Майриор Дж. Десенто
— Помоги мне! — просила женщина, пожираемая волнами. — Мама… — шептал маленький мальчик, стоя на балконе древнего Эйон-иссе. Север выл в шторме. — Я отказываюсь от бессмертия, — говорила тень и делала шаг. Внизу — обрыв, на дне которого лишь острия скал. Ущелье не услышало крика. — Забери меня, солнце, я хочу быть с ним! — в отчаянии кричала смуглая охотница. Сердце ее пожирало пламя, огонь продирался сквозь кожу и охватывал тело. Душа раскалывалась. Молодой мужчина хватался за лицо — на щеке расцветал шрам. — Я прошу тебя, как только смертная может просить бога, — молилась хрустальная дева. Ветер трепал ее платье и волосы, на скулах сверкали дорожки слез. Дева смотрела на восток. Хрустальное сердце не желало темнеть. Руки вцеплялись в ограду. — Пусть мама вернется, — говорил юный принц, сидя на коленях перед святилищем храма Альдебарана. Саманта Санурите замерла вдалеке, спрятавшись за колонной, и плакала. Главная мемория Каалем-сум не могла заставить себя сказать старшему сыну Вердэйна, что молитвы обращены к пустоте. Саманта могла лишь всем сердцем желать, чтобы душу Валентайна никогда не точила тьма. — Прости, Мишель, — шептала изможденная эльфийская дева, пытаясь сжать руку мужа. Старший внук рыдал, не вытирая слезы. Кронпринц пустым взглядом смотрел на умирающую любимую: радужка почернела окончательно. — Убей меня, — обращался к луне бледный принц. Небо было глухо к просьбам. — Забери мой дар, — умоляла маленькая девочка с маленького острова архипелага Кэрлимы. — Я не хочу быть принцессой. — Бейлар! Майриор с воплем подскочил на кровати. Последний крик — крик Сёршу, — отозвался двойным эхом. Сердце билось как безумное; в горле пересохло. Снова дрожали руки. Спина взмокла, волосы прилипли ко лбу. Майри упал обратно на подушку. В висках стучал набат. Очередной кошмар: страшные сны не отпускали одиннадцатый день. Каждую ночь он видел то, чего не желал замечать ранее или же осознанно спрятал на дно памяти. Например, на второе пришествие черного полотна неба Майриор пережил резню в Палаис-иссе, сотворенную руками Ситри Танойтиш. Темный король, как обычный человек, прятался от разъяренной демонессы, разрывавшей тела на куски силой металла. Айвена еще не обратила Ситри в вампира, но звериная сущность зеленовласой бестии рвалась наружу сама. Ситри не щадила никого: доспехи на воинах сжимались вместе с хозяином, в детях прорастали железные деревья, женщины истекали кровью на стальных кольях. Новые силы пришлись ей по вкусу. Радость от убийства сквозила в силуэте предательницы Империи… и самое ужасное, что Ситри делала это для него, Короля. Будущий клинок Короля проложил путь к Божеству костьми невинных. Понимал ли тогда Майриор жестокость цены за обращение «во тьму»? Может быть. Происходящее во сне ужасало. Люди, замершие в ожидании смерти, отчаяние, смирение на их лицах, страх… Кровь всех цветов и оттенков, покидающая тела вместе с душами, которые переносились в Чарингхолл. Крики, звоном отдающиеся в ушах. Но самое мучительное — боль, разорвавшаяся тело на куски, стоило Ситри взмахнуть рукой, смотря на него. Майриор почувствовал ее физически. Почему? Как он ни силился, забыть сон не получалось. Перед глазами стояло искаженное лицо той, кого он предал первой — Ситри Танойтиш, дочь Бейлара. В четвертую ночь пришел сон об Айвене: пустые коридоры лечебницы, обшарпанные стены, мутные зеркала и ее крики. Майриор медленно шел по коридорам, хотя пытался бежать. И это видение было кошмарней стократ: он сходил с ума от неопределенности, чувства того, что кто-то наблюдает за каждым его шагом, слышал странные звуки, видел далекий свет впереди. Стремился