Эклектика

20 число месяца Постериоры, Анна де Хёртц

      Анни сидела на краю обрыва, свесив ноги, и разглядывала долину впереди. Странное место: кажется, она бывала здесь раньше, но упорно не могла вспомнить, когда посещала его и где оно находилось. Острые зубья скал справа неуловимо напоминали западный хребет у столицы, реки слева — бесчисленные притоки Сёльвы. Между ними расстилались леса. Пахло хвоей; от дурманящего аромата можжевельника закрывались глаза. Где она? В душе разливалось странное спокойствие, как если бы Анни лежала на берегу моря или лужайке, полной травы. Она провела рукой по земле и обнаружила, что суровая почва поросла лианами, нежными и сочными, в которых прятались робкие сиреневые цветы. Захотелось лечь на странную перину; Анни поддалась желанию и откинулась на спину, устремив взгляд в облака. Вот пытался проглотить солнце дракон, вот кролик и медведь застыли рядом, точно друзья. Ей всегда нравилось искать фигуры на небе.       — Тебя мама ищет, — раздался мягкий девичий голос. Анни повернулась. По склону, на котором она лежала, спускалась ослепительно рыжая девочка. Подол и рукава платья раздувались от ветра, но порывы не могли поднять две тяжелые косы. — Уже обед. Не хочешь пирог? Мы с ней испекли утром. С клюквой. Папа оценил, ты знаешь, как ему тяжело угодить. Будешь?       «Кто это? — растерялась Анни. Взгляд девочки погрустнел. В зелени глаз будто наступила осень. Незнакомка села рядом и взяла ее за руку. Тепло кожи чувствовалось слабо, Анни сказала бы, что ее обнял туман, а не человек. Тем не менее, от близости этой девочки в душе снова растеклось спокойствие.       — Не убегай, пожалуйста. Мы все волнуемся за тебя. Или… может, начнешь оставлять записки?       Рука Анни оторвалась от земли и против воли хозяйки изобразила пару жестов. Девочка вздохнула.       — О, это легко! Ты же начал посещать занятия? Буквы должен знать… Различать… Какая разница, кривые они или нет? Любое великое дело начинается… неуклюже! — незнакомка улыбнулась. Ей было лет пятнадцать, не больше. Веснушки заливали все лицо, а там, где они отступили, пробивался золотисто-персиковый загар. Брови блекли на их фоне; ресницы же густой рыжей завесой полуприкрывали глаза. В последних читалась забота и легкая тревога.       «Обращается ко мне в мужском роде, — отметила Анни. — Но это не может быть прошлое кронпринца. У него не было сестер… наверное». В том, что в прошлый раз Анни видела сон именно про бессменного кронпринца, ее убедили слова Бетельгейза. Чьи дни посетили сон на этот раз?       Можно было утверждать две вещи: этот человек жил очень, очень давно и не мог говорить. Руки Анни сами собой показали пару жестов. Язык немых оказался красноречивее и лаконичней — девочка озадаченно подалась вперед.       — Горишь? — переспросила она. — В каком смысле? Повтори еще раз.       Чтобы описать ощущение, понадобилось всего два жеста. Одна рука оказалась у горла, вторая — показала на долину впереди. Собеседница, если ее можно было так назвать, продолжала не понимать.       — Жарко и нечем дышать? «Я… я будто горю изнутри»… Помедленнее, пожалуйста! Горишь, когда горит лес? Трава? Я будто горю изнутри, когда горит… мир?       «Как это понимать?» — спросила себя Анни, но вариант оказался, по всей видимости, верным. Девочка вздохнула и обняла ее. Анни поняла, что «вселилась» в человека, который был крупнее незнакомки раза в два.       — Я тоже не люблю, когда эти Аустен что-то поджигают. С тех пор, как его отец ушел, парень с катушек съехал. Разве нормальный человек будет сжигать людей и эльфов? Леса, зверей? Мне даже жалко иногда Эльтаиса. Такой красивый… Уверена, это Астрея говорит ему сжигать все на свете!       Девочка встала.       — Пошли. Отоспишься дома, и боль пройдет. Ни один пожар не будет гореть вечно; уверена, после него начнется дождь, как всегда.       Дождь кончился на следующее утро. Анни наконец сошла со снежных троп и спустилась к выгоревшим полям, на которых начинала пробиваться трава. Земли Мосант залечивали свои раны, словно по мановению чьей-то волшебной палочки. Зеленые ростки пробивались из горелых деревьев, кусты покрывались листьями. Анни не верила, что природа смогла восстановиться так быстро. На Земле пожары оставляли следы, которые исчезали спустя столетия. Нет, кому-то, наблюдавшему за Мосант, не хотелось видеть червоточину в творении. Оно должно было достигнуть идеала; поэтому раны исцелились за считанные дни, как царапины на руках Анни.       