узнал в ней ту нищую оборванку-вампиршу, сбежавшую из разрушенного архипелага, что пришла четыре тысячи лет назад в Аливьен-иссе искать новой жизни. Единственным капиталом была красота и манеры — она ими воспользовалась. Жаркий воздух улицы сменился затхлым замком, пропитанным духами и ароматами пищи и цветов. Гигантский зал заполнили люди, эльфы, представители других народов, толкая друг друга, хохоча. Перед Валентайном расступались все. Лорд целенаправленно шел в сторону трона, приготовленного для правительницы. Около нее толпу создавать не решались. Императрица вполне могла приказать казнить каждого, кто каким-либо образом выказывал неуважение к ее персоне. Около леди Астреи стоял кронпринц, с улыбкой на лице переговариваясь со смуглой зеленовласой девушкой в золотистом платье. Девушка с обожанием смотрела на Михаэля. — Опять, — прорычал лорд Валентайн при виде этой сцены. Он с силой сжал ладонь жены — та вскрикнула. — Держи себя в руках! Это просто Ситри! — Какая по счету… — донеслось в ответ. На секунду леди Мару показалось, что тело лорда Валентайна начало светиться от гнева. — Сколько лет прошло, — вновь зашептала она. — Не может же он вечно быть вдовцом! Хлесткая пощечина показала, что может. По толпе прошел шепот. Люди оборачивались, глазели на новоприбывшую пару, но встретив ярость сиреневых глаз, отворачивались и старательно делали вид, что ничего не произошло. Такой же вид делала сама леди Мару. Всем просто показалось. Супруги вполне счастливы. Они никогда не ссорятся. На самом деле так оно и было… обычно. Валентайн бы не срывал злость на жене, если бы не последний разговор с лордом Михаэлем. Именно он вывел любящего мужа из себя. Если бы любила еще и Мару… Нет, сердце леди холодно с рождения. Супруга она ни капли не любила, как и никого иного. Ей бы больше пришлась по душе корона, трон или город в подарок. Иногда леди Мару думала, что было бы замечательно родить ребенка, но мечта упрямо оставалась мечтой. Бесчисленные попытки не приводили ни к чему. Муж не настаивал: зачем существу, живущему вечно, потомки? Ей больше нравилась служба империи, чем семейный очаг. Впрочем, разве последний существовал? Лорд Валентайн появлялся в столице раз в полгода, в год; Мару не представляла себя в гарнизоне на болоте, в окружении неотесанных солдат, и оставалась в Анлосе. Ни о какой семейной жизни речь давно не шла. Тот единственный день в году лорд и леди проводили вместе — на том супружество и кончалось. Это Мару не волновало. Волновало другое: выше по ступеням власти она подняться уже не могла. Она знала лишь один способ. Осторожно прикоснувшись к щеке, леди Мару незаметно посмотрела на кронпринца. Лорд Михаэль продолжал разговаривать с Ситри Танойтиш, той самой девушкой, что вывела Валентайна из себя. Ситри — дочь десницы правительницы, чрезвычайно занятой дамы, презиравшей светские вечера. Девушка приехала одна, что леди Мару считала довольно опрометчивым. Без зоркого взгляда матери Ситри легко предастся греху. Кронпринц совершенно не связывал себя моральными догмами. Леди Мару давно догадалась, что он заигрывает с Ситри только из «охотничьего интереса». О браке не задумывались ни лорд, ни его жертва. Если кронпринц империи решит жениться, то он должен выбрать девушку со связями, с великолепной внешностью, хорошими манерами, прекрасным образованием, чтобы не пришлось краснеть за нее в обществе, с хорошими деловыми качествами и прилежным характером. Ситри Танойтиш обладала только связями. — Вы опоздали, — сказала правительница, стоило лорду Валентайну с супругой подойти к трону. — Возникли проблемы с каретой, миледи, — сладко