Эклектика

      Мир затрясло от грозы. Сквозь синеву неба проступила серость, и тяжелые гулкие капли начали падать на заснеженную пустыню. Майриор не любил дождь. Оказавшись в Эйон-иссе, он первым делом запретил тучам портить себе настроение — и без того не находилось поводов для радости. Волнительная, без сомнения, особенность местного неба — передавать переживания создателя, но сейчас Майриору вовсе не хотелось их показывать. Рассеяв тучи, он заставил себя не думать ни о чем, кроме замка.       Раньше с гигантского балкона открывался прекрасный, вдохновляющий вид. Майриор, придя на него после пробуждения, легко мог представить себя в родной Киберионти, в северных горах, родине матери, где верили в жестокого бога. Эта часть мира была срисована с его юношеских болезненных воспоминаний: бескрайняя тундра и отрог гор. Но здесь, в реальности, снег пропах кровью.       Значит, таким его считают? Карикатурным психопатом? Иначе почему же его названное альтер-эго позволило себе массовые убийства у стен неприступного бастиона? Эдакая аллюзия на его вспышку зависти перед нападением на Анлос?       Майриор, покачав головой, зашел в комнату, которая соединялась с балконом.       Тусклый зимний свет с трудом проникал сквозь запыленное окно, освещая кровать, заваленную игрушками, засохшими цветами и книгами. Дверь была открыта, впуская морозный воздух. В этой комнате давно никто не жил, да и, наверное, никогда не жил в философском смысле слова; Майриор стоял посреди спальни Эльтаиса. Чтобы создать новую жизнь слиянием, теперь Майри знал это точно, нужно две души. Астрея ею не обладала. Как итог, Эльтаис немногим отличался от каменных истуканов коридоров Анлоса — и то только тем, что унаследовал алчность матери.       В этих стенах было неприятно находиться не только по причине воспоминаний.       Эйонс-иссе напитался смертью, и это пугало. Майриор боялся представить, что его ждет в соседней комнате. Он предполагал, однако не мог утверждать с уверенностью, что правильно ориентируется в изорванном битвами мире. В Мосант царил хаос — эхо хаоса его души. Кольцо на пальце — всего лишь красивая оболочка, настоящий мир хранился внутри создателя. Стоит испытать страх, сомнения, и стабильность мира рушится на глазах. Майриор давно научился скрывать переживания, низводя все на свете в шутку. Всякая трагедия носит безвозвратный характер, и нет толку переживать ее заново.       Алое платье Альмейры перед глазами не давало это сделать.       Майриор понял, что не может физически заставить себя сопереживать. Событие вызывало пустоту в душе. Он должен был испытывать муки совести, боль — но не мог. Как давно он изгнал эту способность из своей души? Как сейчас на балконе, стерев волнение и страх перед неизбежным? Страх, пережиток бесполезной человеческой части души? Края пустоты продолжали кровоточить.       — Ты немного изменился.       Теллур змеем искусителем пролетел над плечом и материализовался в вертлявого юношу.       — Я сказал тебе убираться вон.       — Ты грубый, — Теллур наставил на него палец. — Трид не в Мосант, не стоит беспокоиться… Хотя ты, кажется, уже не можешь этого.       — А ты делаешь вид, что знаешь причину, — пробубнил Майриор.       — Конечно! — Теллур завел руки за спину и принялся ходить по комнате с задумчивым видом. — Ведь ты отдал часть души милой Лете, чтобы она путешествовала с тобой по Ожерелью миров. Эта часть растерзана вместе с ней. Поэтому тебе было так больно — она умирала в этот момент.       — Кто из нас груб на самом деле?       — Ты ведь понял, что она умерла, еще до моих слов.       — Необязательно об этом напоминать.       — Убегать от проблем — тоже не выход.       — Я убегаю? — повторил Майриор. — Эту проблему не решить. Я трезво оцениваю свои возможности. Я давно разучился воскрешать, и никогда не умел работать с душами. Что толку переживать?       Теллур остановился. Его фигура, наконец, приобрела четкие очертания и не казалась чуждой миру.       — Ты бы мог научиться, если бы развивался в другом направлении.       — Я уже слышал этот совет. Ты еще карты мне опять покажи.       Майриор отпрянул от резкой смены картинки: веер из гадальных карт оказался перед ним, а лицо Теллура исходило любопытством.       — Ты издеваешься?       Веер карт приветливо качнулся в его сторону. Майриор выхватил наугад три карты и принялся критически их разглядывать.       — Расклад изменился. Какая-то сверхновая? — с иронией высказался он, помахав картой Настоящего.       — Это Астрон.       — Звездный час? — перефразировал Майриор. — Прямо физически ощущаю фееричность момента.       — Не пропусти его.       — Остальные карты я уже видел. Решил показать мне суть фатализма? Судя по всему, я в любом случае останусь у разбитого корыта. Наверное, я должен увидеть его на горизонте уже сейчас. Ты не дождешься этого, Теллур. И не дождешься фразы, что ты был прав.       — Я и не жду, — ответил малахитовый божок. — Лучше ответь мне — что ты будешь делать теперь?       — Спроси об этом у моего отца и исчезни! — выйдя из себя, рявкнул Майриор.       — Нет, подожди, — изумрудные глаза Теллура повелительно вспыхнули, и Майриор мгновенно погас. — Я продолжаю выполнять свое обещание. Уверен, ты выполнишь свое — другим способом. Именно сейчас тебе предоставляется шанс.       Сказав это, Теллур исчез, растворился в воздухе искрами апейрона.       Он нуждался в Теллуре — что скрывать? Без изгнанного божка план не провернуть ни в каком исполнении. Майриор с досадой закинул руки за голову. Потолок был истерзан временем: паутина, серость и трещины. Кольцо на пальце уныло сливалось с когда-то белым потолком. Он стоял в бывшей детской Эльтаиса и не мог вспомнить, как давно покинул стены замка, срисованного с Ожерелья миров. Майриор чувствовал время, как никто из смертных, и расплавлялся в нем. Все известные меры его измерения казались ничтожными по сравнению с бессмертной жизнью. Ждать… Ждать он научился, сидя в пустом коридоре Ожерелья миров.       К сожалению, бессмертие оказалось не менее относительным, чем время. Майриор чувствовал, как чья-то жизнь гасла за стеной детской. Он знал, чья жизнь. Будь это жизнь любого другого существа Мосант — Майриор вернулся бы в Синаану. Однако наблюдать за потерей Бетельгейза вслед за Альмейрой он не смог бы, не взирая на отсутствие части души.       Годы, когда у Майриора получалось испытывать настоящую радость момента или боль от потери, давно ушли. Он слабо помнил детские счастливые моменты; даже уход Лорелеи ударил уже по бесчувственному сердцу. Жизнь научила не привязываться ни к чему и не к кому. Он пришел к этой установке и следовал ей, укрепляясь в уверенности ее правильности с каждой неудачей.       Прожитые года получилось поставить себе в укор. Майриор открыл дверь, заранее зная, что увидит.       Боль излучал силуэт женщины, сидевшей перед заваленным бинтами и настойками столом. «Луриэль», ─ вспомнил Майриор, увидев знакомую алую ленту на черных волосах. Женщина обернулась. На её лице сиял красный след от пощечины. Казалось, будто Луриэль наотмашь ударили рукой в перчатке, опущенной в краску. Увидев Майриора, она почтительно отошла в сторону.       — Помоги ему, — прошептала Йонсу, оказываясь рядом. Она схватила Майри за руку, но тот одернул ее. Кожу зажгло от прикосновения крови, созданной Эрмиссой; Йонсу была упряма и вновь обхватила жаркими пальцами его кисть. На надменном лице полуэльфийки блестели дорожки слез. Это поразило — Майри никогда не видел проявлений ее печали. Только злость. Гнев. Ненависть. Но не грусть.       — Я прошу тебя! — выкрикнула Йонсу ему в лицо.       — Я не могу! — Майриор попытался выдернуть руку второй раз, но хватка была слишком крепкой.       — Ты создал половину этого мира, половину меня — и не можешь вылечить сына?!       Майри отчетливо видел на ее лице горечь и смертную муку. Внешние проявления эмоций легко читались. Он создал их для себя и простоты коммуникаций людей. А потом эти эмоции сменились разочарованием. Горящие глаза девушки потускнели. Йонсу отпустила его и отвернулась к Бетельгейзу. Даже ее волосы перестали быть золотыми в тусклом зимнем свете.       Майриор не мог помочь собственному сыну, и Йонсу явно поняла его. Слишком серьезной была рана, нанесенная прямо в матрицу. Майриор так и не понял, что значит жизнь. И тем более не мог помочь существу, в чьих жилах текла серебристая кровь. Не мог вытащить из Бездны того, кто пришел из черного мира с погасшей благодатью. Майриору оставалось лишь наблюдать.       