***
Запустение, разложение и мучение. Три ипостаси встретили Грача и его спутника, потративших на дорогу не больше часа — телепортационные круги в храмах были слишком удобным удовольствием, чтобы их избегать. Кимсан приближался к заброшенной ферме и ожидал вновь встретить ораву чумных призраков, а Деласар преданной птицей сидел на его плече и зорко осматривал округу. — Нашим сегодняшним делом обычно Искры занимаются, но меня попросили разобраться и заодно тебя познакомить, — разомкнув клюв, проскрежетал он обыденно неестественным голосом. За прошедшее время Кимсан не только в писательстве преуспел — он всё больше погружался в жизнь Посланников, сближался с их догмами и беседовал с представителями Церкви. Атесса поощряла желание смертного пристраститься к их пути, и под крылом Деласара ему позволялось всё. То, что раньше казалось отторгающим и до мурашек чужим, день за днём перерастало из «не так уж оно и страшно» в «даже как будто родное». Хотя Кимсан ещё не успел обратиться чёрной птицей, он по прежнему не видел в подобной участи ничего ужасного. Деласар же оттаял и избавился от звоночков гиперопеки — он бесстрашно оставлял Безупречного в одиночестве и исчезал на долгие дни, зная, что тот обязательно справится, найдёт и компанию, и дело. Кимсан по-прежнему не заболевал, не обнаруживал в себе внезапной тяги к лессийскому наркотику, лечил тело и дух созерцанием прекрасного, задушевными беседами и творчеством. Деласар верил, что так будет до самого конца. — Но я вдруг подумал… — почесав клювом перо, заключил он, когда извилистая тропинка привела Кимсана к остовам хлипких зданий. Уже традиционная картина, которую видел каждый Посланник первым делом после завтрака. — В моей сумке найдётся всё, что потребуется тебе для решения проблемы. Справишься сам? Не дожидаясь ответа, Деласар под удивлённый вздох Безупречного порхнул прочь и скрылся в кронах хвойных деревьев. Все остальные давно стояли голые. Осень уступала место приближавшейся зиме, меха согревали, но заносчивый ветер по-прежнему находил возможность цепко укусить. «В воспитанники меня заделал?» — с беззлобной снисходительностью подумал Боне. Но он был готов схватиться за любое дело, лишь бы не прохлаждаться, а потому продолжил шагать дальше. Ветер нёс гнилой смрад. Он повёл за собой, в сторону поеденного временем деревянного здания. Чавкающая грязь прилипала к подошвам, будь проклят прошедший дождь. Подкатила лёгкая тошнота. Кимсан думал, Посланникам жилось весело, когда они в очередной раз стаей чёрных птиц неслись за великим негодяем, но большая часть работы за эти недели была грязной и непривлекательной. Очищение мира от последствий… Последствий, каких в глаза бы не видеть. Урон, наносимый миру приспешниками Багровых и прочими порождениями мерзости, начинал отвращать Боне больше прежнего. — Оставил меня, как же? — задиристо прошептал Кимсан уже вслух. Но к собственному удивлению сразу услышал голос Деласара, прокравшийся прямиком в сознание. — Вот уж нет, душа моя, — обиженно заявил он. — Я не по части бессмысленных исчезновений. Просто подумал, ты с нами уже сблизился за это время, но в храме бывает скучно, так почему бы не поделиться с тобой интересной работой? Безупречный обернулся, но птицы и след простыл. — Ты бы мне и рядом не помешал, а то нервирует как-то, когда с тобой голоса разговаривают. — Не поспоришь. Но не всегда же тебе на меня отвлекаться? Никакой совместной деятельности у нас не получится. Когда бы Боне и Сэлдори ни пытались вдвоём решать проблемы, в итоге всё сводилось к спонтанным философским разговорам, желанию узнать друг друга лучше и прочим проявлениям симпатии. Они быстро породнились, даже очень, и иногда это откровенно мешало трезвому подходу. Деласару льстило, несомненно. Но на сей раз он предпочёл наблюдать издалека. Запах привёл Кимсана в обитель затихающей жизни. Так он мысленно прозвал её, но открывшееся зрелище отнюдь не соответствовало привлекательному описанию. Свинарник. Залитый тьмой, он окрасился в пламенные цвета, когда Деласар тенью бросился к факелам и зажёг их. Снова исчез и оставил наедине с неприятными последствиями людской безответственности. Там, где давно не ступала нога хозяев, остались животные. Животные, обречённые умирать от болезни, голода и покинутости. Свиньи едва волочились по земле, переваливались, издавая чахлый полувизг-полухрип. Часть ослепла, часть — почти не дышала, но ещё боролась за право жить. — Разлив чёрной магии приводит к гибели скота в осквернённых местах, — заговорил Деласар из теней. — А я уж было думал, осень нынче лютая, — Кимсан скрыл смятение за иронией. Он шагал, обходя свиней, ползавших в его ногах, и чёрный плащ, усеянный птичьими перьями, стелился следом. Боне и не ожидал, что ему доверят задание по