***
И так страшна была пророческая просьба, и столь тревожна… Глухой выдох покинул грудь со свистом. Борон вновь открыл глаза, и вновь узрел размывающийся потолок. Вокруг — их с На`ан хижина, уже невесть какая по счёту, но всегда таящая один и тот же аромат: лёгких травяных благовоний, древесины и колючей шерсти. Реальность развеяла сон слишком быстро — он забылся, как и все предыдущие, а предупреждение Кимсана осталось в забвении таять. Миновала весна, за стенами воодушевлённо пело свои песни лето. Цикады только недавно замолкли, а помимо рассветных красок пробуждала свежесть — она флёром струилась за недавно искупавшейся На`ан. Манаири зашла внутрь со скрипом двери. — Заветный день, а вслед за ним — заветный миг, — пропела она, присаживаясь около постели и подтягивая Борону глиняную чашу с пресной водой, украшенную бутонами диких цветов. Их убежище на сей раз окружал воистину чудесный, пускай и заросший сад, колючий и непокорный. По ночам светились развешенные по худощавым кронам магические фонари, подобно огромные светлячки, и именно это место должен был увидеть сегодня вернувшийся Кимсан. — Сегодня мы всех обманем. У нас всё получится, слышишь? Ответа не последовало. Руки с чашей задрожали. На`ан пришлось поддержать Борона: всё чаще ему становилось хуже, не слушалось дыхание, немели конечности. Ударные порции лессия помогали, за него же Боне схватился первым, отставляя подарок Двукрылой. Розовый дым наполнил лёгкие мимолётным спасением, и хрип стал тише. На`ан наблюдала за Бороном с нескрываемой горечью, проглаживая по плечу. — И всё же, выпей. Вновь тишина. Послушно опустошив чашу и докурив которую по счёту сигару, Боне неуклюже поднялся с постели и зашаркал во тьму помещения, к потаённому углу, скрытому длинной шторой. Резко отодвинув ту в сторону, не обнаружил ничего, кроме пустого табурета, под которым паук снова сплёл паутину в считанные часы, и развороченной постели. — Где он? — паранойя сковывала каждый раз, как в последний, но ответом Борону стал звук шагов с трудом приковылявшего из сада… Сложно было назвать его человеком, но язык не поворачивался назвать и существом. За косяк дрожащими пальцами держался, горбясь, тот, кому сегодня повезёт получить свою душу обратно. Пустые, лишённые человеческого понимания смоляные глаза, однако, узнались бы Погоревшим и в полном беспамятстве. Как же им не хватало осмысленности, ровно так же, как припухлым губам — умения выговаривать сложные слова. Страдала координация, но даже… Даже шрамы на руках красовались ровно те же, что у Кимсана, и родинка на кончике носа. А волосы стоило немного подстричь. — Не переживай, сегодня мы с Саном ходили к реке, я помогала держать равновесие на каменистом берегу, — с надеждой прошептала Двукрылая и порхнула к старшему Боне, что бездумно скрёб ногтями неровную стену и криво улыбался. Пальцы опустились на его плечи и с материнской заботой прогладили. — Как только душа и утраченная личность вернутся к нему, он куда быстрее сориентируется в новом теле. Но он уже ходит, Борон! Он реагировал на жужжание насекомых и улыбался небу… А ещё брызгал в меня водой. Мы проделали огромную работу. С тоской на сердце На`ан пришлось отметить, что этому радовалась, кажется, только она одна. Апатия и усталость так сильно пожрали Борона, что он даже не понимал… Да, то самое проклятое чувство — ты так долго этого ждал, но теперь слишком вымучен, чтобы принять. «Ничего… Ничего, вот узнаешь в нём своего брата, и силы к тебе обязательно вернутся». Самым первым при воссоздании тела встал вопрос о том, как пробудить мирную кровь и в нём. В своих происках колдуны вернулись к Аннабель — бессмертная кукла, Творец и живой мертвец сработались превосходно. Матеуш уверила, что пробудить кровь после возвращения души не составит труда. С тех пор местоположение братьев и На`ан постоянно менялось. Отследить их оставалось почти невозможным, а это означало, никто не помешает в заветный миг, никто не помешает Кимсану полноценно вернуться.***
