Эклектика

20 число месяца Альдебарана — 20 число месяца Постериоры, принцесса Сэрайз Адора Катерина Аустен

      Темнота.       Холод.       Пустота.       Пугающее прикосновение к телу.       Эхо голосов сквозь огонь.       Родной, синий, как рассвет, огонь, чей свет не доходил до глаз. Ее окружал только стальной мрак.       «Я в металлическом мешке?» — мысль прочертила глухую боль в голове. Сэрайз забилась, как муха в паутине, но все, что пришло в ответ — новая боль. Выхода не оказалось; стало трудно дышать, легкие не расправлялись до конца. Воздух… Он вдруг резко стал сладок сейчас, в окружении стальных обручей. Сэрайз не могла заставить себя дышать реже. Наружу рвались крики.       — Помогите! Я здесь! Мне плохо, мне нужна помощь!       От собственного голоса закружилась голова. Сэрайз ощутила слабость, до тошноты.       — Я здесь… — хриплым шепотом продолжила она. — Я здесь… Вам все равно?       Девочка замолчала. Ей показалось, что из темноты на нее смотрят сотни пар глаз — оценивающе.       «Никто не придет, — сказали владельцы бесчисленных глаз. — Никто не знает о тебе. Что ты будешь делать, принцесса?» Сэрайз задрожала. Папа не придет, «люди» сверху — не услышат, тем более не придет мэр Герхельд и зеленовласая ведьма. Воспоминание о последней вызвало страх и новую боль — в ладони. «Ситри… ее звали Ситри, — подумала Сэрайз. — Чтоб она умерла!» Сэрайз в жизни никому ни желала смерти, но красивая Селеста Ленрой частенько позволяла такое пожелание и оно пришлось по вкусу. Смерть… Этого показалось мало. «Больно умерла», — добавила Сэрайз и немного успокоилась. Луна должна была услышать. Мама столько раз говорила об этом!       Глаза в последний раз оценивающе блеснули — и померкли, оставив принцессу в одиночестве.       Сэрайз начала внимательно вслушиваться в тишину. Где она? Призрачное пламя, его голоса давно умерших людей продолжали манить; значит, ее оставили в храме. Молитвы, топот ног и треск свечей едва доносились сквозь глухую темноту и словно… сверху? Пол? Она… замурована в полу? Новая волна паники захлестнула Сэрайз. Она, не взирая на все доводы рассудка, снова начала звать на помощь, пока не помутнело в глазах, голос не начал хрипеть, а уши — гореть от высокого звука.       Никто не отозвался.       «Глупая смертная, — с досадой поведала темнота. — Я сказал, что никто не знает о тебе. К кому ты взываешь? Ты одна».       Спустя пару часов Сэрайз смирилась: спасение не придет. Уповать на чудо — неразумно. Нужно пытаться спастись. Уж что-что, а ненависть к бездействию родители крепко ей внушили. И папа, избавлявшийся от всех неугодных людей, и мама, склонявшая его к этому.       Двое суток (хотя Сэрайз не была уверена, что прошло именно столько) понадобилось, чтобы расплавить кончиками пальцев здоровой руки металл, впуская воздух. Наверное, в «мешке» все-таки был доступ кислорода, иначе бы Сэрайз давно задохнулась. Впервые в жизни она радовалась, что не человек. Не-вампир погиб бы в первые часы заключения. Воздух, вода, пища — вампир не зависел от подобного. Только свобода… и чужая жизнь.       Сэрайз пыталась расплавить клетку, но сил не хватало; серебряная кровь отказывалась подчиняться. «Соберись, — раздавался в голове голос матери. — Не мне давать советы, как пользоваться ею, но если не сосредоточишься, то не научишься. Отец невыносимо тебя разбаловал».       Темнота и сотни глаз насмешливо наблюдали за попытками.       «Принцесса? Наследие предков? Право, жаль, что история закончится так…»       Иногда от отчаяния Сэрайз вновь начинала кричать — никто не отзывался и начинала болеть голова. «Любишь жаловаться, — сетовала мать. — И от кого в тебе эта черта? Ни я, ни твой отец не грешим этим. Не понимаю… Мне было бы стыдно говорить о неудачах. Сосредоточься и делай!»       С большим трудом Сэрайз сумела проплавить холодным огнем металл у ступней. Дышать стало проще.       Сколько проживет вампир без крови? Этот вопрос стал ребром примерно через полторы недели темноты, тишины и голосов в голове. Мама рассказывала, что однажды продержалась три месяца. Неужели Сэрайз должна пробыть в железном мешке три месяца, чтобы освободиться?       