— Говорят, сюда войска идут…
— Чума! Это Бледная Чума!
Десятки голосов мешались в сотни, и каждый находил укромный угол в разуме Безупречного, норовил достучаться, воззвать о помощи, выудить потаённые грехи. Кимсан замешкался, сражаясь с ошеломлением — он никогда прежде не слышал духов столь очевидно. Только в безумных снах прошлого. — Покойники? — Да… Призраки. Воспоминания людей, помнишь? — одарив объятием уже шею Кимсана, Деласар помешал страху жечь его сердце. — Злые и страшные воспоминания в данном случае, но безобидные. Отныне ты слышишь мир так, как слышу его я, и волен познакомиться с ними. Сэлдори хотел явить Боне ту сторону мира, о которой предательски забывали спавшие с чистой совестью Творцы и прочие культисты Багровых, те, кто не слышал шёпотов тысячи несправедливо убиенных. После смерти мир не заканчивался — вот, в чём заключалось его суровое откровение, — после смерти он продолжал существовать для умершего изуродованным отражением былого. Вечная агония. До тех пор, пока спаситель не придёт. Кимсан кивнул, высвобождаясь из объятия, и его разум навестил знакомый шёлковый голос. Деласар повествовал историю, которая пуще прочего олицетворяла, почему этот чёртов мир никогда не давал шанса таким, как Творцы.«Вергилий. Так звали прославленного Творца, лучшего из всех, кого знал Вирнален за всё время заточения в Бездне… Творца, который раскаялся и пожелал отказаться от роли палача. Он поверил, будто способен смыть кровь тысячи убитых со своих рук. И уверенно пошёл по этой дороге — женился, обрёл трёх сыновей, стал простым мельником, нашедшим приют в этой деревне».
— Я не могу найти игрушку, дядя… — шёпоты резко замолкли. Юный кудрявый мальчишка закопошился на полу и вдруг обнял ноги Кимсана. Гнойные нарывы, волдыри и сыпь уродовали его невинное личико. Хрипя, пока из глаз тёк гной, из ниоткуда явившийся покойник тянул руку в слепом желании отыскать игрушку. Боне не сдвинулся с места: его чуткое сердце, скованное тревогой, накалилось докрасна. Мертвецов и раньше приходилось видеть, но никогда не приходилось с ними… общаться так близко? Изумительная ирония, не правда ли? — Мячик в твоей руке… — подсказал Деласар. Кимсан раскрыл ладонь, обнаруживая в ней погремушку, которую искал измученный ребёнок. Окутанная золотым туманом, она оставалась миражом, как и всё вокруг. — Когда уйдёт болезнь? — самым человеческим из человеческих голосов вопросило призрачное дитя. — Когда мама с папой вернутся?«Вергилий пожелал оставить Вирналена, но Вирнален не оставил его. Вскоре Бледная Хворь пришла в деревню, и затесались крысы прямиком под мельницей Творца. Подросший сын Вергилия решил, что спугнёт их огнём, и отважился поджечь мельницу… Но вспыхнул неконтролируемый пожар, и он погиб. А крысы разбежались по всей деревне, пробуждая очаги болезни по округе».
Боне выслушивал самую тёмную сказку из всех, что был способен подарить ему Сэлдори, и, не моргая, смотрел в глаза маленького духа. Всего лишь ребёнок, как и он однажды, затравленный и испуганный, но желавший верить в добрый конец; как Борон, хватавшийся за мечты о целительном волшебстве; как Деласар, мальчишка, пытавшийся накопить деньги на личный остров. Все они — в прошлом дети. — Протяни мне руку, всё закончится, — совладав с волнением, проникновенно поманил Боне и вытянул погремушку в раскрытой ладони. Мгновенно мертвец подал облезшую руку, а спустя секунду растворился золотым дымом и разлетелся воронами по округе. Лишь тоскливый ветер на прощание просвистел. Один из сотен… И тогда судьба велела увидеть всех. Обернувшись к раскрытой настежь двери, Кимсан узрел снаружи сотню призраков, слонявшихся по деревне. В давно опустевший колодец глядели, ноги волочили по чавкающей земле, забирались на голые деревья. И слов не разберёшь, лишь гомон, возня, жужжание — целый рой смертников, которых уже никогда прежними не увидит мир. Все отражались в смоляных глазах, все там, в чёрном омуте, находили приют.«В ужасе жители бросились из деревни прочь. Уехал и Вергилий вместе с женой и оставшимися сыновьями… Напоследок они подожгли свой дом вместе с крысами, но Вирнален обрушил ливень с неба и потушил его. А затем беглецов настигли в пути Чёрные. Они убили жену и одного сына Вергилия, а второго, больного Бледной Чумой, бросили умирать. И тогда Творец осознал: куда бы он ни шёл, Война и Болезнь всё равно последуют за ним. От судьбы, написанной Вирналеном, не отречёшься».
