***
— Я бы на вашем месте с зеркалом поосторожнее была, — цинично заметила Руна. Прислонившись к косяку двери и заглядывая в тёмное помещение, где Борон не без помощи Аскольда настраивал опасный магический артефакт для дальнейшей связи с душой Кимсана, она попутно с любопытством изучала На`ан. Та тоже предпочла наблюдать в стороне, ведь отвлекать колдуна — худшая из идей. — По таким вот магическим вещицам вас очень легко отследить заинтересованным личностям. Если кто знает о Бороне хотя бы урывками, подобный хвостик-зеркальце легко к нему приведёт. — Борон не оставит его, немалой ценой досталось как-никак, — хмыкнула Двукрылая. — Риск есть риск. Руна молчала. Скрещивая на груди руки, иногда бесшумно постукивала носком сапога по косяку и, казалось, буравила своим вниманием неприкаянную, в последние дни уж слишком задумчивую деву. — И зачем? — вопрос хлёстко резанул по душе. Двукрылая перевела настороженный взор на Руну и нахмурилась. — О чём ты? — Не пойми меня неправильно, девочка… Я знаю, чувства — не то, что мы можем контролировать. Но бросаться в омут с головой, обещая себе, что вовремя остановишься… Ты уверена хоть, что остановишься? — Безусловно, — по-прежнему столь недоступная для посторонних, На`ан слишком опасливо подарила свой ответ. Она знала, что Руна проницательна, но настолько? Понять всё с полуслова, полувзгляда… Хотя, и правда, чего ждать от дочери Нр’рэваля? — Лучше говори прямо, что думаешь, я не хочу выуживать главный смысл из озорных упрёков. — Да по тебе невооружённым глазом видно — даже если найдёшь силы отправить его в добрый путь любить другого, себе потом до скончания своей секундной жизни этого не простишь. Ты же мучиться будешь, — обычно звонкий голос оставался шёпотом, который невозможно было услышать посторонним. — Мучиться и сожалеть. А по мне — лучше на началах заткнуть такие чувства и вспомнить, что любить нужно себя в первую очередь, иначе потеряешься, На`ан. Потеряешься сразу, как он уйдёт от тебя. Усталый выдох Двукрылой явно выражал львиную долю раздражения. Цыкнув, Манаири предупреждающе воззрилась на ту, чьих советов не просила, пускай и осознавала — если Руна их давала, то безусловно верные. — Легко сказать той, чей покровитель способен возвысить её вплоть до Лжеца, а не убить через пару-тройку дней. Лучше я буду жалеть о том, что любила, чем, болтаясь в петле, об утаённом. Эти чувства и Борона отогнали от судьбы спившегося вдовца, который не находил сил сделать ещё один рывок, поздно идти на попятную. — Да уж вижу, — признала шауринка, с сожалением отворачиваясь. — За эти два дня уже успела ужаснуться тому, как в его истории с братом всё сложно… Просто хочу, чтобы ты силы не растеряла, птенчик, и чтобы у тебя жизнь на нём не захлопнулась. А то твоя эта жертвенность… — Да и Бездна с ней, — но Двукрылая, с храбростью приняв совет Руны, приблизилась к ней. Крепкое объятие связало мимолётных напарниц, а На`ан оставалось ждать неминуемого мига, когда придётся в два счёта иначе посмотреть на мир — посмотреть, вновь оказавшись в одиночестве, но зажив обещанной жизнью. Ведь трепетнейшим комплиментом Борону Боне станет умение признаться, что судьба мотылька прекрасна даже там, где он летит своей дорогой. Прочь от ласковых поцелуев огня.***
— Я буду следить, чтоб ты хорошо себя чувствовал, дружок, — пока Борон, восседая на коленях у зеркала, всматривался в зловещую белизну отражения и готовился к заветному, Аскольд предвкушал не меньше. Родной полумрак, недобрая тишина и запертая накрепко дверь, чтобы более никто не вошёл. — Если почувствуешь вмешательство чего-то угрожающего, что на тебя обратили внимание духи или кто-то там ещё… Прекращай это. Знаю, ты можешь захотеть пообщаться с братом, но поберегись. Если тебя увидит тот, кто рядом с ним, о местоположении узнают. — Спасибо, Аскольд, — забинтованные пальцы потянулись к зеркалу. И пока в отражении кружил туман, белесый и совсем бездушный, взволнованный взор жадно желал выудить правду. — Я хочу узреть, Кимсан Боне, что наблюдает твоя душа в это самое мгновение, в секунду своего бренного путешествия по Атису… Что видишь ты, что чувствуешь, о чём… О