Эклектика

4774 год от сотворения мира, принц Бетельгейз Чарингхолле-Десенто

      — С тобой все в порядке?       Бетельгейз разомкнул губы. Одна гласная, две согласных — их, на удивление, вполне хватило, чтобы описать царящий в душе ад.       — Нет.       Белладонна торопливо перевела взгляд на похоронную процессию. Ладную фигуру новоиспеченного Главного клинка скрывало белое платье, которое смотрелось бы ни к месту везде, кроме королевства. Здесь настоящую смерть встречали в оттенках света. Строгое каре скрывало лицо Белладонны, но Бетельгейз полнился уверенности: равнодушно и отстраненно, как всегда. То, что люди предпочитали видеть в собеседнике, Донна из страха быть осмеянной и непонятой прятала внутри.       — Не знаю, почему она это сделала, — прошептала стоящая рядом Эйа. Она стискивала руку чарингхолльского принца. — Фаталь любила жизнь.       Бетельгейз бросил изучать землю под ногами. Он набрался смелости — в полусотне шагов находилось глубокое озеро, не имевшее дна. У озера стоял мужчина в застегнутой под горло рубашке — отец. Угрюмое настроение Владыки Мосант вызвало промозглый северный ветер, и пришедшие почтить память леди Фаталь дрожали от холода. Эйа удавалось сдерживать порывы только около себя. Майриор же явно не замечал творившегося вокруг или не придавал ему значения — эту деталь было сложно понять. Только когда на дороге показалась похоронная процессия и отец спрятал руки в карманах, Бетельгейз понял — не все равно.       Эйа обхватила принца хрупкими ручками и опустила голову на его плечо.       — Пала с шестисот метров, — заметила Белладонна. — Удивительно, что что-то осталось.       Бетельгейз не сказал ни слова. Отец почему-то кинул взгляд на него и сразу же перевел к лежащему на сине-зеленом флаге синнэ Фаты телу. Сегодня Майриор не блистал самоуверенностью. Сегодня что-то впервые произошло наперекор его воле. За годы, прожитые в Мосант, Бетельгейз сломал лед между ними и теперь видел чуть больше, чем остальные. Отец мало рассказывал о себе. Крохи информации доставались только сыну и редким случайным слушателям. От последних рождались слухи. Бетти был уверен: после сегодняшнего дня многие поверят в то, что Короля Синааны не волнует гибель ближайшей помощницы, потому что не могли оценить тщательно скрытое волнение.       Эйа обняла Бетельгейза еще крепче. Его задумчивость она истолковала по-своему.       — Не кори себя. Ты ничего не мог сделать, Фаталь не позволила бы вмешаться. Владыка говорил, что сдерживал и воздух, и время, но она добилась своего.       — Не понимаю, почему она ничего не сказала, — Бетти поймал себя на мысли, что снова смотрит в землю и, более того, боится произнести имя вслух. Пришлось сделать усилие. — Фаталь не думала о смерти вечером. Она никогда о ней не думала. Не понимаю, что произошло.       Однако ни Эйа, ни Белладонна не были сведущи в человеческих душах и потому не могли ответить на этот вопрос. Не нащупывал нить и сам Бетельгейз. Причину знал только отец — вовсе не по причине понимания чувственной стороны жизни.       — Мне кажется, люди придают слишком много значения любви, — раздался голос Белладонны, которая считала своим долгом высказать мнение по каждому вопросу. — Если проанализировать, то это болезнь. Зависимость. Человек не представляет жизни без другого, он калека. Вы можете сказать мне, что любовь окрыляет, но что происходит, если отобрать крылья, мы видим се…       — Мне больно не потому, что Фаталь была моей первой женщиной, — хладнокровно прервал Бетельгейз. — Она тоже едва ли помнила об этом. Я потерял прекрасного человека, и только.       