1 число месяца Постериоры, Валентайн Аустен
Развалины Палаис-иссе покрыл чистый, как солнечный свет, снег: бесчисленные шпили башен, виадуки, крепостные стены скрыла сияющая белизна, полностью соединяя замок с окружающим миром. Полотно зимы спрятало от небесного светила изорванные знамена, черные доспехи, бесчисленные тела людей, карриолов и меморий, угли осадных башен и Эдгара Вилена, легенды северных земель, обращенных в соль. На безлюдной площадке самой восточной башни, усыпанной металлом, лежал лишь он, вперив остекленевшие глаза в чистое небо. Кожа мертвеца посерела, кровь свернулась, почернела. Правая рука покоилась на груди, пронзенная иглами, в которые Стальной клинок превратил меч мужчины. Собственное оружие стало причиной смерти одного из величайших военных стратегов Мосант. Снег покрыл всю землю, но не проник в ущелье Нойры, в которое пала Ситри, дочь Предательницы Сёршу. Волны черной реки то и дело захлестывали Ситри, но поделать с этим она ничего не могла. Ее выбросило на маленький каменный остров в паре миль от Палаис-иссе. Рядом валялась голова мелкой дряни, сбросившей ее сюда — значит, Валентайн отомстил, и это чувство грело. Когда Ситри придет в себя настолько, что сможет ходить, она первым делом кинет голову в лаву, чтобы второму перерождению души убитой снился ад. Или выбросит в море, чтобы душу заковало в лед. Единственное, что она точно не будет делать — это уничтожать сразу. Пусть мучается дольше — может быть, вечность, если та существовала. Кто-то говорил, что смертным отмерено четыре перерождения, кто-то — что и после них души бездумно бродили по миру. Правды не знал никто, кроме Короля, владыки Синааны. Ее Короля. Ситри хорошо помнила тот день, когда впервые увидела Повелителя. Он шел по волнам северного океана, зажигая на небе новые звезды. Прекрасный, всесильный. Король смог дать ей то, чего так жаждала дочь Сёршу — власть и бессмертие. Спустя пару часов срослась рука: осколки костей долго жгли тело, прежде чем встали на нужное место и соединились в единое целое. Ситри, пересиливая боль, пользуясь единственным, что было рабочим в ее теле − той самой рукой, — забралась повыше, чтобы вода не захлестывала горло, нос и уши. Когда пролетаешь семь километров, задевая телом каждый выступ скалы, а потом падаешь в ледяную воду на глубину всего лишь два метра — поневоле ломаешь все, что только можешь. Наконец, встали на место шейные позвонки, и Ситри с наслаждением повертела головой, слушая хруст межпозвоночных соединений. Блаженство… Срослись ключицы. Ситри диву давалась, в какой, оказывается, мешок с обрывками костей она превратилась. Такое было впервые. Хорошо быть под проклятием. Чары Короля превращали боль в спутницу каждого дня, заставляли привыкнуть к ней, считать верной подругой. Проклятие притупляло ненужный инстинкт самосохранения и даже больше — сменяло на жажду импульсов в теле, гласящих, что оно живо. Оно преобразовывало инстинкт размножения в пустую страсть, вытаскивало из души пороки, которые было принято скрывать. Любовь к власти, алчность, похоть, гордость, зависть и другие грехи, не столь знакомые Ситри Танойтиш. Они блуждали в пустоте вместо сердца и были светочем непроглядно долгой жизни, темного ущелья, в который она пала по воле Короля. Валентайн Аустен отыскал Ситри спустя пять часов. Он шел в воде, погруженный в реку по грудь, и боролся с волнами. Изгнанный принц напоминал косматого медведя, ловящего рыбу. Капли застыли в спутанных волосах. Его мерцавшие глаза были единственным источником света на дне провала, и огоньки от них отражались в воде, стремительно текущей меж скал в долину городов-близнецов. — Валента-а-айн! — прохрипела Ситри дырявой глоткой, пытаясь ориентировать его. — Валента-а-а-айн! — адские звуки продирались сквозь журчание воды с большим трудом. Лорд все же услышал и выбрался на берег. Одежда была суха. — Как ты неудачно упала, — сказал он, критически посмотрев на нее, и задумчиво потрогал слизистую горла. Щекотно. Набежавшая волна окатила их с головой: видимо, где-то в горах