Эклектика

      — Хайди, подожди меня!       Римма, визжа и закрывая голову руками, бежала за ним и не успевала. На первый план вышло желание бросить подругу и спастись самому, но Хайденсен сдержался и умерил шаг. Едва Римма оказалась рядом, как Хайди поднял ее за талию, перекинул через плечо и продолжил бегство от ливня. Ноги утопали в грязи, уши — в ее звонком крике.       Впервые за полгода Мосант поразил дождь. Тусклые серые тучи набежали неожиданно, их пригнал восточный ветер. Он остудил лето за пару минут: разом пожелтели, побурели и осыпались листья, пожухла трава, покрывшись инеем, стало ледяной гладью Серебряное озеро, воздух потяжелел, как перед грозой. Крупные капли забили в землю, тенты рынка и крыши домов, облили жителей маленького городка прохладой. Отвыкшие от подобного люди и полукровки спрятались в зданиях, улицы опустели, на них остались только неместные да те, кто побоялся бежать под дождем к домам. Несчастливцы сгрудились под козырьками зданий.       — Темный король жив!       — Синаана возрождается!       — Серая демонесса?       — Зима!..       Каждый выдвигал версии безумнее другой. А ветер, дождь крепчали, тучи опускались ниже, точно хотели туманом обнять землю. Повозки сносило, срывало черепицу. Лед, только покрывший Серебряное озеро, разбился, и громадные куски выносило на пирс вместе с рыбинами — основой экономики поселения. Где-то вдалеке буйствовал гром. Лес вокруг стонал. Стволы падали, тяжелые еловые лапы трепетали, роняя хвоинки.       Хайденсен и Римма ступили на главную площадь Веневера в тот момент, когда дождь сменился снегом. Пушистые хлопья начали лезть в глаза, ноздри, запутывались в волосах, мешали видеть, куда несут ноги. Хайди бежал наугад, иногда на кого-то натыкался и сметал с пути. Извиняться, разумеется, не извинялся — не в его стиле. Римма же только весело смеялась, заливалась, как сумасшедшая. Происходящее ей нравилось. Еще бы, с высоты плеча Хайденсена видно все. Мелкой девчонке сто семьдесят пять сантиметров роста кажутся великанскими габаритами. А хаос, хаос вокруг был ей по душе…       Деревня. Настоящая деревня. Можно смеяться, можно орать в полный голос, никто и слова не скажет. Они красивее всех жителей отстроенного Веневера вместе взятых. Его девушке, Римме, не нужно хохотать и визжать, чтобы окружающие заметили, Римме достаточно просто появиться. Ведь девушка настолько красива, что жалеешь о ее возрасте. Не очень высокая, стройная, стильная, с высокомерными чертами лица — Хайденсен просто таял, как мороженое под ее розовым язычком, которое они сегодня ели вместе.       Впрочем, он сам не был обделен красотой и прекрасно это знал. Хайди, считал он, повезло больше Эвана и Виттарии. Ровные очертания носа, овальное лицо, загорелое до бронзы — у них эти черты смотрятся уныло и пресно. Родинка на щеке, прямо там, где кончается наглая самодовольная улыбка чуть припухлых губ. Элегантная впадинка над ними, легкая тень высоких скул. Густые брови дугой, которые он частенько, задумавшись, поглаживал, будто пытаясь заставить вернуться в некие рамки. Волосы Хайди выцветали до золота, парень расчесывал их и укладывал — довольно странная привычка при его ветрености. На фоне золота и бронзы зеленые глаза горели особенно ярко. Хайди совершенно не походил на мать; Хайди попросту шкаф из мускулов и самодовольства, непробиваемого пофигизма и обезоруживающей наглости. Ему не стоило труда поднять Римму на руки и пройти с ней наперевес пару километров. Обожание Риммы — лучше всех похвал. Восхищение других — лучше всего.       Сейчас внимание жителей городка все больше захватывала разгулявшаяся метель. Снег падал так часто, что мир дальше пяти метров превращался в беспросветную серую хмарь. Ветер уже утих; шторм сменился зимним безмолвием и спокойствием. Остались только стужа и плотная завеса снега перед глазами.       — Давай быстрее! — взвизгнула Римма. — Холодно, Хайди!       Сбросить бы ее в сугроб. Хайденсен никогда раньше не видел зимы, в родном мире ее не существовало. Происходящее было в новинку, и, надо сказать, увиденное очаровывало, несмотря на отмороженный нос и пальцы. Хайди опьянел от происходящего. Слишком красиво, как во сне… которых он никогда не видел. О чем бы ему видеть сны? Родители не потрудились вырастить в его душе ничего, кроме низменных желаний. Однако зима, приветливо распахнувшаяся объятия перед ним, оказалась столь прекрасной, что заколдовала даже сердце циничного юноши. Белая, искрящаяся, сияющая, таинственная… Точно незримая леди, спустившаяся с небес и укрывшая землю и весь мир полотном платья…       Едва парочка вырвалась из Веневера, как Римма, после короткой перепалки с Хайди, забралась ему на плечи и окружила их обоих сферой из молний. Хайди привык к жгучим ниточкам. Они не причиняли никакого вреда, однако больно кололись; кроме того, молнии ему симпатизировали. Яркие, быстрые, смертельно опасные. Римма не раз показывала мощь своих сил Хайденсену: горели леса, поджаривались птицы до корочки, рыбы всплывали после контакта молнии с рекой, приветливыми трупиками лежали мелкие зверюшки, подпалившись. Хайди завидовал. Ему хотелось обладать чем-нибудь похожим. Почему высшие силы не подарили ему хоть какую-нибудь способность? Почему его родители — обычные?       