Эклектика

      Геленройт стоял на краю утеса перед черным бушующим морем — Риорре. Узкие улицы, хаотично прорезавшие город, покрывала смолистая липкая пыль. Низкие, не более трех этажей, косые дома извергали дым. Улицы не освещались: под скошенным крышами, торговыми шатрами и стиранным бельем в переулках было темно, как ночью. Город пах морем и бедностью.       Там, в одном из отдаленных от центра Геленройта переулков, происходило нечто очень интересное.        — Давай, Майри! — звонко закричала девчонка с грязным крысиным хвостиком белокурых волос.       — Давай, выродок!       — Давай, мелкий! — гаркнул толстый мальчик лет шести с щеками, заплывшими жиром до такой степени, что глаза превратились в щелочки.       — Сам такой! — девчачьим голоском ответил хрупкий малыш с невыносимо голубыми глазами. Ему было семь лет.       Толстый угрожающе двинулся, но другой, постарше, мальчик с рыжим ежиком чумазых волос удержал его.       — Майри, серьезно, раз позвал − показывай.       Майриор жизнерадостно кивнул и повернулся к лежавшей у водостока в окружении мух дохлой кошке, смердевшей хуже рынка в центре Геленройта. Нечто, похожее на гигантскую крысу, обгрызало кошке заднюю лапу. Судя по отсутствию глаз, кошка сдохла уже давно.       — Смотрите! — крикнул мальчик, взмахнул ручками. — Я оживлю ее! Алала-олала! Красные звезды вспыхнут в ночи, душа умершая — кричи!       Переулок вспыхнул серебристым светом, благоухающим мятой. Девчонки взвизгнули, мальчики трусливо отпрянули. Мухи, жужжа, поднялись в воздух и засверкали радужными крыльями. Крыса, похрюкивая, унеслась в водосток.       — Смотрите! — восторженно крикнула девочка, сидевшая на бочке рядом.       — Люси живая! — подхватила другая.       Люсиль, находясь в состоянии крайнего удивления, уставилась на компанию янтарными глазами, зашипела и попыталась забиться под бочку. Гниющее дерево треснуло от напора; девчонка упала в грязь, придавив кошку; дети самозабвенно захохотали.       — Ой, а можно я ее возьму? Она такая белая!       — Хах! − девчонка с рассеченной нижней губой подхватила шокированную Люсиль и понеслась по переулкам, шлепая босыми ногами по грязи. Всхрапнул нищий, спящий в переулке. Девчонки завизжали и понеслись вслед за подругой. Мальчишки, улюлюкая, побежали за ними.       Чумазая девочка с бочки, единственная, кто остался, от души разревелась, сидя в сточной луже. Майриор испуганно взглянул на нее и быстро зашевелил пальцами в воздухе - воздух, как вода, пошел голубоватой рябью и сложился в розу. Махровую розу, без слов врученную девчушке. Белую, чуть с золотом.       — Как красиво… — восторженно прошептала девочка, покраснев, и встала. Роза нашла свое пристанище в ее рыжих волосах.       — Я тебя знаю, — сказал Майри. — Тебя Лия зовут. Мы вместе катались с горки в полях с кукурузой. Помнишь, как хозяин выбежал с хворостиной и побил нас всех?       Лия закивала головой.       — Вот ты где! — раздался громкий голос, без сомнения, принадлежавшей какой-нибудь сварливой бабе.       Майри обернулся.       В переулке стояло по меньшей мере тридцать человек, вооруженных вилами, ножами и лопатами. Все они, уставшие, потрепанные, кричали и размахивали руками. Мальчик с огорчением подумал, что игры кончились. Подобное происходило не в первый раз.       — Порождение темных! — стоявший впереди всех мужчина с косой плюнул в сторону, сверкая черными остатками зубов.       — Бесёныш! Не подходи к моим детям!       — Не суйся сюда!       — Сначала убивает кошек, а потом их воскрешает! Выметайся! — безумного вида дядька взмахнул топором.       Мальчик, поняв, что дело плохо, взлетел к крышам. Вслед полетели огрызки, плевки и даже одна лопата. Снизу донесся треск металла и ругань. Лия замахала руками.       — Подожди меня! — крикнула она. Толпа, возмущенно переговариваясь, накинулась уже на Лию, но девочка ни капли не испугалась. Размазывая грязь и слезы по лицу, она картинно зарыдала. Сердобольные женщины обступили ее; из-за угла выбежала стража; конфликт сошел на нет. Майриор наблюдал за его последствиями с крыши дома на другой стороне улицы. Мужчины, неловко переступая с ноги на ногу, выслушивали упреки; женщины причитали и размахивали руками на стражу, указывая на небо. Сурового вида командир выслушивал их и что-то изредка уточнял.       Когда Лия, обласканная всеми, выбежала на улицу, в сторону полей, Майриор спустился к ней. Театральная сцена в проулках его восхитила.       — Классно я их? — самодовольно спросила Лия. — Ни один мальчишка так не сможет. Мне дали конфету, будешь?       — Мне мама не разрешает.        Лия пожала плечами и откусила добрую половину от предложенного.       — Мама не разрешает мне гулять, — сообщила она. — Так что пойдем быстрее отсюда, пока меня не заметили. Я с толстой Нэни одеждой поменялась, чтобы на вас сойти.       — А сколько тебе лет?       — Двенадцать.       Майриор с восхищением присвистнул:       — Так ты взрослая!       — Ага, — Лия важно кивнула. — Я уже географию прохожу и умею писать название города. В этом году папа хочет отдать меня в школу. Такая скука! Не хочу учиться! Я девочка! Зачем мне это?       Они прошли по площади Восстания, по Центральному рынку, миновали Мавзолей Рода и уткнулись в полуразрушенную крепостную стену. За стеной начинались поля и степи, а вдалеке, куда едва доходил взор — пустыня. Жители Геленройта не нуждались в армии и защите. Это был прибрежный торговый город; на него нападали только морские разбойники. Леса уходили на север, в горы — опасности не стоило ждать и оттуда.       Майри и Лия не ждали опасностей вовсе. Они пролезли сквозь дыру в крепостной стене и оказались в кукурузном поле.       — Я спрятала у горы доску, — сказала Лия. — Если ее не нашли мальчишки, то повеселимся!       Солнце жарко палило, высушивая воздух. Оно всегда было в одной точке, ни поднимаясь, ни спускаясь — незыблемо. Сухие ветра из пустыни обжигали кожу. Лия прикрыла голову капюшоном; ее рыжие волосы вспыхивали на свету огненными полосами. Майриор любил солнце и поднял лицо к небу, ловя тепло. Оно не причиняло вреда его светлой коже.       Кукуруза царапала ноги. Здесь, в траве, было еще жарче. Лия тяжело дышала, вытаптывая новую тропу, и вела их к холмам, за которыми начиналась пустыня. Дети Геленройта давно облюбовали высокую «гору» со скрюченным сухим деревом. Взрослые говорили, что на этой горе святой огонь сошел на Геленройт с небес, и нещадно гоняли детвору. Майриор не единожды был избит окрестными фермерами.       — Какой-то ты молчаливый, — заметила Лия. — Я к такому не привыкла. Как ты оживил Люси?       Майри испуганно посмотрел на напористую девицу.       — Я захотел, чтобы она ожила.       — И всё?       — И всё.       Лия резко остановилась и нависла над ним. Не по годам рослая, она была выше на полторы головы и очаровывала обилием веснушек.       — Говори правду! Не люблю врунов! Ты летаешь, воруешь фрукты из торговых рядов с крыши дома! Прыгал со скалы в море! Я все видела! Папа говорит, ты дьяволенок, что тебя подбросили торговцы Эсфелато… И что мама твоя… — Лия замолчала, заметив злые слезы на лице Майри. Она, помедлив, отерла их краем рукава. — Про меня тоже неправду говорят. Они про всех врут. Это зависть.       Майри очарованно смотрел на не по-детски серьезное лицо Лии. У дворовых девчонок были другие лица: с синяками, ссадинами, болезнями; кожа Лия поражала гладкостью и спокойствием.       — Что такое «зависть»? — спросил Майри.       Лия немного растерялась, но нашла определение:       — Это когда у тебя есть что-то, чего нет у других, и им от этого плохо.       Майри взглянул на небо, в сторону солнца. От Лии это не укрылось, однако спрашивать она ничего не стала. Девочка взяла Майри за руку и потащила в сторону сухого дерева на холме. День приближался к полудню. Дневное светило не двигалось и не оставляло теней, делая мир слишком резким и контрастным. В Геленройте привыкли определять время по часам на центральной башне города; длину суток высчитали так давно, что нынешнее поколение не смогло бы повторить подвиг.       