ликвидации смертельно опасного колдуна, но незаслуженно оставленные животные взывали к давно забытому — к жалости. И, пожалуй, обиде. Запахи съедали, но Кимсан продолжал идти сквозь расступавшийся мрак. Нечеловеческий вопль вдруг разорвал тишину — от подобного волосам не грех окраситься в пепел. — Что за чертовщина… — Не бойся, оно тебе не навредит. С шипением зажглись последние факелы. Эльфийские пальцы дарили им искры, как гелторские спички. Румяный свет озарил уродливую массу — поблекшую розовую плоть с десятками сосков. Едва ли в гипертрофированном, изъеденным плотоядными насекомыми существе узнавалась свиная матка. Скверна изуродовала её до неузнаваемости, превратив в отвратительное подобие. Матка билась в предсмертной судороге и давно поглощала саму себя. Свиньи десятками лежали около, почти все — давно холодные. Орава мертвоедов и сопутствующие мерзости всласть обжились здесь. — Дай угадаю, — сцепив зубы, заговорил Кимсан. — Люди бросили это место при первой опасности? В ответ — многозначительная тишина. «И правда, зачем я вообще спрашивал?» Безупречный глухо выдохнул и смахнул со спины сумку своего спутника. Будь его воля, прямо сейчас отдал бы свиней огню, чтобы очистить, лишить страданий, но это слишком жестоко для того, кто животных любил, как самых чистых и преданных товарищей. А Деласар о том и думал — выберет ли Кимсан способ, близкий кровожадной Эльгиде, или продемонстрирует гибкость мышления? Облачённые в чёрную кожу руки утонули в рюкзаке. Кимсан мысленно одобрил выбор Деласара и его личный комплект первой необходимости. Склянки с ядами и пузырьки с целебными зельями, метательные кинжалы, травы, мелки для ритуалов, чётки, абордажная кошка, отмычки. Бытие Посланником — ко всему прочему ещё и обязанность мгновенно решать, какой именно способ решения проблемы уместен. — Жрецы лечат животных? — спросил Боне почти неслышно, прекрасно понимая, что Деласар прочтёт по губам. — Обычно этим занимаются друиды. Могут и жрецы. Но в данном случае мы избираем меньшее зло, покуда их здесь нет. — Значит, вариант спасти отпадает. Сэлдори бродил вокруг, с возбуждённым упованием наблюдая за тем, как его птенец рос. Пока что Кимсан — лишь грачонок, спутник Грача, но кем он станет совсем вскоре? Имя какой птицы будет суждено ему получить? Зоркий взгляд сверкнул, когда Боне достал травы. — Синяя Астра, Тлиасский Дурман и Трава Бегущей Нимфы, — просмаковал на губах Деласар. — Интересный выбор. Для чего? Игривый ветер пощекотал Кимсану лопатки, и он улыбнулся. Не ответил, оставил Деласара томиться. Только смешал травы, а затем разделил на несколько пучков, попутно заприметив чашу для огня. — Целующий Ночью говорит, перерождаемся мы в сладком сне, — произнёс Кимсан, доставая из сумки пузырёк с маслом. Деласар удивлённо поднял брови. «Не припомню у себя такого…» Наверняка Боне его из храма стащил, позаимствовал из тех, что использовали жрецы для служб. — Благословение Небожителя погружает в мирный сон. В симбиозе с нужными травами — в вечный. Кимсан уверенно опустошил пузырёк, заливая чашу маслом. Деласар, поражённый не только выбору Кимсана, но и согласованностью с методом, какой избрала бы на его месте Искра, покинул укрытие и присоединился к ритуалу. Вспыхнуло пламя. Пучки травы утонули в нём, а в воздух взмыл усыпляющий дым. — Тлиасский Дурман смертелен для них, но муки, которые он принёс бы, сгладит обезболивающее действие Синей Астры, — объяснил Безупречный. — Бегущая Нимфа усилит эффект, а масло подведёт последний штрих. — Я тебя уже захвалил, но, смотрю, трепет к травничеству и алхимии не оставил тебя, Кимсан. Синеющий туман клубился по округе, а на плечо Боне опустилась ладонь. Деласар утянул его прочь из свинарника, чтобы нечаянно не разделить судьбу животных. Осталось лишь завороженно наблюдать за тем, как над самой землёй плыли голубые облака. — У вас в храмах слишком много алхимических справочников, прекрасный способ не забыть всё, — вопль матки со стороны свинарника затих. По небу пронеслась Рената, спикировала на плечо Кимсана и поклонилась ему приветливо, взъерошив перья, а он погладил дорогую подругу по шее. Сэлдори взял на себя последние штрихи — принялся очерчивать здание порошком из Белого Ангела. Едкая трава использовалась служителями, как способ разжигать пламя Майвейн, но люди и ей нашли порочное применение, превратив в наркотик. Из-под ног выскочил десятилапый паук и унёсся прочь. — Деласар… — прервал идиллию Кимсан. — Чем души животных отличаются от душ людей? Сэлдори, присев на одно колено, задумался ненадолго. — Возьми, — он подал Боне горящую ивовую ветвь. — Животные — это маленькие души, только начинающие путь. Они особенно хрупки как раз за счёт своей непорочности и чистоты. Поджигай. Пламя коснулось порошка. Он мгновенно