пропела Мару. — Извините, это больше не повторится, — она присела в книксене. — Не повторится, — произнесла императрица. — Нужно найти лорда-хранителя. Где он? Никогда не замечала за ним подобного неуважения. — Эдгар Вилен! — внезапно нараспев, едва ли не басом воскликнул лорд Валентайн, заставив жену вздрогнуть. — Какими судьбами? Леди Мару развернулась в направлении его взгляда. В толпе стоял высокий стройный мужчина, отдаленно похожий на зовущего. Лорд Вилен обладал типично северной внешностью: глубокопосаженные серые глаза, тонкий нос и губы, резкие черты лица. Под руку он держал женщину, носившую имя Офелии Нептане. Любовные отношения их не связывали, только старая дружба. Леди Нептане, хрупкая кудрявая блондинка с черными, как самый крепкий кофе, глазами, приветливо улыбнулась Мару. Та ответила тем же, однако подходить не стала. Мару не любила Эдгара Виллена и Офелию Нептане: бесполезные для нее люди, идеологи, не уважающие карьеру, совсем как Валентайн. Они считали ее корыстной. Она считала их дураками. Следующими к правительнице подобрались Оскар и Саманта Санурите. Это люди из другого теста: Оскар подкупил бы саму Смерть, находясь на смертном одре. — Ждут, пока предыдущий хранитель отдаст бездне душу, — доверительно шепнул Мару кто-то. О, она слишком хорошо знала этот голос. Леди Мару, залившись скромным румянцем, повернулась к кронпринцу. Михаэль избавился от общества Ситри и стоял около нее, названой невестки. Его родной сын погиб много лет назад, и смерть эта по сей день добавляла безутешному отцу святости. Вот только в действительности святого в хайлендском кронпринце не осталось давно. Если бы Бог более внимательно относился к своему творению, то Михаэля Аустена следовало бы испепелить в первую очередь. — Выглядят счастливыми, — заметила леди. — Они решили ему помочь? — Отравлен, — согласился Михаэль. — Скоро обнаружат. — Откуда вы знаете, что отравлен? — Я отравил, — с улыбкой шепнул кронпринц. — Засиделся старик, начал наглеть. Ни тени сожаления или горечи не мелькнуло на его безмятежном лице. В этом весь Михаэль Аустен: прожженный циник, плевавший на всех, кто не имел чести входить в императорскую семью. Таково было мнение общества; население, не знавшее дьявола в деталях, боготворило кронпринца; леди Мару знала его истинное лицо, а он — ее. Когда-то давным-давно, когда лорд Валентайн еще не встретил будущую жену, кронпринц, в число любимейших забав которого входило посещение борделей, выбрал в качестве утехи именно Мару. Молодая вампирша не имела за душой ничего. Внимание принца империи считалось за счастье и вознаграждалось щедро. В ту ночь она сделала все; теперь же Михаэль не уставал напоминать о грязном прошлом нынешней принцессы. Разумеется, так, чтобы слухи не распространились за парадные двери. Их первая официальная встреча закончилась скандалом, которого столица не видела давно. Лорд Валентайн представлял будущую супругу в зале аудиенций; кронпринц зашелся таким смехом, что успокоить его не могли долго. Отсмеявшись, он сказал то, за что и без того ненавидящий Михаэля внук сломал ему пару ребер взглядом. Следующие шесть лет лорд Валентайн провел на границе. Его выслали из столицы сразу после свадьбы — постарался кронпринц. Сейчас Михаэль относился к невестке куда теплее, чем в первые годы, однако продолжал изредка отпускать пошлые шутки. Он даже помогал ей. По-своему. — Когда вы снова отправите его на границу? — шепотом спросила Мару. — Устали выполнять супружеский долг? Не думал, что у вас-то возникнут проблемы. Колкость она пропустила мимо ушей. Давно прошли те времена, когда они