Когда гигантские часы ознаменовали середину дня за их спинами, Майри сидел на жарком песке, а Лия зорко осматривала нерадостный пейзаж вокруг, ища доску. Она забралась на самую вершину священного дерева.       — Пропала, — раздраженно сказала Лия, спустившись. — Это все твои мальчишки!       — На том холме лежит какая-то доска.       Лия прищурилась.       — Не вижу. Какой ты глазастый! — восхитилась она. — Но на том холме жертвенный камень Влаге…       Майри мало знал о многочисленных богах Геленройта. Мама рассказывала, что каждая вещь, каждая стихия обладает душой и волей. Иногда встречались более могущественные боги — та же Влага следила не только за росой и течениями, но и за жизнью. Неудивительно, что Лия забоялась идти на ее холм. Богам было принято приносить жертвы: урожай, украшения, лучших животных, красивых юношей и девушек, первенцев. Мама запрещала посещать Майриору традиционные служения; она сама верила только в Солнце, и Майри было неприятно находиться в языческих жестоких холмах. Это место казалось ему неправильным.       — Влаге понравилась моя досточка, — тем временем понуро рассудила Лия. — Богам нужно отдавать то, что дорого. Давай тогда покатаемся без нее? Эй, да что ты такой скучный со мной?       Майри встал с песка:       — Мне пора домой.       Лия всплеснула руками и нахмурилась:       — Я еле провела тебя сюда!       — Мама будет злиться…       Лия обиженно надула губы и отвернулась. Майри, пожав плечами, побежал вниз по склону.       Их с мамой домик стоял на отшибе в поле, у самого леса. Маленький, двухэтажный, чистый и аккуратный, он утопал в цветах и красках. Они жили вдвоем: отца Майри не знал. Мама не выносила безделья и целыми днями занималась домом. С заходом солнца она садилась за работу: под тусклым пламенем свечи Лорелея шила платья, шторы, скатерти, салфетки, частенько засыпая с иглой в руках. Но утром всё всегда было сделано…       Майри очень хотел, чтобы отец вернулся. Ночами Майри сидел на окне своей спальни, смотрел на небо и говорил:       — Мама говорит, ты Бог… Если ты Бог, то видишь меня… Почему же не возвращаешься?       Небо никогда не отвечало, и каждый день становился грязнее предыдущего… Мать обладала необыкновенной красотой. Майри понимал это, будучи маленьким мальчиком. К ним приходили оборванцы, нищие и брошенные, которых разгневанная Лорелея с руганью прогоняла. Одинокая мать — чем не легкая добыча? На лбу матери светился шрам, полученный еще до рождения Майри.       Когда Майриор вернулся домой, Лорелея стирала на улице. Платиновые длинные волосы женщины были завязаны кружевной лентой. Талию перевязывала такая же лента; платье сливалось с цветом вечернего неба. Даже в трудах Лорелея ухитрялась оставаться женственной.       Мама, услышав шаги, подняла серо-голубые глаза.       — Опять?       — Опять, — сразу сдался Майри. Маме он врать не мог.       — Завтрак на столе, — сказала Лорелея и снова принялась яростно драить полотенца.       Майриор вбежал домой. Скинув легкие туфли, совершенно чистые, он, перед этим посмотрев в зеркало, зашел на кухню. На выглаженной скатерти стояли блюда. Майри мгновенно запустил руку в ближайшую тарелку, взял пару печений и спрятал в потайной карман. Заслышав шаги матери, он, как примерный ребенок, сел за стол, пододвинул кружку и стал пить, закусывая булочкой с повидлом. Мама есть не стала и только в два глотка осушила стакан воды.       — Вытри рот, Майри, — сказала она. — Что сегодня случилось?       — Мы играли с ребятами, а потом…       Лорелея приподняла бровь. У нее это получалось так красиво, что когда-то Майри не один час просидел перед зеркалом, пытаясь научиться.       — Я оживил кошку, — признался он. — Ты злишься?       — Конечно нет, сладкий. Пусть все знают, кто ты.       Майри помолчал, допивая. Одна мысль не давала ему покоя уже год.       — Почему меня так не любят? — осмелился спросить он. — Мне завидуют?       — Ты — сын Бога, а они — черви. Помни это всегда. Ты выше, − ответила Лорелея без раздумий.       Майри задумался.       — А ты, мама?       Лорелея горделиво приосанилась.       — А я — мать Божьего сына.       Худое, изможденное лицо женщины словно осветилось внутренним огнем при этих словах. На щеках расцвел алый румянец. Лорелея встала и, поцеловав Майри в лоб, вышла на улицу. Из открытых окон донесся кашель.       Когда Майри допил положенную кружку, он услышал стук за спиной и легкие быстрые шаги. К ножкам стола прикатились зёрна маминых чёток. Майри обернулся — у молитвенного уголка сжалась Лия.       — Я случайно! — страшным шепотом начала объяснять она. — Я ударилась… Тотем Солнца как посмотрел на меня!..       — Что ты тут делаешь? — испугался Майри. Никто из города не заходил внутрь дома, сколько он себя помнил, оставаясь за калиткой. — Мама увидит!       Губы Лии задрожали, точно она готовилась заплакать. Майри увидел приоткрытое окно зала, смотревшее в сад — Лия явно забралась в дом через него. Теперь в саду работала мама, и вернуться тем же путем у незваной гостьи не получилось бы. Решение пришло быстро.       — Я спрячу тебя наверху, — сказал Майри. — Маме тяжело подниматься на второй этаж. Пошли.       Оба с опаской посмотрели на окно и, следом, на входную дверь. Лия на цыпочках прокралась к лестнице.       На втором этаже была каморка с припасами и спальня Майри. Среди мешков безопасного места не нашлось; недовольный, Майри открыл спальню с широким окном и дырявым потолком. В Геленройте дождь считался редким гостем, а солнечные лучи Майри нисколько не мешали. Они освещали безукоризненный порядок и чистоту. Лия хмыкнула:       — И где мне прятаться?       Под низенькой тахтой места не оказалось. Лия села на нее, любопытно вертя головой. В комнате Майри, к ее разочарованию, ничего необычного не оказалось. Было видно, что хозяин в ней практически не бывает. Но секрет все же нашелся: Майри залез на один из шкафов и оказался на балке под крышей. Лия подскочила. С чужой помощью она мигом оказалась на балке и, пройдя немного, уткнулась в стену заброшенного чердака.       — Какой интересный дом! Откуда он у вас? Твоя мама ведь иноземка.       — Иноземка? Что это? — Майриор показалось, что это что-то оскорбительное.       Лия заглянула через щель в стене во двор.       — Она приехала сюда из другого города на день поклонения Солнцу. Я помню, мне было пять лет.       Майри растерялся. Он не знал, что в мире есть другие города. Он слышал только о далеком Эсфелато, городе на краю пустыни.       — Ее привели в золотом платье на холм Трида — такая красивая! — самозабвенно начала рассказывать Лия. — Мой отец говорил, что ее забрали у… у… Я забыла! Мой дядя погиб в той войне. Сначала город был в трауре — представляешь, на неделю закрыли торговые лавки и представления! Потом сбрасывали пленных со скалы Ветру, но я не ходила. На коронации моего второго дяди был весь Геленройт и даже с Эсфелато! На следующий день дядя проводил служения Влаге и Солнцу. Там я и увидела твою маму. Меня увели, когда ее принесли на холм, так что я больше ничего не знаю. Родители пришли очень недовольные. Слушай, — переменившимся голосом начала Лия. — Тут ведь веревка болтается. Ты через нее сбегаешь из дома?       Майри, до того жадно слушавший ее рассказ, очнулся.       — Да, но внизу розы. Они не царапают только меня и маму.       Домик был окружен оградой высотой в полуметр. Более серьезной преградой были кусты роз, колющие всех, кто пытался пролезть мимо них. Майри специально создавал самые колючие, с длинными шипами, скрытыми под листьями, чтобы никто не смог пробраться во двор. В последнее время их одолевал сосед. Калитку дома смог бы выломать только великан, потому сосед налегал лопатой на розы. Вооружившись перчатками, длинными сапогами, дурацкой шляпой, он приходил ночью и выкапывал их. Иногда Майри видел это и, негромко смеясь, делал розы высотой под четыре метра. Иногда нет. Сегодня ночью было «нет».       