Боне ужаснулся, вспоминая собственный грех — деревню, подожжённую вместе с Бороном из мести отцу. Скольких духов они выпустили лишь для того, чтобы утопить в земле творение Герберта? Убивая, думаешь, отправляешь убитого прямиком в руки ласкового Посланника… Но что проживает невинный до того, как Посланник его найдёт? Ничуть не меньше, чем виновный. «Впрочем, не видел ни единой неопороченной души в том месте…» Промозглый ветер влетел в дом и спрятался в мёртвом камине, напевая колыбельную. А Кимсан — казалось, жалкий человечишка, окунувшийся в необъятный и величественный мир мёртвых, — по-прежнему не двигался с места. Думалось, сделаешь неосторожный шаг — никогда не покинешь его прежним. И в то же время откровений, подобных подаренному Деласаром, Боне никогда в своей жизни не познавал. Потеряет шанс лишь чёртов глупец. — Ты успокоил ребёнка местной художницы, — объяснил Грач. — Она единственная несла свет культуры сюда… Жаль, картины в подвале были испорчены крысами. Краски состояли из чего-то, что им понравилось на вкус. Вороным туманом на деревню легло безмолвие. Тьма заполонила округу, топя в своих липучих объятиях голоса. Простой человек не смел даже пытаться нырнуть в неё или увидеть сквозь, но Грач коснулся Кимсана ещё раз… и отдал своё зрение. Прежде тёмные омуты Боне загорелись чистейше голубым, а Сэлдори — ослеп. Для одного из них тьма больше ничего не значила. — Побудь моим поводырём на пути освобождения. Представь… Представь, где бы ни находился, ты видишь их всегда. — Каждого? — Даже избитого маленькими живодёрами котёнка, жалобно мяукающего в твоих ногах. — Держись меня. Ведомый Кимсаном, эльф побрёл вслед за ним. Он упивался неподдельным осознанием — простой смертный, живой, пышущий светлой энергией, пропускал через себя саму гибель, навек изменялся в познании мира… И не существовало для Деласара наслаждения выше.«Отчаявшийся и обозлившийся Вергилий обратился к Вирналену с мольбой и попросил отдать болезнь сына ему. Вирнален внял просьбе и ко всему прочему благосклонно подарил своему Творцу власть над чумой…
С тех пор чёрные и белые крысы шли вслед за Вергилием. Он истреблял Черноводных, стараясь в погибели нести благо миру, травил их еду и воду гнилой кровью и запускал чумных зверей в лагеря. Вергилий унёс с собой жизни трёх тысяч человек и, истощённый, умер беззвёздной ночью…
Но в ближайшие годы по целой стране прошлась чудовищная волна чумы, выкосившая почти всё живое. Благо обратилось трагедией. Жизнь вновь утонула в погибели… Virnalien este mora. Таков он был, бывший Лжец Вирналена, Омытый Бездной…»
Вечное напоминание об участи Творцов — никогда не достичь освобождения. Всякий, кто с Вирналеном заключил сделку, с Вирналеном и останется. По благу он изголодался или же по жестокости. «Но ты рассказываешь мне о Вергилии, хотя ранее сообщил, что желаешь рассказать об одной из них…» Кимсан не озвучил пытливую мысль. Он, раскинув руки в стороны, как если бы раскрыл призрачные крылья, дерзко вошёл в толпу обеспокоенных духов. Подобно проповедник, спаситель, способный подарить долгожданные ответы о закате цивилизации. Деласар прошагал следом, прихрамывая — слепота сделала его уязвимым, а уязвимым он боялся остаться больше всего. — Мы жаждем отвести вас в безопасное место… Прочь от Бледной Чумы, огня и голода. Туда, где каждому из вас будет спокойно, — бытие Посланником — всё равно, что бытие гостеприимным хозяином дома. Кимсан зазывал души, приглашал в объятия, чтобы больше никогда не выпустить из них в былом обличии. Он понятия не имел о