Эйа понимала происходящее лучше всех — еще свежа была память о последней Северной войне и гибели принца Вердэйна. Хрустальный клинок, приподняв редкие тонкие брови, хотела что-то сказать, но Белладонна продолжила бестактную мысль:       — Ее считали и считали небезосновательно удивительно любвеобильной женщиной. Сначала была с Эльтаисом, потом с тобой, потом…       Терпение Бетельгейза кончилось. Буквально вырвавшись из рук Эйа, он прошагал мимо опешившей Белладонны и начал спускаться к озеру, к застывшему отцу — похоронная процессия, наконец, приблизилась к нему вплотную. Пять лордов несли ткань с покоящимся на ней телом; среди них был тот, чье имя Белладонна произнести не успела. Отец обмолвился как-то, что отправит Громовый клинок на войну и отдаст приказ избавиться от него. Бетельгейз просил повременить с подобной карой, но озлобленный и пышущий местью Майриор упрямо стоял на своем. Произошедшее он считал личным унижением. Напрасно Бетти пытался отговорить его — Эйа рассказала, что в грядущей Первой Космической войне Громовой клинок отправят в авангарде, и кронпринц империи уже знает, от кого нужно избавиться первым. Бетельгейз знал: кто бы ни выполнил приказ, кровь в любом случае окажется на его руках. Убийство случится во имя чести наследника королевства. Вот только собственная честь волновала Бетельгейза едва ли не меньше всего на свете. Другие думали о ней больше, и особенно это касалось отца.       Процессия опустила Фаталь перед Королем. Майриор жестом показал, чтобы пятерка лордов отошла дальше. Те повиновались. У озера остались лишь двое, и Бетти встал рядом с отцом.       — Я не могу, — без предисловий признался Майриор. Слова давно ждали адресата, но не предназначались для посторонних. — Я любил ее больше всех Первых. Доверял настолько, что вверил ей тебя.       «И Эльтаиса, — тут же подумал Бетельгейз. — И Эльтаиса». Глаза отца были влажны. Голубые просторы блестели — небо Мосант было готово разразиться штормовым ливнем. Бетельгейз считал эту связь настроения и погоды едва ли не самой очаровательной и многозначительной из всех придуманных.       — Я собираюсь ужесточить правила, — вдруг добавил Майриор и, словно ища поддержку, посмотрел на сына. Чужое одобрение многое значило для него, отец дышал им. — Добавить неизбежность. Свобода может сыграть злую шутку. Ее нужно ограничивать.       Лицо Фаталь осталось практически нетронутым, но Бетельгейз знал, что скрывается за простыней с гербом синнэ. Южный мыс обрывался в скалы. Они изуродовали тело Небесного клинка. Как сферы в залах Ожерелья, человеческие души были слишком хрупки, чтобы оставлять их независимыми. Люди не могли видеть все последствия, в отличие от создателей, подвергались сиюминутным порывам и часто делали неверный выбор. Как бы ни сладка была свобода, ее привкус оказывался горьким — для хозяина или же его близких.       — Да, так будет правильно, — мрачно согласился Бетельгейз и силой воли поднял Фаталь в воздух. Поняв его, Майриор присоединился. Вместе они опустили труп в воду — та засветилась, забурлила, принимая в свою толщу очередной «дар», и, заполучив его до конца, успокоилась. Рыжие волосы долго различались в кристально-чистой воде. Бетельгейз смотрел на бездонный колодец, ведущий то ли в ад, то ли в рай — трудно было понять, оставаясь живым. Когда последний огненный всполох угас, Бетти болезненно прикрыл глаза. Церемония — и прощание — кончилось.       — Созвездие появится над Хайлендом, где она родилась. Пусть венценосные потомки любуются потерянной родственницей вечность. Из дома… из королевства оно будет неразличимо, — отец помолчал. — Забудь ее. Воспоминания ничем не помогут. Поверь, я знаю.       Аура отца непривычно спокойно мерцала. О ком он говорил? Ответа не было, как и дамы сердца. Вот уже много лет Король Синааны был одинок. Мама появлялась столь редко, что сам Бетельгейз начинал забывать ее образ. Едва ли ее и отца можно было назвать супругами; о других Бетти ничего не знал.       — Я… хочу оставить Мосант на пару дней, — несколько робко проговорил Майриор под громогласную речь одного из Клинков. Все внимание притягивал оратор, и на двух владык никто не смотрел, кроме жалостливой Эйа. — Мне нужно подумать. Посетить другие миры, может, побродить по руинам старого дома, навестить сестру… Я оставлю Мосант на тебя. Это несложно.       Бетельгейз кивнул. Почему-то просьба не удивила.       — Он жив? — задал Бетти на первый взгляд странный вопрос, но отец прекрасно его понял. Майриор показал левую руку, на безымянном пальце которого горело кольцо из белого золота.       — Да.       — Но уже не похож на прежний.       Майриор почему-то усмехнулся. Неестественная улыбка вкупе с блестящими от влаги глазами смотрелась страшно.        — Родина стала руинами еще при мне. Сейчас изменилась даже форма мира. Была плоская, стала сферой. Не думаю, что смогу пробыть там долго. Два, может, три дня. Ты справишься. Главное — оставаться спокойным. На это ты точно способен, способен больше, чем я сам. Дай руку.        Бетельгейз почувствовал, что на его ладонь упало невесомое кольцо. Сапфировый полумесяц, по сравнению с другими «мирами», был скромен. Однако при более внимательном изучении в сознании возник вид двух континентов, разделенных бурным проливом. «Мосант», — узнал чарингхолльский принц и, соткав цепочку, надел дар на шею и спрятал под рубашку.       — Когда я храню его, то думаю, зачем это начал. Найди для себя схожий аргумент.       Бетельгейз, помедлив, качнул головой. Причины отца он знал, возможно, не считал их «правильными», но, все-таки, уважал и понимал, что «свои причины» окажутся диаметрально противоположными.       Майриор, словно угадав их, бросил с раздражением:       — Только не нужно всю Мосант переносить на небо! Я знаю человек десять со всего мира, которые это действительно заслужили.       — Клинки? — решил пошутить Бетельгейз, но настроение отца стало еще мрачнее.       — О, нет. Из них — только трое. Остальные — эгоисты, которые мечтают вымолить счастье.       Оба вновь опустили взгляды на озеро. Тело Фаталь было уже неразличимо.       — Ты считал ее четвертой или поступил так ради меня? — напрямую спросил Бетти, и Майриор задумчиво накрутил прядь длинной челки на палец. Бетельгейз угадал ответ до того, как он прозвучал.       — Последнее. Решил, что на твоем месте захотел бы именно этого. Я… понимаю, что ты чувствуешь, и не хочу повторять ошибки своего отца. Он ничего мне не оставил, кроме, — Майриор чуть отвел в сторону нижний край воротника, обнажая шрам, — этого. Я не увижу ее ни на одном небе. На небе я увижу только причину ее смерти, — отец закусил губу. — Радуйся: теперь Фаталь будет счастлива, она всегда мечтала гореть, светя другому. Созвездие можешь выбрать сам. Давай отойдем подальше.       Бетельгейз обернулся. Народ за их спинами ликовал, приветствуя нового Главного клинка. Белладонна скромно стояла под взглядами многотысячной толпы и не знала, куда себя деть. Приходилось улыбаться.       — Примерно так же они бы радовались, если бы погиб я, — прокомментировал отец, нахмурившись. — Надо будет заняться их верностью. Смотреть противно.       — Радость на похоронах…       — Празднуют, что ушли не они. Я брал за основу наши с тобой родные миры и, как ни силюсь, не могу отойти от примеров. Любая попытка ухудшает ситуацию. Не поверишь — у меня опускаются руки. У меня! Сделать бы какую-нибудь кару после смерти, чтобы вели себя прилично хотя бы из страха. Что-нибудь вроде перерождений, но оболочка будет даваться исходя из прошлых заслуг. Наверное, тогда земли заполонят всякие твари, комары, тараканы, жуки, прочая гадость. Да и… Никто не будет думать о будущем, ведь доказательства кары за грехи нельзя будет увидеть. Нет, глупость придумал. Пусть страдают при жизни, как думаешь, Бетти? — когда Майриор начинал размышлять вслух, его речь становилась путанной и неразборчивой. Бетельгейз выслушивал потоки речи и каждый раз начинал считать себя лишним. Ему было сложно следовать по извилистому пути рассуждений отца, а чужие бурные эмоции просто пугали.       — Тогда люди озлобятся, — наконец, нашелся Бетти.       — Разве? Я думаю, видя примеры счастливых людей, ведущих благопристойный образ жизни, они должны все понять, нет? По-моему, это вполне легкая логическая цепочка. Почему они должны озлобиться? — с легким раздражением спросил отец. Морщины снова проявились на его лице.       — Легче вести непристойный, — с улыбкой ответил Бетельгейз. — Попадая в сложную ситуацию, твое наказание, человек обычно ищет наилегчайший выход, а он, как известно, чаще всего грешен. Наименьшее сопротивление. Тоже логично. Ты сам мне это говорил при первой встрече.       Майриор гневно выдохнул.       — Хорошо! Тогда пусть при каждом перерождении видят грехи прошлой жизни и их последствия. Пусть дежавю станет частым гостем. Это образумит? Или снова озлобит?       — Если только на хозяина мира, придумавшего такие правила.       — Конечно. У всех всегда виноват другой.       — Пап, это правило тоже придумал ты, — заметил Бетельгейз, прекрасно зная, что ответом станет новая вспышка гнева уязвленного отца.       — О, замолчи! Я не понимаю, как можно в чем-то винить себя, как я могу сделать то, что не понимаю?!       Майриор ускорил шаг. Отца хватило ненадолго, вся его злость, по обыкновению, испарилась спустя пару минут, вслед за шумом толпы далеко позади. Амаранты. Алые амаранты. Ни отец, ни сын не любили их и интуитивно шли прочь от озера к истокам реки Селирьеры. Здесь из-под земли бил ключ. Вокруг него росли совсем другие цветы. Уже успокоившись, Майриор сорвал один из них и протянул:       — Может, основать город у источника? Получилось бы красиво. Как считаешь, Бетти?       Тот удивленно воззрился на него. Озадачила не резкость перехода. Подчас отец впадал в непонятное романтичное и вдохновленное настроение. Обычно оно посещало Майриора без свидетелей; крайне мало людей наблюдало подобное состояние, и все из них были особо близки Королю Синааны. Дурашливость, по его мнению, не делала чести, отец скрывал ее так же, как чудовищную мстительность.       — Да-да, город! Увеличу напор ключа… Река станет шире… О, лучше маленькие озера! Или одно большое, на котором будет стоять город. Нет, банально. Все банально, нет изюминки, я уже все варианты испробовал, даже город в жерле вулкана, потоки лавы, навесные мосты… Придумал! — Майриор буквально засиял, и Бетельгейз с трудом удержался от улыбки. — Представь, — отец поднял указательный палец. — Гигантский ключ высотой в пару метров, вокруг него — парк. Вода стекает по сотням желобов в ущелье реки, глубокое ущелье, в пару десятков метров, чистейшая вода, видно дно, каждый кристалл на дне, и заполнено оно до предела. Посреди течения находится остров и сразу — водопад. На острове будет город, над ним вечная радуга и легкий туман. И два моста по краям, ведущие к противоположным берегам. По-моему, прекрасно придумал, верно?       — Мне сложно представить, но звучит интересно. Будет любопытно посмотреть вживую.       Новое дело отвлекло Майриора от мрачных мыслей. Он вбежал на ближайший холм и изучил окрестности. Увиденная в голове картина будущего города определенно обрадовала его. Бетельгейз в очередной раз пожалел, что не обладал таким же богатым воображением. Майриор всегда был где-то в будущем, среди воздушных замков, и часто забывал об обыденном и насущном, вроде обеда или сна. Странный характер: в нем удивительным образом сочетались мечтательность и желчная мнительность. Не оборачиваясь, отец крикнул:       — Каждый день мне кажется, что идеал находится где-то рядом. Совсем рядом, как за вон тем холмом. А я его не вижу. Не понимаю, куда идти. Это так раздражает. Приходится ломать, строить заново, снова ломать. Вижу цель, но не различаю пути. Поэтому подглядываю варианты у других. Вдруг подойдут? — Майриор почему-то засмеялся. — Вернусь и обязательно создам этот город. Прекраснейший из всех, — и совсем другим тоном он добавил: — Береги и помни, чему тебя учили. Я слишком многое отдал, чтобы получить его.       Бетельгейз кивнул. Речь шла о кольце.       — Удачи.       — Спасибо. Жаль, что я родился неудачником. В отличие от сестер, всего добился сам, наперекор. Это повод гордиться?       Майриор никогда не понимал, как вести себя с людьми. Пожалуй, это была единственная сфера, в которой он разрешал сыну давать советы.       — Конечно.       Счастливо улыбнувшись, Майриор, точно ребенок, запускавший кораблик, положил цветок на зарождавшееся течение. Потом его силуэт начал блекнуть, и спустя полминуты Бетельгейз остался один. Вздохнув, он опустился на покрытую льном поляну, лег на нее и расслабился. Ветер обдувал тело. Бетти закрыл глаза. Непосредственность отца лишь ненадолго отвлекла его. Он ощущал давно забытую пустоту внутри и с меланхоличным равнодушием искал причины. Уход Фаталь? Неужели дело только в ней, ушедшей к другому, более яркому и эмоциональному? Бетельгейз с огорчением понял, что не спросил причины у отца. Безусловно, Майриор знал их.       — Созвездие, — одними губами произнес Бетти и представил ночное небо над горами империи. Мало, слишком мало звезд разрешил зажечь отец в предыдущие годы. Пару лет назад погиб первый повелитель солнечного света, и руку к этому приложил сын Эйа, Валентайн. Майриор запретил траур по сожженному заживо Клинку. По словам отца, усопший повел себя с позорящей всю Синаану трусостью. В то же время над южным океаном переливался Водопад Нейтари, которого ненавидели все Аустены, и в том числе отказавшиеся принять прозвище, ставшее фамилией.       Подумав, Бетельгейз выбрал место около Ориона и нарисовал восемью искорками фигуру хрупкой девушки. Он пожелал, чтобы осколки души Фаталь никогда не гасли, и нащупал дрожащими пальцами кольцо. Да, они дрожали. Не удалось спасти одну женщину; откуда взяться уверенности, если теперь приходится оберегать целый мир? Ответственность являлась причиной, которую призывал найти отец, но она же вызывала страх. Что будет, если не сможет? Бетельгейз без труда представил картину разрушения, будто видел подобное ранее. Будто уже переживал конец мира. Зажглась старая рана, полученная во сне, Бетти тяжело выдохнул и перевернулся так, чтобы ветер обдувал спину.       Земли Синааны зальет солнечный свет, и никто, никто не выдержит его. Потом заволнуется море и следом — небо. Штормы, смерчи разрушат опустевшие города. Останется лишь пепел, посреди которого он, Бетельгейз, будет обречен бродить вечно, вспоминая тяжесть ошибки.       Поморщившись, Бетельгейз потер место соприкосновения кольца и груди.       — Как он живет с такой ношей…       — Со здоровым равнодушием к другим, я думаю.       Насмешливый голос принадлежал Белладонне. Бетельгейз повернулся к ней. Клинок, уже сменивший белое платье на бриджи и тунику, лег на траву рядом. Бетти поймал себя на мысли, что первый раз видит женщину, на которой мужская одежда смотрится более уместно. Фаталь и Эйа, к примеру, обожали разноцветные платья с вычурными орнаментами. К ним обращение «леди» просто просилось.       — Как все раздражает, — совершенно спокойно произнесла Донна. — Эти люди, их слова. Ненавижу людей.       — Почему?       — Каждый пытается мной управлять. Я действительно похожа на слабовольную? Стоило стать Главным клинком — выслушала столько лести и просьб! Они пытались давить на жалость, но я не собираюсь ничего делать по указке. Захочу — сделаю сама. Самое мерзкое, Бетти, состоит в том… Буду честна с тобой. На самом деле мне действительно хочется помочь, увидеть благодарность в чужих глазах, почувствовать себя полезной, но сама мысль, что кто-то просто использует меня из корысти, кажется невыносимой. Я ненормальная?       Бетельгейз подумал, что очередное творение отца взяло слишком много от прародителя. Он будто слушал речь безжалостно логичной копии Майриора. Видимо, «эфемерность» Эйа разозлила Короля Синааны, и он решил попробовать силы в противоположном направлении.       — Мы все разные, и потому — ненормальные.       — Вижу, ты уже в порядке, раз говоришь такое.       — Порядок не покидал. Вы лучшего мнения обо мне, чем я того заслуживаю. Не проронил ни слезинки за весь день.       Настороженные глаза Белладонны изучали его.       — Ты худшего мнения о себе, чем того заслуживаешь. Слезы — не истина, жаль, что люди считают наоборот. Пророненная в нужный момент слезинка может многое изменить. Я стараюсь им не верить. Советую поступать так же.       — Фаталь научила меня, что улыбкам, смеху, прикосновениям тоже не стоит верить. Возникает вопрос: чему стоит? Не все умеют видеть ауру, как я, — Бетельгейз помолчал. — Догадываюсь, что хочешь ответить. «Не чему, а кому. Только себе». Проблема в том, Донна, что себе я доверяю в последнюю очередь. Других людей можно угадать, просчитать — объективно, а предсказать свое решение невозможно.       — Разве? — Белладонна изогнула бровь. — Всегда знаю, что сделаю. Сколько раз твой отец твердил, — она понизила голос, начала капризно тянуть гласные в конце и с удивительной правдоподобностью закатила глаза, точно Майриор: — «Каждое действие имеет причину — непреложная истина моего мира. Не бывает действий без причин, даже если человек думает, что вмешалась случайность, божье провидение, ошибка и куча других виновников хаоса — он не прав». Знаешь причины — видишь последствия. Просто.       