Мёртвая кровь

      — А теперь спешу представить вам покои джайзи Вечной! — Нино беспечно ворвался внутрь, совсем позабыв, что Шайда не переносила шум. Она, однако, не шелохнулась. Так и осталась стоять у округлённого окна длиной до самого потолка и наблюдать за жизнью города.       На`ан и Волдемар вошли следом за Нино. Их встретило старомодное убранство, которому наверняка исполнилось сто лет, не меньше — эльфы отличались тем ещё нетерпением к обновлению даже самых древних вещей.       Изнутри башня словно замерла во времени. Один только книжный шкаф, подумала На`ан, мог поведать о ком-то, кто жил здесь до Шайды Вечной, а затем о том, кто ещё раньше, и ещё раньше, и ещё… Как и кровать, знавшая обо всём и видевшая всё. Как и окно, рама которого чудом держалась и не обращалась в труху, несмотря на упрямство песчаных бурь.       Предметы мебели, как кровожадные мимики, будто чего-то выжидали, готовились ожить и раскусить Творцов надвое. Потому что прекрасно понимали, кем те являлись и сколько крови оставляли за собой. Воздух казался тяжёлым.       Поначалу На`ан брела позади Волдемара, всё-таки уступив ему первенство, а затем неуверенно встала у самых дверей, в любой момент готовясь уйти. Эт Арон же остановился в середине комнаты, лишённой должного, по его мнению, уюта, пустой и тоскующей, как сердце Шайды.       — Джайзи Шайда Вечная, прошу, вы собирались встретиться с-с…       — А-а… Апчхи!       Неожиданно содрогнувшись, Шайда чихнула. Она произвела впечатление меланхоличной и, может, даже застенчивой дамы, но эльфийские плечи расправились, и жестокий, недружелюбный взгляд застыл на Творцах. Нино побледнел — это не помешала увидеть даже его необычайная шляпка.       — Ой-ой-ой, прошу прощения, джайзи, сука, то есть, я…       Волдемар отодвинул для На`ан стул там, где Шайда жестом руки попросила их присесть. Нино, немо моля о помощи всех богов, продолжил объясняться:       — Если докучать джайзи шумом, она начинает неустанно чихать! Чихает так, что льются слёзы, сопли, а представьте себе, как всё плохо в грозу!       — Ты свободен, Нино, — отрезала Шайда. Волдемар мысленно отметил, как сильно она отличалась от его представлений. Или это только Творцы не угодили Вечной? Немудрено. Каждым телодвижением она выражала язвительность, обиду и нетерпение.       — Но, госпожа! — охнул Нино. — Позвольте! Я остановлю Ваш чих заговором моей бабушки! Катись, клубок ниток, катись, ложись в реку крови, ложись…       — Пошёл вон! — крик Шайды заставил рамы окон задребезжать. Нино, подпрыгивая, унёсся прочь. Только дверь забыл за собой закрыть и был вынужден вернуться на свой страх и риск исправить недоразумение.       На долгое время воцарилась тишина. Волдемар сидел за столом, сохраняя спокойствие духа и катая по костяшкам монетку. На`ан, прятавшая заветный свиток в тубусе, подвязанном на поясе платья, мечтала поскорее уйти. Не стоило даже ставить под сомнение значительность опыта, пережитого этой женщиной. Годы, полные войн, распрей, глупости и жестокости… Потерь. Родиться эльфом в мире, где полно людей — худшее из проклятий.       Тонкие линии морщин покрывали осунувшееся лицо Шайды. Её пряди давно перестали отливать золотом и поблекли. Отчасти поседели, местами опалились в алхимическом огне и порыжели, а некоторые, наверняка из-за близости с Бездной, почернели. Просторное меззийское платье, белое, как облако, скрывало экзотичное эльфийское телосложение и тончайшую, словно песочные часы, талию.       Шайда не обратила внимания на Волдемара. Она подошла к На`ан и несколько секунд изучала её пристальным взглядом. Затем спросила хрипучим, но по-прежнему сильным и звонким голосом:       — Что послужило для тебя источником такого количества совести?       На`ан посмотрела на Шайду. Ей всегда было некомфортно находиться вблизи женщин, ещё и старших, а в присутствии высокопарных спасителей мира — подавно. Не попирай свою мораль, Манаири, хотелось повторять мысленно, но как же эта мораль трещала и крошилась в подобные моменты. Было ясно, что Шайда имела в виду. Откуда На`ан хватило совести, будучи Творцом, прийти сюда, в дом героини, спасительницы простых людей. Да она линчевала не так давно мирных жителей Цин Бала, пускай и мразей.       Волдемар наблюдал за происходящим с интересом ценителя спектаклей, сощурив один глаз. На`ан процедила сквозь зубы:       — Не думаю, что этот вопрос уместно задавать тебе, Шайда. Ты успела воспользоваться иугридской девочкой, чтобы всё обо мне узнать. Не так ли?       