13 999 год от сотворения мира, Йонсу В. Ливэйг
— «Я опрокинут в темных струях и вновь вдыхаю, не любя, забытый сон о поцелуях, о снежных вьюгах вкруг тебя. И ты смеешься дивным смехом, змеишься в чаше золотой, и над твоим собольим мехом гуляет ветер голубой. И как, глядясь в живые струи, не увидать себя в венце? Твои не вспомнить поцелуи на запрокинутом лице?» — Йонсу помолчала, перечитала последние строки и, отдавая дань памяти великому поэту, прошептала, закрывая сборник: — Александр Александрович Блок. Все-таки стихи интереснее прозы. Вчерашняя метель утихла, и наступила оттепель. Снег хлюпал под ногами, сапоги давно промокли — Йонсу сознательно не пользовалась чарами, злясь, что не додумалась надеть другую обувь. Единственным плюсом наступившей погоды оказалось чистое лазуревое небо над головой. Впрочем, что значило небо? Ливэйг знала: оно всегда повторяет цвет глаз Короля Синааны, его настроение. Значит, сейчас он счастлив, настолько счастлив, что отступила вечная мерзлота Палаира. Йонсу, испытав смешанные чувства при этой мысли, закинула ногу на ногу и вновь открыла сборник, уже наугад. — «Весенний день сменяла тьма, хладело сердце над могилой. Я медленно сходил с ума, я думал холодно о милой». Слишком депрессивно, — вынесла вердикт полуэльфийка и убрала книгу в сумку через плечо. Стихи порядком надоели ей за день. — Так спокойно, что скучно, — проворчала Йонсу и задумалась, чему бы посветить день. Слякоть заставила присмиреть даже преступников — главное развлечение разжалованного генерала. За все утро объявился только один воришка, которого Ливэйг без труда перенесла в участок. Стрелки часов показывали два дня. Как в такие моменты не вспомнить о девяти космических войнах, во время которых скуке не оказывалось места? Охота на проклятые души казалась Йонсу и веселее, и полезнее пустых веков в Палаире. Вот только что толку вспоминать прошлые дни? Йонсу поднялась со скамейки и пошла вверх по улице, думая о своем. Изредка она ловила мысли проходящих мимо людей. Кто-то спешил на день рождение, кто-то тосковал, а некоторые обжигали весельем и счастьем. Последним Йонсу завидовала: свой оптимизм она растратила слишком давно. Тяжело оставаться ребенком в душе, увидев половину несчастий мира. Невольно задумаешься, а не правы ли служители Альфираци, вычеркивающие из памяти горести. Улица шла в гору, и по асфальту сбегали вниз потоки воды. Йонсу ступала по бордюру (лед на склоне совсем растаял) и снова, который раз за день вспоминала вчерашнего нового знакомого. Принц Бетельгейз упрямо не желал покидать ее голову: вызывал то муки совести, то неприязнь, заставлял вспоминать разговор, его необычную внешность, манеру речи. Полуэльфийка упрямо напоминала себе, кто являлся отцом Бетельгейза, но помогало это мало. В конце концов, разве принц Вердэйн из легенды о драконе севера не был сыном Михаэля? Йонсу, возможно, действительно отнеслась к Бетельгейзу предвзято, с пресловутым предубеждением. «Он ведь не убил меня, — размышляла она. — Сколько шансов имел? Не воспользовался ни одним. Ох, Йонс, о чем думаешь! Бетельгейз питается чувствами и заберет твои, балда!» Угроза подействовала слабо. Йонсу встречала достаточно людей, очерствевших сердцем, особенно этим страдали адепты звезд, но по какой-то причине ее саму всеобщая кара миловала. Она продолжала оставаться Ливэйг и теперь любопытствовала, каково это, лишиться части души? Разумные доводы не помогали. За долгие годы Йонсу научилась относиться к людям, увлечениям с легкостью. Ее больше не интересовали бессмысленные игры. К чему тратить время, если можно признаться в симпатии сразу, напрямую? Откажут — неважно, ответят взаимностью — прекрасно. Ведь никогда не знаешь, какой вздох станет последним. Особенно у нее, самой нелюбимой души последнего бога Мосант… Свернув на перекрестке, Йонсу начала спускаться в район старого города. Новый Палаир