сошла очередная лавина. Валентайн снова остался сухим. — Это все ты виноват, — злобно захрипела Ситри. — Позволил белобрысой скинуть меня в эту пропасть. Я же рассеяться могла! — Тут высота километров восемь, − отмахнулся «спаситель». — И проплыла пару в ледяной воде. — Я тоже шел в ледяной воде. Хотя мог идти по ней, но не хотел пропустить какую-нибудь твою часть. Что бы я делал без твоих ног? — Валентайн провел рукой по покатому бедру любовницы. Ситри сладко вдохнула от нахлынувшей боли. — Обрюхатил какую-нибудь девку в деревне, я думаю, — прошептала она. Лицо Валентайна было в тени, горели только глаза. Однако Ситри видела каждый шрам на его коже и самодовольную улыбку на губах. Чрезвычайно высокий, мускулистый Валентайн знал цену своей красоте. Иногда Ситри казалось, что у потомков Астреи нет иного выбора, кроме как быть прекрасными. Смешение с иноземной кровью придавало дополнительный шарм. Ровный нос вкупе с узкими ноздрями, свойственными народам крайнего севера, сводил Ситри с ума. Сама она классической красотой не отличалась. Южная кровь бурлила в Стальном клинке, от матери-пустынницы достались зеленые волосы и цвет глаз. В детстве она собственноручно сломала себе нос в надежде, что горбинка исчезнет, а кончик перестанет нависать над губами, как у ведьмы. — Мы его завоевали, да? Эту дыру в горах, Палаис-иссе? — Ситри ненавидела северную крепость. — Четыре дня осады. Айвене ничего нельзя доверить. Надо было сразу отправить ее на юг, а самой быть здесь. Если бы не отец, я бы поступила так. Тьма. Как же я устала. Летела с Брааса, забралась в замок и… — Ситри кинула злой взгляд наверх. — Все из-за тебя, Валентайн. Убил бы ее сразу, но нет, взыграли сантименты. Девчонка Нептане всегда тебе нравилась, я знаю. Меркантильная шлюха, вся в папу. Валентайн усмехнулся. — Холодная, как моя первая жена. — Когда мы доберемся до столицы, я сама убью Мару, понял? — Ситри облизнула губы, собирая кровь, и улыбнулась. — Четвертую и оставлю на солнце поджариваться, как кусок мяса. Или выколю глаза, оставлю в лесу, пусть полакомится зверье. О, нет! Нужно думать об армии! Порежу на кусочки и отдам гиргам, они, твари, ничем не отравятся, даже Мару Аустен. При звуки имени бывшей жены волчьи глаза Валентайна стали блестеть стократ. — Я твою сестричку проведала в Браасе, — продолжила вампиресса. Разговаривать она любила. — Ничего такая, я бы с ней поразвлекалась, да к детям не тянет. Совсем не похожа на Мару, папашкина мордочка. Я с ней поиграла немного, видел бы этот фонтан слез. Хорошо, что я там оказалась. Не знаю, что бы с ней сделали, если бы не я. Поступили бы как со свиньей на убой. Месть вечно застилает всем видение выгоды. Даже майомингам. Валентайн отер ей подбородок и наклонился. — Ты проголодалась, я прав? Только о еде и говоришь. — Во всех смыслах, — отозвалась Ситри и в следующее мгновение почувствовала знакомый вкус обветренных губ. Рукой Валентайн поддерживал ее голову. Кровь в венах забежала быстрее, кости затрещали. Почувствовав под рубахой прикосновение холодной кожи, Валентайн вздрогнул. — У тебя все органы смешались внутри, что ты делаешь? — Главный на месте, — огрызнулась Ситри, опуская ладонь ему на поясницу. — Прекрати прикидываться чистоплюем, ты бесишь, когда так делаешь. Я знаю, какой ты на самом деле, оставь благородство для Белладонны, — вампирша впустила ему под кожу острые когти и вцепилась в губы поцелуем. Клыки вампирши давали невыносимое наслаждение; серебристая кровь заставляла Ситри дрожать от экстаза. Ей казалось, что теперь по венам бежит расплавленный металл. Кости начали срастаться с новой силой, клыки вошли глубже. С треском разорвалась ткань. — Ты совсем больная, — от этих слов Ситри лишь сильнее впустила когти. В этот момент ей хотелось либо порвать Валентайна в клочья, либо чтобы он порвал в клочья ее. Вампирша оплела его ногами. Всегда загорелое лицо побледнело от прилива крови, Валентайн часто задышал от смешения боли и желания. — Ты совсем больная! Ты полутруп! Ситри размяла шею. Кожа уже затянула дыры в