Эпицентр боя — город — не могла исправить даже зеленая трава. Чем ближе Анни подходила к руинам Анлоса, тем страшнее становилась природа вокруг. Она не увидела ни одного дерева, ни одного цветка, травинки с трудом пробивались сквозь бахрому пепла. Мало настоящего; Анни вспоминала прошлое. Здесь стая оборотней раздирала в клочья лошадей, запертых в конюшнях. Труп старого алчного конюха забрала вода Сёльвы. Вот берег, где стоял храм. На склоне, блестевшем от стали, закончили свой смертный путь Лиссандро и Ситри. Один, по заверения синаанского принца, наблюдал за Анни с неба; к чему пришел Стальной клинок королевства, можно было только гадать. Впрочем, было ли это важно? От обоих остались только последствия поступков.       Анлос разрушили до основания. Башни, переходы и залы превратились в груду камней. Под лучами солнца вспыхивали осколки стекла и оскверненный кровью металл. Мебель и драгоценности, уцелевшие в пожаре, украли мародеры. Анни была уверена, что в руинах никого не осталось — что можно делать в огромной пепельнице? Жители и тем более элита сбежали в другой город. Знать бы только, в какой. Анни готова была последовать за ними, чтобы выплеснуть всю огненную злость. Не только семье Аустен нравилось сжигать людей.       Однако кое в чем она ошиблась.       Сначала Анни услышала ровный стук в ушах. Это оказалось ее собственное сердце; оно никогда не напоминало о себе таким образом, и Анни прижала ладонь к груди, взволновавшись. Оно не болело, даже наоборот — на душе стало легче и приятнее, будто ветром, гулявшим по Анлосу, сдуло некий груз. Потом Анни уловила запах чего-то цветочного. Лаванда? Нет, аромат был приятнее. Столица пропахла лавандой, но этот запах оказался более необычен, хотя знаком.       Сирень.       «Мару», — поняла Анни. Значит, вдовствующая принцесса жива. Война не унесла ее вслед за мужем и дочерью.       Чтобы найти Мару, Анни пришлось залезть на завалившуюся на бок башню. С нее открывался превосходный вид — если такое можно было сказать о куче камней с торчащей арматурой и разбитым стеклом. Анни, прячась за балконом, оглядела пустошь бывшего парка и без труда заметила Мару. Та что-то искала прямо под нею.       Вдовствующая принцесса расположилась со вкусом: кроватью ей служила стопка уцелевших в бою штор, похожий стол Анни видела в парке у фонтана. На нем стоял подсвечник. К башне был прикреплен таз, обмотанный черным пакетом. Видимо, чтобы грелась вода. Мару даже в условиях апокалипсиса смогла обустроиться с комфортом. Заметив у «кровати» горшок с фикусом, Анни поняла — об уюте тоже заботились.       «Почему она осталась?» — Анни озадачилась. Мару могла уйти со всеми в другой город, но предпочла натягивать тент над импровизированным жилищем. Разве императрица и все остальные не ждут ее? Может, дело в ссоре с Кэтрин Аустен? Или в чем? Глупые раздумья! Башня упала, опасно нависнув над жилищем вдовствующей принцессы. Достаточно было толкнуть ее, чтобы размозжить череп Мару Аустен. Навалиться — и дело с концом! Минус одна дрянь, возомнившая себя вершителем судеб!       Но Анни медлила.       Она мысленно обозвала себя ничтожеством. В мыслях все было так просто! Подойди и убей. Финал. Однако стоило перейти от планов к действиям, как все пошло наперекосяк. Оказалось достаточным появиться платью из голубого сатина, чтобы перечеркнуть решимость. Боже, как Анни возненавидела этот цвет!       Она опустилась на поверженную колонну и прикрыла глаза ладонью — веки не спасали от заката. В чем ошибка? Почему воля дала сбой? Анни не понимала. Жалость? Сочувствие? Она ненавидела Мару! Ненавидела, как только человек может ненавидеть человека! Мару пригнала ее в столицу, точно корову на убой… Обманула, заточила в темницу! Из каких немыслимых глубин бралось сочувствие?!       Может, уйти? Но и это оказалось невозможным. Анни вспомнила согнутую в развалинах Анлоса фигурку и поняла, что оставить Мару одну — не менее сложно, чем поднять на нее руку. «Выросла в золотой парче да норковых подгузниках, — мстительно подумала Анни. — С какой стати я должна ее спасать?» Спасать от кого и от чего — в мыслях не возникало, да и нужна ли Мару эта помощь, Анни тоже себя не спрашивала. Импульсивное желание защитить отодвинуло мысли о мести на второй план. Или на третий. От возможности показать рыцарскую удаль Анни воодушевилась. Сейчас она, как Дон Кихот, с удовольствием бы подралась с ветряными мельницами. Может, хоть тогда бы на лице Мару появилось что-то, кроме снисхождения!       