«Так ты и здесь оставил осколок души, счастливый ребёнок».
«Приятно вновь тебя встретить».
Приятно было встретить Борона юным и лишённым животной злобы. Но жаль осознавать, что в конце концов жизнь расколола зерно его терпения. Боне были детьми — совсем детьми в свои девятнадцать лет, когда наворотили ошибок и поспешили с поступками. Деласар сочувствовал обоим тогда… Но ныне — одному. Бледные пальцы коснулись молчаливого камня и начертили на нём невидимое послание.«Хани муэра, алахаста хина».
«Спи счастливо, неуёмное дитя».
Оцепенение прогнал Кимсан, оказавшийся позади. Он сжимал кипу пергаментных листов и смотрел на Деласара оживлённым взглядом, где, без сомнения, теплилась готовность поделиться секретами. — Я нашёл стих, который посвятил Борону в семнадцать, — восторженные слова обнажали нетерпение, порыв дотронуться до вечного, донести всё, что не прозвучало вовремя. Кимсан почти прочёл вслух первые строки, но Деласар ловко схватил его за запястье и остановил. Отрицательно мотнул головой. — Ты прочтёшь их ему лично. Идём. Неутолимое желание дарить успокоение и всё то, чего никто не подарил Безупречному в нужные моменты, продолжало вести Деласара, учить всё большему пониманию. Миновали каменные лабиринты, выпуская обратно, в центр пещеры. Грач вскинул ладонью — из неё вынырнули изумрудные светлячки и закружились в танце. Путаясь друг с другом, десятки и сотни метнулись к потолку малахитовой дымкой. И пещера, прежде столь пустая и серая, превратилась в маленький островок Чащи Непокорности — в обитель зелени и сияния, приветливо готовых слушать. Казалось, выйдешь наружу — встретишь полные таинств джунгли сердца Атиса. Кимсан мог поклясться, Деласар перенёс их во времени и пространстве, даже губительный ветер осени затих, даря тепло и лёгкую влажность, чтобы горлу не пришлось сохнуть. — Садись, — нежно приказал Грач, постелив одеяло. Объятия покоя встретили Кимсана, пока над его головой светлячки показывали причудливые созвездия. Нельзя терять момент. Деласар улавливал присутствие Борона, а это значило, братьям следовало подарить время. Эльфийская ладонь опустилась на плечо Боне, с покровительством сжав. Безвредное общение с призраком невозможно без присутствия рядом Жнеца Смерти. И Сэлдори был готов сыграть его роль — безучастного и непредвзятого. — Твой брат слышит тебя прямо сейчас, — заключил он. — Юный… влюблённый. Прочти же свои строки, и ты донесёшь до его души своё тепло, облегчишь… её путь на Тропе Мотыльков. Колыхнулся воздух; вздрогнув, Кимсан обернулся и увидел, как в сторону убежала стеснительная тень. Тень, подарившая дымные ароматы лимона и воска — ими Борон пах в далёком детстве. Казалось, тысячи белых голубей с шорохом крыльев обняли душу со всех сторон и готовились вознести на небеса.«Неужто ты правда…
Правда здесь?»
Мечтая скорее набраться смелости, Кимсан поначалу неуверенно прочёл первые строки: — Лик светлых чувств, бурлящих на душе, всё рвётся смелостью к твоей приникнуть коже… — задрожали губы. Шелест взволнованно затих. — Ты мне посмертно ведь всего-всего дороже… В любом обличье, мире, мираже. Деласар косо посмотрел в сторону. Из тени лабиринта выглядывал любопытный волшебник, одетый в плащ из облачной дымки. Нетронутый, ещё не покалеченный Борон боялся приблизиться, ведь Кимсан нервно высматривал его, а духи… Духи отчаянно любили подкрадываться к родным неожиданно, как непоседливые зверьки. «Закрой глаза» — нежно отправив в рассудок Кимсана весточку, Сэлдори прошелестел пальцами по его спине. Приосанившись, Боне последовал просьбе и опустил веки. — Воистину горит огонь спасения… и в его бликах — вальса слышен ритм. Случилось… Горячее дыхание сладкими нотами опалило лицо Безупречного. Дух подобрался к нему и осторожно, озираясь, присел рядом на колени. Так близко, что, казалось, вытянет кончики призрачных пальцев — пощекочет ими колени Кимсана. Безмятежность Безупречного колыхалась на волнах, заливала неутолимым, вечным рвением до встречи. — … который и вовек не будет сбитым, подобно мира лучшему творению. Борон встретился с беспристрастным вниманием Деласара. Строгий вид Посланника запрещал шалить и приставать к смертному, хотя на лице неуёмного дитя так и читалось намерение утянуть его поиграть подольше.Быть может, это — счастье за страданья,
И боле мы с тобой их не вкусим?
Я полон смысла, дерзости признанья,
Я полон чувств, я полон света сил!..
Тяни ладонь, навечно прячь в моей,
Пока я ленту алую вплетаю в роскошь кос.
И если б мог — от всех тебя унёс,
Семья — лишь мы с тобой, иная — чёрт бы с ней!..