чём бьётся твоё сердце? Я желаю стать свидетелем твоему существованию, где бы мне ни пришлось очутиться. Даже если в кромешной темноте небытия… Борон смел ожидать всего. Липких объятий Бездны или ласк птичьих крыльев, прятавших в доме Майвейн своего пленника, но он не ожидал… Не ожидал оказаться в самой настоящей райской куще, что застелила взор, заставила откинуть голову и рухнуть на пол, погружаясь в глубочайшее видение. Сначала пришла невесомость. Ватное тело, казалось, оторвалось от земли, воспаряя к лазурным небесам, какие в последний раз пришлось видеть в детстве, над Астрой. Затем… Затем запахи. Ароматы чистых вод, что журчали родниками, и свежей зелени, способной обласкать босые стопы, исцелить от хвори лёгкие дивным благоуханием. Пышные облака спутывались в фигуры причудливых зверей, переливались лиловым и разбивались на россыпь золотых звёзд. И вдруг — падение, резкое уханье вниз, в сон чище, чем самые ангельские представления Борона. Пока белизна освещала округу, вдоль каменного сада с пышными цветами, что раскрывали свои бархатные бутоны, бежала игривая речушка. Вода в ней явно была прохладной, но воздух нёс ветер весны или лета, совсем не промозглой зимы. Борон боялся даже сдвинуться с места, лишь медленно повернул голову. Он — наверняка эфемерный дух здесь, некто, кого так просто не узришь. В стороне, пуская во двор ласковый аромат тёплой выпечки, стоял двухэтажный домишко. Скромный, с крыльцом, на котором дремала потешная собачонка с длинными пушистыми ушами и таким же длинным тельцем… Сердце пропустило несколько ударов и, казалось, остановилось, стоило взору дёрнуться вновь, к кронам цветущих сакур, розовые лепестки которых отщеплялись и неслись потоками ветра прочь. Кимсан. «Любовь моя…» Он сидел неподалёку от похрапывающего щенка, одетый целиком в белое, и безмятежно держал в руках лютню. Пальцы соскакивали по струнам, порождая легчайшую мелодию, что не несла в себе ни тоски, ни омертвевшей печали. Но что… Почему? «Это всё больше похоже на лживый, идеальный сон, чем на реальность… Я никогда не встречал это измерение…» Так хотелось сорваться с места, на ватных ногах добежать до своего родного вопреки возможности быть пойманным, вжаться в его эфемерное тело, дать знать — Борон так сильно скучал. Он изнывал от тоски, но не находил сил вымолвить ни слова, наблюдал дрожь длинных ресниц над мирно прикрытыми веками. На руках старшего брата по-прежнему сияли шрамы от Перепутья… Значит, всё правда. Он — истинный, тот самый Кимсан, но существовало ли само место на деле? Астра? Меззия? И как Борон не нашёл его прежде? — Спи и забывай всё, что было сделано. Спи и забывай всё, что не сбылось, — кружил бархатный голос любимого, и кружила с ним песнь, уносимая непомерным спокойствием. — Памяти ладья цвета чёрно-белого, отпускай её вдоль по водам грёз… Борон был готов остаться здесь навечно, лишь бы вслушиваться и дальше, но… Их единение нарушили. Утончённый силуэт, покинувший дом, подобно благородному лебедю порхнул вниз по ступеням и с лаской осмотрел прервавшегося Кимсана. — Я так люблю слушать твои песни, облако моё, — этот голос… Он не принадлежал никому, кого бы Борон слышал ранее. Он не принадлежал смертному вовсе, можно было поклясться. Низкий, но столь добросердечный и полный учтивого неравнодушия, такое даровали лишь чистейшие покровители своим подопечным. Оторопелый Боне застыл, духом наблюдая из-за травы, и взирал на то, как его любимый Кимсан, оторвавшись от струн, благодушно рассмеялся этому человеку. Был ли он вовсе человеком? — Мои песни помогают тебе готовить завтраки, — объяснил Безупречный, откладывая лютню и обласкивая уши урчавшей собаки. — Ты признавался, что жаждешь слышать их даже через тысячелетия. Пою, чтобы эхо запечатлелось повсюду… — О, так вот каков твой замысел, — незнакомец невесомо опустился рядом с Кимсаном и пощекотал его фалангой пальца по щеке. Повернул голову, позволяя узнать в себе бренида — выдали несколько заостренные наверх зауженные глаза. — Тогда позволь мне научить тебя многим другим песням, чтобы однажды я знал — ты пел здесь, в моём одиноком пристанище, каждую из них. Светлая