вспыхнул, и огонь, потрескивая, потёк вокруг здания. К тому моменту, когда он охватит весь свинарник, животные заснут крепким сном и не почувствуют, как их тела рассыпаются на искры. — Души, только появившиеся на свет? — И грешники, которые проделывают свой путь с самого начала, чтобы однажды снова родиться человеком. Не искупил ошибки при жизни — искупишь в вечном Цикле. Разумеется, — Деласар помедлил, — речь идёт о неоспоримых грехах, намеренно совершаемых смертными во вред мирозданию. Пороки не чужды нам, простым людям, и отнюдь не все из них ведут к животным воплощениям. Майвейн лояльна, и, повторюсь, ада в её понимании не существует. Белоснежный огонь взмыл ввысь. Как снежная лавина, он обнял здание и пустил в пляс заботливые язычки, норовившие осветить тёмное и порочное небо. — Откуда тогда берутся новые души? Мирный разговор продолжился тогда, когда Кимсан и Деласар пешком отправились в сторону особняка. Они не решились упускать возможность поглядеть на шебутных белок, носившихся по голым деревьям, пособирать старые шишки, из которых Боне удумал сделать пару-тройку композиций. — Прозвучит в высшей мере удивительно, — Деласар опустился перед особенно любопытным зверьком на колено и протянул горсть семян. Белка с интересом запрыгнула ему в ладонь пировать. — Жизнь им дают фантазии. — Фантазии? — Вообще-то, Посланникам запрещено делиться столь щепетильными сюрпризами, — многозначительно сверкнув взглядом, усмехнулся эльф. — Но я сделал тебе поблажку в честь нашей договорённости. Да, фантазии. Когда творец вкладывает часть души в своё творение, оно обретает новую форму в ладонях Майвейн. И рано или поздно возродится в виде одного или даже нескольких созданий, чтобы продолжить свой путь. — Вижу схожесть с теорией о листках, слышал о подобной? Кимсан не раз натыкался на теорию о параллельном существовании миров. Хотя за истину считалось появление Атиса благодаря Тарейно, люди предпочитали верить в несчётное множество реальностей. И похожих донельзя, и отличных до невозможности, порождаемых едва ли не силой мысли. — Теория о листках — несколько иное, — поднявшись с белкой на руках, Деласар протянул её Кимсану. Зверёк бесстрашно юркнул прямиком на его плечо. — Она подразумевает, что ты и я существуем параллельно в тысячах иных миров, и пути у нас другие. Если верить этой теории, ты можешь нарисовать нам судьбу, и она обязательно воплотится в иной реальности. Или, более того, уже существовала, просто ты поймал её сигнал. Боюсь, это домыслы, которые даже я не подтвержу. — В первом же случае ты гарантируешь, что если я вложу в своё творение душу, оно оживёт в Атисе? — Должны сработать определённые условия, но да. Например, копию уже существующих людей ты не создашь, но сможешь напророчить им какое-либо событие, если очень постараешься. — Что-то вроде нарисуй живого Борона, и он оживёт? — Хах, ну… Не советую тебе пробовать, оно не так буквально работает. Кимсан остановился. Пока умирающий лес шептался вокруг, сгущался ароматами остывающей жизни, он смотрел на хмурое небо — настолько же хмурое и тоскливое, каким оставался он с момента возвращения. А вдруг обе теории — правда? Вдруг каждый лист, прорастающий на дереве — отдельный мир, по полным сока нитям которого текут параллельные жизни? Где существуют братья, которые счастливы вдвоём. Куда проще представить, что нынешний день — всего лишь лист с трагичной судьбой. Белка обнюхала Кимсану ухо. От щекотки он вздрогнул и ехидно улыбнулся, будто зверёк сумел бы понять потаённый смысл этой улыбки. — Интересно, сколько моих картин о́жило? — через несколько десятков минут неспешной ходьбы показался шпиль особняка. Он виднелся издалека, как в самом начале тёмной сказки, где братья приближались к дому после долгой разлуки под размеренный стук копыт. Деласар съежился. Это место навевало на него двоякие воспоминания. — Куда больше, чем ты можешь себе представить, — но он не показал смятения. Маска хорошо помогла его скрыть. — Вот что странно, — Кимсан присел посреди дороги и поднял ленивую улитку, которую отложил в траву, чтобы никто не сломал ей ненароком раковину. Он всё-таки предпочёл довериться. — Чувства, которыми я жил раньше, покинули меня. Оборачиваясь, я помню чуткого и эмоционального человека, который держался за свои чувства, как не держался ни за что. Но теперь, когда мне стоило бы отреагировать ярко донельзя, я не испытываю ничего. Мне всё равно. Вспомнилась реакция на весть о возможности найти филактерий Борона. Это взбудоражило Кимсана, но как быстро и легко он сменил тему? Как отстранённо согласился? — Равнодушно настолько, что мне хочется всё остановить. До тех самых пор, пока снова не охватит одержимость. — Ты вернулся с плана небожителя, — меланхолично напомнил Деласар. — Мы