***
Их встретила маленькая хижинка вдали от селения, куда не было смысла возвращаться. У Борона даже вещей не осталось ценных, кроме гримуара и, хах, проглоченного этой стервой бриллианта. А вот На`ан настояла на том, чтобы переодеться — её облик слишком хорошо запомнили. Помещение встретило складом бесполезных вещей. Хлам, изобилие грязи и хаоса: невозможно пройти, не навернувшись и не поломав ноги. Борон брезгливо фыркнул, входя внутрь под мерные разговоры На`ан, что раскрыла один из шкафов: в нём остался тайник с её новой одеждой и наверняка другими полезными радостями чернокнижника. — Когда я только начала «общение» со своим божеством, он отметил меня. Поцеловал, можно так сказать. И так я превратилась в Белую На`ан, — раз уж они собирались вместе работать, не было ничего превратного в том, чтобы поделиться. Не обращая на Борона ни толики глумливого внимания, Двукрылая принялась переодеваться. Со скрипом срывала с тонкого тела грязные ткани, крупно дрожа, натягивала другие — тоже на меху, с длинной бурой мантией поверх. Кажется, эту дурную совершенно не заботил шрам на лице. Однако как На`ан не стеснялась обнажиться перед Бороном, так и он — вовсе не собирался на неё смотреть. Бродил сгорбившимся призраком, рассматривал завалы. — Тебя целовал кит? Ох, я не хочу даже… — Не так буквально, Боне. Не так буквально. Лишь в какой-то момент сердце предательски ёкнуло. Там, среди уймы бестолковых ошмётков полотен, блеснула углём изящная мужская рубашка, прошитая по вороту синими нитями. Аккуратные пуговицы стягивали полы, едва заворачивались тонкие рукава… И в треснувшем взгляде разбилось слишком отчаянное, по-собачьи тоскующее чувство. Кимсан обожал такие. Казалось, именно эта рубашка могла пропахнуть паслёном, только протяни к ней руку, и… Борон сделал это. Дотронулся, но обжёгся. Обжёгся горем, с которым не смиришься так просто, отвращением к самому себе за бессмысленное хождение по свету. — Дрянь… — прошипел Боне. Но не успела На`ан обернуться, как из-под рубашки выпрыгнула белая крыса и бросилась прочь. С пищанием обогнула женский силуэт и скрылась в темноте халупы, порождая на лице Двукрылой циничную усмешку. — Крыс боишься? Тс-с, это просто шутка, перестань… Сколько лет тебе, Чёрный Барон? Горько ухмыльнувшись, Борон скрыл от неё глаза, полные непрошеной влаги. Стал слишком слабым, от самого себя тошно. Накатывало с мелочей, накатывало все эти месяцы, стоило только остаться с собой наедине и понять, что рядом не было Кимсана. Вечно бредить, видя его в постели, хвататься за обрывки синдрома, пока помнит кровь, пытаться в зеркале разглядеть любимые черты. Однажды Кимсан спросил, не пользовался ли Борон своим ещё здоровым лицом — тогда весьма привлекательным, — чтобы достигать целей? Не соблазнял ли кого. Все эти годы младший шептал старшему ответ, который не дал вовремя. Тогда фыркнул и поспешил слукавить, а сейчас… «Я никогда не пользовался своим лицом ради подобного, Сан… Моё лицо для меня — повод чаще видеть тебя. Разве я мог опорочить твой облик… Всё, что мне теперь остаётся — среди ожогов выискивать, высматривать тебя. Ты не можешь быть мёртв, пока не застыли мои черты. Мои же черты — единственный ключ к возвращению тебя». — Когда он умер, мне было двадцать девять… или тридцать, — сорвавшись на сбивчивый бред, зашептал колдун, — потом год, еще год… Или два? Нет, точно год. А, нет… Два, да… и ещё полгода. Где-то тридцать три, наверное… Я… Перестал считать. А если с Перепутьем, то… Он точно жалкий. К тому моменту, когда унял дрожь и, сгорбившись, обернулся, На`ан играла с маленькой чёрной мышкой, которая, явно приручённая, бегала по её тонкой руке и дружелюбно забиралась