О каких возможностях говорил Теллур? Одному малахитовому вруну известно…       Тело Бетельгейза уложили на стол, скинув на пол все вещи. Сердце едва билось. Римма, как тень, стояла в стороне, не принимая участия в спасении; Йонсу же носилась как безумная, таща из белого зала осколки сферы с остатками благодати, от которой раны медленно зарастали. Кровотечение не останавливалось. Благодать просто отсрочивала неизбежное.       Майриор отсчитывал в голове минуты до чужой смерти. К Теллуру нет толку взывать — малахитовый божок еще слаб в выдуманных реалиях. Момент Астрона? Не получалось почувствовать ничего, кроме позора и унижения. Он мог возвыситься в глазах Ливэйг до статуса настоящего бога в этот момент, но остался неким самозванцем, ничтожеством.       Майриор и Сиенна создали сына бессмертным, как Альмейру после. Их желания разбились о реальность. Бессмертия нет. На столе лежало доказательство того, что и он, Майриор, когда-то будет лежать так же. Понимание этого заставляло молча стоять в ожидании. Ничего не изменить. Каждая идея мира имеет конец.       Внезапно какая-то неведомая сила заставила всех отступить от стола, преклонив головы. Йонсу всхлипнула и тотчас подняла голову; Майриор ощутил знакомый металлический холод; к телу Бетельгейза шёл старец, испускающий сияние. Римма смотрела на Трида во все глаза, как на нечто диковинное, Луриэль отошла в сторону. Бог-отец положил руку на обнаженное сердце Бетельгейза, заставив его тело засиять в неоновой дымке.       Майриор помрачнел, поняв, что отец не мог не почувствовать чарингхолльской крови в Бетельгейзе. Сразу всплыла и вторая угроза: остатки сферы, в которой содержалась Эрмисса. Неон мгновенно утянуло на улицу сквозь маленькое окно — Майриор не дёрнул ни одной мышцей, старательно глядя на воскрешение Бетельгейза и отвлекая страх всеми мыслимыми способами.       «Где тело Леты? — подумал Майри. — Такие раны могла нанести только она — Эрмисса бы обрадовала меня первым делом, если бы приложила руку к убийству». Он невольно обратил внимание на Римму, наблюдавшую за исцелением. На шее дочери висело кольцо с обугленным розовым камнем, пропущенное через цепочку. Майриор сглотнул и поднял подбородок, будто ничего не произошло. Одно из колец в насмешку обожгло палец, но определить, какое из них, не хватило духу.       Си­яние прек­ра­тилось, Трид раз­вернул­ся и тя­желым взгля­дом пос­мотрел на него.       — Я рад, что твоя родительская любовь простирается хотя бы на внуков, — не выдержав, Майриор съязвил на родном языке, чтобы никто из смертных не понял слов.       Трид, не ответив, прошёл мимо него в белый опустевший зал, где, как неприкаянная, сидела Астрея. Бог жестом приказал ей выйти на улицу: Астрея без слов выполнила указание. Дверь в комнату с Бетельгейзом с грохотом закрылась. Майри почувствовал, как воздух загустел, и понял, что отец наложил заклятие тишины. Разговор должен был остаться в тайне.       — Она не выжила, — констатировал Майриор.       — Ты допустил, что она погибла, — процедил Трид.       — Ты всегда ненавидел своих бастардов. К чему переживания?       Ответом послужило молчание, и Майриор не мог его понять. Непонимание раздражало.       — Ты заигрался, презрев законы Ожерелья.       — Ты мне их не объяснял. Я, так сказать, самоучка.       — Это заметно, — аура Трида сгустилась. — Дворец Ожерелья — сосредоточие света, его бастион. Мы бьемся с тьмой, которая овладевает нами зал за залом. Ты же держишь дружбу с той, кто живет во тьме по своим правилам. Это не понравится богам.       — Ну, я же с ней вожусь, — скрывать свои отношения с Чаосин Майриор посчитал глупым.       — Ты живешь в моем, — Трид подчеркнул голосом это слово, — мире.       — Да, арендую, можно сказать. Не хочешь меня выселить в ненужный угол?       — Я не высокого о тебе мнения, но и ты понимаешь, почему я этого не сделаю.       — Действительно. Мне ли ни понимать, после многолетней борьбы с Эрмиссой за место под отеческим солнцем. Не хочется показывать остальным свои наработки? Ты уверен, что я не смогу их защитить. Что ж, я не настолько глуп, чтобы обманываться в обратном. Насколько я помню, ты один из немногих, кто поддерживает жизнь в мирах. Большинству, как мне, нравятся суровые метафизические квантовые миры.       