к нему — и оставался далек, как Вейни от любимого Темного короля. Пустота, холод и одиночество, подкрепленное безумием, окружали Майриора. Он видел в стенах тысячи лиц, смеющихся над ним, клубящиеся тени, скрывавшиеся за поворотами, когда он подходил ближе, чьи-то щупальца, оставлявшие след слизи на полу. Звонкий смех Вейни, переходящий в надрывный плач, преследовал Майриора. Иногда он слышал шаги за спиной и ждал, когда ее холодные цепкие руки обнимут идол, впуская когти в кожу. Однако опасность продолжала бродить рядом. Разум начал покидать Майриора, когда он ступил в заснеженный коридор: кровь проступила из пола и стен, девичий силуэт появился в коридоре. Вейни… это была Вейни, изломанная, погибающая Вейни, растерзанная молнией и высотой. Она шла к нему. — Я верила тебе, — произнесла еще одна жертва. Кровь заполнила коридор до потолка; Майриор захлебнулся в ней и проснулся от того, что в реальности стало нечем дышать. Майриор со страхом ждал новые сны. Смотря в потолок, он видел чужие лица и слышал голоса: Адору, утонувшую у него на глазах, Михаэля, оставшегося сиротой. Он, Майри, сломал жизнь принцу и какими бы благами не одаривал позже, Михаэль оставался несчастлив. Эйа, Валентайн, Рейлиар, Вердэйн — все они умоляли Короля воссоединить семью. В ответ Майриор растоптал остатки. Он забрал у Наамы любимого и отдал взамен бессмысленное бытие огненным демоном. Леонард воспарил ради счастья Эйа и Абадонны и оба раза лишался крыльев — дважды. Майриор позволил Эрмиссе забрать Аль. Аль… Она никогда ничего не просила. Не просила и сейчас — просто молча смотрела, и тишина ее уст стала страшнее крика. Голоса, темнота и тишина. Они сводили Майриора с ума. Он старался не оставаться один, искал общества, но не находил его. Йонсу, Бетельгейз, Римма — все они ненавидели Майриора. Виттария исчезала каждое утро и зло колола языком при встрече; Римма не отпускала Хайди ни на минуту. В отчаянии Майри приходил к Эвану. Занудство, желание Эвана втоптать собеседника в грязь, критика Мосант и планет за Гранью выводили из себя, но Майри радовался и подобному. Лучше муж Виттарии, чем обвиняющие голоса в голове. Заговаривать с Астреей Майри вовсе не мог. Оставалась Луриэль, но и тут Майриор не мог отделаться от мысли, что общается с жертвой. Очередной. В одну из ночей Майриор видел пожар: Кэрлэйири, город восточной Кэрлимы, исчезал в ядерной вспышке. Сгорали волосы вампиров, стирались ресницы и брови, воспламенялась кожа, чернела плоть и становилась пеплом, кости обращались в труху. Дома падали и соединялись с землей серой пылью. Радиация не оставила ничего, кроме одной женщины — виновницы происшествия, держащей за руку обидчика так, будто не знала ничего более ценного. Мару Лэй… Сколько раз звучала просьба забрать дар? Он лишь смеялся в ответ. Майриор устало обхватил голову руками. Череп раскалывался, будто в тот засыпали гвоздей, и теперь острия больно царапали мысли. «Когда придет рассвет? — подумал он. — Моя шизофрения явно любит темноту». Знакомые и незнакомые лица выступали из облака ночи, мольбы о помощи шелестели в тишине. Очертания предметов искажались, ломались призмой разбитого стекла. Майриор выдохнул. Стоило закрыть глаза, как мозг твердил: из темноты выступают тысячи рук, чтобы утянуть за собой в безвременье. По телу пробежала дрожь; Майри выдохнул еще раз, пытаясь успокоиться. — Я схожу с ума, — прошептал он. — Добились своего? — обратился Майри к лицам и темноте. Любимая забава — игры с разумом других, — обернулась против бывшего владыки мира. — С кем ты разговариваешь? — раздался спокойный, ровный голос Астреи. Майриора передернуло. Копия проснулась, чему он был