действительно волновали. Теперь хамство скорее возбуждало женское любопытство. — Может, завтра, — нарочито лениво произнес Михаэль, прищурившись. — Или через неделю. Смотря как вы попросите. — У вас слишком веселое настроение, принц. — Конечно. Я наконец-то избавился от этого старика… Повисло молчание. Они пропустили тот момент, когда заиграла музыка, и толпа, чудесным образом разбившись на пары, начала вальсировать. Правительница переговаривалась с членами семьи Санурите; Ситри кружилась с каким-то лордом. Красотой она не блистала, но брала харизмой и живой энергией. Таким был и ее отец. Мару очень любила лорда Бейлара и оплакивала его ужасную смерть. Валентайн же переговаривался с лордом Виленом и леди Нептане. Первый был его наставником, вторая — няней в детстве. Изредка Мару ловила на себе заинтересованные взгляды очевидно скучавшего кронпринца. Внутри все сжималось каждый раз, но виду она не подавала. Порядочная супруга должна быть праведной, благочестивой, верной… «Был бы порядочный муж», — невольно подумала Мару. Чем Валентайн занимался там, на границах, вдали от жены, оставалось только гадать. И стараться не верить слухам. — Ненавижу танцевать, — внезапно выдал Михаэль. Темные очи кронпринца блуждали по толпе и, видимо, не находили подходящую кандидатуру. — Я люблю, — вздохнула Мару. — Меня учили… — Явно не вальсу, — вновь бросил шпильку Михаэль. — Мама учила вальсу. Говорила, что если жизнь сложится, то пригодится. Говорила, что главное — подходящий партнер. — Валентайн явно не из их числа — танцует как медведь. — Может, наследственное? — уголок губ леди чуть дернулся. — Если ты обо мне — я танцую прекрасно, — отрезал Михаэль. Мару ехидно, видимо, поддавшись настроению собеседника, посмотрела на него. Женское сердце вновь затрепетало. Было от чего. Как Мару ни силилась, она не могла прочитать кронпринца. Лицо Михаэля было совершенно бесстрастным — это завораживало. Ничто не манит сильнее отсутствия интереса. — Я поверю, — сказала Мару с таким видом, будто делает одолжение, и вновь с улыбкой обратилась лицом к вальсирующей толпе. Михаэль хотел было что-то сказать, но не стал. Она заметила, что к Валентайну подошел подросток в лакейской одежде и начал что-то шептать на ухо. Новость мужу явно не понравилась, он что-то негромко сказал, но что именно, Мару не услышала. Кажется, услышали только Вилен и Нептане. Офелия прижала ладони ко рту — новость радостной не была. Валентайн, снова что-то шепнув напоследок, пробежал мимо Мару и оказался около Астреи. Правительница, не изменившись в лице, что-то сказала, и Валентайн побежал прочь из тронного зала, раскидывая толпу. Брат и сестра Санурите едва сдерживали восторг. «Обнаружили труп», — сделала вывод Мару. Музыка стихла — готовилась следующая композиция. Плеча принцессы кто-то коснулся — повернув голову, Мару увидела протянутую руку. Белую, изнеженную, со старым обручальным кольцом. — Не откажите в удовольствии танцевать с вами? Удивлению Мару не было предела. — Вы же не танцуете. — Так не откажете? — голос Михаэля звучал крайне серьезно. Пожав плечами, леди Мару протянула руку. Кожа кронпринца была холодна. Вместе они вышли вперед, к народу. Их руки сплелись, а плечи чуть соприкасались. Мару чувствовала его слабый, медленный пульс и гадала — как партнер может оставаться таким равнодушным? Толпа смотрела на них, а Михаэль и Мару — на дирижера, застывшего в недоумении. Наконец, робко запела скрипка, и пара чуть отошла друг от друга, оставляя соединенными руки. Испытывая странное волнение, Мару очаровательно улыбалась в предчувствии вальса. Они склонились в