Анни начала спускаться, когда уловила новый запах — горелой плоти. Отвратительно сладкий вкус. Анни застыла, вцепившись в камни, и завертела головой. От голода, кажется, ее обоняние стало сильным, как у зверя. Сосредоточие вони она нашла быстрее, чем увидела Кэтрин Аустен.       Белая леди Анлоса всегда ходила тихо. Платье сияло на ней, как похоронный саван. Длинные рыжие волосы, испачканные в смоле и гари, спускались к плечам. На глазах Кэтрин Анни заметила повязку. «Как она ходит?» — невольно подумалось ей. Кэтрин безусловно что-то видела: как бы иначе она обходила осколки, камни и стальные пруты, разбросанные по развалинам столицы? Может, различала игры тени и света? Скорее всего. Анни с нарастающей тревогой наблюдала за ней. Кэтрин шла, не сбиваясь со следа, как охотничья ищейка. Она всегда была обращена к Мару — под ноги Белая леди не смотрела. Анни отметила, что Кэтрин боса и ее ступни оставляют кровавые отпечатки на камнях. Все же наступила на стекло? Или на лезвие меча? Пугала не кровь — безразличие. Маска спокойствия, которой отличалась Кэтрин до битвы за Анлос, стала непроницаемой после. Лицом резиновую гримасу было сложно назвать. Неужели она не чувствует боли?       Когда один из прутов оцарапал руку Белой леди, та не изменилась в лице ни капли. Будто это не железо оставило отметину, а лепесток розы прикоснулся на излете.       Мару не замечала ни Анни, ни Кэтрин. Она привязывала тент к колоннам. Это давалось с трудом — не хватало роста и, кроме того, мешал чуть обозначившийся животик, который Анни разглядела с высоты. Де Хёртц вздрогнула. Так… быстро? Изредка левую руку Мару пронзала судорога, и она бросала нехитрое дело, пытаясь успокоить напряжение в мышцах. Откуда в ней столько силы? Анни кинула взгляд на Кэтрин Аустен. Та приближалась неумолимо, как цунами. Ее губы шевелились, а одна из рук оказалась протянула. От испуга Анни даже не поняла, какая именно — левая или правая. Да и какое это имело значение!       Мару наконец обернулась. Розовый туман коснулся ее волос, сразу почерневших, но промахнулся. Вдовствующая принцесса бросилась на землю. Разбитое стекло тотчас впилось ей в колени. Осколки камней гулко загрохотали под весом Мару. Внутри что-то хрустнуло — Анни услышала это даже сверху. В желудке мгновенно оказался склизкий ком. Боль Мару отдавалась по телу как писали в книгах — эхом. Анни с трудом поднялась обратно на башню и начала лихорадочно искать решение. Огонь против дьяволицы явно не поможет!       — Сука, — прошипела Кэтрин, двинувшись к распластавшейся на земле жертве.       Мару приподнялась. Стекло впилось еще глубже под кожу, отчего выступили слезы. Колено отказывалось сгибаться, и, ступив два шага, Мару упала обратно в обломки. Анни увидела, как искривилось лицо вдовствующей принцессы. «Заслужила», — подумала де Хёртц, ища глазами какую-нибудь палку. Чтобы скинуть лежащий на башне обломок, нужен рычаг.       Вокруг тела Мару заплясали красные огоньки. Они светились и соединялись в плотный кокон. Анни видела их в кино и играх. Красное сияние — так представляли радиацию. Стекло под телом Мару расплавилось ртутными лужицами, камни растеклись, став слишком мягкими. Глаза Анни заслезились. Как Мару выдерживает эту силу? Вдовствующая принцесса побледнела, черты ее лица стали резкими и твердыми, будто из плоти разом ушла влага. В голове Анни вспыхнул закономерный вопрос: а как выдерживает силу ребенок Мару?       Мир потемнел и перевернулся. Дом на берегу залива. Три этажа под гербом императорской семьи. Она сидела на скамье, глядя на лужайку за особняком. Рабочие рыли яму. Глубокая не требовалось — даже для двоих, как получилось в этот раз. Опустошение проникло в душу Анни даже сквозь видение. Пальцы ослабли, и она едва не упала с башни. Вот она, темная сторона брака кронпринца и его второй супруги. Сэрайз Аустен можно считать везучей хотя бы потому, что она родилась и даже успела прожить двенадцать лет.       Помотав головой, Анни навалилась на рычаг. Камни скрипели, но медленно двигались. Ей хотелось снова зажмуриться. Красный свет грозил отпечататься на глазных яблоках. Он усиливался, будто внизу полыхало пламя, а не сгорала чья-то жизнь. Анни заставила себя опустить взгляд.       