Двукрылая достала из тубуса свиток и протянула Шайде, а та выдрала его из рук, не помяв ни уголка, но ошпарив пальцы. И, пока воспоминания о далёких временах пускали морок бледности на увянувшее эльфийское лицо, На`ан добавила без тени страха:       — В любви совесть, Вечная. Я всё делаю только ради любви.       Разумеется, Шайде это показалось чем-то тривиальным. Она подняла недоумённый, по-чёрному снисходительный взгляд. Наверняка ждала более оригинального ответа. Совесть в жажде знаний. Совесть в умении ценить то, кем являешься, даже ведя образ жизни конченной твари, или… или…       Но На`ан была свирепа и не отступала от своего.       — Что такое? — съязвила она. — Герои нынешнего времени не способны похвастать умением принимать серую мораль? Злодеи в ваших глазах вообще любить не умеют?       Послышался ехидный смешок Волдемара. Он облизывал губы, наслаждаясь столкновением, которое, обладай обе эти женщины великой властью, породило бы настоящую войну. Впрочем, нет. Женщины, был убеждён Волдемар, не разменивались на бессмысленные схватки и предпочитали решать проблемы умнее.       — Не знать тебе любви, Творящая, — неужто Шайда завуалировала так «тварь дрожащую»? Но она не прогоняла Творцов за порог, более того, ждала их, а, значит, выражала не столько чистую ненависть, сколько скорбь, сожаления о собственных потерях и неготовность понять «художеский» образ жизни. Вероятно, взыграло любопытство.       Шайда вернула На`ан свиток так же резко, как вырвала его.       — Ты бегаешь за этой любовью, но не догонишь. Не получишь ни благодарности, ни послаблений.       — А я спрашивала? — Двукрылая подняла голову. Она захотела съёжиться под вниманием Шайды. Героиня смотрела более чёрство и черно, чем убийца, подумать только. — Мне не нужны послабления. Я не рассчитываю на них.       — Правда? — Шайда прекрасно понимала, что Волдемар не играл в происходящем ключевой роли. Девочка-иугрид увидела достаточно и поняла, кто на самом деле был причиной всему. Потому и обращалась Вечная к На`ан, мысленно коря себя за наивную надежду воззвать к совести.       — Правда.       — Тем сквернее. Желаешь пройтись по головам ради цели, которая себя даже не оправдает? Жаждешь пробудить создание, виновное в разложении всего, что видит, и сама ради этого падаешь всё ниже и ниже, — как много Вечная узнала благодаря этой иугридской девочке? На`ан ощетинилась. — Чтобы что, скажи? Быть готовой сгинуть, ничего не добившись. Ещё и с пониманием, что всю жизнь ты прожила, убиваемая скукой, и избрала путь членовредительства вместо хотя бы чего-то достойного.       — Я что, у тебя пересказ своей биографии заказывала, остроухая? — Манаири поднялась на ноги. Слова Шайды наносили удар за ударом. Это не были удары плетьми. Это были пощёчины. — Если бы Боги ответили мне, если бы отозвался хоть один из всех, кого я молила прийти на помощь, будь уверена, меня бы здесь не было. Да только Пантеон, избирая достойных, редко смотрит на несчастных, выросших в нищете и скуке, на тех, кто ещё не знает, о чём мечтать.       — А ещё Пантеон, простите уж меня за грубость, джайзи, — вступился Волдемар, не сумевший остаться в стороне, — мало отличается своим подходом от семьи Багровых. Да, последователи одобряемых Богов творят лучшие вещи, но большая часть из них кто? Рабы. Те, кто пошли воевать за сторону света не из великого желания, а покупая себе тем самым блага. Нет, на несчастных Боги смотрят, На`ан, ещё как. Если несчастные готовы предложить душу или свою жизнь.       Шайда поражённо замерла, неотрывно смотря на Творцов. О чём она думала, когда решила воззвать к их совести? Может быть, хотела хотя бы на мгновение обратить взор обречённых куда-то ещё, в место, отличное от виденных ранее. Вечная предостерегала, но зря. Помочь же ей ничего не стоило, и только одна мысль напрягала Волдемара…       Если Шайда согласится, значит, она будет уверена, что возвращение мертвеца не принесёт миру вреда. Иугрид наверняка нужен был для этого — убедиться, какие последствия повлечёт сотрудничество. А что должно произойти, чтобы воскрешение Борона Боне и триумф двух Творцов не навредил Атису в долгосрочной перспективе?       — Я не говорила о Богах, — заключила Шайда. — Но знаю, что вы скажете. «Таким, как ты, Вечная, везёт очень редко, большинство задействовавших только свои силы так и остаётся на дне. Или рано или поздно оказывается там». Как ваш мёртвый друг.       Это был удар под дых. На`ан сцепила зубы и не заметила, как до крови впилась в кожу ладоней ногтями. Крупная дрожь обуяла тело. Алые полумесяцы на руках забрезжили кровью. Это заметил Волдемар, в ту же секунду потерявший всю свою непричастность и взволнованно пододвинувшийся ближе к Двукрылой.       