в рукав. И где был этот зверёк раньше? Магический… Таких имели чернокнижники, ей подобные. Зверьки никогда не умирали, призрачно появлялись вновь, могли пробираться в потаённые местечки и становились глазами своих хозяев. Юная, а уже подкованная донельзя. — Сколько тебе? — Девятнадцать, — пожала плечами Двукрылая. — Вот за это я презираю тебе подобных, — выплюнул Борон. — Готова отдаться плавникам и ворвани — получай силёнушки, все и сразу, хотя молоко на губах не обсохло. А если сам чего-то добиться пытаешься… будь готов бессмысленно потратить уймы лет впустую. Кажется, её задели эти слова. Борон не видел, как замерла лишь на мгновение Манаири, позволяя тени лечь на своё лицо, и увела нечитаемо-помрачневшие глаза в сторону. Такая юная, и уже — будущая самоубийца, зачем-то заключила контракт с божеством, которое не позволяло жить долго, сразу же кроило судьбы своих приспешников. Таилась ли за этим грустная история? Борону было всё равно. Он вытянул руку, нащупав в кармане несколько медных монет. Остатки — хватило бы на ломоть хлеба. — Как ты думаешь, на это… я смогу оплатить нам обоим хоромы, заказать пару пиршеств и купить бочонок с астрийским оранисским вином? Нам нужно где-нибудь залечь на дно и прийти в себя перед тем, как ты введёшь меня в курс дела. — Я знаю одно место, где легко затеряться… — Ах вот оно что. Дай угадаю, трактир на отшибе? Я не провидец, но гарантирую: к тебе начнут приставать уже на пороге, а я набью кому-нибудь морду. И поверь, в нашем случае эти два события никак не будут взаимосвязаны.***
Их встретила шумная харчевня. В подобных забегаловках объяснимо собиралось отродье: пропащие личности, ищущие, чем бы набить брюхо, где больше выпить — бездумные, громкие до звона в ушах. Однако слиться с толпой на первое время — самый удобный вариант. Харчевня стояла на границе Союза и совсем уж гиблых земель. Колдуны вошли внутрь вместе с толпой варваров. Борон ни о чём не думал, когда следовал за На`ан — плыл по течению, как привык уже давно, словно не договаривались они ни о чём, не подписывали призрачный пакт о перемирии. А вот Двукрылая, было видно, трезво выверяла каждый свой шаг. Такая… Неестественно кукольная, но не миловидностью своей, скорее застывшими чертами. Холодная. Хрупкая, пока во славу своему китёнку не превратит в порошок всех окружающих и себя заодно. И, конечно же — словно могло быть иначе? — поначалу колдуны привлекли внимание. Затем толпа о них забыла. А Борон хитро подмигнул своей коллеге, отчего-то возжелав проверить её на вшивость. На`ан вздрогнула, когда ей оказался подброшен её собственный кит. «Доверюсь тебе… лишь на минуту, найханка». — У тебя минута, чтобы надурить кого-нибудь на серебро, — прошипел Борон и юркнул в толпу, оставляя Двукрылую оторопело смотреть ему вслед. — Я считаю, а затем ты вернёшь мне свою силёнушку. Но после меня. — Вот оно что, Чёрный Барон, — пропела На`ан, но не растерялась. Их игра началась. Двукрылая заинтригованно наблюдала за Боне, который несколько неуклюже, совсем отощавший и хрупкий, рухнул за стол к двум изрядно подвыпившим друзьям. «Это мы так с тобой друг другу силы демонстрируем?» — пронеслось в голове у Манаири, но, стоило признать, этот бесконечно сломленный человек зажёг в ней азартный интерес. А Творца удивить ещё нужно хорошо постараться. Легко затеряться в толпе; легко потратить последние остатки своих сил. Борон поймал опьянённые глаза незнакомца, раскрывая потрескавшиеся губы. Сквозь них скользнул длинный змеиный язык, разрезанный надвое, и Корона Безумца, некогда использованная для поджога селения, взметнулась над головой пьянчужки. — Каж-ж-жется, — колдун прошипел, — это твою