13 число месяца Постериоры, Полуночный рыцарь
Провал военной кампании был оглушительным и полным. Девятнадцать лет понадобилось Валентайну, чтобы собрать со всех земель королевства войско, способное испепелить долину Сёльвы. Девятнадцать лет своей жизни он отдал, чтобы уничтожить тех, кто презирал его, предал. Женщину, отвернувшуюся когда-то от Валентайна, слишком глупого, чтобы понять истинные намерения юной красавицы с западных островов. Вдову, что раболепно служила чужим амбициям, потеряв все. Ту, что привела мир к гибели ради собственных амбиций. Он мог сколько угодно говорить, что жаждет отмщения простому народу, но небо видело правду. Небо не получилось обмануть. И теперь войско бежало назад, на восток. Действительность не оправдала ожиданий: обе стороны понесли столь большие потери, что победа оказалась равна поражению. Жители империи в спешке бежали на юг. Они бросали остатки города, дома, драгоценности, семьи и все, что было им дорого. Никто не думал о другом, каждый слышал лишь себя. Белладонна, смотря на эту безрадостную картину, промолвила, что бедствия показывают истинное лицо человечества и что она предпочла бы его не знать. Валентайн, по собственному мнению, немногим отличался от убегающих в пожарище жителей Анлоса. Как они, он оказался наивен, самонадеян и крайне слеп. Войска Синааны смерть проредила не так сильно, но, все же, волна одетых в черную сталь воинов бесславно отхлынула назад, рассыпаясь на бесполезные жалкие остатки. Рыцари бежали, утопая в снегу, крылатые твари падали вниз, погребая своих и чужих. Кони выбрасывали из седел мертвых и живых седоков, осадные орудия оказались брошены и никому не нужны. Луна уходила. Легион Архоя оказался полностью уничтожен пламенем Наамы, безумный Клинок продолжала парить над поверженным городом. Анлос тлел: груда разноцветных обгорелых камней более не могла называться столицей империи. Хаос из тел, сломанной древесины и металла окружал замок, но те, кто был целью Валентайна, не лежали среди них. Он вспомнил, как получил первое ранение в лицо и не смог открыть зачарованные ворота столицы. Тогда Валентайн подумал, что битва кончена. Армия королевства оказалась бы расстреляна с крепостных стен, и он, ослепший, не смог бы ничего сделать. В тот миг потеряла самообладание даже Белладонна, упавшая на колени рядом в тщетной попытке остановить кровь. Если бы они повернули обратно! Тогда, может, смерть не обняла бы их, не прижала к груди. Но действия Ситри толкнули их обратно — никто этого даже не понял. Валентайн сгорбился, не в силах смотреть на руины столицы. Он не догадывался, что в женщине, которую полуночный рыцарь знал с малолетства, скрывалась подобная мощь. Ситри вырвала металлические ворота из стены и выбросила в пропасть, смяв их, как лист бумаги. Стрелы летели в нее, но не могли пробить кожу. Доспехи сжимались по ее воле, мечи — скручивались и ломались. Ее не волновала честь. Ситри нападала первой, и оказывалось неважным, кто перед ней: воин, ребенок или убегавший. Поначалу Донна волновалась, что Стальной клинок сошла с ума, но Валентайн видел, что у Ситри есть свой план. Возможно, безрассудный, жестокий, опасный, но он был. Оставалось только наблюдать за его исполнением и пользоваться последствиями. Сначала Ситри обрушила основание храма целительства, похоронив тем самым всех меморий. Металлические опоры, о которых Валентайн даже не догадывался, хрустнули. Башня из белого мрамора накренилась. Из нее начали выбегать люди, но Ситри уже отмерила им нити жизни. Обручи, медальоны и кольца умертвили собственных хозяев. Валентайн был восхищен. Белладонна, убедившись, что он цел, начала командовать