Он понял, почему именно она, именно она осталась его последней живой соперницей. И кем-то, кто, вероятно, больше всех был любим Вирналеном. Не желавшая принимать ни многочисленные предостережения, ни верить в услышанное. Готовая отдать себя в жертву без уверенности в успехе. Таких Отец ценил превыше прочих.       — Шайда, тебе уже дали понять, что лекции неуместны, — мягко обратился Волдемар. — Мы знаем, ты готова нам помочь, наверняка не бескорыстно. Так давай перейдём к переговорам и не будем тратить время.       — Кто-нибудь, дайте мне свой гримуар, — голос Шайды был по-прежнему твёрд, но уже куда более милостив. Она смирилась. Волдемар передал гримуар. Склонившись над столом, Вечная принялась в нём что-то писать.       На`ан, сев обратно и понуро сгорбившись, поймала себя на коме в горле. Упоминание Борона в контексте проигравшего не просто оскорбляло, оно ранило до глубины души. С момента знакомства с ним и до сих пор для Манаири существовала лишь одна правда — правда, которую они нафантазировали однажды вдвоём. Почему прелестная сказка разбивалась о пророчества, о законы, о какие-то дрянные слова каких-то дрянных Вечных? Почему сказка не хранила преданность На`ан и тому, по кому так ревело её крылатое сердце?       — Твоя борьба закончилась, Шайда, — в полной тишине прошептала Манаири. Волдемар вытянул ладонь, чтобы накрыть её плечо и ободряюще сжать. — И, вероятно, трагедией.       Рука Шайды дрогнула, оставив в гримуаре Волдемара прочерк. На`ан продолжила:       — Но моя борьба всё ещё продолжается. И как-то это не по-героически с твоей стороны — обесценить такой прекрасный мотив, как любовь. Может быть, ты любила однажды так сильно, что разучилась верить в силу этого? — она попала в точку. Даже не видя потускневшего взгляда Шайды, знала, что попала. — Но мне нет дела до твоих трагедий. Если, как ты сказала, в конце пути у меня не останется ни любви, ни благодарности… Ха, а у кого они остаются? У единиц. У счастливчиков. Я не заделывалась в счастливчики.       Ладонь Волдемара стиснула плечо крепче. Сипом собственного дыхания он успокаивал На`ан и помогал не утонуть в замешательстве. Её голос стал тише, в разы ласковее, почти мирным:       — Мне с самого начала было предельно ясно, что Творцу стоит ждать от жизни только забвения, несчастного случая и жестокости в свою сторону. Я каждый день об этом помню. Так что, будь добра, спасай тех, кто ещё может спастись, и сделай мне чёртово одолжение.       Нечто в груди Волдемара засаднило, заскреблось и взбунтовалось. Что-то. Он не знал точно. Но оно отчаянно задавалось вопросами о том, врала ли На`ан, когда мечтала о лучшей жизни. Быть может, запуталась. Так и не понимала, жаждала ли умереть, избежать смерти или погибнуть только метафорично. Самоубийца. Безумная. Дурная. Волдемар обиженно вспылил, отворачиваясь и отпуская На`ан. Пускай обида предназначалась скорее Отцу, обрёкшему Двукрылую на всё это, её силы это не умаляло.       Шайде не осталось ничего иного.       — С завтрашнего дня, — вымолвила она, обращаясь к На`ан, — я жду тебя у себя. Я описала процесс развёртывания узелков более подробно, но мне потребуется объяснить свои инструкции с глазу на глаз. И тебя, если считаешь себя исполнителем её мечтаний, — было брошено Волдемару, — я тоже жду. Взамен вы сделаете для меня кое-что.       — Где? — вспотев от напряжения, спросил Эт Арон.       — В Астре, — удивительно. Шайда наверняка могла иметь в виду убийство. О чём ещё можно попросить Творцов? Так откуда в эльфийке, уроженке Белой Астры, взялось столько равнодушия в отношении своей родины, что она готова сослать в неё убийц? — Вы отправитесь туда сразу же, как мы закончим. И даже не смотрите больше в сторону Меззии. Покуда здешние Боги ничегошеньки не делают, чтобы указывать вам дорогу подальше отсюда, это сделаю я. Вы выполните мою просьбу и больше никогда сюда не вернётесь, иначе я сама этому поспособствую.