том, как работали Посланники, действовал по наитию, влёк к себе, чувствуя незримую связь с миром мёртвых, а мир мёртвых не смел обидеть. Юная дева, воздушное платье которой изуродовала кровь, прилепив некогда пышную ткань к исхудалым бёдрам, подкралась к Деласару. Она испуганно схватила его за руку, а тот, встрепенувшись, податливо сжал пальцы… И передал ладонь Безупречному. — Пригласи её в бесконечный поток цикла, Кимсан. — Пройди по его ступеням, Акиль, — имя сорвалось с губ, словно Боне знал его всю жизнь. — Познай истинный покой и не таи обид за столь мрачный и ранний конец. Ни единый из покойников не стремился напасть. Испуганно пряча безобразные лица за ладонями, они сбегались к двум спасителям, как сбегались муравьи к варенью. И, едва ли не сражаясь за место в очереди, обретали освобождение в близости с Кимсаном. Хотя можно было поклясться: окажись здесь человек без сопровождения Посланника, сожрали бы, потрохов не оставили. — Молю, Дочь Тишины, пусти детей в реку Цикла. Пусть оставят они все свои грехи и незавершённые дела, пусть проклятье распадётся в прах, а мысли обретут покой. Молю, Атесса, верни чаду его невинность и прости все плохие побуждения. Пусть они не знают ни зла, ни добра, а лишь прелесть тишины, — молитва застывала на устах Безупречного, столько раз слышавшего её в стенах храма. Мир замер, как под воду погружённый, и бурлили его глубины в величественной тьме морского царства. Деласар поражённо, боясь спугнуть неповторимый миг, вторил: — Молю, Чёрная Судья, милостивая сударыня, открой Врата. Жнец возвращает душу Вам. Рената бдела на плече Деласара и покорно кланялась каждому, кто рассыпался пыльцой и обращался синим мотыльком. А мотыльки, запутываясь в рой, плыли вдоль ручья и уносились прочь, туда, куда сопровождала их преданная птица. Затем Рената возвращалась наблюдать, как смерть перетекала в нетленную жизнь. Из руки Деласара — в руку Кимсана. В прах рассыпалось всё, чему прахом суждено было быть, а бессмертное оставалось бессмертным. Лишь некоторые призраки таились поодаль, прячась кто в кустах, кто за обломками домов. Они то разбегались пугливо, то толпились вместе, теснясь к мельнице. — Всегда есть духи, боящиеся уйти, — голос Деласара прозвенел нежной трелью. — Злым воспоминаниям не суждено остаться, но они уверены — остаться нужно. Их слишком ценят и ждут на земле. Если держать покойника мыслями, его часть будет метаться между нашим миром и Тропой Мотыльков, не зная, кому нужнее… До боли знакомый зверь внутри тоскливо заскулил. «Борон наверняка такой же… Наверняка он не желал бы уходить до самой последней секунды, ведь если не я, то великая амбиция всегда держала его. Где-то наверняка есть последнее его воспоминание, и оно полно ярости. Оно полно желания влачить существование смертного и дальше, оно будет бороться до последнего». «Ах, я знаю, мы думаем об одном и том же, Кимсан. В последние месяцы твой Борон и был злым воспоминанием… Воспоминанием человека, сгинувшего в пожаре». Спустя десятки минут, посвящённые Кимсаном и детям малым, обиженным на чуму, и измученным взрослым, вопреки не желавшим умирать, в деревне посветлело. Сумрак робко растворился, не являя более ни одной белой крысы. Где же остальные? — Мельница… — Безупречный первым высвободился из смятенных мыслей и вытащил Деласара, осторожно схватив его за рукав. — Все духи толпятся там. Чутьё Посланника вело туда, где ещё не приходилось побывать, и Кимсан хотел было метнуться к одиноким призракам, но ладонь Сэлдори его удержала. — Поторопишься — всех распугаешь. И