— Вот ведь чёртов парадокс, Анна, — вновь Борон сидел в скрипучем кресле посреди хижины эльфийки — в том же, что и с Кимсаном однажды, — но отныне ему компанию составляла На`ан. Вместе с пани Матеуш она возилась над магическим столом. — Когда мы пришли к тебе с Саном, ты сообщила, что без души мы вполне способны существовать, достаточно лишь проснуться миарскому синдрому… В забинтованной ладони блестел фиал с эссенцией мирной крови, которую Аннабель передала им с На`ан на будущее. Её предстояло ввести в куклу после возвращения души. — Но почему я просто не могу выпить эту мирную кровь и стать полноценным? Или… Или ввести её в новое тело Кимсана и не париться над душой? — Ты прав, парадоксального немало, — Аннабель инстинктивно придержала за локоть запнувшуюся На`ан. Хлам вещей не предполагал свободного перемещения по комнате. — Твой организм будет отторгать мирную кровь, введённую подобным способом, особенно чужую. Он уже нуждается в симбиозе, в утолении зависимости привычным образом. Здесь… кровь вашего предка. В новом теле Кимсана она преобразуется, обращаясь к его памяти и душевной составляющей. Чужой кровью, конечно, лучше не промышлять, но есть ли у нас выбор… — Я всё это время предполагала, до чёртиков любопытно, угадала или нет, — встряла На`ан. — Получается, мирная и мёртвая кровь, проснувшиеся в жилах Борона и Кимсана, спасли им жизнь даже с учётом пропащей души старшего? — Верно, их кровь хранила предостаточно потенциала… Однако теперь… Со смертью Сана ушла его личность. Личность, как нам известно, соткана из памяти, пережитого опыта, неподдельной и неповторимой энергии, — Аннабель не растеряла способность повествовать о чём-либо в сказочно-устрашающей манере. — И тела истинного у нас больше нет. Без возвращения его души — вливай чужую кровь, не вливай, а Кимсаном кукла не станет… Важен симбиоз. Хотя бы одна составляющая просто обязана принадлежать ему прежнему.***
— Н-на… Нарисовал, — выпалил плохо узнаваемым голосом пока лишь изуродованный старший Боне и доковылял, хромая, до Борона. Руки тряслись с неистовой силой, но брату оказался протянут лист пергамента, где были старательно изображены каракули, повторявшие примеры самого младшего Боне. — Я нарисовал… «Его всему придётся учить заново… Всему…» — Ух… Ух ты, — заулыбался Борон, упрямо не признававший, что Кимсан в его снах был куда реальнее, чем этот самый, и жизнь во снах давно казалась более наполненной смыслом. Всё болезнь, выжиравшая разум и чувства. Спасали остатки воли. Перехватив творение, младший Боне стащил с ближайшего стола кусочек угля и сел обратно в постель. Рядом рухнул старший, с безумной радостью взирая на то, как немного криво Борон начал вырисовывать круги, треугольники и, кажется, улыбавшиеся сердцевины цветов. — Так, я по-прежнему плоховато рисую, но попробуй повторить, ладно? Видишь, я вот здесь ещё для тебя всякого наштриховал… Как ребёнок смущённый, Борон показывал немного грязные, но душевные пейзажи, а Кимсан улыбался, часто кивал лохматой головой и указывал на них пальцем. Наверняка мечтал уметь так же, хотя возникал вопрос, был ли способен бездушный вообще мечтать… — Кр… а-асиво… — Да? Я обычно дрянь такую рисовал… Куплю тебе целую книгу для рисования, славно? — ещё немного помолчав и обнаружив, что бездумный близнец уже совершенно никак не реагировал, увлечённый рисованием, Борон перехватил внимание неловко стоявшей в стороне На`ан. — Пташка… Готовый с ног валиться от усталости, Погоревший вытянул ей руки и вскоре принял в крепкое объятие. Двукрылая тоже не спала сутками и жертвовала всеми найденными ресурсами. Работать вместе с Аннабель ей пришлось по вкусу… Но кукла, которая у них получилась, отличалась от Матеуш истинной живостью. Специально для Кимсана ткалось полотно кожи, выращивались плоть, ногти и волосы, разгонялась кровь, воссоздавался чистейший мозг человека с полной амнезией. Некоторое время тому назад были нанесены последние штрихи уже без Аннабель, но с её инструкциями. — А сегодня мы увидим твои осознанные глаза, Сан, — прошептал с усталой мечтой Борон, проглаживая волосы Двукрылой и наблюдая за братом со стороны. Было страшно понимать — ныне он напоминал скорее их дитя, нежели любимого мужчину. Но это ведь… изменится? — И пойдём в ночи смотреть на фонарики, которые я развесил. — Фонарики? Фонарики! — Расчешу-ка я твои распрекрасные локоны, красавец, — усмехнулась На`ан, подползая к Кимсану и хватаясь за гребень. Оставались считанные часы до благополучного момента, чтобы забрать душу — на заветный ритуал мирозданием давался один-единственный час в особенные сутки, и коли упустить мгновение, ждать следующего придётся слишком долго.***