совсем не рад. — Тебе показалось. — Мне не показалось. — Уймись, назойливое подсознание! — огрызнулся Майри и присел на кровати. — Куда ты собрался? — голос Астреи стал жестким и скрежещущим, как наждачная бумага. Полгода Майриор с упоением ждал ревности как подтверждение того, что он кому-то дорог. Теперь же, получив, понимал, что ревность от подобного создания — мерзка и убога. Что Майри не мог не отметить про себя, правда, на языке родного мира — Киберионти. — Lorime esse fenno fem norime esse trideiro, — проворчал он, откидывая взмокшую челку со лба. Ответом стал скрип кровати. Майри обернулся: Астрея легла на другой бок. На секунду ему показалось, что в какофонию чужих голосов вплелись всхлипы. «Она не умеет плакать», — напомнил себе Майриор. Впрочем, он говорил также про Эйа и Донну. Что в итоге? Где он ошибся, создавая их? При воспоминаниях об обожаемой, драгоценной Донне захотелось что-нибудь разбить. Разломать! Майри смирился с фактом того, что Донна ответила на ухаживания Валентайна, он даже усмирил свой гнев, когда любимое творение потеряло руку, а позже отказалось избавляться от шрама. Однако ее последний поступок Майриор не забудет никогда. Об Эйа он практически не задумывался. Первая хрустальная дева предала его — подобного владыка Мосант не прощал. Обманула. Майриор узнал об этом случайно, поскольку стал свидетелем первой встречи Эйа и Валентайна. Сын обвинял ее в убийстве Вердэйна — и с какой гаммой чувств Эйа крикнула про себя, что не виновна! Майриор услышал мысль девы. Он вычеркнул Эйа из своей жизни, довольствуясь тем фактом, что предательница сидит в зачарованной клетке. Поделом. Где она сейчас — Майриор не знал. Погибла, наверное. После бойни, устроенной Летой и Донной, это было бы неудивительно. Лета… Больше всего Майриор боялся сна о ней. Он, покачиваясь, встал. Кровать снова скрипнула, одеяла зашуршали. Кто-то дернул Майри за руку обратно — он насилу удержался на ногах. Первой мыслью стал кошмар сотни рук; потом же Майриор вспомнил об Астрее. Именно ее холеные пальцы стискивали его запястье. — Совсем уже? — шикнул Майриор. — Остался в комнате! — процедила Астрея. Каменное лицо статуи выступило из темноты, бледное, с горящими мрачной решимостью глазами. Решимость и вожделение. Майриор насилу вырвал руку и отступил на шаг от кровати. «Надеюсь, не вскочит, — пролетело в голове. — Может, сходим с ума одновременно? Как она там говорила? Зеркальны… Мой шаг — ее шаг. Мы движемся к одному». — Засни обратно! — парировал Майри. — Чего проснулась? Ложись и отстань! Раскомандовалась! — бросил он совсем уж ребячье слово. Астрея подползла к краю кровати, путаясь в одеялах и ночной сорочке. — Я вижу, как ты смотришь на нее! — выкрикнула бывшая Императрица. — Кого ты пытаешься обмануть?! Свою копию?! «На кого смотрю?..» — не понял Майриор. Ах, Йонсу, Астрея говорила о ней недавно, когда жужжала о свадьбе… Ему почему-то стало ужасно стыдно за то, что он ругается с копией-императрицей, а другие слышат. Точно слышат, ведь ругань началась посреди ночи. Как Астрея смеет повышать на него тон? — Я еще тогда все поняла, когда ты ее принес! — ее голос срывался в визг. — Видимо, случилось что-то очень интересное, раз ты приполз ко мне с просьбой стереть Ливэйг память! — Что за бред! — Бред? — Астрея прищурилась, и только молнии не сверкали в ее глазах. — Бред? Остался тут — или выметывайся из моего замка! Понял? Лег обратно! Майриор обомлел. Если бы Астрея перерезала бы себе горло при нем — он удивился бы не так сильно. Подобных слов он не ожидал и потому растерялся. Лишь спустя некоторое время Майриор нашел в себе силы заявить: — Не указывай мне, — после