Нет.       Сэрайз не прекращала бороться. Она из последних сил плавила металл, окружавший тело. Та зеленовласая бестия знала, во что прятать холодный призрачный огонь… Тягучими густыми каплями падала драгоценная чешуя, преграда становилась все тоньше и тоньше, день за днем. Сэрайз верила, что когда-нибудь вырвется на волю, как новорожденная птица. Скорлупа треснет. Иначе быть не может.       Когда Сэрайз засыпала, к ней приходили чудесные сны. Она видела незнакомый мир, это был мир из серебра — негаснущего, неумолимого, сжигающего дотла любого, кто пытался прорваться сквозь преграду. И океан, и листочки деревьев, и небо над головой пропитывал магический металл. Он трепетал, как живой. Сэрайз просила, чтобы серебро отозвалось ей, но мир во сне молчал. Молчал и мир реальный. Сила императорской фамилии не подчинялась принцессе.       «Тебе будет сложнее, — сказал из воспоминаний папа. — Каждое новое поколение нашей семьи дальше от богов и света, которым был создан мир».       «Мир можно создать из темноты, — издевались над ней сотни глаз. — Но твой прародитель украл у меня не все, поэтому в тенях ваших душ царствую Я».       Сэрайз потеряла счет дням. Она не знала, в какой из них впервые ощутила всепоглощающую ненависть к живой душе, но это было и случилось вечером, когда солнце окончательно ушло за горизонт и небо озарило другое божество. Их божество.       — Всеблагая луна, — услышала Сэрайз, — ты отвернулась от нас или мне кажется? Со времен проклятия кэрлимских эльфов ты не обращала взор на своих детей. Мы нуждаемся в помощи. Земли архипелага пусты, и мы — тоже. Порой кажется, что кулон на шее я ношу определенно зря. Все молитвы, что я и моя община обращают к тебе, уходят в никуда. Тысячи лет лунное племя на что-то надеялось, ждало тебя, твоего возвращения, но… — женский голос дрогнул. — Обещания — пусты, а их отсутствие — немногим лучше. Ты слеп или не хочешь видеть?       — Нит, — вмешался другой, жеманный и резкий голос молодого человека. — Он не слушает. Плевать ему. К кому ты обращаешься? К Майриору? Его нет; а в новом святилище ты найдешь только труп принцесски.       Сэрайз хотелось крикнуть, что она жива, но странные посетители явно не обрадовались бы этой новости. Она чувствовала пренебрежение к себе сквозь толстый слой безразличия молодого человека.       — Труп, — повторила женщина. — Не будь наивным. Вампирша с серебристой кровью протянет ноги позже нас с тобой. Уверена, она нас слышит. Серебряным даже пища не нужна. А мы? Как сейчас помню наши блуждания по пустыне длинною в полгода. Ты был молод, не помнишь. А я все помню и ничего не забываю. Долгая жизнь расставляет приоритеты.       Смех. Металлический, жесткий, хозяин отчеканил его, точно заученную роль в театре. Даже пауза, повисшая в храме, показалась Сэрайз наигранной. Ей бы хотелось взглянуть на этого странного человека.       — Я родился в Катерии, — сказал он. — Большинство блужданий прошли мимо. Ты старше меня на пятнадцать лет, Нит. Расскажи. Не сколько для меня, сколько для принцесски. Пусть знает, к чему нас привели ее родители. Если, конечно, ты права, и Кэрлиму разрушила ее мамка.       — Не строй из себя обиженного на судьбу, Ричард, ты, сбежав из Хайленда молодым парнем, катался как сыр в масле, пока прислуживал Королю! Наши беды тебя не коснулись. Ты — Клинок Синааны. Ты не жил в нищете и не блуждал по городам в надежде на одну спокойную ночь. Ты даже сейчас мстишь по глупым причинам! Невзаимность! Если бы войны развязывались из-за подобной ерунды, я бы ушла в монастырь, чтобы больше не видеть идиотов.       — Еще одно оскорбление, и перед толпой будешь выступать сама, — резко заметил мужчина. Его собеседница замолчала и когда заговорила снова, голос ее был совсем другим:       — Я провожала отца в плаванье. Мы стояли на пристани, когда начала уходить вода. Берег обнажился — я запомнила ту картину. Я даже не почувствовала взрыва, землетрясения — мы не знаем, что именно случилось. Может, все произошло за час до того, два… Просто… океанское дно вдруг оказалось голым, только крохотные озерца остались между скал. Будто кто-то убрал пробку из гигантской ванны. Я не знаю, как выжила. Бог, подумала, снизошел. Очнулась на эльфийском берегу, в иле, грязи, груде мусора. Небо было такое чистое… Я не нашла тела отца. Мертвых было столько, что эльфы перестали их хоронить по своим обычаям и бросили на берегу. Оставшихся сожрал дракон. Я его тоже помню. Обычный синаанский дракон, которых теперь тренируют как собак. Нас осталось так мало…       — Четыреста вампиров из полутора миллиардов. Думаю, впрочем, что другие просто не захотели признаваться в происхождении.       — И правильно сделали. Эльфы выгнали нас на следующий день. Всех выгнали: детей, изувеченных… Кто-то из наших не сдержался и разорвал пару горожан. Я пыталась понять их поступок, но… из-за одной паршивой овцы обрекать других на такую судьбу? Мы их братья. Всего лишь островные эльфы, попавшие под проклятие. Равнинные эльфы от нас отвернулись. Да… Смотрю я на тебя, Ричард, и думаю, что уж тебе-то грех жаловаться на нашу судьбу. Она тебя не коснулась.       — Не моя вина, что родился позже. Да, я не застал блуждания по пустыне, но все остальное, последствия происхождения… Думаешь, в королевстве вампиру легко? Будь так, не стал бы я первым чистокровным вампиром, дослужившимся до звания Клинка. Отличились бы до меня.       — Ты серьезно сравниваешь общественное порицание и переход под палящим солнцем без пищи и воды? Наши нападали друг на друга с голоду. Вот только мы не можем пить вампирскую кровь. Они не знали, что будет. Мы, к сожалению, теперь знаем.       — Смерть.       — Хуже.       — Что может быть хуже? — с ощутимым интересом спросил Ричард.       — Поэтому я и говорю, что наша судьба тебя миновала. Иначе бы знал, какие вещи есть хуже смерти. Мы бродили по пустыне полгода. На западе нас встретили неласково, к эльфам мы вернуться не могли. С трудом осели по побережью Аланды, вампиров по двадцать в городе, чтобы не вызывать подозрений. Твои родители выбрали Катерию, Мару — Аливьен-иссе… Я не такая. Я не собиралась скрываться, я пришла в храм огня и сказала, что если не получу разрешения на учебу, то в качестве вступительных спалю их всех нахрен. Я провела в храме двадцать лет — больше чем кто-либо. Мне было некуда возвращаться, а храм… он был домом. Вышла там замуж, пока остальные бедствовали и меняли города. Я каждый день думала, что если стану лучшей, то Михаэль примет меня на службу, и я чего-нибудь добьюсь. Думала, что вампир около трона исправит ситуацию. Я не знала, что Мару — уже принцесса. Почему она ничего не сделала для нас? Ей было стыдно признаться, откуда она? Я не понимала. Я до сих пор не понимаю. Она восемь тысяч лет провела в обнимку с Аустенами, стелилась перед ними и даже задницей не пошевелила, чтобы построить город для своей нации!       Сэрайз не знала, от чего ей хуже — интонации, смысла слов или звенящей ненависти.       — Ха, я уверен, что старая бабка выгнала бы ее из замка, если бы узнала, — хмыкнул Ричард.       — Хочешь сказать, она не узнала? — с презрением к тупости собеседника бросила Нитсу. — Бред. У нее нюх ищейки, бабка только прикидывается безмозглой. Нет, пепельную кровь она учуяла, когда Валентайн показал женушку семье. Только он с рождения оказался в опале, и его волчата бабулю не волновали. Вот когда Мару вышла уже за Михаэля, поднялся скандал. Если подумать, то именно после того вечера все в мире пошло наперекосяк… Ладно, это неважно.       — Почему, я бы послушал.       — Не сомневаюсь в этом, Рич. Факт в том, что Мару могла устроить если не город, то хотя бы негласный квартал! Протолкнуть на подпись любой законопроект, которые подписывал лояльный к нам Михаэль! Легче легкого для такой обаятельной шалавы! Мы жили не во время Эльтаиса или Нёрлэя, когда казнили всех подряд, кто не вписывался в идеологию! Просто потому что глаза не голубые, например. Она ничего не сделала. Мы как жили в глуши, так и жили. Меня бы никто не слушал, Михаэль меня не любил, слишком прямолинейная, как Йонсу, не лизала ему задницу. Только когда Ситри Танойтиш стала вампиршей, что-то начало меняться. Она просто взяла и переманила половину наших в свой гарнизон, вот и все! Никто и слова ни сказал! Попробуй что-нибудь вякнуть, когда ее мама — Сёршу с проклятущим пламенем… Сказал бы кто-нибудь Мару слово поперек, ей, подстилке кронпринца?       Сэрайз почувствовала, что по щеке катится слеза. Обида, стыд — два чувства смешались в гремучую смесь. К ним прибавилась беспомощность. Как ей хотелось, чтобы они замолчали! Но что Сэрайз могла сделать? Только слушать…       — Нас ненавидели, — вновь раздался голос Нитсу. — Ведь мы кровопийцы, чудовища, убиваем всех подряд! Я не убила ни одного за время проживания в Хайленде. Кого это волновало, Ричард. Для всех я была зверем. Что ж, думаю, пора им стать. Михаэль просил меня приглядеть за его дочуркой…       — Просил? Он умел просить? Жаль, не слышал…       — Я сдала ее Танойтиш. Обещания не было. Дочь наследника империи или нашей соотечественницы — не вол-ну-ет, мы с Ситри в этом единогласны. Они оба нажили себе врагов, и теперь, после битвы у городов-Близнецов, когда от Хайленда осталось одно название и герб в учебнике для начальных классов, думаю, их титулы ничего не значат для меня. Никогда не значили, сегодня — особенно. Теперь мы, вампиры, вспомним старые звания. Лордерьер Нитсу Кэйар, энлордерьер Ричард Оррей! Звучит! Я пошла отсюда, этот зал провонял призрачным огнем. Луне похрен на нас. А мне похрен, что скажет она на мой план!       — Я с самого начала это говорил! — крикнул Ричард, и Сэрайз поняла, что в зале остался только он.       Сэрайз чувствовала себя отвратительно. Она всегда считала, что ее родители делают для жителей империи все, а теперь… Грязь, сплошная грязь, и стыд, от которого не отмыться. Мама… О чем умолчали родители, что еще она не знает?       — Что ж, пора и мне исповедоваться, принцесса? — ехидным голосом вопросил Ричард. — Ты слышишь меня, я знаю, и слышала все, что говорила Нитсу до того. Уверен, что вытираешь слезки. Что ж, как было, так и рассказали. Уверен, если бы Нит жила во время правления твоих более дальних родственников, рассказ бы вышел погорячее. Твой папочка был не самым худшим кронпринцем, честно. Заметила, что я два раза сказал о нем в прошедшем времени? Я знаю хайлендский превосходно, все нормально, ошибок нет. Твой папа немного полетал из окна после смерти, и голову так и не нашли, кстати. Ему перерезали глотку при осаде Каалем-сум, который отстроил твой братик. Вот голова и отвалилась, кстати, странно, куда же она делась, их никто не коллекционирует в Синаане, мы же не страна психопатов и неврастеников! — вампир издал странный смешок. — Не только ты сожалеешь о его смерти. Я тоже сожалел, а сейчас думаю: зато никому не достался! Я был последним. Сложилась забавная ситуация, малыш, — другим, менее торжествующим тоном продолжил Ричард. — Кронпринц — мертв, ты, его наследница, если подумать — тоже. Твой… племянник?.. Как все запутано в вашей семье! Валентайн, бывший твоей мамаши, подох. Астрею никто не видел несколько дней. Остались две девчушки, одна родить не сможет, это точно. Из всех Аустен осталась твоя тетка Китти, и с ней, прелестницей-эгоисткой, договориться не составит труда. Я найду и ее, и что сказать при встрече, и чем продырявить тельце. Мы вернемся домой на законных правах. Единственное препятствие тому — ты. Твоя резолюция без подписи регента ничего не значит; ждать, пока регент объявится, чрезвычайно долго и глупо в нашем положении. Ты — последняя преграда, и лучше бы тебе сдохнуть вслед за остальными. Сиди в своей клетке и умри без лишних проблем. Имей в виду, если выберешься, то я найду тебя. Ты поняла, малыш?       Сэрайз уткнулась лицом в металлическую клетку. Слезы текли, не желая прекращаться. Родители, папа… И она… Пальцы попытались сжаться в кулак, но не смогли. В голове стоял гул. Что она знала? Что ей не сказали?       