Безрадостный холод настиг в первые же минуты подготовки. Оставалась четверть часа, потому в вожделенной поспешности каждый не находил себе места. Бездумное тело было усыплено мирным путём и усажено в кресле посреди хижины. Пока разбитый Борон едва ли не лениво, откашливаясь и борясь со слепящей пеленой в глазах, перебирал ритуальную атрибутику, Двукрылая настраивалась на связь с Вирналеном. Они отслеживали душу Безупречного ещё раз не так давно — тот вновь не был найден в реальности, всё оставалось по-прежнему. Если вдруг уже перерождён — ритуал погорит, но колдуны были уверены — нет. Однако пасмурный пепел облаков и объятия остужающего ветра, пришедшие вслед за влагой и зноем душного лета, не предвещали мира. Впрочем, их ещё удавалось оправдывать надвигавшейся грозой. Манаири не переживала, когда шальной сквозняк метнулся к её шёлковому платью и заиграл с ним, с лживой лаской оглаживая ноги. Напряглась она позже — не обнаружив магический фокус даже после обыска хижины. Фигурка кита запропастилась невесть куда. Удивительное упущение, ведь Двукрылая прежде теряла её один раз в жизни, во время побега от Борона… Отсутствие фокуса не помешало бы ритуалу, однако ткать большую часть смертоносных заклинаний и нести погибель становилось практически невозможным. Почувствовать себя лишённой кожи — не то, с чего На`ан желала бы начать. — Ты… не видел мой фокус, Борон? Я не могу его даже уловить, — только сама тень была способна прокрасться в их убежище, к ней лично, и оторвать фокус с крепления под платьем. Но никакого присутствия колдуны в последнее время не улавливали. Озадаченность легла на лицо Двукрылой, она же давно читалась и в поведении Борона. — Ты разбудила меня в начале сегодняшней ночи вознёй. Проснулась, сказала, что прогуляешься, и ушла. Сон утягивал меня, но ты не казалась странной. По крайней мере, прогуливалась по ночам в одиночестве ты не впервые… — во всяком случае, они оба были настолько истощены, что странности стали неотъемлемой частью тяжёлых изысканий, и обратить внимание на всё казалось нереальным. Манаири же, помолчав несколько секунд, отрезала: — Я не помню, чтобы вообще куда-то выходила. Сны. Самая подлая способность забраться в разум и воспоминания, посредством лунатизма вынуждать к тем или иным действиям, а ещё — постоянно отслеживать местонахождение, если оно уже единожды обнаружилось. Вероятно, обессиленная На`ан в ночи от фокуса избавилась. Не стоило и спрашивать, кто стал кукловодом. Борон бесстрастно наблюдал за сгустившимися тучами, прекрасно помня, когда видел подобную картину в последний раз, и накалившийся мороз нёс с собой сообщение лишь об одних возможных гостях: о вестниках смерти. Они действовали до омерзения бесчестно, ну, а меньшего и ожидать не стоило. Вот только мало-помалу, почти незаметно терять последний шанс — пожалуй, горько, как ничто. И лишь сейчас в разлагающийся разум прорезалось последнее предупреждение Кимсана из грёз: забирай меня и уходи. Да, сон стал их разоблачением, но даже в нём, подконтрольном врагу, мирная кровь сумела дать знак. — На`ан, — настолько живым и строгим голос Борона не звучал, она могла поклясться, за последние несколько месяцев ни разу. Боне развернулся, смахивая с крючка у двери тёмный плащ и в спешке подтаскивая к себе Двукрылую. Подобного действия На`ан не ожидала, вопрошающе наблюдавшая за тем, как её руки просовывали в рукава, а волосы прятали в капюшоне. — Ты сейчас забираешь