приказали отстроить чуть южнее; здесь же оставили руины, которые сейчас, спустя одиннадцать тысяч лет, с трудом различались на побережье. Лучше всего сохранился замок, но и его не пощадило время. Ветер, морозы, частые метели, человеческие руки оставили сравнительно целым только первые этажи величественного здания. Что уж говорить об обычных жилых домах? Когда-то старый город считался музеем под открытым небом и охранялся. Пару тысяч лет назад правительство посчитало, что событие произошло слишком давно, чтобы продолжать тратить деньги на остатки прежнего Палаира. В назидание горожанам остался только гигантский скелет дракона. Алмаз время не трогало, страх отгонял контрабандистов. Йонсу иногда приходила в ущелье, испытывала храбрость. Тщетно: сотни неупокоенных сводили с ума даже ее, пережившую все войны мира. Души звали всегда. Их голоса слышались в ванной комнате, в парках Палаира — Йонсу научилась не обращать внимание, но сейчас, когда присутствие душ стало ощутимым, недовольно глянула в сторону ущелья. Способа упокоить мертвых она не знала, апейрон был бессилен. Апейрон много против чего оказывался бессилен… На берегу стоял человек. — Опять он! — вырвалось у Йонсу. Острое зрение позволило уловить белую шевелюру. Полуэльфийка ускорила шаг. Пару раз она поскальзывалась на слякоти, но вовремя спасалась магией. Крики неупокоенных отошли на второй план, Йонсу различала более яркие, свежие всполохи мыслей. Грусть. Отчаяние. Решимость. Настолько же они сильны, если отозвались в сердце, невзирая на разделившую синаанского принца и генерала империи милю? И, главное, что означали? Проступившая черная тоска окончательно обозначила ответ. — Остановись немедленно! — крикнула Йонсу. Голос раздался по всему побережью — человек обернулся. В руках его сверкнул нож; оказавшись около Бетельгейза, Ливэйг ловко выхватила его и выбросила в море, после чего гневно взглянула на синаанского принца и выпалила: — Погибнуть всегда успеешь, без тебя справятся! Сегодня на Бетельгейзе не было ни шапки, ни забавного шарфа, он стоял в обмундировании Клинка и совершенно не обращал внимания на низкую температуру. Серые ткани с белым изящным рисунком развевались по ветру, ворот, вышитый камнями, переливался на солнце. Йонсу насилу оторвалась от них и взглянула в лицо спасенного. Про благодарность она не думала, рассчитывала на радость, но вместо этого уткнулась в равнодушие. Теперь Йонсу знала, что скрывается за ним. Почему она не догадалась заглянуть внутрь во время первой встречи? Почему была такой грубой? — Слушай, я не знаю, что тебя довело до такого, надеюсь, не мои вчерашние слова, — запинаясь, продолжила Ливэйг. — Но что бы это ни было, оно недостойно стать причиной смерти, ясно? Не существует достойных причин самоубийства! Понял? Даже самые скучные дни нужно ценить. — Я бы не умер, — ответил Бетельгейз. — Я никогда не умру. Принц сказал это тихо, печально. Взгляд его пытался зацепиться за стоящую впереди женщину, но не мог этого сделать, неизбежно гулял по очертаниям Палаира на фоне. Йонсу помахала перед Бетельгейзом ладонью — синева заволновалась, почуяв движение, но опять оказалась бессильна. Полуэльфийка запоздало вспомнила, что все Клинки боятся дневного света, солнце испепеляло их. Земли Синааны полнились лунными закатами. Наверное, Бетельгейзу помогало родство с Королем, но привыкнуть к полуденной яркости он не мог. — У тебя со всеми такие проблемы или только со мной? — с интересом спросила полуэльфийка, подходя ближе. Она практически касалась синаанского принца, чего Бетельгейз не замечал. — Здесь слишком светло, — явно нервничая, отозвался он. — Мой родной мир темен. Вчера, в метели, ты различалась лучше… Ясная погода сыграла ей на руку и позволила осуществить внезапное желание. Йонсу приподнялась на цыпочках. Коснувшись чуть приоткрытых губ, она поразилась их нежности, а невесомо упавшая