А сможет ли она теперь узнать все, когда нет в живых папы, — страшная, слабо осознаваемая мысль, — и, возможно, матери?..       — Знаешь, что я делал в твоем возрасте? — голос Ричарда был совсем близко. — В двенадцать лет, например? Шлялся по подворотням, где кишки выпускали наружу каждый вечер. Куда мне, сироте, было идти? О, Нитсу неправа, я многое видел, пустыней без жратвы наши проблемы не ограничились. Я два раза прыгал с крыши, прежде чем понял, что, по сути, ловлю плевок судьбы в лицо. Мы крепкие. Специально, чтобы могли без страха ходить по городам и грызть чьи-то глотки. Мы созданы для этого — истреблять жизнь. Я убивал. Много. И знаешь, мне все равно. Кого я убивал? Людей? Их сам создатель считает ошибкой, меня потом благодарили. Эльфов? Король их ненавидит. Полукровок? Это ошибка природы, как ты, недовампирша. Уверен, тебе кровь приносили в пробирке. А я бегал по Катерии, выискивая свежие трупы. Чувствовал себя таким бесполезным, беспомощным… В пятнадцать убил впервые, — Сэрайз услышала чужое взволнованное дыхание. — Сразу двух. Они гуляли вместе по местной набережной, учились в Катерии, она — с юга, он — с востока. Были старше меня на пару лет. Я читать толком не умел, в школы нас не брали. Что меня ожидало, принцесса, во взрослой жизни? Был какой-то другой путь? Я мог стать кем-то другим? Нет… За меня все решили, как за всех других.       Душа Сэрайз дрогнула.       — Девчонке я проломил бошку об ограждение — углом в глазницу, так, что аж мозги от манжет оттирал. Парень попытался убежать… Вывернул ему ногу, бегуну такому, и выпил всю кровь, пока мозг не усох без кислорода. А как он дергался! Трупы оставил на улице, чтобы послушать сплетни на следующий день. Паники было столько, что ввели комендантский час, пришлось лезть в дома. Потом я обнаружил, что местные «веруны» — совершенно бестолковы, и шел за ними из храмов. Никогда не верил в Луну, как все наши… А ты, милая, веришь в Луну? Или папа набрался смелости и объяснил тебе, чье око наблюдает за всеми нами с небес? Хочешь, я расскажу о Нем? Чтобы было больнее. Это безответственное, беспокойное трепло, которое навешает отборную лапшу на уши, лишь бы ты шел за ним. Я говорю это без страха, потому что Короля сейчас нет в Мосант. Можешь не ждать от него спасения! Он никому не дает поблажек. «Каждый получит то, что заслужил» — призыв, который много лет держал меня в королевстве… Что заслужила ты, милый цветочек из оранжереи? — голос Ричарда стал сладким нектаром. — Приятный же ты собеседник! Жаль, правда, жаль, что сюда, кажется, идут майоминги. Сколько молитв ты, держащая пламя в холодном мешке, успела выслушать? Мой тебе совет — сожги собственную душу, чтобы эта стала последней. О, кто пришел, — перемена в тоне была разительной. — Кое-кто немного более красивый, чем майоминг. Не думал, что в тебе остались силы верить в религиозный бред.       — Думать — не твое.       Истекшее слезами сердце услышало знакомый голос и воспрянуло. Сэрайз плохо знала новую фрейлину бабушки, не слышала ее имени. Но человек из прошлого придал ей сил.       — Я здесь, — начало вышло тихим, хриплым. — Я здесь! — собственное эхо ударило по голове, кричать Сэрайз не прекратила. Наперекор бесконечному звону она выкрикивала свое имя, пока не поняла, что разговор наверху продолжается. Нет, она слишком далеко от них… Слезы вновь покатились из глаз.       «Не услышит… не услышит… Ты одна, — напомнили сотни глаз. — Хочешь выбраться — найди в душе то, что горит ярче всего».       — Странно ощущать тебя не врагом, Ричард, — зажурчал женский голос. — Ты ведь не Клинок больше.       — Неужели, — вампир говорил с нескрываемой иронией. — Неинтересная у тебя жизнь, если враги в ней только Клинки Синааны.       — Остальные умерли, Ричард.       — Мне же странно слышать от тебя имя, а не титул. Раньше ты орала при встрече «Глубинный клинок!». И все хайлендские крысята бросались на вампира без дара.       — Дара, может, не было, но хитростью боги тебя не обделили.       — Вот мы и вернулись к первоначальной теме. Что ты здесь делаешь, Ливэйг? Странное место для встречи с той, что ненавидит Короля. Это, опуская религиозные недомолвки, его алтарь.       — Это алтарь призрачного огня, не Майриора, — жестко ответила женщина. — Огня, которым не владею ни я, ни он в должном качестве. Это значит, что его придумал кто-то другой, и с этим «кем-то» я хочу пообщаться. Исчезни, будь добр. Пусть ты не враг — разговаривать нам все еще не о чем.       — И некогда, Ливэйг, — заметил Ричард Оррей со всей таинственностью, на которую был способен его голос. — Да осветит кровь твой путь.       Сэрайз услышала мягкие стихающие шаги. Звуки исчезли, оставив наедине с темнотой. Темнота смотрела в ответ, наблюдала за ее слезами, напряжением в теле. Сэрайз не слышала ничего, кроме собственного дыхания и биения сердца, и не видела ни искринки света. В нарастающей тишине подкрадывалась ненависть.       А потом, через несколько растянутых минут, до Сэрайз донесся голос и цветочные благовония.       — О, всеблагая матерь отверженных. Имя твое — зов южного океана. Твоя сила в нас и вовне нас. Мы живем тобою, дышим тобою, освещены тобою. Все лже-боги мира — тень от твоего пламени. И южное Солнце, и восточная Луна, и Мёрландия, и Торга, и звезды, и Бездна… — последнее слово ужалило тишину. — И Майриор… Скажи, где ты, если позволяешь бесчинствовать теням? Я нуждаюсь в тебе, мы все нуждаемся… в тебе и твоей любви. Мне нужен знак того, что я все делаю правильно, потому что… потому что я не знаю, к чему иду и зачем. Мне кажется, я давно, давно сделала не тот выбор и вся жизнь кончится не тем, чем должна была. Будто много лет назад я сказала не те слова, не тому человеку… Эрмисса, откликнись…       Сэрайз завороженно слушала. Она не знала имена богов; мама верила в Луну, потому что так было нужно, а отец ни в кого не верил. Смысл слов ускользал. То, что ранее говорили Нитсу и Ричард, воспринималось легче: ненависть, злоба были проще, ярче непонятного чувства столичной фрейлины.       — Я не знаю, что создано тобою, к чему же приложил руку он. Это древние чары; была бы я в молодости столь проницательной, как сейчас! Вокруг все смешалось: солнце не греет и луна светит ярче, любовь ведет гибели, доброта — к ее унижению. Весь свет смешался с грязью, когда мир покинул Вердэйн… С каждым годом наши сердца холодеют. Скажи, почему так?       Сэрайз знала, что ее старшего брата звали Вердэйн. Папа никогда о нем не говорил; мама хладнокровно поведала, что бывает с теми, кто не слушается родителей и не хочет думать головой.       — Почему холодеет каждое сердце, что я знала? — вопросил голос. — И случится ли это с моим, когда я потеряю… последнего… Джейниса… Что мне сделать, чтобы сохранить?.. Валери, отец, Ники… Валентайн, мой принц, Бетельгейз… Для чего мне хранить силу? Для чего мне хранить самообладание? Чтобы увидеть, как он окончательно извратил мир? Но я же не могу убить! Эрмисса…       «Для чего ты должна контролировать себя, Сэрайз? — раздался в голове строгий голос матери. — Призрачный огонь — не шутка. Он милосердие в жесточайшем его проявлении; прежде чем уничтожить душу, какой бы гнилой она ни была, подумай, не изувечит ли это твою собственную».       «Через увечия и раны быстрее доберешься до глубин души, принцесса. Глубины горят крайне хорошо».       — Я не могу убить, — повторил голос. — Мы созданы тобой не для смерти. Но… для его смерти, кажется, мне хватит сил. Буду ждать тебя у Веневера, Майриор. В честном бою… Мне больше не на чем давать клятву, кроме жизни: я клялась Михаэлю сердцем, что спасу его дочь, и Сэрайз мертва, совершенно мертва, а Луна… Луна — мой враг, Эрмисса. Она не Ваше творение. Мне остается обещать: кровоток покинет Майриора или я покину мир.       Повисла тишина. Напрасно Сэрайз вгрызалась в нее: молитвенник опустел. Восклицание о ее жизни не нашло бы адресата. Да и пробралось бы оно сквозь металл и треск пламени… Щеку Сэрайз охладила слеза. Она вновь осталась одна наедине с мыслями — светлыми и темными.       