Эклектика

1 число месяца Альтарфы, Белладонна

      К полудню второго дня Белладонна научилась управлять черным огнем без рук. Разумная материя подчинялась ее мыслям. По желанию хозяйки она могла многое: сжиматься в миниатюрный клубок, становиться плоской или полым шаром, кружиться на месте. Черное пламя ласкало руки, как вода. Белладонна любила сидеть в одиночестве и смотреть на игры маленьких огонечков меж пальцев. Они танцевали, точно светлячки у ночной лампы. Красивее, чем цветы или звезды, и намного, намного ближе. Донна любовалась огоньками, сидя на веранде в коляске, в парках Абэнорда и Оссатурлэма — благо, между городами час пути. Время тянулось рядом с чернильными брызгами, и Белладонна запуталась в нем. Знала одно — утром третьего дня Френ, спутница Леонарда, разбудит ее на битву.       Черное пламя понимало голос. Белладонна могла приказать подлететь ему к кровати или столу, и материя выполняла приказ. Огонь мог зажечь свечу. Как оказалось, при должном старании пламя контактировало с предметами и с успехом двигало их, будто каменея. Донна даже улыбнулась, когда впервые смогла уронить книгу. Страницы не затлели. Это было… удивительно. Белладонна представляла миллион способов, как можно использовать свой удивительный дар. Огонь без каких-либо усилий с ее стороны отвердевал до стали и принимал форму топора, способного рассекать стол, и плавился на сотни ртутных шариков. Из них получалось сотворить доспехи, щиты, цепи и крохотные лезвия, гигантский серп, который мог и притянуть жертву, и разрубить ее пополам.       Черное пламя уничтожало все: дерево, бумагу, камни, металл, даже воду. Достаточно пожелания или просьбы. Теперь Белладонна понимала, почему Майриор скрывал от нее эту силу.       Ей столько лет говорили, что пламя опасно, необузданно — и что? Сила подчинялась и могла сжечь все, что сотворил Майриор. Душа Белладонны дрожала от триумфа. Это ключ. Это путь к победе. Сколько лет он прятался от нее! Оказалось достаточно минутного порыва, волевого решения пустить в свою жизнь частицу неизведанного. Два дня назад Белладонна сама боялась странной черной материи с переливами стали. Ее пугали рассказы Эйа и Майриора о чужеземной силе, возможная боль, потери и последствия. Теперь ей нравились ощущения, которые возникали от прикосновения черного пламени.       Черное пламя уничтожало все и ничего не брало с Белладонны. Никакой платы. Ни безумства, ни душевной черствости, ни слепоты. Донна творила им и могла остановиться. Огонь исчезал по ее желанию.       За годы, прожитые в Синаане, Белладонна увидела достаточно смертей, чтобы осознать простую истину: сила — в умеренности. Жгучего клинка Синааны, Морриайн, пришлось убить, как и Хелайрис, когда оба стали безумны. Оба не могли остановиться, когда поняли, что силой огня можно поглотить весь мир. Наама — это другой финал, убитая горем женщина ничего не хотела от жизни. Ей все равно — убивать или не убивать, чувства одинаковы (если в ее случае можно говорить о чувствах). Морриайн и Хелайрис упивались мощью огня. И где они теперь? Другие Клинки уничтожили тела, а Майриор разорвал души, чтобы избежать перерождения. Наама, бесплотный дух, по старой памяти призывающий огонь, еще понимает чужие слова. Небесный Клинок, Фаталь — неприятная и непонятная история, из чувства уважения Донна не вспоминала о ней. Может, когда-то она относилась к ней предвзято, но время расставило причины по местам. Громовой Рейнеке? Он загордился, решил, что неуязвим, и увел Фаталь у принца Бетельгейза. Ради его безопасного уничтожения объявили Звездную войну (помнить бы, какую по счету). Звездный Минору был легкомысленным, как и его друг, отец Ситри. Сумрачный клинок Сёршу отличалась непримиримым характером и не умела выбирать себе врагов. Живя в Синаане, она постоянно ссорилась с другими Клинками, а далеко не все из них были так же отходчивы, как Донна. Шпионы уже донесли о гибели Сёршу. Ситри… Белладонна поклялась не думать о ней, и о Валентайне тоже. Любимый и его любовница стали своего рода табу для мыслей.       