Выслушав уже Майри, Лия с удивлением уточнила:       — Почему твоя мама не пожалуется? Это же запрещено!       — Она говорит, ее не очень любят в городе, как меня.       Лия оторвалась от щели в стене.       — Да, это так… К вашему дому кто-то идет.       — Кто?       — Какой-то мужик в смешной соломенной шляпе! На фермера похож!       Майри спрыгнул с балки на тахту и выбежал из комнаты. Лестница пролетела незаметно. Лорелеи в зале не оказалась — она продолжала стирать на улице. Майри обошел ее и уткнулся в колючую ограду у калитки. Розы совсем не подросли за ночь и, кажется, даже стали реже. Не приходил ли сосед ночью, пока Майри спал? Майри присел у дыры в ограде и стал медленно двигать пальцами в воздухе. Зеленый зародыш рост с каждой секундой, крепчая и покрываясь колючками. Листочки зазеленели, начинали розоветь бутоны… Он очень любил цветы и обожал творить.       — Замер, поганец! — рявкнул кто-то.        — Майри! — вскрикнула мама, хватая его за плечо.        К калитке бежал высокий, под два метра, мужчина с лопатой наперевес. Толстое пузо колыхалось при каждом прыжке. Сосед, помимо груды мышц, пуза и лопаты, обладал также густой, как шерсть медведя, бородой и исполинскими усами, которым позавидовал бы любой гвардеец Геленройта. Всю свою сознательную жизнь Майри его боялся и не зря.       — Держи себя в рамках, животное! — возмутилась Лорелея, начиная впадать в праведный гнев. Майри продолжал колдовать. Куст роз вырос примерно до колен.       — Остановился, я сказал! — заорал сосед, кидая лопату. Древко ударило мальчика по лбу. Майри, ойкнув, упал на землю. Лорелея взвыла и зашипела, как дикая кошка, вцепившись в добежавшего мужчину ногтями. Сосед же, прорычав что-то, вывернул ей руку.       — Мам! — пискнул Майри. При нем это происходило впервые. Юбка с треском разорвалась, обнажая ноги.       — Прекратите! — снова потребовал мальчик, левой рукой нащупывая лопату. Сосед, заметив это, захохотал, как полоумный.       — Майри, уходи, — зашептала Лорелея, морщась от боли.       — Нет! Как ты меня остановишь, мелкий? — грубо спросил мужчина, наклоняя Лорелею к земле. − Лопата тяжелее тебя будет! Я посмотрю, как ты попытаешься ее поднять!       — Уходи!       Серые глаза матери умоляюще глянули на Майри, явно прося, чтобы он ушел и не видел ее позора. Но мальчик не собирался этого делать.       — То-то же, — сказав это, мужчина стал разрывать платье еще дальше, пока синяя ткань не разлетелась на две половинки. − Хочешь, я тебе еще одного «божественного» сынка заделаю?       Струя крови ударила Майри в лицо, как от сдавленного лимона или апельсина. Лорелея вскрикнула и отползла от кучи окровавленного мяса, которая шлепнулась на землю. Майри моргнул. Алая капля скользнула от лба до подбородка.       — Что ты…       — Нам понадобится его лопата, мам, — сказал Майри.       Лорелея, не моргая, смотрела на него и отползала — то ли от мерзкой окровавленной кучи внутренностей, то ли от сына. В больших серых глазах матери повис туман, губы были приоткрыты. Она дрожала. Майри сделал шаг к ней — Лорелея, дернувшись назад, укололась о розы. Это привело ее в чувство. Лорелея снова, уже критически, посмотрела на сына и, следом, на остатки тела. Она приподняла голову к небу и полушепотом сказала:       — Во славу Тебе…       Майри тоже взглянул на Солнце — жестокое божество. Оно любило самое лучшее: красавиц, первенцев, животных без порока. Разве жажду крови Солнца, всемогущего Трида, утолит несуразно жирный и гнилой сосед?       Лорелея встала и сдернула с бельевой веревки первую попавшуюся юбку. Пояс она затянула сильнее, чем обычно.       — Я отнесу его в пустыню, к месту поклонения Трида, — начала объяснять Лорелея со стальным блеском в глазах. — Скажу, что заколола молодого бычка. Кто станет проверять и, главное, кто разберется, что из себя представляет этот фарш?       