чего стащил со стула первое попавшееся — футболку и брюки. Он начал уходить и спустя несколько шагов почувствовал, что увязает в полу. Майри проваливался в него, как в болото. — Астрея! — Ты останешься тут, — раздался стальной голос с кровати. — Тут, ясно? Я замурую тебя, а их убью. Понял? В попытке вырваться из каменного плена Майри потерял равновесие и растянулся на полу, больно ударившись головой. Силуэт Астреи, кошкой сидевшей на кровати, поменял положение. Она встала. Начинало рассветать, и первые лучи высветили ее фигуру, спрятанную за полупрозрачной тканью кружевной сорочки. Мраморное лицо склонилось над Майри. — Убью, — повторила Астрея нежно. — И ты никому не достанешься. Ни Йонсу, ни Виттарии. Будешь моим, как раньше, и только моим. Навсегда, только мы с тобой, милый. Прохладный поцелуй лег на лоб Майри. «Ненормальная, — пролетело в голове. — Помешанная! Она всех убьет, если захочет, утянет Эйон-иссе на морское дно и весь мир заодно… А я даже ничего не могу сделать! Одна надежда на Бетельгейза…» Однако Астрея не спешила уходить. Пол вытолкнул Майриора наполовину, продолжая удерживать ноги по щиколотки. Прохладный поцелуй лег на кожу еще раз. Майри был вынужден признаться, что сейчас ему чертовски страшно. — Родим ребенка, — певуче продолжила Астрея. — И все будет как раньше, начнем сначала… Я создана для тебя, ты помнишь? Отец говорил так, — ее пальцы коснулись шрама Майри на груди. Острые коготки поцарапали кожу на животе. — Теллур! — заголосил Майриор. — Теллур! Спаси! Умоляю! Пальцы остановились. — Теллур? — переспросила Астрея. — Кто это? Раздался негромкий хлопок. Зеленая вспышка залила комнату — Майри зажмурился. — La varia, wia vella or’ou-ru fia es ja, deru? Ja fallero’ou-su es tendo’ou-sa es ria’bu-sa fellinero-ja Telluru! — проворчал он на родном языке, хотя на самом деле был жутко рад. — Я тебя спас, а ты обзываешься? — хохотнула фигура в малахитовом плаще, стоящая перед глазами, хотя те были закрыты. — Надо было ей не мешать! Глядишь, и моя супруга бы родилась! — Заткнись, — огрызнулся Майри. Пол вытолкнул его на свободу. Майри выдохнул и потер щиколотки — те успели затечь в «плену». — Отлично. Теперь весь замок знает о тебе. Над звуком поколдовать ты не додумался. Он наконец осмелился открыть глаза. Астрея, оглушенная, лежала сзади на полу. Над телом же стоял Теллур и с любопытством смотрел на нее. — Какое ревнивое у тебя подсознание! — весело воскликнул бог в зеленом. — Не хочет делиться! А сколько обиды! На кого же ты так обижен? А ревнуешь кого? Меня? Лицо Майриора залила краска. — Умолкни, — буркнул он, вставая. — И исчезни. Без тебя тошно! И… и никогда не рассказывай о том, что ты тут видел! — О том, как тебя чуть не изнасиловала женщина? Джинсы, которые Майриор до того сжимал в руке, пролетели сквозь вертлявого юношу. Зайдясь смехом, Теллур начал растворяться в воздухе. — «Честь нельзя отнять, ее можно потерять!» — напутствовал божок напоследок. Майри остался один. — Негодяй, — только и получилось сказать. Он поднял джинсы, быстро натянул их на себя и, бросив взгляд на Астрею, пошел к выходу. «Один раз Теллур спас, — принялся рассуждать он. — Но что дальше? Я сплю с ней в комнате! Точнее, она меня находит! Придется прятаться, Астрея не даст спокойно жить, она сошла с ума вслед со мной. Куда уходить-то…» Ответ был безальтернативным — диван в зале, у всех на виду. Или в любая из бесчисленных комнат Эйон-иссе, которая добьет психику окончательно. Конечно, не она сама. Одиночество. Одиночество. Оно вновь нахлынуло, вырвалось из пустых стен. Трещины побежали по краске. Первая капля упала с потолка на лоб — Майри отер кожу и, увидев алую