приветствии, быстро, стремительно, отдавая дань приличию, которое не было нужно им обоим. Белое платье Мару шуршало по полу. Шлейф, на петле крепившийся к руке, дернулся в жемчужном отливе. Вступила в музыку арфа; Мару развернулась в такт ее звучанию и оказалась лицом к лицу к Михаэлю. Темные глаза строго смотрели на нее. Строго ли? Зрачки совершенно сливались с радужкой, доводя нахлынувшее волнение до исступления. Однако Мару не собиралась проигрывать. Не опуская взгляд, она присела в поклоне, откинув руку. Фигура партнера возвышалась на ней, что неожиданно стало вполне приятным чувством. Встав, она испытала даже некоторое разочарование, и три круга одиночества сменились крепкими объятиями. Правая рука Михаэля придерживала партнершу со спины — Мару задрожала. Столь интимный жест тронул ее, даже если был навеян правилами вальса. Второй рукой наследник обнимал ее ладонь. Музыка лилась неспешно, ласково. Шлейф платья кружился вокруг пары. Изредка, на резких поворотах, золотистые волосы Мару касались подбородка Михаэля. Их лица буквально соприкасались. — Кто бы мог подумать, что вампиры умеют волноваться, — шепнул он ей прямо в губы. Пальцы тщетно искали учащение пульса, но кровь продолжала течь неспешно и ровно. Как бы сильно они ни кружились, как бы сильно грудь Мару ни прижималась к мужчине — кронпринц оставался спокоен. Он держался прямо, совершенно не глядя себе под ноги, не следил за выполнением шагов и все-таки выполнял их безукоризненно четко. — Будто вы не помните, — шепнула Мару в ответ, чувствуя, как правая рука партнера огрубела, с такой силой вцепилась в ее кожу, что захватило дух. Вздох сорвался с губ вслед за словами. Как завороженная, она смотрела на завесу черных ресниц, на спокойные губы. Когда-то она касалась их. — И даже не пытайтесь лгать, — добавила Мару. — Вы хотите сказать, что я ничем не отличалась от других, но это ложь. Я единственная вызвала… Ах! Он неожиданно приподнял ее над полом, сдавив талию до боли, а она раскинула руки, как когда-то давно учила мать. Шлейф платья задел какую-то пару, но ни Михаэль, ни Мару не стали извиняться. Плавно опустившись на грудь партнеру, Мару выдохнула. Запах Михаэля вдруг выступил из миллиона других запахов, наполнявших бальный зал. Не только лаванда и мята, которой дышала вся империя, нет, что-то еще, терпкое, как одеколон, но и нежное, как утренний бриз. Она вдохнула этот аромат — и утонула в нем до конца, как секундой позже — в темных омутах, что прозвали глазами. Мару ощутила, как щеки залил румянец, который Михаэль, разумеется, не мог не заметить. Легкая полуулыбка превосходства засияла на его лице. А вальс продолжался. Они кружились, кружились, кружились, будто находясь в одиночестве на пустом побережье под одним лишь обличающим взором луны. Легко и воздушно, не заботясь о технике танца, просто отдаваясь ему, как никогда раньше. Михаэль вел ее — Мару лишь следовала за ним, расслабившись в руках. Теперь уже и по ее лицу скользила умиротворенная улыбка. Она бы могла танцевать так вечно. Последняя нота — и вальс оборвался. Михаэль неспешно остановился. — Зачем вы это сделали? — спросила она в поднявшемся гуле толпы. Кто-то хлопал, но Мару не придала этому значения. Лунная магия не желала отпускать. — Ну… — Михаэль все же вздохнул. — Ты не поверила мне на слово. А Валентайн… мне кажется, он уедет все-таки завтра. Кронпринц лукаво улыбнулся и снова надел маску безразличия на лицо. Их пальцы разъединились; принц Михаэль, поклонившись на прощание, последовал за правительницей из бального зала, оставив леди Мару одну. Она же судорожно смяла шлейф платья в руке. Его сердце так и не забилось в танце — от этого хотелось плакать. Мару Аустен знала толк в биении сердец.***
