3073 год от сотворения мира
На веранде одного из этажей главного дворца Каалем-сум стояла женщина в легком, целомудренном одеянии. Оно прикрывало ноги, пощадив лишь носки туфель, высокий воротник не создавал причин для чужих обличающих взглядов. Руки девы скрывали перчатки, капюшон прятал волосы. Непривычно бледное лицо было обращено в сторону востока. Женщина в молчании смотрела на темные тучи за проливом, изредка прикрывая глаза. Их, показывающих всю сущность жены Вердэйна Аустена, не удавалось спрятать никаким способом. Каждый ребенок знал, что тщедушная фигура с колдовским льдом в радужке, иногда показывающаяся на улицах Каалем-сум, — чудовище, хрустальная дева, похитившая сердце наследника престола. Прошло всего семь лет со дня их свадьбы. Память о страшных для Хайленда днях начинала уходить. Никто уже не ворошил слухи, как бы интересно они ни звучали; Эйа переживала случившееся каждый раз, глядя на последствия своего проступка. Она видела затаившуюся неприязнь западных имперских городов в отношении восточных окраин, освоенных Вердэйном при помощи жены, ненависть к самой себе, Эйа из Хрустальных земель. Императорская семья не приняла ее. Кронринцесса Аделайн упала в обморок при виде невесты сына, Михаэль, охваченный яростью, приказал деве покинуть дворец. Если бы не Вердэйн, стража выкинула бы Эйа из города. Схватив любимую за руку, Вердэйн твердо заявил, что уйдет вместе с той, кого хочет видеть своей женой, и откажется от трона. Слова несколько умерили пыл Михаэля: Эйа все же осталась в Аливьен-иссе. Первые дни она боялась покидать спальню. Образ пышущего ненавистью Михаэля Аустена появлялся перед глазами, стоило их закрыть. Кто бы мог подумать, что человек способен испугать первую хрустальную деву! Михаэль выглядел изнеженным, покорным принцем, таким же, каким был его отец, которого Эйа помнила, но в тот день показал себя с другой стороны — темной и злой. Позже Вердэйн признал, что никогда не видел отца таким. Кронпринц ранее не сквернословил при сыне, а Эйа никогда не слышала тех слов, что он ей кричал. Она до сих пор часто вспоминала искаженное лицо Михаэля, бледное в притоке серебристой крови, и горящие темные глаза. Такими они и остались. Вердэйн говорил, что раньше глаза отца сравнивали с янтарем. Сейчас зеркало души кронпринца возможно было сравнить только с черной бездной. Эйа старалась не встречать кронпринцессу Аделайн. Хрустальная дева чувствовала вину перед матерью Вердэйна, понимала, что разрушила жизнь всем. Едва ли чистокровная эльфийка мечтала о подобной невестке. Аделайн грезила о красавице из аристократической семьи, доброй, нежной и одаренной; в голову Михаэля Эйа боялась да и не могла залезть. Эйа Аустен не обладала нужными настоящей принцессе качествами. Порождение Синааны сложно назвать добрым: хрустальная дева чувствовала в себе некую червоточину, заложенную создателем. Нежность и ласка чужды северу. Даже детей она любила с опаской, рационально оглядываясь на любое проявление душевной теплоты — нет ли ошибки? Единственным, чем могла гордиться Эйа в глазах родителей жениха, стало ее происхождение. Созданная на заре веков самим Майриором, повелителем призрачной луны и творцом Мосант, она была облита его кровью. Серебро впиталось в ледяную плоть, оживив куклу. В каком-то смысле Эйа — родственница Вердэйна, Михаэля и Астреи. Хрустальная дева обладает теми же силами, что и они: возможностью воздействовать на матрицу, божественным исцелением, бессмертием. Эйа сильнее их. Эйа могла разрушить матрицу щелчком пальцев, уничтожить все, что находилось в поле зрения. Она могла устроить бурю, воскресить зиму, сделать пылью пики гор, взлететь в небо, как птица. Не могла лишь воскрешать и давать жизнь. Предназначение адептов Постериоры — смерть. Эйа стала первой из них, однако была создана с другой целью. Хрустальная дева родилась доказательством искусности Майриора. Король использовал все свои возможности, чтобы показать, насколько приблизился к статусу Бога. А позже, доказав, начал уничтожать деяния другой. Эйа не пользовалась силами. Она видела матрицу мира: строки символов, описывающих каждую травинку, камень, лучик солнца, две идеи, сквозившие и борющиеся друг с другом. Идея Майриора — совершенствование. Идея его сестры — статичность и возобновление. Две противоположные мысли блуждали по миру, создавая хаос. Кто-то жил вечно, пытаясь достигнуть идеала, а кто-то прожигал яркую, но короткую жизнь, видя будущее в продолжении рода, который забывал старое и достигал уровня предков только к смерти. Хрустальные девы, духи жили долго. Эльфам была уготована короткая жизнь, но предательство кронпринцессы Аделайн все изменило. Люди… Люди стали ошибкой Майриора. Эйа не хотелось разрушать. За нее это сделают другие. Не хотелось, но… Дева смотрела на покинутую родину и что-то шептала, едва шевеля бледными сухими губами. Иногда на ее глаза наворачивались слезы, стекали вниз по щеке, падали и впитывались в платье, которое она так ненавидела. — Не зови меня, — шептала Эйа зависшему над Синааной солнцу. — Я прошу, как только смертная может просить Бога — не делай этого. Будь милостив к тому, что породил. Ты призовешь