Мёртвая кровь

      — Я тебе уже говорил, что ужасно не люблю ушастых, Сан? Даю свой бинт на отсечение — этот напыщенный негодяй принесёт нам проблемы.       Под «ушастым», правда, Борон имел в виду остроухого. Спуск наконец-то привёл к главному входу Серповой улицы, у которого топтались высоченный эльф в компании с несколькими гномами, громогласно поднявшими восторженный матерный гогот. Стоило братьям лениво приблизиться, как те затихли и обратили на них неприкрытое, алчное внимание.       — И что вы делаете в таких краях, красавцы? — донёсся низкий бас одного из гномов, а Борон ловко воспользовался возможностью примоститься к Кимсану сзади и принять угрожающий вид: он терпеть не мог болтать с незнакомцами. С красноречием больше повезло старшему братцу. А вымотанный бедолага-Безупречный уставшим вниманием окинул каждого, но заострил его именно на эльфе: светлокудрый юноша, наполовину заплетший свои длинные волосы в хвост, вышел вперёд.       — Мы проделали длинный путь по Звенящим Лесам и хотим повидаться со старой знакомой, — никаких заискиваний, слащавой попытки убедить — Кимсан сказал всё как есть. На угловатом, бронзовом лице эльфа просыпалась тень сомнения. Медовый голос, мягко говоря, не сочился дружелюбием.       — Моё имя — Фририх. Хранитель Серповой улицы, я слежу за её безопасностью. Что с калекой? Заразный? — достаточно неделикатно, пожалуй. Борон сощурился в гримасе отвращения и показательно закатил глаза, шепча себе под нос что-то вроде: «И когда они успели сменить Хранителя…»       — Господа хорошие, — уже звонче воскликнул раздражённый старший Боне, озябший столько бродить по лесам и холмам. Голос преисполнился гремучей смесью ангельского терпения и нечеловеческого, хрупчайшего высокомерия. Это, стоило отдать должное, воистину производило напрягающий эффект. — Ни в коем случае. Мой брат с детства таков и нуждается в моей опеке… под бинты заглядывать не советую. Быть может, вы залог у нас попросить желаете? За вход?       Естественно, против возможности поживиться не попрёшь, и все гномы разом оживились, подначивая хмурого эльфа вытрясти из путников деньжат. Фририх, однако, оставался скептично настроенным, но не стал устраивать сцен.       — Глаз не спущу. Особенно с тебя, будь осторожен, — указательным пальцем ткнул в сторону Борона, чем знатно его повеселил. Да-а, как же забавно осознавать: однажды приходилось носить лицо самого Кимсана Боне, смазливенькое, с нежными щёчками, а теперь из-за мерзких ожогов шарахаются все кто может… Изгой во плоти. Сарказм просочился и в голос младшего брата, когда он пнул в сторону камешек и просвистел:       — Мухи не обижу! Джим, подтверди.       — Он-то? Я вас умоляю… — Безупречный откровенно повеселел. Джим? Едва подавляя позывы покатиться со смеху, но держась, всё-таки, как цивилизованный человек, Боне добродушно улыбнулся и отпарировал одновременно всем вокруг. — Да чтобы Бронцилландин хоть одну невинную душу обидел? Он рыдает белугой, когда убивает комаров.       — Только шутов нам здесь не хватало… Идите, — под недовольный бас гномов Фририх кивнул в сторону широкой улицы, и братья почти двинулись в путь, не желай Борон повеселиться ещё хотя бы пару секунд. Подкинув непонятно откуда взявшийся кошель с монетами — толстенный, — он швырнул его в одного из гномов. Радостный шум, гам, «ох-хо, добра тебе, щедрый путник!», и все разом бросились делить добычу, пока Боне под шумок быстрее смотались.       Кимсан хохотал, а Борон, схватив брата за плечо, нырнул вместе с ним за поворот и позволил обоим скрыться в тени улиц.       — Джим? Серьёзно? — заливался старший Боне, на что младший продолжал улыбаться так, что аж бинты скрипели. — И откуда у тебя такой толстый кошелёк, Бронцилландин?       — Это иллюзия, — преспокойно пояснил Борон, стоило им вдвоём выйти на солнечную, пропахшую весенним теплом улицу. Деревенька производила воистину приятное впечатление отнюдь не забытого и обшарпанного селения. — Монетки скоро превратятся в прах прямо в их руках. Увы, золото из ниоткуда порождать я не умею. Да и серебро тоже…       — Надеюсь, ты хотя бы за это не отдал ещё пять лет своей жизни.       — Нет, за это не отдал…       Дорогу усыпала цветная каменная кладка, и едва просыпавшаяся зелень деревьев, несмотря на лёгкий мороз, радовала глаз. Причудливые домики смешили своими диковинными крышами — каждая разной формы, — а витражные окна соблазняли подольше рассматривать узоры на них.       — Серповая улица — что-то вроде маленького сообщества диковинных отчужденцев, которые не любят незнакомцев. Хранитель поменялся, — сетовал Борон, указывая Кимсану то на аккуратные фонтанчики, что журчали в центре небольшой площади, то на художественно оформленные деревянные указатели и смешные фонари. — Так что, если ты прямо сейчас чувствуешь, как тебе Фририх испепеляющим взглядом лопатки прожигает — тебе не кажется.       — И-и… где же прячется тогда твоя драгоценная Аннабель? — хотелось дольше прогуливаться по живописным улицам, забывая обо всём, и наслаждаться уходом зимы, однако тропа сузилась и привела к двери очередного диковинного домика с ужасно низкой крышей.       — Если ничего не изменилось, то… здесь.       Кимсан держался в стороне, не пышущий желанием знакомиться с напарницей брата — мысль о том, что долгие годы Борон жил преспокойно без него, продолжала ревниво отзываться в груди тоскливыми вспышками. Заскрежетало крупное кольцо на двери, которое ударил младший Боне, и спустя пару секунд в приоткрывшейся щели возвысилась фигура эльфийки. Она даже не дёрнула бездумный взгляд в сторону близнецов, несколько мгновений стояла недвижимо…       Тонкие, худощавые руки сжались на косяке двери. Внимание приковала медлительная грация, неспешность серой бабочки, которой и являлась Аннабель.       «Она… слепая?» — первая мысль, заставшая врасплох Кимсана, залюбовавшегося пёстрыми и мёртвыми глаза эльфийки, которые напоминали калейдоскоп красок и рассыпавшихся в них звёзд. Безжизненно серые волосы обрамляли мягкие, округлые черты лица Аннабель. А ещё она была довольно высокой, до одурения бледной…       Казалась такой пустой.       — Борон? Сколько лет, сколько зим… — дрогнул взволнованный голос, дверь отворилась шире, впуская братьев внутрь. Кимсан, осмотрев неузнаваемого, замотанного в бинты близнеца, вздёрнул бровь.       «Она могла подумать, что я — это Борон, но слепая? Почувствовала?»       — Времена летят — не заметишь, Анна, — с грубоватым дружелюбием Борон захлопнул дверь. Аннабель, покачнувшись невесомо, прошла к крупному столу. Усыпанный склянками с цветными реагентами, кусочками грифеля и подушечками для игл, колдовскими куколками, он хранил на себе крупную карту здешних земель. Изрисованная вдоль и поперёк. Поодаль приветливо трещал камин, и где-то в тени прятались двери в другие комнаты. Стены увешивали пёстрые перья диковинных птиц. Аннабель, скрытая тканью нежно-зелёных шелков, опустилась на стул и застыла.       — Аннабель Матеуш… — тихий голос Кимсана стал неожиданным для обоих. Старший Боне прошёл вперёд и с интересом рассмотрел кулон, который покоился на девичьей груди. Кусочек нефрита был пронизан иглой и цеплялся к кожаному шнурку. — Это Вы — автор многочисленных страшных сказок для детей?       Так уж вышло, Безупречный прочёл в своей жизни слишком много книг, мог посоревноваться в этом с Бороном, хоть и больше предпочитал мифы с историей, чем тяжёлую оккультную литературу.       — Как ты понял, Сан? — донеслось от Борона, фамильярно рухнувшего на соседнее кресло, и лишь один Кимсан остался мяться в стороне с явной опаской перед Аннабель.       — Многие мифы твердят о слепой сказительнице, что пишет истории для детей… Остроухая леди, хранящая у сердца проткнутый иглой кусочек нефрита. Кто-то считает, что она и мухи не обидит, кто-то знает — пророчица хранит страшные секреты, и магия крови ей не чужда, и человеческие души заперты в её тряпичных куколках… Хорошие ты завёл знакомства за десять лет, — пропев это, Кимсан аккуратно сел поодаль от всех, закинул ногу на ногу и поправил ткань чёрного плаща — за неделю пути получилось обзавестись терпимой одеждой. Пока старший брат предпочитал угольные расцветки, младший был одет в багровое.       — Всё верно твердишь, Кимсан Боне. Достойное образование — залог успеха.       Уже спустя десять минут слепая эльфийка заварила лёгкий бергамотовый чай, которым согревались близнецы, и немногим позже её ввели в курс ситуации. Не понадобились излишние слова — Аннабель одним видом дала знать, что видела больше слышимого.       — Как правило, способ восстановить души есть лишь один… — такое банальное, казалось бы, начало. — Из цивилизованных, — и интригующее продолжение.        Кимсан мгновенно вспыхнул глазами, подбросил в руке деревянную куклу, с которой развлекался, и пытливо поддался вперёд.       «Надеюсь, я это не человеческую душонку подкидываю… Наколдую случайно кому-нибудь несварение или что похуже, призову землетрясение в мирные места».       Борон остался недвижимым, лишь иногда потирал большим пальцем пересохшие губы. Аннабель медленно порхала по комнате, словно призрак, и обнажала лишь робкие, совершенно неопределённые эмоции.       — Посланники Атессы, они же…       — Жнецы Смерти, — дополнил Кимсан, сразу осознав безнадёжность этой идеи. Святой Атессе служили хранители естественного цикла смерти, охотники за опасной нечистью и преступным отребьем. В первую очередь — за тёмными колдунами и нарушителями законов цивилизации. Однако они же хранили мир, даруя ему бесценный баланс, они же были способны попытаться решить проблему пропавшей душонки. — Церковь Майвейн и их святые нас с Бороном скорее приговорят, чем спасут души. Неужто только Жнецы способны восстановить их после Перепутья?       — Реалии мира таковы, лишь Посланники хранят эту тонкую материю в своих пальцах, имеют шанс выудить откуда-либо по просьбе и согласию просящего. Но поскольку Борон — лакомый кусочек для них…       — Эти твари присматриваются ко мне годами, — подтвердил младший Боне, а Аннабель продолжила:       — Я смею предложить вам более рабочий способ. Рабочий, но кровавый.       — Иного и ожидать не стоило, — снова погремушка оказалась подброшена лениво растянувшимся Кимсаном в воздух, бряцнул колокольчик внутри неё, а говор Аннабель стал убаюкивающим, как колыбельная. Сказительница приковала к себе внимание, речь её текла по комнате невидимыми лапами глубокого гипноза.       — Кимсан и Борон Боне, в вашей крови живёт потенциал, в сравнении с душой намного более весомый… Ныне он спит, но при пробуждении послужит спасением, потаённым источником жизни, хранимым в вас.       Борон с коварным любопытством перехватил ошалевшее внимание Кимсана, направленное на себя, и задиристо ему подмигнул. Ревность старшенького замечалась без особенных стараний. Размашисто облизнувшись, младший Боне пояснил:       — Мы с Аннабель о-очень давно знакомы. Она наслышана о нашей семье…       — Настолько, чтобы знать секреты крови? О чём ты? — нежный шёлк эльфийского платья пощекотал Кимсана по щеке, стоило Аннабель проплыть мимо и приветливо задеть её. Мягкая улыбка зачлась на губах пророчицы, сипло рассмеявшейся.       — Ты удивишься ещё многим секретам своей жизни, Кимсан… Их впереди ждёт несчётное множество. Не все удивят приятно, увы.       — Анна, не тяни, что за дрянь живёт в нашей крови? И почему ты раньше мне о ней не рассказывала? — рыкнул уже Борон, и Аннабель развернулась к обоим близнецам, раскрывая свои худощавые руки, словно крылья птицы. Она напоминала лебедя.       — Раньше ты приходил ко мне в одиночестве, не было смысла раскрывать общий секрет. Вы рождены близнецами под крылом предков, которые хранят страшную тайну. Болезнь, жившая в ваших отце и деде, разделилась надвое в вас. При пробуждении её в крови вы всё равно что обретёте замену души.       Близнецы переглянулись — взаимное непонимание и смятение проступили на их лицах.       — Болезнь? — Кимсан вспомнил, сколь жутко был уязвимым к любой хвори, но не понимал, о чём ведала пророчица, какую силу имела в виду. Что пришлось поделить с младшим братом надвое? Неужто это могло спасти им обоим жизнь? — Не обижайся, Анна… это звучит бредово.       — Вам не нужно верить мне сейчас… вовсе нет, лишь стремиться к спасению, — лукаво дёрнулись губы эльфийки, которая столкнулась с крайне недоверчивым вниманием Борона: младший брат нервно постукивал пальцами по своему гримуару и иногда — носком по ножке стола.       — Я тебя правильно понял, болезнь — наше спасение?       — Патология не всегда однозначно разрушительна, — на этих словах Аннабель подошла к карте, в которую ловким движением вонзила иглу с алой бусинкой на конце. Остриё упёрлось на территории гиблых мест, что рассыпались по окрестностям вдали от Серповой улицы. — Она не дарует вам ни бессмертия, ни великих способностей. Просто позволит жить дальше, правда, более привязанными, чем прежде. Вы в буквальном смысле начнёте зависеть друг от друга на глубинном уровне. Но всё лучше, чем смерть, правда? Для этого придётся кое-куда отправиться.       — Ну, конечно, — Безупречный саркастично закатил глаза — ничего иного он не ожидал. Конечно же, придётся снова топать в какую-нибудь гиблую жуть, чтобы спасти свои шкуры, ведь пророчицы лишь на словах всесильны. Наблюдая за раздражением брата, уже Борон поспешил скорее закончить растянувшийся разговор. Он отхлебнул едва остывший чай и хмыкнул:       — Давай, колись, Анна… Что за страшный секрет наших предков? Что значит зависеть друг от друга?       Эльфийка мотнула головой, и её острые уши забавно дрогнули. В маленький бархатный мешочек она принялась складывать травы — то там щепотку, то здесь.       — Я не слишком желаю углубляться в секреты семьи, — встрял Кимсан, отчего-то скованный ледяными лапами ненависти к предкам за всё хорошее. Он знал, что по линии отца почти вся семья продолжалась одержимыми колдунами, магами крови, культистами-экспериментаторами и просто мясниками-убийцами. По крайней мере, так Герберт рассказывал. И чем больше знаешь — тем хуже спишь. — Значит, в нас с Бороном спит нераскрытый потенциал, который спасёт наши жизни, но пробудит в нас зависимость друг от друга? Пусть так.       — Подумай хорошо, Кимсан, — не будь Аннабель слепой, старший Боне мог поклясться — прямо сейчас она посмотрела в самую его душу. — Вечный голод друг до друга, медленная и мучительная смерть рассудка, если второй близнец безвозвратно погибнет… Твою кровь будет вечно тянуть к его. Ненасытность. Нужда быть рядом. Вы превратитесь в душевных сиамских близнецов.       — Но мы же не станем… вампирами? — усмехнулся Борон, и Аннабель отрицательно мотнула головой.       — Если вы захотите испивать друг друга, то — лишь ваше желание. И пока будете связаны разумами, вмешательство потусторонних сил вам не страшно. Никто не залезет в ваши головы, не сведёт вас с ума, не внушит лишнее. Кроме вас самих. Это наследие ваших предков.       Безупречный опасливо сжался в кресле. Перестал подкидывать погремушку, почувствовал, как кончики пальцев пронзил неприятный холодок… и воззрился на азартно настроенного Борона. Да, это единственный шанс спастись. Но зависеть от древнего проклятия, помазаться кровью с тем, кто больше всех в мире боли принёс? И уже сбежал однажды…       Слишком рискованно и настолько же до ужаса необходимо.       — Что нам нужно сделать? — уверенно спросил Кимсан и встал с кресла. Он оказался рядом с Аннабель, что указала на точку с иглой на карте. Борон подошёл вторым.       — Юберволд… Деревня-кошмар за Южным рубежом. Вам нужно добраться до неё, найти дух Шэлохо в теле юной девушки и обезглавить её в Церкви Господней. Вычистить ядовитый сорняк с могил на заднем дворе, выкопать одну из них и провести ночь в гробу, с оторванной головой и кладбищенскими цветами. Вместе.       — Что за проклятая бесовщина… — в откровенной неприязни сморщился Безупречный. Борон опустил ладонь на плечо брата и сжал, то ли в поддержке, то ли с ехидным желанием напугать только больше.       — Это магия крови, малыш… В подобных ритуалах не ищи ни логики, ни вкусного запашка. Зачастую, чтобы пробудить какую-то оккультную дрянь, нужно делать безумные вещи. Анна… Провести ночь в гробу — это значит…       — Соитие не нужно, — усмехнулась Аннабель, буквально лопатками наблюдая неловко переглянувшихся братьев и их сумасшедшее облегчение. — Просто пролежать. Всю ночь до рассвета. Я напишу подробные инструкции и всё укажу на карте.       На выходе братьев встретил ласковый, полный нежно-сиреневых расцветок закат. Тёплый воздух послужил облегчением и отрезвлением после гнетущего разговора, так что Кимсан прислонился к одной из деревянных подпорок, спрятав руки в карманы тёмного плаща, и глотнул свежего воздуха. Облака мерно плыли, рисуя на небе причудливые узоры, а турмалиновые расцветки приковали внимание задумчивого Безупречного. Борон же топтался, закуривая всё ещё простую сигару — Аннабель пообещала сделать ему любимые.       — Как вы познакомились, свет очей моих? — меланхолично поинтересовался старший, на что младший выпустил с губ облако дыма и забавно помахал рукой с самокруткой.       — Не поверишь, киса. Я искал в здешних краях нашу с тобой бабку.       — Бабку?       — Ага, слышал, она где-то неподалёку со своими колдовскими штучками затесалась, было интересно познакомиться… А наткнулся на Анну — её ученицу, между прочим. В общем-то, о бабке якобы уже никто не знает, а она продолжает её дело.       — Хватит дымить на меня, Бога ради, — раздражённо оторвавшись от столба, Кимсан беспардонно выдернул из рук брата сигару и бросил себе под ноги. Шутливая задиристость вызвала недовольный хрип Погоревшего, который тотчас же двинулся на наглеца в попытке оттолкнуть его к стене. — Ты что-нибудь слышал о личном пространстве, братец? Отойди, право слово…       — Ты с каких это пор контролировать меня удумал, красавчик? Былые времена вспомнил? — ухватив ловкими пальцами брата за челюсть, Борон без зазрения совести медленно выпустил губами ему в лицо клубок ароматного дыма, который развеялся о нежные очертания щёк. Кимсан, вырвавшись, закашлялся, отмахнулся от остатков пепла и с фырканьем отвернулся.       — Раздражаешь просто, кури дальше от меня, сколько можно… так, мхм… — он ещё несколько раз попытался обойти Борона и встать подальше. — Мы действительно собираемся поверить в штучки Аннабель и пробудить в нас что-то неконтролируемое? Ты не боишься…       Сан замялся, уязвимо ловя взгляд так близко стоявшего брата и наблюдая отклик в его взаимном интересе.       — Что мы снова принесём друг другу одни проблемы?       — А выбора-то и нет… — попросту рассмеялся Борон. — Я ей доверяю.       И старший Боне поймал себя на мысли — сейчас, наблюдая своего близнеца, всего замотанного в бинты, он… не отвращался от Борона, как отвращались остальные, словно от калеки. Несмотря на обретённое уродство, младший оставался собой: по-прежнему блестел бесстыжими очами, неподдельно широко улыбался и даже не лишился всей копны густых волос. Харизма Борона не потерялась, а изменившееся лицо… Не об этом ли они, дурные, когда-то мечтали?       — Чего задумался, Сан? — Погоревший выдернул из размышлений, притоптав сигару окончательно и спрятав руки в карманах багрового пальто. — Боишься замарать свои ручки убийством девочки? Или лежать со мной в одном гробу? Не переживай, Шэлохо вселяются в заведомо мёртвых, ты никого не порешаешь на деле, ну а…       — Знаю я, — обезглавить предстояло жуткое существо, которое, согласно преданиям, притворялось молодой девушкой. Шэлохо заманивали путников по ночам в свои тёплые дома, тайком кормили человеческим мясом и в конце концов безжалостно убивали. Наполовину сжирали, вторую половину отдавали будущим гостям… Видимо, именно убийство кровавой мерзости было способно пробудить в жилах болезнь. Братья договорились вечером ещё прогуляться по Серповой улице, а пока — разделиться. Борон взял на себя ответственность купить снаряжение в дорогу, Кимсан же отправился заказывать комнату на ночь.       Воистину приятная на вид терраса трактира скрыла от просыпавшегося с неба мокрого снега. Ох, эта непостоянность погоды… Кимсан прохлаждался снаружи, наслаждаясь чувством покалывания в щеках, но уже собрался заходить внутрь, когда услышал жалобный писк у себя под ногами.       — М-мх? — миниатюрный чёрный котёнок поскуливал, забиваясь в щель досок на полу, продрогший до нитки. Скосил свои цветные, влажные глазёнки на Кимсана, и мяукал. — Малыш, ну что ты…       Неподдельная любовь к животным была слабостью Безупречного. Выходив за долгие годы огромное количество собак, лошадей и прочих мохнатых засранцев, Сан не мог пройти мимо обездоленного брата своего меньшего. Изящно вытянув котёнку ладонь, Сан позволил обнюхать себя мокрым носом. Склонился, выловил беднягу и прижал к своей груди.       — Забитый, и ухо откусано… дурак, — ушастый оказался спрятан под тканью тёплого плаща. — Ну ничего, Кимсан сейчас решит все твои проблемы.       Снова встретиться с Бороном вышло через час с лишним — он обещал ждать у фонтана в центре площади, когда разберётся с делами. Погоревший, растянувшись на длинной скамье, снова дымил — на этот раз любимой самокруткой. Видимо, получил от Аннабель целую порцию. Красноватый дым кружил вокруг младшего Боне, а старший медленно приблизился…       И рухнул рядом не один. По-прежнему с котёнком, которого опустил себе на колени — на сей раз сытого, ухоженного, исцелённого. Мохнатый щурил свои смешные глаза — один чёрный, другой голубой.       — Кто это у на-ас?       — Нашёл на крыльце… Пока ты шастал по лавкам, привёл в порядок, накормил и вылечил усатому ранки. Хочешь, отдам?       — Зачем мне кот, если он у меня уже есть? — откинув грубоватый комплимент, Борон засуетился и принялся копаться в своей новой сумке. Не успел Кимсан остроумно отреагировать, как ему оказался протянут…       Подарок?       