войском; полуночный рыцарь не смог устоять перед искушением. Ситри предлагала путь, о котором он грезил самой сердцевиной отчаявшейся души. Валентайн считал произошедшее фатальной ошибкой, перекрестком, где он выбрал не тот поворот. Если бы он отправился с Белладонной, то исход битвы оказался бы другим. Большинство смертей произошли по его глупости. Ситри и Валентайн желали одного. Месть вела их вверх, по центральному проспекту, сквозь внутренние стены и бесчисленные парки, к главной башне — обители императоров. Валентайн не смог бы сказать, сколько случайных прохожих оказалось убито его рукой. Они не волновали полукровку; Ситри наслаждалась каждой жертвой. По ее воле падали дома, все, что имело металл, перерождалось в орудия смерти. Валентайн внезапно понял, по какой причине Хайленд отказался от науки и техники. Забытые остатки водопровода взрывались глубоко под землей, ванны и раковины трескались, провода искрили. Металл следовал за Ситри Танойтиш, перерезая горла горожан. Взгляд ее не отрывался от сердца замка — увитой облаками башни. Ни один не испытал сомнений. Ситри остановилась только перед картинной галереей. Родственники взирали на Валентайна — полуночный рыцарь сжался при виде их суровых лиц. Он слабо помнил отца, ненавидел деда и не успел застать кронпринцев Нёрлэя и Эльтаиса. Более того, он никогда не интересовался личностями основателей рода. Валентайн не помнил их внешности. Он знал, что Михаэль был похож на отца чертами лица, но вьющимися волосами, их цветом и карими глазами пошел в мать. Покойный принц Нёрлэй, изображенный на холсте, поражал спокойствием и высокомерием и напоминал кого-то еще, помимо Михаэля. Эльтаиса Валентайн разглядеть не успел. — Что ты делаешь? — крикнул он, увидев, что портрет порвали металлические когти. Старинное полотно вновь затрещало — несколько лоскутов упали к ногам Валентайна. Он поднял один из них и обмер: подобную улыбку полуночный рыцарь видел не раз. Догадка сверкнула в голове, но он отогнал ее, слишком ужасную, чтобы быть правдой. Подобного не могло быть. Просто совпадение. — Я тут подумала, что у меня есть что-то общее с твоими родственниками. Их тоже никто не хотел видеть на троне. Сказав это, Ситри выхватила из крепления ближайший факел. Огонь обрушился на зачарованную ткань. — Говорят, души перерождаются. Надеюсь, ваши плавятся в аду, — плюнула она и, пылая гневом, повернулась к Валентайну. В эту минуту, несмотря на проступившую пепельную сеть сосудов, Ситри показалась ему красивой, как никогда ранее. Ее имя значило «прекрасная женщина»; Валентайн никогда не считал подругу такой и до этого дня не видел в ней ничего, что стоило бы внимания… — Раз никто не запомнит меня, то я позабочусь, чтобы было некому помнить о них. Вовсе не для тебя, Майриор, слышишь? Атака захлебнулась в крови, оставив Синаану в проигравших. Все-таки в проигравших. Мутные лучи солнца скользили по останкам замка. У подножья разрушенных стен простиралось поле. Совсем недавно оно радовало глаз изумрудной зеленью трав — сейчас его сплошь покрывали мертвые тела. Одни лежали в спокойной позе, уткнувшись остекленевшими глазами в небо, других долгая агония заставила скрутиться в клубок, словно в утробе матери, третьим не было даровано и в послесмертии выглядеть достойно, война изломала их, разорвала на кровавые ошметки взрывами ядер, искромсав мечами, лишая конечностей или голов. Изредка луч касался чьего-либо меча, медной бляхи или рисунка на шлеме, и тогда долина то тут, то там вспыхивала тусклыми огоньками: белыми, голубыми, фиолетовыми, красными, зелеными… Зелеными, как цвет ее губ, коснувшихся щеки перед боем. Тогда он не догадывался, что