1 число месяца Альтарфы,
Майриор Дж. Десенто
Ночь дарит тишину и уединение. Майриор создал ее такой: пугающей и манящей, с бриллиантовой фатой звезд, разбросанных на небосклоне. Звезды разгоняли Бездну. Долгое время он носил часть Бездны в своем сердце как символ отличия от всех, желания выделиться и отдалиться. Ни в одной комнате чертогов Ожерелья ночь не сменяла день. В мирах Лантаны, Аргенто, Астата и прочих все горело как на выставке — смотрите, что за очередное чудо я создал! Майриор не желал подобного. У него была одна цель — покой. Океанские волны кружились по строгой траектории, и каждая капля воды падала именно туда, куда должна была. Майриору доставляло удовольствие знать, что любая мелочь подчиняется его воле. Вот, например, вода. Луч света проходит сквозь ее толщу на определенное количество метров: не уходит до песка далекой глубины, не скользит по поверхности. Вода замерзает при нуле градусов и превращается в пар ровно при ста — не при ста восьми, не при шестидесяти девяти. Закон оставался незыблемым довольно долго. Потом, однако, Майриор решил, что это все слишком просто и по-дилетантски. Он начал искать взаимодействие формул — давление, гравитацию, инерцию… Все взаимодействовало со всем, складываясь в идеальную систему. Он стремился к ней четырнадцать тысяч лет. История началась на острове Сантурия, на землях будущего Хайленда. Стоя на скалах именно этого острова, Майриор зажег солнце и повторил идею света, который заливал его родной мир. Вспоминая последние дни, проведенные в пустыне, он создал песок, который скрасил грубость Сантурии. Тогда душу раздирало от энергии и желания творить. Спустя четырнадцать тысяч лет Майриор сидел на берегу и бездумно пропускал песок сквозь пальцы. Неупокоенные души роились вокруг него в надежде на помощь. Майриор не только не мог — он не испытывал желания им помогать. Стенания и чужие молитвы давно стали назойливой обыденностью. В Мосант каждый мнил себя особенным; Майриор жил в безликой массе. Услышав вдалеке смех, Майриор поморщился. Не хотелось видеть никого из тех, кто не подчинялся его воле. Спустя годы работы проклятые хайлендцы верят в свою императрицу и ересь — но даже это не устраивало Майриора. Встав, он потянулся и зашагал к волнам. Накат расступался перед единственным божеством мира. Глубина плавно нарастала; воды залива сомкнулись над головой, но Майриор видел все. Он сам излучал свет. Долгое время песок оставался гол и ровен. Любой другой потерял бы счет времени — маятник внутри Майриора отсчитывал секунды безупречно. Монотонная ходьба успокаивала эмоции, и спустя пять часов он, уже «остывший», достиг развалин одного из безымянных городов Аланды. Майриору составило определенного труда сохранить арки и колонны в том виде, в котором их пощадили насланные на герцогство бедствия. Даже узоры на мраморе изредка приходилось чистить лазером. Морские твари не подплывали к руинам, и единственными, кому Майриор разрешил остаться в Аланде, стали кораллы и маленькие безобидные рыбы. Несмотря на прогрессивные взгляды, Майриор уважал старину. Он не понимал красоту развалин, но признавал, что находит их умиротворяющими. В подобных местах к нему приходили воспоминания; воспоминания неразрывно связаны с размышлениями. Старая Аланда похожа на место юности — жаркий Эсфелато. И то, и другое оказалось оставленным в разрухе. Эсфелато… Когда Майриор посещал дом последний раз, земля успела переродиться в магме не единожды. Мосант оберегала от страданий вода. Оказавшись у старинной ратуши, Майриор сел на скамью и снова задумался. Кольцо приняло первоначальный облик, когда Бетельгейз остался у Серебряного озера: не осталось ни царапин, ни пятен. Что за насмешка? Майриор вертел скромное кольцо в руках и пытался найти хоть один изъян. Нет — оно снова стало безупречным. Выходит, обвинения были сказаны Бетельгейзу зря? Как же так получилось, что бездушная, неразумная вещь смогла рассорить их? — Нет-нет, — поправил себя Майриор. — Это сделала вещь очень даже разумная… Мысль о уходе Бетельгейза не могла