Розовые щупальца коснулись красной дымки и погасли. Кэтрин оскалилась. Она стояла совсем рядом.       — Думаешь, спасет? — ядовито спросила Кэтрин, наклоняясь, и схватила Мару за шею. Белая кожа Кэтрин почернела и начала отходить лоскутами; Кэт, выругавшись, откинула Мару в сторону. Радиация погасла. Мару лежала без чувств.       Кэтрин протянула другую, здоровую, руку к ней.       «Ну давай же!»       Анни обрушилась на рычаг. Грохот, последовавший за этим, заставил ее заткнуть уши. Глыба камня, наконец, скатилась с башни и исчезла в облаке пыли. Короткий визгливый вой разнесся над руинами и резко затих.       Анни перестала слышать собственное дыхание. Даже сердце замолчало, показывая, что бывшая столица империи опустела окончательно. Постояв на башне пару минут, Анни начала спускаться. Неужели все? Пыль медленно оседала на землю, показывая скрытое.       В завалах белела ткань платья и, чуть в стороне, повисла кисть Кэтрин Аустен. Указательный палец показывал на восток.       — Одна есть, — сказала себе Анни, поставив в голове галочку. Жалости внутри не оказалось. Точно не человек был раздавлен ее руками, а таракан.       Она огляделась. Взгляд рыскал по земле, камням, пыли и пеплу, ища хоть клочок голубого. Найдя цель, Анни не смогла сдержать удивления и всплеснула руками. Только черт мог быть таким удачливым!       Позади нее лицом вниз лежала Мару — целая и невредимая! Анна могла поклясться, что должна была раздавить и ее. Но каким-то непостижимым образом камень все же остановил падение у самой головы Мару. В свободное пространство с трудом бы получилось воткнуть меч.       Она осталась красивой даже сейчас: с пыльными засаленными волосами, блестящей кожей, царапиной на лбу и в платье, которое тщетно пытались отстирать от войны. Подобные мелочи просто не могли испортить Мару; Анни заметила-то их, надеясь очернить вдовствующую принцессу в собственных глазах. Наверное, чтобы добиться такого эффекта, на Мару следовало вылить ушат грязи… в которой ее чудная фигурка стала бы еще стройнее и привлекательнее. Анни одернула себя. Куда она смотрит? С трудом подняв глаза, Анни наткнулась на приоткрытые бледные губы, чуть вздернутый носик над ними, после чего сразу опустила взгляд на шею Мару.       На хрупкой шее переливалась цепочка с кулоном в форме сердца. В такие принято вставлять фото любимых людей. Несмотря на любопытство, Анни не прикоснулась к кулону. Какое ей дело, кого любит Мару? Она заметила другое: жилка на шее не билась. Поднеся палец к ее ноздрям, Анни не почувствовала и дыхания. Не могла же Мару умереть! Анни, перепугавшись, припала ухом к ее груди.       Тишина. Не билось.       Не билось даже ее собственное, но этому Анни придала еще меньше значения. Она взяла Мару за руку и обнаружила, что мышцы работают. Тело не превратилось в безвольный кусок мяса. А зрачки, как оказалось, продолжают реагировать на свет.       Окончательно перестав что-либо понимать, Анни села рядом. Она наблюдала, как капля темной густой крови медленно скатывалась по лбу Мару. В цвете капли было сложно разобрать что-либо, кроме серости. Или пепла. Развалины вокруг неустанно напоминали о его оттенке.       — Дьявол, — выругалась Анни. — Не была бы ты такой красивой, горела бы уже, как новогодняя елка в Москве! Пора кончать с этим.       Анни поднялась и отошла на добрый десяток шагов. С такого расстояния оказались не видны ни разбитые колени, ни коварно приоткрытые губы. Прицелившись, Анни вовсе отвернулась. Теперь она смотрела на кисть Кэтрин и указательный палец, обращенный к востоку. Символично. Анни начала считать про себя.       Раз.       Два.       Что-то продолжало держать ее, не давая сделать это. Анни ненавидела Мару. Что мешало? Неужели жалость? Или очарование внешней красоты?       «Последний луч сегодняшнего дня уйдет в бездну, — подумала она. — И я убью ее. Клянусь».       Солнце застыло над горизонтом, как гигантский гранат. Когда-то, по легендам, так стоял кронпринц Михаэль после боя с Первым меморием Альфираци. Он, в отличие от Анни, не сомневался. Но и Первый меморий не был беременной женщиной с волшебными глазами и фигурой богини. Анни подумала, что ее комплименты в адрес Мару крепчают с каждой минутой.       