меня, и я уйду, но сердце останется здесь, вырванное тобой. Не пользуйся моими клятвами во зло… Я люблю их, и мужа, и сыновей… Мне остается только просить. Эйа предчувствовала войну. Слухи доходили и до императорского дворца Каалем-сум: торговцы видели корабли, полные плазменных пушек и лазерных установок, видели воздушные машины и металлические города на верхушках гор. Все они были направлены на окрестности Палаира и Палаис-иссе. Города черной реки Синаана щадила: Каалем-сум, Броды и Переправы не стали мишенью машин. Эйа знала, что сила Короля заключалась не в механизмах и электронике. Сила пряталась в Клинках Синааны, готовых отдать человечность, душу за Короля. Кто-то, как она, оказывался связан клятвой верности, кто-то, как Фаталь, любовью или, подобно Нааме, местью, кто-то грезил новой жизнью в Чарингхолле. В любой момент чарующий голос Короля мог приказать ей вернуться к своему хозяину. — Я прошу тебя… прошу… Все чаще Эйа жалела, что согласилась бросить север ради любви. Если бы она поступила по-другому семь лет назад! Дева жила бы в спокойствии под сенью стеклянных деревьев хрустального мыса. Южный рыцарь не пожелал выслушать истину, презрел правду. Он предпочел взять ее в жены — если бы Эйа знала, что это значит! Если бы она знала смысл поцелуев! Хрустальные девы живут одни и не ведают мужской ласки. Если бы отказалась! Вердэйн не бросил бы родителей и империю. Не родились бы два несчастных мальчика, обреченных на презрение и гонение. Не привязалась бы Эйа, Хрустальный клинок Синааны, к обычным людям, которых призвана уничтожать. — Позволь своей дочери начать новую жизнь. Я хочу узнать, каково это — иметь семью, тех, кто тебя любит. Я не могу ослушаться приказа, я связана клятвой и кровью. Будь милостив — прошу. Эйа прикрыла глаза. Очередная слеза скатилась по едва выступающей скуле и впиталась в ворот платья. Нет ответа… Он слышал и молчал. Грохот, доносящийся с лестницы, отвлек деву, вытащил из невеселых мыслей. Она обернулась. На веранду выбежал мальчик в бархатном камзоле, с накинутым на плечи плащом из обрывка простыни и деревянным мечом. Ему можно было дать шесть-восемь лет. Мальчик, смеясь, смотрел на следующий пролет лестницы, по которой кто-то пытался подняться вверх. — Защищайся! — крикнул Валентайн, размахивая мечом. — Я никогда не скажу тебе, где сокровище! — Защищайся сам! — отозвался в ответ второй детский голос, слабый и тихий. Рейлиар, бледный от долгого бега, выпрыгнул следом. Второй сын казался совсем малышом по сравнению со старшим. Рей, как его называли, тоже накинул простыню на плечи и даже аккуратно повязал ее какой-то кружевной тесьмой. Эйа прищурилась: похожую она наблюдала на шторах в тронном зале. Камзол младшего прохудился под рукой, причем явно от удара чужого меча. «Клинок» Рейлиар едва держал и потому уронил, стоило Валентайну атаковать брата. Отскочив, Рейлиар оказался лицом к Эйа. Он совершенно не походил на мать и взял то лучшее, что было в Вердэйне. — Ой, мама… — пролепетал младший, округлив и без того большие глаза — явно доставшиеся от бабушки. Вот только цвет их приближался к индиго, миновав синеву. Обернулся и старший. Его, шестилетнего, тоже миновали отметины Хрустальных земель. Кроме одной. — Мам, ты плачешь? — Валентайн, опустив деревянный меч, подбежал к Эйа. Клинок упал на пол. Рейлиар остался застенчиво стоять у арки. — Почему ты плачешь? Тебя кто-то обидел? Ты только скажи! Эйа присела, чтобы обнять сына. Несмотря на высокий для его лет рост, Валентайн едва доставал матери до талии. Мальчик, как котенок, ласкался, обнимал ее, будто не ощущал холода. В отличие от младшего, Валентайн отличался горячей отцовской кровью. Эйа зарылась в густые волнистые волосы сына и не смогла избавиться от мысли, что они могут стоять так последний раз. Король грозился ворваться в мысли каждую секунду — ожидание невыносимо. Эйа не верила, что долг минует ее в этот раз. Что ей прикажут сделать? Она со страхом глядела в будущее. Уничтожение Каалем-сум? Или просто участие в Северной войне? Убийство мужа или сыновей? Один вариант казался хуже другого. Ожидание мучило. Однако не стоило показывать волнение перед детьми. Пусть они запомнят ее такой: спокойной, ласковой и любящей. — Я не плачу, золотце, — шепнула Эйа. Мальчик захихикал — щекотно. — Сделай еще ежика! — потребовал сын. Эйа послушно пофырчала ему в ушко. Валентайн снова засмеялся. Первенец — для людей это многое значит. Валентайн похож на отца до дрожи, от матери сын взял только фиалковые глаза. То, что выдавало происхождение с головой, мальчики унаследовали оба. К счастью, все остальное у них от отца. Если Король заставит Эйа покинуть новый дом, она сотрет цвет севера с их лиц. Лучше ласковая синева, как у Вердэйна… Пройдут годы, и люди забудут, кто является матерью. Так будет лучше для всех. — Иди, тебя брат ждет, — сказала Эйа, выпуская сына из объятий. — Люби его, он у тебя единственный. — Больше не будет? — надул губы Валентайн. — Тогда я хочу сестричку! — Сестричку? — Эйа растерялась. — Да! — Обязательно, — пообещала дева не без боли. Сын, крича о будущей сестре, побежал к Рейлиару. Младший так и не подошел к