ты всё ещё отвечаешь за слепца… — Зато как хорошо слепец слышит. Души расступились, окружая мельницу. Придерживая Деласара за локоть, Кимсан вошёл внутрь. Птичье зрение цеплялось за неприметные мелочи, выуживало секреты и крало их из призрачных тайников, как пернатые умыкали симпатичные побрякушки. Хрупкие детские кости лежали в крошечном птичьем гнезде, свитом в ящике для зёрен, словно дар, возложенный на алтарь. Около него, сгорбившись и обняв колени, прятался юноша в обугленных одеждах. Впрочем, от юноши осталось мало… Кровь наливала его глазницы, шипучая и живая, как тени, а тело истекало смолой. Оно пенилось и дымилось, жалуясь на скорую гибель души. — Папа оставил меня, — съеденный обидой голос сквозил ядом и цинизмом. — Папа ушёл, мама ушла, братья ушли… Никто не вернулся пожелать мне спокойных снов. — Сын Вергилия… — предположил Боне. — Как же в прошлый раз Посланники забыли о его костях… — Нила снова отнеслась к работе без должной серьёзности… — осуждающе заключил Деласар, давая понять, что к сестре он не относился и на толику так же тепло, как к отцам. Если вовсе тепло имело место быть — об этом история умалчивала. — Должно быть, Творец, недавно навестивший деревню, нашёл способ опорочить воспоминание. Душа Вергилия гибнет… — Здесь кости. — Ах, значит, Нила оставила кости. — Майвейн требует сжигать останки, — со знанием дела протянул Кимсан. — Вот только… Сгори я заживо, не хотел бы, чтобы мои кости отдали огню. Есть другой способ исправить это? Деласар цинично хмыкнул. Пока духи говорливые обсуждали между собой, почему Посланник привёл чужака и подарил тому полномочия, он вдыхал запах опалённой древесины и размышлял. — Всех сгоревших покойников воде бы отдавал, но правила есть правила, — Деласар ловко щёлкнул Кимсана по шее. Коготь полоснул по невинной коже, и в одно мгновение силы покинули Боне: вырвались серебристой дымкой изо рта и заставили с шумным выдохом обмякнуть. — Впрочем, и у правил есть исключения. Я здесь. Деласар ухватился за бархатную ладонь потеряшки. Второй рукой собрал окроплённые гнилой кровью кости в плащ и вышел во главе призрачной очереди к ручью. А Кимсан задрал голову к небу: вдруг оно обратилось ясным, как витражное стёклышко. Нежно-голубым, пускай лишённым солнца и луны, лишённым изумрудных оттенков увядающего времени года… Небо напоминало глаза брата, прозрачные, как воды в Анвильской пристани. Деласар склонился над ручьём, окружённый духами, и погрузил в него кости. Покойники удивлённо заверещали, норовя строптиво напрыгнуть и помешать, но сверкнуло лезвие меча — Кимсан, обратившись преданным оруженосцем рыцаря, отпугнул наглецов. Он больше не видел их, но потаённо ощущал — эффект колдовского зрения не сошёл до конца. В отражении блеснувшей стали призраки охнули и превратились в алый, как кровь, туман. А Деласар запел. Он запел, как пел не каждый сигрус в глубинах Чащи Непокорности. Пока Кимсан стоял рядом, готовый поднять оружие против особенно назойливых, Сэлдори безмятежно дарил деревне исцеление в нежном звучании. Влёк непокорных духов разделить судьбу сына Вергилия.— Грач посулит упокоение вам
Вдали от сей заброшенной тропы…
Здесь есть и те, кто всё нуждается во мне,
И лишь для них остаться я желаю.
Вдали, я знаю, свет вас ждёт.
И у ночей имеется конец.
Закат нам клятву дал,
Рассвета час настанет.
Пой же, малютка, песнь зари,
Пока всё ближе к нам начало ночи.
Когда лишь тьма вокруг,
Ты не один, запомни:
Ведь лунный свет — товарищ,
Луч первый солнца — брат.
Закат нам клятву дал,
Рассвета час настанет.