закрепиться внутри. Она казалась бредом. Еще более бредовым казалось воспоминание о тумане Чарингхолла. Чарингхолл — умирающий мир; малейшая его часть пугала Майриора своей неотвратимостью. Он подарил душам перерождение, чтобы не видеть смерть; рассказал, как лечить тело, чтобы не наблюдать старость. Его окружали вечно молодые Клинки Синааны, которых можно было швырнуть в мясорубку и сшить заново. Майриор знал, что ждет души после смерти — ничего, и очень хотелось верить, что выведенное правило не относится к нему. Поколения сменяли поколения, но Майри старался этого не замечать. Жители Мосант продолжали смешиваться в безликую массу, жизнь которой он не ценил — знал, что душу ждет возрождение. Целых — всего — четыре раза. Майри приманил ближайший клочок души. Крошечный трехцветный огонек послушно лег на ладонь. Майри в очередной раз начал изучать его — нити серебра и зелени с тусклым розоватым свечением. Он сразу, еще на заре веков, понял, что тайну получится открыть только изнутри. Загадка жизни не открывалась привычным способом. Майри привык разбирать в голове каждый факт и предмет, чтобы понять суть, плюсы и минусы; душа не открывалась с наскока, и нюансы, связи он не понимал. Озарение не появилось и в этот раз. — Поговори со мной, Теллур, — позвал Майри, с досадой сжигая клочок призрачным огнем. Ему нужна была энергия, а где ее получить, кроме как от другого? Меньше всего на свете Майри любил прятаться в темном углу и страдать. Что толку от копаний? От них только хуже. — Теллур? Я знаю, ты где-то в Мосант, — повторил Майриор, связывая сознание с Луной. Он едва успел разогнать тучи и дождь, как перед глазами появился зеленый полупрозрачный сгусток. Малахитовый божок приобрел очертания кудрявого мальчишки с насмешливым лицом. Определенно, так выглядели Гермес, Меркурий и прочие хитрые покровители торговли и воровства. — Мне нужен твой комментарий, — обратился к нему Майриор. — В какой же ты безысходности, если обратился ко мне. — Ты еще на картах мне опять погадай, — огрызнулся Майри. Теллур вытащил из-за уха карту и задумчиво повертел в руках. Рисунок смазывался серым пятном. — И какой комментарий ты от меня ждешь? — Теллур сдул карту в тончайшую пыль, которая растворилась в воде. — Ты все видел, пока меня не было. Я хочу узнать твою точку зрения на происходящее. — То есть — перефразировал Теллур, — ты хочешь узнать, что делаешь не так? — Нет, — Майри не поддался на провокацию, — я именно что хочу узнать твое мнение. — Занимательная тема для разговора на дне океана, — Теллур завис в воде, скрестив ноги в позе йога. — Не хочешь, чтобы кто-то услышал? — Может, ты прекратишь искать везде скрытый смысл? — Майри начал злиться. Он ненавидел, когда его анализировали и пытались предугадать действия. Сразу хотелось сделать все наоборот. Видимо, Теллур услышал его: — Я не особо следил за происходящим. Меня интересовала судьба двух девчушек, одна мне очень понравилась. Но погода была ужасна. Бетельгейз совсем с ума сходил, — будто невзначай, добавил Теллур. Майриор усилием воли остался спокоен. — Значит, о новой материи ты ничего не хочешь сказать? — Новой? — Теллур удивился. — Черный огонь всегда был в Мосант. Если не ошибаюсь, он ворвался сюда через портал. Ты ведь после этого случая перекрыл все пути в Мосант? Самому Астату понадобится время, чтобы пробиться сюда. — Может, и был. Только размером с футбольный мяч. Я спрятал его в Белладонне, чтобы он не питался всякой дрянью. Рядом со мной эта гадость росла. Думал, питается светом. Что огонь сжирает у Белладонны? Эта материя мне не нравится, — Майриор постучал ногтем по поверхности злополучного кольца. Теллур пожал плечами. — Ты все видел, — напирал Майриор. — Не ври, что пропустил такое удивительное событие, наблюдая за девчонками! Ты бесполый! — У них происходила любовная драма! Всякие крушения ожиданий не так интересны… — Значит, что-то видел, если знаешь про крушение. — Ты знаешь, что связь между душами может пережить смерть? — вопросил Теллур. — Импульсы энергии, родившиеся в