матери. Прикосновение Эйа обжигало его холодом — это мучило деву. Что бы она ни делала, какие бы мольбы не посылала в матрицу, мир отвечал молчанием. Мать не могла обнять младшего сына. Загадка, которую Эйа разгадала. Безусловно, виноват Король, но… Сыновья убежали. Эйа еще долго слышала их голоса, доносящиеся снизу. Они отзывались в ее голове. Эйа чувствовала их эмоции: радость, восхищение, любовь к миру, любовь к родителям… Она прикрыла глаза и прошептала: — Я надеюсь, что ты не повторишь ошибок других. Иди по своему пути, не слушай ни Астрею, ни Короля. Ты лишь игрушка в их руках, как все. Если бы это понимал кто-то, кроме меня! Они уходят от тоталитаризма империи, чтобы примкнуть к деспотизму Короля. — Какая наивность! Майриор все-таки снизошел до нее. Он появился из ниоткуда, просто выступил из воздуха, точно бесплотный дух. Белый костюм, кольца на пальцах, тонкая корона — Майриор всегда был таким. И даже на губах его блуждала та же улыбочка, что и семь лет назад. Он совершенно не изменился за прошедшие года. Ранее Эйа никогда не всматривалась в его внешность; брак с Вердэйном заставил сделать это в первый раз. Принц империи мало что взял от дальнего родственника. Практически единственной чертой, объединявшей их, можно было назвать впалые высокие скулы. Они передались через четыре поколения. Уже четыре… — Мой Король, — произнесла Эйа и поклонилась, приложив ладонь к груди. Король стоял так близко, что сияние, окружавшее Майриора, делало больно отвыкшим от истинного света глазам. — Именно. Майриор тоже искривился в поклоне, явно в насмешку. Порывы ветра трепали безукоризненно гладкие пряди волос. Лазурно-голубые глаза изучали хрустальную деву. Эйа знала, что является открытой книгой для Короля. — Он не слышал твоих слов, — сказал Король. — Валентайн будет думать, что мать его бросила. Единственное чувство, которого ты, мать Полуночного чудовища, станешь достойна — ненависть. — Глаза божества блеснули. — Слезы? — с интересом произнес он. — Надо же, всегда думал, что хрустальные девы не умеют плакать. Его ладонь задержалась на щеке. Кожа не чувствовала касания. Майриор Десенто смотрел на Эйа как на подопытную крысу, с научным интересом подмечая все изменения обычно равнодушного тела. Он никогда не настаивал на связи между ними и не высказывал подобного желания. Пожалуй, Эйа стала единственным Клинком-женщиной, удостоившейся невнимания Короля. Остальные таяли, сгорали в руках Темного повелителя. Сходили с ума, умирали и сменяли друг друга, как волны на море. Лорды получали в награду презрение. Майриор не переносил мужчин в королевстве. — О чем ты думаешь? — нахмурился Король. — Ох, любят же некоторые строить теории… — он отер одну из слезинок на лице девы. — Действительно странно: ты не умеешь плакать. Король с улыбкой опустил ворот на шее Эйа и, заметив фиолетово-синее пятно, добавил: — Любить тоже, в отличие от Вердэйна. Парень неплох! Любопытен сверх меры. Поиск Ожерелья его погубит, хорошо, что он не знает названия тому, что ищет. Ты — малая толика свечения, представляю, что случится с Вердэйном, когда он найдет этот… огонек. Уверен, что скоро ты не выдержишь и расскажешь ему все в попытке что-то доказать. — Я… я не понимаю вас, мой король. — Понимаешь, — заявил Король. — Он любопытен, ты — болтлива. Что же ты хотела рассказать Вердэйну при встрече? Великие тайны мироздания, сагу о двух божествах и одной дуре? Хотела рассказать о происхождении императорской семьи? Это Вердэйна не интересует. Он ищет настоящий свет. Малую искорку встретил в тебе — и уже влюблен! А ты не знаешь, как доказать свою любовь, и потому расскажешь, где скрывается свет. Смертным нечего делать в залах Ожерелья. Ты поняла мой приказ. Эйа прикрыла глаза. Ни одной эмоции не возникло внутри. Холод, настоящий холод Хрустальных земель сковал ее. Убить Вердэйна. Убить. Слишком долго она ждала этих слов. Давно выплаканы слезы — когда наступил момент, их не осталось. Наверное, это неправильно… Она попыталась вызвать образ в голове. Представила лицо Вердэйна, его теплые руки, прижимавшие любимую к себе. Дорожку ничего не значивших поцелуев по оттаявшей коже, те моменты, когда они прогуливались по набережной нового города, когда он держал ее, точно маленького ребенка. Глубокие тихие ночи, луну, освещавшую спальню, биение сердца мужа, обнимавшего деву во сне и не собиравшегося отпускать. Никогда… — Эйа! Дева вздрогнула — новая слеза скатилась по щеке и утопла в воротнике. — Ах, — притворно вздохнул Майриор и щелкнул пальцами, отчего перстни засверкали, как звезды, — а вот и наш герой, не собиравшийся отпускать! Самое время проститься ему назло! Фигура Короля взмыла в воздух и зависла в лучах солнца. — Я прошу… — Эйа бросилась на колени перед божеством. Майриор только улыбнулся. — Я создал тебя, — сказал Король. — Ты впитала мою кровь со светом Ожерелья. Вердэйн Аустен не может им владеть, не вправе его даже видеть, он не давал мне присяг. Избавься от него. Ты принадлежишь мне, помни, Эйа. Твое место в Синаане, рядом с призрачной луной. Откажешься — пострадают все. — Все? — Умереть от моей руки — слишком много чести для принца этого… — Майриор с презрением