***

      Буйная река несла прочь назойливые мысли. На неё, зловеще окрашенную закатом, На`ан смотрела уже около часа, почти не моргая. За всё время она не вымолвила ни слова. Волдемар оставался рядом. Он так же молча наблюдал за тем, как по течению наперегонки неслись корявые брёвна и печальные листья. Сидел на каменном мосту и иногда покачивал ногой. На`ан первая оборвала тишину:       — Она во всём права.       Волдемар немо склонил голову, намекая на готовность слушать.       — В глубине души я тешила себя надеждой, что роль спасительницы что-то решит. Что Борон заберёт меня отсюда куда-то, где Вирнален не достанет. Конечно, я догадывалась, что заключенные нами однажды контракты уже не имеют той цены… Но потом ты свалился со своим пророчеством, эта треклятая Шайда. Знаешь, не лучше ли мне попросту умереть до того, как окажется, что всё зря? — На`ан прикрыла лицо ладонью, убирая с него прилипшие к влажной коже волосы. Волдемар с сочувствием нахмурился. — Я врала тебе, получается?       Он мотнул головой. И нежно сказал:       — Ты себе врала.       — А получится всё! Возьмёт и получится, пойдёт по лучшему сценарию, что тогда? — На`ан развернулась и посмотрела прямо на Волдемара. — Я либо снова найду смысл в абсолютно неблагодарном дерьме, либо не найду, и всё начнётся сначала. У меня не может быть другого пути. Я умру в любом случае. Умру, истекая кровью, или умру, сходя с ума.       Вдруг Волдемар рассмеялся, грустно и понимающе. Он посмотрел на На`ан пронзительно и тоскливо, а затем осторожно подошёл к ней и опустил руки на плечи.       — Когда-то я знал прекрасную девушку по имени Юниона. Она была моей самой лучшей подругой. Астрийка, красоту которой не затмевала ни одна другая, — пальцы Волдемара вплелись в волосы На`ан, и, рассказывая ей сказку, он прочёсывал их в попытке принести хотя бы немного покоя. Манаири нахмурилась. Эт Арон понял, почему. — Нет, я не соврал тебе. Моё сердце не тоскует по ней. Знаешь, мы вместе заботились о цветах. А ещё учились у одного великолепного художника. Его Лео звали. Обожали сидеть на полюбившейся нам скамье у главной улицы и есть мороженое, которое я покупал ей, а она мне. Я обожал лимонное. А она — с карамелью.       На`ан внимательно слушала. Она поджала сухие губы и смотрела в глаза напротив, как самая настоящая мраморная статуя. Только живая. И прекрасная. Какая же она была прекрасная, думал Волдемар. Он прежде не знавал такой красоты.       — Что с ней случилось? — спросила На`ан. Волдемар замялся, но не потому что лгал, а потому что, по всей видимости, ещё терзался.       — Я-я… — в этом оказалось на редкость сложно признаваться. Эт Арон обнял шею Двукрылой, мягко и ласково, словно тем самым говорил: я доверяюсь тебе, для меня это не менее сложно, чем тебе довериться мне. — Я ужасно её обидел. Знаешь, иногда… Я… Ух, в общем. Всю жизнь меня консервировали. Там, в сиротском приюте. А как только я вырвался, почувствовал отчаянный, неугасимый голод до жестокости. Ещё и какие-то дурацкие провалы в памяти объявились, до кучи. Я не помнил, что сделал, но однажды Юниона расхотела меня видеть… Хм. Хочешь мороженое?       — Хочу.       Это ведь так просто — порадовать сладкоежку сладким. На`ан и Волдемар направились к ближайшей ярмарке, где купили мороженого. Он выбрал лимонное, а она — ванильное. Позже Двукрылая объяснила, что всегда предпочитала карамель и не понимала слабо ощутимый вкус ванили, но настроение требовало. Небо над мостом постепенно желтело, роднясь цветом с лимонным лакомством, и отбрасывало на реку озорные блики.       — Что было с Юнионой дальше? — На`ан закралось в голову подозрение, что, возможно, она так симпатизировала Волдемару по причине схожести с Юнионой. Но, предпочтя доверять сказанному, отбросила сомнения. Да и это не играло никакой роли. Творцы вернулись к реке. На`ан откусывала мороженое кусками, ужасая Волдемара, который осторожно смаковал его языком и старался не обжечься холодом.       — Я предложил ей встретиться у нашего любимого места, на той самой скамье. В письме. Пообещал мороженое, пообещал сочинить стихи. Я приоделся, надеялся, что бы ни случилось, мы решим этот вопрос. Юниона пришла… — рассказ прервался судорожным выдохом. — Вся в синяках. С порезом на шее. Испуганная. Остановилась за пять метров, ближе не подошла. Я увидел это и с ума сошёл, просто сошёл с ума. Никакие извинения не смыли бы этот позор, никакое раскаяние. Тогда я решил, что сделаю всё возможное, лишь бы упростить Юнионе жизнь. Потому что теперь обязан. До самых последних её дней.       — Значит, после ужасного существования в приюте ты стал ловить себя на неконтролируемой жестокости, — подвела итог На`ан. — Неудивительно, почему дороги позже привели тебя к Вирналену. Как ты вышел на него?       — Я не рассказал тебе историю до конца, — мороженое слишком быстро таяло. Сладкая лимонная жижа потекла вниз и рухнула в реку комочками. Мимо пронёсся ребёнок, пытавшийся запустить воздушного змея, а его, смеясь, на руки подхватила мать. — После случившегося я на неделю выпал из жизни. Помню только, как долго наказывал себя самоистязаниями. Вспарывал руки, забивал занозы под ногти. Ударялся головой о стену, без жалости, до головокружения. Я говорил себе: «Волдемар, ты — чудовище, ты — ублюдок, который никогда не заслуживал жизни». Я жёг себе кожу. Хотел сжечь глаза. Да чего я только ни делал, На`ан…       Двукрылая слушала и старалась не показать, что даже для неё это — слишком. Было жаль Юниону, но больше — мальчишку, которого в приюте разума лишили. Правда, в ту минуту На`ан не знала, что ещё не постигла истинное безумие Волдемара.       — Через неделю я нашёл в себе силы снова прийти к дому Юнионы, чтобы попросить прощения у её отца, — блеклый взор застыл на Манаири, пугая настолько же, насколько пугал и в первый раз. Теперь стало понятно, почему.       В глазах Волдемара отсутствовала какая-то до ужаса необходимая искра разума, что-то, что делало из человека — человека. Только тогда На`ан увидела не просто потерянность. Она увидела пустоту. Даже у самого жалкого смертного эта пустота чем-то наполнялась. Но не у Волдемара.       — По итогу… Ни дома, ни отца Юнионы, ни самой Юнионы попросту не предстало передо мной. Я расспрашивал людей, и все смотрели на меня, как на сумасшедшего. Никто не слышал о них. Никто не знал о художнике по имени Лео. О мастерской. А наша оранжерея с цветами… ну…       Голос Волдемара сорвался. Ему потребовалось подышать несколько секунд, чтобы найти силы признаться На`ан, а, может быть, себе самому в правде.       — Какой-то пьянчужка сказал мне, дескать, да какая девка, какие цветы? Ты там целыми днями один с лейкой ходил и сам с собой разговаривал. А недавно в соседнем постоялом дворе всех посетителей распугал. Буянил в снятой комнате, пьянствовал, вопил не своим голосом, крошил стену. Кричал: «Ненавижу тебя, Юниона, мерзкая тварь, сдохни, вот бы ты скорее сдохла», — Волдемар помотал головой. Потому он так легко распрощался с Астрой. Не хотел оставаться в месте, которое запомнило его сумасшедшим. Не хотел сам каждый день вспоминать, что таковым являлся. — Позже я стал расспрашивать о других людях, которыми восхищался и которых любил. И ни одного… Ни одного из них мир не знал. Видимо, долгое время разум рисовал для меня красивую картинку, но однажды не выдержал и сломался.       — И тогда тебя нашёл Вирнален? — сердце На`ан болело за Волдемара. Он точно не заслужил ничего из этого. Ничего. Какое же счастье, подумала Двукрылая, что, несмотря на пропажу её самого любимого человека, реальность оставалась реальностью. Узнай На`ан о поддельности истории братьев Боне, сломалась бы мгновенно.       — Да… — Волдемар запрокинул голову к небу. — Он пообещал мне, что путь, который я обрету, будет настоящим. И мне никогда не придётся сомневаться в истинности всего мною возлюбленного.       На`ан почувствовала на себе тёплое внимание человека, который наверняка не раз сомневался и в её существовании. Потому следил ночью. Потому предпочёл быть откровенным и, подкинув в воздухе взятый из сумки апельсин, произнёс:       — Я не рассказал тебе главного. Мне известен один из братьев.       — Что?       — Кимсан. Сразу, как ты назвала мне их фамилию, я начал припоминать. А потом услышал имя, и всё…       — Откуда? — На`ан едва не соскочила с места, впрочем, не было в её голосе никаких азарта или же веселья.       — Он и его супруг… Супруг, вроде. Ох, я плохо помню, это было около десяти лет назад, — Волдемар зацокал. — Они занимались благотворительностью. Кимсан в те времена был адвокатом, активным деятелем и гремел на всю Астру. Меня его реклама, признаться честно… просто поражала. И муж Кимсана — не помню имя, — разоблачил отвратительные условия в нашем приюте в одном из своих расследований. Случился скандал, а Кимсан вызвался быть нашим адвокатом во время судебного процесса. Совершенно бескорыстно. Мы выиграли дело, всех детей распределили по лучшим местам, многим нашли родителей, а я же… Я воспользовался суматохой и сбежал. Можно сказать, Кимсан и его муж подарили мне свободу.       — Вот как… — нить дыхания оборвалась. На`ан завороженно замерла, с трудом осознавая, что нити её судьбы, судьбы братьев Боне и Волдемара могли так переплестись. Выходит, он помогал не просто так. — Получается, ты делаешь это ради спасителя?       — Получается, — усмехнулся Волдемар. — Сначала я согласился ради тебя. Затем понял, что всё не так просто. Я по-прежнему считаю себя той ещё мразью, но, во всяком случае, умею быть благодарным.       — Волдемар… Это прозвучит грубо, но пойми меня правильно, — невесть что овладело На`ан в тот момент. Не столько ревность, сколько страх — страх не суметь совершить задуманное из-за возможной привязанности Волдемара к Кимсану. — Я играю в интересах Борона. Что до интересов Кимсана — вероятнее всего, он захочет встать на сторону своего бывшего супруга, и, как бы ты ни был ему благодарен, моя просьба заключается в одном. Сочувствие пернатому придётся откинуть. Нужно воссоединить братьев.       На`ан говорила с напором, плохо маскируя волнение. Если последний человек, способный протянуть руку помощи, внезапно переметнётся на сторону врагов… Что ей останется?       Волдемар же явно мыслил иначе, но не смел спорить, ведь дал обещание. Он недовольно поджал губы и закатил глаза. А затем замахнулся и метнул апельсин с моста, тот же, как солнечный мячик, отскочил от коряги и с хлюпом утонул.       — Мне будет тяжело, — признался Эт Арон. Разбивать возможную любовь для него, даже во имя воссоединения другой, казалось тем ещё мерзостным делом. Попирать свои принципы откровенно не хотелось. — Давай не будем раньше времени замахиваться на что-то большее и остановимся на воскрешении. Я не собираюсь вынуждать своего спасителя каким-то особенным образом думать или поступать. Это не обсуждается.       Зная, что На`ан, вероятнее всего, вспыхнет на нервах, Волдемар ушёл от разговора самым красноречивым способом. Сиганув в реку.       Перед тем он — невесть зачем, — вспорол стилетом свои запястья. Кровь брызнула на песчаную кладку, и На`ан в ужасе уставилась вниз: от тощего тела не осталось ничего, кроме всплеска воды. Жар ударил в виски, и, как назло, мимо проходившие сигрусы-путешественники с кошачьими головами стали свидетелями случившемуся. Они ринулись к краю моста.       — Что за безумие, джайз-з-зи? — вряд ли жители Чащи так уж были наслышаны о Вирналене. Точно нет.       — Течение опас-с-сно, нужно ему помочь, кто хорошо умеет пла-авать?       — А вдруг это какой-нибудь ш-ш-шаман, сумасшедший культис-с-ст?       На`ан чудом увильнула от кошачьих объятий особенно любопытного сигруса, потянувшего к ней свои когти, и принялась ловить ртом воздух.       — Вам пло-о-охо? Подайте воды… Подайте же!       — Не стоит! — голос прорезался секундой позже. Недолго думая, На`ан затянула сумку на поясе крепче, понадеялась на водонепроницаемость тубуса и перемахнула мост вслед за Волдемаром. Сигрусы остались стоять одни-одинёшеньки в ещё большем ошеломлении.       Наверное, это маленькое «самоубийство» было обоим Творцам до одури необходимо. Когда вода захлестнула, На`ан почудилось, будто весь мир растворился где-то там, где ему давно следовало раствориться. Увы, миновало время, но впечатление не исчезло, многочисленными голосами мёртвых сирен зашептало со всех сторон: не почудилось, не почудилось, не почудилось…       Разверзлась чернота, холодная и обступившая со всех сторон, натолкнувшая на мысль о Заводи, на фантазию о том, как она могла бы выглядеть. Столь похоже… Течение продолжало нести На`ан, скукожившуюся, прижавшую к животу сумку, но не виднелись ни дно, ни рыбы, ни водная растительность. Ни одна коряга не проплыла мимо, не вспорола живот или шею, ни одна не остановила Двукрылую на её пути.       А затем — багровое пламя. Оно зажглось посреди чёрных вод и поманило к себе. Очевидно, Волдемар тоже видел всё это. Но где он? Вокруг пламени повисли, сгустившись, как смола на кронах плачущих деревьев, капли крови. Его крови? Или На`ан не почувствовала, как её пронзило? Лишь осознала, что потеряла счёт минутам и оказалась в каком-то ином, доселе неизвестном пространстве, совсем не на дне реки. И было здесь спокойно, так бездумно и будто бы… вечно? Вот она, смерть. Или смерть не такая?       Вода превратилась в желе. А На`ан повисла в нём, как капли крови, не зная ни силы притяжения, ни веса тела, она тонула в призрачном формалине и хотела только одного — заснуть.       Пульсация в грудной клетке отрезвила. Тёплая, залившаяся под рёбра, она помешала Двукрылой с облегчением протянуть ладонь к спасительному пламени, коим, без всякого сомнения, являлся Вирнален. Боль. Пронзительная настолько, что всё тело содрогнулось, а изо рта хлынули пузыри. На`ан ослепла, уверенная, будто в глазницы ей попал песок, а онемевшие конечности перестали подчиняться. Ничего не осталось, только изо всех сил забарахтаться в воде, словно жертвы болот, увязшие в малахитовой жиже, обречённые и потерянные. В предсмертном бреду чудились фиолетовые цветы, вороные перья, белые бинты…       Окровавленные, пахнувшие едкими мазями, но родные настолько, что не ухватиться ни за один из них — грех.       И На`ан ухватилась.       А они потянули её вверх.       