Когда Лорелея ушла, солнце начало медленно гаснуть. Проводив маму взглядом, Майри вспомнил о Лие. С чердака был виден весь двор и поля вокруг… Стала бы она пропускать конфликт? Наверное, новая подруга уже сбежала через веревку, угодив в кусты роз.       — Ой!       Майри обернулся. Лия стояла у тотема Трида, который мама выменяла у северных торговцев — светлых и грациозных. В Геленройте бог Солнца был не в почете — здесь он считался еще и богом войны, поэтому Трида боялись и вспоминали о нем перед битвами и после. Считалось, что взгляд Трида может остановить сердце. Казнью Солнцем «награждали» только предателей — оставляли в пустыне, на потеху жаркому дню. Убийство считалось меньшим грехом.       На тотем попали капли крови — Трид должен был быть доволен. Лия, заметив их, испытала очевидное облегчение — значит, она жестокому северному богу была не нужна.       — Я все видела, — сказала Лия. — И, по мне, он сам виноват! Твоя мама хорошо сделала, что отдала его в жертву Триду. Может, он, наконец, сжалится над нами и пойдет дождь. Только…       Майри удивился, что Лия не испугалась. Все его знакомые девчонки были страшно трусливы. Они убегали от жаб, закрывали глаза, когда он прыгал с обрыва или крал свежую выпечку. Лия, сколько он себя помнил, всегда смеялась наравне с мальчишками.       — Я скажу папе, что видела, как мужчина в соломенной шляпе шел в сторону леса, а потом из-за деревьев выкралась тень и уволокла его! Тогда его не будут искать. Папа мне поверит. Он претор, и его мнение — самое важное в городе, после мнения моего дяди.       — Кто такой претор?       — Мой папа — служитель богов. Он следит, чтобы боги ни в чем не нуждались, говорит их волю людям и судит тех, кто слушается наших законов. Я уже изучала законы. Убийство — это очень плохо, если не для богов или мести. Но я, — Лия подняла палец, — никому не скажу! Он был мерзкий и страшный! Один раз ударил меня по спине метлой и потом ходил извинялся перед папой. Пятьдесят ударов умерили его спесь.       Солнце окончательно потухло. Темнота окутала двор.       — Мне бы домой, — изменившимся тоном сказала Лия. Как все горожане, она боялась ночи. — Извини. Увидимся завтра? Я найду новую доску…       — Да, — Майри кивнул. — Подойди к нашей ограде, и я узнаю, что ты здесь. Розы тебя не тронут.       Лия помахала рукой и перелезла через калитку. Майриор остался один, наедине с тотемом отца.       Мама говорила, что Майри был не по годам умным. На самом деле, он умел считать в голове часы и минуты, складывал монеты. Он помнил все, что когда-либо услышал. Вот и сейчас он раскладывал в голове факты, услышанные за день, и анализировал их. Круг крови зарастал новой травой.       Чужая смерть никак не отпечаталась в памяти. Для Майри убить человека оказалось тем же опытом, что и убить жука. Разве что сегодня он сделал это с удовольствием. К тому же, папа, наконец, будет доволен… Майри подошел к тотему, достающему ему до плеча, и обвил вокруг него руки. Тотем оказался теплым, даже горячим. Орнамент светился в ночи. Майри знал, что это отражается свет его глаз.       Он начал постепенно зажигать свечи их дома, и мрак начал превращаться в полумрак. Чистые полотенца взлетели к бельевой веревке и повисли на ней. Синяя юбка лежала на земле. Порванные края начали соединяться. Розы выросли на полметра, прежде чем глаза Майри поблекли. Мальчик выдохнул. Происшествие с соседом потратило все его силы. Он кинул взгляд в сторону города. Тьма. Геленройт не знал свечей.       — Выше их, — повторил Майри слова Лорелеи и следом вспомнил упоминание Лией праздника в честь Солнца. Маму «принесли» на него, точно жертвенного вола великой Влаге. И она — не местная, наверное, откуда-то с севера, где умеют делать свечи и восславляют великого Трида как единственного бога, отца всего сущего…       Майри взлетел в воздух и плавно перенесся на крышу. С нее открывался вид на море, темное и бесконечное, неизученные горы и, совсем чуть-чуть, на пустыню. Так хотелось понять свое место во всем этом! Кто он? И для чего оказался на земле?