Трид демонстративно окинул взглядом потрескавшиеся стены комнаты и буйство паутины.       — Это заметно. Кража человека из Киберионти — всего лишь для фона.       — Не я первый начал серию краж. Эрмисса создала эльфа — я плохо помню ее мир, но сомневаюсь, что она с нуля создала овеществленные душу и разум. Особенно если учесть тот факт, что души эльфов возвращались в ее родной мир после смерти.       — Я не буду разбираться, кто первый начал играть не по правилам. В живых остался ты. Сейчас ты создаешь угрозу моей стабильности в залах Ожерелья.       Майриор вскинул бровь:       — Каким образом?       — Ты поддерживаешь отношения с той, что под запретом, создаешь с ней совместные проекты, делишься благодатью моих миров с Чарингхоллом. Ее мир должен погаснуть по указу Судии. Твоими силами и моими ресурсами дана отсрочка этому наказанию. Конечно, я попытаюсь замять ситуацию. Но я не буду рисковать своим статусом и репутацией.       — Что ты имеешь в виду?       — Я даю тебе один день, — отчеканил Трид. — Один день, за который ты закончишь все, что посчитаешь самым важным. Ты никогда более не сможешь творить в Мосант, и ни ты, ни твои потомки не попадут в Ожерелье миров. Я замурую твой мир так, как постыдились замуровать мир, ставший Пепельным.       Перед внутренним взором Майриора появилась одноименная карта, дважды предложенная Теллуром. Карта с изображением мира отца малахитового божка.       — И последнее, — произнёс Трид.       На пол обрушилась кровавая куча из ошмётков тела, собранных отцом со всех миров, в которые затянуло Эрмиссу. Груда мышц, жира и обожженной кожи, пара лоскутов платья. Светлая лужа мгновенно начала растекаться по полу, забираясь в щели пола.       — И что мне с этим делать? — сдержанно спросил Майриор, чуть отойдя назад, чтобы не запачкаться.       — Похоронить, — с иронией ответил Трид.       — В таком случае… Мы ведь больше не увидимся, я прав? Я провёл расследование, отец, — внезапно решился Майри, особо выделив обращение. — Опытным путём. Болезнь моей матери не была случайностью. Это было довольно легко подстроить. Глупый повод — убивать за высказанное в бреду, который сам же и наслал.       — Я убил за то, что она считала себя равной мне еще до твоего рождения.       — И при этом ты спас ее от смерти на жертвенной плахе.       — Тебя нравится утешать себя этим? Иногда правда бывает неприятна. Ты человек, и вряд ли захочешь узнать, как все произошло на самом деле. Я прав, сын?       В душе Майри не появилось ни одного чувства. Он действительно не хотел знать. Против воли голову начали одолевать сотни вариантов. Он не сын Трида; мать была беременна от соплеменника; над ней надругались воины Геленройта, забирая в плен; она согласилась родить божественного наследника в обмен на жизнь; она стала мимолетным развлечением вольного божества… Оставалось, закрыв глаза, покачать головой:       — Ты считаешь, что это достойно бога: обращаться так со своими детьми?       — На том же уровне, как и твои отношения с детьми.       — Это уже не ваше дело, отец, — ответил Майриор, с силой сжав кулаки.       — Ты прав, — в голосе Трида снова послышалась насмешка. — Мне нет дела до твоего мира. Он посредственен, как ты.       Лицо Майриора исказилось; матрица разорвалась перед седовласым старцем, но тот лишь рассмеялся. Волна холода ударила Майриора в лицо, и Трид исчез. Полукровка сел на кровать, обхватив голову руками. Он чувствовал себя униженным, половой тряпкой, которой вытерли ноги при входе домой. Закрыть его здесь без способности творить!..       — Я не успел поговорить с твоим отцом, — с насмешкой произнес Теллур, возникая рядом. Глаза юного плута сверкали, как изумруды, глубоким и ровным, тихим светом. Он принял свой излюбленный облик: вертлявого юноши ростом не выше Майриора, с короткими волнистыми темно-русыми волосами. Теплота и сияние шло от него. Нельзя было разглядеть черты лица: глаза начинали слезиться, как от яркого фонаря, бьющего в глаза. Да и нужно ли это было? Бог может принять любой облик.       — Заткнись, — рыкнул Майриор.       Теллур хмыкнул.       — Я ведь помню тебя маленьким, — сказал он, смотря куда-то в пустое небо. — Нервный, вспыльчивый ребетенок, которого обидел папа и оставил сидеть в коридоре. Как сейчас.       