Она была готова расплакаться от унижения, когда почувствовала невыносимый жар слева от себя — там, где лежала Кэтрин Аустен.       Анни развернулась и, увидев клубок тьмы рядом, завизжала. Из ноздрей, рта, ушей Кэтрин шел дым. Рыжие ручейки крови стремительно бурели, плоть проваливалась внутрь и крошилась серыми пластами. Анни отступила на шаг. Кожа, мышцы, кости — все тлело, отдавая последние крохи жизни тьме. Субстанция крепчала. Она, как безумная, неустанно двигалась кружилась вокруг некой точки — сердца, поняла Анни. Увиденное напоминало души, с которыми она познакомилась на изнанке мира.       Тело, размозженное упавшей колонной, окончательно осыпалось прахом. Клубок тьмы начал сжиматься — жар усилился. Анни отступила еще на шаг. Мрак человеческой души пугал ее. Он был беспокойным, как озерцо ртути под светом. Он менялся, менялся… Откуда взялись такие цвета в обычном, привычном мире? Анни никогда не видела их прежде. Только один раз знакомое чувство укололо ее, заставив положить руку на грудь. Там, над сердцем, кожу жгло особенно сильно. «Исчезни, исчезни Бога ради! — мысленно взмолилась Анни на заблудшую душу. — Возвращайся к остальным или растворись!» Тень прекратила сжиматься; лицо Анни обдало жаром. Казалось, ресницы и брови разом обратились в пепел, а глазные яблоки высохли, забрав возможность видеть. Мир стал темным, пустым. В нем было только черное пламя. Оно вцепилось в Анни и попыталось поглотить вслед за душой Кэтрин Аустен — не помня себя от страха, Анни создала свой, и свет вернулся. Красный огонь схлестнулся с черным мраком и крепчал, крепчал, крепчал… В какой-то момент в нем начали возникать сизые полосы, как тогда, в Каалем-сум; потом сердцевина окончательно стала лазуревой, и мрак отпрянул. «Призрачное пламя сжигает души», — вспомнила Анни. Раздался крик — звуковая волна снесла ее с ног и швырнула на землю, точно тряпку.       Когда Анни, очнувшись, встала, развалины замка опустели. В них осталось только двое — она и Мару. Безумная душа исчезла, точно ее не было. О нем напоминало только белое платье Кэтрин Аустен, похороненное в камнях. Анни посмотрела на свои руки — те дрожали.       — Откуда? — сипло спросила она саму себя. Разве это нормально? Разве нормально уметь вызывать силы, которыми владеют другие?       Нет ответа. Нет и того, кто ответил бы на вопрос. Империя превратилась в гигантское пепелище и спрашивать не у кого. Разве что у Наамы, но Огненный клинок Синааны был не менее безумен, чем дух, которого только что уничтожила Анни. У-ни-что-жи-ла. Она мысленно посмаковала это слово. Первая цель ее списка не просто погибла — оказалась вычеркнута из мира навсегда.       А что же Мару? Анни вновь подняла руку в сторону вдовствующей принцессы, глубоко вдохнув. Теперь-то, одолев Кэтрин Аустен снова, она должна справиться! Она уже глядела в лицо чужой смерти. Это несложно. Одно движение — и Мару больше не встанет. Не скажет ей ни слова, не обманет милым личиком, не взглянет снисходительно, точно на ребенка, не поправит всклокоченную челку, не прикоснется… Анни сама не заметила, как плюсы ее задумки резко оказались минусами. Шмыгнув носом, она посмотрела на закат и медленно опустила руку.       «Оно не заходит… — подумала Анни, чувствуя, как решимость покидает ее. — Оно остановилось».       Нет. Не ее. Если бы на месте Мару стояла Айвена, Лета, любой солдат королевства или сама Астрея — Анни бы сделала это. Рука бы не дрогнула.       — Черт, — вырвалось из горла.       Что в ней было такого, в этой Мару… Аустен?       Анни прошла по смеси бетонной крошки, стекла и золы, глядя на золотистые блики ее волос. Закат издевался над ней, показывая лучшее, что было в жертве. Дорога унесла остатки уверенности. Анни опустилась на колено рядом с Мару и осмотрела раны принцессы. Грязь и сажу стоило смыть, ногу — зафиксировать и перебинтовать. Анни никогда не занималась ни первым, ни вторым, но откуда-то знала, что делать. Таз с водой пришлось снять с крепления, воду — пропустить пару раз через ткань. Потом Анни оторвала кусок от нижней юбки Кэтрин Аустен и промокнула им раны на лице Мару. Они внушали самые серьезные опасения. Был бы под рукой спирт…       Вместо палки Анни приспособила гардину. Прибинтовать ее получилось не сразу. Сделав это, Анни перенесла Мару на «кровать» из дворцовых штор. Вдовствующая принцесса казалась легкой пушинкой. Или это у Анни пробудились силы, которых никогда не было до встречи с ней? Ни пульса, ни дыхания у Мару не появилось; из интереса Анни легла ухом на ее живот, но в ответ прозвучала только жуткая тишина. Хотя, наверное, она просто делала что-то неправильно… Анни очень не хотелось принимать тот факт, что малыш погиб. При мысли о противоположном вновь начинала болеть и грудина, и шея с застарелым укусом, и рука. Но как глупо было бы жалеть себя рядом с Мару! И ребенком…       — Будущий принц, — прошептала Анни, сморщив нос. — Бедняга.       