Эклектика

3 число месяца Постериоры, Валентайн Аустен

      Некогда величественный и гордый Реймир-сум, восстав с морского дна, выглядел своей бледной тенью. Крепостные стены зияли брешами, оставленными ударами ядер, угловые башни обвалились, а восточные стены, пострадавшие во время атаки больше всего, рухнули всем массивом. От прекрасного крепостного замка остались только выгоревшие стены с одним-единственным уцелевшим шпилем башни, с которого, словно невидимой рукой, смахнули черепицу и оставили зиявшие дыры вместо окон с витражами.       Вода потушила пожары, смыла мусор и тела с улиц города, лишила каменные дома крыш и унесла деревянные постройки. Подвесные мосты, увитые зеленью арки и сады исчезли. Город был чист, абсолютно мертв. Ни один горожанин не пережил ту ночь. По улицам тянулись черными лентами, закованными в сталь, лишь отряды чужаков. Захватчики осматривали доставшиеся им огнем и кровью руины. Семь дней и восемь ночей прошло с тех пор, как Реймир-сум поглотил океан.       Валентайн родился на другом берегу реки.       Солнце освещало путь Валентайна сто одиннадцать веков, и всего лишь четыре тысячи ночей он носил на латах знак призрачной луны. Любимый первенец родителей и второе в истории пятно на древе Аустен. Он помнил отца и восхищался им; имя матери хранилось в сердце как величайшее зло. «Эйа» — первые века оно считалось синонимом предательства, для Валентайна же стало таким навсегда. Вердэйн не имел настоящей могилы — семье нечего было хоронить. Никто не знал, как умер принц, Пламя Севера, но все знали, от чьей руки. Бой в поднебесье видел каждый.       Валентайн помнил фальшивую церемонию погребения около ворот Каалем-сум. Пустую урну закопали у памятника отца под взгляды толпы. Брат, Рейлиар, плакал, плакала бабушка Аделайн, надевшая траурные бело-зеленые одежды. Императрица не пожелала приехать, Михаэль стоял непоколебимо, как скала. Валентайн следовал его примеру. После того дня появились слухи, что старший из сирот жестокосерден, как сбежавшая мать.       Полуночный рыцарь — так его прозвали жители Хайленда. Вечное напоминание о недостойном происхождении.       Валентайн защищал границы империи всю жизнь — услышал ли он благодарность хоть раз? Нет, Михаэль, издеваясь, открыто говорил, что внук не получит ни медали, ни одного теплого слова в свой адрес. Опасное ранение, полученное во Вселенной, не взволновало даже жену. Именно тогда Валентайн впервые задумался, что больше дорог Ситри Танойтиш, нежели Мару. Ситри бросила все и приехала к нему, пока жена невозмутимо ходила на службу и изредка спрашивала о самочувствии. Остальные члены семьи, лорды и мемории ждали, чем все закончится. Так было всегда. Что бы он ни сделал, это не ценилось; единственным поступком, прославившим рыцаря, стало предательство. Почему бы наконец его не совершить?       Бывший дом казался безумно далеким. Каждая минута на стене укрепляла ненависть. Валентайн, не в силах сдерживаться, сминал пальцами стальные звенья, торчащие из камня, и представлял, что сворачивает шеи хайлендским ублюдкам. Не оценили. Не признали. Предали. С оскорбительным равнодушием презрев его таланты. Его ярость, выросшая из детской обиды, не утихла за девятнадцать лет. Сегодня они ответят. И Михаэль, и Астрея, и вся империя. Никто не вступался за единственного настоящего защитника.       Донна, стоя рядом, одернула его, возвращая к разговору.       — Он сказал, что не уберет солнца.       — Странно, — бросил Валентайн, продолжая прожигать город взглядом. — Можно подумать, что Каалем-сум нужен нам, а не ему.       — Он ему не нужен, — медленно произнесла Донна. — Милорд мог бы разрушить город одной мыслью. Это твой шанс, Валентайн, твой шанс отомстить и проявить себя. Ты должен найти способ. Одной ночи не хватит на сражение. Наши воины падут под лучами солнца.       Это в голову Валентайна не приходило, и он был вынужден вернуться в реальность.       — И что же, — произнес Валентайн, — я должен придумать, как провести армию в Каалем-сум при свете? Майриор мог бы дать воинам силы, если не хочет скрывать солнце.       — Почему бы не напасть ночью, сейчас? — уклончиво ответила она вопросом.       — Это бесчестно.       «Бесчестно». Недавно Валентайн с удивлением осознал, что темная часть мира оказалась более откровенной, целеустремленной, сплоченной и потому сильной. Более… яркой. Королевство подкупало изяществом и многообразием людей, борющихся за него. Здесь у каждого были свои цели, желания — не в пример серой безликой массе империи. Он сам, Валентайн, шел по пути мести; Ситри желала вернуть принадлежащие по крови острова; Айвена жаждала воцарения «настоящего Бога» над греховными землями запада; Наама, думал рыцарь, забыла собственное имя, не говоря о целях, с которыми когда-то перешла на сторону мрака.       — Ночь — наше время, — заметила Донна. — Они не ожидают нападения днем. Атака при свете станет более бесчестной. Ты думал об этом? — Валентайн покачал головой. — Привыкай жить в тени, — шепнула она, дернулась в порыве добавить некое обращение, однако промолчала.       — Никогда не привыкну, — ответил Валентайн, подумав про себя, что высказанная правда наполовину горька. — Это не для меня. Но, считаю, ты права. Нападем на закате и попытаемся справиться за ночь, — он не отрывал взгляда от цели. — Я вырос там. Город огромен. Чтобы пересечь Каалем-сум спокойно, потребовалось бы часов пять. Сомневаюсь, что природного мрака хватит для боя.       — Как ты можешь сделать день ночью? — мягко спросила Донна. Ее темно-вишневые губы были совсем рядом. Валентайн видел каждую искорку в магнетически синих глазах.       Таких, как она, не было по ту сторону пролива. И Валентайн имел в виду вовсе не внешность.       — Туман, — отчеканила Валетта Инколоре, шагнув из башни. Небольшая аккуратная грудь Валетты лежала, как на полке, в жестком объятии корсета платья, открытая низким декольте. Бесплотный клинок предпочитала однотонные ткани и простоту в одеяниях. Она с изяществом, размеренно стуча каблуками, прошла по стене. Ветер развевал ее волосы и трепал юбку. Обескровленная кожа ловила каждый блик луны. Валентайн не помнил, когда последний раз видел ее улыбку, слезы или слышал смех. Попав в королевство, бывшая целительница кардинально изменилась. Кого винить? Империю, ударившую Валетту в спину, или Короля, подарившего новую темную цель? Валентайн подумал, что выбрал не тот момент, чтобы рассуждать об этом.       — Конечно же туман, — сказал он, вновь устремляя страждущий взор на Каалем-сум. — Попросим Айвену, и ночь вернется на небо раньше обычного. Мы же делали так при захвате Реймир-сум, верно? Это Ситри придумала.       Донна отвернулась. Она явно была чем-то раздосадована (скупые выражения чувств Валентайн научился распознавать), но выяснять причину он не стал. Желание отомстить сегодня упорно выходило на первый план.       Слева пропел гонг. На побережье у пролива тянулись черные «муравьи» — воины собирались в квадраты когорт. Приказы им отдавал Леонард. Валентайн залюбовался своим детищем, закованные в непроницаемый мрак доспехов воины действовали как единый слаженный механизм. Над ними вздымался лес пик, ветер трепал штандарты с эмблемой королевства. Длинные ряды пушек выстроили в колону, канониры катили к повозкам бочки с порохом, дикие звери рычали, разумные твари издавали вой, от которого замирало сердце. Всего лишь малая часть от войска, которую решили направить в озерный гарнизон и маленький городишко около него. «Невинные люди», — обмолвился вчера на собрании кто-то. Полуночный рыцарь так не считал. Несмотря на то, что слова больно ужалили по совести, он заставил себя думать, что лжецы и трусы должны получить по заслугам.       Гарь, железо и кровь. Подходящая музыка для гибели хайлендских крыс и прочего мусора Мосант.       Внезапно по лицу Валентайн пробежала тень. Вспыхнувшие серебром глаза метнулись к набережной Каалем-сум, к дороге, ведущей с юго-запада. Острый звериный нюх уловил запах мяты и лаванды, запахи, которыми пропахла сама земля по ту сторону гор.       — Что случилось? — спросила Донна. Ее лицо было не менее бесстрастно, чем у Валетты.       Инколоре, как и Валентайн, родилась в Каалем-сум. Пять тысяч лет отделяло их рождение. Валетта неторопливо подошла к краю стены. Безусловно, она тоже учуяла знакомый запах, подумал рыцарь. А может, и не запах, тут же поправил он себя. Черные, как сама бездна, глаза Валетты видели саму жизнь: яркие разноцветные тени, внутри которых билось сердце.       — Армия, — сказала Валетта, обращаясь к пустоте. — Пушечное мясо.       — Это ничего не меняет, — заметила Донна. — Кого бы они ни привели, мы сильнее.       — Он пришел, — прошипел сквозь зубы Валентайн. Ногти на его руках преобразились в звериные когти, но прикосновение Донны успокоило его. Когти медленно втянулись в кожу. Сущность в очередной раз усмирила любовь, но что будет, когда их пути разойдутся сегодня?       — Неужели она отпустила Мишеля? — в пространство произнесла Валетта. Высокомерное выражение лица сменилось на отрешенное. Создавалось впечатление, что Валетта вспомнила о чем-то важном, упустила его и теперь вновь пыталась вернуть мысль. Валентайн мог поклясться, что расчлененные трупы детей, увиденные когда-то в Палаис-иссе, не внушали ему такой ужас, как эти перемены в Бесплотном клинке. Смерть он видел каждый день, но столь глубокое безумие, доходящее до потери себя — никогда. Впрочем, ужас сошел на нет, когда ветер принес новый шлейф лаванды и мяты. Ароматы одурманивали и вызывали видения-ассоциации: Валетта назначила ему встречу в беседке у самой реки, где рассказала об измене. Инколоре никогда не лгала, Валентайн поверил ей сразу. Доказательствами стали увиденные ранее сцены и услышанные фразы, которым он ранее не придавал значения. Выведенный из себя рыцарь оказался у Михаэля через пару минут. Мару в тот день Валентайн не нашел; вечер он провел в той самой беседке, следя за кругами на воде. А потом… потом вернулась Валетта и с отрезвляющей решимостью предложила уйти. Валентайн согласился. Глядя на Донну, сгорая в одолевавшей разум ярости, он понимал, что не жалел о выборе. Если бы не правда, не Инколоре, Валентайн до сих пор прозябал бы в презрении и дарил теплоту души недостойной ее женщине.       — Не попадись в ловушку. Кронпринц специально повел армию сам, — пальцы любимой скользнули по шрамам на лице Валентайна. Валетта незаметно исчезла, не желая дальше чувствовать запах мяты. Она ненавидела мяту, как когда-то ненавидела собственное прошлое. Полуночный рыцарь стыдился ушедших дней. Тогда он был слеп, слаб, беспомощен и ничего не понимал. Цели королевства оказались более определенны и красноречивы.       — Он украл ее у меня, — прорычал Валентайн, откидывая руку Донны. — У собственного внука! Украл, ты понимаешь?!       Донна должна была ревновать. Должна — так думал он. Но Донна не делала этого, относясь к его прошлому с полным спокойствием. И к прошлой жене, и к предательству, и к войне, и к его ненависти к матери, заключенной навеки глубоко в аду царства Ситри. Валентайн поражался этому. Донна была… идеальной.       Прочные узы связывали их. Выше, чище, чем плотская страсть. Валентайн не мог помыслить о том, чтобы между ними случилось нечто большее, чем простой поцелуй. Донна стала для рыцаря светочем, проводником. Забота о Донне стала целью жизни. Валентайн делал все, чтобы она была счастлива. Для остального, низменного, существовала Ситри.       — Отбрось амбиции, — сказала Донна, в очередной раз вырывая из облаков.       — Только у слуг нет амбиций, — отрезал Валентайн. Он уже принял решение, и теперь осталось лишь обговорить детали нападения. —  Мы с тобой пойдем первыми. Будем убивать. Я не он, я не буду отсиживаться. Я разнесу эти белые стены и вытащу мерзавца.       — Я создам дым и поведу армию через восточный мост до заката, — ответила Донна. — Попросим Вейни закрыть небо облаками. Наама отрежет путь к отступлению — она любит это делать.       — А я подниму землю из реки, — докончил Валентайн, наконец вспомнив, что владеет силой лавы от рождения, — и наша армия пройдет спокойно. Свет захлебнется в крови.       «И я убью его, — мысленно добавил Валентайн. — Думаю, это станет величайшим делом моей жизни», — он усмехнулся. Валентайну и в голову не приходило задуматься над тем, на кого он идет. Он не считал Михаэля Аустена своим родственником в полном смысле этого слова ни в детстве, ни в юности, ни, тем более, сейчас. А люди… «Я защищал их столько лет, что могу без сомнений убить», — пришла странная мысль.       — О чем ты думаешь? — спросила Донна. Ее всегда интересовало, что происходит в голове Валентайна.       Тот, уже успокоившись, откинул волосы за спину. Первое время Донна смотрела на спутанные кудри с недовольством, но потом привыкла. Она говорила, что Валентайн внес в ее размеренную жизнь хаос, который упорно не получалось понимать до конца.       — Я знаю, почему борется Ситри, Айвена, Валетта. Почему стою перед Каалем-сум сам. Не могу понять тебя.       — Почему я участвую в войне? — перефразировала Донна. — Ну… — судя по несвойственному ей слову-паразиту, Призрачный клинок смутилась. — Я защищаю то, что мне дорого.       «Позиция, свойственная лучшим мемориям, — подумал Валентайн. — Йонсу, Нитсу, Кестрель, Рейн — все они говорили именно так. Надеюсь, не увижу их завтра».       Донна вновь поджала губы. Весь ее вид говорил «Ты думаешь о женщинах», хотя знать об этом она не могла.       — Война тебе не к лицу, — заявил Валентайн. — В тунике ты выглядишь лучше, чем в доспехах. Защищать можно по-другому.       — О чем ты?       Кажется, она искренне не понимала.       — Я никогда не возвращался в дом, где бы меня ждали.       — Если ты сейчас скажешь, что мне нужно сидеть в Оссатурлэме, растить детей и готовить, то полетишь со стены, — отрезала Донна. — Благодаря какой логической цепочке ты вообще пришел к этой мысли, рассуждая о завтрашнем нападении?       Валентайн подумал, что полностью исполняться мечтам не дано.       Прошла ночь, и начал клониться к вечеру день.       Устье реки сковало туманом; небо затянули серые пушистые тучи. Улицы, крепостные стены обрывались в никуда. Изредка сквозь пелену прорывались лучи света и начинали безжалостно рыскать по крышам последнего хайлендского оплота на востоке. Город, занятый королевством, лучи не трогали. Он настолько погряз в тумане, что полуночный рыцарь не видел пальцев протянутой руки. И Каалем-сум, и Реймир-сум, молчали, предчувствуя грядущую бойню. Как он.       Валентайн стоял на том же месте, что и вчера. «Айвена опять перестаралась, — ругал он рассеянную придворную даму.— Размечталась, думая о своем блистательном! В такую погоду можно забыть о координированной атаке. Мы не будем различать друг друга в бою. Уверен, половина погибнет от своих же. Лучше бы дождались заката».       — Надо было заставить Нааму поджечь город, — заявил Валентайн. — Дым гуще тумана и не так зависит от ветра. Плюс, он не настолько мерзок.       Донна сидела на каменном зубце и занималась любимым делом: полировкой мечей.       — Подобно самой Нааме, огонь непредсказуем. Мы могли бы пострадать сами, — меланхолично рассудила она. — Не волнуйся, все пройдет гладко. Солнце не нанесет вреда.       — Мне ничего не будет от света! Я беспокоюсь о тебе и других, — выкрикнул Валентайн бездумно. Донна, приподняв брови, отстранила мечи и внимательно посмотрела на него, после чего повернулась к небу над Каалем-сум.       — Когда армия Хайленда дошла до земель Эллионы, где ныне находятся пустоши Валетты, имперские мемории разогнали облака. Мы не могли выйти из убежищ, сидели в подземельях и ждали ночи. Тогда мое решение едва не стоило всем жизни: Саманта Санурите собиралась зажечь второе солнце сразу после наступления темноты, мы бы сгорели под ним. Планы расстроила Сёршу. Она выбежала под закатное солнце со словами, что верит. Тогда мы впервые узнали, что последние лучи не страшны нам — таково проклятие Клинков. Иногда думаю, что простые воины тоже остались бы целы, если бы верили. Не беспокойся о нас. Думай о своей чести, — быстро проговорила она со странной интонацией. Валентайн не придал ей значения. Вместо этого он поднял один из парных мечей Донны.       — Клинки Призрачной луны? — с налетом страха спросил рыцарь. — Милая, они заслужили второй шанс. Все заслужили второй шанс. Возьми сегодня другие.       Донна повернулась. Ее белое лицо в очередной раз напомнило Валентайну лик прекрасной статуи.       — Что-то не так? Ты не согласна?       Донна осторожно забрала из его рук меч и соскользнула с зубца.       — Пора начинать, — вместо ответа сказала она. — Я буду у восточного моста, не забывай. И помни, ради чего мы боремся на самом деле.       Озадаченный напутствием Валентайн проводил ее взглядом. Ради чего? «Месть», — ответил рыцарь твердо. В своей цели он был уверен. Валентайн вспомнил о матери, о той, что одолела когда-то Вердэйна Великого в войне за север. Реймир-сум был построен младшем братом, Рейлиаром, но род его, смешавшись с эльфами, уже не процветал. Каалем-сум завещали Валентайну, восьмилетнему мальчику — Михаэль забрал город, к которому не имел никакого отношения, и сделал своим. Это стало первой обидой, нанесенной донельзя мстительному полукровке. Сегодня Валентайна не интересовали люди, его волновал только один лжец, прячущийся за армией и стенами города.       Эйа… Правильно ли он сделал, заключив мать во мрак ущелья? Ведь преступление ее сродни преступлению, что готовился совершить он. «К черту сомнения! — внезапно подумал Валентайн. — К черту! Он заслужил это!» Самокопания были чужды полуночному рыцарю. Он шел только вперед, как подсказывало сердце.       