глотке. — Тебе самому хочется, рыцарь, — с издевкой в голосе сказала вампирша и протиснула ладонь под пояс бридж. Валентайн сдался. Они столько лет были вместе, что Ситри ни на мгновение не усомнилась в будущей победе, и от этого чувства сводило живот. Лишь когда серебро глаз угасло и Валентайн невольно испустил стон, они оторвались друг от друга. Рубаха пропиталась кровью, на лице рыцаря отпечались грязно-багровые линии. Ситри, как разобранная кукла, лежала на камнях — Валентайн ухитрился сломать ей пару костей заново, и руками двигать проклятая вампиресса уже не могла. В желудок и кишки будто напихали гвоздей — Ситри улыбалась и таяла в сильной ровной боли, одном из немногих переживаний тела, оставшихся при ней. Пустота вместо сердца прекратила напоминать о себе. — Дерьмо, — выругался Валентайн, заходя в реку по пояс, и принялся яростно тереть кожу. Ситри попыталась рассмеяться, но из груди вырвалось только булькание. — Не пытайся, ты убил столько народу, что никогда не избавишься… — она выдохнула и стальным прутом поправила платье, чтобы прикрыть черные гематомы на бедрах, — от этого всего. Валентайн упрямо тер кожу. Рубаха стала чистой по его воле, но тело зачаровывать он не мог. Кровь не сходила с рук и вовсе впиталась в торс дьявольской татуировкой. Отвратительно… Внезапно полуночный рыцарь выпрямился, как ищейка, взявшая след. Он давно чувствовал, что в ущелье они уже не одни. Тень страха всегда следовала за одним из Клинков Короля. — Не говори Белладонне! — выпалила Ситри, заметив бледную тень рядом. Вода замерзала, воздух загустел и стал холодным. — Конечно не скажет, — ядовито сказал Валентайн, повернувшись к Лете Инколоре. — Иначе кто-то может сказать про нее и Майриора его жене. Лета взглянула на него, но ничего не сказала. Валентайну она никогда не нравилась: слишком пресная. Темные провалы блестели над изысканной бледностью тонких черт лица, обрамленного выцветшими волосами. Когда-то давно, когда он и Лета боролись на стороне империи, Бесплотный клинок был совсем другим: цветущей златовласой красавицей, до забавного похожей на леди Астрею. Давно?.. Всего девятнадцать лет назад, девятнадцать лет, ставшими вечностью, как бы банально это ни звучало. Мир изменился настолько, что Лету с трудом получилось называть ласковым именем, просилось полное — Валетта. Оно стало подходить больше. — Все прошло гладко? — спросила Ситри. Она обитала в королевстве дольше их на пару сотен веков. — Да. Переправа сожжена, город затоплен. — Эти двое никогда не могут сделать ничего нормально, — закатила глаза вампирша. — Куда смотрела Белладонна? — За Риммой. — Что ж это за ребенок такой, за которым должен следить главный Клинок Синааны? — с негодованием воскликнула Ситри. Лета уничижительно на нее посмотрела и взлетела в туман. Валентайн с рассеянным лицом пошел по воде. — Эй, ты куда?! — Приду, когда соберешься, − не поворачиваясь, ответил он, и Ситри снова осталась одна наедине со сладкой болью.***
Валентайн не боялся света. Солнце ласково грело покрытую шрамами кожу и превращало непроглядно черный белок глаз обратно в белый — не более. Оно не превращало в иссохшуюся пыль — Ситри однажды лишилась так пальца на руке, попав под луч света; оно не обжигало, как Лету, до черных волдырей; оно лишь грело. Более того, он видел на свету. Темный лорд даже снял рубаху, чтобы насладиться солнцем. Меч находился в паре шагов от него, прислоненный к камню. Валентайн лежал с закрытыми глазами на камне у развалин Палаис-иссе и думал. Цитадель завоевали быстро, стоило ему появиться на севере. Наивные люди! Они думали, что стены сдержат. Нет, материя мира ничего не значила для Валентайна. Он проходил сквозь матрицу спокойно, покрывая сотни миль за секунду. Только он стоял на улице, под проливным дождем — спустя мгновение стоял за спиной коменданта крепости, Кестрель, которую знал. Легко. Слишком легко. Но для чего? Лорд-оборотень уже не чувствовал себя на своем месте. Когда он только пришел в Синаану, Валентайн сделал это в первую очередь из-за мести. В красках