окинул взглядом город. — Я наступлю на гордость ради него и рассею душу. Наама, думаю, будет рада испепелить детей того, кто лишил ее семьи. — Это… это была случайность! — Безусловно! — откликнулся Король. Ситуация его веселила. — Легче всего спихнуть все на случайность! Но в этот раз ее нет. Есть причина и есть следствие. И в этот раз причина такова: Вердэйн владеет тем, на что не имеет права. Следствие — его смерть. Следствие твоего отказа убить Вердэйна — смерть города. Решай, что тебе дороже, жизнь мужа или жизнь двоих сыновей и Каалем-сум. Выбор очевиден, ведь приказ отдаю я, твой создатель. Помни об этом — и не проболтайся. Майриор исчез так же быстро, как появился. — Эйа! — снова раздалось в замке, уже громче и ближе. Дева услышала голос Вердэйна, поднимающегося по винтовой лестнице. Эйа быстро встала, отерла дорожки слез, бросила последний, прощальный взгляд на восток — и повернулась навстречу мужу. Она не могла кривить душой: улыбка, призванная обмануть, не появилась на заиндевевших губах. Прошло семь лет, а Эйа до сих пор боялась: любит ли? Как доказать свою любовь, если душа холодна, как просторы Хрустальных земель? Как принято у людей их выражать? Эйа внимательно наблюдала за жителями Каалем-сум: они ходили на свидания, дарили подарки, робкие поцелуи. Люди женились, заводили детей. Эйа смирилась с правилами их жизни. Она отдавалась мужу, потому что так было принято среди людей и эльфов, и не понимала смысла действа. Вердэйн, казалось, понимал и с чуждой деве страстью целовал ее каждую ночь. Эйа родила мужу двоих детей в доказательство любви. Вердэйн ступил на веранду. Сегодня на нем были черные свободные брюки и зеленая рубашка. Волосы принц заплел в тонкую косу. Один раз Валентайн привязал их к стулу. — Везде тебя ищу! — возмутился Вердэйн. — Скоро ужин. Эйа отвернулась, пряча глаза. — Я смотрела на шторм. — Шторм? — мужчина подошел к ограде. — И правда, опять шторм! Красиво-то как! — Надо бы флот и горожан предупредить, — заметила дева. — Да… Вот ты умница! — воскликнул Вердэйн и коснулся губами ее щеки. Иней на коже мгновенно растаял, и внутри Эйа шевельнулось что-то вроде жалости. — Пошли, милая. Взяв хрустальную деву за руку, Вердэйн потянул Эйа в сторону лестницы.***
«Не разрушай мою жизнь, — молила Эйа. — Не призывай. Они дороги мне…» Она продолжала думать об этом, когда комнату окутал полумрак и Вердэйн, что-то шепча, обнял ее, прижался покрепче — как всегда. Но едва ли не первый раз Эйа обнимала мужа в ответ. Она лежала на его груди, слушала биение сердца, ощущала его ладонь на своей талии, расслаблено-спокойную и жаркую. Свою ладонь Эйа положила на плечо Вердэйна, обожженное огнем, в тщетной попытке удержать. Они манили ее — хрустальные клинки Синааны, брошенные в сундук забвения семь лет назад и совершенно неожиданно оказавшиеся на кровати вечером, когда супружеская чета вернулась с ужина. Эйа пришлось сказать, что это подарок для Валентайна на совершеннолетие. Вердэйн поверил, хотя и сказал со смешком, что их старшему сыну более подходит молот или секира, но никак не изящные парные клинки. Зубочистки — так их назвал муж. Эйа получила мечи из рук монарха вместе со званием королевской стражницы. Деву никто не учил воевать: она стала рыцарем волей Майриора. Клинки стали продолжением рук. Иногда, в тайне от мужа и других Эйа доставала их из сундука и учила старшего сына основам боя — это было их маленьким секретом. Валентайн обожал такие дни и никому не рассказывал о тренировках. Способности сына оказались крайне высоки. Клинки Синааны поднять он не мог, но восхищался оружием матери. Мечи начинались с черной искрящейся рукояти, тонкой и ребристой, перевязанной сиреневой лентой с письменами Чарингхолла. Их отлили из серебра и закалили в призрачном пламени. Клинки изгибались, подобно волне, напоминали два серпа, горели в темноте, указывая путь. Таково свечение Ожерелья. Именно свет манил Валентайна — теперь Эйа знала это. Неужели ей суждено взять мечи в руки уже не для красоты, не для тренировки с сыном? Вонзить в тело Вердэйна и увидеть, как чистая душа исчезает от закаленного в призрачном пламени металла? Услышать последний вздох? Увидеть потухшие глаза? Кровь, сбегающую по рунам? От одной мысли об этом деве становилось дурно. — Пожалуйста… отпусти меня… — прошептала Эйа, утыкаясь в грудь мужа еще сильнее, сжимая глаза, чтобы ни одна слезинка не упала на разгоряченную кожу. Впилась в Вердэйна сильнее, будто одних ее рук было достаточно, чтобы разрушить планы Короля. «Отпусти меня… просто отпусти!» — как молитву, повторяла дева, но желание Господина оставалось неизменным. Синаана звала заблудшую дочь обратно. — Ты мое творение, — раздался голос Майриора и повторился эхом. Вердэйн чуть нахмурился во сне. Эйа поняла, что это конец. Король не изменит решения, с какой бы страстью она бы ни взывала. Сама матрица пела ей о предательстве. Пальцы расслабились, отпустили; дева приподнялась. Вердэйн спал так крепко… Она никогда больше не увидит его сна. Воля Майриора оказалась сильнее. Она наклонилась к мужу, легко коснулась его щеки. В первый раз почувствовала отклик собственной души. Наверное, если бы она