Эклектика

5 число месяца Постериоры, принц Валентайн Аустен

      Багровое солнце садилось за горизонт в последний раз, освещая пустую, погибающую планету. Огонь вырвался из ее недр, чтобы помочь Клинкам; земля покрылась трещинами, из которых шел обжигающий пар и пламя, будто сам ад рвался наружу из глубин; дома падали, складывались, как карточные колоды. Воздух был сух и горяч. Он высушил бы слезы в одночасье, если бы Белладонна могла их ронять.       Пронзенное тело ребенка лежало рядом, темная лужа медленно расползалась по простыне. В груди малышки зияла дыра. Девочка лежала, раскинув руки, плюшевый заяц упал на пол, сменив цвет с синего на насыщенно-красный. Смертная бледность разлилась на щеках безымянной жертвы, гримаса застыла на лице. О, Ситри. Она ненавидела детей. Кто еще, кроме Стального клинка, мог сотворить подобное? Ни у кого другого не поднялась бы рука. У Ситри Танойтиш она никогда не дрожала. Не было женщины хитрее и бездушнее, чем она. Животное, настоящее животное. Она вырвала сердце и проглотила его, как пес кусок мяса. Ведь в сердце было столько сладкой крови… Белладонна полнилась уверенности, что девочка скончалась от болевого шока. Было бы гуманнее сначала умертвить, а после — вырвать, но разве Стальной клинок когда-нибудь задумывалась о чужой боли? Нет, и поэтому капли крови оказались даже на потолке, разукрасили стены и теперь медленно собирались в лужи на полу. Не в силах на это смотреть, Белладонна щелкнула пальцами: одеяло занялось огнем и зачадило. Черный огонь распространялся с бешеной скоростью и пожирал все. Охватил светильник и заставил его исчезнуть, перекинулся на подушку и принялся лизать тело девочки. Тление создавало бы свой шедевр часами; огонь Белладонны стирал из мира за мгновения.       — Жаль, что ты дожила до таких времен, милая. Ты не успела совершить ничего, за что могла бы получить такое наказание, — тихо произнесла она, наблюдая, как проваливается вглубь черепная коробка. Кости крошились, словно сделанные из глины. — Прощай, — добавила Белладонна и отошла к зияющему позади окну. Она корила собственную голову за то, что пару минут назад в ней появилось желание зайти в дом на перекрестке. С одной стороны, детский труп — не та вещь, которую хочется встречать на обычном задании. С другой же, благодаря Белладонне стерся с лица земли очередной памятник жестокости. Вот только много ли еще таких девочек и мальчиков, мужчин и женщин, стариков лежат в домах? У нее получалось мириться с жертвами среди мирного населения во время войны, но здесь, во Вселенной, войны не было. Просто уничтожение без благородных целей. Белладонна посетила эту планету, чтобы убедиться в отсутствии душ, и теперь могла поклясться, что очередной шар в космосе пуст — как десятки уже увиденных. Соседнее измерение задыхалось в агонии.       Вселенная… Целый мир, по легенде, созданный другой богиней. Он слабо подчинялся воле Майриора Десенто, когда родилась Белладонна, но с каждым годом проваливался все глубже в пучину пороков. Майриор окутывал человеческие души соблазнами, чтобы заполучить себе — Белладонна знала, что ее Властелин не умеет создавать души. Кинув взгляд на икону в углу, Призрачный клинок перелезла через подоконник и опустилась на тлеющую траву.       Бетон крошился под каблуками, будто хрупкое стекло. Везде, куда бы Белладонна ни обратила свой взор, лежали обгоревшие до костей тела: над некоторыми роились тени, которые сразу же исчезали, стоило Клинку на них посмотреть. Они боялись ее. Донну боялся и огонь, охвативший весь город, но отступающий перед ней. Без стеснений пожирало мир только собственное черное, как провалы ее глаз, пламя. Сейчас, в свете гаснувшего солнца, глаза Белладонны казались даже чернее, чем во мраке королевства, а мраморная кожа — матовой, несмотря на предсмертный блеск вокруг. Плащ скрывал фигуру и на шквальный ветер, царивший на планете, никоим образом не реагировал, как и его хозяйка.       — Вы сами привели себя к такому концу, — осуждающе бросила Призрачный клинок, обращаясь к мертвецам. Если бы они не поддавались воле Темного владыки, то остались бы целы.       