чувствовал их в последний раз. Валентайн сидел на краю обрыва и разглядывал остатки армии. Те, кому удалось выжить, выглядели не краше мертвецов. Большая часть вышла из боя с ужасающими ранами, ожогами, отрубленными конечностями. Пораженных в живот или грудь оставили умирать; некоторых все же взяли из жалости, зная, что горячка или гангрена добьют в ближайшие часы. Воины, уныло сбившись в кучку, ползали вдоль обозов, собирали оружие, занимались ранеными, кто-то пытался развести костры и сооружал шатры, чтобы спрятаться от солнца и отдохнуть. Выжившие твари Синааны жадно рвали трупы павших — чужаков и сородичей. Остатки легиона королевства возвращались в горы и леса; жители империи уходили на юг, в Верберг и Аливьен-иссе, не зная, что «Жемчужина залива» взята в осаду майомингами. Сломанный меч Валентайна лежал рядом, обернутый в плащ. Полуночный рыцарь сидел, свесив ноги с обрыва, и угрюмо смотрел на пустошь впереди. Левая рука до сих пор источала из ран серебро. Вернувшись в битву после поимки Кэтрин Вилариас, он лишился щита и потерял Ситри в хаосе; наручи треснули в пламени неведомого мага. Плащ, доспехи, лицо — все было покрыто кровью, в том числе и его собственной. Сияние глаз утихло, силы оставили Валентайна вместе со звериной сущностью. Последние остатки магии ушли на то, чтобы обрушить склады с оружием. Леонард вытащил его из-под стены — Валентайн не был уверен, что рад этому. Черным обмундированием со знаком горящей луны было покрыто буквально все: шлемы висели на копьях, щиты припорошило снегом и тела никуда не исчезали, словно укор его совести. Сил не осталось даже на злобу. Сегодняшнее сражение забрало часть его души. Вот только какую именно? Вспомнив слова, сказанные Анне, Валентайн нашел ответ и негромко усмехнулся. Он чувствовал в себе рану, рану столь глубокую, что она не заросла бы, проживи Валентайн еще пару тысяч лет. — Не завоевали, — вслух произнес он. Солнце до сих пор не могло рассеять мрак, повисший над долиной. Белладонна сидела рядом, неторопливо протирая лезвия двуручных мечей. Ни одного ранения не нанесла ей битва у Анлоса. Чужая магия отступала перед черным огнем, а сталь не могла пробить броню, созданную в пещерах Брааса. Валентайн знал, что даже поражение не смогло ударить по ней, не найдя цели — живого сердца. Механическое сознание не знало страданий. Она была идеальна, но слишком холодна. Лицо любимой оставалось беспристрастным. — Майриор уничтожит тебя, — негромко сказала Белладонна. Ткань скользила по стали снова и снова. — Я знаю. — И не жалеешь? — Нет, — слово вырвалось само, не успел Валентайн обдумать вопрос. — За это я тебя и люблю, — нежно сказала Белладонна и, наклонившись, поцеловала. — А ты меня за что? — чуть помолчав, спросила она. — Для этого нужна причина? Донна, не зная ответа, промолчала. — Ты говорила, что результат боя решит все, — сказал Валентайн, продолжая смотреть вдаль, туда, где металлические блики плясали ярче всего. Сердце подсказывало правду. Ее не хотелось принимать. — Что после я смогу выбрать, чью сторону стоит занять. Я не вижу выбора, Донна. — Я останусь с тобой, — произнесла она, все поняв. — Нет, — отрезал Валентайн. Он встал и с трудом оперся на раненую ногу. Боль окольцевала колено, неприятно отдаваясь по бедру. Удар Йонсу Ливэйг оказался силен, а ведь когда-то они были на одной стороне. — Ты должна остаться с другими. Не оставляй тех, кто нуждается в тебе. Ты королева наших земель. Леонард верен тебе, а не Майриору, как и тысячи жителей Синааны. — Если я королева, то ты — король. — Нет, — полуночный рыцарь взял в руки меч. — Я воин. Девятнадцать лет я жил ради этого дня — и тебя, Донна. Момент