Многочисленные вещи Валентайна Донна приказала сжечь без мук совести, собственноручно собрав в мешки. Это заняло до смешного мало времени. Человек, оказывается, занимает в мире ничтожную нишу. Когда снова погибнет она, Донна, что останется? Оссатура или горстка пепла? Это придавало сил изучать черный огонь дальше.       После визита принца Бетельгейза Белладонна стала более скрытной. Никто не знал о ее тренировках, даже Леонард. Донна закрылась в своих покоях, зашторила окна и начала творить. Для игр с огнем не нужен был дневной свет. Белладонна спокойно различала огонь в темноте — материя была чернее. Однажды Донна заснула, а по пробуждении увидела, что пламя смиренно ждало ее, повиснув в воздухе. После этого Белладонна уверилась в его безопасности окончательно.       Только одно беспокоило ее — собственные сны.       Во-первых, Донна начала спать непривычно много, днем и ночью, но недолго, по полчаса. Больше спать не получалось. Она просыпалась удивительно бодрой и начинала изучать огонь снова. На еду Донна не тратила время. Время стало очень дорогим ресурсом.       Во-вторых, Белладонне стали сниться непонятные сны. Вернее сказать, ей ничего не снилось, она точно падала в бездонный черный колодец. При этом Донна слышала знакомый голос. Проснувшись, она каждый раз гадала, кому он принадлежит и не находила ответа.       Голос говорил ей что-то, но она не понимала. В Мосант не было таких языков. Возможно, они существовали за Гранью, однако Донна не знала их. Каждый сон голос избирал новый язык — свистящий, жесткий или монотонный и десятки других вариантов.       К вечеру второго дня Белладонна поняла, что все-таки устала. Ей необходимо было выйти и прогуляться в парке. Сознание и зрение двоилось: комната начала шевелиться и менять очертания, настоящее отступило перед могуществом открытой материи. Пальцы двигались сами собой, а мозг просто не мог перестать работать. Хотелось еще и еще. Даже отпустив огонь, Донна не переставала твердить указания в голове. Привычные движения стали неосознанными, фоновыми. Белладонна в полузабытье добралась до двери комнаты.       Открыв ее, Донна встретила встревоженные взгляды Леонарда и его верной спутницы Френ. Супруги сидели за столиком веранды и, кажется, о чем-то переговаривались.       — Что? — после темноты Донна часто-часто моргала, чтобы привыкнуть к свету. Воздух пах свежестью.       — Моя госпожа, — смиренно обратилась к ней Френ, — вы не выходили целый день. И вы… ходите.       Белладонна в изумлении посмотрела на собственные ноги. Она сама не помнила, в какой момент встала на них из коляски. Удивительно, каким счастьем может обернуться способность шевелить пальцами. Однако и это счастье оказалось мимолетным — Донна продолжала думать, что ей нужно продолжить изучение материи.       — Да, я закрылась, чтобы заниматься, — не моргнув и глазом, соврала Белладонна. Никто не должен знать, что она делала, абсолютно никто — в этом Донна была уверена. Но прозорливый Леонард, кажется, ей не поверил:       — Что это был за скрежет в вашей комнате?       — Разрабатывала руку. Она же металлическая, Лео, — отмахнулась от подозрений Донна. — Френ, я бы поужинала.       — Конечно, моя госпожа.       