Кости проглотила вода. В журчании, подхватившем серый прах, навек исчезли все оставшиеся духи. Осенние краски расцвели золотыми цветами, хотя способна ли ночь минуть так быстро? Время пронеслось мимолётной вспышкой, а думалось, что прошёл от силы час. Чувство воодушевлённого облегчения рухнуло на плечи вмиг согревшим облачным одеялом. Следовало позаботиться о крысах… — Что стало с выжившим сыном Вергилия? — Говорят, Вирнален убаюкал его в Заводи, пообещав вернуть в мир, когда ему потребуется особенный Творец. Но это домыслы… Когда Деласар закончил, Кимсан не постеснялся спуститься к воде и встать с ним плечом к плечу. Они оба наблюдали, как над ручьём повисла золотая пыльца — последнее воспоминание об ушедших. — Ныне ты узнал, какой отпечаток оставляют на земле Творцы. Вергилием вдохновившиеся, — предпочёл высказаться очень уж формально Сэлдори, но, обернувшись к Боне, не смог не задрать его по-доброму. — Ты снова искусал свои губы. — Чт… Это не я, — Безупречный неловко прикрыл лицо ладонью и предпочёл отшутиться. — Это всё Целующий Ночью, ты не понимаешь. — Целующий Ночью? — Деласар сам не заметил, как игриво закусил уже собственную губу. Оправдание Кимсана звучало забавно и невинно, но ведь он не знал иного: не знал, кто на самом деле поцеловал его недавно ночью под предлогом присутствия Кайстиса. — Он не стал бы превращать твои губы в мясо… я тебе это точно говорю. — А тебе откуда знать? — ничто так не разряжало обстановку, как игривый диалог. За несколько дней, какие пришлось видеть мир после долгого сна, Боне больше прочего нуждался прерываться на приземлённое, кокетливое и прекрасное. — Может быть, Целующий Ночью любит кусаться. — Я не люблю кусаться, — Деласар безбожно врал. Но реакция стоила всего — Кимсан тотчас попытался выстроить логическую цепочку в несвязных, казалось бы, словах, и уже спустя пару секунд его брови удивлённо полезли на лоб. — Намекаешь мне на то, что некоторые особенно наглые Посланники целуют людей по ночам вместо Кайстиса? — Допустим, — откровенно улыбаясь в своей бесстыжей лжи, Деласар с удовольствием наблюдал. Наблюдал за тем, как на лице Кимсана пронеслись все эмоции, начиная от «Я не верю в твоё развратное враньё» и заканчивая «Но ты буквально прошлой ночью заявил, что Целующий Ночью был со мной». У Сэлдори даже уши задрожали от подкатившего смеха. — Ты же знаешь, мы умеем колдовать сны и даже навещать вас там. Ничего не стоит притвориться Кайстисом и подарить самый нежный поцелуй… — Извращенцы, — недовольно фыркнул Боне, предпочтя спрятать покрасневшие уши и спрыгнуть подальше — на камень посреди ручья, откуда удобно свесить ноги. Теперь из головы не выходило недавнее утро, когда довелось проснуться от послевкусия поцелуя на губах. Но Кимсан думал, ему лишь привиделось, приснилось, а стоявший в полуметре Деласар так, сон охранял. Каков шанс, что он издевался? А каков, что нет? Не успел Боне моргнуть, как наглец уже оказался поблизости — сел рядом и протянул длинную сухую ветвь, остриё которой погружалось в воду. — Порисуй, нам нужно о серьёзном поговорить, — добродушно перевёл тему Деласар. Кимсан последовал просьбе и в робкой восторженности улыбнулся. Ветвь рисовала по воде случайными красками. Вот — тёмно-синий всплесками бушующего моря расходится в стороны, а вот — в объятиях его волн появляется румяный маяк, скромно освещающий путь чёрным крапинам кораблей. Под стать движениям Кимсана, пока он не видел, Деласар попросту колдовал иллюзию, и она радовала дитя в душе творца. Обнаруживая новый цвет, Боне тотчас находил ему применение. Уже спустя минуты на поверхности ручья обрела рождение целая картина о том, как свет маяка спасал суда в шторм. — Вергилий был лишь началом, — признался Деласар. — Ярким примером любимого Творца Вирналена и тем, кто восхитил будущих последователей. Одна из таких и скрасила тоскливое одиночество Борона в последние месяцы. — Да, ты говорил, что он заключил сделку, — задумчиво, не отрываясь от творения, кивнул Боне. — Её имя — На`ан, и она является