Бетельгейз задумчиво смотрел на туманный опал, закованный в бронзу. Перстень-печатку с осколком Чарингхолла подарил ему отец.       — Осталось видеть все причины.       — Признаю, — недовольно откликнулась Белладонна. — Хочу отметить, что никогда не видела смысла в субъективных переживаниях. От них ничего не изменится. Потраченное впустую время я предпочту использовать для обдумывания плана. Планы стоит строить на холодную голову.       — Разумно, — в свою очередь согласился Бетельгейз. — Однако не все способны быть хладнокровным, и подчас у самого спокойного, равнодушного ко всему человека происходит что-то, после чего не получится рассуждать здраво. По-моему, это неплохо. Будет что вспоминать, как говорит мой папа. Честно говоря, перспектива пугает. Но еще больше пугает вероятность остаться бездушным чурбаном на всю жизнь.       Белладонна потянулась и, зевая, ответила:       — Ты не такой. Бездушный чурбан — я. Вполне может быть, что я себя просто обманываю, говоря о бессмысленности переживаний, потому что не умею чувствовать. Ничто не приносит удовольствия, Бетти, — смотря куда-то вдаль, произнесла Белладонна. — Я ничего не люблю. Жизнь вызывает только безразличие и мысль «Когда все кончится? Для чего кончится?».       — Если теория верна, однажды нужный человек посетит и тебя, — с улыбкой ответил Бетельгейз, кинув короткий взгляд в сторону Хайленда. Нити судьбы между людьми он различал без труда. Интересно, как громко бы смеялся Валентайн, узнав, с кем ему суждено быть? Донна же раздосадовано фыркнула:       — Почему нельзя придумать мне более возвышенную цель жизни, нежели вашу любовь? Она не всем интересна.       — Попробуй думать о любви как о мотиве возвышенной цели. Так интереснее.       Белладонна сорвала два цветка и принялась сплетать длинные стебельки между собой. Вскоре она прибавила к ним третий, после — четвертый. Получался увенчанный раскрывшимися бутонами браслет. Донна удивительно быстро перебирала пальцами; отец, подумал Бетельгейз, умер бы от зависти, глядя на эту сцену, поскольку не мог самостоятельно даже завязать галстук или погладить брюки.       — Красиво, — похвалил Бетти. — Только цветы жалко.       — Здесь лен цветет каждые полгода. Не волнуйся.       — Папа рассуждает так же, начиная войны. Души перерождаются, твердит он. Недавно мы попытались создать новую душу, но ничего не получилось. Папа больше не может их делать. Мне кажется, он по некой причине разочаровался в прежних идеях. Но разве он о чем-то расскажет по доброй воле? Нет. Он даже не сказал мне, почему Фаталь решила спрыгнуть с утеса. Только заметил, что «человек волен выбирать».       Начало известной всем фразы, «относительно каждого у меня свой замысел», Бетельгейз предпочел не озвучивать. Белладонна отложила браслет в сторону и, взяв принца за руку, обратилась к нему:       — Это очевидно, Бетти. Вспомни, кто она, кем была. Фаталь Аустен, супруга хайлендского кронпринца Эльтаиса, мать принца Нёрлэя, предавшая семью. Мы убиваем ее детей, ее народ. Я бы не выдержала сама.       Но Белладонна, Главный клинок Синааны, знала далеко не все.       «Эльтаис избивал ее, — лихорадочно думал Бетельгейз. — Все ее шрамы — от него. Вся ее страсть быть любимой — от его ненависти. Он украл ее из семьи, оставил сиротой. Я, папа, брат — мы все похожи, Фаталь видела лицо врага каждый день. Она просыпалась со мной и видела Эльтаиса. Поэтому ушла и поэтому боялась. Тысячу раз права Донна, сказавшая об истреблении ее детей».       Холод пробежал по коже Бетельгейза, когда он вспомнил, чьи приказы выполняли Клинки и кем приходился этот «человек» императорской фамилии. Майриор, отец Эльтаиса, заставил уничтожить сначала сына, потом — внука и много лет спустя — принца Вердэйна. Это выходило за рамки даже чарингхолльской жестокости. Любовь и уважение к отцу рухнули в одночасье. В этот момент он находился от Бетельгейза дальше, чем во время первой встречи.       — Глупость она сделала, совершив самоубийство, — напомнила о себе Белладонна. — Ведь вы поместили ее душу на небо. Теперь Фаталь обречена наблюдать за кровопролитием вечно. Сомнительное счастье — быть бессмертной. По-моему, лучше умереть до конца.       Она замолчала. Ветер усиливался, становился промозглым и порывистым. Лепестки льна срывало и уносило прочь. Бетельгейз потер виски и совершенно случайно обнаружил, что щеки мокры от слез. Он поднял голову. Небеса были готовы разразиться дождем.       — Святая Мёрландия, — прошептал Бетти старое ругательство, и ливень начался. Мутные серые потоки обрушились на землю, приминая траву. Бетельгейз торопливо снял плащ и набросил его на Белладонна. Она, побледневшая, не могла пошевелиться. «Успокойся, — воззвал к скрытым силам принц. — Нужно равновесие, без него мир сойдет с ума». Бетти отер слезы и до боли ущипнул себя за кисть, надеясь, что тело образумится. Слезы действительно утихли; прекратился дождь, но вслед за ним начала редеть и защищавшая королевство пелена. Донна приоткрыла сухие губы:       — Сделай тучи более плотными. Того гляди солнце прорвется.       — Я не могу! — вырвалось у чарингхолльского принца. Новым порывом ветра их подняло в воздух и откинуло на пару метров. Земля затряслась. Приподнявшись, Бетельгейз увидел на горизонте серую шапку приближавшейся волны. Их разделяли шестьдесят миль низменностей синнэ Эллионы и миллиарды жизней, которые он обещал охранять.       — Дон-на… — дрожа, окликнул он Клинка, но та, потеряв сознание, не слышала и не видела ничего. Бетельгейз сам был готов упасть на траву от сильнейшей боли. Обхватив голову руками, он бросил все силы на удержание волны, послал импульс в толщу океана. Глубины с трудом, но подчинились. Земля перестала содрогаться. Вслед за ней успокоилась и бурлившая в венах туманная дымка.       Бетти опустился на колени перед Белладонной и попытался понять, жива ли она. Это вызвало некоторые сложности: Клинок Призрачной луны не обладал сердцем, пульс и дыхание отсутствовали, и только по ауре принц догадался, что Донна без сознания. Сжавшись в комок, она лежала на траве. Пальцы стискивали ткань плаща.       Море успокоилось, дождь прошел, однако это были не все уготованные беды. Луч света коснулся руки — Бетти не сразу понял, что это значит. В недоумении он изучал золотистое пятнышко на коже, края которого неприятно жглись и испускали дым. Наконец, поняв и окончательно избавившись от слез, Бетельгейз поднял голову. Он встретил вкрапления голубого неба в рыжевато-серых тучах. Страх дал о себе знать именно в этот момент.       Южные земли королевства охватил пожар. Дым поднимался в небо, его уносило прочь, но запах пепелища и горелой плоти продолжал щекотать ноздри. Кинув взгляд на север, Бетельгейз увидел залитые солнцем серые пустоши — минутой ранее на их месте цвели степи синнэ Эллионы. Оссатуру спасали пробудившиеся вулканы. Впрочем, Бетти сразу же понял, что они, защищая от света, сжигали сады и леса лавой. Над Синааной оставалась лишь небольшая область непогоды. Все остальное заливали солнечные лучи.       Бетельгейз понимал, что любая ошибка, секунда промедления будут стоит многого, однако паника заставляла опускать руки. Чужие смерти связали крепко. Крик Первой повелительницы луны эхом отдавался в ушах, тысячи сожженных заживо синаанцев вторили ей, а свет продолжал гулять над королевством. Горе парализовало. Как оказалось, хладнокровие Бетельгейз не мог причислить к своим плюсам. «Мир» зло колол кожу, цепь раскалилась добела. В голове же стучало «Я недостоин». Он вырос слишком слабым, чтобы быть властелином мира. Это следовало понять давно.       С большим трудом Бетельгейз вызвал то, что знал с рождения — туман. Частичка мира-изгоя повиновалась сразу, и Синаану «обняла» густая белая дымка. Потом погас огонь.       Небо упорно не подчинялось.       — Ничтожество, — одними губами произнес Бетти. — Дядя не зря меня так называл.       