расписанные перспективы его не волновали — да и чьи это были перспективы? Всемирное господство? Зачем оно ему? И, как оказалось, чем он будет править, если дражайшее Его Величество приказывает все разрушать? Служение Его Высочеству? О да, великая радость! Отмщение всем тем, кто его не любил?.. Валентайн не знал, любил ли его хоть кто-нибудь из светлых… Жизнь после смерти — долгая и пустая. Никаких целей нет, если ты не посвятил себя идее, как Сёршу; если не лишился чувств и эмоций, кроме желания поглощать души, как Лета; если не боролся за будущее народа, как Донна. Воздух не нужен, пища пресна, практически любое увечье заживает за секунды. Каждый из них, попав в вечную клетку Короля, пытался каким-либо образом убить себя, прожив пару лет или веков. Валентайн прыгал в океан, но неизменно возвращался; он резал себя, но раны затягивались; он сжигал себя в собственной лаве, но безрезультатно. Каждый из них, пройдя через эти муки, молил Бога, чтобы тот забрал проклятый дар обратно — небо было глухо к просьбам. И наступал момент, когда надо было выбирать. Кто-то, озлобившись, погибал во Тьме, превращаясь во всеразрушающего демона и лишаясь рассудка. Кто-то оставался, чтобы убивать таких же мучеников вечности, и терял себя. Кто-то, возвращаясь в Хайленд, влачил существование, украшенное приказами и догмами императрицы, пока не погибал на главной площади. Лишь одна мысль объединяла эти пути: правильным ли был выбор? Но у Валентайна хотя бы был выбор. Донну никто не спрашивал: ее растили для Синааны, прививали ее принципы с самого рождения, учили убивать без жалости, и она не знала ничего другого, кроме Тьмы. Айвену начали обрабатывать еще в подростковом возрасте, загнали в психиатрическую лечебницу и забрали к себе сразу после «смерти»; про Нааму, странное и молчаливое создание, он ничего не знал. Лету, переманившую его самого во Тьму, с помощью своего «обаяния» завербовал сам Владыка Синааны. Ситри… он предпочитал об этом не вспоминать. Девятнадцать лет со дня его смерти. Луч лунного света прошел совсем рядом с лицом, обрезая густые путанные волосы. — Где он?! — взвыла белокурая мемория, подобно всем загнанным в ловушку животным. Валентайн усмехнулся. Ненадолго зависнув в межпространстве, он мог полностью насладиться гримасами парней и девчушек. И откуда они? Неужели часть светленьких сумела спрятаться в недрах крепости, как крысы? Сверкнул появившийся ниоткуда меч, и блондинистые пряди упали на камень. — Квиты, — произнес Валентайн. — Я делаю это второй раз. Ты особо непроходимая дура? Сказал ведь не возвращаться. — Он тут! — радостно заорала белобрысая. — Я не одна возвратилась! Валентайн поморщился. До того шаблонная фраза, что сил нет. Но он действительно чувствовал множество хайлендцев вокруг. И не боялся. Лишь ждал. — Я не убиваю женщин, — напомнил он, но Валентайна никто не слушал. Первой на него обрушилась сила стоявшей ближе всех белокурой, но камни он с легкостью разрубил мечом, а следом и причину их движения. Струя крови ударила в воздух, став своеобразным сигналом к бою, и засверкала. Земля задрожала, покрылась трещинами, из которых шел пар. Поняв, что в толпе меморий был прислужник его же звезды, Валентайн не стал дожидаться лавы и с легкостью вырубил еще одну девушку, кинув свой меч ей в грудь и разрубив этим напополам. Вторая. Третий был невидимым, но он видел запах мяты рядом с собой и ударил кулаком просто наугад, отправив тело бедняги в полет с такой силой, что башня, в которую тот попал, треснула и начала разрушаться. Каменные глыбы задавили еще нескольких противников. Одновременно полыхнули красный и проклятый огонь, но Валентайн, снова исчезнув на пару мгновений, отрезал обеим мемориям головы кинжалом, который держал за поясом, на всякий случай. Девять. Один удар в живот. Десять. Кинжал застрял, и поэтому следующей мемории голову он оторвал голыми руками. Покончив с врагом, Валентайн замер, самодовольно обозревая поле короткой битвы, усеянное останками искалеченных им тел. Мемории сами начали бой: принципы рыцаря не