нынешней претенденткой на звание Лжеца. Хотя Творцы успешно от нас прячутся, доверенный источник сообщает, что на данный момент во всём Атисе существует лишь один человек, способный потягаться с ней в этой гонке. — О нём что-нибудь известно? — бесстрастие Кимсана пришлось на руку. Он участвовал в диалоге, но мысленно больше смаковал послевкусие случившегося в деревне. Возможность подарить невинным душам успокоение бередила и волновала того, кто всегда мечтал быть героем. — Мало. Мы подозреваем, этот кто-то очень юн и поднялся в глазах Вирналена крайне быстро. Его преступления… можно назвать скорее утончённым искусством, нежели громким фейерверком. В любом случае, сейчас играет роль другое… У меня есть резон подозревать, содеянное здесь — дело рук именно На`ан. Набравшись храброго спокойствия, Деласар рассказал всё. Крупицы известного — о том, что в последнем пристанище Борона и На`ан были обнаружены все приготовления к ритуалу по краже души покойного, об их долгом сотрудничестве и об общих преступлениях. Кимсан слушал в задумчивой хмурости. — Я и мои собратья первыми очутились в храме Жадной Наставницы незадолго после взрыва. На`ан и Борон успели уйти, а нас встретили… десятки отражений. Изувеченных, обезумевших, и на миг не напоминавших тех, кого ты видел здесь. Бал забвения, крови, ужаса и тишины, — Деласар осёкся, и Боне это заметил. Обычно уверенный в словах эльф запнулся. — В отражениях не осталось ничего. Было некого забирать — Вирнален уже забрал. — Что ж, если души в Заводи, с ними можно попрощаться, — тремор охватил пальцы, но Кимсан удержал себя в руках. Он давно понял, что они с Бороном стояли по разные стороны баррикад, и в то же время сердце трепетало, стоило представить могущественную злобу, какую изливал миру родной брат… Оставаясь извечно совершенным в своих амбициях. Осуждение? Кимсан не знал осуждения. Он знал холод, непонимание, досаду, но не укор. До тех пор, пока Деласар не продолжил. — В тот вечер, когда мы поймали идеальный момент и вернули тебя к жизни, ровно год назад, На`ан сбежала… — правда многого бы стоила. Но Посланники… не лгут. Последующее Деласар выпалил на одном дыхании: — Она сбежала с филактерием, способным вернуть твоего брата к жизни. Иначе не объяснить, почему он так уверенно отдался моим рукам и не побоялся забвения. Сухая ветвь хрустнула в руках Кимсана. Он озадаченно развернулся к Деласару, подобно услышавший дурную шутку и одним выражением лица просивший её не повторять. Безупречный не знал о грязном секрете мертвеца: не знал, что Борон являлся нежитью, способной перевоплощаться, а вот сам Посланник… Кто, как не Посланник? — Какого дьявола я слышу это сейчас? — оцепенение, охватившее Боне, утопило его мгновенно. Возможность Борона вернуться к жизни после всего рассказанного Деласаром звучала как минимум нелепо, словно попытка бросить кость голодающему. Но Сэлдори не врал, и в том заключался ужас. Кимсан почти похоронил и отпустил своего близнеца. Ветвь упала в воду, расколов маяк надвое, и красные разводы потекли по обсидиановому морю. — Ты должен был узнать, уже понимая масштабы, — не отреагировал на выпад Деласар. — Мы сожгли тело Борона и отдали Майвейн то, что считается мотыльком. Но некоторого рода… колдуны способны заточать отражения подобной в бриллианты. И возвращаться. Именно поэтому Посланники могут годами гоняться за… личами, например. Душу забрал, но по факту забрал пустышку, ведь до этого безумец подготовил десять путей отхода. — Это не та информация, которую можно рассказать позже, — осуждающе цыкнул Кимсан. Он поднялся, не находя себе места, но, благо, на руку играл куда ни шло трезвый настрой. — Получается, Борон вернётся рано или поздно, защищаемый Творцом. И, более того, мы идём по следу этого Творца. Каким образом ты умудрился трактовать мне подобные обстоятельства, как его окончательную смерть? — Он обречён, Кимсан, и приговорён Майвейн, — встав в полный рост, Деласар вскинул рукой и позволил спикировавшей Ренате приземлиться на своё предплечье. Птица