Ей стало еще грустнее. Привилегия по праву рождения, от которой не отказаться. С чего она вообще решила, что должен был родиться мальчик?       Глядя на спокойное во сне — лучше, чем смерть — лицо Мару, Анни думала: от кого он? Кронпринца? Так считало большинство. Анни же помнила отметины на теле вернувшейся из Каалем-сум Мару. Кого она встретила там, в поверженном городе? Кем бы он ни был, встреча вышла не из приятных. Анни жалостливо вздохнула.       «Оставлю — замерзнет насмерть», — думала она, ложась рядом. Разводить костер Анни побоялась. Кого может приманить огонь? Прижавшись к Мару, она попросила сердце, чтобы оно грело всю ночь, и взглянула на небо. Сквозь лиловый закат пробивались звезды. Орион. Водопад. Леди ветра. Щит Лиссандро. Анни сразу нашла новый рисунок на небе: семь светлячков овалом и один посередине. Всего восемь, как бесконечность.       Бесконечность…       Как изменился мир с того дня, когда Анни де Хёртц увидела тень корабля в тумане у мыса! Восточные земли Хайленда превратились в безжизненные пустоши, горы обезлюдели. Анлос, долгие годы служивший светочем западным народам Мосант, разрушился, и надежды на его восстановление было не больше, чем надежды Анни на жизнь. Жители империи покидали берега материка, стремясь спасти свою жизнь на островах. Светлая сторона исчезала, рассеивалась, растворялась в тенях.       Тени… Почему, почему Анни это не сделала? Она вспомнила, как часто Мару украдкой наблюдала за ней, думая, что Анни не видит, ее слова. Вспомнила, что именно Мару напала на Кэтрин Аустен во время казни. Почему? Почему она это делала?       — Надеюсь, не по той же причине, по которой я опустила руку, — прошептала Анни, закрывая глаза. Сердце грело робко, как уголек. Она уткнулась лицом в плечо Мару, чуть обняла ее и провалилась в сон.       Капли крови на снегу.       Ее волос, рыжий, точно листопад во втором месяце осени.       Уводящая вниз тропинка — туда, где был Эйон-иссе, их город. Меч оттягивал плечо — но разве у него был выход, кроме как вытащить Эльтаиса Аустена из белой колыбели погибели этого мира?       Анни проснулась. Сначала она подумала, что проспала пару минут и потому небо над головой еще не сменило лиловый цвет на черный. Потом поняла, что наступил рассвет — на шторах плясали капли росы и на ее ресницах — тоже. Или то были слезы? Анни потерла глаза и зевнула. Впервые за долгое время она смогла поспать без глупых сновидений и всю ночь блаженствовала в темной пропасти, куда ее кинула усталость. Немного болела спина, но чему тут удивляться, если приходилось лежать на кипе штор, закинув ногу на Мару?       Анни пискнула и отпрянула от вдовствующей принцессы, как от прокаженной. Удержаться на «кровати» не удалось — развалившись на камнях, она со смесью ужаса и восторга смотрела, как Мару начинает двигаться. Белокурая красавица, держась за голову, привстала на наспех сооруженной лежанке. Засохшая кровь на ее лице пошла трещинами, стоило Мару нахмуриться от боли. Одна из ладоней спустилась к животу. Видимо, то, что почувствовала Мару этим прикосновением, ее несказанно обрадовало, и она чуть улыбнулась, тихо и кротко. Анни молча смотрела на нее. Вдовствующая принцесса наконец заметила, что не одна, поменялась в лице. Нежная улыбка сменилась рассеянно-обольстительной.       — Что произошло? — спросила Мару. Голос стал сиплым и хриплым. Она закашлялась. Кажется, она надышалась пыли. Или делала это специально, зная, что румянец, прильнувший к щекам в эти моменты, ей несказанно идет.       Анни, подождав, пока приступ пройдет, с ужасающим ее саму спокойствием ответила:       — Я пришла очень вовремя.       — Я помню это.       