Кимсана, нашего скакуна, и уходишь. Оторопелая реакция Манаири сочетала в себе всё. Задаваться вопросами было бы вопиюще глупо, как и тратить общее время, но мотание головой выражало неверие в затею — если Борон останется здесь один, они его убьют. Крики чёрных птиц, утопавшие в шёпоте ветра и показательно линчевавшие, дарили пронзительные мурашки. Они доносились совсем издалека, но тень погоды бросила на хижину своё покрывало, и на сей раз Борон не собирался играть в слепо дающих отпор. На`ан уже вывели из игры. Боне стремительно опустил бриллиант с осколком своей души — как же иронично, вновь, — во внутренний карман плаща возлюбленной. Побледневшая, она по-прежнему не сопротивлялась, но смотрела на Борона так… Он во всех красках помнил — на него во время нападения так Кимсан смотрел перед тем, как излиться мольбами не умирать. Но На`ан держалась стойко, только мелкая дрожь прокатилась по её рукам предвкушением ужасного. Ладони Борона, перестав потряхиваться, легли на хрупкие плечи. Объяснение чеканилось быстро: — Ты им и на секунду не так сильно нужна, а я их задержу. Оторвись, успей провести ритуал и укройся с Кимсаном в безопасном месте, поняла? — Тебя при всех раскладах убьют, — заключила Двукрылая, но оказалась объята за лицо, и Борон позволил себе последнюю улыбку человека, который когда-то чувствовал так много. — Знаешь сказку про иглу и яйцо? У высшей нечисти есть способ после насильственной гибели однажды возродиться рядом со своим филактерием в прежнем виде, — кивок в сторону кармана, где хранился бриллиант. Как и прежде, отныне он являлся… гарантом возвращения? — Ты не сдержишь напор без фокуса, а если мы не успеем провести ритуал или позволим навредить телу, всё будет кончено. Убьют — вернусь, твоя задача — успеть и не отдать никому бриллиант. Только не смей на этот раз его съедать. Они оба понимали, последний способ обвести вокруг пальца — дать желаемое. Но бросать здесь младшего Боне даже с верой в возвращение, брать на себя ответственность за их братом с судьбу… Стало страшно. «И здесь-то Руна оказалась права, вовремя остановиться у меня теперь точно не получится…» Уверенный кивок, и На`ан метнулась к бессознательному телу Безупречного, пробуждая его звенящими шлепками по щекам. Чёрный выход позволил незаметно выбраться из дома, к черте густого леса, а Погоревший помог дотащить до коня волочившего ноги брата и прочую атрибутику. Двукрылая вскочила на строптивого скакуна, с шипением осаждая его фырчание. Кимсана она подхватила за плечи и благодаря толчку Борона взгромоздила спереди. Обнимая со всех сторон, бросила тому на ухо лишь добровольно-принудительное: «Держись крепко». Поводья намотались на вытянутые у боков Кимсана руки, и На`ан, сделав последний вдох, почти бросилась в путь… Борон остановил, ласково ухватывая за бедро и заглядывая снизу вверх в глаза с той самой прощальной улыбкой, какую никогда не хотелось бы видеть — вероятно, в глубине души он давно перестал верить, что у них всё пойдёт по плану. — А если не получится, и кровь убьёт меня, — прошептал, закрадываясь глубочайше любящими словами в сердце и скребясь там, внутри, до одурения горько и потому мучительно. — Или если погорит ритуал… Не смей себя винить. Отыщи другое пламя на своей жизненной дороге, мотылёк, и будь счастлива. Мы сделали даже больше, чем могли. На`ан растеряла слова, задрожав сильнее, но Борон растёр её похолодевшие руки и поцеловал указательный палец с подаренным кольцом. — Я полюбил тебя, Белая На`ан. Давай верить, что увидимся. Крики птиц обрели громкость в мгновение ока. Не успев ответить признанием, но осознав — Борон всё понял и без слов, — Двукрылая пришпорила коня и ринулась прочь. Кимсан трясся в её объятиях, едва удерживался на весу скакуна, но, крепче прижав бёдрами их единственное спасение, На`ан в один миг позабыла обо всём — она неслась, не оглядываясь, неслась с дико бившимся сердцем в груди. Кто бы мог подумать, их история с Бороном заканчивалась ровно так же, как начиналась — безнадёжным побегом по чаще. Но на сей раз Боне не ринется следом и не спасёт. Чёрная фигура утонула в объятиях деревьев под цокот копыт.***