роба, испещрённая серебристыми нитями, укрывала высокое тело незнакомца. Но как он мог быть столь бел и чист? Несмотря на жгучую бренидскую натуру, не обладал ни чёрными локонами, ни смуглой кожей. Серебристые пряди опадали назад, на затылок, аристократичная бледность несла воспоминания о кристальных берегах. — А спой со мной! — воскликнул Кимсан, так очарованно рассматривавший ангела во плоти. — Мы так редко пели вместе. «Не пой с ним, Кимсан… Вдруг то лишь блаженный сон, полный лжи, никто из них не знает твоей правды… Твоей личной правды». — Если ты того так желаешь, — улыбнулся Он. — Тогда давай продолжим начатую. Пальцы вновь поцеловали струны. — Память тает, словно лёд, не держи её. Спи и забывай… Голоса Кимсана и удивительной сущности не от мира сего сплелись в один. Там, где старший Боне отдавал более высокими и звучными нотами, незнакомец даровал песне бархат низкой вибрации.— Спи и забывай всё, что было сказано, — шептал Он. — Что в душе другой не отозвалось… — вторил Кимсан. — Больше твоё сердце ни с кем не связано… — Отпускай его вдоль по водам грёз. — Вот он — миг прозрения… — До падения… — В бесконечный сон.
Стало страшно. Страшно до холодных мурашек, и Борон потерялся. Поражённый горечью и поглотившим чувством сиротливости, напуганный за судьбу Кимсана, но возрадовавшийся от встречи, он не удержал дыхания.«Только не бесконечный сон…»
Поток воздуха порвал одуванчики и разнёс облачные крупицы по округе. Их невесомый танец привлёк внимание того, кто был способен заметить даже самого хитрого духа. Незнакомец медленно обернулся, проглаживая игравшему на лютне Кимсану спину, и зацепился за лик незваного гостя напротив. Вонзился в саму душу младшего Боне, казалось, совсем не удивлённый вниманием, и… Ангел смотрел так, будто ждал его присутствия. Смотрел так, будто знал слишком многое, но, не способный испытывать мстительность или злобу, просто принимал желание побыть здесь. Но что-то бесконечно предупреждающее блеснуло сталью во взгляде, и Борон почувствовал, как мир под его ногами затрещал. Разорвался, подобно по швам рассекли полотно, и снова сердце ухнуло вниз. Картинка тлела, как старый пергамент, и последним Борон увидел лицо обернувшегося брата — брата, который заметил его. Мгновение стоило всего — эти сузившиеся, но вмиг расширившиеся лисьи глаза, дрогнувшие в смущённой улыбке уста, расправившиеся плечи. «Кимсан…» Его душа жива! Жива! Он, в том же обличье, действительно находился где-то в Атисе, в одном из измерений. Посланники точно держали его в долгом сне. Сон опалило, выжгло, и даже шанс оказаться отслеженным больше не значил ничего. Облака рассеялись, потяжелело прежде ватное тело, вновь встречая тепло деревянных половиц… Борон очнулся, отшлёпанный Аскольдом по щекам, но восторженное чувство веры в жизнь брата затмевало всё, всякое возможное подозрение, будто картинка могла оказаться ложью, отвлекающим маневром. Даже если близнеца заставят всё забыть, младший Боне вернёт ему воспоминания, как однажды отнял… — Задержался ты, я не мог позволить больше, брат, — так поверхностно выплюнув это слово, Аскольд даже вызвал всполох недовольства в груди Борона, но он быстро отошёл. А стоило скрипнуть двери, у порога которой мялась взволнованная На`ан, как Погоревший налетел на неё словно чёрт из табакерки, втянув в незыблемые объятия. — Я видел его! Видел, На`ан… Мои надежды оказались правдой, Кимсан может быть в порядке. Он… Он тоже видел меня, он узнал меня, а значит, ещё не лишён памяти, понимаешь? Он нужен им для чего-то, они его так просто не отдадут новой жизни. Борон не задумался над горечью этой самой истины. Ведь лишить памяти близнеца могли, чтобы избавить навек от вредоносной связи, но стремились уберечь истинную личность и потому наверняка тянули. Двукрылая, с обрушившимся на неё искренним облегчением, потрепала Боне по плечам. — Видишь! Ещё не всё потеряно, мы найдём место из видения, а Вирнален проведёт нас к нему. Сан будет счастлив вернуться к тебе, я уверена… — и только светлая уверенность На`ан напомнила Погоревшему: хотя он поделился с нею почти всей историей их жизни, одно осталось неозвученным… Поступок с памятью близнеца и Перепутьем Снов. Как бы пташка отнеслась? Замявшись, Борон ничего не ответил, только обнял Двукрылую крепче и подмигнул Руне. Осталось в срочном порядке уйти отсюда, залечь на дно и наконец приступить к самому страшному — ритуальному воровству души. И воссозданию тела. Но Кимсан был так близко… Борон почти прикоснулся к нему, и пусть понадобятся месяцы на сбор ресурсов, мёртвая кровь всколыхнулась жизнью от одного осознания — мирная существовала, просто спала.***