Короткая вспышка лунного света — и Белладонна оказалась дома. Затхлый воздух Синааны окружил ее плотным коконом, губительным для всех, кто не давал присягу Королю. Стояла приятная полутьма: лучи солнца почти не проникали сквозь туман. С любовью вдыхая знакомый воздух, пахнущий гниением и пеплом, Белладонна скользила взглядом по далеким пикам северных гор, по Призрачному городу, по поверхности чернильного моря, привычно неспокойного, с высокими шапками грязновато-серой пены на валах волн. Земли империи ярко блестели далеко впереди. Изредка ветер доносил отвратительные запахи цветов, трав и ненавидимой Белладонной мяты. Она стояла на высокой-высокой каменной стене, отделяющей ее земли от других синнэ. Это было самое дорогое место Белладонны, она любила его даже больше Оссатурлэма и часто проводила время на стене, горделиво возвышаясь над всеми. Все королевство оказывалось как на ладони, она могла наблюдать, наблюдать… Здесь же часто проходили неофициальные встречи Клинков, встречи, главной темой которых всегда было только одно.       Белладонна осторожно сняла шлем и позволила ветру растрепать ее короткие иссиня-черные волосы.       — Я вижу тебя, не прячься.       — Я никогда не прячусь, ты же знаешь. Каково это — разрушить планету, которая когда-то дала тебе жизнь?       Валентайн не участвовал в походе. Он заявил, что не собирается убивать для удовольствия и не понимает смысла «свободы», которую обязались давать обычными людям Клинки. Это было прямое неповиновение приказу Короля, но никому, однако, не хотелось конфликтовать с Валентайном, и потому Король оставался в неведении (по крайней мере, Белладонне хотелось в это верить — как и в то, что подобными заявлениями Валентайн бросался по глупости). Валетта тоже осталась в Мосант; Айвена не любила конфликты и в целом отличалась миролюбивым характером; Нааму не волновали чужие отношения; Леонард был бесконечно предан Валентайну; Ситри же…       Белладонна перевела взгляд на море.       — Это было давно.       — Но все же?       — Они никогда ничего не значили для меня, Валентайн, если ты об этом. Прекрати, пожалуйста. Что он сказал? Это была последняя планета.       Лорд-оборотень нахмурился. Длинная глубокая складка прочертила кожу между густыми бровями.       — Мне он никогда ничего не говорит, — процедил Валентайн.       — Все должно быть уничтожено, — прошелестел посторонний голос. Никого, однако, не было видно, только стало чуть жарче.       — Наама, материализуйся, — приказала Белладонна. — С призраками я не разговариваю.       — Он сказал все уничтожить. Навсегда, — повторила высокая мускулистая женщина, будто сотканная из пламени. Черты ее лица были резки и грубы, а глаза притягивали, в них плескался настоящий материальный огонь. В руках она сжимала любимый боевой топор. Сказав это, Наама снова исчезла, оставив облако пепла. Люди ей, древнему духу, были чужды.       Валентайн яростно выдохнул.       — Идиот! — взревел он.       — Наама, сделай все, пожалуйста, — быстро сказала Белладонна не без горечи в голосе. Для нее неповиновение создателю считалось чем-то немыслимым. — Иди.       Как только жар исчез, Донна порывисто обернулась к Валентайну.       — Будь благоразумней! Я знаю, как ты относишься к нему, но… — Белладонна поспешно замолкла, услышав стук шпилек по стене. Валентайн скривился. Он уже знал, кто идет, и всей душой презирал ту, что вскоре должна была присоединиться к компании.       — О чем крики? — звонко спросила Айвена, появляясь рядом. Обольстительно обтягивающее стройное тело платье, подол которого шлейфом тянулся за хозяйкой на несколько локтей, чуть светилось лунным светом. Густые каштановые волосы, свободно распущенные по плечам, прикрывали алые шрамы на шее. Именно она окончательно вывела Валентайна из себя. Сдержанностью он не мог похвастаться и при жизни в империи; наступившее мнимое бессмертие лишь усилило эту черту.       — Обсуждаем решение нашего великого стратега и тактика, — не без яда сказал он, предвкушая ссору.       — Какое же? — осторожно спросила Айвена.       — Он сказал все уничтожить, — тускло сказала Белладонна. — Абсолютно все, навсегда.       — И что? Что такого?       — Ты не понимаешь?! — взорвался Валентайн, одновременно торжествуя над ее глупостью. — Мы могли бы колонизировать те планеты, освоить, изучить, построить города, возродить на них жизнь, уже ту, которая нам всем нужна, но вместо этого…       — Это его приказ, — напомнила Белладонна, глядя, как Айвена все больше меняется в лице, от маски ангела до своей истинной сущности, а лорд-оборотень — все больше распаляется. Вечный спор не прекращал ее забавлять страстными речами одной стороны и беззащитностью второй.       — Я не могу слушать, как он мне — мне! — что-то приказывает! Кто ему дал такое право? Он, кроме расчески, ничего в руках не держал! Вы все забыли, — Валентайн в упор посмотрел на Белладонну, — кому мы служим?       — Как ты можешь говорить такое о нем! — возмутилась Вейни.       — Я знаю, кем ты был, Валентайн, но я прошу успокоиться и вспомнить, кем ты стал, — мягко сказала Белладонна, взяв его за руку. — Это его цели, но не только его: все мы жаждем того же…       Лорд-оборотень вдруг рассмеялся и вырвал ладонь обратно.       — Мы? Зачем? Зачем, например, тебе, — обратился он к Айвене, — разрушение империи и тем более Вселенной? Именно их уничтожение, полное и безвозвратное. Синааны тебе недостаточно? Мы все делаем по приказу Майриора, и его решения лишены логики и здравого смысла. Мы могли бы дать новую жизнь нашему народу, но какой-то полоумный, самовлюбленный кретин решил уничтожить бесконечный мир Вселенной полностью. Так зачем это лично тебе?       Айвена, явно не сумев (и не захотев) придумать достойный ответ, топнула ногой.       — Ты не переубедишь меня, лживый предатель! — Они ненавидели друг друга уже пару сотен лет и в споре своем ни на шаг не продвинулись в разрешении.       — О, бывшую любовницу Его высочества задели? — с издевкой бросил он. Темные губы Белладонны невольно изогнулись в улыбке; щеки Вейни вспыхнули кровавым румянцем; сжав кулаки, она бросилась на лорда-оборотня, но тот со смехом растворился во мраке, и Айвена выплеснула всю свою ледяную злость на крепостную стену. Потерпев фиаско, она побежала в сторону лестницы.       — Я бы уничтожила тебя еще… уничтожила, будь на его месте! — провизжала вампиресса напоследок. — Мерзавец!       Белладонна сдула снежинку, назойливо кружившуюся перед носом, и растопила лед под ногами. Они с Валентайном снова остались одни.       — Это все, безусловно, забавно, — сказала она. — Но повторюсь: успокойся, не создавай себе проблем. Ты его недооцениваешь, он слишком самовлюблен. Делай хотя бы вид, что подчиняешься.       — А если я… — начал было Валентайн, но Белладонна коротко произнесла:       — Не говори ничего.       Что-то глухо взорвалось далеко на севере — короткая вспышка осветила Мосант. Из портала вырвался шквал пламени и сразу же погас, столкнувшись с невидимой преградой, оставив лишь волны на воде. Спустя секунду он исчез, став туманной сиреневой дымкой-шрамом. Наама выполнила приказ. Мир смертных, в темноте которого когда-то родились Белладонна и Вейни, обратился в пепел. Обрывки человеческих душ прокатились величественным вздохом от самого северного замка Хайленда до южных островов.       Некоторое время Валентайн и Белладонна молчали, глядя, как ветер развевает тьму над рекой. Их это не волновало: на ее место всегда придет новая тьма, еще более черная и плотная. Медленно проступали очертания берегов, здания Каалем-сум — Призрачного города, и становилась видимой пустая равнина перед стеной, без деревьев, без травы, без ничего. Река Селирьера высушивала земли Валетты, синнэ Эллионы, и впадала в пролив, отравляя океан. Поля забвения — так их называли люди. Валентайн никогда не ступал на эту серую пыль, что когда-то считалась землей, но он знал, что где-то там, на краю материка, стоял мраморный замок, тусклый и безмолвный, состоящий из лишенных смысла углов и линий. Ведь Инколоре-старшая уже давно перестала быть человеком…       — Где наши баньши, кумо, блуждающие огоньки, келпи, нукелави? Куда все это делось? Не говори, что тебе больше нравится серая выжженная пустошь вместо цветущего сада, ты не Валетта, чтобы такое любить.       — Моя душа так же суха и бесплодна, как эта пустыня, — негромко ответила Белладонна. Он не понял смысла слов. — Но твоя, Валентайн, еще цела.       — Моя душа осталась там, — он плюнул в сторону Хайленда. — Они забрали ее и вышвырнули в бездну.       Белладонна покачала головой.       — Никто не может ее забрать. Неужели ты это не понимаешь? Можно лишь отдать самому.       Валентайн ничего не ответил. Он вспоминал Валетту на улицах Каалем-сум. Ничто. Место, где заканчивался мир. Побывав один раз за гранью измерения, он не вернулся бы туда за все богатства, что могли предложить ему боги. Увидев один раз пустоту, он больше не мог пожирать души, боясь стать тем же, чем является бездна. Боясь стать второй Валеттой Инколоре. Наверное, это был его единственный страх. Поэтому он отказался выполнять последний приказ Короля…       — Что-то не так?       Донна глядела с грустью и легким непониманием. Абсолютное спокойствие, между тем, не покинуло лица. Не хотелось его нарушать.       — Просто задумался. Скоро собрание, хотелось бы перед ним отдохнуть. Иначе я точно убью Его высочество, — Валентайн попытался пошутить, заранее зная, что, кроме чуть дрогнувших губ, ничего в ответ не получит.       — Да, ты прав. После увиденного мне тоже нужен отдых, — Донна не сказала, что встретила во Вселенной, но ему не хотелось заставлять вспоминать. Валентайн решил, что его первые фразы на стене достаточно испортили Донне настроение. Почему он такой несдержанный? Рыцарь должен следить за словами. Валентайн старался быть тем героем, о котором грезил с детства, но природная вспыльчивость частенько сводила на нет все старания. Может, поэтому он выбрал Донну — самую уравновешенную и миролюбивую женщину из всех встреченных.       — Пошли домой.       Неспешные прогулки Валентайн научился ценить, познакомившись с Белладонной. Идти рука о руку с дорогой женщиной оказалось довольно любопытным времяпрепровождением. Валентайн полюбил молчание (отчего вспышки гнева Ситри медленно начинали надоедать). Пальцы Белладонны ласково держали его огромную ручищу с многочисленными шрамами. Подчас Валентайну было стыдно находиться рядом с ней: неуклюжему вне поля брани гиганту, покрытому чуть ли не шерстью — иначе буйную поросль на груди, руках и спине сложно было назвать. Донне, идеалу, хотелось соответствовать, но цель оказалась заведомо недосягаема. Соответствовать и не очернять. Они спали в одной постели, любовались обручальными кольцами, но ни разу за долгие годы не осмелились стать чем-то большим — слившейся в чувстве парой.       Нерастраченную энергию было необходимо тратить. Валентайн корил себя: живя с Мару, он не изменял, оказавшись с женщиной мечты, встречался с Ситри Танойтиш едва ли не каждый вечер. Если бы Белладонна знала, какие безумные вещи он творил с Ситри, то не шла бы с Валентайном рука об руку.       Они выбрали датой середину осени, но оба настолько не понимали «правила», что народ Оссатуры явно ждал свадьбы сильнее молодоженов.       Потребовалось два часа, чтобы спуститься к ущелью второго притока Стикса, по которому проходила граница двух синнэ — Оссатуры и Гифтгарда. Деревья радовали глаз нежно-сиреневыми соцветиями, на фоне серых склонов гор они смотрелись дивно. Вдали шелестел лес, играющий с дождем. Тропические ливни — частое явление в Оссатуре. Их приносил ветер с юга, многочисленных островов королевства и формально нейтральных архипелагов. За ближайшей грядой прятался первый город, принадлежащий им — Джоцин. Отчетливо пахло дымом.       Тяжело было поверить, что совсем рядом, за каким-то проливом, голодали дети и искали матерей.       — Здесь очень тихо, — попытался прошептать Валентайн, но голос все равно отразился от скал рычащим эхом. Он пристыженно согнулся.       — Так выглядит мир, каким он должен быть, — заметила Белладонна. — Шумные рынки, веселящиеся дети, девственная природа за крепостными стенами. Симбиоз с природой. Низкие домики с печной трубой. Люди работают, живут по-настоящему, любят каждый день. Я вижу это по воспоминаниям, — сказала она в ответ на недоуменный взгляд. — Синнэ Оссатура всегда была такой. Война не коснулась ее ни разу. Хотя я помню, что ты старался коснуться, — мягко пожурила Донна.       — Я… я ничего не знал. Не имел понятия, что происходит на самом деле.       — Никто не знает. Мы видим только малую часть событий. Те, кто видят все, называют себя богами — поэтому они судят нас, будучи беспристрастными и бесчеловечно объективными. Разумеется, я говорю о настоящих богах, — Донна улыбнулась. Валентайн подумал, что ослышался (в самом деле, неужели самый любимый Клинок Короля мог открыто обличать создателя?), но прежде, чем он осмелился задать уточняющий вопрос, послышался оклик. Они обернулись. К ним спускался всадник на коне, за его спиной развевался герб: восходящая луна меж двух острых зубцов гор.       — Как же я могла забыть, — раздосадованно сказала Донна, во что с трудом верилось — забыть? Едва ли она была способна на такое. Слепой и глухой ко всем, кроме себя, Валентайн решил, что она специально составила ему компанию.       — Долг зовет?       — Нет, посыльный из Джоцина, — она непривычно тепло улыбнулась: — Не отдохнем вместе. До вечера.       На щеку Валентайна упал поцелуй. От неожиданности полуночный рыцарь никак не успел среагировать и только проводил уходящую Донну взглядом. Она шагала четко и быстро, как настоящий воин. Валентайн задумчиво потер щеку — колючая и небритая, как всегда.       — Черт, — выговорил он полюбившееся во Вселенной ругательство.       Какой-то жалкий поцелуй! А Валентайн уже не знал, куда себя деть. К счастью, знал, к кому. От Джоцина шла дорога в Гифтгард, резиденцию Ситри Танойтиш. Она будет рада ему даже с недельной щетиной, особенно после долгой ссоры. С Ситри было легко. Ни извинений, ни подарков, ни обещаний не требовалось, только решительность и пустая комната. Действия. Долгие объяснения она не переносила. Никаких разговоров по душам, в которых он не разбирался! Попытки рассуждать четко и разумно, как Донна, никогда не приводили к успеху. С Ситри Танойтиш можно было оставаться собой, не костенеть изнутри, заглушая малейшие всплески эмоций.       