Кимсан читал восторженно и горько; с бесконечной тоской и радостью от встречи. Пускай слушало его отражение совсем далёкого Борона, оно заслуживало любви всего мира, и как же сильно хотелось открыть глаза, чтобы увидеть немного кривую улыбку задиристого мальчишки… Но ресницы дрожали под тяжестью влаги, а одобрительная улыбка Деласара позволила духу сладко мурлыкать в такт словам, щекотавшим сердце. — Я могу открыть глаза? — обнадёженный, поинтересовался Кимсан. Грач опасливо осмотрел призрака, ласково водившего кончиком носа по щекам Кимсана. Нельзя позволять живым видеть мёртвых слишком долго… Завет Майвейн прост — всё проходит. Смирись же и слышь, а не вкушай глазами, чувствуй, не касаясь жадной плотью. — Можешь. На мгновение, — и это мгновение требовалось Кимсану, как ничто иное. Он распахнул глаза. И вслед за этим начал жадно глотать целительный воздух, узрев напротив размывающиеся очертания возлюбленного из прошлого. Тёмные локоны опадали на его лицо, украшенное шрамом; их собирала алая лента, купленная в первую страстную ночь. Дух не имел права трогать человека, а человек — духа, но восторг наполнил Кимсана с головы до ног, и он нарушил обещание. Ладонь сама метнулась ввысь, к лицу Борона, готового подставить эфемерные щёки. Но Деласар поймал её и строго увёл обратно, на колени. Чтобы затем — накрыть веки Кимсана и вновь подарить ему безопасную темноту. Ледяные слёзы Безупречного разбились о кожаные перчатки Сэлдори. Исступление и долгожданное счастье по-прежнему мешались с разрушительным желанием ринуться вслед за одиноким мертвецом, никак не способным наиграться с повзрослевшим Кимсаном. — Тебе нельзя к нему, — утешил Деласар. Согнувшись, зашептал на ухо заботливые истины. — Но у этого Борона уже есть свой Кимсан… Частица твоей счастливой юной души навек поселилась рядом отныне. Я гарантирую, он больше никогда не будет одинок. Не успел Кимсан задаться вопросом, кто тогда остался у истинного Борона, недавно погибшего, как родной голос зазвенел по округе эхом, благодарящим за бесценное присутствие. Голос Борона… Его голос! Он расслаивался на тонкие нити, тянувшиеся со всех сторон, и усыпал щекотными поцелуями. Призрак кружился по пещере в немом танце, отвечая памятью — на память. — И, обретший семью, всю её лишь в твоём лице, усмехаюсь: «Как же мир сразу стал мне мил!..» — ведь Борон тоже писал Кимсану стихи. Он часто жаловался, что мало практиковался, но вкладывал в строки всю черствеющую душу. — И я каюсь пред ним, преклоняясь, сохраняя все тайны твои…Все чертинки в своём ларце,
И ларец будет полон.
Я тебе обещаю: соль сердца отдавши столь рьяно и смело;
сколько б времени жизни рысцой ни летело —
по тебе я скучаю,
по тебе
я
скучаю…
Нам невзгоды земные вдвоём — нипочём?
Я бы клялся на крови, что тебя не покину.
И в засушливый день лягу хладным ручьем
к ступням твоим.
Коль захочешь, — там же и сгину…
Если слова — единственное, что им оставалось, то Борон играл по этим правилам. Видя, как кристально чистые слёзы катились по щекам Кимсана из-под руки Деласара, он взволнованно посмотрел на последнего и обиженно мотнул головой. «Нельзя?» — донеслось до слуха Грача юным и тоскливым голосом. А Грач молчал. Сколько раз он допускал ошибки в попытках не мешать братской любви, сколько раз позволял непоправимому случаться, но… Столько же раз именно Деласар служил препятствием там, где возлюбленные могли обрести шанс. И если можно искупить хотя бы крупицу… «Через мою руку» — прозвенело разрешение, позволившее Борону взволнованно прикоснуться к ладони Сэлдори на лице Кимсана. Пальцы Посланника и Покойника сплелись, щекоча бархат кожи тоскующего и позволяя ему утонуть в объятии крайностей. Жизни и Смерти; Пламени и Морозе; Злобе и Сострадании; любви чересчур жадной и излишне робкой. Кимсан не шевелился в простодушном желании навсегда запомнить этот момент: момент, когда Деласар и Борон равноценно берегли его, не сжирая друг друга за лишний кусочек любимого тела. Он медленно, боясь спугнуть, поднял ладонь и накрыл ею пальцы Сэлдори. А через них получил шанс дотронуться до вечного — до брата, который никогда не погибнет окончательно и однажды обязательно вернётся. Боне был уверен. Интуиция подводила его… столько раз. Но он клялся — не в этот. Миг счастья оборвался, продлившись маленькую вечность, и только изумрудные светлячки остались тлеть созвездиями на потолке в вечное напоминание о любви мертвеца и благосклонности птицы.***