запятую на кисти, понял, что это кровь. Он поднял глаза: потолок пропитался багрянцем и начал захватывать стены. — Прекрасно, — прошептал Майри. — Глюки приходят и утром. Я знаю, что это воображение — вот в чем плюс, — с этими словами он нерешительно закрыл дверь спальни и пошел в сторону лестницы. Капли барабанили за спиной, лучи солнца застенчиво стучались в окна. Майриор торопливо спускался к залу. Спустя пару пролетов лестницы каждый шаг начал сопровождаться хрустом. «Снег?» — подумал Майри и опустил взгляд. На старинных ступенях лежал седой пепел Земель забвения. Майри сжал ладонь с такой силой, что ногти впились в кожу.— Ради сердца, которого не будет никогда, Ради дитя, ушедшего навсегда, Струится музыка, тоскуя По сердцу, некогда бывшему моим…
Бархатный голос Леты шел сверху. Пепел начал кружиться на камне, ведомый ветром. Откуда взяться ветру в замке? Майри поднял голову: к нему, светясь призрачно-белым цветом, спускалась фигура женщины в струящемся платье. Длинные волосы Леты волной обрушивались следом, пальцы протягивались к нему. Не задумываясь, Майриор поднял руку к ее руке. Светло-зеленые глаза любимой смотрели на него, губы чуть двигались, выговаривая слова песни.— Мое падение было ради тебя. Моя любовь будет в тебе. Если ты станешь тем, что ранит меня, Я буду истекать кровью вечно…
— Лета… — прошептал он. Фигура спустилась в объятия; Майри, как раньше, обнял ее за талию, наклонился, прикасаясь к любимой лбом. Кожа Леты была холодна, суха. Губы Валетты коснулись его губ. Майриор почувствовал вкус пепла, гари, соли. Слезы катились по ее щекам, руки блуждали по телу, прижимали к себе податливую талию. Валетта чуть отстранилась, с нежностью глядя на него. — Я верила тебе, — произнесла она. — Отдала всё, что имела, кинула в жертвенный костер любви: прошлое, свободу, свое тело, сердце, жизнь. Ты убил меня своей гордостью. Молния прогремела над Эйон-иссе и выбила окно. Майриор вскрикнул. Оттолкнув Лету, он прикрыл лицо, чувствуя, как острые осколки рвут кожу на спине. Стеклянная крошка танцевала в воздухе; запахло гарью. Заметив отблеск вспышки впереди, Майри приоткрыл один глаз: платье Леты горело, полностью скрывая тело за огненным коконом. Вторая молния ослепила Майриора — он зажмурился. Открыв глаза снова, он увидел лишь медленно исчезающий пепел. Лестница опустела. — Это… это уже перебор, — сипло сказал Майри, покосившись на окно. В раме сияло рассветом нетронутое стекло. Некоторое время Майри молча стоял, глядя на то место, где сгорела Лета. Потом, все же решившись, продолжил путь вниз. «Лишь бы еще никто не появился», — буквально молился он. На душе висел камень, и такой же камень мешал биться сердцу. В голове совсем некстати застряла мысль-воспоминание: Майриор воссоздал в голове моменты прошлого, когда Лета тихо напевала ему те же песни, что вырывались из уст ее «призрака» минутой ранее. Они вместе блуждали в волшебстве мира, погружались в его глубины. Слова выплыли из памяти: эту песню Лета пела, когда она и Майри наблюдали за торжеством вечной бури Юпитера. — Нас тянет вниз, в океан теней, — вспомнил Майриор. — Океан теней появится, когда умру я. Растащит все по кусочкам, как Грань когда-то — тогда все обо мне и вспомнят! — он мстительно выдохнул. Кто-то рассмеялся. — Опять ты, зеленое недоразумение? — обратился к коридору Майри. В глубине души он был даже рад, что Теллур вернулся. Малахитовый плащ мелькнул впереди. Забавное личико божка нырнуло из темноты. Почему-то при виде Странника на душе становилось легче, хотя Майриор старался этого не показывать. — О чем ты думаешь? — поинтересовался Теллур, точно был старым другом. — Тебе