старались поместить твою душу в самое безопасное место, но обратно из того мира в полной сохранности не возвращаются. Сэлдори находил в себе силы радоваться тому, что обошлось без явных психических отклонений. Хотя его не меньше волновало наблюдать за Кимсаном и знать, что перемены в личности могли так и остаться необратимыми. — Мы быстро ввели тебя в кому, и это хорошо. Нередко у выживших появляются психозы, ментальные увечья, они остаются жить с изуродованной частью себя, самобытной и неконтролируемой. Особенно в том случае, если воскрешение проводится не жрецами, а подпольно… ну, как твой брат хотел. И чем чаще живое существо отдаёт себя гибели, чем чаще из неё норовит вернуться обратно, тем более уродливым, обезумевшим созданием оно обращается. Деласар не уточнил, что если Борон вернётся, это коснётся и его. Он в какой-то момент превратился в разговорное табу. Каждое упоминание Борона корёжило Кимсана до невозможности, да и после сегодняшней новости не хотелось во всём этом копаться. Вскоре путников встретила калитка особняка. Ржавая, поросшая сорняковой растительностью, как и сплошь мёртвый двор, она оглушительно заскрипела. Кимсан остановился. Даже тогда, когда они вернулись сюда с Бороном после Перепутья, дом не хвастал столь промозглой серостью. Хотя уже был, справедливости ради, в ужасном состоянии. — Как владелец, по договору ты не должен был допустить запустения, — Деласар осторожно отодвинул ногой разбившийся горшок, который упал с ворот. — У тебя пытались отбить землю, но Посланники заявили о ней, как о территории, над которой ведётся наблюдение. Пока что она по-прежнему твоя. — Ничего не чувствую, — место, казалось бы, полное воспоминаний, не откликнулось в душе ничуть. Деласар уже заподозрил было, что Борон на Перепутье договорился с демонами о большем, чем о простой краже души Кимсана. «Уж не мог ли ты попросить у них стереть ему именно часть воспоминаний обо мне? Кто же теперь знает?» В оранжерее по-прежнему рос один-единственный цветок Наталиса, семя которого пробилось после того, как Борон в злобе опрокинул горшок. Остальные растения погибли, подпорки теплицы прогнулись и скрипели, как обречённое на гибель судно. В псарне пахло мокрой собачьей шерстью и отходами, и туда Кимсан даже не подумал заходить. Он направлялся к мастерской, когда потерял Деласара и обернулся в его поисках. Сэлдори сидел на корточках поодаль и тянул руку в пустоту. — Духи? — из вежливого интереса поинтересовался Боне. Деласар кивнул. Он держал в руках призрачного щенка, доброе воспоминание хромого пса о любимом хозяине. Завидев Кимсана, пушистый спрыгнул и ринулся ему в ноги, заскулил приветливо, но, увы, остался незамеченным человеческим взглядом. Пока чёрные грачи хранили дозор и перекрикивали друг друга с зубастых деревьев, Деласар с печалью и особенно дивной ностальгией наблюдал. — Я… — он не договорил, решив обойтись без слов. Вместо этого медленно опустил веки и позволил своему зрению вновь уйти к тому, кому оно нужнее. Кимсан подошёл ближе, охваченный знакомым прикосновением холода, и, вытянувшись по струне, увидел. Он увидел. Радостно лаявший щенок, весь смолистый, с белым ухом и таким же белым пятном на носу пытался потянуть за штанину, но та не поддавалась. Расстроившись, он бросился обратно в объятие Посланника. Деласар тоже не чувствовал мокрого носа, уткнувшегося ему в грудь, но Кимсана увлекло не это. Сэлдори смотрел на покойного пса так, будто знал его лично. Такой взгляд сложно с чем-либо спутать. — Можно… я побуду с ним ещё немного? — с тоской прошептал Деласар, и Кимсан даже помыслить не мог о том, чтобы отказать. — Конечно. Его звали Эррин, — в голос просочилась давно позабытая ласка. — В прошлом я завёл двух братьев-щенят. Эррина и Илая. Эррин был псом с характером и однажды подрался с дикими собаками, из-за чего погиб. А Илай с тех пор перестал отзываться на своё имя. Отзывался только на братское. Так что в твоих руках… в твоих руках Илай, который навечно Эррин. «Наверное, он умер от руки Герберта». — Я знаю. Полный прохладной скорби голос Деласара, его осведомлённый взгляд, знакомая интонация… Они странным образом встревожили, и Боне отступил, когда дух щенка растворился в заботливых руках Посланника. Знает? Точно не потому, что души по именам кликать умеет, нет. — Пойдём со мной, моя душа. Деласар поднялся и решительно направился в сторону мастерской. Идеально зная дорогу, не путаясь ни на секунду, легко разгадав загадку на тайном механизме. Безупречному оставалось следовать. Миновала лестница, потрескавшиеся стены с отсыревшими факелами, ступень за ступенью. Комнаты, лабиринты коридоров, всё, что когда-то было близким и родным сердцу. Оно ёкнуло, стоило Кимсану оказаться в зале с рисунками. Потрет Вэла по-прежнему стоял