Старая мойра, поклонившись, направилась в сторону кухни, отдавать приказы поварам. Френ управляла ее поместьем, сколько Донна помнила себя. На нее можно было положиться; Леонард жил в Оссатуре с тех времен, когда гигантский мост соединял два материка. До Белладонны Оссатурой управлял Рейнеке, любивший роскошь и эпатаж. Его стараниями Оссгард, Мейогард и Ригард основали с восточно-островным размахом: высоко в горах, в окружении нескольких крепостных стен, с изящной башней посередине, с пагод которых местность проглядывалась на километры. Из-за селей дома строили на каменных фундаментах о трех метрах. Перед домами разбивали ров, в который запускали рыб. Оссатурлэм был выстроен в том же стиле, но как столица синнэ вынуждено расширялся и состоял из пяти больших укреплений. Города синнэ Оссатуры отличались мостами вместо улиц; у каждого из них была закрытая тропа, которая позволяла покинуть город при осаде. Однако Оссатуру никогда не осаждали. Война не добиралась до девственных лесов и нетронутых цивилизацией гор.       Во время научного бума Донна упрямо стояла на своем: она не даст производству испортить любимую землю. Все заводы и лаборатории оказались на юге королевства, где правил прогрессивный Минору с подсказками Ричарда Оррея. Южные синнэ давно заброшены; научный прогресс испарился, будто до него не доходило. Таков был приказ Майриора.       Все пушки оказались убраны, оружие — сброшено в ущелье. Белладонна собиралась вытрясти весь арсенал Синааны из забитых досками ангаров. Майриор боялся, что население достигнет его уровня? Боялся, что они захватят бесконечные безжизненные планеты Вселенной? Космос ставил жесткие условия для освоения: отсутствие многих сил, измененные законы физики, вирусы и аборигены. Когда что-то начало проникать в Мосант, Майриор запретил путешествия за Грань и потребовал от Империи того же. Ответом на законы стал параллельный импорт и черный рынок. Майриор был возмущен. Он впал в ярость, когда Наомика изготовила проклятущий кулон с апейроном. Майриор предпочел, чтобы население Мосант скатилось обратно до уровня дикарей. В те года Белладонну это даже устроило, ей нравилась традиционная размеренная жизнь. Сейчас, когда она понимала причины, инициатива вызывала отвращение.       — Лео, приказ об оружии исполнен?       Леонард, не сводя взгляда, полного подозрений, кивнул. Донна нашла к себе силы улыбнуться. Это растрогало старого воина, и вопросов он больше не задавал.       Белладонна в одиночестве спустилась по каменным ступеням в сад. Каблуки легко стучали по деревянным мостикам; журчала вода. Цветы сладко пахли в окружении белых шлифованных камней. Вдалеке чирикали птицы — кто гортанно, кто тоненько и ласково. Понемногу мысли Донны возвращались в мир. Умывшись во дворе, она окончательно пришла в себя.       Белладонна с удивлением поняла, как болят мышцы на руках и ноги. Веки закрывались от тяжести. Вода смыла фальшивое расслабление, наркотическое успокоение. Воссозданные ноги — точно раскаленные стержни, на которые нанизали тело. Пальцы краснели от полузаживших ожогов. Ей хотелось есть, пить и спать. Белладонна заставила себя залезть под летний душ и переоделась в длинный тканный халат на крючках. Одежда, в которой она вышла из комнаты после суток самозаточения, оказалась покрытой пеплом вонючей тряпкой. Дыр в ней было немногим меньше, чем в сознании. Черный огонь все-таки жег ее. Почему Донна этого не помнила?       Она с большим трудом добралась до летней кухни с видом на реки и водопады Оссатурлэма. Деревянная скамья стала настоящим спасением. Сев на нее, Белладонна вздохнула. Ароматы трав и цветов не могли заглушить боль. «Как я буду воевать завтра? — с отчаянием подумала Донна. Ей с большим трудом удалось пройти сто метров по парку, руки не поднимались, как после силовых упражнений. Стоять выше всех, как Майриор, и наблюдать, как исполняется — или нет — план? Белладонна мысленно прокляла собственную немощность. И Лео, Френ, десятки жителей поместья заботятся о ней, как о древней старухе!       