нарушены. Он был уверен, что напали не только на него. Мир порвался, впуская в межпространство, и когда сапоги вновь коснулись камня, темный лорд был уже на дне ущелья. Острия стальных пик были унизаны телами. Валентайн осторожно прикоснулся к блестящей поверхности, и на пальце появилась серебряная капля, однако рана сразу же зажила. Он поглядел налево, потом направо: везде потемневший металл, по всей расщелине. Кровь капала в воду, окрашивая ее в глубокий красный. Зря спешил. — Не изменяет традициям, — заметил Валентайн. Мертвые его не интересовали. Сталь гнулась, когда он подходил, чтобы пропустить. Расщелина то и дело озарялась очередной сгорающей душой, а тишина нарушалась редким плеском падающего в воду обручального кольца. Валентайн с удивлением понял, что русло реки завалено камнями, образовав что-то вроде плотины, постоянно грозившейся развалиться. Разорваться. — Ситри! На островке ее не было. Уж не в плотину ли ее замуровали, прежде чем вампиресса сумела разорвать всех штыками? Валентайн без особого энтузиазма повернулся к каменной стене, но, к счастью, сзади него раздался негромкий всплеск. — Ситри! Она лежала на камнях в воде, полностью погруженная в нее, и Валентайну пришлось изрядно потрудиться, чтобы слой за слоем заморозить реку, выталкивая любовницу на воздух. Ситри закашлялась. Ее щеку пропороло насквозь, обнажив десны и зубы. — Пора бы уже научиться не дышать! — Хватит пиздеть, подними меня! — прорычала Ситри, после каждого произнесенного звука истекая новой порцией крови через прореху в щеке. — Заткнись. Левая рука была неестественно вывернута и, видимо, срослась неправильно. Несколько ребер внизу острыми осколками торчали из тела, явно не собираясь возвращаться на место. Одно колено было раздроблено на несколько частей, пережив встречу с каменным уступом. Валентайн счел своим долгом сообщить Ситри, что выглядит она попросту исчадием ада на данный момент. Вампиресса проигнорировала его слова. — Подними меня, − снова тихо зарычала Ситри. − Клянусь, если ты меня сейчас не поднимешь, я перережу тебе глотку ночью, и никакая телепортация не спасет. — Как ты собралась перерезать мне глотку, оставаясь грудой костей на дне ущелья? — с искренним любопытством спросил он, приподнимая вампирессу на руках. Позвоночник угрожающе начал гнуться и затрещал. Валентайн уронил Ситри обратно. — Кретин! — заорала она. Больше она слов не нашла, снова закашлявшись. — Ты развалишься по пути, — хладнокровно повторил он. − Потеряешь что-нибудь в небытии. — Сделай ты хоть что-нибудь! Пусть я развалюсь по дороге, но донеси меня! Валентайн покачал головой. — Попроси Майриора, позови его, — зашептала Ситри, — он вылечит меня. — Я не собираюсь его ни о чем просить! — взорвался Валентайн. — Даже ради тебя! Я никогда ни о чем никого не прошу! Тем более его! Ситри побагровела и явно хотела что-то сказать, гневное и ядовитое, но слова застряли внутри искалеченного горла. Земля снова задрожала. Валентайн поморщился. — Ты не сможешь убить. Даже кожу не проколешь. Глаза Ситри горели, как адовый костер, и Валентайн, поняв, что до нее не достучаться, медленно встал, чувствуя, как металл начал прокалывать подошву сапог, но не более. Камни затрещали. Как и ее мать, Ситри обладала крайне неуравновешенным характером. — Хоть бы силы поберегла, − сказал Валентайн, прежде чем исчезнуть. Снова трупный воздух. Здесь не светило солнце, не светила луна, и небо всегда было серовато-красным. Впереди матово чернела стена, отделявшая его земли от остальных, внутри которой все кишело солдатами. Земля, серая и выжженная, полыхала огнем, рвущимся из нее. Его земля. Его солдаты, хотя он предпочитал благородное «рыцари», жившие внизу, среди огня, железа и лавы. Только там Валентайн чувствовал себя практически счастливым. Километры переходов, Преисподнии, до самой границы мира − океана раскаленной материи, за которой начинался очередной вход в область небытия. Справа простиралась широкая серая пустошь, ровная и гладкая земля Леты, разрушенные сады Эллионы. Там не было ничего, и только