на полу. Поеденный временем сильнее, чем раньше, он всё ещё оставался узнаваемым. И илисто-медовые глаза, смотревшие с задорным укором, и медно-каштановые кудри, небрежно заправленные за уши, в которых блестели серьги-гвоздики. Настал черёд Деласару быть решительным. В конце концов, сколько ошибок он совершил, потому что перед Кимсаном оказывался излишне робким? Чересчур осторожным, чертовски податливым и соглашавшимся даже на вещи, на которые не желал подписываться. Если Сэлдори продолжит в том же духе, потерянное уже никогда не вернётся к нему. Хотя бы что-то. Он должен сделать это самое что-то. — Однажды влюбившийся Посланник оказался так смущён из-за своих чувств к человеку… — заговорил удивительно хриплым и непривычным для себя голосом Деласар. — Что подумал было, никогда не заслужит его взаимности. Кимсан задумчиво прошёл к портрету, садясь перед ним на одно колено. Смутно вспомнилось, как совсем недавно здесь же лил горькие слёзы по разрухе и запустению. Заболели ладони. В прошлом их изрезали стёкла. Деласар, превозмогая волнение, которое храбро посылал ко всем дьяволам, встал рядом и вонзился в Кимсана ледяным взглядом. Больше он не отступится. — И совершил он безумную глупость — сменил личину в угоду полюбившемуся смертному. Обратился полным гормонов неуёмным разбойником, в чьих волосах отливали пламя и каштан, а в глазах — ил и тёмные зёрна. Звали его Вэл Шакли. И он осмелился познакомиться с Кимсаном Боне на рынке, где продавали рыбу. Оцепенение охватило Кимсана, вынудив с осторожным интересом поднять голову на Деласара. Последний вытянул руку, словно немо прося разрешения впустить пальцы в чёрные кудри. Никто не запретил. Тыльная сторона эльфийской ладони коснулась виска Боне, целуя его морозом. — И Кимсан влюбился в Вэла. По крайней мере, в это очень хотелось верить, — губы Деласара неравнодушно дрогнули. Он скрёб по коже Кимсана, достигая глубин его сознания, цепляя эфемерные нити расколовшейся памяти, которую, как портной сшивал полотно, латал изо дня в день. — Сначала Кимсан звал Вэла родственной душой, самым лучшим другом, почти… почти братом. И хотя тосковал по Борону, так долго тосковал, ожидая его возвращения, он избрал путь продолжать жить. И однажды обменялся с Вэлом кольцами в цветочной беседке на заднем дворе этого особняка. Прозванного Турмалиновым, в честь наставника, который помог его приобрести, — проговорил Кимсан, не понимая, откуда вспомнил это. Яркая картинка просто пронеслась перед глазами: заросли цветов, сидящий на коленях Вэл и незнакомец, имевший право венчать их по меззийской традиции. — Спустя три года после знакомства. — Да, — Деласар позволил надежде мелькнуть во взгляде. — Но к тому моменту Посланник уже понимал, что теряет себя. Что видит в зеркале чужое лицо, говорит чужим голосом, что самый родной и желанный человек любит не его настоящего, а личность, придуманную от и до. И что происходящее — беззаветная, подлая ложь, которой никогда не был достоин такой взаимный, честный и сполна отдающийся Кимсан Боне. И Посланник принял решение — какой бы ни была цена, он найдёт способ признаться. А затем Безупречный всё увидел сам. Теневой клинок Деласара мазнул остриём по его виску. Сносящая с ног глыба льда, проклятый айсберг, пророчащий судну гибель, казалось, тотчас вонзился в мозг. Боне содрогнулся и захрипел. Вечная мерзлота обуяла его. Деласар, хмурясь, отшагнул. Боли он никогда причинять не намеревался, лишь поспешил напомнить о том, без чего не позволит им обоим добраться до Борона. Никакого Борона, пока Кимсан не осознает главное. Реальность покинула его. Вместо неё пришли видения. Они напоминали наколдованные сны, но отличались главной деталью — Кимсан был уверен, что каждый из них являлся правдой. Пускай картинки неслись одна за другой, и вычленить из них единое оказалось до боли трудно.— Да тебя даже обкрадывать жалко, такие гроши, ну такие гроши.
— Так это ты, бес тебя съешь, стащил мой кошель?
Серые улицы, дешёвый рынок, шарканье незнакомых ног. Встреча, пустившая в кровь злобу. Боне оттолкнул от себя воришку и велел ему идти вон, но воришка смилостивился. Представился Вэлом Шакли и вернул украденный кошель. Только Кимсан не сразу заметил, что вместо серебра в него успели напихать камешки.
— И куда же ты теперь пойдёшь? Пошли к бабке Любке, она тебя хорошо накормит, правда!
— И не зли-и-ись, я же обокрал тебя любя.
Погрязшего в бедности Кимсана съедала тоска, но их с Вэлом встретила крыша дешёвой харчевни. Он по сей миг помнил вкус пресного пюре и хрустящих шкварок. Он помнил, как впервые обрёл дом после того, как сбежал от родителей. Вэл нашёл ему работу у бабки Любки. Кимсан научился готовить и подрабатывал у неё, а затем они с Шакли решили делить жильё, чтобы свести концы с концами.