Белладонна всегда обедала одна. В такие моменты она оставалась наедине с мыслями: строила планы, рассуждала, оценивала. Тихая музыка природы пробуждала внутренние силы. Сегодня, однако, одиночество оказалось наказанием. Проводив взглядом прислугу и молчаливую Френ (Леонард был занят выполнением приказов), Донна с тоской оглядела стол. Любимые блюда не внушали радости; тем не менее, силы необходимо восполнить.       Суп на кокосовом молоке приобрел вкус железа. Донна поняла, что где-то во рту началось кровотечение, и выпила залпом воды с лимоном и корицей. Острая лапша с яичным омлетом и запеченной рыбой чуть приглушила неприятные ощущения. Зеленый чай с жасмином и наан завершили трапезу Белладонны. Теперь ей хотелось только спать. После боя с мемориями самочувствие оказывалось лучше. Донна чувствовала себя изможденной.       Пришлось попросить привезти инвалидное кресло. Френ и остальная прислуга перенесли ее на жесткое сидение. Донне, снова униженной помощью, не хотелось никого видеть. Мания после открытия огня сменилась упадком сил. Френ прогулялась с Белладонной по парку и оставила ее в роще можжевельника, сказав, что вернется через час.       Отчаянно не желая оставаться в кресле, Белладонна сползла с него и упала на траву. Жесткая, ярко-зеленая трава. На небе гуляли тучи, а луна всегда оставалась над головой, где бы Донна ни находилась: в синнэ Оссатура, синнэ Фата, синнэ Гирга или где-то еще в Синаане.       Что делать?       Белладонне хотелось хоть с кем-то поделиться той болью, в которой она жила после битвы у Анлоса. Боль потери жгла больше, чем боль в ногах и во много раз больше, чем первая боль в жизни — от лаванды, подаренной Валентайном. Когда Донна лишилась руки, боли не последовало. Руки просто не стало, ее «удалили» из мироздания. Донне не было нужды заводить друзей, чтобы делиться чем-то. Ее жизнь оставалась тихой и размеренной на протяжении тысячелетий. Владычица Оссатуры находилась в стороне от интриг Клинков, не преследовала Майриора, как влюбленные фанатички, вроде Айвены или Валетты, не алкала новых земель. Ей приносила радость собственное синнэ, сады, книги и оружие. Ей больше по душе приходилась проектировка новой дороги из Джоцина в Абэнорд, чем званые вечера и дружеские сплетни. «Если подумать, теперь у меня нет близких», — признала Белладонна. Она осталась одна в борьбе с физической и душевной болью. Поддержки не откуда взять. Звуки природы не настолько могущественны, чтобы ее спасти.       — Я одна, — вслух произнесла Белладонна и прикрыла глаза, чтобы не видеть вездесущую луну.       «Вам нужны другие? — поинтересовался знакомый голос на понятном оссатурском наречии. — Слабаки и предатели?»       Донна резко поднялась, едва не вскрикнув от нахлынувшей боли. Рука легла на кинжал, который правительница синнэ Оссатуры всегда носила с собой. В парке никого не было; в районе дома слышался голос Френ. Пели только птицы. Признав в произошедшем очередное наваждение, Донна собралась лечь обратно на траву, но заметила у кресла ртутный шар размером с пушечное ядро. Когда она моргнула, шар исчез, и снова появился голос в голове:       «Разве кто-либо поймет Вашу боль? — вопрос звучал так, словно его произносил Леонард, но это был не его голос. — Разве кто-то в Синаане страдал так же, как Вы? Лишенная единственного близкого человека, с увечьем, потерявшая свои земли, униженная пощечиной… Разве кто-то утешит больше, чем Вы сама? Никто не даст сочувствия, кроме Вас».       