теле, не исчезают и ищут свою половинку. Это удивительно! Две противоположные частицы, смотрящие в одном направлении, находят друг друга спустя века и километры. Это называется любовью. Человек безотчетно манит к себе. От его потери пусто внутри. Ты занял свою пустоту творчеством? От столь внезапной перемены темы Майриор опешил. Он не успел проанализировать сказанное, а ему начали задавать странные вопросы. — Какая пустота? Ты о чем? Ответь мне на предыдущий вопрос, света ради! Теллур покачал головой. — Ты всё знаешь, кроме себя. — Оно мне надо? Я живу, у меня нет времени копаться в себе. Это не имеет никакого практического смысла. Пусть самоактулизацией занимается тот, кто еще не нашел цель жизни. Ответь на вопрос — что делает эта материя в моем мире? — Понял, мне все ясно, — Теллур успокаивающе поднял ладони. — Донна изучала свой дар. Ты можешь наблюдать за ней и черным огнем, это безопасно. Хотя мы оба знаем, что такое черный огонь. Перемены, хаос, нестабильность, неустойчивость. Возможно… да, возможно, именно они немного запятнали твой дорогой мир. — Мне не нравятся такие слова, — проговорил Майри. — Посмотрю за огнем несколько дней, и хватит. И без него хватает проблем. «Это уж точно, — добавил Майри уже про себя, поморщившись. — Цель не достигнута, Клинков не осталось. Сын предал. Мир нестабилен». Последнюю мысль он вышвырнул из головы. Теллур с фальшивым любопытством изучал проплывавший мимо косяк рыб. Свет проникал проникал на дно залива Сэйонсу без преград. Окружавший их город был как на ладони — абсолютно пуст. Эта особенность привлекала Майри, он помнил, что хотел создать мир без разума и жизни. Просто красивые пейзажи и точность мелочей. Ради мечты стоило потерпеть все лишения и козни судьбы. — Ты действительно любишь одиночество? — как бы невзначай спросил Теллур, на что Майриор посоветовал ему, без раздумий, исчезнуть. Странник растворился в воде маслянистой лужей. Говоря честно, Майри никогда не был абсолютно один. Он с осознанного возраста ощущал себя «белой вороной»; но в то же время, в детстве он мог опереться на Лорелею и Лию, в юности — на Селену. Сестра поддерживала его во всем, и когда настало время спрятать мир от алчных внешних богов, Майриор ощутил одиночество. Барьер мешал и Селене. Только с появлением Бетельгейза одиночество рассеялось. И теперь — снова. Однако Майриор огораживал себя от этого непривычного чувства… ощущения. Древний детский страх остаться без защиты. Его предки выработали его, чтобы выжить, и полезная реакция осталась в памяти генов. Страх остаться одному — неконтролируемая привычка. — Это защита от смерти и потерь, — сказал Майриор проплывающему мимо косяку рыб. — Она мне не нужна. Я бессмертен и могу все вернуть. Один. Все эти дружеские посиделки — попытка упорядочить мысли и получить спасительную идею. Я лучше всех разбираюсь в этом мире и его идеях. Безмолвные слушатели… Вы подойдете. Итак, к чему я пришел? Мир не загорелся, как я рассчитывал. Его уже должны были сожрать катаклизмы. Эпидемии, захват всех городов Хайленда остатками армии… Без командования синаанцы разбежались как крысы. Некому ими командовать… У всех, на кого я рассчитывал, резко прохудились вера и верность. Это действительно какой-то просчет с моей стороны. Говоря это, Майриор крутил в руках кольцо с даром Переменчивого мира. — Астрея никак не реагирует. Она должна была защищаться. Вместо этого ушла в Спиральный замок. Я не могу на него напасть, пока в Мосант осталось хоть что-то, что создал я… Чтобы ни отец, ни сестрица не украли мои идеи… Надо как-то вытащить Астрею из замка. Как? Я был уверен, что происходящее ее взбесит. А взбесило Бетельгейза. Майриор хмыкнул, вспоминая сцены у Веневера. — Одумается! Он три дня сопротивлялся атакам мира. Мне было легче, всё усложнялось постепенно. Когда армия Синааны подберется к Веневеру, когда смерть будет забирать одного за другим рядом с ним, Бетти одумается. Если повезет, я избавлюсь от Ливэйг. Майриор замолчал. При мысли об этой недосягаемой мечте, он, как всегда, утратил