прядь волос Бетельгейза окончательно подчеркнула, в чем заключается главное различие между полуэльфийкой Мосант и уроженцем двух миров. Принц попытался неуверенно обнять ее одной рукой — Йонсу показалось, будто она окунулась в облако. — Ты ощущаешь меня? Струи воздуха обхватили плотнее. Сквозь Бетельгейза Йонсу различала очертания гор и ущелья — совсем слабо, как сквозь утренний туман. Зрачки принца были белы. — Немного. Она, прикусив, чуть потянула его верхнюю губу на себя. — А теперь? — поинтересовалась Йонсу, создав голос из магии. — Что ты делаешь? — прозвучала в ответ сотканная из ничего фраза. Йонсу углубила поцелуй. По ее желанию солнце затянули легкие тучи — день потускнел. Она внимательно смотрела в глаза Бетельгейза, ожидая, когда он различит ее перед собой. Зрачки темнели с каждой секундой; наконец, они столкнулись взглядами, и принц удивленно приподнял брови. Йонсу отстранилась. На губах осталась толика нежности. Руки Бетельгейза продолжали лежать на ее талии. — В моем родном мире так принимают пищу. — В нашем выражают симпатию, — засмеявшись, сказала Йонсу. — Я не собиралась тебя есть. О, принц, ты в Мосант много лет, неужели ни разу не целовался? На бледных щеках Бетельгейза проявились черные пятна. Кажется, так полукровка смутился. Йонсу вновь стало смешно. Она, сбиваясь от частого дыхания, добавила: — Я боюсь спрашивать про другое! Он потемнел сильнее. — Про что? — переспросил Бетельгейз. Йонсу залилась колокольчиком — в самом деле, подобных «людей» она не встречала — и прильнула обратно к принцу, положив кисти ему на плечи. Бетти был озадачен. — Могу показать, — сказала Йонсу, прищурившись. — Мне кажется, или есть какой-то подвох? — Я пока не знаю. Ты с другого мира, может, он есть, может, нет. Мы проверим. Знаю твоего отца — едва ли он бы забыл о такой важной детали. Ты ведь создан слиянием душ, я права? Йонсу думала об этом все утро. Бетельгейз — не только сын, но и творение Майриора и его супруги. Все хорошее взято у них. Подобно Эйа, Бетти выражал все лучшее в главной чете королевства. Что хорошего могло таиться в паскудном характере Майриора? Это интриговало. Кроме того, чарингхолльский принц казался ей довольно приятным в общении и интересным на внешность. — Да, — Бетельгейз качнул головой. — Я существо, сотканное из их мечт. Я выражаю их совершенство. — Они не слишком оплошали, — заметила Йонсу, обвивая его шею. Она продолжала с интересом разглядывать Бетельгейза. Темные спокойные губы, чуть тяжеловатая челюсть и настороженные глаза без отцовского прищура. Он был безумно похож на Майриора, но Йонсу могла назвать с десяток отличий. — Ты тоже чья-то мечта. Моя тетя гордилась бы тобой. Ты решительная, непреклонная, проницательная… — Лучше бы сказал, что красивая. — Именно поэтому ты красивая, — заметил он. — Я вижу душу, не тело. Ты помнишь? — Пусть не видишь, — Йонсу взяла его руку и стиснула. — Можно на ощупь, — она понизила голос и положила ладонь принца себе на грудь. — Ты чувствуешь? Йонсу не любила игры, длящиеся днями, годами или неделями, но короткий флирт заряжал ее энтузиазмом и энергией. Манипулируя чужими эмоциями, она подпитывала свои. Найдя, наконец, болевую точку Бетельгейза, Йонсу безжалостно давила на нее, вызывая смущение — те самые сумрачные пятна. Ей так нравился процесс, что Йонсу забыла об опасности нового знакомства и перестала волноваться о покалывании в кончиках пальцев рук и ног, в груди и висках. Странное впечатление: Йонсу никогда не встречалась с неопытными мужчинами, тот же Валери до свадьбы составил значительный список любовных побед, и сейчас впервые в жизни столкнулась с тем, кто слишком отличался от человека. Бетельгейз не знал, как выражается любовь — как получилось, что он ни разу ее не переживал? Нет, слишком цепко сомкнулись его пальцы на девичьей талии, Йонсу понимала, что едва ли первая. Ей бы хотелось быть