На ватных ногах Погоревший метнулся через весь дом, сквозь помещения, ещё пахнувшие надеждами и их близостью. Отчаянная и самоубийственная идея озарила огнём в груди, и коль всё равно было нечего терять, стоило приступать. Оставалось около минуты, её хватит на прочтение формул. В заветный миг великого суда светлых сил над живым мертвецом Борон вывалился из хижины. Едва способный сопротивляться, рухнул на колени и задрал голову к темнеющим небесам: орава Посланников кружилась над, и на сей раз не возникало ровным счётом никаких сомнений — бой будет проигран. Надолго… ли? Кривая улыбка расползлась по лицу. Борон поднял глаза, полные непокорности одичалого зверя, на птиц, что разлетелись по соседним деревьям и внимали… Не торопились нападать. Им было важно уничтожить мёртвую кровь, но отныне требовалось время понять, почему та не билась до последнего. Чёрный Грач спикировал вниз, возвращаясь в свой истинный облик. В пяти метрах от Боне остановилось знакомое лицо — ах, если бы оно только показалось. Стальная маска скрывала черты нападавшего, как и в прошлый раз, но эти глаза узнались бы из тысячи. Коварный слуга Майвейн, сменивший десятки личин, возвышался вдали, но не двигался с места: пожирал мстительным, холодным вниманием, и оно терзало нутро. — Мёртвая кровь покорно сдаётся на верную гибель, но верит, что Творец спасёт ситуацию, — снисходительно прошептал Деласар, вовсе не торопившийся кидаться на главного виновника многочисленных трагедий. — Борон Боне, ты ожидаешь, что я поверю в подобную жертвенность и оставлю белокурую в покое? Борон позволил себе сиплый смех, но он прервался хрипом. Тело кроилось, рвалось на части, и недолго сопротивляться осталось, но зверь держался с твёрдым неповиновением. Колыхались деревья, покорно склонившиеся под натиском буйного ветра, чёрными ветвями они устроили свой театр теней, и казалось, сам мороз тащил в свои загребущие объятия — к нему-у… — Так я не ошибся, Вэл Шакли, кх… Когда перестал верить в твою добродушно смиренную личину? А Кимсан ведь знал… Он всю жизнь знал о твоём мастерстве менять лица, но всё равно оставался с тобой, да? Так мастерски играть с иллюзией, и рыбку съесть, и… Хмыкнув из-под маски, Деласар сделал известные одному лишь ему выводы. Значит, Борон разгадал тайну — удивительно для столь непроницательного человека. Но ведь не в нём сомневаться — младший Боне не раз дурил церковь Майвейн с безбожной наглостью. Махнув рукой и отдав тихие приказы, Грач заставил птиц разлететься. — Верю, ты не пытаешься сейчас так клишировано по-злодейски обсуждать со мной всю нашу жизнь, и в частности Кимсана, — утомлённо предположил он. — Верь, во что хочешь, общипанный птенчик… — прошептал Погоревший, и лишь умение читать по губам позволило Деласару понять, о чём именно он говорил. Голос пропадал, прерывался, не выражал ни толики здорового. — Но тебе давно следовало уяснить, что в нашем дрянном мире существуют те, кому небесами прописано проигрывать… И таковым, вот досада, уродился ты. Сколько бы ты ни пытался хвататься за моего брата, спасать его от меня и верить, что он миром тебе обещан… Так уж вышло, что я всегда буду его у тебя отбирать. Одна моя ошибка не должна была стоить нашей с ним любви. Одна моя ошибка не гарантировала его… кх… кх… проклятье, не гарантировала его тебе. Вся злоба, чудовищная мстительность кипели и выливались словами, ведь Борон не желал слепо бросаться в драку — нет, он собирался отомстить иначе. Всё держалось на вере в На`ан. Деласар не угонится за ними. Грач, осаждённый словами, хмыкнул и принялся медленными шагами проминать траву, прохаживаясь из стороны в сторону. Удивительно стойко принявший личное оскорбление, Деласар предпочёл держаться на расстоянии. Потоки ветра слушали его, крыльями воздушными укрывали и напоминали — ты настрадался отнюдь не меньше каждого из них. — Удивительно предсказуемая реакция, — прошептал он. Опускаться до уровня Борона и