— Скоро концерт Джинны Саллин! Ты же мечтал на него попасть, может, придумаем что-нибудь посерьёзнее, чем мелкие кражи?
— Ну, ты знаешь наше правило. Что угодно, только не убивать.
Воспоминания возвращались обрывочно.
Мошенничество, воровство у тех, кому меньше нужно, махинации, готовность позабыть о морали, чтобы заработать больше. Концерт некой Джинны Саллин запомнился съедающей внутренности душевной болью. Почему? Почему — Кимсан не помнил.
Сквозь глумящееся забвение в сознание прорывались сияющая улыбка чернокудрой артистки, пахнувшей персиками, и строки её песен. Лицо Джинны, расплываясь, превращалось в лицо Валериана. Наставник тоже посетил концерт, но Кимсан забыл, какую роль он сыграл в роковой вечер; в вечер, когда земля ушла из-под ног.
И Вэл…
Вэл тоже там был.
Он целовал Кимсана и рисовал на его ладони буквы своего имени.
Невесомые прикосновения родных губ прерывали возгласы наставника, доносившийся эхом издалека.
— Я клянусь, Кимсан, я видел неподалёку твоего брата. Он точно был здесь! Идём же!
— Да оставь ты эту тему в покое, Валериан! Борон бросил меня, он ушёл, хватит о нём говорить! Если не захотел сам ко мне подойти — пусть катится к чёрту, ясно тебе?!
— Б-боги… — Безупречный схватился за голову и подавил тошнотворный порыв. Он скрючился на полу, пока в чёрных омутах глаз зияли вспышки молний, а в памяти всплывала деталь за деталью. Вскоре — шум, водоворот, песчаная буря в знойный меззийский день, — и события спутались в клубок.
Деласар встревоженно наблюдал. Он контролировал ситуацию, но осознавал — ритуал не должен был проходить настолько тяжело. Что-то мешало Безупречному вспоминать, что-то подавляло его рвение…
«Мирная кровь».
Раздосадованная мысль пронеслась в голове.
«Как же усыпить её потенциал…»
— Это — мой подарок вам. Можете называть его Турмалиновым особняком.
— Валериан, ты… ты что, шутишь? Я… Мы вернём тебе всё до последней золотой монеты!
Долгожданный особняк, собственный дом, ставший для Вэла и Кимсана оплотом уюта, великие планы на будущее — все они пахли хвойными ветвями, лежавшими на подоконниках. Первая совместная ночь, кусачие искры огня, шорох колючих одеял и выбитый на камине барельеф: «Собственность Кимсана Боне и Вэла Шакли».
Воспоминания вновь перемешались. Всё, что должно было выстроиться в мозаику, рассыпалось уродливым карточным домиком. — Б-боги, как больно… — Кимсан затрясся, обхватив себя руками. События понеслись с бешеной скоростью.Вэл надевает на палец кольцо, колышутся тёмно-зелёные шторы в зале, цветут первые дивные бутоны Наталиса в оранжерее, слышится ржание Колетто и лай первых забранных из приюта собак.
И всё быстрее, ещё быстрее.
По двору особняка, держась за руки и радостно хохоча, проносятся предательски забытые девушки. Имя одной — Мелисса, имя второй — Клёр, у них каштановые и золотые локоны, только у какой какие, где чьё лицо, кто из них — кто? Вэл купает Илая в бадье с водой, Эррин носится вокруг мокрый и радостно тявкает. Находит мыло, грызёт его, а затем плюётся пузырями.
Всё сменяется запустением и пылью.
Адское жжение охватило горло и пустило по телу Кимсана жар лихорадки, а его присыпало чувством несдерживаемого, неутолимого горя. — Я-я должен найти брата, должен найти Борона… — в безумии прохрипел Боне, не по-человечески выворачиваясь, и Деласар понял, что, если не прекратить вскоре, мирная кровь сожрёт разум. Сэлдори стремительно опустился над Боне, накрывая ладонью его грудь, и живительная энергия обласкала сердце. События замедлились, но ухватили крепче. Видения искрились, резали слух помехами, словно в старых музыкальных шкатулках, искажались, размывались влажным зеркалом. Кимсан помнил, как болезнь сломила его, как Вэл искал тысячи способов остановить хворь, но гной облепил лёгкие намертво, а тоска по брату охватывала лихорадкой и поедала тело. Борон не вернулся ни через три года, ни через пять, ни через семь.— Нет вестей?
— Как я и предупреждал, Сан, нет. Немудрено, он сбежал в Союз, там искать… почти бессмысленно.
Со временем Клёр и Мелисса перестают смеяться. Вспышка света; за ней всполох тьмы. Клёр падает с лестницы и сворачивает шею; Кимсан убеждён, что это он её убил. Затем сопротивляется, твердит — нет, он не причём, он любил Клёр, он никогда ей не вредил. Особняк заливает чёрный траур, в нём не звучат больше ничьи голоса.
Вэл постоянно отсутствует, Мелисса — постоянно молчит.
В воспоминаниях особенно чётко бурлит ненависть.