Не минули даже следующие сутки пребывания под крылом Аскольда и Руны, как настал момент покидать их. Подаренный шаурином меховой плащ не развевался крыльями за спиной Борона, но прятал его бинты от снегов и иногда поднимался, целуемый холодным ветром. Перекинув через плечо сумки, Боне вышел на крыльцо хижины, чтобы покурить перед дорогой, а стал свидетелем тоскливому и до крайности неожиданному зрелищу. В семи метрах сидела облачённая в изумрудное Двукрылая. И пока в мягком капюшоне укладывались её пепельные волосы, сама найханка умещалась перед замёрзшим озером на коленях. Сгибалась над рассыпавшейся оболочкой своего мышонка и, пожалуй, лишь первые мгновения казалась озадаченной. Ладонь кружила над кристальной поверхностью льда, норовя растопить лунку. Солнце на сей раз показалось Борону бесстыже ослепительным, и он, морщась, в два счёта прошагал до На`ан. Вечный спутник, и правда, сломался. Можно сказать, погиб. Но не успели с губ сорваться озадаченные слова, как Двукрылая понятливо хмыкнула. — Я в шоке от смерти магической штуковины не меньше, чем ты, — призналась она. — Насколько я знаю, звери-спутники бессмертны, но слышала, их можно очеловечить и… сломать. Чем сильнее привязываешься и привязываешь к себе, тем больше живых черт они обретают и уже перестают быть условным «никем». Иными словами, я понятия не имею, как так вышло. — Я даже не думал, что так можно, — присев рядом с На`ан на колени, Борон увидел, как шипела, выплёвывая лёгкий пар, под её ладонью вода. Неужели Манаири так просто отдаст Вирналену в Заводь друга, который обрёл привязанность к ней и потому-то, не сумев стать живым существом, рассыпался? — Ты совсем не кажешься опечаленной. — Я опечалена до мозга костей, — просто она скрывала это за строгостью и профессиональным подходом, Борон понимал. Но стоило присмотреться к бледному лицу, в котором мог отразиться даже искристый лёд, и нервно сжатым губам, как всё становилось ясно. И не успела На`ан бережно собрать в ладони осколки, как оказалась перехвачена за запястья. — Вот так просто, что-то глубоко любимое сердцу отдать забвению? — как же Погоревший сам над собой смеялся. — Убери ладошки, На`ан. Не без осуждающего смятения на лице, но она отдёрнула руки и привстала. Боне склонился над материальной оболочкой, собирая в пальцы светлые крупицы образовавшейся души, и почти по-отечески улыбнулся. — Мы с Саном перед его смертью создали Азахиила. Ну, я рассказывал. Он тоже был, казалось, не таким уж живым, но он был нашим дитя, и я уверен, любил нас даже те жалкие минуты своей жизни. В одной легенде, которую я читал в детстве, — позади скрипнула дверь. Вышли Руна и Аскольд, чтобы попрощаться, — говорилось, если слишком сильно полюбить что-то неразумное и бездушное, то ты очаруешь небожителя, и он спустится на землю, чтобы подарить твоей страсти кусочек настоящей души. Девочки c нашей улицы очень верили благодаря этим россказням, что их куклы оживут. Но а россказни-то правдой оказывались в редких случаях. И раз уж твой мышонок стал жертвой возможного купидона… Представившееся зрелище стало для На`ан невероятной сказкой, каких она была лишена всю свою жизнь, даже учитываясь книгами. Руна с Аскольдом, не вымолвив ни слова, застыли. Чистейшая энергия вырвалась из ладоней Борона, лишённая крови и мрака, и в переливе серебра заискрилась над осколками. Подобно шторм над морем, но сотканный из бирюзовых листьев, полных свежего сока, он подхватил фамильяра и закружил в себе. Превратил в снежный клубок. На`ан изумлённо отшагнула ещё дальше, мысленно задаваясь вопросом — как некромант был способен на порождение столь чистой энергии? Вспышка. Воздух