продолжила: — Натура твоего брата, истощённая, поеденная чёрным колдовством, с огромным шансом не выдержит даже процесс возвращения, не говоря о поддержании жизни. Он уже умирал тогда, когда мы пришли. — Колдуны, умеющие перевоплощаться и сохранять душу, живут столетиями… — Но не те, что эту самую душу почти всю растратили. Деласар переглянулся с Ренатой, отдавая ей мысленный приказ раньше времени не раскрывать подробности, способные травмировать Безупречного ещё больше — пожару, унёсшему жизнь Борона, не судьба была разгореться в нынешнем разговоре. Как и миарскому синдрому. Собравшись с духом, Сэлдори объяснил: — Прошло всего несколько дней с момента твоего возвращения, моя душа. Скажи я тебе об этом раньше, ты ринулся бы сломя голову, о каком трезвом рассудке идёт речь? Однако… Я лишь предполагаю, но раз На`ан оставляет Посланникам очевидные зацепки спустя год молчания, она ищет способ связаться с тобой. Кимсан нервно выдохнул. Стоило ему обрести маломальскую ясность, как жизнь снова находила способ ошарашить, беспощадно толкнуть с обрыва долгожданного покоя в чёртово море страстей. Благо, Деласар был прав — не существовало момента лучше, чтобы услышать подобное. — Если со мной не связывается сам Борон, — предположил Боне, — значит, за год филактерий так и не пробудил его. Раз не пробудил, значит, он и не умер окончательно. Деласар кивнул. — Или, возможно, его душа сгорела, не успев вернуться. На`ан знает, что ты среди нас. И привлечь внимание Посланников грязным способом — излюбленная привычка Творцов. Возможно, она предполагает, что ты поможешь. — С чего бы ей… — Кимсан смятенно ухмыльнулся. — Насколько они были близки? — Не мне судить, — отмахнулся Деласар. — Достаточно, чтобы нити их ночных грёз сплетались в воспоминания о нежной страсти. — Вот оно что, — коварные пауки тотчас сплели паутину глубоко в рёбрах Кимсана, спутывая одно с другим, и теперь царапались чёрными лапами. Пушистые восьмилапые являли собой досаду и потерянность. Обиженное «как он мог?» перечило красноречивому «и я не лучше». Никто из них… Но Кимсан слишком устал находить себя извечно брошенным и обиженным — ему сполна хватило десяти горьких лет, потраченных на скулёж по несовершённому и поиски того, кто подло исчез. Внезапная интрижка брата — не дело первоочерёдной важности. Или то — очередная жалкая попытка бежать быстрее скорби? В ловком прыжке Боне подобрался к Деласару и заставил его от неожиданности покачнуться. Но до того, как эльф рухнул в ручей, он оказался ухвачен за талию. Придержав, Кимсан отстранился. — Я так скажу… Тебе выгодно не позволить очередному Творцу ухватить звание Лжеца и стать вторым Вергилием, — заключил он. — А мне выгодно раз и навсегда выяснить, какого чёрта творится с Бороном. Нельзя оставлять филактерий у последовательницы Вирналена. В разум прорезались воспоминания о таинственной белокурой леди и о дождливом лесе. Она, лишённая чётких черт в глазах Кимсана, отчаянно звала его. И это всё, что повезло помнить… — Мы отправимся по следам, — договаривая мысль, согласно кивнул Деласар. — Но у меня два условия.«Мирная кровь, ты по-прежнему способен распалить мёртвую и подарить ему силы, каких не видывал мир. Кажется, так ты объяснял ещё Вэлу происходящее. Но это — риск вновь отдать тебя голодному зверю на растерзание и упустить вас обоих. Есть один-единственный способ не допустить очередной потери…»
— Я честно расскажу тебе, каким именно образом ты влияешь на состояние Борона, и какие существуют риски для вас обоих. Не все так… однозначно, — условие, звучащее, как прекрасная убеждённость. И, несколько помедлив, Деласар засмотрелся на маленькие капельки, стеклянными бусинками украсившие лицо Кимсана. Брызги. Это всё Рената рухнула в ручей, предпочтя умыться и почистить перья. Сэлдори подался ближе, а соблазнённый Боне заправил за его острое ухо выбившуюся прядь светло-русых волос. Второе условие застыло на губах надеждой услышать согласие. — И ещё одно. Только бытие Посланником гарантирует тебе маломальскую