чувствовала красоту, то понимала бы всю прелесть высоких островатых скул — таких же, как у Короля. В следующий раз она и Вердэйн встретятся уже врагами. Дева смирилась и встала. Ночная сорочка Эйа разорвалась в клочья тумана; лунный свет, ласкавший ее тело, сложился в серебристые доспехи и сине-голубой плащ. Дева с потаенной радостью взглянула на наручи. К бездне платья! Она воин и никогда не была примерной женой. Эйа Аустен выпрямилась, вытянула руки — в ладони немедленно скользнули два изгибистых меча. Сиреневые волосы заплелись в косу. Вот она — Хрустальный клинок Синааны. — Прощай, — сказала она, взглянув на мужа. — Ты родился счастливым, Вердэйн. А я… я все испортила. Зачем ты позвал меня с собой? Женился бы на молоденькой девушке-аристократке, завел бы пару таких же счастливых детей… Жил бы в родительском замке, как все хотели… Ты называешь это чувство любовью, а я — фатумом. Фатум… желание Короля. Я должна уйти, — прошептала Эйа. — Только так я спасу им жизнь. Только так. «А может, и тебе, если в этом мире все же есть любовь», — подумала она. — Глупая, — сказал Король. — Любовь? Ты действительно веришь, что Вердэйн любит тебя? Твою душу? Хотя бы тело? Вердэйн любит тот свет, что я вложил в тебя. Он манит его, как мотылька, и когда-нибудь сожжет крылья. Это неизбежно. Огнем я назначаю тебя, Хрустальный клинок Синааны. Возвращайся. Тьма ждет тебя.***
3074 год от сотворения мира
Вера. Воображение. Уверенность. Достаточно всего лишь представить… Представить, как дрожь проходит по кончикам пальцев, как мысль разрезает воздух и в ладони расцветает пламя. Красное, как человеческая кровь, яркое, яростное и быстро гаснущее. Таковы люди. Пламя окрепнет, станет голубым, подобно флагам Оссатуры, запляшет по коже, разрушая мир вокруг. Заряды возникнут в местах противостояния — молния складывается из противоположностей и являет свет, символ надежды. Солнечный свет дарит жизнь, но лунный свет может забрать ее в любой момент. Он жесток, как ее Король. Луна высока, она скрывается там, где царствует вольный ветер. Как же сильно Эйа мечтала подняться на его крыльях в небо, где, хоть на миг, не окажется неволи. Она хотела оторваться от земли, слишком черствой для Хрустального клинка Синааны, и оказаться в облаках. Облака… Они плывут в бесконечности, чтобы однажды упасть в благословлении жизни, каплями дождя на иссушенные равнины и горы, леса и города, стать мелодией на полотне океана. Вода… вода — основа жизни, и как изменчива она, так изменчива и судьба. Вода хранит яды долго. Могут пройти года, прежде чем красная дымка покинет ее — руки Эйа тоже осквернены проклятием радиации. Хрустальный клинок держит в ладонях смерть. Апейрон — вот основа всего, смешение сил. Потому Эйа видит то, что не видит никто. Только она может ласкать лаву с той же любовью, с коей вызывает созидающее пламя. Эйа стояла на обрыве одинокой горы, там, где начинало властвовать море. Сиреневые, практически белые волосы девы трепал ветер. За спиной шелестел плащ. Она стояла, смотря на далекий город Палаир: поселение пряталось за низкими рощицами и пустошами, мелкими деревеньками, реками и озерами. Земля к северу от Палаира — это тундра, и в ней сложно найти теплоту. Ни гор, ни жизни — только равнина с рваными каплями воды. Чем сильнее становилось дыхание севера, тем толще становился покров зимы. Земля промерзла глубоко. На ней не растет трава. Редкие деревни основывались на предгорьях, а здесь, здесь… На пустошах нет ничего — и подумать только, именно на этой проклятой земле суждено схлестнуться силам Солнца и Луны. Вот только где Солнце, а где Луна — никто не знает. Две стороны медали сливались в одну. — Леди Эйа… Дева-воительница обернулась. Сзади стоял молодой мужчина с черной, как сажа, кожей. За его спиной трепетали под порывом ветра алебастровые крылья — мужчина недавно стал предводителем особого отряда Гифтгарда. Не за опыт, не за силу — за умение вести за собой, как никто другой. Он был молод и горяч, крайне предан той, что жила в Оссатурлэме. Леди Фаталь осталась дома, с принцем Бетельгейзом. Воины — мужчины и женщины, юноши и девушки, — покинули Оссатуру, выполняя приказ Владыки. Остались лишь те, ради кого завоевывали мир. — Леонард, — Эйа чуть улыбнулась в знак приветствия и приложила руку к груди. Юноша склонился перед ней. — Всё готово, миледи, — сказал Лео, так же стоя на коленях. — Нужен лишь ваш приказ. Армия Синааны ждет. Эйа повернулась обратно к югу. За ее спиной находились силы всего королевства без остатка. И один Творец знал, чем закончится сегодняшняя битва. Громоздкие боевые машины, уроженцы Оссатуры в броне доспехов, укрывавших с головы до ног, свирепые звери восточных земель, обученные войне, ждали своего часа. Лазеры, энергия, бомбы грозились испепелить северные равнины. Для чего? Просто кто-то любит поиграть, и Эйа это ясно понимала. Играть судьбами — что может быть слаще для всемогущего существа? «Пожалуйста, пусть Он милует меня снова…» Эйа шагнула вперед, в бездонную пропасть. Потоки воздуха удержали ее. Дева не боялась. Под ногами шумела армия, ровными рядами стояли механизмы, растворяющие разум, электромагнитные пушки, грозовые