Секундами позже повезло открыть глаза уже на берегу и почувствовать под телом, облипшим мокрой одеждой, песок. Откашливаясь водой, На`ан обессиленно обмякла. Что это было? Грудь бешено сокращалась до сих пор, в горле жгло, зрение никак не возвращалось. Судя по изменившейся округе, течение долго несло Двукрылую, а ещё она, увлечённая видением, пропустила падение со скромного водопада.       Послышались шорохи. Волдемар, сидевший на поваленном дереве поодаль, закатывал насквозь промокшие рукава. Он встретился потухшим взглядом с На`ан, и она, не отрываясь щекой от песка, задала свой вопрос вслух:       — Что это было?       — Встряска, — прохрипел Волдемар. Он шмыгнул носом и принялся забинтовывать свои запястья. Кожа на них успела срастись. Чудеса. — А о чём ты?       — Я видела образы. Мне казалось, я умерла, — На`ан с трудом поднялась на локтях и подползла ближе к Волдемару, перед которым вдруг почувствовала острую вину, хотя и по-прежнему злилась. Образы начинали обретать очертания. — Темноту. Кровь. Багрянец. Бинты. Цветы… Ох-х…       — А… — Эт Арон протянул ладонь и помог подняться. — Это что-то вроде сонного паралича в стиле Вирналена. Случается, если ты близок к смерти, но не всегда. Я зависим от этих параличей и научился их вызывать, чтобы вот так нырнуть, побыть наедине с собой и освежиться. Говорят, часть из увиденного — то, что ждёт тебя впереди. Если выживешь, конечно.       — Что видишь ты?       — Ничего. Каждый раз я не вижу ничего, кроме темноты. Возможно, я встречу свою смерть во сне. А ты?       На`ан промолчала. Ей совсем не хотелось обсуждать все эти нагнетающие гадания.       Зато взгляд упал на тощую грудь напротив. Раскрывшаяся рубашка Волдемара почти просила посмотреть на то, как художественно рубцы изувечили его кожу. Широкие, глубокие и уродливо сросшиеся. Зазубренное оружие и впрямь тоже имело отношение к увечьям Творца. Колотые раны. Резаные. А ещё иные, как будто кричавшие: здесь проворачивали кожу с мясом несколько раз, не меньше, чем булавой с шипами. И как только Волдемар не умер от болевого шока… Наслаждался, видимо.       На`ан не удержалась. Она коснулась его живота. Прижала ладонь к чувствительной коже плотно и в то же время достаточно невесомо, чтобы не причинить моральных неудобств.       — Мне жаль, что всё так случилось с Юнионой.       Подумать только. Одержимая идеей, Двукрылая совсем не подумала о главном. Перед ней стоял человек, разум которого изувечили настолько, что он видел несуществующие вещи. И верил в них. Потому Волдемару чаще всего не приносили трудностей просьбы Вирналена стирать с лица Атиса всех, кого требовалось — для него всё являлось одной большой фантазией. Что же творили с тобой в приюте, ребёнок, раз разум твой настолько озаботился сказками?       — Очень жаль, — добавила На`ан, приближаясь.       Свет в городе померк, уступая место непроницаемой ночи. Лишь факелы горели на невысоких каменных стенах, окружавших берег и поросших мхом. Побитая лестница сбоку вела наверх, в парк, полный экзотической растительности, и На`ан пришло в голову, что здесь их никто не увидит. Волдемар поймал её ладонь, деликатно накрыв своей, и миролюбиво улыбнулся.       — Ты когда-либо по-настоящему бывала у двери? — спросил он.       На`ан хватило проницательности понять, что речь шла о смерти. Доводилось ли? Конечно. Много раз. Но, наверное, имелась в виду не просто близость гибели, а куда как более необратимые вещи. Она осторожно мотнула головой. Волдемар сжал ладонь крепче, отрывая от своего живота, и вложил в неё апельсин. Пока рассказывал, осторожно чистил плод прямиком в найханских пальцах.       — Однажды я танцевал на вершине башни. Пел песни, махал тростью. И знаешь… Я оступился. Как и на крыше, недавно. Только никто не удержал меня, и я полетел вниз с невиданной высоты. Летел так долго! И знаешь, о чём думал?       — О чём?       — О том, что не натанцевался, — Волдемар хихикнул. — За мгновение до гибели меня подхватил невесть откуда взявшийся вронгар. Я был так ошеломлён… Жизнь скверна. Но я думал: да чёрт возьми, даже в этой скверной жизни мне хотелось подольше, подольше потанцевать! И вот это я называю «быть у двери». Не просто рисковать умереть. А захватить мгновение до!       На`ан улыбнулась в ответ. Затем обняла Волдемара. Так крепко, как не обнимала никогда прежде, ведь чаще это делал в её отношении он. И настолько тепло, настолько уютно стало в пустынной ночи, что не захотелось прерывать момент ни на секунду. Ладони Эт Арона, поначалу скромно повисшие в воздухе, вскоре обняли талию напротив. Спустя же ещё некоторое время он начал осторожно покачиваться, завлекая На`ан в танец.       