разорвался на мелкие облака и вскоре осел на лёд брызгами воды, а там, уродившись в морозном объятии магии, порыкивал серебряный дракон размером с отощалую дворняжку. — Этих чудесных существ называют псевдо-драконами, — сообщил Боне, протягивая тому руку. И зверь, усеянный пепельными шипами по тонкой спине, протяжно заурчал, словно одомашненный зверь. Затем по-птичьи заклокотал, после и вовсе напомнил маленького грифона, ударив когтистыми лапами по льду и запрыгав буйно. — Они — сами дети небес. Душа твоего вечного спутника теперь в нём, и можешь не волноваться, На`ан… Если ты и к нему привяжешься, «сломается» он не скоро — эти звери живут под сотню лет и они крайне выносливы. — Куа-а… — белый зверь не упустил возможности клацнуть лапой по вытянутому пальцу Борона, а в ответ на его шипение радостно заскакал в сторону Двукрылой. Она не успела даже в улыбке расплыться, как зубастый наглец вспорхнул на тёмно-синих крыльях и оказался на её плече, тотчас зарываясь в волосы. — Куа-а… Невразумительные звуки явно означали удовольствие от воссоединения с той, что могла навек оставить, отдавая в объятия малодушной пустоты. — Даже ему я не нравлюсь, — обиженно пробурчал Боне, но уже На`ан с благодарным смехом подтянула возлюбленного к себе. Они заключили дракона в объятия, и тот возмущённо фыркал, запертый между грудями, однако в конце концов покорно лизнул забинтованную щёку. — То-то же, — со счастливой улыбкой На`ан прижалась лбом ко лбу Борона. — Я столько раз говорю тебе спасибо, и каждый раз снова появляется, за что. Мне уже неловко становится, и как ты вообще… — Ни слова больше. Ну, я… В юношестве практиковался в преобразовании, такие примитивные осколочки ухватить у меня ещё получается. Изменить оболочку фамильяра — не так сложно… А то что? Заподозрила во мне Посланника? — Это был бы самый неожиданный поворот в нашей с тобой истории, — справедливо отметила Манаири. — Назову его… Назову его Джонэн. — Меззийское имя… Почему так? — округа пахла прощанием. И хотя Борон с На`ан не собирались расставаться в ближайшее время, начало совершенно нового этапа в их истории предательски ощущалось. — Не знаю, просто пришло мне в голову, — хохотнула Двукрылая. С весёлым смехом, выкрикивая что-то задорное, к маленькой семье присоединились Руна и Аскольд — пока татуированный шаурин уговаривал дать ему побегать с драконом, его супруга продолжала задираться: — Уже и общую семейку нашли повод заделать, не дали спокойно душе вернуться к её небожителю, паршивцы! И в тот момент стало так предельно ясно — все они оставались попросту детьми. Детьми, вынужденными вырасти слишком рано, но детьми же, просыпавшимися в подобные мгновения. Детьми, которым было поздно исполнять мечты из своих давних надежд, но не поздно проснуться на миг. — А теперь идём кататься! — Руна схватила На`ан за руку, утаскивая на лёд, который точно выдержал бы их вес. И Борон, бросая взгляд в спину бегущей и хохочущей Двукрылой, запечатлел эту картину в своей памяти. Однажды… Однажды он поймает себя на ярком чувстве дежавю.***
С момента ухода от Руны и Аскольда прошло несколько месяцев подготовки к воссозданию тела — без него не стоило даже торопиться выкрадывать душу, нахождение не на своём месте ей точно навредило бы. Последнее убежище Борона и На`ан напоминало обиталище безумных учёных. Единственным человеческим среди завалов старых манускриптов и книг оставалась постель на полу в виде хлипкого матраса и оравы одеял. Блеск алхимической пыли на импровизированных магических столиках, ароматы крови и ядовитых трав — смертельная романтика. У самого входа в убежище — котелок над костром, еду приходилось готовить снаружи, но зато не было ничего атмосфернее разведения огня в ночи. Очередной день полнился намерениями посадить зрение во время прочтения издевательски сложных свитков на небожительском языке. Борон его никогда толком не знал, а вот На`ан за время обучения у вронгаров что-то впитать в себя успела, поэтому, очень уж грязно временами выражаясь, исполняла роль переводчицы. — Итого… Мы с тобой перебрали порядка почти двух сотен ангелов, небожителей и прочих существ, которые