у самого моря стоял ее замок. Валентайн ни разу не посещал земли забвения. Сзади стоял вечный туман, а за туманом — Его земля. Валентайн, с ненавистью взглянув назад, стал спускаться вниз по лестнице, к огню. Раскаленный воздух сжег бы любого, кто не нес проклятие Мосант; шелестели ифриты, уходя прочь. Саламандры купались в лаве; Валентайн очень любил гладить их по спине. Только он мог к ним прикасаться — огонь не обжигал лорда. Метка Короля не позволяла душе покинуть тело, а понимание мира не давало возможности получить рану. Вода? Он научился превращать ее в воздух. Огонь? Кожа спокойно принимала его. Металл? Он не мог причинить Валентайну ни малейшего вреда. Время? Оно остановилось для него очень давно. Едва Валентайн спустился по лестнице до среднего уровня, как в горах у Палаис-иссе что-то взорвалось. Дрожь земли добралась до самой Синааны. — Леонард! — крикнул он, зная, что верный помощник услышит его в любом месте. — Скажи Айвене, что тело Ситри несет к морю. По туннелям прошелестело тихое «да, мой господин», и Валентайн продолжил свой путь вниз. Ему хотелось побыть в компании любимых саламандр, вдыхая горячий серный воздух, и ни о чем не думать, но в голове чернел приказ Владыки. Сообщение от Короля дошло до сознания утром, когда Валентайн искал Ситри. Властелин Синааны хотел увидеть своих слуг и давал на сборы два часа, оба из которых полуночный рыцарь собирался посвятить сну.***
— Бессмысленные собрания, — говорил Валентайн, обращаясь к неподвижно застывшей, молчаливой публике. — Все уже давно все знают. Новые бредовые затеи могли бы рассказать Вейни или Лета, как особо близкие к нему, — слово «особо» он произнес с едва заметной улыбкой. — Только зря теряем время, пока ждем этого нарцисса. Наама, можешь сесть на стул, а не летать надо мной? — Валентайн смел с волос пепел и встряхнул головой. Огненный призрак завис над столом, напоминая о себе парой горящих глаз. Рыцарь был готов поклясться, что она усмехнулась. — Хорошо! — вспылив, Ситри стукнула по столу маленькой ручкой, неестественно вывернутой. Она злилась на него. — Валентайн уже рассказывал, как благодаря ему я упала с цитадели, сломала себе все, что только было можно, а потом он отказался нести меня домой, и река выбросила в Сирмэн, пока Вейни не выловила… Давайте поговорим об этом? — Среди нас есть два человека, которые вполне могут поболтать и одни, — съязвила Белладонна. Как всегда после ее колких замечаний, в воздухе повисла относительная тишина. В комнате сгустилась темнота: Клинки не нуждались в свете. Валентайн, едва видимый в свете пламенеющих глаз Наамы, сидел, уставившись в одну точку, пока Белладонна что-то упрямо пыталась ему втолковать. Ричард и Леонард переговаривались между собой. Владычица воды, Айвена, закусив губу, наблюдала за ними, пытаясь поймать хоть слово. Она казалась здесь лишней. Маленькая девчонка в летнем платье и с миленьким личиком, глупым венком замороженных цветов на голове. Из всех собравшихся лишь она не была ни Клинком, ни генералом. Валентайн не понимал, зачем Айвена посещает собрания, но знал, почему может находиться здесь: вампиресса была бывшей спутницей Короля, а теперь нянчила двух его дочерей. Она ничего не понимала в войне, не была особо искусна в бою и лишь иногда, в минуту сумасшествия, убивала всех и каждого. Она раздражала слабостью и кокетством, платьями и опущенными в вечной печали бровями, блеклыми веснушками на вздернутом носе. Во много раз больше Валентайна привлекала собеседница. Тьму глаз Белладонны разбавляла тонкая синяя радужка, отчего зрачки казались расширенными, словно в вечном приступе ярости. Помимо четких, как у мраморной статуи, черт, больше ничего нельзя было увидеть, только радужка адово горела да переливались, как алмазная пыль, легкие доспехи. — По-твоему, я взглядом взрывать умею? — внезапно вырвалось у Валентайна. Остальные, кроме Леты, непонимающе посмотрели на них, и начался столь любимый разговор. — Люди в своих мечтах дошли до этой способности, − весело заметила Айвена — человек по