Ещё долго Кимсан сидел, укутав ноги в поданное Деласаром одеяло, около входа в убежище. Развёл маленький костёр, который потрескивал и шаловливо отвлекал на себя внимание. Рядом лежали деревянные игрушки, кипа старых писем и всё, что можно было сжечь во имя освобождения от ноши, но рука не дрогнула до сих пор. Боне сжимался в объятиях с собственными коленями под трель цикад, иногда рассматривал непокорные кроны деревьев и выискивал за ними звёзды. Вдалеке светился Адонио — такой маленький и яркий. В пальцах тлела самокрутка, оставленная Эмили в путь. Она согревала. Впрочем, чем дольше Кимсан находился рядом с Деласаром, тем сильнее привыкал к морозу, словно к неотъемлемой части, без которой уж слишком горячо. На плечи что-то опустилось — тёплое и сладко пахнущее. Безупречный удивлённо обернулся и обнаружил пальто брата, бережно накинутое Грачом, а вслед за ним на шее застегнулось украшение. Пламя, подаренное Борону в дороге. — Я бы отдал тебе недавнее пальто Борона, но оно пахнет лессием, — признался Деласар, опускаясь рядом и садясь плечом к плечу. — Зато… Считай, я вернул тебе дорогие вещи, которые мы нашли при нём. Лишь тебе ими распоряжаться. С доброй улыбкой Кимсан поднял перед собой маленький огонёк. Вспомнил, как задирался с братом, неустанно шепча ему, что он — горячий, как кипяток. Как принёс в тяжёлом пути подарок с надеждой от всего уберечь. — Спасибо… — глухо прошептал Боне. — Знаешь, я подарил это пламя Борону в тот вечер, когда нашёл смелость спросить… Спросить, полюбил ли он кого-то другого за десять лет нашей разлуки… А он начал издеваться. — Это же Борон, — милосердно отметил Деласар и подловил момент, чтобы выкрасть у Кимсана самокрутку, а затем нагло запустить её в пламя. Боне, конечно, воззрился на эльфа с красноречивым возмущением, но в конце концов лишь цыкнул недовольно. — Мне было приятно услышать, что не полюбил. Что меня описывал, когда признавался, кому принадлежит его сердце, — явив Сэлдори румяное лицо, окрашенное растроганными чувствами, Кимсан заставил его сердце неприятно ёкнуть. «Ты ещё не знаешь о На`ан… Ты не знаешь, но рано или поздно мне придётся тебе рассказать. Наивная, чистая душа, ищущая того, кто будет предан тебе одному всю свою жизнь». — Единственная любовь — это прекрасно, — подарив Боне самую ободряющую улыбку из возможных, Деласар задрал голову и воззрился на небо. По нему пролетела Рената и юркнула в пустое дупло, сторожа покой Посланника и его спутника. — Знаешь, а меня вырастили двое отцов. — Серьёзно? — Кимсан оживился. — Угм, — кивнув, Деласар повернулся к нему. Хотелось всё больше общаться с этим чарующим человеком. Сердцу хватало простых бесед для волнения — Сэлдори так привык беспомощно наблюдать со стороны, что уже и ненавязчивую болтовню находил величайшим подарком судьбы. — Их зовут Дорий и Август. Они до сих пор живут в столице. «Может быть, я вас однажды познакомлю». — Расскажи. — Сию секунду. Под крылышко не желаете юркнуть, герр? Деласар раскрыл своё одеяло, а Кимсан, помедлив скорее из вежливости, придвинулся ближе. Сэлдори спрятал его под крылом тепла, и теперь, сидя плечом к плечу за невозможностью просто обняться, каждый ощущал себя на своём месте. — Мои отцы бежали сюда из дальнего мира. Из мира, в котором были друг другу заклятыми врагами. Военачальник и лидер восстания… презабавно, правда? — Сумевшие сохранить свою любовь вопреки? Начало, как в сказке. Деласар закивал. Гордость, которую он чувствовал по отношению к своим отцам, превращала его, обычно хмурого вестника смерти, в довольное дитя, всю жизнь купавшееся в родительской любви. — В разгар восстания Дорий предал свою армию и встал на сторону Августа. Они оба сломали колонны, на которых держался их маленький мир, и сбежали в большой, наш, в надежде обрести свободу. А их встретили алчной жестокостью… Как иначе смотреть на падшего аристократа редчайшей расы и «жалкого» мятежника-полукровку? — Деласар собрал ворох сухих веток и ловко бросил в пламя, заставив его вскочить и зашипеть. Испугать удумало, наивное. — Для начала они не побрезговали грязной работой и примкнули к преступной группировке. Это… самый простой способ быстро подняться наверх. Убийства, воровство, торговля наркотиками… Заулюлюкали ушастые лисы. Привлекли к себе внимание светящимися алыми ушами, украли у Деласара из мешка монетки и помчались прочь с ними в зубах. Ночной лес — колодец чудес. Сэлдори прыснул и продолжил, пока Кимсан удивлённо смотрел вслед разбойникам: — Я в гетто родился, под крылом родителей-наркоманов, и всю жизнь мечтал разбогатеть. Презирал их за беспомощность. Верил, миром правят деньги, на которые можно купить целый остров и не знать бед… Август нашёл меня в одном из притонов, где я пытался подзаработать поставщиком, и притащил к ним. Я ему… понравился. — Я бы удивился, не понравься ты ему, — бросив ненавязчивый комплимент, Кимсан тотчас отвернулся, будто совершенно ничегошеньки не произнёс. Подкинул очередному лису сухофрукт и сдержанно улыбнулся, заметив румяное одобрение на лице эльфа. — Август, между прочим, на тебя жутко похож, — не остался в долгу Деласар. — Вернее, ты на него. Чернокудрые бледнолицые красавцы. В диалог незаметно прокрался приветливый флирт, и Боне предпочёл уронить лохматую голову на плечо Деласара. Пускай это послужит его непорочным желанием близости, пускай заставит Сэлдори обнять за талию и прижать крепче во имя большего тепла. Жар Безупречного крал холод Неподражаемого. Уникального. И Деласар обнял. Уткнулся носом в кудри Кимсана. — Представь, я весь отощавший, голодный и такой злой ребёнок! Август представил меня Дорию, лично отмыл, оплатил плотный ужин, отправил спать… А я моргнул, и уже — часть их банды, приёмный сын, личный маленький охранник и самое