Хайди не понимал, каким образом сила Риммы поднимает их в воздух, почему разгоняется сфера из света. Молнии несли пару вперед быстрее лошадей и птиц. Чтобы пройти пешком от Эйон-иссе до Веневера, придется потратить несколько часов; белокурая волшебница переносила их за десять-пятнадцать минут. Снег растапливался от прикосновения электричества, окропляя тела Хайди и Риммы водой. Сначала Римма веселилась и хохотала; промокнув же, сразу потеряла весь задор и начала ругаться на погоду. Тушь размазалась под глазами, волосы стали сосульками, одежда прилипла, а девушка все равно манила Хайденсена, как смертный грех.       — Я так испугалась! — заболтала Римма. — А ты, Хайди? Ненавижу дождь! Ну, ты слышишь меня?       — Испугался? Я? Чего бояться? Дождь как дождь, — лениво отвечал Хайди, хотя в действительности пронизывающий ветер пришелся ему не по душе. Другое дело волшебство тихого снега.       — М, странно! Только что солнце было…       — Да, странно.       — А люди-то, люди! — вдруг захихикала Римма. — Так смешно! Как тараканы разбежались по углам! Особенно бабки с тазиками и корзинами! Видел, как они попадали, когда ты в них врезался?       — Угу.       — Так смешно было! И все овощи попадали! Так им и надо, пусть похудеют. Почему все старые тетки такие жирные? Хайди, ты меня будешь любить, если я стану толстой?       — Ты не станешь толстой.       — А вдруг? Вот, мой папаня начал полнеть…       — От пирожков Луриэль и лежания на диване, — непреклонно доложил Хайди. — Луриэль помрет к тому времени, и я не дам тебе лежать.       — Правда? — расцвела Римма, не забывая делать пассы руками, чтобы молнии продолжили жить.       — Угу.       Хайденсен сам не знал, чего ждал. Он мог уйти от Риммы к любой другой девушке — абсолютно любой! — и продолжал нянчиться с девчонкой. Красивая? Да. Несносная? Тоже да. Ее хотелось придушить? Ежечасно. На улице полно девчонок-однодневок, без проблем и забот. Но Хайди увлекало неуловимое чувство, охватывающее каждый раз, когда Римма оказывалась рядом. Темное, явно порочное, которое он слабо понимал. Чувство граничило с желанием обладать ее телом, но все же это было нечто иное… Хайди не знал, чего именно хочет; ощущение неутоленной страсти нравилось ему. Тяжесть внутри, сладкая неопределенность.       Рядом с отцом Риммы Хайди иногда охватывало то же чувство. Кровь внутри начинала свербеть, кипеть в венах. Хайди становился раздраженным, и от этого раздражался еще сильнее. Чего ради ему начинает сносить крышу? Про это даже рассказывать было оскорбительно.       Примерно на полпути метель прекратилась. Под путешественниками расстилались смешанные леса, покрытые снегом и даже корочкой льда. Хайденсен обернулся: серая хмарь осталась позади, подтягивалась слева и справа. Создавалось впечатление, что непогода не желала трогать Эйон-иссе. Круг лета царил только над северным замком. И пусть запах лаванды и мяты бледнел с каждым днем, дышать в Эйон-иссе спокойно Хайденсен не мог.       — Наверное, из-за моего папы, — заметив особенность погоды, сказала Римма. Хайди фыркнул про себя. В адрес своей девушке он старался не язвить, не желая терять ее расположения, хотя поводов Римма давала достаточно. «Опустившиеся аристократы», — говорил Эван. Хайденсен знать не знал, кто такие аристократы, но отец их не любил. Говорил, что вырос в подобной семье и понимает истинное положение вещей. На вопрос сына, а не аристократы ли они сами, Эван искоса посмотрел на Хайденсена и промолчал.       — Рэм? — вспомнив об этом случае, окликнул девушку Хайди.       — М?       — Ты знаешь, кто такие аристократы?       Римма самодовольно заулыбалась. Розовая помада слегка отпечаталась на ее идеальных зубах.       — Оооо… Это люди особо рода, привилегированного, лучшего, чем все остальные. Как я с папой!       — А чем вы лучше-то?       — У нас есть право повелевать остальными. Из-за крови. Если женишься на мне потом, таким же станешь, — игриво добавила Римма. Она часто она распаляла и без того жгучее желание внутри, заставляя едва сдерживать себя. Чего стоила одна привычка отбрасывать назад волосы — запах сводил Хайди с ума. Казалось, все любимые ароматы смешивались в один — ее. —       Понятно…       — Ой, смотри, уже замок. Что-то я разогналась сегодня! — Римма счастливо засмеялась. — С ветерком получилось!       Эйон-иссе. Коридоры тоски. Хайденсен не переносил этот замок. Три башни, связанные каменным мостиком-переходом, одна из которых вздымается ввысь, точно гордый нос земли. Люди живут в самой высокой, в остальные прохода нет. В остальных что-то постоянно грозит упасть, напасть или обломиться в самый неподходящий момент. Отец Риммы как-то раз попытался зайти в одну — ему на голову тотчас обрушился старинный декоративный щит. Более туда никто не совался. В обжитой центральной щиты не падают, падает пыль да трупы мух и прочих летучих тварей. В верхних этажах так холодно, что ноют зубы. Половина залов закрыта — ключик хранит Луриэль, хамовитая крикливая тетка. Одним словом, делать в Эйон-иссе нечего. Именно поэтому Римма и Хайденсен гуляли где угодно, но не в «северной столице»: путешествуют по другим городам и наводят там хаос и веселье. Им обоим нравилось общество и внимание, нравилось прогуливаться по торговым рядам, кататься на каруселях, иногда сгоняя детей, плавать на байдарках или катамаранах, которые строили страшные жители пещер — майоминги. А в Эйон-иссе… Здесь могут лишь накричать или дать подзатыльник — тяжелой рукой выведенного из себя Бетельгейза.       