Поначалу старший Боне не поверил своим глазам. Да и потом, если честно, тоже. Замер, как молнией поражённый, оцепенело воззрился на руки брата, в которых тот держал отнюдь не самый дешёвый сантимент. Изящная кваддара с заострённым лезвием, лёгкая, но столь смертоносная на вид, ввела в приятный ступор. Кимсан перехватил оружие и с тихим шелестом вытащил его из тёмно-синих ножен. Гравировка на лезвии изображала запутавшуюся кобру, высунувшую свой тонкий язык, казалось, за секунду до выплёскивания губительного яда.       — Борон, с чего ты вдруг… — растерянность Кимсана стоила всего. Как же очаровательно он выглядел, когда не верил в маломальски человечное отношение к себе и удивлялся добрым поступкам брата в ответ за всё ужасное. — Ты украл это у кого-то, или…       — Украл, — довольно рассмеялся Борон, а котёнок фыркнул смешно на коленях Сана. — Но какая разница, правда? Я знаю, как ты любишь такие клинки, я знаю, какие вещи тебе лучше всего подходят, и подумал, что тебе понравится…       Взгляды пересеклись и тотчас разошлись: Кимсан позволил себе польщённую, почти сердечную усмешку, а Борон, облизывая губы, наблюдал с томительным интересом за удовольствием брата. Оно было неподдельно и так… бесконечно насыщало вечный голод внутри. Что же будет, когда проснётся кровь?       — Сразу вспоминаю… — прошептал растаявший старший Боне, бережно держа кваддару в руке и рассматривая блики отражений в лезвии. — Как Валериан учил нас сражаться. Скучаю по нему так сильно…       — Ах, не смею не согласиться, — выпуская ещё несколько клубков красноватого дыма, Борон мечтательно закатил глаза к звёздному небу. — Единственный, кого хочется вспоминать с теплом на сердце.       Валериан был немногим старше братьев Боне, но являлся их наставником в юном возрасте. Герберт видел потенциал в молодом парне, который отслужил в армии и старательно учился судебному делу, поэтому часто ставил его в пример сыновьям. Но вместо того, чтобы ненавидеть «сына маминой подруги» в лице Валериана Гальего, близнецы сразу нашли с ним общий язык. Юный наставник часто выгораживал своих драгоценных, привозил им подарки из путешествий и принимал ответные, был рад дать добрый совет и делал всё, чтобы смягчить жестокое отношение Герберта.       Позже, когда Борон убежал, Валериан помог Кимсану оторваться от семьи. Сначала Боне стал воспитанником судьи, а вскоре выучился на адвоката и долгое время по всем вопросам доверял именно Гальего.       — Как нас угораздило так пропасть… — выдохнул Кимсан. — Должно быть, он ужасно переживает…       — О, так вы не потеряли связь? Это успех, — не успел младший брат в очередной раз затянуться, как старший ловко выдернул из его рук самокрутку. В этот раз не стал выкидывать, а поднёс к собственным губам и вдохнул ядовитый дым.       — Спасибо за подарок, Борон, — искренне прошептал Безупречный, широко и довольно оскалился, перекатывая по устам сигару. — Что? Я хочу узнать, так ли эта дрянь хороша, как кажется. Ядр-рёная…       — А что ты хотел от лессийского лепестка? — алые листья смертоносной травы, измельчаемые Бороном для самокруток, оказывали обезболивающее и дурманящее воздействие — подсвечивали все цвета, возбуждали в приличном и неприличном плане. Но привыкание означало одно, бросишь — начнёшь плеваться кровью и однажды умрёшь. Замкнутый круг — сдохни от боли ожогов или сдохни от зависимости. Лессий в Атисе к употреблению был запрещён. — Не накурись, дурашка, ты же и с первой улетишь…       — А я хочу! — строптивое заявление. Кимсан вскочил и вновь довольно затянулся, даже слишком глубоко вдыхая сладкий дым, сбивая с губ красное облако.       Борон, с колючим обожанием разглядывая брата напротив, выдрал у него из пальцев сигару. Не стал отбирать с концами, опустил на язык и просмаковал:       — Моя очередь.       — Одна на двоих? Это можно считать непрямым поцелуем, — пока маленький котёнок недовольно сворачивался клубком на скамейке в компании двух дурных братьев, они предпочли забыться хотя бы ненадолго. По-человечески, искренне, словно в детстве, когда приходилось беззаботно бегать по улицам ночной Миары — родного города. — Я чувствую себя так свободно сейчас… Вдали от родителей, оторванный от тех страшных времён. Хочешь — кури, хочешь — не кури, хочешь — кричи на всю улицу, хочешь — не кричи! Но люби ночь… Всегда люби звёздную ночь.       