благодарное дитя на свете. Мои отцы мне казались королями этого гадюшника… Слишком благородные, слишком гордые и чистые, хотя это не мешало им оставаться жестокими и корыстными. Забавно, да? — О, я прекрасно понимаю, каково находить эти крайности в одном человеке. Шустрые пальцы Кимсана забрались в широкий рукав Деласара и начали проказливо выводить узоры на его запястье. Сэлдори потребовалось время решить, как поступить с подобной наглостью, но вскоре он мягко поймал ладонь Боне и накрыл своей. Пальцы переплелись. — … и однажды Дорий рассказал мне, что они с Августом никогда друг друга не предавали. Всю жизнь единственные. Первая настоящая встреча — на балу. Вечно молодой представитель долгоживущей расы и совсем скромный мальчишка из Университета. Страсть между ними вспыхнула тем же вечером, а спустя минуты Август уже клялся Дорию в любви, сидя на одном колене. Честью семьи. Признавался, что с раннего детства видел о нём сны. Спустя неделю — первая ночь. Кто-то скажет — поспешно, но… Я, как способный прожить тысячи лет, понимаю Дория. Если жаждешь человека, он — вспышка для тебя, и хочется поскорее взять всё, пока не погас… — Грустно… Пережить своё на тысячи лет. Даже не представляю, — благо, сказавший это Кимсан не заметил удручённого страха на лице Деласара, тотчас поспешившего спрятать эмоции под равнодушной маской. — Не представляй. — Мировоззрения у них разделились до встречи с тобой? — в какой-то мере услышанная история настолько же восхищала Безупречного, насколько угнетала. Ведь их с Бороном мировоззрения разделили больше, чем Дория с Августом. Деласар поборол нахлынувшую досаду и вдохнул горький аромат «паслёновых листьев». — Да. Они проделали огромный путь, чтобы воссоединиться вновь. Но Август всегда оставался человеком Дория. Человеком горделивого аристократа, который оставил всё нажитое, чтобы поддержать любимого в восстании, идею которого никогда не разделял. Они ни разу друг другу не изменили. Ни в горе, ни в слабости, ни в злости.— Я всегда мечтал о такой любви.
«Я знаю».
— Когда у них появился я, они уже были счастливы и неделимы. Будучи ребёнком, я учился, рос и понимал многие вещи именно на примере подобной любви, — слова лились, покидали Деласара, и отчего-то ему совсем не казалось, что Кимсану может оказаться скучно слушать. Нет, Боне внимал, как давным-давно не внимал никто. — Однажды я захотел попробовать наркотики, которые мы поставляли, и своровал несколько самокруток… Дорий раскусил моё маленькое преступление. Он всегда был более строгим отцом, чем Август, и мы могли громко спорить. Брови Кимсана нахмурились. Он заподозрил, что отец разгневался, ведь так привык при каждом проступке встречаться с яростью Герберта. Но бесконечно хрупкая ладонь, ласкавшая спину, напоминала — сегодня не вечер страшных историй. — Он просто отвёл меня в один из грязных кварталов и ещё раз напомнил, как выглядят люди, которые завязали на наркотиках свою жизнь… Забитые, безвольные и больные. Как мои настоящие родители. Как я в прошлом. «Но почему тогда мы продаём наркотики, папа?» — спросил я. На что он ответил: «Если падший человек готов отдать тебе свои деньги, чтобы побыстрее умереть, то почему ты должен его отговаривать? Каждый сам вершит судьбу, ты — верши свою». Эта мораль так и осталась в моём сердце… Если кто-либо ищет повод испортить свою жизнь, не в моём праве мешать ему, я даже помогу. Но сердце моё принадлежит тем, кто просит меня осветить их судьбу. — И потому ты спас Эмили? — О, так она тебе рассказала… — добрый смех Деласара растопил каменную корку на сердце Кимсана. Захотелось подарить эльфу невесомый поцелуй в щёку, чтобы служил не клеймом, но вечным доказательством, уликой — твоё лицо уникально. Оно заслуживает всей любви этого мира. — Беспредельщица… Д-да. Да, ты прав. В нашей банде я близко дружил с двумя детьми… Моими ровесниками, если судить по человеческим меркам. Их звали Лешек и Офелия — ему пятнадцать, ей шестнадцать. Нас часто отправляли на преступления втроём. Она манила и развращала, я взламывал и воровал, а Лешек убивал. В свои пятнадцать он считался лучшим убийцей Астры, представляешь? Мы… были очень дружны. — Были?.. Ты… Пережил их, потому что эльф? Кимсан переместился, опустив голову на колени Деласара. Он по-прежнему играл с подвеской брата в пальцах и теперь смотрел на рассказчика снизу вверх, внимания откровениям. Сэлдори не удержался и сразу же овладел волосами наглеца. — Увы, не потому что эльф, — как ни прискорбно. — Я нравился Офелии, и она подарила мне опыт первой близости. Однако я не был в неё влюблён и с тех пор решил, что буду ждать свою единственную, а голодное юное тело удовлетворял в борделях. В конце концов, настоящая любовь случилась у неё с Лешеком… А когда нашу шайку вырезали, я… не смог их спасти. В пальцах эльфа сверкнула монетка. Простая, медная, Деласар вытащил её из кармана и подкинул в ладони, заставляя Кимсана склонить голову и с любопытством пронаблюдать за побрякушкой. Он превращался в такого душку, когда увлечённо наблюдал за чем-либо… Сэлдори нравилось тонуть в этих объятиях, в шелесте ветра, уже