Определившись с целью, Валентайн спрыгнул на самое дно ущелья, где плескался горный поток, и направился к его истокам. Тем самым он сократил путь по меньшей мере на час, отдав взамен секундную боль в костях. Можно было бы сразу перенестись в Гифтгард, но Валентайн соскучился по картинам новой родины. Да, были схожие пейзажи в Хайленде, но здесь они очаровывали нетронутостью и изяществом, сочетанием цветов. Очаровывали, вдохновляли, просили оберегать.       Жители королевства кланялись Валентайну, стоило ему пройти мимо. Уважение — изгнанный принц жаждал его всю жизнь. Он бился за империю на протяжение веков и не получил ничего волей Михаэля, Мару и Астреи. Только Синаана подарила долгожданное успокоение. Валентайн защищал свой народ и любимую женщину, Донну — был ли он когда-нибудь счастлив столь сильно? Вдыхая морской воздух с нотками хвойного леса, понимал, что нет.       Валентайн, переговорив со стражей на границе Гифгарда, узнал, что Стальной клинок занималась любимым делом — пытками. «Мучилище» располагалось за пределами города, в бывших копях. Они давно опустели, и в них обустроили темницы, за которыми вызвалась следить Ситри. «У каждого свое хобби», — важно заявляла она в ответ на все упреки.       Ступени крошились под тяжестью сапог — Валентайн не замечал этого. Ноги несли его вниз, ступень за ступенью. Обитель разгоряченного железа. В детстве малышка Ситри, гуляя по подвалам Анлоса, любила играть с тюремными цепями. А Сёршу, ее мать, грезила, что дочь станет судией Света. Не всем мечтам суждено сбыться. Сёршу стала десницей Хайленда, а Ситри — Стальным клинком Синааны.       Бесчисленные клетки висели в ущелье, заполненные потерявшими разум. Кто-то с ненавистью во взгляде смотрел на изгнанного принца империи, кто-то провожал с тоской, а кто-то просто лежал, не в силах подняться. Ситри выпивала по нескольку тел в день, высушивая их до дна. После она, издеваясь, занималась своим любимым делом: мучила пленников. Сила металла, дарованная Королем, позволяла ей делать это с легкостью. Бесчеловечность у вампирессы впиталась в кровь. Выходцы пустынь отличались своеобразным, жестоким взглядом на жизнь. «Выживает сильнейший», — таково было кредо Ситри, унаследованное от матери. Сёршу, будучи когда-то палачом в этом самом ущелье, сжигала жертв быстро, не успевая даже причинить боли. Нынешним пленникам повезло меньше. Ситри знала толк в пытках, и Валентайн первое время помогал ей в них, выбивая стоны и крики из уст пойманных жителей империи. Потом месть, злость и ярость, псами грызущие его, утихли под ласковыми речами Белладонны.       — Почему я стал именно таким? — неожиданно для себя самого вслух спросил Валентайн.       Голос эхом отразился от стен ущелья. Хозяйка ада баловалась на нижних этажах; на верхних висели только преступники в раскаленных клетках — преступники и Света, и Тьмы. Майриор Десенто не делал различий между «своими» и «чужими», считая «своими» абсолютно всех.       Майриор.       Губы Валентайна скривились, стоило имени прозвучать у него в голове. Было ли что-то более гадкое в этом мире?       А тропа все несла и несла его вниз, вглубь, в самое пекло. Он старался не смотреть по сторонам. Его не волновали пленники, но все же одного из них он боялся. Этаж, на котором находился этот предатель, Валентайн предпочел пропустить телепортацией. Рыцарь оказался практически в самом низу и подошел к парапету, ища взглядом Ситри. Танойтиш как раз сбрасывала очередную опустевшую оболочку в пропасть, ведущую в бездну. Валентайн, не выдержав, улыбнулся. Он снова использовал переход в пространстве и в следующую секунду уже приподнимал Ситри, держа ее за талию. Великий Стальной клинок визжала и ругалась.       — Тьмы ради, если бы я тебя проткнула? — уже чуть успокоившись, крикнула Ситри. Бить Валентайна по рукам она перестала. — Поставь меня на место, остолоп!       — Если бы проткнула — зажило бы. На какое место тебя поставить, на свое любимое?       Ситри покраснела и пнула его каблуком по колену. С равным успехом муравей мог укусить дракона.       — На землю! И перестань ко мне лезть!       Валентайн давным-давно догадался, что под сопротивление замаскировано желание примириться. Она могла чихвостить его последними словами, но если бы он принял их за правду и ушел, то ссора растянулась бы на пару месяцев или годов. Ей просто нравилась драма. Женщины…       Валентайн, хмыкнув, опустился вместе с Ситри на землю, к которой немедленно прижал, упав всем весом. Теперь Ситри не могла двигаться при всем желании.       — Зачем ты пришел? — с горящими глазами спросила она. — Кинул меня, свинья. Я себе сломала все кости, даже череп проломила, а ты оставил меня в океане. Теперь лезешь. Такой наглый.       Валентайн задумчиво провел пальцем по ее окровавленным губам.       — А, знаю. Любимая Донна раздразнила и не дала снова. Конечно, к кому еще идти. Только ко мне.       Это было что-то новое. Валентайн озадаченно отстранился. Ситри смотрела него, подняв подбородок и полуприкрыв глаза короткими густыми ресницами. И не была она красавицей, так почему к зеленовласой чертовке притягивало, как магнитом?       — Ладно, — буркнула Ситри. — Забудь, — заключаемый мир ознаменовала ее рука, опустившаяся Валентайну на поясницу. Считая себя прощенным, он склонился над бестией снова и ощутил сладковато-приторный вкус человеческой крови.       В этот раз обошлось без сломанных рук и ног. Вместо них Ситри получила пепельный синяк внизу живота и такого же цвета подтеки на бедрах.       — Конечно, кишечник у меня не атрофировался именно для таких целей, — с сарказмом бросила она, лежа на горячем камне, пока Валентайн одевался. — С тобой бы такое же провернуть…       Хотелось надеяться, что она пошутила. Валентайну стало не по себе. Поправив ремень на брюках, он с участием в голосе спросил:       — Может, тебя домой перенести?       — Не стоит. Побуду здесь до собрания. Кто придет — скину его вниз, делов-то, — Ситри поерзала на месте и поморщилась. — Уходи давай, пока Белладонна не начала искать, — плюнула она ядом напоследок, после чего отвернулась. По смуглой коже играли отблески пламени. Свидание было очевидно закончено.       Валентайн начал подниматься обратно. «По-моему, она продолжает злиться. Что случилось? Девятнадцать лет спокойно переносила существование Донны, не говорила о ней, а сегодня…» Он поймал себя на мысли, что рассуждает непривычно спокойно, да и сам факт попытки осмыслить происходящее что-то значил. Раньше бы он не обратил внимание на настроение Ситри. И отвести домой он едва бы ей предложил. Валентайн, не глядя по сторонам, медленно поднимался. Этажи ущелья сменяли друг друга — он не замечал, видя только дорогу под ногами. Что-то менялось внутри, но отчего, почему? Почему, услышав слова Донны на стене, он выпал из реальности в бездну? Зуд внутри, который не получалось понять, продолжал мучить. Он не ушел даже после двухчасовой встречи с Ситри. Когда же возник?       — Здравствуй.       Валентайн остановился. Голос матери вызвал мурашки по коже и, следом, гнев. Собравшись с силами, он выпрямился и перестал изучать камни под ногами:        — Эйа, — обратился он к самой крайней клетке. Клетка отличалась от других: она горела от мощной магии, что вместе создали Майриор и Валетта Инколоре. Остальные заключенные удостоились лишь ржавого замка. Куда можно уйти из тюрьмы создателя этого мира? Только в бездну — и никто не горел желанием, кроме одной лишь Эйа.       Клетка медленно повернулась, явив его взгляду изможденную женщину, чьи сиреневые волосы спускались вниз на добрый метр, проходя сквозь прутья. Бледная кожа, свойственная жителям Хрустальных земель — когда-то в детстве у него была такая же, вспомнил Валентайн. В глаза матери он не мог смотреть. Раньше Валентайн спокойно делал это, ненавидя Эйа всеми остатками выжженной местью души; теперь в нем словно что-то сломалось. Ведь он помнил, что когда-то в его зеркале отражались такие же сиреневые глаза с льдистым отсветом в глубине. Не глаза волка — глаза человека.       Первые годы изгнанный принц пытался выяснить, зачем мать убила его отца, но хрустальная дева молчала, не желая ничего объяснять. Валентайн проклинал Эйа, говорил, что убьет ее, но обнаружил, что не может этого сделать. Иногда же, как блудный сын, не мог произнести ни фразы. Эйа всегда сама знала, зачем он приходит, и находила слова для совета.       — Неважно, на какой ты стороне. Ты обладаешь душой, — сказала она при первой встрече. — И ни один бесчестный полубог не отнимет ее у тебя.       Наверное, именно поэтому Майриор никогда не высказывал желания освободить Эйа из клетки. Вся Синаана знала: предательства по отношению к себе он не прощает.       — Ты запутался, Валентайн, — услышал он в этот раз. — Боишься стать путником бездны. Кому ты мстишь? Разве Михаэлю? Мару? Астрее? Ты убиваешь невинных, сын. Почему? Потому что тебе так сказали? Ты всю жизнь рвался из клетки, а теперь снова выполняешь чужую волю, даже не прикрытую благочестием. Я не узнаю тебя.       — Ты и не знала меня! — вспылил Валентайн мгновенно. — Ты убила папу и сбежала! Я видел тебя только на войне!       — Разве я нападала на тебя?       Нет. Нападал он.       — Ты убила его.       Лицо матери осталось холодным.       — Убила, — согласилась она.       — Почему? — упрямо спросил Валентайн, хотя знал, что Эйа не ответит.       — Ты не поймешь, — заявила она. — Не задавай больше этого вопроса. Может, поймешь сам… позже, когда возникнет угроза Белладонне.       Валентайн резко выдохнул. Лава, шипя, забурлила за его спиной.       — Что ты хочешь сделать с ней?! — вскричал лорд-оборотень в гневе.       — Угрозой являюсь не я. Угрозой будешь ты.       — Что за бред, — забормотал Валентайн, отворачиваясь. — Я никогда не… никогда… Чушь! — воскликнул он. — Я никогда ее не трону! — и полуночный рыцарь начал медленно отходить обратно к лестнице, под взором матери. Слова испугали его. Лжет… Эйа всегда лжет.       Всегда ли?       Спустя пару часов, уже находясь в зале Золотых палат, Валентайн вспомнил первую встречу с Майриором Десенто и фразу, сказанную в свой адрес:       — Этого даже не придется менять, — сказал Король, показав ослепительную улыбку, абсолютно сумасшедшую, после которой Валентайн впервые задумался о том, а не псих ли руководит Клинками.       И что в итоге? Он поступил даже хуже матери, думал Валентайн. Или же нет? Что хуже, поступок Эйа или убийство деда? И пусть Белладонна не дала ему этого сделать. Что толку обманывать самого себя: Валентайн убил бы Михаэля сам, если бы ему оставили такую возможность. Поступок Донны вызвал такую ярость, что он едва не убил Мару. Кто-то бы даже посчитал, что лучше бы убил. Может, он все-таки перестал быть человеком и стал зверем? Правдивы ли первые слова Эйа, сказанные ему при встрече девятнадцать лет назад?       На стул рядом с Валеттой опустился Майриор, сверкая плащом и белозубой улыбкой. Валентайн не желал смотреть в его сторону. Ему хватало размытого золотого пятна слева и раздражающего голоса.       — Мы задержались, поэтому давайте побыстрее. Белладонна?       — Да, мой король.       Немного опешив от наглости, Призрачный клинок поднялась и начала доклад. Который никто не слушал: Майриор через весь стол заигрывал с Айвеной; Валетта сидела с каменным лицом — в комнате стало очень холодно; Валентайн же не переставал удивляться высокомерию и наглости Майриора, который всех собрал, заставил прождать час и теперь ничего не слушал. Наверняка развлекался с Валеттой Инколоре. Мысли его невольно перетекли на управление Синааной. Да что вообще делал их доблестный Король? Внутренняя политика целиком висела на Клинках-вассалах, во внешней он ограничивался парой дурацких приказов, а исполнялись приказы опять же ими.       Впрочем, такая же схема существовала и в империи. Единственное отличие: Астрея Аустен старалась пускать пыль в глаза всем жителям. Майриор не собирался этого делать. Любого недовольного попросту ждала бездна. К тому же, у населения Синааны не было достаточного количества разума, чтобы понять, что их Бог — ничтожество. Валентайн раздраженно выдохнул при этой мысли и повернулся к Майриору. Тот, не обращая внимания на своего генерала, строил глазки подчиненной. Валентайн ненавидел его глаза. Они напоминали ему о ярком небе Хайленда.       Наконец Белладонна сказала:       — Доклад закончен, — и села обратно.       — Майри, — чуть слышно произнесла Валетта.       — Уже? — Король перестал переглядываться с Айвеной. — И я Майриор. Леди Белладонна, когда наши силы смогут напасть на Анлос?       — Через шесть дней после Вашего приказа, я полагаю, мой король.       — Почему «полагаешь»?       Белладонна посмотрела Майриору прямо в глаза. Валентайн не мог не отметить этот факт.       — Потому что армией занимается лорд Валентайн. Я лишь ваш главный помощник, тактик, стратег и правая рука, мой Король. Организацией и непосредственным руководством занимается, как я уже говорила, лорд Валентайн.       — Тебя послушать, так я ничего не делаю. Чем, в таком случае, занимаются остальные?       — Я ваш хранитель, мой Король, — произнесла Валетта.       — Черта с два. Скорее я вас всех охраняю, — резко сказал Майриор. Настроение владыки всегда было неустойчивым. — Я лечу ваши гребаные раны уже тысячи, десятки тысяч лет, латаю дыры в вашем организме, некоторые и вовсе благодаря мне еще не умерли, — едва заметный кивок в сторону Айвены и Донны, — вы все бессмертны благодаря мне, но почему-то некоторые из вас считают, что я ничего не делаю, держу в руках только расческу, раздаю глупые приказы и имею всех подряд. Прости, Валентайн, видимо, я тебя обидел, когда не поимел.       