интересно? Осознание, что всемогущество не всегда работает, гложет даже твою душу? — Майри сам не знал, откуда на языке брался яд. — Так вот о чем, — на удивление, губы Теллура скинули личину веселья. — Да, это некоторая проблема… Но только ли об этом? — Почему каждый хочет залезть в мою душу? Не твое это дело — о чем я думаю. Теллур внимательно посмотрел на него, продолжая спускаться вниз. Божок лежал на спине, а воздух нес его, как хозяйка несет кота. Майри смутился. — И не пялься. Не прочитаешь. — Не задумывался о том, почему твои мысли остались закрыты? Ты не стал человеком. Ты остался тем, кем являлся: Трид запер тебя в мире, изменил матрицу, сделал тоже самое, что Астат сотворил с моим отцом. Но кем ты являлся? Человеком? Нет. Богом? Нет, как бы сильно ты ни хотел обратного. Майриор Десенто находится между этими понятиями. Ты взял лучшее с обеих сторон. — И худшее, — заметил тот. Сын Трида не понимал, к чему ведет Теллур и зачем вообще начал эту тему. — Плохое возможно исправить. Хотя ты умудрился испортить и хорошее, взятое от смертной. Майриор шумно вдохнул. — Что, например? — попытался отчеканить он, но голос предательски дрогнул. Сердце ждало ответа. — Сострадание и милосердие, я думаю. В этом смысле ты напоминаешь ребенка, чувствующего власть в коробке игрушек. — Ну спасибо, умеешь утешить, fellinero-ja Telluru. Тот лишь засмеялся. Язык Киберионти божок, безусловно, знал. «И Астрея знала… — запоздало вспомнил Майриор. — И плакать она умеет, я сам видел ее слезы, когда Сиенна и Эрмисса исчезли вместе во тьме». На душе стало прегадко. — Зачем ты пришел? И без тебя было тухло. Теллур застыл в воздухе на уровне его лица и строго сложил руки перед грудью. — Ты очень плохо себя ведешь! — напутствовал он. — С такими коммуникативными навыками тебе свою часть плана не выполнить. — Боже, — вырвалось у Майриора. — Ты прям как абстрактная мать предсмертного возраста, просящая внуков. Давай договоримся по-другому? Ты вернешь мне силу, а я сделаю тебе маленький полк для гарема. Погоди, ты следишь, как я живу?! — Я мультизадачный. Теллур перевернулся в воздухе, рисуясь. Майриор сжал кулаки. — Ты сам можешь вернуть себе силу, — Теллур начал исчезать. — Начни с малого: идет твой измученный сын. Майриор мигом вырвался из грез. Он стоял на третьем этаже главной башни замка Эйон-иссе босиком, в джинсах и сжимая футболку в руке. Выругавшись, он быстро накинул футболку на себя. Стоило ему поправить одежду, как из-за угла показался Бетельгейз. В руках он держал Шайлиана, укутанного в пеленки. На удивление Майри, первым обратился к нему Бетти. — Кто кричал? — явно нервничая, спросил сын. — Кричал? — Голос был женский, похож на Астреин. И второй… мужской, звонкий, — Бетельгейз в упор посмотрел на Майриора. — Насчет голоса ничего не знаю, — с легкостью соврал Майри. — Астрее приснился кошмар, она кричала поэтому. Темные брови Бетти приподнялись. — И ей? — чуть более тепло переспросил он. — Йонсу мучается кошмарами одиннадцатый день, Римма, Хайди, Лури тоже. Про остальных не знаю. Майриор присвистнул. Мысль, что не он один падает в пучину безумия, доставила радости. Ведь это значило, что он, создатель мира, нормален — это сам мир низвергается в бездну. — Мне снятся страшные сны. И столько же дней, — Майри нахмурился. — Тебе не кажется подозрительным, что кошмары атаковали всех одновременно? Одиннадцать… Не столько ли дней назад в замке появился Шайлиан, так называемый Чарингхолле-Десенто? Майри с неприязнью посмотрел на бодрствующего малыша. Шайли спокойно изучал потолок холодными голубыми глазами, сквозь которые проглядывала зелень. Было приятно, что к совету прислушались и