сестру недавно обокрали, надурили и прилюдно опорочили? Так и не нашёл виновника? Златом вспыхнули глаза обманщика, хорошо знавшего шауринские слабости. Борон, всё-таки, здесь и после ухода из дома жил. Для этих варваров, как ни парадоксально, дело чести — превыше всего. И, не успел пьянчуга с пеной изо рта поверить в ложь, как Боне перехватил за затылок второго товарища и пустил спесь Короны уже ему в глаза: — И, кажется, с его сестрой поступил так именно ты. На`ан позволила себе хохотнуть, вдыхая больше воздуха. На её глазах Борон выскочил из объятия двух пьяниц, бросившихся друг на друга в желании решить несуществующую проблему, пустую ложь, в которую они поверили. А Боне, тем временем, у обоих умыкнул по кошельку. Мгновение же спустя сел за стойку, чтобы понаблюдать уже за своей коллегой в мареве бронзовых отблесков. Двукрылая не стала медлить. Её цепкий и стремительный взгляд мгновенно перехватил заинтересованное внимание случайного путника, сидевшего за столом и разглядывавшего столь экзотичную на вид странницу. Для здешних-то краёв… И Двукрылая порхнула, подобно мотыльку, к его круглому столу. Счёт пошёл на секунды. Она могла поклясться, Борон загибал пальцы. — Я сразу заметила, что понравилась тебе, чудесный, — вела себя, словно сирена из страшных легенд — смотрела в самое нутро мужчины, тянулась к нему и уже цепляла пальцем за подбородок, пока Борон следил за возможными свидетелями ма-аленького преступления. Заговорщический шёпот. Почти елейная колыбельная. — Да вот только не развлечься нам с тобой так просто, я здесь вместе с супругом. Кивок в сторону Борона. — Однако я давно мечтаю избавиться от него раз и навсегда. И настал этот час, коль так сильно твоё влечение. Дешёвая сказка, если не подкрепить её силой морских глубин. В глазах На`ан воссияли пурпурные звёзды — они раскрошились вспышками на глади блеклых озёр, и она, подобно русалке, своей песнью утянула очарованного в омут слепого доверия. — Уходи отсюда как можно скорее и прячься в самых глубоких закромах округи. Я уничтожу суженого и вернусь, когда нам не будет грозить опасность. Найду тебя, заберу с собой… И вечно мы будем вместе. Я ведь тоже так давно положила на тебя глаз… На`ан ласково коснулась кончика носа собственной жертвы пальцем. До скрипа зубов любезно улыбнулась. — И ещё кое-что, родной. Ты совершенно не знаешь округи. Заблудишься, не успев пройти и нескольких десятков метров. Дерзай. — Пятьдесят восемь… Пятьдесят девять… Минута. Ты справилась, — довольно заключил Погоревший, когда На`ан уместилась рядом с ним за стойкой и опустила на неё украденный кошель. Фигурку она мгновенно, как и договаривались, отдала. — Пожалуйста. Приятного наполнения моего девственного и чистого Вирналена своей тёмной аурой. Не расстраивайся только, что юная девица смогла достичь твоего уровня по скорости обмана. Эх… — На`ан потянулась, мечтательно закатив глаза куда-то к потолку. — Как-нибудь я поведаю тебе сказку о короле в Безумной Короне, что влюбился в Пурпурную Звезду. Наваждение не сошло. Борон выстрелил взглядом в сторону Двукрылой, дёрнувшись от неожиданности. На мгновение, показалось, перед ним воистину села ослепительно сверкнувшая пурпурными глазами русалка. И чешуйчатый, угольный хвост стелился по её бёдрам вниз, мокрый, укрытый липучими малахитовыми водорослями. И грудь оголённую прятали длинные, белые волосы, и ловкие пальцы завлекали, казалось, в пучины китовьего забвения. Но — мгновение, — и всё прошло. Снова она, такая, какая есть на самом деле. Сложно не купиться. — Если бы ты достигла моего уровня, — холодно прошептал Борон. — Я бы убил тебя на месте. Не может быть двух лучших. А если и может… «То