первой… «Сомневаюсь, что у принца Синааны могут быть подобные проблемы. Отец дает ему все», — недовольно и даже с обидой подумала Йонсу и воскликнула: — Не ответил ни на один вопрос! С каждым словом она все глубже проваливалась в трясину тумана. Руки, которые казались бесплотными, тяжелели и начинали напоминать кандалы, тянущие к земле. — Ты спрашивала про поцелуи? — голос Бетельгейза тоже крепчал. — В этой жизни — нет. — Тоже перерождался? — Возможно, — уклончиво ответил чарингхолльский принц. — Ты любил? — спросила Йонсу напрямую и замерла в ожидании. — Возможно, — повторил Бетельгейз с внезапной усмешкой. Он, очевидно, принял правила ее игры. Йонсу нравилось флиртовать самой, но получать двусмысленность от других оказалось неприятно. Она недовольно заявила: — Это значит «да»? Йонсу заметила, что он практически перестал быть прозрачным. Теперь Бетельгейз обладал материальным телом и даже дыханием, которое Йонсу чувствовала на губах. Она поддалась вновь вспыхнувшему желанию и ощутила, как тает в чужих руках. «Если так лишаются души… — подумала Йонсу мечтательно, — то я совершенно не против». Поцелуй забирал силы. Ей хотелось раскинуть руки и улететь прочь из этого города, надоевшей набережной; Йонсу была уверена, что поднялась бы ввысь, как пушинка, потому что ничем иным, кроме пушинки, не воспринимала себя в тот момент. Единственная тяжесть обосновалась где-то в животе, куда стекали нервные импульсы. — Это значит, что сейчас не имеет значения, что случилось раньше. Йонсу плавала в тумане и ждала, когда колодец души и тела переполнится. Краем сознания она понимала, что давно не стоит на земле — ее держал Бетельгейз, не разрывая опустошающий поцелуй. Он выпивал ее, стимулируя сердцевину души на новые и новые вспышки. «Как звезда», — успела подумать Йонсу, прежде чем наслаждение пустотой, растворением в мире достигло пика. В глазах посветлело — мир закружился и перестал различаться. Ладони закололо от холода. Йонсу сжала горсть снега, легко улыбнулась и прикрыла веки. Сон… Теперь, после вспышки, хотелось лишь спокойствия, тишины и темноты.Тревоги отлетают прочь. Забудь событья дня пустого И погрузись в родную ночь. Молись, чтоб осень озарила, Как ту весну, твоя звезда. Тоскуй свободно над могилой Весны, прошедшей без следа.
— Ты моя воля, слышишь? — хлесткий женский голос вырвал из грез. — Тебе не место в облаках. Твой дом — камень, пески и бесконечное море, которых он лишил вас! Йонсу, вскрикнув, подскочила на кровати и огляделась. Она лежала в спальне палаирской квартиры, бережно укрытая одеялом. Мужчина, стоящий у окна, повернулся: — Я слышал чье-то присутствие. Ты в порядке? Йонсу не сразу поняла, что это Бетельгейз. На нем была все та же форма Клинка Короля; в комнате горела только прикроватная лампа, а за стеклом распускалась ночь. Гирлянда, всегда висевшая на одной из стен, непривычно тускло мигала, украшения на полках шкафа с противоположной стороны отражали искорки. У плюшевых игрушек в углу горели глаза. — В порядке, — коснувшись гудящих висков, ответила Йонсу. — Что произошло? Меня сюда принес ты? Чарингхолльский принц вновь изучал огни города. — Да, — произнес он тихо. — Ты потеряла сознание от третьей фазы цикла полового ответа. Йонсу насторожилась. — Чего? — От наслаждения. Мышцы вдруг расслабились… — он помолчал. — Никогда не впитывал такой яркой энергии. Я не смог удержать тебя в руках, ты упала в сугроб и ударилась головой об ограду. И сейчас страдаешь от головной боли. — Страдаю скорее от недовольства, — проворчала Йонсу. — С какой это стати ты вдруг решил попробовать мою энергию? Впервые за долгое время ей стало стыдно за случившееся. Кажется, консервативная эльфийская половина была раздосадована второй, более раскованной. Бетельгейз с легким удивлением заметил: — Ты хотела ее отдать. Я почувствовал это во время первой встречи. Ты пригласила меня домой по этой