«Наверное, Вам кажется удивительным, что на снежно-белом — совсем не как Ваша честь, принц! — конверте написаны инициалы «М. Л.». Думаете, вспоминаете — кто это? Может, одна из тех, с кем я проводил ночи? Кто эта таинственная незнакомка, чьими духами знакомо пахнет бумага? Вы, безусловно, помните их. Это ведь Вы назвали мои любимые духи «ароматом пожарищ и смерти, денег и похоти». О, кронпринцу ли не разбираться в последнем! Он частый гость в Аливьен-иссе, тех самых переулках, которыми славится город — даже не убеждайте в обратном! Я видела Вас. Видела так часто — а Вы, безусловно, видели меня. Я — одна из тех, что видела истинное лицо Михаэля Аустена. Не того высокомерного ловеласа, которым Вы себя мните — о, совсем нет! Я видела настоящего — пусть на краткий миг, когда Вы с кратким вздохом падали мне на грудь, прежде чем висты начинали скользить по простыне. Одна из многих, с пустым именем. Едва ли Вы запомнили ту ночь, но теперь вынуждены лицезреть меня и днями, как красивую куклу внука и названного сына, принц Валентайна. Удивлены? Едва ли. Я видела Ваши взгляды, едва ли они служат примером покровительственной любви к невестке. Я разбираюсь в них. Так смотрят на тех, чье тело манит сильнее осознания собственной безгрешности. Призрак праведности — едва ли он нужен Вам. Вы давно поняли, что здоровье души не значит ничего — как и я. Я могла бы забыть Ваши взгляды, не писать это письмо, однако, тем не менее, я пишу его. Не буду скрывать: к лорду Валентайну я не испытываю никаких чувств. Он нужен мне не более как средство к получению власти. Я честна. Вы всегда знали то, что прочитали сейчас. Но знали ли другое? Не буду лгать, что люблю (я, наверное, совсем не разбираюсь в настоящей любви), но… Не могу забыть, какой тьмой наливаются Ваши глаза, когда встречаются с моими, не могу забыть журчание Вашей крови, гладкость кожи, ее восхитительный, ни на что не похожий холод. Ваш голос сводит меня с ума. Нарочитая самоуверенность, наглость, бахвальство… Небрежность ко мне… Глаза, которые я никак не могу прочитать снова… Мой принц, знаете, я никогда не встречала настолько темных глаз, обволакивающих, как расплавленный, горячий, жгучий шоколад, подогретый на проклятом синем пламени. Мы видимся на каждом балу Анлоса, Каалем-сум, Реймир-сум и остальных городов. Один раз Вы даже подарили мне танец. Вы не сделали этого, когда Валентайн находился рядом — я не буду спрашивать почему. Вы пригласили меня на танец — это главное. Мы танцевали вместе тот чудный вальс из мира за Гранью, Ваши руки обнимали меня не как партнершу, а как женщину. Я прижималась к Вашей груди, и поверьте, я не делала этого с такой страстью даже в первую ночь «любви». Я ловила Ваше дыхание, слушала ровный пульс, который никак не хотел учащаться. Это завораживает. Поверьте, я знаю толк в биении сердец. Вы одиноки. Прелестной леди Аделайн, которую я, к сожалению, не застала, больше нет. Мы оба знаем, кто стал причиной ее. Я не прошу осквернять память о ней, не хочу занимать ее место в Вашем сердце, однако поймите то, что я хочу сейчас написать. Я нужна Вам. Ее высочество говорила не раз, что наследному принцу нельзя оставаться одному. Многочисленные девушки легкого поведения не заменят настоящей жены. Вы нужны мне. Валентайн не даст мне того, чего я хочу. Он совершенно не обращает внимания на настоящую власть, ему по душе война и солдаты. Вы можете дать мне всё, что я хочу — и я могу дать тоже. Вы знаете истинную меня. Вы знаете, кто я и что совершила. Я знаю истинного