установки, генераторы бурь и силовых полей, ракетницы, прогревали моторы воздушные машины, начинали вращение бурильщики, готовясь подрыть любое укрепление. Эйа шла вперед, каждым шагом вызывая заряды молнии. Они трещали вокруг, как кастаньеты — тучи стремительно мрачнели, опускались. Исчезла северная серость, ей на смену приходила тьма. Только луна продолжала смотреть на равнины, точно чей-то глаз. Эйа протянула руку к ночному светилу — серебристо-голубые переливы окутали ее пальцы и явили один из двуручных мечей, освященных Королевой. Второй клинок материализовался в ножнах и приятно оттянул спину. Плащ хрустальной девы расцвел кровавой вязью. По его краю выступила кружевная кайма, странно смотревшаяся на доспехах. Именно в них леди Эйа ушла из Каалем-сум год назад. Они стали второй броней, первой же стало бесчувствие. Дева старалась не думать ни о детях, ни о муже, но воспоминания каждый день точили самообладание. Белые снега — ее Рейлиар, закат — сияние их глаз, а воды океана — ее Вердэйн. «Пусть армией командует другой…» — Действуй, Эйа, — раздался голос Короля, и север окончательно погрузился во тьму. Только где-то далеко-далеко на юге проглядывал свет. Дева раскинула руки — равнину обуяло красное, как вино, пламя. Воздух прорезали разряды молний. Они ударяли в шипящую от пожара пустошь, дробя многовековой лед. Там, где начинала проявляться земля, пожар утихал; армия двинулась вперед, к Палаиру. Вера. Воображение. Эйа взмахнула правым мечом — тот окутался призрачным пламенем. Чуждые ей синие искры — леди ненавидела подарок Королевы, но признавала, что огонь Антареса красив и не случайно прозван огнем страсти. Темные начала питают его: ненависть, злость, месть, отчаяние. Левый клинок, перенесясь в ее руку, стал сосредоточием благодетели и расцвел алым светом. Созидающий огонь, пожирающий все на своем пути, может и исцелять. Без него нет жизни. Мечи стали крыльями. Эйа взлетела ввысь в огненном смерче, ощущая небывалую свободу. Вверх, в самые небеса, где не было ничего, кроме пустоты! Все осталось внизу, глупое и злое. Тугие струи воздуха ударяли в лицо — Эйа лишь улыбалась. Пламя рвалось из мечей, растапливая равнину. Он, Вердэйн, тоже обладал пламенем. Принц империи пользовался им нечасто, но если решался это делать, то с великолепием, насылаемым его сердцем, могла сравниться лишь воля первой мемории созидающего огня. Эйа искусна, но никогда, никогда ее руки не порождали огненных цветков более прекрасных, нежели опасных. Огонь сменился резкой и яростной молнией, окутавшей леди непроницаемым коконом. Игра красок и света. Эйа начала падать вниз, а когда показалась земля — клинки ее вновь обагрились пламенем. Новая жаркая волна, иссушая снега и озера, обрушилась на равнины, вторя электрическим разрядам. Леди обернулась: армия шла позади, по полям гари. Возможно, она бы справилась со всем городом, но кто знает, что таит в себе Палаир? Когда встречались горы — Эйа силой земли стирала их в пыль, если встречались реки — то волей звезд обращала их вспять. Ничто не могло помешать армии Синааны, ведь армию охранял настоящий ангел. Ангел, управлявший всем. Всё подчинялось первой хрустальной деве, окроплённой серебристой кровью, даже сама суть мира. За спиной прозвучал взрыв, и крики пронзили равнину. Эйа обернулась в полете: армия Синааны подбиралась к Палаиру, защитники города выпустили пару меморий в ряды атакующих. Лава сжигала воинов дотла, ветер сбивал их с ног. Механизмы, ощетинившись ногами-подпорками, стояли крепче, но и они грозились быть поверженными, сотрясаясь под толчками земли. Разве могла наука одержать вверх над природой? Эксперимент Короля заранее обречен на провал. Возможно, он понимал это, поставив впереди безликой армии дитя хаоса — любимую хрустальную деву. Эйа, взмахнув мечами, в очередном огненном смерче понеслась к врагам. Адепт Регула, управляющий лавой, напал прямо на отряд крылатых рыцарей Гифтгарда. Лео, милый Лео! Его перья горели. Он падал, поверженный юношеской вспыльчивостью и слепой храбростью. Волей Эйа огонь погас, а воздушные потоки ласково опустили Леонарда на землю. Он так и не поднялся при своей спасительнице, но леди знала — жив, пусть и лишен крыльев. Наверное, навсегда. — Прошу тебя, луна, — прошептала Эйа, и голубое искристое сияние полилось из ее глаз, пронзило, как стрела, меморию лавы. Леди моргнула. Тело врага, разрезанное надвое, падало в пепел. Мемория успела уничтожить пару установок и первые ряды воинов. Чуть дальше Эйа заметила еще одного прислужника Хайленда. Адепты Альфираци не знали пощады. Они забирали чужие жизни, чтобы исцелить нужную. Каждое их движение — смерть. Души-эйдосы вздымались в воздух, и их тут же, как лассо, притягивало к силуэту мужчины в белых одеяниях. — Прошу тебя, рассвет. Янтарный луч вырвался из глаз Эйа и выжег сердце мужчины дотла. Армия противника отпрянула. Жители Синааны боялись солнца, как боялись своего Господина. Новый крик пронесся над рядами ее армии. На этот раз бесчинствовал адепт Проклятой звезды — их Эйа ненавидела больше всего. Мерзкие люди! Старик в алом плаще сеял хаос. Его тщедушная фигура озарялась красной пульсацией, от