это точно были бы не мы с тобой». Текли минуты. Серебра хватило на тёмное имбирное пиво, которое, цепляясь за чашу, особенно увлечённо пила На`ан, и на прожаренное до хрустящей корочки, немного твёрдое мясо. Солёное, оно перебивало горечь; и ропот голосов, и шум сливались в бессмысленный фон, пока двое беспризорников упивались каждый своими мыслями. Разглядывали в мутной глади алкоголя ушедшие воспоминания и медленно, незаметно пьянели. — По кому скорбишь? — первой перебила молчание На`ан. Её голос не был ни низким, ни высоким. Иногда из рукава показывалась мышка, моргала своими чёрными глазёнками и забиралась обратно. Бархатный, немного сиплый тон. — Признавайся. — Каждый день вижу во снах чёрные глаза. Только чёрные глаза и ничего больше, — повертев чашей с пивом в пальцах, Борон опустил голову. Гладь колыхнулась. Девчонка всё равно узнает, к чему это молчание, когда хочется срывать голос? — Брат. Близнец. И всё, всё, На`ан, настолько всё, что тебе не хватит фантазии представить. С какой стороны ни попробуй, этого будет мало… — Да почему же, — цинично донеслось в ответ, и хрустящее мясо оказалось нанизано на деревянные зубцы. На`ан просмаковала его, отметив — ближе к глубокой ночи становилось всё тише. Люди разбредались кто куда, кто-то засыпал прямо за столом, кто-то уходил наверх. А они всё сидели у стойки, подсвеченной масляной лампой. — Мне-то фантазии представить ещё как хватит, причём любое извращение. Знаешь… Всегда было любопытно испытать тоску подобного рода. Проверить себя на прочность, что ли… Гляди, однажды повезёт. Скорбь — она бесценный дар для становления внутреннего стержня. Подобные ей, конечно, не стеснялись так размышлять. Искали все возможные способы увечить себя — в этом заключался их смысл жизни. И Борон, хмыкнув горько, мотнул головой. За всё это время он ни разу больше не посмотрел на На`ан. Вечно куда-то вперёд. Вечно куда-то в ноги, в сторону, наверх. — Повезёт? Я бы на твоём месте бежал от этой тоски, как от огня. Лишь душу жжёт, — бесцветный, лишённый веры во что-либо голос. — Скорбь — это всего лишь скорбь, На`ан. Она ломает, а не делает сильнее, и никакое «время лечит» здесь не работает. Поначалу будешь думать, что ты куда сильнее, чем эта поганая отрава в груди, но стоит ей едва разыграться, то всё, от тебя и мокрого места не останется. — Ну, должна же я выхватить как можно больше эмоций за свою наверняка не самую долгую жизнь. Да как таковой, как она, вообще можно быть? Борон поймал себя на этой мысли, воистину уязвлённой, раненой до глубины души, и обернулся к Двукрылой слишком резко. Она вздрогнула. Боне смущал своим бессилием — выпил уже несколько чаш, и продолжал пить, пускай это лишь утягивало в омут бесконечных сожалений. Пропащий человек. Человек, некогда бросивший ради здоровья брата всё. Человек, который губил уже своё здоровье намеренно, лишь бы скорее разделить участь Кимсана. Человек, который даже в отчаянии заточил осколок своей души в бриллиант, чтобы Безупречный однажды, если окажется жив, благодаря нему смог вернуть обратно. И, казалось, Борон с секунды на секунду недовольно рыкнет. А он… — Давай сыграем. Эй, ты там, принеси-ка нам карты, — только голос всё тот же тусклый. Уже спустя несколько минут, пока опьянение затекало всё дальше, в самые жилы — мёртвые без сиама, — коллеги наслаждались банальнейшей игрой из возможных. — Сколько вытащил? Да какого чёрта! — выругалась Двукрылая, с хлопком отставляя свои двадцать, когда колдуну вновь повезло на двадцать одно. — Знаешь, я уважаю твои кошмары. Она добавила между делом: — Людям так часто снится одно и то же: преследования, огромные насекомые, чёрные воды, апокалипсисы, да