способность мыслить логически. Эта женщина выводила из себя. Ее можно было разорвать изнутри или сжечь душу… но хотелось убить показательно, чтобы Йонсу поняла, насколько ничтожна. Осознала, что ее хваленая богиня не может защитить. Что он — единственный ее бог. Идея подчас переходила в малоконтролируемую паранойю. Майриор вспомнил день их первой встречи. Он пригласил Ливэйгов на званый вечер, а Йонсу ответила, что никогда не сядет с ним за одним столом. Тогда это настолько его шокировало — первое неповиновение в новом мире! Майриор был уязвлен и до сих пор не мог понять, что он тогда сделал не так. Или сказал не то. Не тому. В чем ошибка? Майриор не понимал. Он всякий раз атаковал эту проблему, неразрешимую загадку с новых углов и продолжал не понимать. Майриор не мог найти решение с помощью логики; обычно в таких случаях он признавал, что дело в не логике, а мерзких чувствах. Про чувственную сторону жизни Майри предпочитал спрашивать у Бететльгейза. На эту тему, однако, было стыдно высказываться. Почему та встреча вообще его трогает? — В голове не укладывается, — сообщил Майри рыбкам-клоунам. — Я злиться на него устал. Как Бетти набрался наглости отказаться от меня? Я, когда пытался уйти от Трида, долго готовился, переделал мир под углерод и кислород. А Бетти — вот так, да я же прихлопну его при желании, никакой туман не поможет… И все из-за какой-то… Майриор не стал продолжать свою мысль. Он почувствовал себя очень глупо, сидя на скамье на дне моря, у разрушенного им же города, в окружении созданий ненавистной Эрмиссы, которым он изливал душу. Кому еще изливать остатки души? Бетельгейза нет рядом. Теллур — внешний божок без дома, ему не понять полукровку, который пытается обрести самостоятельность. У Теллура нет таких проблем, он бесцельный изгой. Селена далеко. Лета… Нет, Майриор не хотел ее видеть. Лета — иссушенный смертью человек, который его раньше понимал. Вокруг целый мир. Его создатель стоял на пустынном дне океана; слабые морские течения шевелили волосы на голове, точно ветер. Майриор поднял голову. Остальным не было бы видно, а он видел — тусклый солнечный свет. Не такой яркий, как обычно, не кажется ли? Майриор очутился на обдуваемой холодными ветрами площадке Палаис-иссе. Снег, нежные кристаллические решетки, покрыл скалы и развалины старинного форта. У монолитной стены стоял белый гроб. Валентайн Аустен лежал, держа в руках посеребренный меч. Именно из-за его неверной жены Лета сбежала из Хайленда. Принцессе Мару очень не нравилась живая и непосредственная фрейлина ее Высочества. Она сумела добиться, чтобы представительницу одного из старейших аристократичных домов сменила Кэтрин Аустен — могучая ведьма из правящей семьи. Астрея всегда больше доверяла своим отпрыскам. Доверие Майриора кончилось еще на Эльтаисе. — Ты первый из Аустен, похороненный в гробу, — заметил Майри. — И очередной, от которого не осталось ни осколка души. Если так подумать… Потомков твоего брата можно не брать в расчет — они уже не Аустен. А твои дядюшки-бастарды — недолгая песня. Иными словами, династия прекратила свое существование. Слава Аустен! Если кто-то остался, его загрызут за независимость. Помрачнев, Майриор опустился на крышку белого гроба. Рассвет, который он наблюдал, был красный, не неоновый. Солнце окрашивало снежные пики в рубиновый цвет. Большего с Палаис-иссе не получалось разглядеть. «Не могу сосредоточиться, — понял Майри. — Не вижу то, что хочу. Не слышу мыслей. И почему? Последствие этой несуразной бессмысленной материи или уничтожения мира?» Он посмотрел на солнце сквозь кольцо — чистое, как слеза. Может, дело все-таки в собственном разуме… Пора отдохнуть? Майриор подкинул кольцо в воздух, и оно вернулось к хозяину уже белым браслетом. Отдыхать получалось только одним способом — делом. — Похоронили, несмотря на запрет, — подытожил Майри свой визит в Палаис-иссе. — Хотелось бы мне узнать, кто это сделал. Когда я вернусь в королевство… …Ему придется объяснять, куда ушел Бетельгейз? Альмейре и Римме? Увидеть Лету? Разбираться с