Подав знак Валетте и Леонарду, Валентайн шагнул со стены Реймир-сум. Плащ стал крыльями. Черная шерсть начала пробиваться сквозь кожу генерала-оборотня, начиная от кончиков пальцев и заканчивая лицом, удлинявшимся в оскаленную морду. Глаза вспыхнули, превращая зрачки в ромбы. Протяжный вой раздался над Мосант, проникая в самые глубокие пещеры в горах и разливаясь над морскими просторами вечности. Армия зашумела, подготавливаясь к величайшему бою, что должен был сотрясти сами основы мира. Так думал Валентайн. Он бежал по серому камню: длинные когти скребли по земле, лапы совершали гигантские прыжки. Добравшись до реки Нойры (ветер свистел в ушах, покрытых смоляной шерстью), Валентайн нырнул. Вода затянула его, как болото. «Болото, — подумал полуночный рыцарь. — Я столько лет пробыл в нем — теперь знаю точно, как выбираться». Сделав гребок, Валентайн вынырнул и оказался посередине реки.       Почему-то именно сейчас, борясь с волнами, он вспомнил, как первый раз потерял сущность человека. Донна говорила, что проклятие выбирает слабые места в душе. Ненасытная Ситри стала вампиром, ослепленная яростью Наама — ифритом, он, полуночное чудовище, стал чудовищем окончательно. Состояние не вызывало неудобств, в нем даже было комфортнее. Валентайн впервые за девятнадцать лет подумал, что это пугает, и решил перевоплощаться реже. Сегодня, однако, он собирался использовать все возможности. Звериная сущность медленно брала вверх: заглушала отголоски здравого смысла и реальности, рисовала картину из инстинктов и жажды.       Оборотень без особых усилий доплыл до первого острова, принадлежащего Каалем-сум, Призрачный город — так будут называть его во всех уголках Мосант. Небо стремительно темнело. В туман вплетался дым. Валентайн глубоко вдохнул. Сила лавы, которой он обладал, была родственна огню и, как следствие, дыму. Рыцарь ощутил заряд бодрости, и ненужные размышления окончательно ушли на второй план. Все, что он видел сейчас, воплощалось в призрачной луне. Герб королевства пылал над сердцем, на доспехах. Они были черные, непроглядно-черные, только серебристые полосы украшали ворот и кисти да на спине мерцал волк, выложенный драгоценными камнями. С низким рычанием, рвавшимся из груди против воли, Валентайн вытащил меч из ножен.       — Пора, — прошептал он и ступил на территорию Призрачного города.       Гортанно вскрикнув, Валентайн ударил острием меча по стальной сфере —  тишину пронзил высокий колокольный звон. Вспыхнули факелы, освещая темноту города. Лязг оружия слился с колокольным звоном и шумом воды.       Битва началась.       Вспыхнула лава, но Валентайн был готов. Использовать против него его же оружие! Оборотень заморозил лаву и, взмахнув мечом, разрубил. Черные бисеринки закапали на мостовую и спустя секунду смешались с кровью. Одним коротким ударом Валентайн выпустил кишки первому, кто встал у него на пути. Внутренности скользким клубком змей упали на мощеные плиты —  радостная улыбка обезобразила лицо зверя. Перешагнув через тело, он ступил на длинный мост, ведущий к городу.       К нему бежали человек двадцать, не меньше, и меч завертелся, как коса, разрубая тела на части. Острие раскраивало кости черепа, отсекало носы, распарывало рты, делая их еще шире, лишало рук и ног. Толпа редела, становясь уродливыми останками, лежавшим позади на мосту. Но тревога уже поднялась: выли сирены, кричали генералы, сгоняя народ к Валентайну, не зная, что попадут в ловушку. Коротко что-то прорычав (он чувствовал запах Михаэля), Валентайн рывком перебрался через очередной мост и, завывая, снова стал человеком. Этот процесс дарил ему невообразимый экстаз. Нервы были на пределе: клыки так и остались торчать наружу и зрачок был удлиненным, как у змеи. Стряхнув оставшуюся шерсть и вновь оказавшись в доспехах, сотканных по его желанию, Валентайн оценил обстановку.       Огни окружили его. Жар опалил ресницы, усы и бороду. Будто они могли навредить ему! Ни ветер, ни свет не сделали бы этого, и потому меч сверкал и рубил, обагряя мир кровью. Только три цвета существовало в тот вечер: черный, красный и серебристый, как волчьи глаза Валентайна.       Вначале он рвался в центр города — первый всплеск жажды убивать изменил это желание.       Ему нравилось, как брызгала кровь, когда острие разрезало плоть, как темная жидкость била из горла и стекала по продольной борозде меча на руки, а оттуда — на камни мостовой. Как враг хрипел, как хрустели кости, а тело начинало светиться, уходя в новое перерождение или бездну. Он сворачивал шеи до отвратительного щелчка, напоминающего звук кастаньет, и стены города покрывались новыми брызгами. Броня Валентайна, его лицо и руки пропитались горячим багрянцем.       