заколдовали настоящий цвет. — Думаешь, из-за него? Майриор задумался. «Мелкого отобрали у матери, — начал рассуждать он. — Ребенок явно паникует без Мару. Хм, интересно, мелкий вампир или оборотень? Он не мог родиться человеком. А раз так… чем его кормят? — Майриор, прищурившись, вгляделся в черты лица Шайлиана. — Если вампир, то кровью. Не помню на Ливэйг укусов и царапин. Уж не кровью ли Бетти? Тогда неудивительно, что дурное настроение этой личинки портит сны всему замку». Майриор самодовольно приподнял уголок губ. Загадка оказалась легкой. Делиться ответом он не стал. — Странное шоу, — заметил Майриор спустя пары минут молчания. — Никто не верит, что он ваш сын. Какой смысл продолжать клоунаду? — Верят, — спокойно ответил Бетельгейз. — Виттария, Эван, Хайди верят — подобные тонкости нашего мира, вроде генетики, им неведомы. Римма верит. Что-то понимает лишь Лури. Она очень умная. — А также я и Астрея. — Тебя я не считаю. Астрея пока не понимает, чей это ребенок, но чувствует подвох. — Какое глупое у меня подсознание. Бетельгейз погладил Шайлиана по вздернутому носу. Малыш чихнул. — Слишком быстро растет, — заметил Майриор. — Вырастет и не будет знать, кто его родители. Для всех он будет принцем Мосант, будущим правителем. В горле у Майри пересохло. — Правителем? — переспросил он. — А как же я? Ты? — Я уйду в Чарингхолл, — сказал Бетельгейз. — Ты же этого хотел? Майриор застыл, пытаясь осмыслить сказанную фразу. — Кто кричал? — раздался голос Луриэль сверху. Женщина, которой на данный момент можно было дать лет сорок-пятьдесят, свесилась с перил. Ссора между отцом и сыном закончилась, не успев начаться. — Астрее приснился кошмар, — ответил Майриор и, бросив яростный взгляд на Бетельгейза, побежал к Лури. Более видеть сына не желал. По крайней мере, сегодня. — У тебя с собой ключ от зала с инструментами? Луриэль опешила. — Да, — протянула она, копаясь в карманах, и вскоре вытащила блестящий от частого использования ключик из черного металла. — А зач… Майри ловко вырвал его у Лури. Идея, появившаяся в голове сумбурно, импульсивно, окрепла. Ему остро захотелось вспомнить песни Леты, хотя бы попытаться наиграть и, если получится, напеть. Так Майри хоть ненадолго бы вернулся в те времена, когда они были вместе, когда его кто-то понимал. Майриор и Лета понимали друг друга — больше ему было не нужно. — Я верну, — пообещал Майри остолбеневшей Луриэль, которая даже не успела толком проснуться. После чего сбежал обратно по лестнице, проскочил мимо Бетельгейза, в недоумении наблюдавшем за сценой, и вскоре оказался в галерее первого этажа. День стремительно отвоевывал мир у ночи: лучи солнца проходили сквозь витражи и легкие призрачные шторы и рисовали картины на полу. Идея захватывала Майриора все сильнее. — Как там было? «Однажды ощутив, что ты далеко, единственное, что мне было нужно — когда-нибудь найти тебя. Когда-нибудь вдали от меня, ощутив мою столь сильную любовь, помечтай обо мне…» — забормотал он, проходя мимо закрытых дверей и крутя ключ на пальце. — Текст помню. Но что делать с нотами? Как давно я создавал всё это… Музыка так и не покорилась Майриору. Около двух часов он просидел над пианино, пытаясь воссоздать хоть-что приблизительное, но неизменно сбивался. Всё, что он сумел сделать — подобрать мелодию к первому куплету. Остальное превращалось в наижутчайшую какофонию. Зато он вспомнил, как играть, хотя, по ощущениям, это стоило ему пары седых волос и миллиона нервных клеток. Техника воскресла в памяти, но пальцы не успевали за мыслью. — Дьявол, — пробурчал Майриор на третий час. — Чем я думал, когда создал эту машину? Ею могли бы пытать в аду. В конце