способны воссоздавать подобные измерения, а ещё похожих на меззийцев. Это если мы точно отметаем предположение, что в видении был реальный мир… — Отметаем, — бросил Борон возлюбленной, пока та комментировала прочтённое, сидя в постели, заваленная письменами. Погоревший скрупулёзно перебирал накиданные Двукрылой по памяти наброски самых известных небожителей, какие она годы тому назад увидела на иконах, пока прогуливаясь по храмам. Выискивал изображения в книгах, пытался вспомнить лицо виденного незнакомца. Рядом, урча, по-кошачьи скрутился в клубок Джонэн. — Мы с тобой уже не раз пытались выследить Сана, его душа не источает энергию в реальном мире… — Вот уж точно, сколько кровушки я потеряла ради твоего жениха… — кивнула На`ан. — Я по-прежнему отсылаюсь к песне, которую ты в бреду напевал во время побега из храма. Был упомянут некий Целующий Ночью. Это достаточно старинное обозначение, которое я раньше встречала, но в сомнительных источниках… В основном, оно фигурировало в сказках и легендах. Куда ни глянь, везде суют этого Целующего Ночью, везде в разном амплуа и с разной биографией. Ни в одной из изученных мной за последнее время сказках и легендах нет ни единой, чёрт возьми, вразумительной зацепки. — Неужто не помнишь ни единого убедительного источника? — с наигранным возмущением обернувшись, Борон вперился в На`ан настолько недовольным взглядом, что та аж вздрогнула. В последнее время он чувствовал себя хуже — здоровье бесстыдно подводило, — но нетерпение разыгрывалось с небывалой мощью. Они же близко… Близко, и в то же время не способны ухватиться за последнюю деталь. — Да уж прости мне мою идеальную память, заваленную тоннами информации, — Двукрылая звонко воскликнула в ответ, скомкала бесполезный лист пергамента и швырнула в Погоревшего. Увернулся, зараза. — Было бы проще, будь это дьявольский сон, завуалированный под райскую кущу… С демонами проще договориться. — Я видел мир так, как его видел бы Кимсан, согласно зеркалу, — поспорил Погоревший. Реагент в стороне зашипел и пеной метнулся прочь из пробирки. — В дьявольских снах лица обычно размыты, ты не видишь чётких черт, не слышишь ярких голосов, но тебя ведут завлечённые инстинкты. Здесь же… Здесь было чёткое лицо. Я чувствовал эту ауру… Они с На`ан что-то упускали. Перебирали малоизвестных небожителей и святых, ведь думали, что Кимсана должны были прятать крайне далеко. Но где скрыть заветное проще всего? На самом видном месте. Наброски откладывались, страницы пролистывались, на все Борон мотал головой. На`ан, тем временем, начала повествовать: — Если целиться в наиболее часто повторяющееся, Целующий Ночью — это небожитель, который навещает тебя во время грёз и расцеловывает, он же есть ткач самых добрых и мирных снов. Этакий белокурый дух, который спускается к постели и нежно прикасается губами, по меззийской традиции, будь ты любого пола и возраста. Это прозвище прививали многим ангелам и, как мы уже поняли, сотням выдуманных героев сказок, но сейчас я перевожу один занятный свиток… Здесь идёт речь о Кайстисе. — Кайстис — слишком культовая личность, я даже в существование его верить не верю. В том амплуа, в каком его позиционируют, — да, сложно было поверить в участие подобного лица в истории, ведь брат святой Атессы казался Борону очередным героем слезливой сказки. Боне считал покровителей Посланников и Искр глупой легендой. Верил, будто истинно те служили самой богине цикла, Майвейн. Но что, если… — Ладно, кем является Кайстис, если допустить, что это не выдумки для поддержания боевого духа? — Один из двух святых церкви Майвейн, отвечающий за сладкие грёзы и перерождение, — отчеканила На`ан, приступив к ещё одному наброску. — Благоволит Искрам и, собственно… Его предыстория проста. Меззиец, смертник, некогда пожертвовавший своей жизнью ради спасения десятков других. Он родился хворым юношей и с самого детства видел кошмары, кошмары вещие, которые дали ему понимание — я должен не допускать того, что мне снится. Он рос дальше и всё больше сходил с ума от нападок разума, пока в конце концов не увидел сон — в одном из храмов на головы людям рухнула крыша… — Я