Внезапно что-то укололо его под лопатку, продырявив тонкую кольчугу. Зверь обернулся и, взяв лезвие вражеского оружия в крепкую хватку пальцев, вырвал его и откинул в сторону. Кожа Валентайна становилась тверже камня, если он желал этого. Молодой, просто зеленый юноша с кольцами каштановых волос на висках растерялся. Забыв про остальных, Валентайн схватил его за тщедушную шею, не толще руки нападавшего, и впечатал в стену. Кости черепа хрустнули, но этого ему оказалось мало. С размаху всадив меч в стену, Валентайн впился в глаза жертвы, подернутые предсмертной пеленой.       Ни один человек, сумевший оставить на нем царапину, не оставался безнаказанным.       Лава, бурля и клокоча, полилась из открытых ладоней, начала разъедать горло, пищевод, желудок, и тело обугленной кучей упало на камни. Внутренности полнились обугленными пустотами. Магма, не остывая, побежала вниз по мостовой, как гигантская волна, разгоняя светлых воинов. Рыкнув, Валентайн поймал еще одного мелкого парня и, заломив ему руку, приподнял за талию над землей. Жажда затмила все принципы и догмы, которыми он жил.       — Видишь? Вот конец вашего Хайленда! Иди, расскажи, пусть они знают!       Внезапная идея поразила Валентайна.       — Пусть лучше сами увидят… — прошипел он и, рывком открыв парню рот, вытащил, невзирая на крики, язык. Сверкнули когти: капли крови пронзили воздух, как агатовые бусины. Мышца, напрягшись последний раз, упала на камни, одеваясь в кружево крови. Валентайн откинул тело. Его найдут, и вместе с ним — послание. Пожар освещал лицо оборотня, покрытое багряно-черными мазками со вкусом металла. «Вспомни, за что мы сражаемся на самом деле», — сказала Донна у него в голове. Полуночный рыцарь остановился. Вдруг заболевшие шрамы на лице напомнили о настоящей цели. С обычными хайлендскими крысами справится армия; Валентайна интересовал крысиный король. Оборотень направился к центру, где скрывались в тумане высокие башни из белого камня. Эмоции брали вверх, он не мог сдерживать себя, а сладкий запах крови сводил с ума и без того взбудораженное сознание. Армия докончит начатое, а он пришел сюда только за одним. За одним.       — Река, глупец! — раздался резкий голос Валетты Инколоре, пролетающей мимо, как валькирия.       Выругавшись про себя, Валентайн остановился и повернулся к Нойре. Он поднял руки — воды расступились, обнажая затвердевающую магму, по которой должна была пройти многотысячная армия королевства. Валентайн захотел сказать Валетте что-то ядовитое и колкое, но обернувшись к Бесплотному клинку, впервые в жизни предпочел промолчать.       Небо пронзали яркие вспышки: от холодно-розового до призрачно-белого и голубого. Неясный шепот заклятий звучал в голове. Валетта взмыла над Призрачным городом как символ рока, фатума, в сверкающем сиреневыми огнями платье. Белые волосы женщины извивались, как змеи, лицо, сухое, жестокое и бескровное, светилось в тьме. Глаза напоминали два ущелья в преисподнюю: в них плескались огонь и кровь, отражение бедного города.       Валетта летала фурией по Каалем-сум и раскидывала врагов энергетической волной. Она выбрала одну жертву, чтобы совершить обряд смерти, и теперь рвалась к ней. Валентайн не видел, на кого пал ее выбор. Он стоял посреди опустевшей во мгновение улице и тщетно пытался унять дрожь в коленях. Полуночный рыцарь редко испытывал страх, но это… существо, повисшее между миром реальным и измерением ушедших, внушало его.       Очередное проклятие Валетты пропало в боли, разлившейся ледяным огнем по телу. Нервы загорелись, и мир превратился в чистый свет. Валентайна, уловившего последние ощущения жертвы, передернуло. Он разделил агоническую боль и подумал, что все блага мира не стоят повторения подобного. Один смертоносный удар виделся ему более правильным. Но скольких он уже убил иначе?       Тело, оболочка души, взорвалось, окидывая всё вокруг маслянистой кровью и ошметками плоти.       Валетта, закончив шептать, открыла рот, напоминающий гигантскую воронку, ведущую в никуда, и выпила светящийся белый силуэт. Все ее тело было покрыто тонкими ручейками крови. Валентайн отвернулся. Улицы пахли железом и солью, каждый камень был обагрен. Армия темных солдат продолжила адскую чистку оставшихся в живых людей и пожирала остатки тел. Губы Валентайна скривились от омерзения. Вот она, обратная, неблагородная, сторона войны. Почему он взглянул на войну по-новому только сегодня? Валентайн сжал рукоять меча. «Ты пришел за другим», — напомнил он себе и, прикрыв глаза, перенесся в спальню леди Саманты Санурите. Полуночный рыцарь был уверен, что встретит Михаэля именно там. Он чуял это. Запах серебра преследовал Валентайна с первого шага по правому берегу Нойры.       — Могущественная Луна, — услышал шепот Валентайн и замер около стены, у которой появился. Белая лепнина, яркий свет бесчисленных ламп. На восточной стене был нарисовал знак горящего полумесяца. Валентайн не ожидал увидеть герб Синааны и тем более не ожидал увидеть застывшего перед полумесяцем Михаэля. Родственник стоял на коленях, опустив голову, и быстро шептал:       — Я взываю к тебе. Спаси ее, мою Сэрайз, я склоняюсь пред тобой, Отец. Я знаю, мои слезы — это твои слезы, я знаю, ты чувствуешь мою боль, и я молю, Отец, помоги ее унять. Я прошу помощи.       Если бы вместо Валентайна стояла Айвена, она бы удивилась, что встретила на землях Хайленда того, кто искренне молился Королю. Полуночный рыцарь же не мог поверить, что у святыни королевства обнажает сердце именно Михаэль. Они никогда не были близки, Валентайн не вспомнил бы ни одного совместного ужина или вечера, но он и не собирался вспоминать. С тяжелой грудью он слушал, как дедушка просит счастья для девчонки, само существование которой представлялось Валентайну настолько омерзительным, что он забывал и о ее возрасте, и близком родстве. Мягкость сменялась черствостью. Он мог только мечтать услышать подобное в свой адрес и был рад, что Ситри вместе с майомингами изувечили девчонку. Михаэль, по всей видимости, не знал об этом и продолжал бессвязно шептать. В свете спальни его волосы казались седыми.       — Спаси ее. Я знаю, что много лет ненавидел тебя, оскорблял в мыслях. Я не заслужил прощения. Сэрайз верила. Она дитя твоего племени. Она не будет просить, она не знает. Вытащи ее из…       Михаэль, будто лишившись сил, упал на бок. На какую-то долю секунды Валентайн испытал желание подойти и помочь. Доля оказалась ничтожно короткой. Ее отделил грохот открывшейся двери. В спальню вбежала Рейниария Кайцер.       — Милорд!       Валентайн разочарованно прислонился к стене. Из всех бывших подчиненных он встретил именно ту, что боготворила кронпринца. Рейн опустилась рядом с Михаэлем и заставила его сесть. Валентайна упорно не замечали. Испытывая странное удовольствие перед слабостью врага, он начал внимательно слушать разговор. Валентайн был уверен, что убил бы обоих без раздумий, но сейчас, после увиденной жестокости Валетты Инколоре, неосознанно медлил.       — На нас напали, — едва не плача, сказала Рейниария. — Напали, а вы даже не отдали ни одного приказа с тех пор, как приехали.       — Они были не нужны, — Михаэль говорил так тихо, что голос его напоминал девичий. «Великий бледный принц» лежал щекой на плече Рейн и едва дышал. Валентайн не помнил, видел ли его когда-нибудь в таком состоянии. Неужели сердце бессмертного монарха дало сбой?       — Я пыталась… — тут всегда хладнокровную Рейн покинуло самообладание, и полосы слез заблестели на ее щеках. Валентайн со смешением чувств смотрел на разыгравшуюся сцену. Он бы не удивился, если бы «генерал Кайцер» призналась бы в любви объекту обожания прямо сейчас. И хотя Йонсу одно время пыталась убедить Валентайна, что Рейн всего лишь уважает начальство, тот в это не верил и считал, что дело в очередной раз в смазливой внешности. — Я пыталась, но ничего не могла сделать! Мы разрушены. Прошу, позволь мне увести тебя из города. Я обещала.       Михаэль сумел выпрямиться.       — Ты бы не пришла, если бы не подслушивала.       — Я никогда не была твоей любимицей, — просипела Кайцер. — Ты всегда превозносил Йонсу, не меня, хотя я сделала больше. Я уведу и выиграю…       — Она предала меня, Рейн. Нитсу Кэйар. Послала к тьме в самое пекло. Забавно понимать, насколько люди неблагодарны. Я знал это всегда и, тем не менее, удивился. Знаешь, что она сказала? — Михаэль говорил все тише и тише, рассказ превращался в приговор самому себе. Его не волновали чувства Рейн — как чувства любого другого человека. — Ей нет дела до Сэрайз. Рассмеялась мне в лицо. Заявила, что ненавидит ее. Как можно ее ненавидеть? — Валентайн хладнокровно выслушивал поток мыслей. — Она ведь никому ничего не сделала. Кэйар это не волнует. Она ненавидит меня и, как оказалось, ненавидит Мару. Сэрайз умрет, — буквально прошептал Михаэль. — Я ничего не могу сделать. Это было глупо, отправлять ее в Браас в одиночку. Я не отец, я слаб.       Терпение Валентайна кончилось. Показательная забота о Сэрайз вывела его из себя. Слишком долго он любовался клоунадой.       — Хватит, — заявил полуночный рыцарь, выходя на свет. Рейн вскрикнула. На лице главного наследника империи не было написано ни одной эмоции. Как всегда. Наверное, он ждал его давно, с тех пор, как вой оборотня раздался над Мосант. — Надоело выслушивать этот бред.       