рождению. — Мечтах… — пробурчал Валентайн. — Мечты, вера в лучшее — главная слабость людей, они-то их и погубят. — Их погублю я, — раздраженно сказала Наама. — Чем плоха надежда? — Обычно она заставляет бездействовать, − вместо спутника ответила Белладонна, одним движением смахивая черную челку с глаз, — надеяться на величие высшей силы, которой на самом деле до тебя нет дела, хотя, не спорю, некоторым надежда придает мужества. Это редкость и, к тому же, особого смысла не имеет. Пустые, бессмысленные мечтания, не более. — Но как вкусна душа, полная надежды и веры, вы же не будете спорить? — произнесла молчавшая до того Ситри, от предвкушения облизнув губы, и тут открылась дверь, впуская луч света. Разговор закончился. Валентайн опустил глаза. Король раздражал его, раздражал всем, от внешнего вида до истеричного характера. — Ну, дамы, хвастайтесь! Я в предвкушении побед. Чем порадуете? «Да ты сам все можешь узнать, всемогущий идиот», — подумал Валентайн. Белладонна, сидящая рядом, шевельнулась в ожидании приказа. Валентайн упрямо смотрел в стол, чувствуя, что Ситри изучает его. Она буквально спрашивала, чем занимался ее любовник последние два часа и находился ли рядом с Донной. Однако ревность меркла на фоне сияющей ауры Короля. Рядом с ним меркло все, от здравого смысла до самообладания. У Валентайна сводило скулы от голоса Владыки. До перехода на сторону королевства он думал, что не существует человека отвратительней Михаэля — теперь понимал, как сильно ошибался. Не зря Наама сыпала пеплом на голову Майриора… жаль, что серая пыль сгорала в воздухе. — Я утопила Реймир-сум! — воскликнула Айвена, едва не подпрыгивая от самодовольства, но мешали манеры. Рядом с ней сидел Архой — вечно юная вампиресса чесала волка за ухом. Они удивительно мило смотрелись вместе. Будучи оборотнем, как Архой, Валентайн думал, что ему было бы стыдно сидеть вот так же у чьих-то ног. Хотя если бы ноги принадлежали Белладонне… Ситри искоса посмотрела на него, и похабные мысли сразу испарились из головы. Как эта бестия угадывала, о ком он думает! Айвена, меж тем, в красках расписывала захват Реймир-сум. В ее фантазиях битва звучала поэтичнее, чем на самом деле. Майриор, подперев подбородок, умилительно слушал рассказ единственной придворной дамы в зале. — Волны обрушились на них, словно гнев Божий? — в какой-то момент переспросил он. Вампиресса жарко закивала. — Восхитительно, — проговорил Майриор. — Теперь узнаем, как все было на самом деле. Белладонна? — Мы захватили Реймир-сум и Палаис-иссе, — начала Белладонна, привычным жестом приглашая всех собравшихся взглянуть на карту Мосант. На протяжении долгих лет именно владычица Оссатуры вела военные собрания. — Мы потеряли двадцать шесть… кораблей, — Донна старалась выражаться так, чтобы было понятно каждому, — девять тысяч солдат. Еще две — сгорели, тысяча утонула. Я не виню леди Нааму или леди Айвену, но прошу более не допускать их до битв, — решительно добавила она. — Двадцать находятся в Палаис-иссе. Многие из северного фронта ранены, я… мы приняли решение остановить наступление в том направлении. — Причина? — прервал ее Король. Белладонна указала на старую северную дорогу. — Вы немного перестарались, милорд. Там не пройти. Архой проверял эту дорогу и едва не увяз в обличии волка, считаю, что армия Синааны не сможет пересечь горную гряду, если вы, владыка, не растопите снег, — отчеканила Белладонна с нажимом. Почему-то единственным, кому ей нравилось отдавать приказы, был именно Король. Верховный монарх Синааны, крутя в пальцах одно из перстней, отказался от предложенного: — Не, это вряд ли. Шлите их на юг, обойдете через… как там эти города называются? Никогда их не запомню, то возникают, то исчезают, то сгорают… Да, Наама? Донна, ты поняла, какие города я имею в виду. Белладонна, нахмурившись, принялась изучать карту. Раньше бредни Короля «переводила» Лета — теперь Бесплотный клинок сидел в молчании и равнодушии. — Но сначала завоюйте Каалем-сум, — вставил владыка. Валентайн закатил глаза: не далее чем позавчера на