которой слезились глаза и трескалась кожа. Мутнел разум, прекращая циркуляцию крови в теле. Эйа видела, что ближайшая к старику установка начинается светиться, бросив стоявших рядом с ней воинов врассыпную. Но ушли не все, тяжелая броня лишала маневренности, и воины падали неподвижной грудой металла, чтобы уже не подняться. Будь проклят день, когда Король придумал, как разрушать молекулярную связь всего сущего и отдал этот дар Луриэль, бывшей лучшей подруге леди Фаталь. Красную сферу мог преодолеть только апейрон, но его Эйа использовать не решалась. Эта сила — ее наказание. — Прошу тебя, смерть. Жгучая дымка окутала тело хрустальной девы. Чувства воспалились, а воля стала острием ножа. Пламя на клинках потухло. Эйа устремилась к старику, пользуясь тем, что он не видит ее; зона разрушения, учуяв союзника, пропустила сквозь себя. Ленты на хрустальных клинках вспыхнули и стали пеплом, но сама зачарованная сталь осталась нетронутой. Эйа взмахнула им — мечи рассекли плоть, сфера погасла. Ангел смерти спас армию снова. Армия приближалась к Палаиру. Сколько меморий Эйа убила сегодня? Этот бой войдет в историю. Каждый ребенок будет знать о твари Синааны, что разрушила императорскую семью, породила полуночное чудовище и обратила в прах северный город. Она убивала, призывая все новые силы на врагов, пока не остался всего один… Руки предательски задрожали; взгляд остекленел. Луна насмешливо моргнула в небе и показала его — последнего защитника, владевшего созидающим пламенем. Вердэйн Аустен, как Эйа ранее, летал в огненном смерче и расплавлял металл с такой благородной злостью, что сталь горела древесиной. Рубиновые цветки прорастали на покрытой пеплом земле. Меч рыцаря тоже источал огонь. Он оставлял красные лепестки в воздухе, дивные линии смерти. Воздух сжигал легкие с первым же глотком каждого, кто находился рядом. Сердце словно не билось. Эйа хотелось бросить мечи, скинуть ненужный шлем и прильнуть к Вердэйну. Теперь она понимала цену поцелуям. С какой бы страстью она коснулась его губ! Но Луна видела все, в том числе желания. — Это приказ, Эйа, — раздался голос Короля. Вердэйн остановился. Меч его, взлетев, остановился на полпути и притушил свою ярость. Пламя Запада повернулось к ней, Хрустальному клинку. Любимый тоже услышал слова Властелина Тьмы. А потом Вердэйн выпустил в небо сияющую вспышку-сигнал. Палаир взорвался криками новых защитников — разве Эйа это волновало? Время замедлилось; он и она застыли в воздухе над остальной армией. Взгляд обоих устремился друг к другу, сплетая невидимую нить. Неважна победа над Палаиром, для Короля города не значили ничего. Майриора более привлекали игры с человеческими чувствами. — Это мой долг, Эйа, — сказал Вердэйн. Взгляд его был пуст. — Это мой долг тоже, — в тон ответила дева. Клинки ее вновь вспыхнули, однако только призрачным пламенем. Принц перевел глаза на огонь, бежавший по лезвию. Он, безусловно, знал, что сила Антареса сжигает даже душу. Стоит Эйа коснуться его — Вердэйн никогда не возродится ни в Мосант, ни на эльфийских берегах из сказок. Риск. Адреналин. Ее муж всегда был падок на подобное и обожал игры со смертью. Эйа видела, как заблестели его до того пустые глаза, наполняясь нетерпением и жаждой — она безотчетно улыбнулась. Нисколько не изменился за год. Все такой же ребенок. Вердэйн направил меч на нее. По поверхности лезвия играли искры. — Тогда нападай. Они схлестнулись. Тепло обожгло Эйа; Вердэйн уже и забыл, как больно бьет холод. Сталь визжала, стонала, высекала искры. Оба наносили удары, сходясь в краткой молниеносной атаке, уходя в оборону и вновь совершая рывок. Клинки сверкали, подобные свинцовым бичам, противники кружили в танце стали, не опуская глаз, отражая удары на уровне отточенных инстинктов. Принц теснил, а дева не могла заставить себя драться по-настоящему. Только защищалась, откладывая неизбежное. Любовалась им, сумасшедшей улыбкой принца, парящего в па со смертью, ловила касание волос, когда бывшие супруги разминались в воздухе. В какой-то момент Эйа даже дотронулась до его руки и вздрогнула от ощущения знакомого тепла. Последний раз она чувствовала жар мужа, когда тот с непонятной деве страстью целовал тело любимой. — Как девчонка, — бросил ей Вердэйн, ловким движением выбивая один из призрачных клинков. Тот, кружась, упал на землю в облаке пепла. Дева вернулась в реальность. Грезы делают слишком больно. До сладости. — Грубиян, — ответила Эйа, беря оставшийся меч двумя руками. Они отошли от Палаира так далеко, что звук битвы до них не доходил. Рядом плескалось море. Принц улыбнулся и смахнул косу за спину. Он, казалось, нисколько не устал во время боя. Только волосы его чуть вспушились у висков да на щеках появился румянец. Та же сухая смуглая кожа, синие озера глаз и резкий нос, твердой линией выдающийся вперед. Почему Эйа не ценила этого раньше, а поняла красоту того, кто храбро и наперекор всем назвал ее своею, сейчас, в последние минуты? Почему только теперь поняла, в чем был смысл? — Как ты мог выйти в бой в этих картонных доспехах? — возмутилась она горько. — Позер. Они же ни от чего не защищают. Видел бы тебя отец. — Папа меня