недовольством синаанцев? Пытаться заставить оставшихся слуг снова идти в Хайленд? Слишком много задач в той сфере, в которой Майриор не был силен. Спустя несколько часов Майриор лежал на гамаке, висевшим под великим безымянным водопадом Нойры. Чистая вода с брызгами обрушивалась вниз, разливаясь в броды. Капли попадали на лицо, освежали. Дул специально вызванный ветер с моря. У гамака стояла корзина с диковинными фруктами, которых никогда не было в Мосант: продолговатый сиреневый плод, шершавый, как наждачная бумага, и нежный внутри; маленькие круглые плоды, напоминающие ягоды, состоящие из микроскопических сфер, полных ледяного сока; нечто вроде ярко-красного яблока, но сладкого и свежего, как булочка. Майри развлекался тем, что, водя пальцем по воздуху, создавал чудесную птицу, яркую и переливающуюся огнем, с длинными светящимися перьями и тонкими, быстрыми крыльями. Изумрудные глаза птицы горели, ловя отражения от бесчисленных камней, из которых была сложена пещера под водопадом. Горбатый клюв был остр и также опасно блестел. Майриор не любил создавать живых и, тем более, разумных существ. Слишком неприятно ему было разбираться в тонких нейтронных связях между разумом и сердцем. Первыми были созданы хрустальные девы, что стали причиной взрыва гнева сестры, последними — люди, самое никудышное творение, которое породило его воображение. Остальные четырнадцать тысяч лет он лишь оттачивал систему, приводя ее к совершенству. Изредка он развлекался тем, что «портил» творения Эрмиссы. Так появились русалки, сирены и прочая погань, которую он на дух не переносил. Улыбнувшись, Майриор щелкнул пальцами. Птица, расправив крылья, сквозь воду полетела к морю, сеять хаос у городов-близнецов. Это было бы счастьем: быть одному в своем мире в окружении плотских удовольствий и создавать, создавать, создавать… Но, к сожалению, никто не дает ему шанса на это счастье. От этой мысли Майриор нахмурился, и погода в Мосант разом испортилась и снова прояснилась. Ничего. Скоро всё изменится. Майри встал с гамака на воздух и, взяв корзину с фруктами, начал спускаться, как по ступеням, к бродам. Мир был так прекрасно пуст, что Майриор шел медленно-медленно, наслаждаясь идеальностью ландшафта. Теплый воздух обдувал ноги, внизу серел пепел когда-то изумрудных лесов. Лета «вычистила» восток Хайленда от жизни по его приказу. Прошло четырнадцать тысяч лет, и вот ниточки тончайшего кружева Мосант сплелись в единое целое, как и должно было быть. Горы сменялись равнинами, ночь — днём, луна — солнцем, покой — бурей. Какими прекрасными были льды на склонах северных гор, каким величественно горячим стал песок пустыни на юге… — Папа Майри! — раздался возмущенный голос Риммы, и спуская с небес на землю. Юркая молния пронеслась мимо него, вспыхнула и остановилась, обернувшись девочкой в белом платье. Светлые волосы, подол, рукава платья раздувало ветром, превращая дочь в прекрасное и неземное приведение. Смотря на нее, Майри видел Лету, вслед за ней — Лорелею, потом — себя. — Что ты здесь делаешь? Я приказывал не гулять на землях Империи. — Я по Сирмэну гуляла. — От тебя пахнет цветами, — сказал Майри. Платье, щеки, волосы — всё было в пыльце, словно Римма искупалась в ней. — Где ты нашла столько цветов? — На севере Верберга, — на удивление честно ответила Римма. — Почему Бетельгейз сейчас гуляет по Империи, а мне нельзя? — Так он с девушкой своей гуляет, — заметил Майри, поймав девочку за руку. — Она мне не нравится, — с металлом в голосе заявила Римма. — Пусть Бетти уйдет от нее и построит мне новую горку. И уходить я не хочу! Майриор не отпустил ее руку. Он в задумчивости смотрел на дочь, гадая, то ли Римме уже пора вернуться на свое место, то ли гнев в душе стоит поберечь ради кого-то другого. Римма помялась с ноги на ногу под взглядом Майри. На ее лице отражалось серебристое свечение. — Хо-рошо, пап! Они пошли дальше на восток. Река Нойра осталась позади, отец и дочь неспешно поплыли над озером Вэйль. Озеро забвения блестело посреди зеленого тумана, стоявшего над