Белладонна вспомнила, как утешали друг друга другие люди (сама она никогда не находила слов). Они давали советы. Они оценивали. Они рассуждали, что сами-то никогда бы так не поступили. Но ей действительно не нужны советы, Донна сама знает план действий, все продумано и логично, план битвы расчерчен в голове от и до. Никто не сможет прочувствовать ее боль. Раз нет близких, то любое стороннее сочувствие окажется лживым.       От этого стало еще больнее.       «Разве Вам нужно сочувствие? — продолжил голос, к которому Донна привыкла за день. — Вам нужна сила, чтобы жить дальше».       Белладонна снова закрыла глаза. Ей не хотелось, чтобы кто-то видел ее слабой и беспомощной, и оставалась надежда, что подступившие слезы не покатятся по лицу. Сжав зубы, Донна заставила себя не плакать. Слезы ничего не изменят. Чувства ничего не изменят. Чужое сострадание — тоже. Ей нужна причина, чтобы жить, и эта причина — защита Оссатуры, пусть горит огнем остальная Синаана! Никто из Клинков, из лордов и управленцев не навестил ее после битвы у Анлоса. Даже Айвена, так ласково обходившаяся с ней после оживления, скрылась на острове в объятиях огненного духа. На самом деле, всем глубоко безразлична судьба Донны. Все вопросы, прозвучавшие в первые часы после пробуждения, прозвучали из вежливости. Может даже, над ней хотели поглумиться. И теперь эти твари сидят и обсуждают, как Призрачный клинок Синааны превратился в немощную одинокую затворницу.       Белладонна почувствовала волну гнева, охватившую ее. Эмоция гуляла по телу, разгоняя кровь вместо вырванного сердца. Дыхание участилось. Донне хотелось сделать хоть что-то, чтобы выплеснуть гнев. Он начинал мучить ее, ослаблять своим присутствием. Грудину кололо, в висках пульсировала боль. Донна никогда не переживала подобного и не знала, как поступить, чтобы избавиться от ноши.       Хотелось, чтобы хоть кто-то разделил ее боль и гнев, ощутил месть за несправедливость жизни. Жизни… Судьбы. Но в Мосант нет эфемерной Судьбы, она вполне объективна, осязаема и осознаваема, обладает именем — Майриор, Король Синааны.       С коротким отчаянным криком Белладонна подожгла единственное, что напомнило о нем в саду — штандарт Золотых палат. Синее полотно с бело-золотым очертанием башен. Оно горело всего несколько секунд, подарившими минуты наслаждения. Черное пламя лизнуло металлическую часть штандарта и погасло на фоне затянутого облака неба. Вместе с тканью исчез гнев. Белладонна выдохнула.       Она испугалась — не видел ли произошедшего Майриор? Ответа не узнать. Король Синааны несколько дней не связывался с ней, что было на руку Донне, но заставляло волноваться, что план нападения на Залив Теней известен самопровозглашенному монарху. И весь ее план — такая глупость… Белладонна сжала кулаки. Нет, даже если провалится основной план, она даст бой. В случае проигрыша ей незачем жить. В случае ее проигрыша, Валетта и Римма пустят по ветру всю Оссатуру — спасибо попустительству Майриора.       Пока Донна рассуждала об этом, началась морось. Погода, более привычная синнэ Гифгард, достигла ее вотчины.       Удивительно, но короткая вспышка ярости придала Белладонне сил. Спать ей более не хотелось. Встав, она снова не почувствовала боли. Это навело на определенные мысли. Донна вызвала крошечный огонек и пропустила его пару раз между пальцами. Действие приносило удовольствие. «Никогда не чувствовала подобного, — призналась Белладонна. — Может, спросить у Эйа?»       Мать Валентайна все так же оставалась в заточении в ущелье Гифтгарда. Донне пришло в голову, что теперь в этом нет никакого смысла. Любимый мертв и никак не осудит. А Майриору, настоявшему на заточении за предательство, Донна была бы рада сделать подлость.       Окрыленная этой мыслью, Белладонна сбежала из поместья на лошадке-кошмаре. Тело слушалось ее, и по пути Донна поджигала штандарты Золотых палат. Едва ли всеми нелюбимый монарх заметит отсутствие цветных тряпок в каком-то синнэ Оссатура. Ему не важен этот мир, Майриор гуляет где-то за его пределами или прохлаждается с Валеттой — Лете же нечего делать в этом краю.       