Как же Кимсан притягивал, когда размышлял столь свободно и открыто. Задирая голову к небу, он пошатывался в искренней расслабленности, пока не выхватил сигару у брата и не опустил на нижнюю губу. Счастливый… Как легко было сделать Безупречного счастливым — на этой мысли поймал себя Погоревший. «Или дело в том, что счастлив ты… когда наконец-то находишься рядом со мной? Спустя вечность лишений?»       — Увидь нас сейчас Мирана, что сказала бы? — рассмеялся Борон, почесав котёнка за ухом и обращая внимание на пустынность ночной улицы. Сидеть у фонтана становилось прохладно — брызги воды иногда цапали за обнажённые участки кожи. — «Сан, Боро-он, вы опять за своё?»       — Не хотел бы я сейчас встретить маму, — и вновь пальцы близнецов сплелись в передаче сантимента, который таял на их губах общим лакомством. Глубокие затяжки; желание разделить на двоих одну сигару; пепел, рассыпавшийся на устах обоих. Миновали минуты, и с каждой последующей заливистый смех Кимсана разносился по улицам откровенным соблазнением — выглянуть, посмотреть, что за дураки шумят ближе к ночи. Борон оставался сдержанным, но с удовольствием и хищным оскалом наблюдал за тем, как его брат докуривал уже третью самокрутку. Видимо, совсем скоро придётся тащить до кровати. Ну не дурак ли?       — Дай ещё одну, — спустя минуту молчания, которое Кимсан провёл на скамейке рядом с близнецом, попросил он.       — Иди к чёрту, — двумя пальцами вытянув докуренную сигару прямо из губ Безупречного, Борон отшвырнул её окурок в маленькую урну — запас лессийского лепестка для развлечений закончился, всё остальное следовало взять в путь. — Доволен, чудовище? Понравилось? А теперь, Санушка…       — Санушка? — кажется, шило в потаённом месте этого наглеца было уже не остановить. Кимсан отшатнулся от Борона, стараясь не столкнуть своего усатого друга со скамьи, и с целью зацепить брата поспешил уставиться на него коронным совращающим взглядом.       «Почему ты не ведёшь себя так, когда трезв, Кимсан? Мхм-м… Дос-садно»       — Ты будешь звать меня так дальше, Боронушка, или только когда мы укуренные?       — Не буду. Пьяное чудовище, смотри не упади, а то разобьёшь свою смазливую морду, — доставляло особенное удовольствие поддевать Кимсана наигранным равнодушием там, где он так откровенно и забывчиво решался раскрыть своё сердце. Прошло слишком много лет, и хоть Борон с нежностью вспоминал прежние времена, в нынешних он уверен не был. С утра ведь снова проснётся, натянет на лицо недовольную мину и начнёт фыркать на чём свет стоит. Но в следующую секунду произошло то, чего младший брат не ждал.       — Если упаду — утащу тебя за собой! — и Безупречный, ловко наваливаясь всем телом на Погоревшего, заставил их обоих рухнуть со скамьи в траву. Заливистый, безумный смех этого идиота прямо в грудь Борона заставил последнего опешить, но…       Прочесать пальцами кудрявые волосы Кимсана и уставиться на него, хохочущего, снизу вверх.       Как в романтичных, подумать только, историях. Ох уж это звёздное небо и спонтанное объятие… Уже сам Борон не смог сдерживаться и расхохотался, как конченный псих, позволяя дальше придавливать себя всем телом.       — Са-а-ан… — скидывая с себя брата, младший Боне навис над ним. Поддаться желанию или нет? Позволить себе чуть больше учтивой наглости, чем обычно? Да.       Постёгивающим движением пальцев младший почесал старшего по макушке. А затем ещё раз, выбивая угольную прядь из-за его уха; и ещё раз, задиристо царапнув лоб. Ногтем щекотнул мочку уха. Фалангой пальца обласкал скулу.       И ещё, ещё много раз коснулся, растрепав всего Сана, не в силах не поддаться этой до сумасшествия чистой, искренней улыбке.       «Нет… Лишь твоего желания не хватило бы, чтобы обречь меня гореть. И то уже не сомнение, то — факт. Сколько всего мне предстоит узнать, пока ты очарован и нежно радуешься жизни… Или не стоит? Или мне просто… украсть тебя?»       — Перестань!       — Нет… не отпущу… — и ладонь раскрылась веером в волосах Кимсана, подтягивая его ближе, позволяя уткнуться лицом в плечо, пока пальцы ловко прочёсывали локоны на затылке. Хотелось отдаться моменту сполна, но случилась не самая ожидаемая неприятность: с дальней стороны улицы к фонтану двигался Фририх. Очевидно, отреагировал на шум. Или он желал спросить о растаявшем кошельке… — Вот дерьмо… Кимсан… Кимсан, у нас проблемы, ну-ка вставай…       — Чего?..       — Фририх идёт, двигай быстрее, укуренный! — удалось поднять неуклюжего Безупречного на ноги и подтолкнуть, свободной рукой забирая все вещи и, к великому сожалению, забывая на скамейке заснувшего котёнка. Кимсан умудрился даже в беспамятном состоянии искренне сопротивляться, отбивая от себя цепкие пальцы, заливаясь едва ли не возмущённым воплем.       — Убери от меня свои лапищи, я не твоя прекрасная дева! Боро-он…       — Идём, я тебе сказал, шустрее!       Братский долг оказался исполнен с трудом. Дотащить Кимсана до спальни означало перебудить почти всех гостей трактира и саму хозяйку. Услышав много новых и интересных выражений в свой адрес, младший Боне уложил старшего спать, с небрежной заботой укрыл его ластящуюся тушу одеялом и опустил рядом недавний подарок. Не успел уйти — Кимсан схватил близнеца за руку и обратил его растерянное внимание на себя.       — Ты же ненадолго? — безобидный вопрос, не таись за ним сумасшедшее непринятие длительной разлуки, не прячься оно в этих наивно промямленных словах… И Борон, зажимая нижнюю губу зубами, обнял шершавыми пальцами братские.       — Всего на мгновение, Кимсан…       Колючий воздух глубокой ночи встретил Погоревшего на крыльце таверны, куда он вышел проветриться хотя бы на пару секунд. Но удержаться в равновесии не вышло, и на подкосившихся ногах Борон рухнул на колени. Кровь брызнула с губ, алым росчерком запечатлеваясь на деревянных досках. Впитывалась и хранила, казалось, ядрёную горечь каждого движения. От самокруток закружилась голова, и хоть они на львиную долю помогали…       Не восстанавливали изнеможённый, истерзанный организм. Годы голодания, отвратное действие магии крови, ныне пожар, искупавший в магическом огне…       Сплёвывая ещё одну порцию крови, выгибаясь, Борон хрипел и закатывал слезившиеся глаза. Ломота в теле достигла предела.       «Терпение… Терпение, Борон Боне. У тебя больше нет выбора. Каждый шаг… Каждый вдох… Выверяй… И иди, чёрт бы тебя побрал. Докажи, что имеешь право идти»       Глубокий вдох наполнил лёгкие, что ответили свистом в гортани, и пронизанный конвульсией Борон заметил рядом котёнка. Он вновь жался в щели досок.       — Откуда ты, кус-сок меха… — неужто прибежал за братьями? Вновь вернулся? Дрожащие руки подняли малыша, запрятали под полы тёплого пальто. — Сейчас бы с-с-сдохнуть в холода…       Пробудиться повезло в компании этого мохнатого существа, которое щекотало ноги своими ушами. Борон не сходу понял, что кот забыл в кровати — воспоминания о ночи, полной аромата лессийского лепестка, не были слишком чёткими. Кимсан уже куда-то усвистал — очевидно, проснулся первым и теперь пытался прийти в себя после ударной дозы наркотика.       — Да иди ты уже, — рыкнул Боне, стоило коту начать крутиться в дверях и проситься выйти из комнаты. Мохнатый скользнул первым, за ним — неуклюже последовал колдун. Старший брат стоял в коридоре, у крупного окна, и задумчиво прислонялся к подоконнику. Одетый, готовый отправляться в путь, но бледнющий до ужаса, изнурённый и наверняка… забывший всё, что пережил в объятии Борона. На непривыкших лессий именно так и действовал.       Отмечая прискорбное чувство внутри, Борон подошёл к брату и тотчас поймал его блеклое, очень уж отстранённое внимание.       — Ты же знаешь, что мы с тобой пропустили через себя треть моего недельного запаса? Я же тебе еще припомню, в частности, когда у меня начнётся ломка, — неуклюжая попытка завести обыкновенно игривую и приветливую тему. Пьяная пелена ещё не до конца спала с глаз Безупречного, хотя, кажется, его что-то неистово удручало. Что-то на редкость трезвое. Этот секрет хотелось поспешно раскрыть, но… нет. Нет, с Кимсаном больше никогда в жизни не стоило быть поспешным. — Как спалось-то? Да-да, не смотри на меня так… Я вижу, что паршиво. Но вежливость и этикет еще никто не отменял.       — Младшенький… — младшенький ли? На лице Кимсана вспыхнула красноречивая эмоция — кажется, сейчас он был готов напутать даже братские возрасты. Или так правдоподобно притворялся? Нет, Борон, и правда… младшенький. — Ты хочешь вежливости? От Безупречного?       Всё ещё петушится и насмехается — значит, всё в порядке, пусть бедолаге и удаётся не мямлить с великим трудом. Это сосущее под ложечкой, покровительствующее сочувствие, чтоб его, и Борон широко заулыбался, когда его бессовестный брат…       Исполнил самый фамильярный и пьяный реверанс в своей жизни, раскинув руки в стороны и совершив весьма ловкий поклон.       — Доброе утро, герр Боне-младший, как Вам погода нынче за окном, как настрой на путешествие?       — Ты… неисправим, Сан.