Бетельгейз понуро побрел на северо-запад. Горелая трава хрустела под ногами; оставалось надеяться, что это была только трава. «Неприятие солнца — идея отца, — вдруг пришло в голову. — Зачем? Зачем так поступил? Чтобы не пересекали границу? Как подло!» От нахлынувших эмоций где-то вдалеке заворчал гром; Бетельгейз споткнулся о невидимую в пепле женскую заколку и упал. Серая пыль забилась в ноздри, глаза заслезились. Бетти не мог понять: есть ли чувства? Вызвало ли случившееся в душе хоть что-то? Или он, как говорил Донне, был неспособен к этому? Почему сейчас он думает о себе, а не о погибших? Одна часть внутри обвиняла, другая резонно замечала, что это бессмысленное позерство.       — Не думай, — вновь обратился к себе Бетти. — Иначе королевство точно смоет волной.       Что происходило в империи Хайленда и нейтральных островах, он старался не предполагать. Принцу хватало безжизненной, обгоревшей до основания синнэ Эллионы и обмелевшей реки Селирьеры. Когда справа показался город, чьи крепостные стены потрескались от жара, Бетельгейз остановился. Сил идти дальше он не нашел. Сотни скелетов, застывших в лабиринте улиц, уничтожили бы принца-убийцу.       Пристанищем стал камень, на который принц с равнодушием сел. Тело не обратило на обжигающую поверхность никакого внимания.       Что теперь?       Бетельгейз достал кольцо. Сапфировый полумесяц неистово светился.       — Мама хочет отдать мне Чарингхолл, — сказал Бетти ему. — А я за десять минут едва не разрушил Мосант. Я не способен. Никогда не считал себя легкомысленным, но это так. Я слабак. Говоря Донне о хладнокровности, о том, что в жизни каждого может произойти событие, которое лишает трезвой мысли, я даже не думал… Снова все испортил. Снова. Пройдет пара часов, и я увижу сны наяву: разрушенные дома, выжженные долы, пустоту, смерть. Потому что снова не выдержу наплыва мыслей. Потом, видимо, явится рыжий рыцарь и пронзит меня мечом насквозь, моя душа снова разлетится. Я не собираюсь смотреть на это еще раз… и чужие страдания тоже, — прошептал Бетельгейз полумесяцу и, подавшись внезапному порыву, швырнул кольцо в Селирьеру.       Цепь подхватил отец.       Принц встал.       Русло реки наливалось водами. Майриор шел по течению, не оставляя ряби. Белые одежды практически сливались с грязно-снежными барханами вокруг. Цепочка растворилась — кольцо вернулось на палец законного владельца. Туман поднимался ввысь и формировал новые облака. Ветер стих.       — Мне стыдно, что я подвел тебя, пап, — сказал Бетельгейз, когда Майриор оказался рядом. — Я больше никогда не буду думать о тебе плохо.       — О, а ты думал? Ничего страшного. — Принц едва ощутил пару похлопываний по плечу. — Уверяю, сейчас произошедшее занимает меня в последнюю очередь. Несчастья закаляют, верно? Иногда их нужно пережить, чтобы стать кем-то стоящим.       Плотина, сдерживающая слезы, рухнула. Бетти спрятал лицо в ладонях.       — Я просто жалок! — вырвалось у него. Помедлив, Майриор приобнял его.       — Неправда. Любой другой вызвал бы апокалипсис через пару минут, а ты продержался целых десять. Неплохой результат.       — Люди погибли, чтобы я стал кем-то? — уже со злостью выпалил Бетельгейз. Объятия разжались. Почувствовав, что отец отступил на пару шагов, он опустил ладони. Глаза щипало. Силуэт Майриора расплывался.       — Ты никогда не задумывался, что будет с миром, если меня не станет? Я скажу. Мосант исчезнет со мной. Останется мгновение, чтобы передать ее в руки, способные удержать. Цель оправдывает средства, мой дорогой сын. Это полезный опыт.       — Были другие способы…       Майриор резко откинул челку со взмокшего лба.       — Я уходил не для того, чтобы тебя проверять! Это стечение обстоятельств. Я устал. Ты следил за Мосант десять минут, а я? Скоро пойдет пятая тысяча лет. За пять тысяч лет я ни разу не покидал это измерение, не снимал эту ношу. Не знал, что происходит дома, мне только рассказывали. Лучше бы продолжал не знать, Бетельгейз. Возвращение не связано с твоим промахом, можешь не корить себя.       Повисла пауза.       — Из-за чего же? — с прохладой спросил Бетельгейз. Майриор ответил не сразу:       — Увидел достаточно. Мои поздравления, сын. Буквально только что родился твой очередной дядя. Наше семейное древо растет быстрее, чем я успеваю это осмыслить. Надеюсь, он кончит так же, как твоя младшая тетка — в коме и бесполезности.       Сказав это, Майриор Десенто начал спускаться к реке. Селирьера текла неспешно и ровно.       Пахло дымом и пеплом.