не промозглого, в шёпоте леса… С видом на далёкий город. — Ты выбрал спасти отцов, — заключил Кимсан, неравнодушно ткнув кончиком ногтя в щёку Деласара. Он расплылся в облегчении и поймал палец, который поцеловал. — Я всё отдал бы, чтобы этого выбора не случилось. Их с Лешеком зарезали, как собак. Вдвоём. А спустя сотни лет я пришёл провожать незнакомку по имени Эмили в последний путь… И моё сердце остановилось. Она была так похожа на неё. Офелия… — голос Грача казался не то горьким, не то облегчённым. Наверняка он тысячу раз пережил эту историю, она осталась в далёкой жизни, и потому её преследовали тепло и попытка отпустить. — Поначалу я даже подумал, Офелия переродилась. Но душа оказалась не её… На нос Кимсана приземлилась монетка. Деласар ловко опустил её на самый кончик и прижал пальцем, заставляя чёрные глаза скоситься в кучку. — Вот и моя история о лессийском лепестке. Я помог Эмили вопреки своей эгоистичной надежде встретить подругу из прошлого. Кто знает, может, ещё повезёт? А это — плата тебе за то, что внимательно слушал. Кимсан ловко перехватил монетку и вскочил с коленей Деласара, явно поражённый тому, с каким рвением его задаривал этот на первый взгляд чужак. — Ты обязательно её встретишь. А если не её, то Лешека. Сам говорил, люди перерождаются почти раз в тридцать четыре года… У тебя впереди тысячи! — да уж, если бы это не удручало Грача ещё сильнее… Но Кимсан перевёл тему, и Деласар был ему за это благодарен. — Медная монетка… От того, кто из грязи и нищеты выбрался в Посланники? Да мы с тобой как Принц и Нищий. Поднявшись на ноги, Безупречный принял решение оставить воспоминания о Бороне в покое. Все эти игрушки не для того ждали столько лет, чтобы оказаться пеплом. Подобная судьба уже постигла самого Погоревшего, а Кимсану, вопреки всему, предстояло защищать ценное до последнего. — Я вырос в прославленной семье, и кто же я ныне? Никто. — Принц всегда способен посадить нищего на трон рядом с собой, — уже Деласар не удержался от трогательного откровения, почти напрямую намекавшего на возможность остаться рядом насовсем. Он наивно верил, что мирная кровь заснёт в жилах Кимсана окончательно рано или поздно, и Боне останется помнить своего брата правильно, так, чтобы спокойно жить дальше. — Храни эту монетку. Если вдруг ты очутишься в беде или снова потеряешься, позови меня. Буквы на ней скромно складывались в «Позови Грача». Даже если Кимсан вновь окажется украденным и беспамятным, ему хватит прочесть заветные слова, и спасение ринется по небу стаей чёрных птиц. — Неужто у принца нет его принцессы? — легкомысленно бросил Боне. Закутавшись в одеяло теплее и собрав все побрякушки обратно в ящик, он намеревался выспаться. Следовало делать это в пещере — пламя пламенем, но даже вежливый ветер не радовал больное тело. — Принц всегда тосковал по вечной любви. Прямо как у его отцов-королей. Где же ему отыскать единомышленника… — бархатный голос эльфа тотчас немногим сел, наполняясь медовыми нотами, и он последовал за Боне в убежище. Кимсан не собирался внезапными кокетством порочить место, дышавшее ими с братом, потому только остановился спиной к Деласару и отзывчиво улыбнулся.А Грача разрывали мысли.
«Я готов встречаться с тобой заново все тысячи лет, мне уготованные, Кимсан… Но отчего-то страстно хочется, чтобы именно у сегодняшнего знакомства появилось будущее».
— Украдёшь со мной коня? — что? Так ты, бесстыжий Безупречный, даёшь надежду? Ехидно расхохотавшись, Кимсан и не собирался оправдываться, только рухнул в свой спальный мешок и оставил обалдевшего Деласара стоять столбом. Не стоило отрицать, за минувшие дни он бесконечно взволновал суть. Однако… Пускай Кимсан простил убийцу родного брата за факт причастия к гибели, он по-прежнему раздумывал о чувствах покойного, о том, как происходящее оценил бы Борон. Прошло слишком мало времени, раны болели, а вопросы множились и роились. Запутаться в поспешности — скверная идея. Впрочем, если думать слишком долго, ситуация едва ли прояснится. Спроси сороконожку, в каком порядке она передвигает лапки… — Я… не краду коней, — натянуто промычал Деласар. — Что ты мне там про своё детство и банду весь вечер рассказывал? — донеслось уже из спального мешка. — Возьми и укради со мной завтра коня. Я желаю видеть, как принц умеет веселиться, прежде чем делать выводы о вечной любви. Кто из нас, впрочем, настоящий принц…«Негодяй…»