что-то такое припоминаю… — Его при жизни звали Кайстан Арайи… В общем, никто не поверил в предупреждения хлипкого парнишки, люди всё равно начали собираться на службу. Но Кайстан не отступил: он пробрался в храм тайно и устроил поджог. Поваливший оттуда дым отпугнул упёртых верующих, службы не случилось, а трагедия не унесла ни одну жизнь. Почти… Сам выбраться по какой-то причине Кайстан не смог, задохнулся в дыму. Возможно, из-за слабого здоровья. Среди пепла его встретила Майвейн, за искреннюю жертву вознеся в ранг своего святого. Атесса ему не родная сестра, лишь тоже вознесённая героиня… Отныне Кайстис помогает Искрам не допускать беды, они же поддерживают Посланников и мешают заговорам против цивилизации. Но про поцелуи ночью я прежде не слышала… — Тоже меззиец, как и в видении… Допустим, Посланники держат душу Кимсана при нём, и именно он творит этот сон, — наконец сдался Борон. Откинувшись на спинку старого и хлипкого стула, он прохрустел позвонками шеи и простонал. — Допустим так же и то, что это выгодно Вэлу-тире-сообщнику или кому-то из пернатых, кто бережёт Кимсана. Но серьёзно? Кайстису нечем заняться? Уймы небожителей, десятки небесных измерений, куда заточают оберегаемые души людей, и здесь-то внезапно Сан — ни на одной из них, а с самой известной личностью, прости меня, Атиса? — Кажется, когда ты занимался его поисками, все поголовно тебе твердили, что душа-то как раз не в обычном месте находится. — Хм… Потому мне отказывались помогать? Хорошо… Но почему он по-прежнему в коме? Почему они не пробуждают его, не пытаются настроить против меня? — Ищут способ сначала убить тебя, — щёлкнула пальцами На`ан. — Мёртвая кровь, ты мгновенно совратишь мирную, даже будь он хоть сто раз в трезвом уме. Нападать, не разделив вас, крайне опасно, это они уже уяснили. Полагаю, Посланники действуют по принципу «чистый разум, чистая кровь, чистая душа». Чтобы Кимсана не ранил синдром, они, скорее всего, жаждут пробудить его, когда ты будешь мёртв. Мирная кровь заснёт, его разум очистится, а душа и так уже у них. Таким способом искоренялось множество проклятых болезней… Ты, кстати, уверен… Последующие слова На`ан дёрнули Борона не на шутку. Так скверно почувствовать себя в одну секунду она смогла заставить впервые. — Уверен, что Сан узнал тебя в видении? Возможно, он увидел тебя в облике духа и удивился… Или ты что-то отдалённо ему напомнил. Может, они пытаются избавить его от последних травмирующих воспоминаний о тебе. Но зачем так радикально… — Чтобы вернуть истинную память, — отрезал Борон. — Что? — Чтобы вернуть истинную память, — он повторил это, оборачиваясь к На`ан и с таким искреннем пренебрежением признаваясь наконец в главном. — Я не говорил тебе, но когда мы уходили на Перепутье, я… Намеренно искал способы испортить Кимсану восприятие, чтобы выставить себя… лучшей… кандидатурой… на фоне его мужа, кхм. Было стыдно. Было стыдно видеть поблекший взор той, что сама вертела людьми при помощи забвения, но сейчас как-то странно съежилась и на несколько секунд воистину насторожилась. Двукрылой и без того крайне не нравилась травящая Кимсана амбиция Борона, упоминания его безрассудно чёрствых по отношению к брату поступков, но до такой степени? Во имя любви? — Ты хочешь сказать… — Да. Именно это я хочу сказать, — краткого пересказа хватило, чтобы На`ан просвистела не самым шутливым образом и прокашлялась в кулак. — Так вот, они скорее всего пытаются очистить его разум окончательно, вернуть к исходному и попытаться начать с ним всё сначала. — Я, возможно, грубо прозвучу, но… — начала Манаири, однако Борон её перебил. — Можешь даже не пытаться. Ты не хотела бы оказаться на месте Сана, и уж тем более на месте его суженого. Я умудрился слепо сбежать на десять лет и теперь просто выкинул его, хотя этот суженый сделал куда больше меня, а? — Я не… это хотела сказать, — на самом-то деле, это. Но На`ан растерялась, медленно откладывая манускрипты и приподнимаясь, чтобы подойти к столу, где лежали последние накиданные ею портреты «мужчин в белом». Борон крайне нервничал, и осуждать его сейчас — не лучшая идея, но тешить иллюзией куда хуже. — Ты