упущен, но моя судьба все еще в моих руках. Я дам бой Майриору, и, может быть, сегодня справедливость будет на моей стороне. Валентайн знал: справедливости нет в этом мире, Майриор ее не предусмотрел. Белладонна ничего не ответила. Она продолжала полировать мечи, хотя они давно блестели. Валентайн же смотрел на ее строгий профиль — он придавал сил. Забывшись, полуночный рыцарь вспомнил их самую первую встречу. Йонсу лишила Белладонну руки; его вдруг обуяла жалость, и Валентайн попросил гордую полуэльфийку не добивать раненую. Донна до сих пор не знала, почему Йонсу отступила в тот день. Она помнила о другой «первой встрече»: вечере на корабле, когда он и Валетта Инколоре переплывали пролив. Тогда Валентайн неуклюже пытался вести разговор, не знал, куда деть переполнявшие его эмоции, боялся обидеть и пытался коснуться украдкой. Он строил планы. Из всех мечт материализовалось только обручальное кольцо с гиацинтом. Белладонна услышала голоса раньше и повернулась. — Что-то случилось, — сказала она. Валентайн вновь поднял взгляд на пепельную пустошь впереди. В горле закололо. Мысленно он был у западного обрыва замка. Майриор шел по поверхности снега. На нем был темно-синий плащ с черной вышивкой — цвета Оссатуры, Вердэйна и его сыновей. Руки Короля свободно висели вдоль тела, не отягощенные ни мечом, ни щитом. Он был свеж и красив, в противоположность всем тем, кто сражался за него. Рядом нервно заламывала руки Вейни, растрепанная и забрызганная кровью. На ее груди багровела царапина, подпаленный подол платья продолжал тлеть. Лета, неслышно плывущая чуть позади, осталась такой же безупречной, как всегда. Глаза Бесплотного клинка неистово краснели. Рука Валентайна сама обхватила рукоять меча. К счастью, плащ скрыл действие от остальных. — Мы нигде не можем ее найти! — чуть не плача, крикнула Айвена. Она то бросалась вперед, к рыцарям, то возвращалась назад, словно одумываясь. — Кого? — Ситри! Ее нет в трупах, мы обыскали все! Валентайну подумалось, что искала союзницу только одна вампиресса — слишком спокойными выглядели остальные двое. Белладонна, будто уловив его мысль, послала мимолетный взгляд на Лету. — Может, ее забрали в плен? — выразила надежду Вейни. — Ты знаешь ее. Ситри предпочла бы смерть плену у матери. — Сёршу не было в замке, — произнесла Лета. — Я искала ее, чтобы принести Владыке. — Ситри там же, где сейчас ее мать, — сказал Майриор, щурясь на солнце. — Как и половина этого мира… — в голосе звучало нескрываемое удовлетворение. От нахлынувшего в одночасье гнева проступили когти, тихое рычание вырвалось из груди. Его услышала стоявшая ближе всех Белладонна, и потому она с несвойственной себе громкостью поспешила сказать: — Может, еще есть надежда… — Нет надежды! — выкрикнул Валентайн, кидая сломанный меч в ущелье. — Она там же, где наша армия! В чертогах бездны, все как он мечтал! Если бы ты захотел, — он бросил следом и изувеченный шлем, — то нашел бы ее. Спроси у своей шлюхи, где сейчас Ситри. Она знает. Белладонна, выпрямившись, не мигая, уставилась на Лета. Посланница смерти выдержала взгляд с достоинством. — Что ты говоришь! — Я видела ее у западной стены, — с видимым трудом сказала Донна. — Давайте я схожу… — Нет, — отрезал Майриор. Айвена непонимающе на него взглянула, снова повернулась к Валентайну, как потерянный щенок. — Я бы хотел обсудить наши дальнейшие действия, — добавил он. — Будто тебя волнует наше мнение. — Теперь, после того как наша армия разбита… — невозмутимо продолжил Майриор. — Она не была бы разбита, если бы тебе не было это нужно. — …что мы будем делать? Остаток фразы Король произнес совершенно иным тоном. Самодовольство