Задев самые звучные струны души, Кимсан без лишних мыслей отправился навещать Целующего Ночью, а Деласар так и остался обдумывать сказанное с тронутой улыбкой на лице. Несомненно, Безупречный всегда был лёгок на подъём и очень влюбчив. Хотя за всю жизнь он разделил своё сердце лишь между Вэлом и Бороном, вдохновился и оказался покорён куда большим количеством людей. Душа творца, что с неё взять. Вряд ли Боне заложил в свои слова больше, чем уклончивое заигрывание, и в то же время он никогда не произносил их, не наделяя смыслом. Миновали часы. Ночь выдалась скучной, лишённой снов и даже задушевных разговоров с Ренатой — она обрела уют в молчаливом наблюдении за лесом. Деласар медитировал, впадая в привычный эльфийский транс. Увы, на сей раз не принесший успокоения, ведь источник ему нашёлся иной, спавший неподалёку. Не существовало отныне ничего более уместного и правильного, чем полная спокойствия убеждённость — рядом с ним ты найдёшь свой дом. Кимсан мирно отдыхал, не застав рассвет и скомкав под себя несколько одеял, а Деласар мысленно позабавился. Боне всегда так делал, когда тосковал по объятиям и пытался чем-то их повторить. Ведомый томным неравнодушием, Сэлдори приблизился к спавшему и осторожно присел перед ним. Ладонь повисла в воздухе — не хотелось проминать ею одеяла и будить. Пускай в пещере по-прежнему царствовал полумрак, он не мешал пытливо уделить внимание каждой черте любимого лица. Мёртвая мораль ныла — не спеши, имеешь ли ты вовсе право? Но Деласар слышал лишь собственный пульс и нежно благодарил мир за иную уверенность — уверенность, что всегда имел доверие и разрешение того, кто сейчас смял одеяло и, будь котом, точно свернулся бы в клубок. Подавшись вперёд, Деласар поймал неровное дыхание Кимсана в признательном поцелуе. Осторожное прикосновение к губам, словно вестник добрых снов, окатило лёгким давлением и всполохом прохлады, пощекотавшим шею. Сэлдори прикрыл глаза и, будь его воля, остановил бы время. Но острые уши забавно дрогнули, как только Боне зашевелился. Должно быть, виноват во всём первый луч солнца, подло ударивший в лицо спавшего… Деласар неспешно отстранился, выпрямился и закрыл Кимсана от света. Когда же соня с трудом поднял веки и постарался хоть что-нибудь рассмотреть, добрый комплимент Грача послужил первым приятным событием грядущего дня. — Целующий Ночью хранил твои сны сегодня, Кимсан. Луна сияла так ярко…***
— Видишь, вон тот, гнедой? Я хочу его. Не было объяснения желанию Кимсана сотворить маленькую пакость, и хоть что ты делай, от идеи украсть коня он не отступал. Деласар попытался отвлечь дурашку и отвёл в любимую лавку, где нарёк выбрать всё душе угодное, но даже это не помогло выкинуть из головы мысли о краже. Хотя, стоило признаться, предложение Боне принял, отныне щеголяя в тёплом меховом плаще и наслаждаясь новым подарком. С шеи свисал, держась на тонком шнурке, оберег — чёрная птица, распахнувшая пышные крылья. Напоминая обугленный уголёк, фигурка влюбила Безупречного сразу, как тот оказался у витрины, и Деласару осталось только выложить на неё медяки. Правда, выложил он по итогу золотые, пожелав скрасить последние годы жизни старика, который продавал безделушки. — А я хочу отметить, что твоему плащу очень идут пёрышки, — задиристо отметил Сэлдори, обнимая Боне за плечи с фамильярностью закадычного друга. Неподалёку медленно, почти лениво двигался караван сигрусов. Они плохо ориентировались за пределами Чащи и, может, не поймут, что их имущество отжимает благородный Посланник… Ух. — Хочешь, чтобы я весь оброс пёрышками, как ты, принц? — подмигнул Боне и воззрился на Деласара, как дитя малое в ожидании покупки ещё одной игрушки. — Когда украдём — куда поедем? Он всё меньше держал дистанцию, теснился к Грачу и искал поводы далеко не отходить. Хорошо зная Кимсана, Деласар предполагал, что причина заключалась всё-таки в симпатии — при всей своей открытости обычно Боне старался держаться от людей подальше. — Нужно проверить одно место. Рената говорит, вмешательство Посланника совсем вскоре не помешает. — Призраки мора побрели по разбитой деревне, — защёлкала клювом птица, тотчас приземлившаяся на плечо Кимсана. — Оно грезит об очищении. Оно грезит о ласковой руке. — Славная птица, — ухмыльнулся Боне, погладив Ренату по груди и с удовольствием отмечая, что, кажется, окончательно уломал честное существо на маленькое преступление. — Ну же, Деласар. Демоны жгут и твою душу. Скучен тот человек, в котором нет ни единого противоречия. — Ах, если бы ты только знал… «Даже твой брат не показался бы тебе настолько противоречивым». Караван приближался. И вряд ли Боне ожидал, что Грач удивит его за считанные секунды — смело, даже не пытаясь скрываться, он зашагал в сторону спешившегося всадника. Самое время подтянуть подпругу. — Ой-ой. Сейчас придётся прыгать, — предупредила Рената, явно попытавшаяся повторить лукавую манеру Кимсана. Вышло суховато. Подойдя вплотную к высокой рыси, Деласар скинул с головы капюшон. Мгновенно от влекущего фэйского существа не осталось следа: на побелевшей коже проступили чёрные вены, превращая прежде пышущего жизнью эльфа в живой труп. Наполнились мазутом бледные глаза — казалось, они способны душу сожрать, настолько бессердечно буравили. — Ты обещал мне вернуть коня сразу, как мы встретимся, — утробный голос по праву принадлежал демону, давно позабывшему правильное звучание человеческой речи. — Исполни сказанное, передай поводья в руки моему спутнику и отойди. Караван встал. Сигрусы поддались оцепенелой панике — никогда прежде они воочию не видели дьявольское отродье из легенд, жителя гиблых, вечно промёрзлых земель. Бледные эльфы давно вымерли — наречённые злыми духами льдов, они славились любовью пожирать беспечных путников, заманивая тех в лабиринты мертвых убежищ. Из-под