Эйон-иссе окружал заброшенный сад из бело-золотых роз. Ими никто не занимается, только Луриэль. Эта старая бабка также занимается готовкой, уборкой, копается в огороде, поэтому времени ухаживать за цветами у нее практически нет. Хайди пытался выкорчевать кусты (уж больно раздражала их неухоженность), но розы вырастали заново на том же месте. После того, как Римма спалила их дотла, а проснувшись утром, обнаружила незабвенные кусты, сад не трогал никто. Бесполезно.       Римма и Хайденсен опустились прямо перед тяжелыми каменными дверьми, миновав чертов сад.       — Мы дома! — поорала Римма, заскочив внутрь. Хайди пролез следом. Лестница продолжала вести вверх, а справа располагался провозглашенный зал и обеденная.       — Обувь! — рявкнула Луриэль, едва увидев вошедших. Парень лениво скинул грязные и мокрые насквозь кеды. Порцию ругани получать не хотелось: Хайди ненавидел, когда на него орали, но отнюдь не из-за угрызений совести. У юноши просто начинала болеть голова от высоких звуков и мельтешения перед глазами. Иногда же, когда организм требовал адреналина, Хайди специально создавал поводы для ссор в замке. Римма радовалась им каждый раз.       Если зайти в главную башню Эйон-иссе, то можно заметить странное обстоятельство: первая же комната обклеена коврами, как обоями, вперемешку со шкурами. В зале горит камин, перед ним стоит скромный столик из темного дерева на десятерых человек. У одного края примостился длинный диван, настолько мягкий, что у сидящего возникало ощущение — диван хочет сожрать. Сейчас на нем разлегся только Майриор.       — Руки мыть, быстро! — скомандовала Виттария, бегая из зала к летней кухне и обратно, как заведенная. Майриор закатил глаза — его жаркую лекцию про полезность микробов запомнил даже Хайди.       Кажется, Римма и Хайденсен вернулись как раз к обеду. Луриэль скрылась за ширмой. Бететельгейза, Йонсу, Астреи, Эвана видно не было. Пока Римма, болтая с Виттой, расшнуровывала босоножки, Хайди ополоснул руки, чтобы намокли для вида, и сел за угловой стул напротив Майриора. Тот делал вид, что дремал.       — Ой, а мы сегодня у Серебряного озера были! — рассказывала Римма, захлебываясь от избытка впечатлений. — Гуляли, мороженое ели, сладкую вату, я на пони покаталась, Хайди мне шарик подарил! А потом вдруг как дождь пошел!       — Дождь? — переспросила Виттария удивленно, ставя перед сыном тарелку с супом. — Только попробуй не доесть! — шикнула она и продолжила тараторить: — Здесь не было никакого дождя.       — Настоящий ливень! Мы начали возвращаться, стало так холодно, тетя Витта, аж метель началась!       — Метель?       — У нас такого не было, мам, — разъяснил Хайденсен. — Это когда сильный снег с неба и сильный ветер.       — Не болтай, а ешь! Худой как глиста! — Виттария развернулась к мирно сопящему Майриору и наклонилась к самому его уху: — Если ты дальше будешь делать вид, что спишь, я буду кормить тебя с ложки, понял? — Слова не возымели эффекта. Виттария ущипнула Майри за руку. Тот подскочил. — Живо ложку взял!       Майриор, шипя от боли, потер запястье. На его коже разлилось и сразу начало бледнеть серое пятно.       — Я не хочу обедать.       — Худеть начал? — ядовито бросила Виттария и снова пошла в летнюю кухню. — Неужели я тебя задела вчерашними словами? — крикнула она уже оттуда. Хайденсен, пользуясь случаем, вылил половину супа в раковину. Майриор, судя по взгляду, крайне удивился подобной наглости. Римма убежала наверх, заявив, что ей нужно переодеться — насквозь промокла!       — Я просто не хочу! — огрызнулся Майриор Витте в ответ, придя в себя.       — Все-таки с ложечки кормить? — сладко поинтересовалась Витта, ставя на стол хлеб. Хайденсен скептически посмотрел на тарелку с супом. Мать готовит вкусно, но внешний вид блюд всегда оставляет желать лучшего. Другое дело Луриэль: ее фигурной нарезкой можно любоваться… Хайди внезапно понял, что в зале, кроме него, мамы и Майриора никого нет.       Юноша давно с интересом следил за их отношениями — вдруг Виттария поведет себя странно? Эван будет рад об этом услышать. Мама — невыносимая вертихвостка, пытается одарить вниманием каждого, кого видит… Майриору внимания явно не хватает. Отец Риммы впитывал его, как губка драгоценную воду в пустыне. Интересно, о чем эти двое разговаривают, когда одни? Хайди притаился и начал уничтожать суп, не забывая слушать.       — Может, сядешь наконец? — первым не выдержал молчания Майриор. — Бегаешь туда-сюда по жаре! Сами все возьмут!       — Хочу и бегаю, — отрезала Виттария, ставя на стол салат. — Чай или компот? Хайди?       — Чай. С лимоном, без сахара, зеленый.       — А вы, божок?       — Ничего не буду.       — Так, а витамины?       — Я не маленький ребенок!       — Значит, компот, — резюмировала Виттария и снова сорвалась с места на летнюю кухню. — Яблоки, я немного смородины и малинки кинула…       Майриор выругался вполголоса. Но уходить не стал, и в глазах Хайди это что-то да значило.       