Вас, я знаю, какая боль терзает Михаэля Аустена на протяжении всей долгой жизни. Я знаю Ваши потери. Я ценю память о них. Другая женщина, та, что будет выбрана леди Астреей, может не понять. Не правда ли — так будет лучше? Я прошу — обдумайте мои слова и примите решение. Не решение сердца — решение разума. Сердце никогда не стоит слушать. Я буду ждать Вас сегодня на закате в северном парке, в белой беседке, над которой цветет сирень. Вам нравится сирень? Мне — да. Этот тонкий свежий запах всегда напоминает мне о Вас. Вы помните? В ту ночь в Аливьен-иссе служанка принесла вазу с сиренью. Мы разбили ее, и волшебный запах не выветривался всю ночь. Я буду ждать. С уважением, леди Мару Аустен, которую Вы знаете как Мару Лэй». Мару осторожно сложила письмо вдвое и опустилась на спинку кресла. Была ночь. Звезды застыли на небосклоне, луна спряталась за облаками, будто не желая быть свидетелем ее позора. Да, это позор. Это грех. Замужняя женщина не имеет права писать подобные письма, она не может даже думать о подобном, что говорить об увековеченных в словах мыслях… Мару посмотрела на пламя свечи, стоявшей рядом. Жаркое, яркое, полное жизни. Такой должна быть она. Таким должно быть его сердце. Но… Холодны и он, и она. Любовь — пустое слово, напомнила себе Мару. Это чувство полезно только среди зверей, чтобы взрослые не бросали немощных. Но сейчас, в цивилизованном обществе, где каждый эгоист и ищет себе поддержку… Рассуждать о любви по меньшей мере глупо. И даже если она существует где-то в их прогнившем мире, то ее желание найти поддержку, союзника нельзя назвать любовью. Почему же тогда проклятые темные глаза вгрызлись в память, точно у молоденькой девушки… Муж, Валентайн, уехал сегодня. Михаэль сдержал обещание. Гарнизон Реймир-сум — самый дальний в империи, как обещалось. Самый опасный. Мару надеялась, что однажды Валентайн не вернется: умрет, сбежит или найдет более подходящую женщину, способную вынести его детский взгляд на мир, где правили честь и храбрость. Мару жила в мире, где царствовали хитрость и выгода. Михаэль — в бастионе силы и долга. Их мировоззрения пересекались хотя бы частично. Он был бы гораздо лучшим партнером, нежели Валентайн. Вздохнув, Мару затушила свечу. Свет уличных фонарей заливал комнату: ей выделили спальню на третьем этаже, где расположились все «сливки общества», включая Михаэля. Одна лишь императрица не пожелала остаться в Аливьен-иссе и, забрав старую фрейлину, вернулась обратно в столицу. Валентайн уехал пару часов назад, оставив Мару наедине с мыслями и планами. Мучила ли совесть? Нет. Гордость? Она молчала. Мару не давало покоя только общественное порицание. Михаэль не будет забивать голову подобным. Он такой же, как она, только не ослеплен верой и ожиданиями людей. Михаэль живет так, как считает нужным, и он не стал бы мучить себя рассуждениями — пришел бы сам, без письма и стука в дверь, как к себе домой. Мару медлила. Она сомневалась. Не совершает ли ошибку? Михаэль может поднять ее на смех, презрев предложение, написанное от чистого сердца. И если он не пришел, значит ли это, что они думают о разном… Луна неожиданно вышла из-за облаков, и ее сияние заглушило фонари. Приглушенно-голубой свет подкрался к ногам Мару, зеркалу и, после, ее лицу. Она легко улыбнулась. Вампиры любили луну — она напоминала им об истинном творце мира, которым были не звезды, не морские цари и даже не Астрея Аустен. Ночное светило озаряло их темную бесконечную жизнь, в котором было крайне сложно найти смысл. Мару знала свой. Она была готова отдать все, чтобы попасть в высший эшелон власти, реализовать свои