припоминать десятки его проступков отчаянно не хотелось, а обида за пережитое любимым человеком могла бы затмить рассудок, но Деласар хорошо держался. — В таком случае, позволь мне дать тебе один запоздалый совет. Можно сказать, мораль твоей трагично завершившейся истории… Не рассчитывай так сильно на людей рядом с собой. Они, как правило, становятся точкой преткновения. Борон мотнул головой — перед глазами зарябило. Мир расслоился на слепящие нити, и будь хорошо, заглуши звон в ушах хладнокровную пряность этого голоса. Деласар продолжил, и читалась в его словах прекрасно скрываемая, снисходительная мстительность. Ответная. — Сейчас твой план строится на вере в неё… В противном случае — на вере в Кимсана. Но если ты желаешь его у меня отбирать — будь готов рассчитывать на себя одного, когда станет слишком жарко. В конце концов, Деласар не блефовал. Даже когда мир отвернулся от него, даже когда Кимсан в частичном беспамятстве божился и клялся во всём разобраться, Грач знал — если не предпринять что-то, два брата исчезнут вдвоём навек, и поминай как звали. — Т-ты… наивен, кх… кха… — Борон тянул время, а Деласар не торопился, откровенно раскусив его желание. Каждый думал, что у него всё схвачено лучше, поразительный оптимизм для отчаявшихся и сломленных. — Какую жизнь ты собираешься подарить Кимсану, малодушный сынок Церкви? На короткой привязи у Атессы, вы не имеете ни права выбора, ни шансов познать истинную свободу… Искупаете свои и чужие грехи, пашете и дохнете, чтобы обрести мнимый покой. И ты таков наверняка потому, что, брошенный на потеху злой судьбе, однажды приполз в ноги к божеству и попросил помощи. Все тебе подобные таковы… Всем нести этот чёртов крест. Норовишь сделать таким и Кимсана? Ударил. Наконец попал в слабое место, и Деласар нахмурился, с потаённой досадой замирая. Переводя смертоносный, лишённый сожаления взгляд на того, кому давно не желал благоволить. «Есть правда в твоих словах. Вот только я признал её давно, и не сломит она меня в заветный час». — А теперь вспомни, от лица кого говоришь подобные слова, виновник трагедии в храме Жадной Наставницы, — облачённый в устрашающие одежды, усеянные позвякивавшими перьями уже мёртвых птиц, Грач желал аккуратно подвести бессмысленный диалог к концу. Проницательно оглядывая округу, он давал птицам незаметные знаки держать безопасное расстояние между собой и Бороном. — Пойми, колдун. Если На`ан не справится… «Долго следил, проклятый поводырь». — Истинному Кимсану, очнувшемуся под моим крылом и узнавшему всю правду, придётся захотеть тебя вернуть. Ты готов гарантировать, что… — усмешка украсила лицо эльфа под маской, задетая и в изуродованном смысле покровительствующая, — чаша моих грехов перевесит твою? Думаешь, после раскрывшейся правды тебя соберётся возвращать даже самый преданный любовник? У Борона осталось единственное жалкое мгновение, чтобы осознать услышанное. В заслезившихся глазах отразились блеск металлической маски и плавный взмах эльфийской ладони: в земле разверзлись ледяные руны, что окружили дом и самого Погоревшего. — Прощай, — прошептал с досадливым сожалением Деласар, — маленький колдун.***
Грохочущий взрыв донёсся до слуха уносившейся На`ан. Конь выскочил на равнину, опал капюшон, являя белокурые волосы хмурому небу, и только тоскливый взгляд вонзился в стол дыма, что поднимался издалека, подобно песнь об ушедшей любви. Смерть бесконечно дорогого человека доносилась до слуха прискорбным завыванием китов, скуливших на дне бездонного океана, её чувствовало сжавшееся, едва не лопнувшее от напряжения сердце. «Они убили его». И горестная мысль вслед: «А сколько мне придётся тебя ждать, глядя в честные глаза тому, кто так на тебя похож?» Застучали зубы, а хлопнувший в ладони безумец подлил масла в огонь, радостно завопив: — Дым! Это дым! Дым… Борон! Дым… — Заткнись! — рявкнула Двукрылая, вжавшая в себя Кимсана. Не удалось сдержать слёз — они ледяными ручьями хлынули по щекам, вытираемые о чёрные локоны старшего Боне, в макушку которого уткнулась