Кобылица лихо взбиралась по склонам короткой дороги до Абэнорда, который Донна после предпочла обогнуть. Разноцветные рощи пролетали мимо. Минув четвертую реку, Донна свернула в чащу. Ветви начали хлестать по лицу и ногам, морось закончилась. В лицо пахнуло пеплом и гарью. Кобылице не понравилась близость вулканов; существа Оссатуры не любили другие синнэ, и сама Белладонна не была исключением. Тем не менее, она заставила кошмара довести ее до пригорода Гифтгарда, где отпустила.       Черные скалистые горы оказались перед Белладонной, пустынные пейзажи перед ними показались Донне безрадостными. Не только Оссатура обеднела — синнэ Гифтгард тоже переживал не лучшие времена. До самого горизонта Донна не увидела ни одного каравана. На востоке нет жизни. Восточная Оссатура — в пепле и горелой золе. Острова, принадлежащие Синаане и независимые, со слов Леонарда, нищенствуют после закрытия торговых путей. Экономика королевства оказалась в таком же упадке, как и мораль Белладонны. Она отвернулась от стен Гифтгарда и по пыльной, пустой дороге направилась к старым копям. На ногах держало странное возбуждение. По пути Белладонна сожгла брошенную повозку.       Оказавшись у заброшенных копей, Донна вспомнила, какая жизнь кипела в них тысячу лет назад. Рабочие снабжали металлом половину мира (после взрыва на островах Кэрлимы добыча продолжалась только в синнэ Гифтгард), жили в многочисленных бараках у копей. В те года синнэ стало самым населенным. Рождаемость выросла в два раза, а потом объявили очередную войну в империей. Загадочная закономерность. Донна скривила губы в усмешке. Многое из событий прошлого стало объяснимым.       Сейчас копи были абсолютно пусты; Белладонна начала спускаться по старинной каменной лестнице для гостей. Остальные провалились под землю со временем. Гостевая лестница специально показывала самые монументальные места: гигантский горн, лавовую реку и сотни клеток над ущельем. Белладонна не помнила, были ли когда-нибудь заполнены все темницы. В этом не было нужды. Преступность свойственна Хайленду, не Синаане. Иногда воровали в Гифтгарде — районе, процветающем за счет торговли с остальным миром, в синнэ Таура с его старинными пиратскими кланами и обычаями. Синнэ Оссатура и центральные районы не нуждались в правосудии. В них царила дисциплина — Белладонна и Рейнеке правили железной рукой, а Майриора попросту боялись. Коррупция и убийства, насилие процветали на юге королевства, где закон оказывался слабее обычаев. Донна не желала иметь с гиргами дел, но посол был отправлен по настоянию Леонарда. В этот раз дорогу дипломатии избрал он.       В клетки-темницы заточали существ, бросивших вызов Королю, и предателей. Эйа Аустен попадала в обе категории. Майриор, как оказалось, не забыл, что Хрустальный клинок Синааны презрела свое задание в Хайленде и осталась с принцем Вердэйном. Когда Валентайн, появившись в королевстве, поднял тему преступления матери, Майриор согласился с ним. Донна понимала, что предательство — не та веха в биографии, с которой остаются Клинком Синааны, но ей было жаль терять искусного воина. Эйа могла уничтожить город за несколько минут — ни один Клинок не повторил бы подобного. Тем не менее, с ней что-то происходило последние века, непоколебимая вера в Короля испарилась, и это обстоятельство поставило точку в истории ее служения монарху. Поэтому Эйа сидела в единственной занятой темнице ущелья. Остальных растерзала Ситри; Хрустального клинка Ситри не тронула, видимо, понимая, что северная дева ей не по зубам.       