смылось с его лица, улыбка угасла, преобразовавшись в колючую злую ухмылку. Айвена охнула, прижав ладони ко рту. — Я не отказываюсь от своих слов. Армия разбита из-за тебя. Если бы мы выиграли, развлечение бы кончилось. Ты просто заигравшееся дитя — тебя это не устроило. Мы нужны, пока верим в обещания, поэтому Ситри нет рядом. Она отказалась от тебя. Я отказываюсь тоже. Белладонна прикрыла глаза. Рука отпустила клинки, оставляя их на снегу. Темный рыцарь выпрямилась. «Не оставляй тех, кто нуждается в тебе». Эти слова заставили переменить решение, вспыхнувшее внутри. Она шагнула к Валентайну и положила свою руку на его кисть, на холодное гиацинтовое кольцо. Прикосновение значило многое. — Думаю, нам с лордом Валентайном стоит обсудить планы наедине, — сказал Майриор. — Ведь он мой стратег. Вейни завертела головой. Лета не шевельнулась. — Я тоже так думаю, — голос Валентайн стал гулким, как гром. — Прекратите… — жалобно произнесла Айвена. — Прекратите! Валетта схватила ее за плечо и дернула к себе. Белладонна сжала руку сильнее. Валентайн не мог смотреть на нее. «Ты оставляешь ее одну», — сказал он себе, и ком застрял в горле. Полуночный рыцарь с удивлением заметил, что в голубых глазах Айвены блестели слезы, она… она плачет о нем? Человеке, которого ненавидит? Склон опустел. На снегу остались лишь двое. Валентайн поднял оставленные Белладонной клинки. Он был абсолютно уверен в том, что произойдет спустя пару мгновений. Воздух в руке Короля засветился, стал мечом. — Я не рыцарь, — прошептал Майриор, тяжело дыша. Валентайн стиснул рукоять меча, отданного Белладонной. — Но в последний день, думаю, стоит порадовать человека. Слово «человек» было произнесено как явное оскорбление. Валентайн, гулко вскрикнув, сделав шаг назад и замахнулся. Щеки Майриора, успевшего отскочить, коснулось в стремительном полете острие лезвия. Серебристые капли сверкнули в воздухе. Они не падали вниз, они взлетали к небу. Рана не заживала. — Ты не Бог, — тихо сказал Валентайн. — Ты лгал. Лицо Майриора скривилось в странной усмешке. Улыбался лишь рот: глаза сверкали ярко и холодно. Они светились так же, как у самого Валентайна. — Но и не человек, — прошипел он, поднимая меч в воздух. Засверкали молнии. Валентайн отпрыгнул. Снег удержал его, не дав упасть. — Бастард, — с отвращением произнес полуночный рыцарь. — Какие слова, Валентайн! — крикнул Майриор. — Моя кровь течет в твоих жилах, в жилах твоего идиота-отца, возомнившего себя рыцарем и искателем истинного света, в жилах твоего деда, которому надоело жить, в жилах твоего прадеда, сунувшего нос куда не надо, в жилах прапрадеда, который был слишком опасен, чтобы жить! Ты никак не мог понять, почему никто не выигрывает войну, Валентайн? А зачем? Слишком веселая игра, чтобы прекращать, хотя и играешь с непроходимой дурой, прозвавшей себя императрицей. Живые фигуры вносят интригу в партию! Бастард? Я создал этот мир, я создал с нуля шахматную доску и, надо сказать, отменно играю, раз никто не раскусил мои планы! Бастард, говоришь? Наша кровь одного цвета. Не знал? Ах, тебе не рассказали… Молния пролетела мимо и ударила в скалу. Посыпались камни. В горах что-то затрещало, загрохотало. Поняв, что сейчас сойдет лавина, Валентайн перенесся в развалины Палаис-иссе. О чем он говорит?.. Остатки дозорного пункта покрыла ярко-зеленая трава, смотревшаяся странно среди серых скал. Большую его часть уже растащили: Синаана, горные жители, оборотни, вампиры, хрустальные девы… Стремительно светлело, но в тоже время с севера тянуло мерзкую холодную серость. Валентайн выпрямился и крепче обхватил рукоять меча, но тот предательски выскальзывал