Манаири. Только паслёном этот Кимсан не пах… Почему-то совсем не пах паслёном. Ветер не благоволил, ударяя в грудь, а На`ан, обнажённая пред самим мирозданием и почти без сил, продолжала нестись. Уже и птицы взмыли в небеса, с криками нагоняли её, норовя уничтожить преступницу и их с Бороном бесполезные труды. «Вирнален… Всегда несёт спасение» — мстительная мысль, взывающая к Отцу, и земля сотряслась ещё раз, подрывая преследователей; с неба хлынула вода, скорбящим дождём омывая округу. Ливень выжирал птицам крылья, заставлял тех беспомощно опадать на землю, лишаясь перьев. Буря уносила всех, кто желал поймать мотылька, а мотылёк ничего не видела из-за пелены перед глазами, мёртвой хваткой обнимала Кимсана под его весёлые комментарии. «Дождь!..» «Дождь…» — пел медовый голос Безупречного. Он впервые стал таким чистым и по-детски восторженным, но в груди скулила полная сожаления мысль — Борон этот миг потерял.***
Переживая клокочущие судороги, охватившие всё тело, Двукрылая сорвалась вместе с Кимсаном со скакуна под кроной огромного дерева. Пригвождая тело собой, мгновенно оросила его губы усыпляющим раствором. Она не помнила ничего. Не помнила, как наспех рассыпала по земле ядовитый порошок, как увечила себя без страха истечь кровью и чертила ею молитвы на языке Бездны. Почти заливала Кимсана соком плоти, не чувствовала пропитавшего пепельные локоны дождя. Тонкая игла, дарованная Аннабель, зажалась в дрожащих пальцах. Всего один удар, — твердила пророчица, — один удар прямиком сюда, — обозначала она на кукле точку, куда возвращалась душа, — в заветный миг. И она вернётся. Стоял невыносимый гул. Он уже не напоминал китовый вой, скорее бешеную бурю, которая скрыла часть леса. Чёрные кроны сплошным потолком кружили над Двукрылой, но даже сквозь них прорывался ливневый дождь, смывая всё. Оставлял только кровь. Капли орошали кожу Безупречного. Второй рукой мазнув по ядовитому порошку, На`ан расчертила на лице Кимсана последние символы и окропила кровью его губу. Погода терзала, но Манаири не рассчитывала на ошибку — она попросту не могла её совершить. Пальцы сжались. Замах, и резкий удар вонзил иглу в центр груди Безупречного. Совершенная точность. Ударил гром. С его раскатами пылающая молния прорезала путь сквозь кроны деревьев, обжигая листья, и клыкастой пастью вцепилась в грудь затрясшегося тела, отчаянно нуждавшегося в душе. На`ан не дышала. Немо наблюдала за тем, как задёргались некогда скрюченные пальцы, как Сан начал ловить губами воздух с усердием умиравшего. Вздымалась грудь; раскрылись его глаза — по-прежнему чёрные, как смоль, и до неверия, до дикого счастья осмысленные!.. — Кимсан! Кимсан, слышишь меня? — Двукрылая ухватилась за лицо объятого судорогой. Зубы Безупречного стучали, он пытался что-то разглядеть в крупных кронах и морщился, целуемый дождём. — Возвращайся ко мне, давай… «Что может быть хуже мгновения надежды, за которым следует необратимая обреченность?» Робкие оплеухи по щекам должны были вернуть пожранного забвением в реальность. На`ан чувствовала душу, она лёгким пряным маревом светилась в груди Кимсана и оповещала о его благополучном возвращении. Но огонь, который ясно пламенел прежде, начинал постепенно угасать, словно то — лишь умирающий в последний раз очнулся. «Что могло пойти не так…» Ритуал был исполнен с хирургической точностью. Наблюдая ускользание души, Манаири схватилась за иглу вновь, и вновь она вонзилась в грудь. Вновь гром, вновь судороги и разгоравшаяся жизнь, и вновь она утекала, но всё быстрее, стремительнее… безжалостнее. Казалось, будто душа металась между двумя телами, будто её взывали к пробуждению с обеих сторон… Она не могла определиться. Шлепок по щеке пришёлся грубее, но глаза Безупречного продолжали лишаться осмысленности. Ещё один удар иглой, и вновь он здесь, но лишь на жалкие мгновения. Свои скулящие отрицания и мотания головой На`ан забыла так же, как всё последующее — обмякшее, едва дышащее тело Кимсана рядом и кромешную тишину мыслей. Только погода выла. Погода выла, хорошо