безопасность в случае, если что-то пойдёт не так. Мы не вольны подпускать тебя к приговорённому преступнику, но… будучи одним из нас, ты получишь на это полное право. Боне поражённо застыл. И к своему удовольствию Деласар осознал — то не была оцепенелая обида, то было… увлечённое неверие? Хотя участь обратиться вестником богини в должной мере волновала, она — ключ и некогда затаившиеся пожелания наивного юноши дарить миру исцеление от хвори. Кимсан подал ладонь в ответ, вновь опутывая в неравнодушной хватке эльфийские пальцы. Храбрость Боне заключалась в некоторой доле опрометчивости — он был согласен обратиться чёрной птицей без оглядки на возможное будущее и уж точно без оглядки на прошлое. Душа всё равно у Майвейн… А Борон… Борон примет любым, если чудо велит ему жить и искупить содеянное. Ради Борона не грех согласиться на всё, любая жертва во имя него — не жертва вовсе. И если есть хотя бы малейший шанс… Если есть хотя бы малейший шанс младшему Боне не потеряться ни в Заводи, ни на Тропе Мотылька, Кимсан схватится за него всеми руками и ногами. — Ты красиво поёшь, Чёрный Грач. — А ты рисуешь, — вкрадчиво ответил Деласар, отчасти даже не поверивший в свою маленькую победу. — Спасибо за комплимент. Они вдвоём спрыгнули обратно, на берег, который уже опаляло оранжевым небо. Шёл всего четвёртый час, а можно было поклясться — пора петь первым петухам. Жаль только, здесь не нашлось ни петухов, ни тех, кто бранился бы на них. — Я пел колыбельную, повествующую о прощальной беседе покойника и Жнеца Смерти. Пугливая душа, услышав обещание уберечь её и поверив в то, что шанс вернуться ещё представится, уходит с лёгкостью. — Способен ли Посланник влюбиться в покойника? — любопытный вопрос Кимсана вынудил Деласара смущённо цыкнуть, и он, спрятав в рукав чёрно-белые чётки, которые во время молитвы нежил пальцами, направился обратно к мельнице, которую стоило лучше проверить на наличие крыс. — Исключено. — Да ладно? А как же истории о любви с первого взгляда… Я бы написал подобную — о том, как Посланник ждёт, когда любовь его переродится, из раза в раз, из раза в раз… И вновь встречает её живой. Вновь встречает живой! Деласар не сдерживал улыбки и хитро щурил глаза. — Тебе и писать не нужно, — двойственно ответил он, а когда Боне ошарашенно застыл на месте, ловко скользнул вперёд, обгоняя. — Я шучу. Покойников нам хватает, и отчего-то Посланников совсем не тянет в них влюбляться. Представь влюбиться в живого мертвеца. «О чём только я с тобой говорю…» — Влюбиться и быть вынужденным его убить, ага? Вы же уничтожаете нечисть? — мирная болтовня топилась в шелесте проснувшихся деревьев и подхватывалась трелью вновь возвратившихся в деревню птиц. Вскоре по ясному небу бросились тысячи пернатых, и впервые Кимсан не увидел в них чёрной тучи… Красками расплескались под белыми облаками диковинные птицы, рассыпались калейдоскопом оттенков и отразились надеждой в глазах того, кто совсем недавно, казалось, её потерял. — Это миф, — Деласар первым забрался в мельницу, а затем подал руку Боне. — Мы уничтожаем ту нечисть, которая вредит мирозданию. А если старый и обезумевший вампирушка живёт в башне и никого не трогает, то и мы не трогаем его… Многих мы знаем таких. — Твоих отцов, например? — усмехнулся Боне прямиком в шею Деласара, слишком резко допрыгнув до него. Подумать только, вот-вот путь поведёт их к Борону… До сих пор не укладывалось в голове, а настороженное ожидание мешалось с тоскливым пониманием, что братьям удастся, не случись из ряда вон выходящего, обменяться лишь парой слов. И то — коли повезёт. Если только… Если только На`ан не по другой причине звала.«Вдруг?»
«А если вовсе не она?»
— Как узнал? — ошалело донеслось в ответ. — Ты сказал, твои отцы до сих пор живут в столице, Дэл, — промычал на ухо Кимсан. — Прошли сотни лет с тех пор, как ты был ребёнком… знаешь, к слову пришлось. — Ничего от тебя не утаишь.— Ещё бы.
— Не расслабляйся. Теперь твоя очередь рассказывать, путь долгий.
Так что было дальше там, в «Блаженной Юности?»