Белладонна осторожно спустилась к клетке Эйа. Дева наблюдала за ней, держась за прутья решетки. На пальцах узницы серебрились тонкие кольца.       — Значит, слухи верны, — проговорила она, когда Донна подошла ближе. — Здравствуй.       — Слухи? — переспросила Белладонна. — Ты ни с кем не общаешься.       — Апейрон сказал… об этом, — Эйа прикрыла правый глаз. — И твоих ногах, но ты ходишь. И что ты носишь в себе нечто омерзительное.       — Не очень-то вежливо, Эйа, — заметила Белладонна. — Я ведь пришла освободить тебя.       Донна не заметила радости при этих словах. Эйа настороженно смотрела на нее, как дикий зверек. От цвета ее глаз становилось больно. «А она знает?..» — вдруг подумала Донна.       — Освободить для чего? Король не мог дать тебе такого приказа. Апейрон говорил мне, что Владыка долгое время находился в Ожерелье, а сейчас — очень далеко на юге, в одиночестве. Для чего ты хочешь меня освободить?       Белладонна, не щадя ее чувства, ответила:       — Потому что твой сын, Валентайн, мертв, погиб от его руки. Потому что Майриор превратил нашу армию в скот для убоя и не ценит гражданских. Его дочь сожгла город. Его… Валетта стирает мои земли в пепел, и никому до этого нет дела. Потому что мы боремся за ложь.       К ее изумлению, Эйа осталась спокойна.       — Мне все это известно, — сказала она. — И немного больше, ведь черное пламя из чужого мира забрала я.       — Откуда ты знаешь, что я его использую? — сквозь зубы спросила Донна. Если знает Эйа, знает и Майриор. Ее план раскрыт. На что она надеялась?       — Потому что я сижу в темнице и могу только читать матрицу. Мне известно практически все, что происходит в мире.       — Практически? — повторила Донна.       Эйа кивнула:       — Крайне сложно уследить за всем, даже ничего не делая при этом.       Это утверждение дало Белладонне легкую надежду. Если Майриор хранит мир и при этом живет с размахом, то вполне может быть, что он не заметил ее авантюры.       — Значит, тебе известно произошедшее, — уже спокойнее продолжила Донна. Она сообразила, что может получить сильного союзника, если найдет нужные слова. — И каковы твои… чувства?       Эйа покачала головой.       — Ты хочешь, чтобы я присоединилась к тебе? Я не сделаю этого, — идея сразу испарилась из головы. — Твой план аморален и бесчестен.       Донна поджала губы от последнего слова. Никто никогда не обвинял ее в бесчестии. Наоборот, другие Клинки говорили о ее принципиальности и великодушии.       — Может быть. Только я считаю, что они не заслужили другого. На кону стоит многое, я не имею право на ошибку, и раз так, я использую любой надежный метод, — Белладонна выделила голосом последние слова. — Это твое право, защищать тех, кто нуждается в помощи, или нет. Я не буду умолять. Я пришла за другим.       С этими словами Донна пожелала, чтобы черный огонь сжег прутья на клетке. Эйа отпрянула и забилась в противоположную часть темницы. Материя вырвала магические пруты и превратила в ничто. Раздалось легкое дребезжание, и Донна опасливо огляделась. Ей показалось, что звук разнесся по всему миру. Однако небо продолжало затягивать тучами, а лавовые реки — чинно и беспристрастно течь. Успокоившись, Донна сложила руки на груди. Ладони продолжало жечь от боли, но теперь боль снова пропадала. Накопившаяся ненависть ушла со всполохом черного огня.       Эйа выбралась из клетки. Первое, что она сделала — сотворила легкое голубое платье и вынула из воздуха парные мечи, которые на самом деле лежали в музее Оссатурлэма. Длинные волосы сплелись в две косы. Кожа Эйа излучала ровное серебристое сияние. Рядом с ней Донна чувствовала себя грубой мужеподобной девицей.       — Благодарю.       — Вместо благодарности расскажи об этом пламени.       