причине. Я неправ? Йонсу стало окончательно стыдно. — От тебя ничего не скроешь, я смотрю… — Ничего, — подтвердил Бетельгейз. Посланник из чужого мира стоял у окна, изучал огоньки — видел ли он их? Были ли огоньки в родном мире принца? Бетти разглядывал их слишком вдумчиво. Йонсу заметила, что сквозь него не проглядывают очертания оконной рамы и города. Сейчас он был материальным. Наверное, напитавшись энергией, Бетельгейз на несколько дней становился родным Мосант. Это навело Йонсу на некоторые мысли. Будто прочитав их, принц снова повернулся к лежащей на кровати полуэльфийке. — Ты опять думаешь об этом. Йонсу пожала плечами. Скрывать бесмысленно. — Выглядит как… — Бетти попытался подобрать слова. — Похоже на молнии в небе, но они не гаснут. Или на лихорадку. Он осторожно прокрался к кровати и сел на самый краешек. — Тебе говорили, что ты красива? — Много раз, — самодовольно ответила Йонсу. — И совсем недавно — ты. — Храбрая, целеустремленная, непреклонная, настоящая эльфийка… Думаю, она довольна, — он, задумавшись, погладил Йонсу по щеке. В отличие от прикосновения на набережной, этот жест был осязаем, как если бы принадлежал человеку, да и слова звучали иначе. — Какая еще? — с любопытством спросила Ливэйг. Она любила комплименты. — Эмоциональная, азартная, порывистая, изменчивая, темпераментная. Йонсу, не выдержав, улыбнулась. — Ты, наверное, в маму. Папаша твой в душах совершенно не смыслит. — Он тоже видит твои плюсы, но не хочет их признавать, — покачал головой Бетельгейз и, словно ставя точку в разговоре, заставил Йонсу упасть на подушку под весом поцелуя. Одеяло между ними растворилось. В этот раз она не таяла в невесомых струях, не млела от дрожи — с жаром царапала спину и вздрагивала от каждого движения. «Или он жульничает… — подумала Йонсу. — Или что-то не так со мной». «Что-то» заставляло становиться непривычно податливой, как глина в руках мастера. Известные движения отдавались внутри необыкновенно остро. Если на набережной потеря сил происходила быстро, то сейчас — неспешно и более сладостно. Несмотря на отсутствие полного удовлетворения, Йонсу чувствовала себя умиротворенной. Бетельгейз сжался рядом — двуспальной кровати оказалось неожиданно мало. Они лежали рука об руку. — Я соврал, — сказал Бетельгейз, когда Йонсу начала проваливаться в сон. Она недовольно приоткрыла глаза. — Поцелуи были и в этой жизни. Совсем другие поцелуи. Повисло тяжелое молчание. Йонсу все-таки озвучила вопрос, который просился его разрушить: — Кто она? Бетельгейз провел рукой по ее щеке. Ласково, совсем невесомо. Йонсу никогда не чувствовала себя такой… воздушной. — Бедная женщина. Ее уже нет на земле, она осталась только на хайлендском небе, у самой луны. А теперь спи. Я защищу тебя от снов. Йонсу не заметила, когда заснула, и не была уверена, что сделала это сама. А проснувшись после полуночи, поняла, что сновидения действительно не смогли подобраться к ней. От них спрятала лежащая над сердцем рука Бетельгейза. Йонсу мягко отвела ее и встала. Как она ни силилась, созвездие, упомянутое Бетельгейзом, не различалось на небе. В ту ночь луна горела непривычно ярко. Символ королевства разогнал тучи и испепелял призрачным светом Палаир. — Интересно, что ты сделаешь со мной за это, — процедила с ненавистью Йонсу. — Наверняка сойдешь с ума, узнав, с кем встречается твой сын. «Почему я сказала «встречается»? — подумала она. — Глупо говорить такое после одной ночи». Но прекрасно понимала, что встретится с Бетельгейзом еще много раз, прежде чем… что? Послав взгляд превосходства на луну — око Короля, Йонсу прильнула обратно к принцу, положив голову на его грудь. У Бетельгейза, наперекор всем слухам, имелось сердце. Она заснула снова под его биение. Йонсу проснулась рано. Ей хотелось танцевать от нахлынувшего счастья — в душе разлилась весна, а за окном, между тем, зло щелкал мороз. Это заставило