давая понять — по какой-то причине Манаири не успела. Душа утекла из её рук окончательно. Сколько бы Двукрылая ни пыталась, ни взывала к Вирналену и не повторяла ритуал, Кимсан не возвращался. Отчаянное понимание пришло сразу: они успели пробудить его первыми. Ровно в тот миг, когда за жизнь Безупречного так отчаянно боролась На`ан, Посланники опередили. Они выжидали именно этого момента. Они выжидали момента, когда снова украдут его прямиком из-под носа… Он очнулся. Просто не здесь. Но страх, бешеное сожаление и удушающая сиротливость накинулись на Двукрылую со всех сторон. Лишь бриллиант она прижимала к своей груди, сохраняя душу Борона рядом. Поблизости — тело бездушной копии их с Кимсаном… Лился ошалевший дождь, смывая горькие слёзы и пряча надрывные рыдания сгибавшегося на мокрой земле Творца. У неё… Ничего не вышло. И в полном одиночестве, со свернувшимся в ногах и поскуливающим драконом, На`ан не знала, как отныне поступать. Труды долгих месяцев и чувства к любимейшему из людей канули в пустоту. В Бездну. В ту самую Бездну, которой годами приходилось служить из отчаяния. — Я н-ненавижу тебя… — клокочущая злоба срывалась шёпотом с губ дрожащей На`ан, стоило блеклым её глазам подняться к чернейшему небу. — Ты столько раз помогал, Отец… «Как с-с-смел бросить меня в такой миг… Как с-с-смел не смочь…» Ненавидеть Выколотые Глаза — единственное, что ей оставалось. Презирать единственное спасение и не принадлежать больше ничему, оставаясь мотыльком, запутавшимся в паутине, сотканной специально для него.***
Спасительное пробуждение после кошмара всегда несёт с собой облегчение. Но, пожалуй, не в миг, когда суровая реальность возвращается вместо неги, к которой привыкло сердце. Изувеченный забвением разум Безупречного не позволял ему понять ровным счётом ничего, и только душа металась, подобно она — хрупкое насекомое, бесцеремонно сотрясаемое в стеклянной банке. Отбившее крылья о стенки. Кимсан раскрывал глаза и видел небо, затуманенное дождевыми тучами. Кроны деревьев. Он жмурился и распахивал очи опять, замечая над собой цветастый потолок храма, улавливал аромат лёгких благовоний. И вновь менялась картинка, и каждый раз — удар, охватывающий всё тело ледяной конвульсией. Снова лес, бледное и измученное лицо белокурой незнакомки, что трясла и пыталась привести в чувства. Оно сменялось на лики храмовников и людей в чёрном, озадаченно склонявшихся над пробуждаемым. Снова она. И они. Голоса, сочетавшиеся в бессмысленное марево.— Свяжитесь с Деласаром, он благополучно просыпается.
— Не дайте душе ускользнуть, мы воззвали к ней.
— Кимсан, давай! Возвращайся ко мне, ну же!
— Пожалуйста, не оставляй нас с Бороном, ты нужен здесь…
— Обратитесь ко всем святым, но верните его сейчас!
— Кимсан, пожалуйста…
Спасительный вдох. Истинный, самый значимый. Задышав всей грудью, Безупречный оторвался лопатками от постели и наконец позволил себе увидеть — увидеть зал незнакомого храма и отошедших в обескураженности служителей, которые наблюдали за воскрешённым, будто за настоящим призраком. Душа вернулась на своё истинное место. И для кого-то это стало личной победой, но для кого-то — самой горькой и бессмысленной трагедией. — Гд… Где я… — последние слова перед тем, как потерять сознание на долгие дни, которые будут переполнены попытками насытить вернувшегося силами. Лишь спустя минуты, может, часы Безупречный услышал сквозь сон голос, который уже слышал в последний миг перед смертью. — Деласар… Как всё прошло? Мы успели первыми. Мы… Мы вернули его. Облегчённый выдох Грача нёс предобродушное, великое облегчение. — Живой покойник подготовил ловушку… Когда мы подорвали убежище, из Бездны вырвался призванный им дьявольский сброд. Нилатрия ранена, часть собратьев… они… они погибли. Беглянка ушла. — Но он мёртв? Я позову лекарей… — Мертвее мёртвого. Я… В порядке, — голос сбился на ослабленный, послышался шорох рухнувшего рядом тела и неровное, но взволнованное дыхание. Эльфийские пальцы вплелись в кудрявые локоны Безупречного.— С возвращением, мой цветок…