возможности. И если люди вроде Валентайна спрашивают, зачем ей это нужно… значит, их дороги разнятся. Мару, закутавшись поплотнее в халат, подошла к лоджии и открыла, помедлив, дверь. Ночь пахла лесом и далеким морем, кровью, легким бризом и нотами одеколона. Неужели они думают об одном?.. Луна была прекрасна. Тонкие облака пропитались ее светом, звезды скрылись, а океан стал серебряным зеркалом. — Это вы делаете? — обратилась Мару к стоящему на соседней лоджии Михаэлю, которого учуяла, едва выйдя. Михаэль стоял в ночной сорочке с вышитыми на груди и манжетах вензелями императорского дома — дракону меж солнцем и гор. Его лицо ласкал лунный свет, волосы стали призрачными. Михаэля называли «бледным принцем»; и дело было не только во внешности. Кронпринц Хайленда всегда был тенью правительницы и действовал за ее спиной, умалчивал о многом. — Нет, — сказал Михаэль. — Это Майриор. Видимо, у него, наконец, хорошее настроение. — Владыка удивительно неуравновешен, — заметила неодобрительно Мару. — В последние дни — то гроза, то затишье, то бури. — Все лучше, чем бесконечная скука, — отозвался кронпринц. Мару удивленно взглянула на него. Михаэль крутил в руках старое обручальное кольцо. — Мне слишком много лет, чтобы жизнь не опреснела, — пояснил он, заметив внимание. — Ты моложе. — Не намного моложе. — Действительно. Поэтому, может, не будем превращать наши отношения в детскую сказочную чушь? Мы оба знаем, чего хотим друг от друга. Сказано было непривычно серьезно, неожиданно. Мару обняла себя руками и посмотрела на луну. Как поступить? Согласиться на позор длинною в жизнь? Или попытаться обернуть выгодой и его? Будущее неизвестно. Она могла лишь предполагать, что будет, и действительно любила это делать, но… — Меркантильная ты сука, — вполголоса сказал Михаэль. — Тебе нужно место под солнцем потеплее. — Деспот, — отозвалась Мару с презрением. — Наслаждаешься собственной силой и превосходством. — И я прав, как всегда — знаем, чего хотим. Мару вспомнила об оставленном на столе письме. Конечно, знала. На бумаге она изложила все свои сомнения и доводы; почему так сложно озвучить их в реальности? Может, потому что близость этого человека заставляла чувствовать себя недостойной? И глупой, и некрасивой, и безродной, и наивной, и тысячей эпитетов, которой Михаэль «награждал» ее в беседах и голове… — Я твоя невестка, — наконец, сказала Мару, негодуя, что, по существу, просит ответа. — Как на это посмотрят люди? — Радует, что не возникло других вопросов. — К ее щекам прильнул жар, когда Мару поняла, что только что неосознанно показала скрытое в сердце. — Разочаровывает, что возник этот. Мне неважно мнение хайлендцев, я, бездна всех дери, кронпринц. У них будет мнение, которое я захочу видеть у поданных. — Тебе это нравится? Деспотия? Михаэль, бросив созерцать луну, перемахнул через ограждение между балконами. Мару сложила руки на груди и прислонилась к бетонному цветку в углу. Ей было неприятно чувство слабости, поэтому она смерила Михаэля холодным взглядом, показывая, что силы над ней он не имеет. Он действительно не имел. Помешательство сердца — временное, Мару верила в это. На свете не так уж мало темных глаз… — Нравится, — согласился Михаэль, остановившись в полуметре. — Но сама по себе власть ничего не значит. Это способ достичь цели, а не сама цель. Мару приподняла брови — слова ее удивили и она была не согласна с ними. — Какая у тебя цель? Луна заинтересованно взглянула на них, превращая тихий залив в залитое серебром царство. — Продолжать, развивать дело моих предков. Я родился, чтобы управлять, и свое предназначение выполню достойно.