Йонсу насторожиться, но ненадолго. Следующие полчаса она, напевая, резала фрукты на салат, разогревала печь для горячих бутербродов, взбивала крем для клубники и не могла остановиться. Ей хотелось порадовать Бетельгейза; из недр шкафчика вышла на волю самая красивая скатерть и набор посуды, праздничные салфетки. День всех влюбленных в Мосант отмечался в девятом месяце, календарь показывал третий, но Йонсу решила устроить его сейчас. По какой-то причине она доверяла тому, кого много лет считала врагом. Заспанный лохматый Бетельгейз появился, когда она заполняла кремом клубнику. — Что случилось? — протянул он в дверях. — Я проснулся от твоего счастья. — Случился завтрак! — бодро отметила Йонсу. — Живо умываться и возвращайся! Некоторое время Бетельгейз хмуро смотрел на стол. Йонсу начала разливать чай. Учуяв ароматы, Бетти немного оживился. С помощью чар он быстро привел себя в порядок и теперь сидел чистый и аккуратный, как после горячей ванны. Йонсу кружила по кухне, ставя тарелки и складывая салфетки. Лишь когда у нее кончились идеи для сервировки, Йонсу села за противоположный край стола. — На улице так холодно, — заметила она, наблюдая, как Бетельгейз медленно, изящно пробует фруктовый салат. — Кажется, твой отец недоволен. Синаанский принц, положив вилку на стол, бросил взгляд за окно. В его зрачках плясали снежинки. — Минус пятьдесят. Он в ярости. — Не боишься, что заявится сюда? — Бояться? — переспросил Бетельгейз, приподняв брови. — Я знаю, что он придет. Папа презирал бы каждую смертную девушку рядом со мной, но ты особенная. При знакомстве вы пренебрегли чувствами друг к другу и превратили их во взаимную ненависть. Папа обязательно навестит нас. Чувства друг к другу… Хмыкнув, Йонсу отпила чай. — Интересно, как он узнал… — как бы невзначай протянула она. Бетельгейз снова кинул взгляд на окно и промолчал. Повисла неудобная пауза. — Людей жалко, — заметила Ливэйг, помучившись совестью, вызванной ложью. — Страдают из-за мороза, вызванного нами. Может, исправим погоду? Это несложно. Хочется позлить твоего отца еще больше, — с иронией добавила она. — Он не понимает, что делает, перемены неосознанны. Папа не задумывается о погоде. — И тем более людях. На этот раз Бетельгейз не стал оправдывать Майриора. Он надкусил клубнику и задумался. — Что-то не так? — забеспокоилась Йонсу. — Нет, я… я отчетливее чувствую эмоцию, с которой ты готовила, чем сам вкус. Она редкая. Клубника смотрелась в пальцах чарингхолльского принца крайне эстетично: красное на белом, как кровь на снегу у двух васильков. Йонсу залюбовалась зрелищем, допивая чай. Сама она к еде не притронулась. Полуэльфийке хотелось разобраться в себе: в лишающем сознание поцелуе, вчерашнем вечере, энергии, бьющей ключом, и желании быть рядом. Узнать его лучше. Узнать Его лучше. — Очень вкусно, — попытался исправиться Бетельгейз, решив, что она обиделась. — Спасибо. — Приятного аппетита, — рассеянно отозвалась Йонсу. Часы пробили девять утра. Спустя полчаса Бетельгейз и Йонсу шли по центральной дороге. Она прятала руки в карманах; он с легким удивлением кидал взгляды на прохожих. От мороза щелкали сугробы и лед на берегу. Немногочисленные люди прятали лица за капюшонами и шарфами так, что можно было различить только побелевшие ресницы. Сегодня отменили занятия в школах и даже дали выходной работникам. По городу бегали люди из частных контор. «Почему они продают себя так дешево? — подумала Йонсу. — Жизнь, свободу… за какие-то деньги! Мало кто занимается тем, что любит, наверное, я да Майриор во всем мире…» Каждый стремился к богатству, власти, достойной старости, а для нее, практически всемогущей и бессмертной, обесценилось все, кроме доброты и счастья других. Дойдя до окраин, Бетти и Йонсу принялись вполголоса спорить, каким образом безопаснее всего исправить погоду. Они оба могли бы просто повысить температуру воздуха, но