концов, Майри был вынужден констатировать факт поражения. Голос Леты ушел из Мосант вместе с хозяйкой. Навсегда. Майри разочаровано провел пальцем по клавишам — те грустно отозвались в ответ. — Что ж, — сказал он. — Зато будет чем скрашивать скуку. Покроюсь плесенью в этом зале, но хоть под музыку! С этими словами Майри вновь коснулся клавиш. Пальцы правой руки прошлись по нескольким клавишам от низких к высоким, оставив последний звук замирать в воздухе. Раз. Другой. Левая тронула клавиши низкой октавы — и тоже пустила звук затихать. А затем задвигались обе, рождая минорное сплетение нот, пропитанное светлой печалью. Робкая мелодия окутала старинный зал, медленно набирая силу, иногда замедляясь, иногда вновь возвращаясь в привычное русло светлой и чистой весны. Словно ручеек, журчал проигрыш, чтобы потом вернуться темной бездной воды, от которой щемило сердце. На середине перейдя ненадолго в быстрый мажор, она вернулась к прежнему грустному тону — смешанные с надеждой слезы. В какой-то момент Майриор поднял глаза — в парке неспешно прогуливалась Йонсу. Рука дрогнула, вырвав из пианино частичку лета. Полуэльфийка огляделась. Золотые волосы женщины играли на солнце, по лице отбрасывала тень улыбка. Майри неуверенно продолжил тему; начав сбиваться, он перестал смотреть на Йонсу, отдав себе всецело клавишам; когда же мелодия начала повторяться, Майри снова поднял голову. Йонсу кружилась в танце: протягивала руки к солнцу, устремлялась к нему всем телом, ловко перебирала ногами. Платье змейкой обвивалось вокруг хозяйки, то отпуская ее, то вновь сжимая в объятиях. Коса золотых волос била женщину по спине, отдельные пряди вырвались на волю. Узкие бедра покачивались, грудь вздымалась, талия изгибалась, притягивала взгляд. Майриор уже не смотрел на клавиши — он смотрел на Йонсу. Руки летали над ними совершенно бездумно. Мелодия рвалась из сердца, набирала силу и скорость, перешла на финальный аккорд… Он смотрел на тонкие пальцы Йонсу, изредка касающиеся груди, на округлые носы туфель и думал: какое же прекрасное творение — эльф… созданное Габриэль. Ритм сбился. Майриор опустил руки; Йонсу остановилась, испуганно заозиралась и убежала куда-то, едва скрывая улыбку. Майри аккуратно закрыл крышку. — Красивая мелодия, — сказала Лури, стоя в дверях зала. — Как называется? — Танец… танец Анитры. — И не стыдно тебе? Майри растерялся. Айлуриэль подошла к пианино и демонстративно забрала ключ, лежащий на подоконнике. — За что? — Она возлюбленная твоего сына. Я раскаленные нити между вами за милю вижу! — Дура, — только и сказал Майриор. — Это эстетика. Я умею ценить красоту, а танец был довольно красив. — Сделаю вид, что поверила. Лицо Майри вдруг побелело от гнева. — Я создавал тебя покорной и скромной, а ты превратилась в склочную бабку! Я хоть что-то создал нормальным и правильным? Это невыносимо! Твой Создатель тебе совсем не авторитет?! Гарпия! — Создатель из тебя так себе, — бросила Луриэль. — Какой мне дан смысл жизни? Убивать, уничтожать. Я не могу родить ребенка из-за бушующей внутри силы, не могу умереть, застыв на грани смерти вечно, у меня нет иного смысла… — голос Лури дрогнул. — Я всю жизнь провела здесь одна, в холодном замке! Кто со мной был? Одна лишь Лета — ты забрал и ее! Гнев сменился смертной бледностью. — Не смей говорить о ней, — глухо и страшно произнес он, наставив на Лури палец. Та усмехнулась. — Совесть мучает? Кулак обрушился на крышку пианино — инструмент жалобно застонал. — Молчи, — процедил Майриор. Глаза его вспыхнули ярчайшим голубым светом, очаровав Лури, и сразу же погасли, став тусклыми, как прежде. Однако сам Майриор вспышки силы не заметил.