из рук. С каким сожалением он вспомнил своих учителей! Если бы не вспыльчивость, то Валентайн умел бы обращаться с парными мечами. Один из них пришлось оставить — второй отказывался слушаться без пары. Кроме того, колено продолжало предательски болеть. Апейрон, казалось, выжег часть души. Случайность? Или очередная деталь божественного плана? Валентайн начинал понимать. Разрозненные мысли блуждали в голове и складывались. Обрывки чужих фраз, сходство Михаэля, Нерлэя и Короля, общий цвет крови, поступки — все вдруг обрело смысл. Шахматная партия? Живые фигуры? Вся жизнь — фигура в чьих-то пальцах. Почему никто не сказал? Разве они не должны были сказать?.. Майриор, появившись вслед за Валентайном, брезгливо поморщился, но тоже поднял меч. Одноручный он использовал как двуручный. Сталь встретилась со сталью. Король отступил на шаг, тряся и дуя на ладонь. Он совершенно не умел обращаться с мечом, подумалось Валентайну, оглушенному разгадкой императорской семьи. Это его шанс. Отрубить пальцы — партия прекратится. — Шанс? Попробуй попади. Валентайн прорезал воздух перед горлом Майриора и, резко наклонившись, попытался ударить по ногам, но враг подпрыгнул и, сделав сальто, опустился на землю. Земля потрескалась, пошел дым. Король снова подпрыгнул и завис в воздухе. Лава, шипя, рвалась из глубин. Трава задымилась. — Ага! Нечестный прием! — воскликнул Король. Сталь вновь прорезала воздух. Майриор развернулся. Валентайн падал на него, держа клинок впереди, но Король со всей силы ударил по мечу. Оба клинка, вырвавшись из рук, упали в обрыв, зазвенев в тишине. Валентайн опустился на скалу. Некоторое время противники пристально смотрели друг на друга. — Заблокировал сознание? — с интересом спросил Майри. — Сам дошел до этого или кто-то подсказал? — Бывшая жена. Майриор, разом помрачнев, выпрямился. Ветер усиливался; небо затягивали тучи, вновь превращая день во мглу; лава застыла. Плащ полукровки развевался, волосы начали светиться изнутри. Валентайн вспомнил Михаэля, в минуты гнева становившегося жалким подобием дальнего родственника, которого пожелали вычеркнуть из истории Хайленда. Интересно, знал ли Михаэль? Почему-то Валентайн был уверен, что да. Покойный кронпринц империи хранил эту тайну всю жизнь. Он не обмолвился о происхождении сына императрицы ни разу. Остальным следовало бы догадаться, но людей, видевших Короля Синааны воочию, было ничтожно мало. А те, что видели, оказывались либо мертвы, либо очарованы. — Кажется, кто-то вызывает дождь? — отрешенно произнес Валентайн. Его обуяло странное спокойствие. — Я не шаман, чтобы его вызывать, — отрезал Майриор, пристально глядя в облака. Глаза его приобрели цвет незамутненного серебра. Валентайн никогда не видел его таким. Зрачки бегали, словно что-то высчитывая, какую-то сложную задачу, полную символов, которых полуночный рыцарь не знал. Казалось, он был не тут — где-то в другой реальности. Валентайн мог бы напасть, но что-то удерживало. Воздух зарябил и застыл. Небо моргнуло. Все это длилось несколько секунд, и мир снова задвигался. Валентайн вдохнул. Что-то неуловимо изменилось. Валентайн прислушался к своим чувствам. Да, воздух… Молния застыла. — Ты догадался. — Да, — выдохнул Валентайн. Момент прозрения ослепил его. — Но понял не все, — прошептал Майриор. Электричество окутало Валентайна, как погребальный саван. Иглы пронзали тело раз за разом, превращая плоть в истерзанную старую кожу. Звук его крика слился с громом; Майриор, не отводя взгляда от извивающегося тела, отер кровь со лба. Глаза Валентайна, последний раз ярко вспыхнув, погасли. Майриор опустился на колени. — Человек хотел свободы. Кольцо, подаренное Белладонной, щелкнуло в его руке: гиацинт растрескался и рассыпался на тонкие пластины в ладони. Тело Валентайна продолжало лежать, оно покрылось тонкой серебристой корочкой от ожогов. Майриор задумчиво дунул на гиацинтовые пластины в руке. Оранжевая крошка растворилась в воздухе. Владыка, последний раз бросив взгляд на лицо Валентайна, начал спускаться со склона. Корону он озлобленно бросил в ущелье.***