видел, — отмахнулся Вердэйн тем самым беззаботным тоном. Слезы закололи горло. — Не в них, но все же. Пытаешься отвлечь? — с искренним любопытством спросил он. — Лучше бы сняла доспехи, Эйа, тогда бы я точно отвлекся. Дева усилием воли заставила себя не улыбнуться. Странно: ей хотелось плакать и улыбаться одновременно. Плакать от того, что она больше никогда не почувствует его объятий, что заберет душу Вердэйна, как гласит приказ. Улыбку вызывало его присутствие, которого так не хватало. Эйа прикрыла глаза, и меч в руке вспыхнул с новой силой. — Твоя очередь нападать, — сказала она и приняла стойку. Веселье сползло с лица принца. Наверное, только сейчас Вердэйн понял, что Эйа не отступит. Он тоже не собирался отступать. — Не поддавайся, — произнес принц. — Я знаю, что на самом деле может моя любимая, а пока она дерется как Рейлиар. Сердце хрустальной девы облилось кровью при имени сына. Ее сыновья, которые возненавидят мать… Вздохнув, Эйа указала кончиком клинка на луну — меч Вердэйна закипел, забурлил и закапал на землю. Принц отбросил уцелевшую рукоять в сторону, абсолютно не заботясь, куда та упадет. Ладонь мужчины вспыхнула; сжав зубы так, что проступили желваки, Вердэйн окутал доспехи созидающим пламенем и стал огненным демоном. Пламя не пожирало тело, а брало его в кокон. Эйа попыталась усмирить огонь мужа, но тот взвился крепко. Жар Вердэйна был так силен, что его не достигала вода, а земля кипящей лавой обрушивалась вниз. Свет, ни солнечный, ни лунный, не проникал сквозь защиту принца. Юркий Вердэйн уходил от атак радиации и смерти, словно танцуя в воздухе. Изредка он сам насылал пламя, заставлявшее соперницу присоединиться к танцу. Шары, сгустки, полосы огня. Эйа проиграла и проигрывала с улыбкой, ведь разве могла другая женщина похвастаться тем, что ее любовь так сильна? — Сильна? — с нескрываемым раздражением произнес голос Короля. Фигура в белом плаще появилась слева от Эйа со сложенными руками. На пальцах Майриора блестели кольца. — Ты сильнее, ты создана мной. Я жду. Вердэйн отпрянул. — Неблагодарный потомок, — сказал Король, обращаясь к нему, и даже воздух охладел от ненависти Майриора. — Сидел бы в своем замке, как отец — вот твоя роль. Искатель истинного света и приключений! Любовь не защитит тебя от смерти, моя воля сильнее. Я управляю всем, юнец. Эйа, терпение твоего Господина кончается. Хватит игр, вызывай апейрон, или принца убью я. Рука Эйа, дрожа, поднялась. Пальцы были направлены в сторону любимого. Апейрон. Первооснова бытия, сама матрица мира, готовая разорваться в любой момент по желанию первой хрустальной девы. Достаточно мысленно раздвинуть нити, чтобы появился проход в бездну, где нет ничего, даже смерти. Ужасная сила, подвластная ей. Проклятый дар! Горло сдавило рыданиями — Эйа закусила губу, заморгала, чтобы слезы не мешали смотреть. Вердэйн стоял перед ними. Он не сможет защититься. Никто не сможет. Возможно, не сможет даже полубог, но на убийство собственного создателя, практически отца, Эйа решиться не могла. — Я жду, — прорычал Король. Пальцы задрожали еще сильнее. «Люблю тебя», — одними губами произнес Вердэйн. Дурак! Он улыбался. Он либо ненормальный, либо не понимает, что его ждет, либо… либо… либо совершенно бесстрашный, но все-таки дурак. Эйа и сама улыбнулась, криво, скользя по грани отчаяния. Как она хотела броситься к Вердэйну, обнять, почувствовать тепло тела, к которому она так привыкла, ощутить себя нужной и любимой. Коснуться. Просто коснуться. Она… она не могла этого сделать. — Эйа! И в этот момент что-то обрушилось за их спинами, что-то гигантское, с такой силой, что затрещал воздух. По морю пошла волна, набирая силу. Луч призрачного света ударил в Короля, заставив разрушителя судеб зашипеть от боли. Майриор обернулся к Палаиру, ища взглядом наглеца; Эйа, не выдержав пытки, разорвала нити матрицы прямо под Вердэйном, как когда-то сделала это с Нёрлэем, его дедом. — Нет! Принц вскрикнул и взмахнул рукой; воздух начало со свистом втягивать в образовавшуюся дыру. Облака, снег, капли воды — всё тянула в себя проклятая дыра между мирами. Между мирами… Вера. В отчаянном порыве Эйа взмахнула рукой еще раз — и тотчас из дыры вырвалось черное пламя, которое никогда прежде не видела Мосант. Как ядовитое облако, оно начало распространяться вокруг, сжирая все на своем пути. Властелин Синааны почувствовал чужую матрицу в любовно созданном мире. Костюм его продолжал дымиться. — Пламя Висмута! — воскликнул Король и щелкнул пальцами. Чернильное облако понеслось к его руке, сжалось до маленького огонька и зависло в воздухе над ладонью. Майриор с детским любопытством и даже восхищением смотрел на подарок из измерения врага, забыв обо всем. Тени и свет попеременно играли на лице полубога. Он улыбался. Эйа смотрела на разрыв в матрице и не могла поверить в содеянное. Неужели он спасся? Неужели она открыла проход в мир бога Висмута — властелина Переменчивого мира? Черный огонь придется любимому по душе. Неужели… Эйа одернула себя. Ей нельзя об этом думать. Никогда. Ни при каких обстоятельствах. Ее мысли — открытая книга для Короля. Лучше вечная жизнь мужеубийцы, чем настоящая смерть Вердэйна.