бледных губ блеснули клыки. Ошалевший сигрус отскочил прочь, вручая поводья Кимсану — осталось поймать мгновение и запрыгнуть в седло. Рената порхнула с плеча, оглушительным криком отвлекая внимание на себя, а Деласар ухватился за заветные секунды. В стремительном прыжке он оказался верхом на коне, вцепился в талию Безупречного и услышал дребезжание стремен. С диким ржанием конь встал на дыбы — нерадивые воришки-наездники чуть не рухнули с него прочь. — Проклятье… — Дерзай, Кимсан! Дух выбило из груди. Весь мир почти перевернулся вверх тормашками, но удержаться получилось — скакун сорвался с места и понёсся прочь, через золотое, целованное осенью пшеничное поле. — Это что такое было? — Кимсану не удалось развернуться и рассмотреть ещё раз, но он никак не мог выкинуть из головы ужасающее лицо Деласара. В груди щекотался трепет неверия и восторга — казалось, весёлые времена вместе с Колетто давно остались позади. Никого вокруг, только Безупречный, окрестности его особняка и любимый вороной друг. Остался ли он в живых?.. — Я — Мастер Покрова, душа моя! — Деласар заливисто расхохотался, пока ветер вовсю нападал на локоны двух озорных мальчишек, вновь потерявшихся в счастливом детстве. — Способен превратиться в кого угодно, если захочу… Ох ты, они догоняют, Кимсан! Пожалуй, преследования не ожидал никто. Весело махнув рукой, Грач отправил сигрусам встречный ветер, сорвавший с соседних клёнов алые листья, а Кимсан увёл коня в сторону. — Разве не волшебно? Я давно не чувствовал себя таким живым! — оживлённо воскликнул Боне в ответ, перекрикивая свист в ушах. Впереди летела Рената — чёрным пятном виляла из одной стороны в другую, вовремя огибала препятствия и помогала их заметить. — Пригнись-ка! Деласар вжался в Кимсана, прилипнув к его спине, а тот приник к скакуну — над головами пронеслась крупная ветвь. Секунда, две, и позади взорвалась брань. Вслед за ней — сладкие звуки падения. — Жадины, из-за одного-то коня преследовать… — Сигрусы мстительны и кровожадны… — пропел на ухо Деласар, заражаясь смелостью того, кто всегда его восхищал. — Как я до твоей радости! — В таком случае, я просто обязан… ох, чёрт, — застава гвардии возникла из ниоткуда, в суете замеченная слишком поздно — через неё, пересёкшую скошенное поле, легко перелететь точно не получится. — Что теперь, Мастер Покрова? Превратишь нас в птиц? — Увы и ах! — Деласар крепче втиснулся в поясницу Боне. Адреналин, испытанный в заветные секунды, подарил уверенность, какую давно не приходилось знать. Уверенность ликующую и празднующую, ту, которую приносит любовь, не ненависть. Бёдра уже отбились о седло и обещали долго болеть — не лучшая причина тому, могла найтись и приятнее. — Беги на заставу! — Ч-что? — Беги и ни в чём не сомневайся! Давай! Перепугавшийся Боне быстро взял себя в руки. Заражённый тем же чувством всесилия, он пришпорил коня и понёсся прямиком к заставе, явно переполошив гвардию резвым приближением. Пальцы Деласара, облачённые в кожаные перчатки, обняли руки Кимсана и накрутили на них поводья. — Марата… Формула, не успев прозвучать полностью, вонзилась в забвение Безупречного и, казалось, рассыпала её скорлупу на маленькие осколки. Слова, нередко срывавшиеся с уст Борона; слова, столько раз помогавшие ему перемещаться в пространстве… Да, всякий, кто обращался с колдовством на «ты», в опасные моменты обращался к азам.«Ну же… Вместе?»
— Аш-c сахай! — в два голоса крикнули Сэлдори и Боне. Прямиком в прыжке скакун утонул в чёрном облаке, а вынырнул из него уже далеко на лесной тропе. Спокойствие обрушилось на плечи, но под ложечкой по-прежнему сосало из-за резких переворотов… И Кимсан не намеревался останавливаться. Они с Деласаром неслись дальше, весело крича и в какой-то момент совсем позабыв держаться за поводья. Миг свободы, миг непринадлежности никому и ничему, вечность, однажды взлелеянная совсем юным ребёнком… Та вечность, о которой он всегда грезил. И Кимсан мог поклясться — Деласар тоже. Он именно её искал. День запомнился зноем, какой вспыхнул на коже после долгой беготни по лесу. Вскоре спешившись, Сэлдори и Боне носились по нему уже на своих двух, путались в деревьях и неустанно кричали обо всём, о чём не докричались вовремя. День запомнился способностью впервые задышать полной грудью: облегчённо и свободно. Он запомнился пикником под кроной алого клёна за бессмысленной болтовнёй о творчестве. И дневным сном — настолько сладким, что даже Деласар ненадолго в трансе задремал, сползая по плечу Кимсана. Но ранняя ночь встретила хмурой серьёзностью. Она твердила, что попытки вопреки всему сделаться счастливыми стоило отложить до утра. Под пасмурной завесой облаков низко летали птицы, предвещая дождь; подвывал ветер, бегая кругами за собственным хвостом. Упомянутая Ренатой деревня мелькнула на горизонте, и на сей раз поводья покоились в руках Деласара, ведшего коня. Кимсан мирно дремал позади него. — Плохой знак… — от почерневшей земли за версту пахло хворью. Не будь Грач убеждён, что Рената давала лишь посильные наводки, он предположил бы, что здесь одним Жнецом Смерти не обойдёшься. — Как