собрании прозвучала пылкая речь на тему «Не трогайте второй город!». — Жителей уничтожьте, они слишком пропитались глупой верой своей наставницы. Постарайтесь никого не упустить. Иначе потом вам придется искать смертных по всей Мосант. Лета не справится одна, — имя Бесплотного клинка прозвучало с такой нежностью, что Валентайн и Ситри синхронно скривились, а Белладонна вежливо приподняла бровь, смотря на Короля. — На восточном побережье никого не должно остаться. Никого, ясно? Думаю, четырех дней будет достаточно, ведь грядет западный ветер. «Южный фланг после захвата Каалем-сум отправить к Аливьен-иссе, — подумал Валентайн. — У города ужасная защита. Без Аливьен-иссе Анлос не выдержит и недели осады. Северный фланг отправить через перевалы к столице. Над Валерийскими лесами есть превосходная дорога. Еще можно отправить пиратов Срединного моря к Вербергу — тогда точно встанем кольцом!» — Сейчас у всех осталось четвертное перерождение, и народ погибает с концами, — сообщил Майриор. — Поэтому души не выдирайте, рассеивайте. Они никчемные. Я зачарую вам оружие призрачным огнем. Бездна, без Сёршу все приходится делать самому… «Рассеять?» — немой вопрос застыл на лице сидящей напротив Айвены. Валентайну показалось, что он ослышался. — Простите, господин… — начала Белладонна. Она, как все, была в недоумении, Валентайн слышал это по обращению. — Рассеять? Разве мы не должны… — Тебе ли решать, что ты должна, а что — нет? — спросил Король. — Эти души прокляты верой в солнечный свет и бесполезны во мраке. — Простите, — повторила женщина в сине-черных доспехах. — В Реймир-сум тоже верили в солнечный свет, пусть и специфический. — Считаешь, что разбираешься в материях лучше Бога? — ядовито произнес Майриор. — Я знаю разницу между солнечными лучами и лунными бликами. — У нас делали операции… — вдруг начала Айвена и сразу же замолчала, лишившись храбрости. — Жителям Каалем-сум нет места в моем мире. Я не собираюсь тащить в новую версию Мосант изжившее себя старье. Уничтожьте их, и дело с концом. — А Реймир-сум? Их души тебя устраивают? Или они тоже изжившее себя старье? — проговорил Валентайн. Белладонна, поняв, что ее выступление закончено, села рядом. — Расскажи нам, как отличать балласт от достойных! Может, и среди нас найдутся лишние. Тогда придется самому себе сделать рассеяние, чтобы не попасться под руку Лете! — Для тебя — леди Валетте. Сущность оборотня едва не вырвалась из Валентайна. Успокоило только понимание, что Белладонна рядом, прижимается к нему закованным в сталь коленом. — Вы — Клинки Синааны, — произнес Король. — Если кто-то из вас сомневается в себе — разве это моя вина? Исправляйтесь, пока не поздно. Верой в меня или верой в то, что ваше сокровенное желание непременно сбудется. «Ты лжешь», — хотел было продолжить изгнанный принц, но не успел. Голос покинул Валентайна. Губы послушно двигались, а слова застревали где-то внутри, не достигая чужих ушей. «Лгу? — раздалось в голове. — Даже ложь лучше молчания». Белладонна сжала его руку под столом, а Ситри кинула странный взгляд в сторону Короля. Колдовская зелень скрывала истинный настрой. Валентайн никогда не понимал, на чьей она стороне. Он не считал их отношения любовными, но и знал, что Ситри относится к Владыке не так, как остальные леди королевства. И не так, как он, Валентайн — единственный из окружения, кому рука Майриора Десенто не вырвала сердце. Единственный без шрама на груди в форме полумесяца. — Глупости ты говоришь, Валентайн… — начала Айвена вздорно, но Король прервал ее: — Как же слаба душа смертного, особенно думающего, что он бессмертен. Вы изголодались по войне за двадцать лет. Лорлин и Вэйла — ваши цели на сегодня. Развлекайтесь. Дайте армии отдохнуть. Наама резко подняла голову, от возбуждения покрывшись пламенем. Айвена широко улыбнулась, открыв острые клыки; зелень в глазах Ситри заиграла с новой силой. Взгляд Валентайна выцепил в темноте Лету Инколоре. Женщина в серых одеждах смотрела на Короля с нечеловеческим обожанием. Даже он, воин, не любил смерть настолько…