пытался узнать, как именно Кимсан… ну… жил все эти годы без тебя? Этот человек его обижал? Послышался разбитый выдох. Борон закрыл лицо руками, и Манаири юркнула к нему, чтобы снова подарить успокаивающую близость. Вновь аккуратно, не прижимаясь к ожогам слишком сильно, обнять со спины. Зима за дверью убежища успокаивалась — проигрывала весне. — Он был во всём хорош, На`ан, во всём заслуженно лучше меня, — Боне отрезал с горечью и злобой, как пёс бы рычал в желании догнать уезжающий обоз со своим хозяином. — И мне проще считать его подонком, так хотя бы заткнуть совесть удаётся. Подонком, которому всё легко досталось. Но в глубине души я знаю, что… Сан — это совсем не легко. Сан — это вечные болезни, слишком чувствительный характер, Сан — это либо ты любишь его и любим им до скончания веков, либо ты ему не нужен, с ним всё — крайности, либо абсолют, либо сплошное ничего. И если этот его… суженый справлялся долгие годы, то не из-за везения. — Что ж, сложно это говорить, но теперь выхода у тебя лишь два, — как же самой На`ан было трудно подобное озвучить, чтобы не спровоцировать пламенный взрыв тоскующей души. — Либо Сану правду рассказать, всю целиком, а не выборочно, и дать ему выбрать… Либо так и продолжать жить с забвенным. Но истинный ли то Кимсан? Борон ещё некоторое время молчал. В конце же концов оторвался от Двукрылой, чтобы повернуться к ней уже лицом и ослабленно обнять за талию, прижимаясь щекой к животу. — Я не рассказывал тебе прежде. Где-то года через три после побега, если память не изменяет, я вернулся посмотреть, как живёт Кимсан. Я встретил его в театре вместе с Вэлом. Впервые тогда увидел их вместе. Кимсан почувствовал меня, наверное, даже заметил, вскочил, захотел найти. А я увидел, как Вэл хватает его за руку, восторженно указывает на сцену, и эта его… юношеская радость заставила Сана сесть обратно. Я собирался вернуться, но подумал, знаешь… Если кто-то способен одной улыбкой заставить тебя перестать меня искать, пускай с этим кем-то ты остаёшься, пускай этому кому-то я поверю. Я пообещал себе больше никогда не рассчитывать на его любовь… И сорвался. А назад дороги не было. — Мне жаль… «этого кого-то». У тебя есть я, у Кимсана есть мы втроём, а у него даже помнящего Кимсана нет, — справедливо отметила На`ан, но даже так, выслушав всё, не стала терзать Борона ненужным обвинением. Она — на его стороне. Она на стороне ошибавшегося. Манаири прогладила лишь забинтованную голову и понятливо прошептала: — Ты попытался отдать Сана, но не выдержал. В этом твоей вины нет. Просто жаль… Очень жаль. Эта гонка может длиться вечно. — На`ан… Настороженный голос Погоревшего заставил осечься. Протянутый Манаири набросок всё расставил по своим местам. Не очень аккуратный, но строгий рисунок изображал икону недавно упомянутого небожителя, самого известного из всех и самого же презираемого Боне за наигранно благой образ. Борон выхватил пергамент у неё из рук. — Это он. Клянусь, это он! — взволнованный выдох, и сама Двукрылая осознала, что они сорвали куш. Всё встало на свои места, именно с измерения Кайстиса выкрасть душу сложнее всего, если не имеешь связи с запрещённой стороной смерти — Вирналеном. Под портретом было аккуратно подписано её почерком: Кайстан Арайи. — Поверить не могу… Душа Кимсана у приближённого самой богини цикла… Это… Это нереально… Насколько влиятелен тот, кто пытается его от меня спрятать… — и вновь эта радость, осевшая в уголках глаз Борона слезами, вновь мирная улыбка всё понимающей Манаири. А в голове мысль: «Если бы я любила Кимсана так, как любите вы оба… Я бы тоже умоляла богиню спрятать его под своим белым крылом, чтобы никто и никогда не навредил моему малышу». Но неприятное осознание пришло сразу вслед за добрым. — Если это самое защищённое измерение, то как ты туда запросто попал и не был изгнан сию же секунду? Я уверена, Кайстис твоё явление учуял даже до того, как посмотрел на тебя. Ответ пришёлся обоим мгновенный и вовсе не утешающий. Конечно же, они того ждали. Чтобы выследить, как и в прошлый раз. Однако… — Теперь выудить его — дело времени, — уверенно отрезала На`ан. — Мы их опередим.