Анни ничего не ответила. Она внезапно заметила, что подожгла стоявший рядом стол. Древесина сгорала, постукивая и пуская искры. Странно, ведь огонь не входил в планы… Руки вызвали его сами, пытаясь избавить хозяйку от сердечного жара. Анни подумала, что сейчас ее спасет либо пожарный гидрант, либо дракон, унесший вдовствующую хайлендскую принцессу на другой конец света, к таким же исчадиям красоты — ведь где-то такие живут? Не могут они спокойно ходить по земле, иначе бы апокалипсис наступил раньше. И лежать на тахте, глядя сверху удивленно и снисходительно — тоже. Анни диву давалась, какие глупости лезут ей в голову.       — Ты стояла, охваченная огнем, — произнесла Мару. Даже ссадина, затронувшая верхнюю губу, не смогла испортить идеальности ее очертаний. — Был закат. Ты хотела…       — Я хотела убить тебя.       — Но почему этого не сделала? — прошептала она, и Анни искренне понадеялась, что у Мару просто снова сел голос.       Стол вспыхнув в финальной агонии. Осколки фасада поймали лучи света и некоторое время играли с ними. Солнце начинало подниматься. Оно ласково освещало зараставшую зеленью долину Сёльвы, вырисовывая причудливые тени, падавшие от разбросанных то тут, то там каменных зубов-осколков, в окружении высоких трав и островков кустарников. Идиллия, что позволяла ненадолго обмануться, позабыв о войне.       — Это… это платье Кэти? — спустя пару минут спросила Мару, развязывая бинты на коленях. Раны затянулись свежей тонкой, как пергамент, кожей, грозящей разорваться от любого движения. — Бедная Кэти, как ужасно…       Анни хмыкнула. Она и не знала, что забавнее: мысли в собственной голове или жалость Мару.       — Ужасно? — с сарказмом произнесла она. — Кэти тебя тоже убить хотела.       — Ты не понимаешь, — прошептала Мару, придвигаясь к огню. Она начинала дрожать от холода. — Кэти… Ох, Кэти, ее совсем разрушил этот кошмар, — забормотала она. — Душа распадается, если так часто убивать.       — Она убивала по своей воле, — заметила Анни, спокойно глядя на разбушевавшийся костер. Разжигать его сильнее девушка не собиралась. Как и тушить. Пусть горит, так веселее. Сейчас ей мало о чем хотелось думать. Мысли о том, что время кончается и что новый виток войны не заставит себя ждать, Анни не посещали.       — Она делала это ради счастья других.       Де Хёртц снова фыркнула. Внезапно она заметила, что Мару пристально смотрит прямо на нее. Это смутило. Анни опустила глаза и принялась разглядывать огонь. Прежде она довольно часто ловила на себе взгляды Мару. Обычно это происходило, когда Мару думала, что Анни не заметит столь повышенного внимания. Отражения в зеркале или стекле выдавали правду. Взгляды смущали, чаще пугали, заставляли нервничать. Анни платила ей тем же, разглядывая Мару, пока была возможность. Богатые наряды одной из первых леди Хайленда заставляли с завистью изучать каждую деталь гардероба: от пышно подвязанного пояса до россыпи камней у ворота. Идеально уложенные волосы — нервно проводить по собственной растрепанной шевелюре. Мару Аустен всегда была собрана внешне. Все остальное скрывала личина второй леди, раздражавшая де Хёртц. Зачем притворяться?       Зачем притворяться…       — Знаешь, — тихо сказала Мару, — ты очень похожа на моего мужа. Особенно глазами.       Анни мигом утратила все спокойствие. Фраза была неожиданной, и что ответить на нее, она не знала. Что это значит? Комплимент? Попытка в кокетство? Констатация факта? И как выгнать из головы воспоминания о странных снах, словах Бетельгейза, лавиной обрушившиеся на стену, которая была призвана защитить Анни от необдуманных поступков? Вроде проведенной в обнимку с Мару ночи. Видели звезды, сумасшествие в голове было согласно провести таким же образом еще парочку.       — Я думала, ты уйдешь, — сказала Мару спустя пару минут молчания. Анни продолжала смотреть на огонь, сжигая уже волнение.       — Куда? — отстраненно спросила она, думая, куда же можно сбежать от этого кошмара, чтобы потом не мучиться от совести.       — В тени.       Анни усмехнулась про себя. Она и сама так думала. Грезила королевством, пока не поняла, что там та же бездна, что и в империи.       — Нет, не ушла.       — Нам нельзя оставаться тут, — сказала Мару после некоторой паузы, от которой Анни смутилась еще больше. — Армия скоро вернется. Она не достигла своей цели.       — Какой цели? — насторожившись, спросила Анни. Странное «нам», смутив, растворилось в ненависти. Слово «армия» — заставило встрепенуться.       Мару помедлила с ответом.       — На севере есть место, — медленно начала она, очевидно, подбирая слова, — где могла спрятаться императрица. Единственная дорога идет через столицу. Это место дорого Королю… по-своему.       «Увидела то, что не должна была увидеть. Могу дать совет: хочешь быстро умереть — иди в замок на севере», — вспомнила Анни слова Китти Вилариас. Новая цель — императрица — придала ей сил бороться с разъедающими самообладание глупостями. Бросив разглядывать огонь, она снова подняла взгляд. Мару сидела, поджав ноги и обняв их руками, накинув сверху на плечи обрывок шторы. Засохшая кровь продолжала чернеть на бледном лбу. Мару абсолютно беззащитна, подумалось Анни. Сейчас из нее можно выпытать любую информацию. Армия Синааны, грозившая вернуться, по какой-то неведомой Анни причине заставляла волноваться меньше, чем тайны леди Астреи Аустен.       — И что это за место?       — Не могу сказать.       Костер разросся и стал огненным кругом вокруг них. Анни сделала это, чтобы застращать Мару.       — Уверена, что не можешь?       — Уверена, — твердо ответила Мару, игнорируя близость огня.       Пламя вспыхнуло. Оно перекинулось на шторы и попыталось добраться до тела Мару. Анни не сдерживала его. Только когда вдовствующая принцесса вскрикнула от боли, Анни, передернувшись, утихомирила пожар, вернув его в пределы круга. Анни со злостью осознала, что за прошедшую ночь ничего не изменилось, поэтому сказала:       — Я ведь тебя сжечь могу.       — Я могу взорвать тебя.       — И взорвешься сама?       — Нет, — Мару вдруг усмехнулась, странно, по-горькому. — Не волнуйся. Острова Кэрлимы исчезли — я, как видишь, жива.       — Ты взорвала их? — с отвращением спросила Анни, вспоминая то, что сказал ей таинственный Голос в стенах тюрьмы. «Сумевшая подняться от статуса монстра до жены кронпринца… Как жаль, что монстр все же остался!». Мару поджала губы, скулы обозначились сильнее под бледной до серости кожей. Сказанное явно разозлило ее.       — Взорвала.       — И совесть не мучает?       — Не считай меня чудовищем, Анна. Обладатели моего дара — проклятые люди.       — Оправдание.       Мару вскочила. Ноги едва держали, как она опиралась на сломанную, Анни отказывалась понимать. На горле Мару до сих пор виднелся след от руки Кэтрин. Лицо стало серо, как пепел вокруг, с губ сошла краска, а глаза заалели двумя угольками в адском горниле. «Смешно, — подумала Анни. — Того же цвета, что и мой огонь». Она никогда не видела, чтобы Мару злилась, и теперь с удивлением понимала, что ей это… нравится? Вдовствующая принцесса буквально обожгла ее недовольством.       — Не смей так говорить! Нас ненавидят с рождения! Мы… мы разрушаем все, к чему прикасаемся! Трое моих детей погибли, еще не родившись, никто не осмеливался взять меня, мать осталась калекой, слепой! Отец ушел, как только узнал, кто я! Даже школы отказывались принимать. Я… я не выдержала. Я взорвала всех.       Анни продолжала спокойно сидеть на своем месте, глядя на нее снизу вверх с безмятежным спокойствием. Наверное, если бы из-под земли вновь вылезла Кэтрин Аустен, она бы не удивилась. Запасы удивления иссякли еще вчера — от возмущения к себе.       — Врешь, — проронила Анни. — Анлос на месте, ты была замужем. Неужели сил лишилась?       — Сдерживаю себя, — процедила Мару.       — Да ты не сдерживай. Я ведь преступница, — напомнила Анни, чтобы хоть что-то сказать, а не бездумно смотреть на кулон, дрожащий на ее груди. — Ты меня в тюрьму посадила, ждала, когда казнят. Столько людей убила, что тебе должно быть плевать. Давай, я ведь так опасна. Кроме меня, здесь никого нет. Одно пепелище. Будешь царствовать на пепелище? Зато окажешься самой умной на нем.       Мару ничего не ответила на эти слова. Она отвернулась, укуталась в штору, как в одеяло. Плечи Мару подрагивали. Де Хёртц не стала просить прощения. Окружив себя огненной стеной, она тоже отвернулась, вперив взгляд в покрытый пылью и грязью пол. Где-то в глубине зашевелилось сомнение и нечто весьма похожее на совесть, но де Хёртц прогнала их. Анни научилась прогонять их еще тогда, когда жила на Земле. На Земле подобное лишь отравляло жизнь. Только один раз, после потери Палаис-иссе, совесть… была ли это совесть? Нет, то был всего лишь страх за свою жизнь, страх получить возмездие.       Он и сейчас управлял ею, со злостью подумала Анни.       Вот только другого пути своей жизни она пока не видела.