Ненависть к брату за то, что ушёл и обрёк на это. Ненависть к себе за то, что не получается выкарабкаться и выжить. Лишь к Вэлу нет ненависти, но он ничем не способен помочь. Кимсан жаждет покончить с жизнью, ведь нет счастья там, где за ним волочится чёрное облако вечной хвори. О горле ли… речь?
Нет счастья там, где разум не способен его вкусить.
— Мне нужно найти брата… я хочу найти брата… Кимсан шептал это в бреду, а Деласар убеждался в том, в чём убеждался. Всё правильно. Недаром он был уверен — мирная кровь проснулась в Безупречном куда раньше, чем они с Бороном провернули ритуал с Аннабель. Ещё во время жизни в особняке Кимсан одержимо искал брата даже тогда, когда его давно пора было забыть, когда здравомыслящий человек махнул бы рукой и прекратил. Но Кимсан продолжал и валился с болезнью после каждой вести о том, что Борона не нашли. Это проклятье в крови жило и прежде. Но почему-то ненадолго заснуло перед тем, как проснуться вновь. Что его усыпило? Перепутье? Нет. Смерть Борона? «Тогда почему в этот раз не сработало?» Деласар терзался в попытках понять. Ухватив второй рукой Кимсана за противоположный висок, он пустил в его разум заживляющую прохладу. Пришли последние видения. Чёрное и белое. В чёрном по особняку неприкаянно бродил сходивший с ума человек, бившийся лбом о стены и неустанно повторявший: Я хочу найти брата… Хочу найти брата… Найдите мне брата… Найдите мне брата… Безумец был убеждён, что это Борон убил его лучшую подругу. Как он сделал это, если Клёр упала с лестницы? Память молчала. В белом приезд в особняк Деласара. Он нашёл способ прогнать пустоту, которую проедала в душе больного хворь, и вновь вернул Кимсану его самого. Вспоминался яркий холст и лежавший на бархатном диване эльф, что позировал с лукавой улыбкой, вспоминались сочные фрукты, поделённые на двоих, и испитый перед камином чёрный чай с лимоном. Вспомнилось, как горько оказалось отпускать Деласара в путь. И наконец, как он отказался уходить и признался во лжи. Признался, что останется навсегда, потому как весёлого разбойника по имени Вэл Шакли никогда не существовало. Потому как его для всех придётся похоронить. Потому как за личиной Шакала всё это время прятался не менее любящий, не менее обеспокоенный судьбой родного человека Посланник, нашедший храбрость признаться в слабости и раскрыть правду.Больше Кимсан не помнил ничего.
Он, лёжа на полу, лишь изредка вздрагивал от потрясения, а в сознании лица Вэла и Деласара слились в одно. Они, столь не похожие друг на друга, до бесконечности разные, сочетались в нечто единое, давно знакомое. Объяснившее раз и навсегда, почему Сэлдори вызывал столько доверительных и родственных ощущений, почему к нему так тянулась натура. — Я… я-я… — Кимсан нервно расхохотался, находя себя лежащим головой в коленях Деласара. Тот придерживал его за затылок и гладил волосы в попытке успокоить. — Я… Боне знал одно — он простил. Он простил Деласара за то, что семь долгих лет был вынужден верить в поддельную личность. Ведь не маска важна, а всё, что их связало. Кимсан чувствовал Деласара в Вэле, он его любил на самом деле. Но десятки вопросов остались без ответов. Откуда Боне знал Сэлдори ещё до того, как повстречал Шакала? Почему хворь одолевала его так давно? Почему в сердце теплилась уверенность, что Борон спровоцировал смерть Клёр? Какое отношение Деласар и Кимсан имели к пожару, изувечившему могущественного колдуна? Как удалось найти пропажу? И что случилось затем, почему братья возвращались в особняк в одиночку, зачем Кимсан предложил Борону путешествие на Перепутье, и где в этот момент был Деласар? Память не давала ответов. Но давала иное — надежду однажды их обрести. А тот, кто хранил в душе все объяснения до единого, сейчас прятал от мира в заботливых и любящих руках. Кимсан долго не произносил ни слова. Хрипел, пытался отдышаться и цеплялся вниманием за прояснившиеся глаза Деласара, смотревшего сверху вниз и продолжавшего успокаивающе разглаживать плечи. — Представляю, это было очень страшно, но ты справился, Кимсан, — баюкал его ласкающий голос, и лёгкие волны прохлады продолжали унимать лихорадочную боль в голове и груди. В них словно разверзлась дыра. Но мысль о том, что Деласар — единственное воплощение света и счастья там, среди тёмных воспоминаний, прогоняла все сомнения. Он не корыстен. Он — не враг. Он — не скупой убийца брата. Он — дом. А когда веришь, что кто-то — для тебя дом, рано или поздно по-настоящему в этом убедишься. Оттуда и наивные попытки оправдать. Кимсан не выдержал бы сейчас всех объяснений. Как и прежде, до всего он хотел дойти постепенно, сам. А Деласар продолжал говорить: — Демон, который жил в этом особняке, разъярённый, лишённый разума и голодный до возмездия брату, никогда не был настоящим тобой, мой человек. Этот