болотом. Зеленая мутная вода постепенно очищалась, становилась голубой, поглощающей свет неба. Но ничего живого не было в озере, и на то была веская причина; только у устьев рек, впадающих в озеро, весело брызгались речные маленькие русалочки и озерные нимфы, гонявшиеся за мальками. Озеро заканчивалось у самых гор. Горные жители востока, хотя и были менее дики и независимы по сравнению с западными, особым дружелюбием не отличались. Многие существа Синааны оставляли родину, чтобы жить в спокойствии у моря: и оборотни, каждую ночь устраивавшие бойню между собой, и первородные вампиры, недолюди с сильными кожистыми крыльями, длинными когтями и опасно блестевшими клыками, и гарпии, и сотни других тварей, тщательно скрывавших своё существование от других. Эти места были отдушиной Майриора. Он частенько пропадал здесь, зная, что никто не осмелится посетить Вэйль. Помимо опасных, изуродованных им тварей, в озере обитало кое-что похуже — Бездна. В толщах Вэйль скрывался разрыв матрицы, который полубог не смог закрыть, как ни старался, за все четырнадцать тысяч лет. И Римма гуляет именно здесь! — Каждый день, — ответила дочурка и возмущенно продолжила: — Аль говорит, что всё расскажет тете Сиенне и маме! — Что расскажет? В голове Майриора поочередно сменяли друг друга десятки идей. Убийство Валентайна, орда любовниц, внебрачная дочь — это самое малое, что он совершил. Нет, на совести висел груз тяжелее. Груз ли? Майриор не чувствовал его. Но он знал, что стоит Сиенне Чарингхолле узнать про обман, то план исчезнет стремительней, чем появился в его голове десять лет назад. Не поможет даже Теллур Странник. Римма не ответила, ловко вытащив из корзины розовый фрукт и впившись в сочную мякоть зубами. За пару секунд она измазалась соком. Красноватые капельки падали на платье — Майриор одной мыслью заставлял их исчезать. Поля пепла сменились буйством моря. — Она сказала, что ты будешь меня ругать, — лениво протянула Римма. — Но ты же не будешь? — Ты сожгла что-то еще? — Я опять потеряла катану. Майри воздел глаза к небу. — Зачем она тебе нужна? Где ты ее выронила? — Где-то над столицей или севернее… Я смотрела за мародерами! — пискнула Римма, вновь попав под гневный взгляд отца. — Я сколько раз говорил тебе не появляться в Анлосе! — Майриор взмахнул рукой с браслетом. — Если кто-нибудь увидит тебя, то нападет! — Да кто посмеет! Майриор развернул Римму лицом к себе. — Есть три дамы, которые не оставят от тебя и локона! Ты ничего не сможешь им противопоставить. Им будет неважно, кто твои родители — если ты скажешь, только умрешь быстрее. Я не смогу помочь тебе. Римма, сжавшись, смотрела на него. В ее серо-голубых глазах плясали искорки молнии. — Ты же всесильный. — В Синаане! — рявкнул Майриор. — С которой ты постоянно сбегаешь! Быстро домой! Что б я тебя больше не видел в Хайленде! Катане можешь сказать «до свидания!». Искорки превратились в слезы. Завыв, Римма выдрала руку и полетела в грозовые тучи. Гром заворчал на Майриора, который вызвал северный ветер. По расчетам, тучи должно было отогнать в безопасные Дикие острова. Майриор прикрыл глаза. Ему надоело это путешествие и понимание, что нос Риммы будет провожать его из туч до самого Гифтгарда. Он оказался в Золотых палатах, на своем старом троне, перед «живой» картой Мосант. Луна освещала кабинет. — Ничего не изменилось, — Майри удовлетворенно улыбнулся и откинулся на спинку. — Золотые палаты на месте, значит, я еще Король. Он пробежался взглядом по туманной береговой линии Синааны. Юг королевства практически соединялся с севером Хайленда. Странное географическое допущение — если соединить края карты, то круг сомкнется совсем не на мысе Салтас. Взгляд блуждал от Эйон-иссе до Веневера и обратно. — Ладно, — выдохнул Майриор. — Хорошо. Раз уж вы решили провести медовый месяц в Веневере — я сделаю его незабываемым. Клинки Синааны! Вот моя воля — бросить все силы на Веневер в завтрашний… Он осекся и повернулся к двери. В проеме стояла Альмейра. — О, и давно ты здесь? Младшая дочь не сделала и шага. — Я