Тяжелые холодные капли падали на серую землю, превращая снег в липкую жижу. Мир сотрясала гроза и гром, вдали бесновалось море. Вода забирала железо с собой. История величайшей из армий мира кончилась. Потоки воды неслись с гор, впадая в мутные реки, разлившиеся на мили. Все было грязным, серым. Но вот разошлись свинцовые грозовые тучи, и яркий солнечный свет залил Мосант. Вейни опустила руки и закрыла лицо капюшоном. Длинные каштановые волосы леди струились по земле. — Знаешь, как я создавал первую хрустальную деву? — спросил Майриор, вглядываясь в небо. Он сидел, свесив ноги, на самом отрыве. — Нет, мой Король. — Я просчитал формулу света и, надо сказать, впал в эйфорию. Начал создавать ее… Эйа. Прекрасная получилась женщина! Моя сестра впала в ярость — я переплюнул ее! Эйа была во много раз лучше, красивее, сильнее ее жалких эльфов, рыбешек и прочей дряни! Мы даже немного подрались: она сама набросилась на меня. Помню, моя кровь облила Эйа с головы до ног. Она начала светиться изнутри, как Лантана… — несколько мечтательно проговорил Майриор, видимо, воспоминания о неизвестной Лантане были счастливые. — Моя кровь заставляет светиться, — тише добавил он. — Суть моих потомков — серебро. Майриор в очередной раз опустил глаза. Белладонна не могла это не отметить. На губах застыл вопрос. Женщина не могла его задать. Миллионы жизней забрала она, Призрачный клинок, но пустота в сердце не давала произнести пару слов. Только когда Король решил посетить развалины Каалем-сум, храбрость Белладонны восстала, как восстает огонь из тлена. Лишенная жизни река текла неспешно и ровно. Майриор опустился на колени. Рука, как и тысячи лет назад, коснулась воды. Холодная… Майриор вгляделся. Тонкие царапины от прошедшего боя не исчезали и чуть чесались, а ладонь, изрезанная гиацинтовыми пластинами, покраснела. Белладонна видела это. Видела. — Где он? — раздался ее звенящий голос. Майриор ничего не ответил. Река чуть заметно начала светиться неоновым светом. Вода сменялась лавой, кровавой, жгучей. Жизнь уходила из долины Нойры, сменяясь смертью. — Ты убил его, — дрожащим голосом произнесла Донна. — Он был предан тебе! Валентайн продал свою жизнь, отдал ее тебе! Для чего? Я не идиотка, Майриор, — зло зашептала она, — я вижу, что ты делаешь! Тебе не нужна победа, тебе не нужен проигрыш. Тебе нужно равновесие! Вечная борьба! Впервые в жизни она назвала его по имени в лицо. Майриор повернул голову. От светящихся глаз, таких похожих на глаза Валентайна, Белладонна вздрогнула. Слеза покатилась по скуле. — И ты… и ты используешь нас! Тебе совсем все равно, что мы погибаем! На всех! Бесчувственный ублюдок! Ты дал умереть даже Ситри! Ситри, которая ушла от собственной матери, чтобы разделить твои идеи! Ни одной эмоции не мелькнуло на лице Короля. — Откуда тебе знать, — ожесточенно продолжила Белладонна, она буквально кричала, — каково это, терять любимого человека! Божий сынок. Ты никого не любил! Белладонна осела на колени, держась за правый глаз. Рыдания сотрясли ее. Черная, как смола, кровь закапала на песок. Майриор перевел взгляд на свою руку. Та светилась плазменно-зеленым. Он отвернулся. Рука, убившая Валентайна, покалечила навсегда и его Донну. Рыдания сотрясали ее, пока солнце