Глаза Эйа стали печальны. Насколько помнила Белладонна, черный огонь появился в Мосант в момент смерти Вердэйна Аустена. «Ей должны быть знакомы мои чувства», — подумала Донна, немного смягчаясь. Может, она не одинока в своей печали; однако после предательства того, кому Донна верила беспрекословно — Майриора — надежным она считала только свой клинок и черное пламя.       — Я ничего не знаю о нем. Этой силе нет места в нашем мире, она чужеродна. Когда ты использовала ее, я увидела в матрице черные пятна — и только. Я не могу прочитать эту субстанцию, использовать, видеть, преображать. Она вызывает во мне только отвращение.       Это были совсем не те чувства, которые преследовали Белладонну. Ее поразило скорее восхищение с тонкой ноткой испуга перед неопределенностью. В конце концов, перемены в теле и сознании были ненормальны. Донна наслаждалась блеском открытой материи и не понимала, чем обусловлена столь резкая оценка Эйа.       — Почему?       — Я не смогу объяснить, — собеседница смутилась. — Оно как апейрон, но противоположно ему. Тебе же не нравится пепел? Для меня черное пламя — как пепел. Как… бездна. Оно как частица небытия.       Белладонна вспомнила черное пространство и боль, разлившуюся в душе. Она плавала в жидкой агонии, наблюдая, как свет исчезает из памяти, оставляя ночь. А где-то в глубине ночи пряталась бездна. Ее присутствие раздирало душу на десятки осколков, и Донна становилась никем. Всего лишь память других. Белладонне снова стало страшно.       — Прошу тебя, не используй эту силу.       Голос Эйа донесся издалека. Едва заметно кивнув, Донна направилась к лестнице. Прошла сотня ступеней, прежде чем она вернулась на равнину синнэ Гифтгарда. Холодная морось продолжала окроплять землю. Белладонна обхватила себя руками и медленно пошла в сторону дороги на Абэнорд. Горизонт на востоке пугающее серел.       «Да, Бездна, — мысленно убеждала себя Белладонна. — Это она. Я вижу ее следы на моих руках, такие же, как на душе. Но Бездна не убивает. Она дает мне силы, чтобы я свергла его. Я могу сжечь все, что он создал, уничтожить так же, как он поступил с Валентайном, или Валетта с моей землей. Я хочу этого. Я хочу, чтобы горели Золотые палаты. Может, это дар провидения? Может, эта сила дана мне свыше, от тех, кто наблюдает за нашими страданиями? Ведь есть другие миры, есть, все Клинки это знают. Мы стремились в один из них, в Чарингхолл, мир без света. Может, это владыка Чарингхолла одарил меня. Я не знаю. Я знаю, что глупо не воспользоваться шансом исправить мир».       Шаг за шагом Белладонна убеждалась, что силы посланы ей не случайно. Она должна ими воспользоваться. А добрые они или злые… смотря для кого. Жителям Оссатуры черная материя принесет только благо; от остального мира Донна отвернулась с той же решимостью, с какой он отвернулся от нее. Она готова была пожертвовать остальной Мосант. В конце концов, цель оправдывает средства.       Даже если средство — сама Бездна, в которой погибало все сущее.       Справа темнела горная гряда, закрывая города и деревушки Оссатуры, слева пахло морем. Совсем рядом начиналась дельта Селирьеры. Мимо ущелья, разделявшего синнэ Оссатура и синнэ Гифтгард, Донна проходила последний раз с Валентайном. Отметив этого, Белладонна перевела взгляд на юг. Река Стикс начиналась в горах и заканчивалась у самых Золотых палат. Именно на берегах Стикса разразится битва. Кто-то из беглецов за Грань даже украл название тихой и мирной реки как синоним смерти…       Смотря на границу синнэ Оссатура и синню Эллиона, Белладонна мысленно представила будущий бой. От увиденного затряслись руки, возбуждение снова достигло предела — Донна обрушила его на дорожный указатель. После победы она обязательно закажет новый. А пока — переливы черного пламени укрепляли ее жажду мести.