же Посланники это место обошли… Угрюмые слова вернули в реальность, и Боне приосанился. Сквозь угольные тучи прорезались оранжевые полосы небосклона, отбрасывая на деревню зловещий свет. Смутно напомнило недавние события. Тлеющая деревня. Одновременно жарко и холодно. Запустело. Раскрытые настежь двери и окна домов оглушительно хлопали в плену злого ветра, а конь медленно брёл между ними, ломая копытами сухие ветки. Шорохи, разбежавшиеся по углам, навязчиво толкали к мыслям о потустороннем, иначе зачем здесь Посланник? Но мало заподозрить потустороннее. Иногда призраки не так страшны, как те, кто их разозлил. — Разве не Искры должны очищать от мора землю? — прошептал Кимсан, с сожалением глядя на пожухлую тёмно-оранжевую траву, приникшую к земле. Он сильнее закутался в плащ. — Иногда земля черна настолько, что справимся только мы… — ударившись в хмурую задумчивость, Деласар дождался, пока Боне спустится, и спрыгнул следом за ним. Не удалось и шага пройти — жирная белая крыса выпрыгнула из кустов и бросилась прямиком на незваных гостей. Сверкнуло лезвие меча. Кимсан, с шипением вынув его из ножен, пронзил обмякшее тело. — Белая крыса… — он сморщился и отшвырнул грызуна в сторону. Оставалось надеяться, ни одной чёрной не найдётся поблизости… Нет. Иначе весь Адонио уже кишел бы болезнью. — Откуда в пустой деревне вестница чумы? Задумчивость Деласара кололась. Давно — или, пожалуй, никогда, — Кимсан не видел его настолько мрачным и суровым в своей лаконичности. Земля пахла проклятой, горькой кровью, какую проливали худшие из худших. Грач натянулся как струна. — Я ошибся. Это место зовётся деревней Опавших Листьев, и оно знакомо мне. Осенью листья никогда не задерживаются на здешних деревьях, опадая в считанные дни, — развернувшись, Деласар прошагал к одной-единственной сгоревшей хижине посреди селения. Укрылись пеплом лишь она и мельница неподалёку — все остальные дома остались стоять целёхонькими. — Годы тому назад моя сестра лично отвечала за исцеление здешних мест от мора… Но кто-то, кто прошёл здесь совсем недавно… разбудил болезнь снова. — Где же тогда орава чёрных крыс и сотни заболевших, — хмыкнул Кимсан. Раскрытая настежь истлевшая хижина зазывала войти. Она манила и проклинала одновременно, ведь там, глубоко в паутине беспамятства, Безупречного выворачивало наизнанку от попыток вспомнить запах тлеющей плоти, треск сгоревшей древесины, предсмертный вопль брата, и… — Либо этот кто-то ждал, когда заведутся чёрные, — страшное осознание укололо Деласара паранойей. Даже последователи Вихтера не были столь терпеливы в умении долго ждать нужного момента, способного унести тысячу жизней. «Неужто…» Нет… Нет, этого попросту не могло случиться. Грач попытался спешно взять себя в руки. — Либо он решился оставить сообщение. «О котором тебе лучше не знать». И тотчас — укор совести, ведь Кимсан и так был обделён знанием всю чёртову жизнь. Как бы Деласару ни хотелось отвадить его подальше от ужасного места, пропахшего гнилой кровью, подобная тактика уже не сработает. — Ты можешь подождать, если тебе тяжело, — с пониманием откликнулся Сэлдори в ответ на смятенное молчание Боне. Но последний отрицательно мотнул головой и зашагал в хижину следом, стараясь держаться ближе. Главное — не вспоминать. Не вспоминать пожар. Не вспоминать всё то, что в одночасье разрушит попытку держаться за хрупкую уверенность… Тошнотворный позыв одолел Безупречного спустя жалкие секунды. Он не успел войти, как отвернулся в попытке удержать содержимое желудка. Деласар поморщился, со всей непоколебимостью не выказывая отвращения куда более глубинного и осознанного. Посреди комнаты, развороченная до неузнаваемости, гнила туша кобылы. Насекомые ворочались в бледной плоти, а кровь, давно засохшая на полу, не несла ни аромата таинственного изверга, ни его сообщения. «Даже без посланий на языке Бездны на сей раз и кровавых слов, занимательно…» — Какой культист на такое способен? — сдавленно донеслось от Боне из-за двери, но Деласар, едва державший себя в руках, ответил не сразу. Присев над животным, которое долго и методично истязали, он знал единственный способ проверить свои догадки. Худощавая ладонь вытянулась, собирая крупицы мёртвой энергии над трупом, и Сэлдори промычал: — Любой. Но здесь пахнет смертью, какую не несут ни Нр’рэваль, ни Хайра, ни даже Уриил. «Кому ты в последний раз принадлежала, бедная?» Выколотые глаза кобылы кричали громче всего прочего, но Деласар по-прежнему безбожно сражался с нахлынувшей паранойей. Она сожрала мурашками в секунду, когда в сознание прорезалось видение о всаднице с белыми волосами, несущейся через лес в попытках сбежать от чёрных птиц.«Белая крыса…»
«Нашлась».
— Кимсан, — стальной голос Деласара впервые не дал и шанса отступиться, нападая обжигающим ознобом.«Удумала Кимсану сообщения оставлять?»
— Ты желал узнать, что такое жизнь Посланника? Вставший в дверях Боне прикрыл нос и постарался не смотреть на бедное животное. Глаза Деласара мстительно сверкнули. — Сегодня я расскажу тебе о том, кто такие Творцы… И поведаю занимательную историю об одной из них.