Майриор проглотил обиду.       — Не всем так повезло с отцом, как тебе.       Улыбка Теллура поугасла.       — Что с планом?       Майриор покачал головой.       — Ты знаешь, мне некуда спешить. Мы, Боги, терпеливы.       — Мне тоже некуда, — не без самодовольства заметил Майриор. Он будет жить вечно… в тесном мирке, без способности что-то исправить.       — Но какова плата? Теперь?       Майриор стушевался.       — Плата? Я отдам вам этот мир… — он не успел договорить.       — Но не навсегда. А я бессмертен. Это не подходит.       Сияющие глаза Майри настороженно вцепились в изумруды Теллура. Юный Бог хладнокровно встретил этот взгляд.       — И что же ценят Боги? Что будет настолько вечным?       — А ты не знаешь? — не удержавшись, подколол его тот и серьезно продолжил: — Честь, справедливость, свобода, любовь.       — Любовь? — фыркнул Майриор. — Я видел, как боги любят.       Теллур встал.       — Когда мой отец восстал против Астата, мать поддержала его. Она знала, чем это обернется. И ты знаешь, чем закончилось, — юноша обернулся, обжигая изумрудами. — У тебя есть дети.       Майриор напрягся.       — И?       — Когда наш план реализуется, я буду свободен. Я один. Я могу дать своей избраннице всё.       — Ты с ума сошел.       — Это прекрасная партия. Я Бог с безграничными возможностями, твои потомки тоже с искрой творца. Думай, а не отказывай сразу.       — Я очень внимательно думаю над твоим предложением, — огрызнулся Майриор. Он уже несколько лет искал подвох в плане малахитового божка. — Я все еще должен временно впустить твоего отца в Мосант, чтобы ты уничтожил его клетку и освободил его?       — Ничего не изменилось.       — Потому что если твой отец появится сразу в Ожерелье, его сожрут местные шавки?       — Верно.       — И при этом ты понимаешь, что не сможешь захватить Мосант? Это не дадим сделать ни я, ни Трид.       — Мы оба знаем, какая серьезная защита стоит над миром.       — Да, именно. Взамен вы дарите мне независимость и самостоятельность, и при этом я еще должен. Некрасиво как-то.       — Еще мы уничтожаем твоих врагов, — подсказал Теллур.       — Да я их сам не знаю!       — Уверен, они объявятся в ближайшее время, — Теллур мечтательно вгляделся в потолок и в удивлении воскликнул: — Я чувствую троих людей, поразительно похожих на тебя. Как люди… но… с привкусом металла, я бы сказал.       — Ты про мои кости?       — Ну, Росомаха, твои кости названы в честь меня.       — Нет, ты ошибаешься. Так про каких людей ты говоришь?       — Как давно ты был дома? — с интересом спросил Теллур, увиливая от ответа. Майриор, страдательчески воздев глаза в тот же потолок, вышел обратно на балкон. На свободе дышалось (и смотрелось) легче.       — Я не был там с тех пор, как увидел рождение брата, — сообщил Майри, свесившись с перил. Во дворе залитого кровью стояли трое: мужчина, женщина и подросток. — Ну да… Они действительно с Киберионти. Чувствую что-то общее. И кольцо нагрелось… Трид уничтожил Киберионти мне назло? Зачем я у тебя спрашиваю? Ты делаешь только вид, что все знаешь.       — Ты спрашивал у меня? Думал, просто захотел поговорить с самым приятным собеседником — собой. Не смогу, увы, быть тем же прекрасным рыбьим фоном.       — Он их спастись сюда направил? — начал рассуждать Майри. — Не по доброте душевной. У Трида сотни таких же новогодних шаров. Нет, старик что-то думал или не хочет терять важный материал.       Он выставил руку вперед, пристально изучая кольцо Киберионти.       — Мир действительно уничтожен. Но кольцо живо, пока от мира что-то осталось. Пока буду жить я, кольцо в любом случае останется целым. Что толку его изучать?       — Или какая-то часть тебя… — вскользь произнес Теллур.       — Не делай вид, что понимаешь планы Трида!       — А их не обязательно понимать, как и мои, как и твои, как и чьи-либо другие. Достаточно разложить по полочкам действия с самого пролога — и все встанет на свои места, и даже эпилог окажется предсказуемым.       Теллур с насмешкой показал веер карт. Закатив глаза, Майриор свесился с ограды балкона, над новоприбывшей троицей. В его голове пролетали новые идеи и новые планы. Как много предстояло сделать!..