Прибежала обратно Римма, в новеньком платьице и двумя косичками. Прекрасна, как запретный плод… Хайденсен млел от света, таившегося в каждой детали ее внешности. Отца Римма, естественно, проигнорировала, села рядом с Хайди на тяжелый деревянный стул, который не могла отодвинуть, пока не вмешался Хайди. Парень поднял его одной рукой, не желая слушать крики девушки. Римма возмущается по поводу и без.       — Спасибо, котенок! — просияла Римма. За такие слова ее хотелось убить; рядом с Майриором прокис бы кувшин с молоком. — Тетя Витта, а когда будут стирать цветное? Платье совсем испачкалось из-за ливня…       — Какого ливня? — встрял Майриор. Ответить решил Хайди, четко, медленно выговаривая слова и изучая реакцию собеседника, как ученый изучает повадки зверя:       — Мы гуляли у Серебряного озера сегодня, в городе. Начался сильный дождь, потом похолодало, пошел снег.       — Снег! — встряла Римма. — Метель настоящая!       Майриор нахмурился и кинул взгляд в окно. Стекло скрывало безоблачное небо и солнце.       — А вокруг Эйон-иссе — солнце, — добавил Хайденсен. Серое пятно на кисти Майриора успело слиться с кожей.       С верхних этажей, наконец, спустились остальные немногочисленные обитатели замка. Бетельгейз осторожно сел на диван, держа в руках ребенка. Йонсу выбрала место рядом. Оба родителя изредка зевали. Эван опустился между Бетти и Майриором, чему последний был явно не рад. Луриэль оказалась справа от Риммы. Все взяли в руки столовые приборы.       — Где Астрея? — с интересом спросила Виттария, ставя перед каждым чашки — кому с чаем, кому с компотом. Быстроте ее движений можно было только позавидовать.       — Отказывается выходить, — произнесла Луриэль. Хайденсен заметил, что Витта и Майриор переглянулись. По лицу Майриор скользило недоумение. Его приятное, чуточку женственное лицо поразила глубокая морщина меж бровей, старя обладателя на несколько лет. Хайди замечал: Майриор старел, как все остальные, но во много раз медленнее. Уже появились и седые волоски на висках, тонкая сеточка у глаз… Если бы все это не смотрелось странно (по неведомым причинам), Хайди бы никогда не придал значения подобному.       Римма пнула его под столом, и Хайди поспешно перевел взгляд на ненавистную тарелку.       — Астрея совсем плохо себя чувствует, — добавила Луриэль. — Никогда не видела ее такой. Сереет на глазах.       — Возможно, чувство ничтожности добило ее, — бросил в пространство отец, Эван. — Жаль тех, кого унизили произошедшие перемены в мире. Для кого-то чужое восхищение — как воздух.       — Тут я поспорю, — мелодичный голос Йонсу приобрел неожиданную резкость. — Ее кормила власть, а не восхищение.       — А какая разница… — протянул Эван, размешивая сахар ложкой.       Майриор молчал.       — Сил у нее тоже убавилось, мы это недавно видели, — ложка мерзко стучала по стенках чашки. — Я не верю, что человеческие — для простоты скажу так — силы берут начало из души подчистую, так что, предположу, есть и более прозаические причины слабости.       — Почему, говоря это, ты смотришь на меня? — спросил Майриор с прежним отрешенным выражением лица.       — Только у вас силы отобрали, уважаемый. Вы опять — ключ всех бед.       Дверь за их спинами с грохотом закрылась, ударив Виттарию — женщина не удержалась на ногах и упала. Римма вскрикнула. Стекло усыпало пол вперемешку с овощами и соусом; Хайденсен подскочил к бьющейся от порывов двери, закрыл ее на шпингалет, получив в лицо тугой удар ветра. Юноша облизал губы, пробуя на вкус снежинки. Горько. Майриор бросился к Витте. Майриоо подал ей руку, упав на колени. В его брюки немедленно впились осколки. Хайди заметил гневное лицо отца, застывшее над столом.       — Все нормально… — морщась от боли, отказалась Виттария. С ран сочилась темная кровь.       Поднявшись, Майриор пересекся взглядом с Хайденсеном и почему-то порозовел. Погода вновь привлекла его внимание.       — Надо же, действительно метель… — отстраненно произнес Майриор, подойдя к окну. Тот украсил рисунок зимы: волшебные замки, диковинные леса, полные птиц и животных, линии океанских волн, по которым Майриор провел пальцем, словно что-то изучая.       Природу захватил ворох снежинок, танцующих в воздухе. Непогода спрятала горы и небо. Снова белое полотно потустороннего платья, порывы ветра — взмах чьих-то волос… Хайденсен помотал головой. Какие глупости иногда посещают его!.. Горький привкус продолжал ощущаться во рту. Юноша облизнул губы снова.       Виттария поднялась, держась за разбитые локти и колени.       — С тобой все в порядке? — с тревогой спросил Эван, хотя Хайди видел, что во много раз больше отца интересовала фигура Майриора, замеревшая в стороне. — Нужно вытащить стекло.       — Лури, мне бы чем-нибудь перевязать… Хайди! — взвилась мать, видимо, окончательно придя в себя. — Помоги хоть раз и вытри пол!       — Я вытру, — вызвалась Йонсу. Витта спорить не стала. С помощью Эвана и Луриэль мать добралась до лестницы, и все трое скрылись в полутьме замка. «От помощи Майриора отказалась», — отметил Хайденсен. Йонсу торопливо убирала стекло с пола, выкидывала остатки салата; Майриор смотрел на снегопад и стоял ни жив ни мертв.        — Так холодно… — вдруг бросила Римма тоненьким испуганным голоском. — Холодно-холодно… Ой. Бетти, ты что-нибудь можешь сделать?       — Ты не чувствуешь ничего странного, Бетельгейз? — Майриор порывисто обернулся к ним, преображённый. Глаза горели, как два аквамарина, он выпрямился, поджал губы, строго глядел на сына. Казалось, исчезла даже седина. Хайденсен никогда прежде не видел Майриора таким.       