не зашло за сверкающими шапками горы. Жар жег кожу Белладонны, подобно геенне огненной, но жар внутренний жег сильнее. Донна не корила за то, что Валентайн оставил ее одну, не ругала за беспечность. Белладонна была рада и в некоторой степени счастлива, что любовь ее жизни освободилась из оков Мосант. Она знала, как страстно Валентайн мечтал закончить пытку вечностью. Он прожил слишком долго и видел слишком многое, чтобы искренне хотеть жить. Валентайн никогда не распространялся о событиях, потрепавших его. Белладонна слышала его историю лишь однажды. Будучи внуком и сыном идеалов империи, Валентайн всегда был в тени: его мало кто воспринимал всерьез, даже Астрея. Пять тысяч лет он жаждал признания, но не получил его: оба родственника считали наследника вспыльчивым и несдержанным. Валентайн искренне считал эти обвинения подлой ложью. Она хотела, чтобы он был счастлив. Сейчас же не могла придумать ни одной причины, чтобы жить. Белладонна вспомнила, как они стояли на стене, когда разрушалась Вселенная: она и Валентайн. Волна горячего воздуха ударила им в лицо, как жар Господень, и в нем звучали триллионы сгоревших душ. Белладонна знала, что любимому было больно, и догадывалась, что он чувствовал, когда Майриор уничтожил его армию и растоптал гордость. Но она никогда не чувствовала того же, будучи ни мертвой, ни живой. Донна чувствовала себя ущербной. С рождения ее взял под опеку один из Клинков. Скрывая свое происхождение и статус, он стал наставником юной принцессы, обучая вместо этикета искусству убивать. Сейчас Белладонна понимала, что из нее растили бездушную машину. Двенадцатый день рождения показал, что цель оказалась достигнута. Коронация превратилась в ад: сколько тогда было убито, Донна не смогла бы сосчитать. Ее это не волновало… Королевский зал, трон, стены, тяжелые шторы — все пропиталось темно-красными красками, источая невыносимый запах смерти. За платьем Донны стелился кровавый шлейф. Жизнь оставляла такой же след. Была ли она виновата? В день коронации Майриор пришел не один. — У нее есть сердце. — Это что-то меняет? — Пока есть сердце, есть сострадание. Скажи спасибо моей сестре. — Я не хочу, чтобы у нее было сострадание, — процедила Сиенна Чарингхолле. — Если это что-то исправит, вырви ей сердце. Таким, как она, не место в моем мире. Именно об этом говорила Белладонна, стоя вместе с Валентайном под какофонию смерти. Никакого милосердия, никакой жалости, вины, влечения, веры, надежды… Даже Валентайна она любила не сердцем, поскольку его не было, а головой. Холодно и рационально. Только вчера она позволила себе испытать ярость. Впереди простиралась река лавы. Как часто Валентайн сидел у океана лавы по ту сторону пролива! Он гладил огненных саламандр и мечтал об их будущей семейной жизни. Белладонна слушала с любопытством, но не видела себя в роли жены. Она не сделала бы его счастливым, ему нужна была женщина, похожая на Ситри Танойтиш, яркая, энергичная, страстная… Теперь саламандр не было. Все саламандры исчезли после смерти Валентайна. Им, как и ей, не оказалось места в этом мире. Донна встала. Лавовая река дышала ядовитыми парами. Белладонна сделала шаг. Лава под сапогом почернела и затвердела. «Я прикажу лаве застыть», — с горькой усмешкой вспомнила она, делая второй шаг. Некому приказывать. Донна смотрела туда, где, бурля, били гейзеры, распускались обжигающие цветы. Она не боялась боли, уважала смерть, но все-таки оказалась слабой. Валентайн встретил гибель, смотря в лицо врагу; Белладонна избрала презренный путь и ясно это понимала. Слишком тяжела оказалась тоска — после третьего шага лава треснула и утянула в свои недра без остатка.