Михаэль, пошатываясь, встал.       — Заговорили детские обиды? — прозорливо и колко произнес он. Валентайн процедил сквозь зубы:       — Тебе лучше уйти, Рейн.       Она поднялась на ноги и смерила его презрительным взглядом. «Забавно, — подумал Валентайн. — Когда-то она любила меня чуть меньше, чем Михаэля. Люди поразительно легко переходят с белого на черное». Рейн не хотелось убивать, как неделей ранее не хотелось обезглавливать Офелию Нептане. Однако во время войны нужно забывать о личных симпатиях. Уловив его намерение, Михаэль проговорил:       — Уходи. Это приказ. Беги из города в столицу — это уже просьба, Рейниария.       Кайцер в изумлении повернулась к нему. Лицо любимого кронпринца было красноречиво мрачно.       — Быстро, Рейниария.       Она качнула головой и подалась вперед.       — Ты не можешь погибнуть от руки такого, как он.       Короткой фразы оказалось достаточно, чтобы Валентайн вышел из себя. Не осознавая, что делает, он подхватил Рейн за пояс формы гвардейца и швырнул в застекленное окно. Блестящие искорки усеяли пол; половина факелов погасла, оставив комнату в полумраке. В ушах раздавался крик Рейн, но полуночный рыцарь обращал на него внимания не больше, чем на другие крики внизу. «Любимый кронпринц», видимо, тоже. Рейниария Кайцер испарилась из их памяти с той же скоростью, с которой летела вниз.       — Я утопил этот город в крови, — криво усмехнувшись, бросил Валентайн. — За все, что ты сделал.       — Неужели теперь считаешь себя лучше меня? — презрительно бросил Михаэль. Валентайн, помрачнев сильнее, поднял меч.       — Падаль, — прорычал он. — У тебя давно нет чести.       Михаэль выпрямился. В его темных глазах, как ни старался, оборотень не мог увидеть страха.       — Честь? Как ты можешь говорить о ней? И ты, и твоя мать перешли к Королю — ты говоришь о чести? Мне остается только воззвать к двенадцати звездам, чтобы они послали мне смерть от настоящего рыцаря, полукровка-полуночник.       Сталь сверкнула, оставляя кровавые брызги предыдущих жертв на полу, но быстрый стук каблуков в коридоре заставил Валентайна остановиться. Уловив знакомую нотку сирени, оборотень внутри человека зарычал.       — Остановись! — воскликнула Мару, врываясь в комнату. — Не трогай его!       Лицо Валентайна исказилось. Эти лживые глаза! Эта поддельная улыбка! Дикое желание поднялось откуда-то изнутри, заставляя яростно сжать рукоять меча. Только убить. Убить. Убить уже обоих. Единственная мысль, которая стучала в голове, как набат. Даже багрянец на теле прошлой жены не испугал его — Валентайн не боялся ничего в этом мире. Взяв меч двумя руками, он двинулся к любовникам.       Кулак Донны соприкоснулся со скулой Мару — та пролетела через всю комнату, как тряпка, и, врезавшись в стену, упала на пол. Платье фрейлины императрицы бесстыдно распахнулось, открывая грудь, багряное сияние исчезло. Черное пламя прочертило воздух; Михаэль, слабо вскрикнув, схватился за грудь. Кровь начала хлестать у него между пальцами. Донна шагнула из темноты: парные мечи сверкнули, оставляя тонкие следы на шее, и она сразу же отвела их. Тело кронпринца упало на пол, медленно покрывавшийся кровью. Призрачный Клинок разил беспощадно.       — Не бери грех на душу, — бросила Донна и вышла.       Рот Михаэля приоткрылся — струйка серебра закапала на пол, смешиваясь с жидкостью, текущей из разрезанного горла. Пальцы вцепились в пол на долю секунды — и расслабились. Тело начинало тлеть от черного огня, забирая жизнь, а душа исчезла в выбитом окне.       Кровь ударила Валентайну в голову, и горящий взгляд выловил из темноты сломанную фигурку Мару, лежащую на полу. Слишком много ярости было в нем в тот момент. Он отчаянно хотел выместить свою злость: на мир, на себя, на деда, на Донну.       Он мог выместить эту злость только одним способом.       Одним.       Откинув меч в сторону, он подошел к Мару и схватил за волосы. Веки Мару задрожали, с губ невольно сорвался болезненный стон.       — Знала, что так будет? — с торжеством прошептал Валентайн, дрожа от нетерпения. — Звезды сказали тебе? Каждый, кого я убил сегодня — за каждую твою ночь с ним.       Не в силах более себя сдерживать, Валентайн разорвал платье от лживо целомудренного декольте до подола, и тело Мару бледным пятном выступило в ночи. Давно он не видел ее такой… Вспоминая всю ложь, что произносил этот приоткрытый рот, он решительно развеял сталь доспехов.       Действительно, так выйдет даже справедливо.