Бетельгейз же флегматично кормил Шайлиана из бутылочки. Хайди видел, что на губах малыша виднеется серебро. Может, игры света? Жажда обуяла юношу — та самая, что возникала рядом с Риммой. Темное желание обладать.       — Ничего, — сказал Бетти. — Дважды ничего.       — Это… странный холод, — вдруг вырвалось у Йонсу. — Он замораживает сердце.       Хайденсен заметил, как сжался Майриор при этих словах. Потускнел блеск глаз, исчезла гордость в движениях. Отец Риммы постарел за мгновение.       — Не только сердце, но и пальцы, — проворчала Римма, забираясь с ногами на диван и стащив плед, лежащий на тумбе рядом.       Хайденсену нравилось происходящее. Зима завораживала его, покалывание в коже забавляло. Юноша вдохнул воздух глубже, чувствуя, как мороз щекочет изнутри. Он блаженно прикрыл глаза. Даже табак, который однажды дали попробовать в деревне, не расслаблял столь сильно. Улыбка появилась на губах.       Хайди вернулся обратно и допил чай, хрустя корочкой льда, образовавшейся в кружке за это время.       — Может, Шайлиан? — высказала догадку Римма, наклоняясь за вторым одеялом. Уже весь замок знал, что кошмары на них насылал малыш. От них страдали все, кроме Хайди: должно быть, в голове юноши не оказалось тем и для страшных снов.       — Нет, — покачал головой Бетельгейз. — Просто вернулась зима.       — Нет, — Майриор, продолжая изучать непогоду за окном, сел на край дивана. — Когда я заканчивал мир, я убрал зиму. Ее возвращение невозможно.       — Тогда что? Деталь, вышедшая из-под контроля? Их обнаружилось вдоволь.       — Обнаружились мелочи, а это глобально, резко… Нет, я уверен, что это чья-то воля.       — Может, опять твоя? — ядовито бросила Йонсу, выкидывая остатки стекла. — Как сейчас?       — Ты любую неприятность будешь привязывать к моей личности? — огрызнулся Майриор. — Привычка — вторая натура, да? Нет, я ничего не могу сделать в этом мире, иначе бы ноги моей в этом цирковом училище ни стояло.       Вернулась Виттария, колени и локти которой мастерски перевязала Луриэль, и обед продолжился. Эван не спустился обратно, Астрея тоже; разговоры не клеились, как бы сильно ни болтала Римма. Мороз крепчал, вьюга за окном свирепствовала, билась в замок. Первой из зала сбежала Римма, чтобы спрятаться в одеялах, вторыми — угрюмая Йонсу и Бетельгейз с Шайлианом на руках, последней, убрав посуду со стола — Луриэль. Майриор отодвинул и сложил стол, придвинул диван к камину. Он и Виттария снова остались одни в зале. Странные совпадения… Хайденсен незаметно сел за кресло за шкафом, подобрав ноги, и сделал вид, что читает. Однако его никто не увидел — разговоры не заставили себя ждать. Хайди осилил две страницы, прежде чем они начались.       — Что скажешь по поводу погоды? — раздался голос Виттарии. Камин миролюбиво трещал. Хайди слышал, как поскрипывал диван: на нем сидели оба. — Не думаю, что метель — твоих рук дело. Удивился не меньше остальных.       — Мы уже на «ты»? — усмехнулся Майриор. Хайди сжал книгу так, что заболели пальцы. — Ты права, я действительно ни при чем.       — И все-таки?       Ответа не последовало.       — Ой, ну говори давай. Я твоя подруга или кто? Вижу, что ты что-то знаешь.       — Я не уверен. Предпочитаю не болтать попусту.       — Ты? — Виттария, не выдержав, рассмеялась. — Майри, молчаливость — не твой грех. Скрытность — да, но не молчаливость.       — Если бы я не имел грехов, — вдруг совсем другим тоном, будто перейдя через какую-то черту, начал Майриор, выговаривая слова сквозь зубы, — то был бы я интересным?       — Как вы ловко с темы сползли. Знаете, мой муж увлекается микроскопами. Ему всякая мелкая тварь интересна! Зачем вы ударили меня дверью, сеньор?       Хайденсен услышал тяжелый наигранный вздох.       — Не я это.       — Ну-ну. А погоду зачем испортили? Услышали, что я собираюсь погулять после обеда? Намажьте диван клеем, это проще, чем исподтишка повелевать облаками. Мелкий вы паскудник.       — Я ничего не делал.       — Да из вас неосознанно характер вытекает!       Диван заскрипел. Хайди выглянул из-за шкафа. «Друзья» сидели в полуметре друг от друга. Виттария гневно смотрела на Майриора, раздуваясь от злости, как королевская кобра. Майриор сидел, сложив руки на груди, и смотрел на огонь. Его глаза искрили в свете камина, совсем как у Риммы.       — Витта, если бы я хотел что-то сделать в этом мире, — поставленным голосом начал Майриор. — То первым же делом я бы прибил твоего мужа. Никак бы не тебя — дверью, и мое спокойствие в этом зале — метелью.       — Ну-ну.       — От этих ваших подозрений только горше.       — О, я не собираюсь тебя жалеть, — с насмешкой заявила мать. — Ты все заслужил.       — В самом деле?       — Угу.       — И Астрея заслужила? — Виттария отвела взгляд. — Она ведь из-за меня сидит наверху и медленно умирает. Я поддерживал ее своей силой тысячи лет, все равно что-то в солнце водород лил. А теперь лить некому. Она погаснет и умрет во сне, как Кестрель. Будут вторые похороны, на которых даже мне смешно не будет.       — Почему ты постоянно говоришь «погаснет», «светить»?       — Я бы показал, — Майриор усмехнулся. — Только сейчас моя кровь такая же серая, как у всех. Видишь, как светится Римма? На свету, в темноте… В ней много благодати, мы создали ее в залах Ожерелья миров, под сенью Великого Древа Трида. А Бетельгейз? На него всегда смотреть больно. Ты можешь себе представить, что я был ярче него? Наша серебристая кровь действительно светится. Благодаря ей я творил.       — В Астрее течет твоя кровь? — после паузы мать выдала смешное, на взгляд Хайди, умозаключение, но Майриор не засмеялся.       — В каком-то смысле. Она не может синтезировать благодать, в отличие от меня или моих детей. Ее смерть — дело времени. Сейчас в ней есть хоть что-то.       — Ты действительно ничего не можешь сделать?       — Нет. Скажу честно — не сделал бы, если бы мог.       — Почему?       — У нее такая бестолковая жизнь.       — Везде-то вы смысл ищите, — судя по голосу, мать снова разозлилась. — Совсем как мой муж. А в моей жизни много толка? Или вы бы и меня так же оставили умирать? Разве у меня есть какая-то экстраординарная цель?       — У тебя есть сын.       — И? Он уже вырос! Мне пойти лечь и умереть? Или второго такого же родить, бестолкового?!       Оскорбленный юноша тихо отправился к отцу. Найти его не составило труда: Эван сидел в комнате, примыкавшей к спальне Луриэль, заставленной книгами до потолка. Астрее пришлось заделать прошлый вход и сделать новый из коридора, поскольку хозяйка комнат приходила в ярость от Эвана, не желавшего покидать обитель знаний. Отец сидел с очередной книгой в одной руке и чашкой чая в другой. Мороз в замке, как Хайди, его не волновал. Эван спокойно переносил холод в хлопковой белой рубашке и отглаженных брюках из грубой ткани. Из такой же ткани была сшита жилетка. Хайденсен взглянул на обложку книги: «Атомная энергетика».       — Пап? — позвал он. Эван опустил фолиант.       — Я не буду спускаться, можешь передать.       — Я не по этому поводу.       Хайденсен присел на соседнее кресло. Мимоходом он заметил, что ветер начинает утихать.       — Витта? — догадался отец. Они всегда хорошо понимали друг друга. Эван вновь опустил глаза в книгу. — Да, я все вижу. Не думай, я уважаю ее, — Эван сделал паузу, перелистывая страницу, — но себя я уважаю больше.       — Вы разойдетесь? — Хайди ждал этого с детства. Если родители разойдутся, Виттария больше не будет позорить его и Эвана своим невежеством и манерами.       — О, нет, — отец все же поднял взгляд. Такой же безучастный, как у сына. — Это слишком просто и более напоминает подарок… Я изберу другой путь. Майриор… — Эван вдруг улыбнулся. — Знаешь, в чем проблема творцов, Хайди?       Юноша пожал плечами.       — Откуда?       — Проблема в том, что их творения — отражение создателя, пороков, желаний, слабостей… Думаю, я уже понял главную слабость нашего героя-любовника. Желание выделиться и показать самое сложное, на что способен. Гордость вела Майриора все годы — книги показали мне это. Гордость же и утянет на дно. Он сделает что угодно, лишь бы произвести впечатление. Я не менее горд, я пойму, какой путь он выберет, чтобы ударить второй раз. Это будет не сложно. А ты, Хайди… Подожди, пока вырастет его девчонка. Она понадобится тебе, когда расцветет.       — Расцветет? — переспросил Хайденсен, невольно задумавшись не о том, и улыбнулся.       — Она наполовину смертная и войдет в силу через пару лет, — Эван сделал глоток из чашки. — Любопытно, что выйдет из этого… очень любопытно. История Мосант пропитана серебристой кровью. Интересно, куда путь заведет кровь в этот раз.       Подумав, Хайди решил пересказать отцу диалог, подслушанный в зале.       — Это действительно любопытно, — признал Эван. — У меня появилась идея на этот счет. Я читал, что одну из побочных ветвей правящей династии Хайленда обезглавили во время восстания и собрали кровь в кувшины. Возможно, это немного варварский способ, но уверен, я смогу его облагородить в кратчайшие сроки. Гаснет, гаснет… да, печально это, очень печально. Можешь исполнить просьбу? Метель кончилась. Сходи в ближнюю к нам деревушку, управляющий кое-что передаст для меня. Взамен отдай это, — Эван передал маленький мешочек. Судя по звону, ткань скрывала висты.       Отцу Хайденсен перечить не стал. Кивнув, он вышел из комнаты. Мешочек уместился в нагрудный карман.       Метель действительно прекратилась. Более того, снег стремительно таял, превращая землю в грязь. Хайди, кривясь, прыгал по кочкам меж луж и пытался не испачкать обувь. Вновь, как по волшебству, расцветали почки на деревьях, высвобождались листья, пробивалась трава. Пахло дождем. Разлилась тоненькая речушка, скрыла под собой низкий мост, каменную дорожку, ведущую на юг, к последней преграде гор, умыла корни деревьев, давно не видевших влаги. Вокруг Хайди летала тучка феечек — парень отгонял их рукой. Сновали стрекозы, бабочки… Юноша ловил себя на мысли, что так называемая «метель» нравилась ему больше. Хайди представил побелевшие горы, равнины и танец снежинок в воздухе — на секунду показалось, что зимний воздух вновь защекотал ноздри.       — Холод пришелся по душе, Хайденсен? Я рада… — шепнул бесплотный голос, не женский, не мужской.       Парень завертел головой. Вокруг был лишь возрождавшийся лес и десятки речушек. Хайди сжал мешочек с вистами.       — Кто здесь? — крикнул он и остановился. Хайди был готов поклясться, что прямо впереди, в двух-трех метрах, среди лап ели блуждало мерцающее облачко.       — То, во что ты не веришь, глупый, — туман резко изменил направление и полетел в сторону Хайди. Тот отскочил в сторону. Холод лизнул его по щеке, оставляя поцелуи инея.       — Я много во что не верю, — не без гордости бросил Хайденсен. Прямо перед ним взорвалась земля, высвобождая кристаллы; громадный дракон со шкурой из глубинных алмазов взлетел в небо; Хайди упал от неожиданности. Он не мог поверить своим глазам и, как завороженный, смотрел на гигантского ящера и снег, хлопьями валивший с крыльев. Туман окутал Хайди, коснулся губ, ворвался прямо в сердце, впитался в кровь, застелил мир жемчужным полотном. Хайденсен в ужасе распахнул глаза: на него глядели белые, цвета мертвечины, озера света. Ни зрачков, ни сосудов, просто краска, расплесканная и легшая в совершенство. В этих озерах Хайди видел целый мир: лабиринт кристаллов, плавающих в вечном море, лепестки зимы, кружащие между ними, странных созданий и города, проходящих сквозь пространство и время, тягучее, как вода, время. В том мире не было ни неба, ни земли, ни солнца, ни луны, только бесконечный океан света. Холод и умиротворенность, бесконечность и красота…       — Ты влюблен.       Хайди, соглашаясь, вобрал в себя морозный воздух.       — Ты станешь властелином этого мира, если захочешь, мой мальчик, — туман коснулся щеки. — Ах, ты боишься меня… Такие интересные оттенки…       Хайди уже не видел мертвого в глазах, что застыли напротив. Лед, просто лед под лучами света. Юноша перехватил туманную длань — та вдруг окрепла, стала из плоти и крови. Нежная, словно перья голубки, кожа. Хайди коснулся ее губами: горькая, терпкая. Дурманом пахли пальцы невиданного существа. Облеклась в плоть рука, зимняя стужа пробежалась на месте ключиц и широкой груди, материлизовалась лебединая шея со строгой ниткой жемчужных бус. Круглое личико вынырнуло из темноты Мосант, длинные волосы опустились на плечи снежной королевы. Хайди поймал одну прядку — гладкость шелка, и шелковым было платье леди. Низкое декольте практически ничего не скрывало, зато длинные рукава и юбка в пол давали волю фантазии. Левую ножку открывал вырез от бедра. Как разительно отличались женственные формы владычицы холода от угловатости Риммы! Пухлые губы манили, манили…       — Тише, — леди предостерегающе провела по ним пальцем. — Награду нужно заслужить, мой мальчик. Ты знаешь Майриора и приближенных к нему, — она не спрашивала — утверждала. — Майриор обладает тем, что нужно тебе — светом в крови. Ты ведь хочешь получить Хрустальный мир и его богиню?       Хайденсен, завороженный, слабо кивнул. Красота вытянула из него все силы. То, чем манила его Римма, померкло по сравнению с чудотворной сутью владычицы. Свет Риммы был осквернен, очернен смертной частью — зимняя королева не хранила и толики порчи. Чиста, абсолютно чиста.       — Свет, которым ты обделен по рождению. Дай я поцелую тебя, мой мальчик.       Обмерев от нахлынувшего счастья, Хайди прикоснулся к губам девы снова. Дрожь пробежала от дикого холода, сковавшего тела, сердце замерло, пораженное льдом. Язык леди ворвался в рот в самом откровенном из поцелуев; дыхание сбилось, и сама кровь загустела в венах. Хайди начал отвечать на ласку, попытался приобнять дивное создание за талию, однако леди вдруг растворилась и исчезла. Туманная фигурка появилась в полуметре от Хайденсена и произнесла игриво:       — Свет есть не только в Майриоре. Позови хрусталь, когда впитаешь его. А главное — никому не говори обо мне.       И леди исчезла снова, на этот раз безвозвратно.       Богиня! Хайди облизнул губы, собирая полюбившуюся горечь. Тело горело от жажды. Он был готов разорвать в клочья сияющую деву, чтобы получить то, что она скрывала внутри. Свет… она хранила самый чистый свет, что видел юноша за всю жизнь.       — Свет, — повторил Хайди. Как выполнить желание богини? Он хотел увидеть ее снова любой ценой. Получить ее и хрустальный мир. Хайденсен запутался в сетях мороза безвозвратно… и ему это нравилось. Огорчало одно: вспомнить внешность леди он не мог. Видел только сияющие озера и чувствовал горечь во рту.       Вернувшись из деревушки (староста передал Эвану маленькую коробочку, которую Хайди не смог открыть), юноша обнаружил, что отец исчез. Виттарии тоже нигде не было видно. Это показалось Хайди странным. Коробочку он решил положить в прикроватную тумбу в спальне. На ней лежали книги, которые юноша из интереса пролистал. Две по ядам, одна по взрывчатым веществам, тонкая брошюрка синаанского молитвенника. В первом ящике Хайди нашел ровные ряды пробирок с жидкостями разных цветов, во втором снова лежали книги. Дальше разглядывать вещи отца парень не рискнул. Положив коробочку в тумбу, он заметил Римму, стоящую в коридоре и с любопытством смотрящую на него.       — Папа пьет, — сообщила Римма. — Тетя Витта ушла на водопады с Луриэль. А где твой папа, я не знаю.       Римма вдруг резво подскочила к Хайди. Две длинные косички упали ей на плечи, источая дивный аромат.       — У меня для тебя подарок, — шепнула она, светясь серебром от счастья, встала на цыпочки и поцеловала в щеку. Первый раз за полгода, когда она позволила себе что-то подобное. На щеке осталась волнующая прохлада — Хайди едва сдержал темные желания, поразившие тело. Эван, наверное, прав: лучше подождать. Может, Римма станет такой же, как хрустальная богиня. Но как трудно сдерживать себя! Девушка, опустившись обратно, влюбленно взглянула на него. Свет играл в гранях зелени. Хайди отвел непокорную прядку волос со лба Риммы. Безусловно, поцелуй зимней царицы вышел искуснее и приятнее.       — Прекрасный подарок.       Римма мило засеребрилась в лучах солнца.       — Ты случайно не знаешь, — медленно, тягуче начал Хайденсен, продолжая поглаживать Римму по щеке. Губы девушки дрожали, — что такое свет в крови?       Римма моргнула.       — О чем ты? — хрипло переспросила она. — Прости, — Хайди чуть наклонился и стер вопрос из ее памяти одним-единственным поцелуем. Горечь… слабая горечь чувствовалась и в Римме. — Так, глупости… — не удержавшись, он чуть прикусил кожу девушки. Та затрепетала; внутри, в груди, Хайденсен почувствовал тяжесть, словно змея свернулась кольцом вокруг его сердца, скользкая и ядовитая.       — Римма! — раздался вопль Луриэль с первого этажа. — Что я говорила насчет обуви?!       Виновато взглянув на парня, Римма побежала вниз, едва слышно ругаясь. Хайди проводил ее взглядом и закрыл дверь в родительскую спальню. Когда он повернулся обратно, перед ним стоял незнакомый молодой человек в малахитовых одеждах. Хайденсен никогда прежде его не видел.       — Что она пообещала тебе? — без приветствий начал гость, гневно размахивая руками. — Свое сердце? Лантана Пустословная им не обладает. Сердца лишишься ты, если выполнишь приказ! Очнись, Хайденсен! Ты уже наполовину в иллюзиях…       — Ты кто такой? — юноша в ответ на проповедь подумал, что незнакомец — дурачок. Имя же зимней владычицы приятно всколыхнуло ум. Как изящно оно ложилось на язык!       Малахитовый страник подошел ближе. Внешность его ускользала, как вода.       — Я на помощь позову, — предупредил Хайди. — Только сначала сам врежу.       — Глупый мальчишка, — раздосадовано и отрывисто бросил гость. — Повелся на пустые обещания… Посмотри вокруг, неужели Хрустальный мир лучше Мосант? В нем нет смысла… Ты готов бросить семью и все, что имеешь, ради красивых глазок? Не она отдастся тебе — отдашься ты и не вернешься!       Хайденсен занес кулак, но взгляд малахитового странника остановил его. Щепотка страха и яростной беспомощности всколыхнула самообладание.       — Теллур-Теллур, — нараспев произнес голос хрустальной леди. Хайди лихорадочно огляделся по сторонам, но обладательница не появлялась. Тот, кого назвали Теллуром, смотрел на юношу с пустотой, жалостью, горечью. — Ты все еще уповаешь на светлое начало в созданиях Трида? Очнись же сам, свет давно угас. Трид растратил все, что получил… впустую… Кто из нас Пустословен, малыш? Свою частицу я храню бережно.       — Частицу иллюзии!       — Важен конец, а не начало, — ответила Лантана. — Подумай о своем конце. Ты всегда можешь вернуться к нам… в том числе и ко мне.       Теллур тяжело смотрел на юношу.       — Подлая мегера говорит из твоей души, Хайденсен. Она всегда стремится ко льду, который нашла в тебе. Как ты попала сюда, Лантана Умиротворяющая? — чуть громче вопросил Теллур. — Неужели тройная защита тебе по силам?       — Это было легко. — Теперь Хайденсен сам чувствовал холодную суть богини внутри себя. И ему нравилось ощущение мороза. — По твоему следу — Лантана Умиротворяющая слишком хорошо знает Теллура Странника.       — Однако остальных из шайки Лантана не привела. Почему же? Наверное, не поймала суть, чтобы впустить Аргенто или Висмута. Или… О, они же уничтожат меня, Лантана на это не согласна, — в голосе Теллура промелькнула ирония.       — Верно, но ты спасешься, как всегда. В отличие от полукровки.       Теллур сделал выпад рукой — тугой луч зеленоватого света ударил Хайденсену прямо в глаза. Демоны боролись внутри, грызли друг друга, юношу бросало то в жар, то в холод. Он сам не заметил, как упал на заиндевевший пол, как разодрал на себе одежду в попытке изгнать хрусталь и малахит. Боль пронзала один орган за другим: вырвалась из сердца, сжала желудок тугим кольцом, как пуля, прошила голову, залила светом мир. Калейдоскоп красок сменял друг друга: зелень и зима, жизнь и спокойствие космоса…       Хайденсен начал кашлять: ему начало казаться, что он скоро выплюнет легкие.       Победил малахит. Жаром растеклось лето по телу, прогоняя остатки зимы. Зачем?       — Как ты? — рука Странника оказалась рядом. Хайди поднял голову. Теллур стоял целый и невредимый. Хайди принял помощь, однако злость раздирала. Как Странник посмел изгнать королеву без разрешения?! Зима нашла свое место в душе, и хозяин души не был против. Леди сменила сосущая пустота, что казалась хуже зимы.       — Забудь ее слова, — не дождавшись ответа, сказал Теллур. — Лантана всегда лжет. Не выясняй, не ищи, забудь ее и хрустальный мир, не открывай путь льда снова. Он не приведет тебя ни к чему хорошему. Понял меня, Хайденсен?       Юноша улыбнулся. Мысли оставались холодны.       — Да, — ответил Хайди. Ни капли лжи. Он понял, но избрал другой путь. Зима ближе; Хайденсен был намерен исполнить просьбу Лантаны, чтобы увидеть богиню Хрустального мира еще раз. Тяжелый взгляд Теллура пронзал Хайди насквозь, но, видимо, малахитовый бог ничего не смог увидеть — Странник исчез, оставив изумрудный огонек. Потом исчез и он.       Хайденсен вышел из спальни отца. Римма ждала его.