понимали, к каким бедствиям это может привести. — Привести течение из южного океана, — предложила Йонсу. — Пока он доберется, растает вечная мерзлота. Начнется наводнение. — Может, циклон? — Поднимется ветер в горах. Лавины. — И что ты предлагаешь? — рассердилась Йонсу. — Только минусы находишь! Бетельгейз встал лицом к западу — туда, где начинались безлюдные земли хрустальных дев. — Ветер из пустынь южной Синааны поможет, — сказал он хладнокровно. — Все стихийные бедствия обрушатся на мыс. Никто не пострадает, девы бессмертны. Они созданы из воды и папиной крови. Йонсу скрестила руки на груди. С одной стороны, она была рада, что решение нашлось и его отыскал Бетти, но с другой — досадовала, что это сделала не она. Учителя всегда ругали Йонсу за радикальность и нежелание действовать изящно. Она, прислонившись к скале, начала наблюдать, как Бетельгейз водит пальцами по выступившим из воздуха строкам мироздания. Как у него получалось оставаться таким отстраненным от мира? Не подверженным порывам, как она, расчетливым. Удивительно: существо из нематериального мира стояло на земле тверже, чем полуэльфийка Йонсу. Небо не менялось; стало чуть теплее, и лед перестал трещать. — Все. Мороз отступил, — Бетельгейз повернулся к ней — Йонсу сразу растаяла перед ангельским ликом. Колючки, которыми она привыкла встречать людей, затупились за ночь, а сейчас вовсе опали. — Спасибо. — Я думал о том, что ты говорила во время первой встречи. Что нас, владеющих силой, не беспокоят простые люди. Мы ничего не делаем для них. Поэтому я… Это самое малое, что могу. Сердце Йонсу забилось чаще. Каким близким ей показался утопический мир, в котором каждый был счастлив! Полуэльфийка с силой апейрона не могла исправить Мосант; смог бы обладатель серебристой крови с чистым сердцем. — Неправда. Ты можешь больше, ты ведь его сын! Остановить войну, вычеркнуть смерть из мира, излечить всех, воскресить ушедших. Я уверена — Майриор говорил мемориям, что возможно все. Бетельгейз тяжело вздохнул. — Возможно все. Но какова будет цена? Йонсу поняла, что ничего не знает о нем. Она бездумно провела вечер, ночь и утро в объятиях чарингхолльского принца и даже не догадалась спросить, о чем он мечтает, любит ли мать и отца и что имел в виду, говоря, что «возможно перерождался». Весь вид Бетельгейза говорил, что схожую жертву он однажды уже отдал. — Все имеет свою цену, и за добро часто приходится платить злом. Я не готов его творить снова. Йонсу (ей казалось, что она понимает, о чем идет речь) положила руки ему на плечи и сказала: — Необходимое зло перестает быть таковым. Бетельгейз покачал головой — он не был согласен с этим. — Всегда остается им, особенно для души, — ответил синаанский принц и крепко прижал Йонсу к себе, поворачиваясь к яркому призраку, возникшему на берегу. — Здравствуй, папа. Йонсу затрепетала от ненависти. Негласный повелитель Мосант появился рядом с ними, ничуть не смущаясь. Самодовольное выражение лица Майриора не вывело бы из себя только добрейшего человека в мире — Бетти оставался спокойным, но крепко держал Йонсу за талию. Это не помешало ей крикнуть, мстительно припоминая встречу в храме Постериоры: — Не дождался, когда приползу я, приполз сам? — Замолкни, — процедил Король. Ухоженное лицо прорезала пара морщин. — Бетельгейз. Отойди от нее. «Обращается по полному имени?» — успела удивиться Йонсу, а Бетти коротко ответил: — Нет. — Я не буду ее убивать, хотя не скрываю, как сильно мне этого хочется. Йонсу никогда не понимала: почему Майриора боятся? Кто-то говорил, что не может выдержать его взгляд, кто-то дрожал от голоса Короля. Ливэйг видела зарвавшегося подростка, и только. — Будь уверен, что желание взаимно! Если бы не Мосант, я бы давно сожгла тебя в апейроне. Йонсу знала, за что Майриор ненавидит ее. Непокорство, отказ подчиняться. Мастерство в чарах — она, не стесняясь, могла назвать