приходила сюда каждое утро и перед сном. Майриор вдруг понял, что для всех он просто исчез. На три дня, без слов. Альмейра не знала, что произошло, и почему ему пришлось уйти. О чем она думала? Едва ли Бетельгейз что-то объяснял. Он, скорее всего, опять залез в свою рачью ракушку и страдал над неспособностью сосредоточится. Майри — проще. Он не задумывался о мире уже давно, довольствуясь собой. — Ты уложишь меня спать? Горе-отец застыл. Последний раз Майри присутствовал на этом старинном обычае родителей и детей, когда ему самому было семь лет, и Лорелея пела ему песню, одновременно вышивая салфетку. Тусклый свет лампады освещал комнату, полную всякого нужного мусора, ее платиновые волосы и ранние морщины у глаз. Ночь окутывала теплым одеялом, и Майриор спал без сновидений. Майри шагнул к дверному проему и протянул руку Альмейре. Маленькая девочка нахмурилась — точь-в-точь как мама. Догадавшись, он поднял ее на руки, ловко уменьшив перед этим гравитацию, и пошел по лестнице на второй этаж, где была заваленная игрушками спаленка дочери. Кровати Альмейры позавидовала была принцесса любого народа мира: ведь она являлась единственной законной дочерью Бога Мосант и Сиенны, второй на очереди правительницы Чарингхолла. Одеяла, простыни, наволочки, балдахин — всё было черным в красный цветок, напоминавший капли крови. Белая кожа малышки Альмейра словно светилась во тьме. Изысканная вязь Чарингхолла не коснулась дочери Сиенны, но в остальном девочка выглядела точной копией своей матери. От отца Альмейра не взяла ничего, даже свечения глаз. Иногда Майриору казалось, что он смотрит не на дочь — он смотрит на Сиенну Чарингхолле. Чувство не доставляло радости. Когда-то он, может быть, любил ее, но не теперь. — Когда вернется мама? — спросила Альмейра, пока он поправлял одеяло. — Совсем скоро. Закончится война, она станет королевой, и ты станешь маленькой мисс Чарингхолл. Пухлые губы Альмейры растянулись в широкой искренней улыбке. Майриору стало чуть легче. — Расскажи сказку, — внезапно потребовала девочка. — Сказку? — Майриор растерялся. — Я… я не знаю сказок. — Ну расскажи что-нибудь. — Ладно, — он присел на кровать и со страхом поправил дочери прядь волос, упавшую на глаза. — Я рассказу тебе о Богах. — Богах? Ты не один Бог? Губы Майри невольно исказились в улыбке. Ах, если бы. — Нет. — Тогда расскажи. Они такие же красивые, как ты? — Богиня Лантана, — Майри произнес имя той, чье имя сразу вспомнилось при слове «красота». − Она прекрасна. Ее кожа напоминает жемчужный шелк, глаза − бледно-голубые сапфирины, сверкавшие на лице. Она всегда ходит в белом, ее платиновые волосы струятся по округлым плечам, заплетенные в корону. Миры сверкают, будто сотканные из алмазов, они горят, светятся изнутри холодным светом. Аргенто… Гордая, величественная, облаченная в тяжелые хламиды странных узоров. От нее веет золотом. Сверкающая, ясная. Она никому не подчиняется, она скорее погибнет, чем сделает что-то по чьему-то указу. Да, Боги тоже могут исчезнуть, к сожалению. Моя сестричка Селена, твоя тетя. Она только учится. Она совсем молода. Селена полюбила бы тебя: она всех любит. Иридия… Облаченная в радугу, она парит над мирами, и у нее нет своего. Вечная Странница. Я никогда не видел ее. Только радужную дорожку в бесконечности. Чаосин… Изгнанная Богиня, единственная, кто принял меня когда-то. Черные глаза, полные Тьмы, горят на мертвом лице. Ее мир − великий Чарингхолл. Мерное дыхание Альмейры показало, что девочка заснула. Конечно, не от его слов. Майриор просто пожелал, чтобы дочь заснула как можно быстрее. Дальнейшее он прошептал сам себе, снова впав в равнодушие, от которого в Мосант стихли все ветры и прекратились дожди. − Теллур Странник… Сын проклятого, униженного Бога, у которого отняли всё, запрятали в грязный тесный мир, бывшего когда-то сильнейшим из всех… Взмахнул рукой последний раз за этот день, Майриор вызвал небесно-голубую дымку, окружившую кровать Альмейры Десенто-Чарингхолле. Девочка улыбнулась во сне, и теперь ничто не разбудило бы ее.