Донна схватила Валентайна за руку под столом. Лорд-оборотень смотрел на стену впереди себя, белый со злости. Откуда он узнал? Неужели читал мысли? Или рассказала Айвена? Рассуждения путались, и в голове вдруг прокатились слова Эйа о Белладонне. К чему? Зачем?       — Так когда армия будет готова, лорд Валентайн?       — Шесть дней на переход. Мой король, — с усилием добавил он.       — Идеально, — медленно произнес Майриор, не отрывая от него взгляда. Остальные застыли в предвкушении чего-то экстраординарного. Одна лишь Ситри Танойтиш нервно кусала губы — Донна оставалась внешне спокойной.       — А не нужно ли сначала разобраться с уже завоеванным? — с жалкой улыбочкой спросила Вейни. Ее голубые глаза, не мигая, смотрели на Майриора. Маленькая грудь вампирессы чуть приподнималась под высоким лифом платья, украшенным непроницаемо-черным вулканическим стеклом.       — Например, вытащить Каалем-сум из океана? — съязвила Белладонна, не выдержав.       — Я не виновата!       — Да! Пожалуй, разберитесь сначала с этим. Ведь, после того, как мы все завоюем и я рассчитаюсь с Астреей, надо все переделывать, а строить города и цитадели так скучно… Зато разрушаются цитадели легко, правда, лорд Валентайн?       — Да. Мой король.       Майриор все не отводил от него глаз.       — Оставьте нас.       Белладонна в последний раз предупреждающе сжала руку Валентайна и, не глядя на него, вышла. Растворилась в воздухе Наама, шатаясь, выбралась в коридор Ситри, Вейни, послав полный вожделения взор на своего короля, вышла следом. Валетта исчезла в ирреальном сиянии.       Дверь закрылась. Король молчал.       — Что-то хотели? — наконец нарушил молчание Валентайн, специально не сказав два главных слова. Мысленно он его убивал.       — Если я еще раз, — прозвучал в ответ ровный голос, — узнаю, что ты что-то думал, говорил, делал против меня, клянусь, тебя рассею лично. Не обольщайся, ты не нужен мне настолько, насколько думаешь. Никто не нужен. Я могу победить один, без вас.       — Почему же нас переманили? — со смешком спросил Валентайн. Внутри, однако, клокотала ярость.       — Ты не поймешь, но попробую объяснить. Я буду жить вечно и могу сделать все, что пожелаю. Я старше Мосант. Настоящее бессмертие имеет дорогую цену — скуку. Ты не поймешь, никто из Клинков не поймет, потому что я дарю вам страсти, которые дают возможность получать удовольствие от жизни. Моя давно превратилась в вызов самому себе. Никто не сделает мне такого подарка. Неблагодарная это работа — быть Богом.       — Наша война — развлечение для тебя? — переспросил, дрожа от гнева, Валентайн, а Владыка вдруг резко прищурился и ошеломил вопросом:       — Тебе ведь понравилась бездна, не так ли?       Валентайн все же поднял взгляд. Он видел невысокого тщедушного юношу с золотыми волосами и бледной, как лунный свет, кожей. Высокие скулы, прямой нос. Именно такая внешность считалась классической в Анлосе, и каждый потомок леди Астреи в той или иной степени обладал ею.       — Каждое действие имеет причину — непреложная истина моего мира, — тщательно выговаривая слова, будто выучил их наизусть, произнес Майриор. — Не бывает действий без причин, даже если человек думает, что вмешалась случайность, божье провидение, ошибка и куча других виновников хаоса — он не прав. Я знаю, зачем ты пришел ко мне — причины всегда до банального одинаковы. Никому не нужный наследник, поскольку родственники умирать не собираются, сын предателя и мерзкой твари, которая, кстати, идеальнее всех твоих предков, полное разочарование бабушки с дедушкой, заноза на троне ненавидимой прапрапрабабки. Шлюха-жена, которая ушла к деду, младший брат, обладающий собственным городом и армией, в то время как старшему даже спальню во дворце выделили над тронным залом. Желание всем отомстить. Похвально, — словно поставил точку Майриор. — Думал, здесь оценят? Думал, здесь можешь делать, что захочешь? Думал, здесь поднимешься? Хотел стать лучшим другом великого Темного короля и даже, страшно подумать, хотел стать новым Повелителем Синааны? Даже я в детстве верил в меньшее количество сказок, а уж поверь, мое детство — во много раз хуже твоего.       Майриор поднялся.       — Запомнил, что я тебе сказал?       — Да, — произнес Валентайн. Он ненавидел Короля всей душой.       Кто-то, как Валентайн, внезапно прозревал спустя века и приходил в Синаану с духом революционера, желающего все изменить. И понимал, что тут тоже все пусто и закостенело.       Но вернуться уже не мог.