Папа… папа мертв. Это было правдой; почему же она упрямо не принималась? Сэрайз не верила ей и никому из сказавших правду. Ни ненавистному Ричарду, ни Йонсу. Словно это произошло не здесь, в реальном мире, а далеко, на странице книги. Папа не рядом и живет на берегу другого залива. Уехал отдыхать или защищать Хайленд… И когда-нибудь вернется — иначе быть не могло.       Когда Сэрайз была совсем маленькой, а тетя Кэти — доброй, Сэрайз услышала сказание. На седьмой день рождения света звезды создали Душу — нетленную человечность, которой была уготована смерть в благодетели. Луна, окно в бездну, извратила творение, но и возвысила. Души возрождались в новом теле, лишаясь памяти, и только самые благородные чувства позволяли найти путь прошлой жизни. Папа любил Сэрайз — папа вернется и вспомнит ее. Спасет.       Сэрайз слабо улыбнулась. Слеза забилась в уголок губ.       — Услышь мой голос, дитя. Имя мое — Бетельгейз. Отбрось страх, услышь и приди к свету, что спрятан в твоих жилах — силе серебра. Со дня битвы в поднебесье истинная мощь крови не озаряла вас. Пожелай — тюрьма рассыпется пеплом, и я покажу тебе путь. Последуй за девушкой с золотыми, как солнечные лучи, волосами… Ты спасешь и себя, и ее от темных мыслей. Знай: мысль материальна, если ей хватает уверенности. Тебе достаточно пожелать.       Спокойный, мягкий, как облако, голос очаровал Сэрайз. Он дал ей надежду.       — У тебя мало времени — девушка уйдет из города, ты не сможешь выбраться без помощи. Ричард найдет тебя.       Ричард. Она заволновалась от этого имени, и не совсем от испуга.       «Не слушай этого идеолога, — посоветовали сотни глаз из темноты. — Мир переменчив, он — консервативен. Да, в тебе больше потенциала, чем во многих, но нужен импульс, чтобы пробудить силу… Скажи, ненависть… она понравилась тебе? Это чувство в глубине, колючее, неконтролируемое…»       Сэрайз попыталась успокоиться. Мышцы ныли и отвлекали, голова продолжала болеть, слезы щекотали.       «Зачем, принцесса? Перед кем играть в благородство? Перед собой? Мной? Я не оценю театра; ты отказываться от очевидной выгоды. Родители бы не оценили».       Раненая рука с трудом вызвала огонь. Кожу жгло, боль поднималась по артериям. Казалось, что сама кровь вскипела в очередной попытке разрушить клетку. Сэрайз сжала зубы. Отбрось страх! Она не понимала, боится ли и если боится, то чего именно. Услышь свет… Что это значило? От обиды выступили слезы.       Обида на все: родителей, мир вокруг и клятую судьбу.       Что она сделала не так?       Слезы скатывались по щекам к подбородку, падали по металлу к груди. Где-то там висел полумесяц, подаренный мамой. Где-то там раз в минуту билось сердце. Как она ненавидела… Почему? Ведь Ричард ничего ей не сделал. Сделали другие: Ситри, Нитсу, тварь, убившая папу, но ненавидеть получалось только Ричарда — рассказавшего обо всем. Сэрайз пыталась найти причину и не могла. Все варианты оказывались глупостью.       Пламя в больной руке продолжало пусто гореть.       Сэрайз чувствовала, что ошибается. Она делала что-то не то; действие грозило закопать еще глубже, откуда придется звать к Луне уже жалко и униженно. Хотелось разбить ловушку, даже если ценой стала бы сломанная рука. С каким наслаждением она бы ее разбила! Сэрайз одна. Вокруг — никого. Одиночество обрушилось с новой силой. Папа бросил ее; маме она никогда и не верила, чтобы злиться. Кто у нее был, кроме родителей? Словно тонкие иглы, мысли входили в голову. Сэрайз не было больно, приходило только осознание и тупая отрешенность. Пустота и неконтролируемый пожар внутри.       «Так выпусти его, смертная», — раздался в голове насмешливый голос.       Остатки воздуха вырвались изнутри с треском. Свет пронзил голову Сэрайз; боль растеклась по спине и затылку. Руки раскинулись. Грудь содрогалась. Воздух… Воздуха все еще было слишком мало — обессилев, Сэрайз не могла его вобрать. Мышцы окаменели.       Перед глазами плясали круги.       «Я выбралась?» — спросила себя Сэрайз. Бросало то в жар, то в холод. Глаза начали различать края камней — до боли. Спасена… «Но что толку, если я не могу встать?» — в новом импульсе злости подумала она. Сэрайз совершенно не чувствовала сил: ноги стали бесполезны за долгие дни, кажется, она и сама забыла, каково это — двигаться… Спина обмякла и не держала тело. Только руки слабо шевелились.       — Я должна встать…       Где-то в глубине пола журчала вода — звуки с трудом продирались сквозь шум тока крови. Сердце пыталось разогнать застывший в сосудах серебряный пепел. «Как я голодна», — Сэрайз подумала, что причин для слабости оказывалось слишком много.       Она лежала на берегу подземного озера. Галька с трудом ощущалась телом; перед глазами покачивались обломки «тюрьмы». Литую фигуру разорвало пополам. Сэрайз нащупала рукой металлический изгиб справа и поморщилась. Холодный. Она повернулась на бок и снова поморщилась, уже от боли в ребрах. Следом скрутило желудок. Пустота внутри вызвала привкус кислого во рту. В голове появилась издевательская мысль: «И в таком состоянии она должна была за кем-то спешить?».       Полежав на боку некоторое время, Сэрайз перевернулась на живот. Лоб налился свинцом, из носа что-то потекло, горячее и липкое. Собравшись, она приподнялась на руках и, наконец, смогла сесть на колени. Проведя ладонью по лицу, Сэрайз увидела кровь. Это не вызвало никаких эмоций. Вместо них Сэрайз еще раз оглядела пещеру: по меньшей мере четыре темных туннеля она различала со своего места, и ни одно не внушало доверия. По левой стороне щербатые ступени вели куда-то вверх, за скалистый выступ, но Сэрайз с трудом представляла, как сможет по ним подняться. По туннелю она хотя бы сможет проползти.       Но сначала — вода.       Вода оказалась горькой и маслянистой. Была ли она такой на самом деле или измученный организм неправильно понял вкус — Сэрайз не поняла. Много пить она не рискнула. Сделав два-три глотка, Сэра заставила себя остановиться. Желудок вновь скрутило. Морщась, Сэрайз несколько минут изучала дребезжащие над сводом пещеры остатки статуи, к которой вели цепи. Значит, наверху храм. Город стоял над озером? Не очень надежное место… Хотя, наверное, когда строили Браас, озера еще не было.       Если она выберется из Брааса… как она доберется до земель Хайленда? Сэрайз задрожала. Она ничего не знала о мире, и даже география исчезла из головы от страха. География! У нее не было ни виста в кармане, ни колечка на пальце, и даже сережки с агатами кто-то сорвал, судя по рваному шраму на мочке уха… Идти пешком? Босиком? Сможет ли она украсть туфли? Или придется снимать с первого же трупа? От безрадостных перспектив Сэрайз задрожала еще сильнее, но тут же взяла себя в руки. Решать проблемы стоило по мере их поступления, и пока трудность одна — выбраться с берега подземного озера… Сэрайз, покачиваясь, встала. Голова закружилась, мышцу свело — она упала обратно на гальку.       Запахло влажной кожей и, почему-то, примесью рома. Сэрайз помотала головой. Она рассекла губу, и выступила кровь. Серость отпечаталась на пальцах, когда она провела по лицу. Серость… не серебро.       Шаг. Второй.       Она выбрала ближайший выход, ведущий вглубь скалы. Темнота. Не все ли равно? Из заточения вывела именно тьма, не свет. Ноги с трудом несли Сэрайз. Хотелось упасть и набраться сил. Бешеная ненависть и обида медленно оседали в душе, как осадок в бокале.       Тошнота.       Сэрайз, добравшись ко входу, оперлась рукой о свод пещеры. Пальцы дрожали. Мир покачивался и тускнел. Этот запах… От него дрожали колени. Темнота вновь смотрела на Сэрайз — только в этот раз вместо сотен пар переменчивых бездушных глаз на нее взирали всего два зеленых с провалами зрачков. Она вздохнула. Глаза оказались перед ней, и Сэрайз почувствовала прикосновение чужих губ, влажных и требовательных. Ссадина загорелась от боли.       — Я говорил, что найду, — пальцы сдавили талию. Сэрайз попыталась оттолкнуть Ричарда, но он поймал ее за запястье и завел в сторону. Влажные от крови губы опустились к шее.       Потом она потеряла сознание.