себя пятой по силе в целом мире среди всех. Закрытый разум — он не мог прочитать мысли. И, наконец, то, что она полуэльфийка. И, наконец, то, что она стоит рядом с его сыном и руки синаанского принца не хотят ее отпускать. — Меня не сожжет безродная девка с силами, которые подарил я! — повысил голос Майриор. — Безродная? — повторила Йонсу взбешенно и вырвалась из объятий Бетельгейза. — Не лучше тебя, в таком случае! — Я сын одного из Первичных создателей, в отличие от тебя, его мать, — Майриор указал на сына, — потомок другой Первичной, а ты всего лишь… — Сын одного из Первичных, — передразнила она. — А кто же мама? Мимо щеки пролетела молния, угодившая в скалу. Отточенная реакция позволила Йонсу уклониться. Майриор никогда не мог похвалиться терпением. — Только так и решаешь проблемы! Разрушая Аланду, северные земли и разъединяя эльфов! Убивая, потому что так захотелось! — последнее обвинение Йонсу буквально выдохнула ему в лицо. — Компенсируешь рост диктатурой, видимо. Яростный лунный свет рвался из зрачков божества, но сжечь не мог. Йонсу многое бы отдала за знание причин. Неужели действительно мнение сына было важно Королю? Или она упускала что-то важное? — Бетельгейз перенесется домой и продолжит династию Чарингхолла, — процедил Майриор. — Он станет королем своего измерения, и ни одна грязная смертная девка не посмеет запятнать нашу кровь. Особенно создание моей сестры. Особенно ты. — Боишься, что перестанет слушаться? — шепнула Йонсу. — Как первый сын? — отчеканила она с легкой улыбкой, показывая, что тайна императорской семьи ей прекрасно известна. Лицо Майриора побледнело так сильно, что у век проступили вены — в той же запутанной сети, которой обладал Бетельгейз. Волны зашумели, глубоко в небе заворчал гром. — Что ты сделаешь со мной? — с насмешкой прошептала Йонсу, придвигаясь еще ближе. Зрачки Короля расширились, будто сцена была ему знакома. — Все-таки убьешь? Кишка тонка убить, ссыкло, я утяну за собой половину мира, если посмеешь. — Я придумал идею получше, — губы Майриора едва шевелились. — Как насчет потери памяти и прислуживания мне после? Не люблю ломать тела, не люблю ломать судьбы, но ломать характеры — совсем другое, Ливэйг. Бетельгейз, вернись в Синаану, немедленно. — Нет. Внезапная перемена в тоне и высоте голоса отрезвила Йонсу. Она оторвалась от созерцания Короля — слева, на фоне белоснежных гор и синего неба, стоял Бетельгейз. — Ты нейрон?! — взорвался Майриор. — Два ответа в лексиконе? Боже, прекрати так смотреть на меня! Вернись и не трать ничье время. Мне совершенно не хочется стоять здесь, в этой дыре, около нее. — Ты ведешь себя отвратительно, папа, — отрезал Бетельгейз. — И, если речь зашла про биологию, ты похож на асцидию, растерявшую все хорошее, что в ней было. — И плевать! — Майриор повысил голос. — Я знаю, что ты считаешь «хорошим». Сопереживание по эволюции распространяется только на знакомых людей, ее гипертрофированные формы алогичны. Результат адаптации к общественной формы жизни. А мне, как ты знаешь, общество не нужно. И совесть туда же, в пекло! Она мне совершенно не к чему. Не хватало, чтобы я страдал от того, что выбрал самый рациональный, но «злобненький» выход из ситуации! Хочешь, чтобы Мосант растрескалась, как стекло, от моей совести? Я не хочу. Я делаю свою работу. Будь добр делать свою! Вернись в Синаану, в конце концов, иначе все произойдет при тебе. — Что — все? — Йонсу стало не по себе. Бетельгейз словно увеличился в размерах; Майриор с досадой махнул рукой. Кольца заблестели в лучах полуденного солнца. Белое золото в бриллиантовой крошке, сапфировый полумесяц, хрусталь и огонек черного пламени… — Вейни, — произнес Майриор. Тело Бетти обмякло; синаанский принц мягко опустился на снег, закрыв глаза. Его опутывала серебристая дымка. — Разберись с ней. Помни, что я верю в тебя. Я всегда буду верить в тебя, Вейни. Всегда…