демон служил отражением недобаюканному и брошенному ребёнку внутри тебя. Дитя плакало, просило о нежности того, кто дарил её в блаженной юности, но однажды посмел покинуть. Рвало и метало, но всегда находило приют в моих руках. Деласар говорил без всякой напыщенности, вовсе не хвастал, а если гордился, то по-человечески объяснимо. Он трактовал истину, которую заслужил трактовать, которую заслужил Кимсан, которую заслужили они оба. — Я умел разговаривать с этим демоном, петь ему песни, я умел усыплять его, чтобы суметь снова увидеть тебя. И ты был несомненно счастлив, мой дорогой, здоровый, заслуживший всей нежности мира Кимсан. Ты был рядом со мной счастлив. А я был счастлив рядом с тобой. Прохладный палец фалангой обласкал Кимсану щёку. Он по-прежнему мало понимал, но отныне смотрел на Деласара совсем по-другому. Иначе. Ведь какое счастье — знать, кому на самом деле принадлежит то самое неповторимое лицо. — Ты о многом мечтал, — стройная ладонь обняла за подбородок. Указательный палец смахнул с носа пушинку. — И даже за глухой стеной беспамятства, верю, очень хотел ко мне вернуться. Когда я нашёл тебя после Перепутья в личине Вэла, которую снова избрал из предосторожности, я… надеялся. Верил, что ты делал всё возможное. И я искал тебя. Я всегда тебя искал, потому что обещал. И потому что не отдал бы на растерзание всему сущему, лживому и алчному. Сердце зарделось нескрываемой благодатью. Не у Деласара — у него уже давно. У Кимсана. Чувство пустоты постепенно исчезало, а сквозная дыра медленно, но верно стягивалась. Безупречный задрал голову, и полные влаги глаза, глаза того самого недобаюканного дитя воззрились на Сэлдори. Покровительствующая эльфийская улыбка осветилась теплом. — Я… — Я тоже очень по тебе скучал, Кимсан. Деласар склонился, даря родному поцелуй в лоб. Погасшие крылья на его шее всё это время твердили о порванной связи двух суженых, но вдруг на секунду зажглись нежно-золотым. Такие же засветились и на коже Кимсана, наслаждавшегося бархатным поцелуем. Затем снова погасли. — Ты не заслуживал, чтобы в твою голову вторглись и всё расставили там по-своему. Твои воспоминания обязаны оставаться лично твоими, и тебе решать, что с ними делать. Мы справимся. Мы восстановим всё постепенно. — Да я просчитался, когда, кх… назвал тебя Уникальным, — уже начал шутить. Значит, точно придёт в себя. — Ты больше, чем уникальный. Таких, как ты, просто не может существовать. — Ха, ну, — Деласар хохотнул. — Как видишь, где-то в твоих расчётах затесалась ошибка. Кимсан перехватил его ладонь и поднёс к своим губам. Он не мог быть уверен во всём, но был уверен в том, что имел. Дрожащий поцелуй коснулся бледной кожи. — Всё это время… — глубокий вдох наполнил грудь Боне. — Я… являлся воплощением того, кого всегда ненавидел. Обиженным, застрявшим в прошлом, той-самой-наивной-жертвой. Позволявшей делать всё то, что с ней делали, и не очень-то открытой к настоящему. Кимсан с трудом привстал на локтях, прильнув головой к груди Деласара. Тот в недоумении встрепенулся, захотев было поспорить, но не пришлось. Память — самое ценное. Как Кимсана посмели её лишить? Даже самый родной человек не имел права касаться его головы. — Но я больше не позволю случиться подобной глупости. Меня больше не обманут. Хриплый и сакральный шёпот источал уверенность. В этом чёртовом мире не выжить, полагаясь исключительно на мнение ближних. Как же ты?Как же сам, чёрт возьми, ты?
— Будем верить, ни одного из нас больше не обманут, — забавно, но разрушенная мастерская уже совсем не казалась могилой. Наоборот, во время долгожданных объятий с привкусом воссоединения она казалась даже романтичной в своём разгроме. Деласар уткнулся носом в макушку Кимсана. — Думаю, ты готов. — К чему? — Доказать всем, что тебя больше не обведут вокруг пальца, не думаешь? Только скажи, и я в любой момент подарю тебе полномочия Посланника. — Мне ещё нужно немало тренироваться, — не разделил энтузиазма Кимсан. Он здраво оценивал свои способности. — Да и вопросов у меня к тебе ещё столько… муженёк. Палец поддел шею эльфа, повторив очертание одного крыла. Деласар счёл сказанное то ли смятением, то ли иронией. — Если тебя это смущает, то по факту не муженёк. Боги считают, нашу связь расторгла твоя память. — Несправедливо, — Кимсан цинично прыснул. Он держался стойко из последних сил. В руках Деласара хотелось заснуть, но заваленный стёклами пол не являлся лучшим местом для этого. — Просто спасибо за то, что ты есть у меня сейчас. Без тебя было бы… куда сложнее. — О, Кимсан Боне, — донеслось последним перед тем, как Безупречный всё-таки задремал. — Поверь, я думаю о тебе так буквально каждый день своей эльфийской жизни с тех пор, как мы встретились впервые на дождливой улице Адонио.«А ты был ещё совсем мальчишкой ростом мне по пояс».