всё, что демонстрирует их уязвимую, хрупкую натуру. То ли дело видеть в грёзах кого-то, кого никогда не… В этот момент стоило заткнуться. И На`ан так натурально подняла чашу с пивом, впиваясь губами в край и делая пару глотков — словно вовсе не хотела продолжать, словно вовсе не надавила на больное. Она, и правда, не специально. Просто совсем не понимала, как вести себя с этим до чёртиков странным, но определённо восхищающим её… самолюбом. На лице На`ан растянулась загадочная улыбка. — Ты проиграла, твоя очередь рассказывать интересные факты, — проигнорировал выпад Борон, продолжая вовсе на неё не смотреть. Но Манаири была упряма. — В Меззии готовят напиток, — заговорила она. — Источник Самолюбия называется. Вот ты ассоциируешься у меня с ним. Известный напиток, а изменишь всего один секретный элемент в рецепте — превращается в смертельный яд, который не оставляет в организме человека никаких следов. Талантливый алхимик способен нанести всего один штрих, и вуаля… Лакомство превращается в оружие. И, кажется мне, с тобой ещё не всё потеряно. Есть шанс вернуть алхимика, который нанесёт на тебя этот «последний штрих».«Сейчас ты лакомство. А можешь быть оружием… Или наоборот?»
Борон промолчал. Он хотел в это верить, но в глубине души не получалось. Не верил, как давно не верил всему остальному, только хмыкнул с подобием дружелюбия и вытянул руку. Они чокнулись чашами. А На`ан заметила, как безбожно пьянел человек рядом, и поймала себя на досадной мысли — нельзя так. Он совсем с ума сойдёт и точно смертельно красиво выгорит, наложив на себя руки рано или поздно, но… нет, она не хотела присутствовать в этот момент. Не таким людям нужно обрывать своё существование. — Выиграла, — прошептала Двукрылая. — Ладно… — Борон сдался. Оживился, решив проверить девицу на прочность ещё раз. В конце концов, не беседовать же им обоим с самими собой весь вечер? «Поддержишь тему? Или только о смертельном философствовать способна?» — Любишь теории циклов? Любой уважающий себя колдун нет-нет, а натыкался на «Янийский Цикл». Согласно исследованиям Яна Туаля, во время формирования измерения нашего мира друг за другом появлялись материи, которые стали зваться первородными. Их предельная зависимость друг от друга позволяет мастерам-алхимикам обращать одну из первородных материй в другую, которая ей предшествовала… или следовала за ней. Борон плавно повествовал. Не захотелось мгновенно переключиться вниманием на что-то другое, и На`ан поймала себя на мысли — такой преподаватель придётся на вес золота в каком-нибудь Круге Чародеелогии. Боне продолжил: — Первой разлилась Вода, ледяная, как Бездна. В глубинах Воды появились капли Крови. Вокруг Крови начала сгущаться Плоть. Старая Плоть затвердела и стала Землёй. В самых глубинах Земли появились Металлы. Со временем некоторые из металлов раскалились и родили искру, сотворяя Огонь. А Огонь растопил гигантские ледники Воды, позволяя родиться всему прочему и следующему. Хах, я… до сих пор помню прямую цитату. «Проверить меня удумал?» На`ан звонко стукнула кончиком ногтя по чаше и корпусом развернулась к Борону, с интригой ожидавшему ответа на крайне душевно преподнесённые познания. — Люблю я всех этих исследователей. Ян Туаль, правда, кажется мне слишком сложным в подаче. Зато его труды перекликаются с трудами Иман Навры о пробуждении памяти клеток, — чего не ожидал Погоревший — так это мгновенной обратной связи. Молниеносной. На`ан задумалась, кажется, лишь для приличия. — Не всякая наука — моё, но, помнится, она грезила идеями оживлять омертвевшие клетки, вращая циклы внутри человеческого организма в обратном направлении. Ведь человеческий организм — и есть симбиоз воды, крови, плоти, металлов и температуры. Знаешь историю о том, как Навра разыграла ложное жертвоприношение, преобразовав железо в своей крови так, чтобы её кровь обратилась кровью младенца? Впервые глаза Борона так отчётливо распахнулись. Он воззрился на это юное дарование, доселе казавшееся дичайше наивным существом, как на кого-то если не подобного себе, то как минимум… Откуда… Откуда эта оборванка так образована? Она точно выглядела, как та, что носилась по миру бессмысленно не один год. Явно нигде не училась. — У меня идеальная память, — прочла мысли На`ан. Не буквально. — Ну, и мне было любопытно изучить её труды. В конце концов, пока все вокруг оживляют мёртвых зверскими путями, Навра стремится откатить повреждения материи. — Обернуть время для плоти вспять и обратить мёртвое — в живое, сыграв на… — Памяти, которую хранят клетки, и цикличности процессов. Наврово Плетение Персти, например, неплохое такое заклинание — раны зарастают, а плоть возвращается к исходной целостности. А На`ан, так прытко поддержавшая тему, явно не надеялась… услышать добродушный смех. Борон сам, кажется, забыл, каково это — смеяться. Сиплый, отчего-то полный иронии над самим собой, этот звук сочетал в себе все парадоксы дрянного мира. Юная, заносчивая девчонка, и сумела так его удивить буквально одним-единственным диалогом. Так может, её обещание — не пустые слова? И иногда кто-то способен услышать тебя, даже если в вас не течёт общая кровь? — Мы с тобой — как белая и чёрная крысы, заражённые Бледной Чумой. Борон сказал это, не подумав. Но замер, вглядываясь наконец в лицо найханки напротив, и та сама, стало быть, оторопела от первого искреннего порыва в свою сторону. Но Боне не упустил это мгновение. Он продолжил: — Всегда забавляло, как чёрные крысы служат реципиентом для белых. И в то время, как белые для людей безобидны, но передают заразу чёрным, чёрные в свою очередь способны отравить весь мир… — Да, и какая же крыса — я? — наконец подыграла Двукрылая. — Белая На`ан, как ты думаешь? — хмыкнул Борон, снова чокнувшись с ней и позволив себе неровную, но всё-таки полуулыбку. Скосил глаза куда-то вниз, продолжил безбожно пить. — Ты безобидна на первый взгляд, но только на первый. Меня же сейчас используешь, как катализатор своим безумным замыслам против человечества. — Ага, вот только белых крыс боятся и убивают не меньше, чем чёрных, — фыркнула Двукрылая. — Хотя правильно делают — пока они бездумно истребляют лишь опасный для себя носитель, где-то запрячется белая крыса, и вот она — истинный вестник Бледной Чумы. — Ты не права, — Борон перебил На`ан слишком резко на этот раз. Но не для того, чтобы осадить, и понимание этого пришлось Двукрылой настолько по вкусу, что улыбнулась кротко уже она. — Я никогда не убиваю белых крыс, На`ан. В душе Манаири откликнулся его двоякий, но честный порыв. Краем глаза На`ан заметила, как трактирщик захотел долить Борону ещё пива — и без того чертовски размякшему. Выпьет немногим больше — всю душу нараспашку разорвёт, откроется, как никто. Казалось бы, бери и пользуйся в своих корыстных целях, раз уже душонку умыкнула. Да вот только Двукрылая хмыкнула собственным мыслям и перехватила взгляд трактирщика. Отрицательно мотнула головой и постучала кончиком ногтя по стойке. «Нальёшь ему больше — убью» — лишь услышал он в своей голове, и сочувствующий, полный стремительного желания отрезвить взгляд юной особы вновь припечатался к Борону. На`ан улыбнулась. Настолько искренне, насколько мог улыбнуться Творец. А чего им врать — в их-то короткой жизни? — Давай прогуляемся перед тем, как ты поспишь, Чёрный Барон. Так меньше шанс увидеть кошмары.