Как вдруг, ни с того ни с сего:       — Я настоящая. Ты можешь в это верить.       — Правда? — Волдемар допустил шутливую иронию в голос, но она-то знала. Потому ответила ещё твёрже и прижалась теснее:       — Тебе стоит только попросить, и я никогда не исчезну, слышишь?       — Девушки из моих сказок тоже так говорили, — опалив прохладным дыханием висок На`ан, Волдемар потёрся о него носом. Его ужасало осознание скоротечности их знакомства. Чем больше мыслей об этом лезло в голову, тем яростнее хотелось остановить время. Нежность момента завораживала. Впервые что-то окутывало обоих Творцов настолько всепоглощающе, насколько никогда не окутало бы даже материнское объятие.       — Я придумаю, как тебе это доказать.       Тогда на губы На`ан опустилась долька апельсина. Она сжала её, не разрывая, и удивлённо сверкнула глазами. Волдемар невинно пожал плечами. Всё, что случилось дальше, каждый из них назвал бы порывом настолько же неосторожным и безрассудным, насколько трезвым и просившим о помощи, о близости и тесноте. На`ан потянулась к губам Волдемара, чтобы разгрызть лакомство напополам, а он предугадал это и стремительно подался вперёд. Долька лопнула, орошая языки шипучим соком, и те, встретившись, отказались прощаться. Жадный и нетерпеливый поцелуй оставался неописуемо аккуратным и слепым. По крайней мере один из Творцов не наблюдал за происходящим — Волдемар первым закрыл глаза. На`ан же распахивала их лишь иногда, убедиться, что ему тоже нравилось, что он чувствовал ту же нужду объединиться… так.       Ужасна ли поспешная близость? Поспешной являлась и близость с Бороном в самый первый раз, в стенах заброшенной часовой башни, в метель. Может быть, это традиция? Может быть, отсутствие великих принципов. Может быть, смертельная красота.       Волдемар осторожно толкал На`ан в сторону стены, и прохладный камень дружелюбно встретил выступившие сквозь мокрую ткань линии лопаток. Тела по-прежнему оставались перепачканными в песке, благо, он уже засыхал.       — Смелый принц.       Манаири обвила шею Эт Арона, вынудила его прильнуть к себе целиком. Он же сразу обнял женское бедро, приподнял и прижал к собственному боку, пока подол платья сплошь из лент обнажал атласную найханскую кожу. На губах всё ещё блестел сок апельсинов и теплился вкус росы. Откуда? Может быть, это речная вода, и им почудилось.       — Ты обворожительна, — бросил Волдемар в спешке, из ниоткуда выуживая монетку и отправляя её в путь — в ворот платья На`ан. Она щекочущим гостем утонула у той в груди и послужила главным сигналом, готовностью, а ещё вопросом — остановятся ли они только на поцелуе?       На`ан отказывалась. Её пальцы голодно бродили под крылышками открытой рубашки Волдемара и становились друзьями каждому шраму, нанесённому в порыве самоненависти. Неважно, куда всё это приведёт, даже при условии, что все клятвы, как и обычно, вдруг окажутся фарсом и прелюдией. Вот бы ещё на секунду ощутить себя настолько же живой, как однажды. Вот бы, вот бы…       И Волдемар понимал это. Понимал, как сильно от него хотели участия, и солгал бы, скажи, что не желал ответного всем сердцем. Он продолжал целовать На`ан, отмыкая от губ и примыкая снова, опять и опять, пока не подхватил её на руки и не опустился на ступеньки побитой лестницы. Творцов осветил единственный факел, но даже он не рассказал бы ни о чём, ни о чём никому не поведал.       Пальцы Волдемара потянулись к ленте на шее Двукрылой. Развязав главный узел, он заставил верхнюю часть платья опасть с округлой груди. Оттуда же выскользнула монетка. На`ан поймала её в ладонь, обняла Волдемара бёдрами и насладилась их общим изумлением. Маленькой, почти незаметной передышкой.       Возбуждало даже просто смотреть друг на друга. Буйно вдыхать душный летний воздух, полный дурмана. Тела мелко дрожали в нетерпении — они тоже жаждали скорее разогнать гложущую тоску. Тогда Волдемар интригующе улыбнулся… и опустил монетку на свой язык.       Творцы поцеловались снова. Медная подруга никогда прежде не знала такой ласки, какой обуяли её языки, желавшие познать друг друга.       Только на мгновение в Эт Ароне проснулось сомнение. Он глядел на то, как мокрые волосы На`ан прилипали к её осунувшимся щекам, как требовала она чего-то тоскливыми глазами, и думал: а не преступно ли отвечать согласием? Очнётся утром, возненавидит себя, возненавидит его, а ещё хуже — осознает, что всё в её жизни являлось доселе лишь жалкой декорацией и подделкой, включая его самого. Бред, отвлекающий манёвр.       Но На`ан продолжила, а Волдемар не воспротивился. Её будоражащие уста рисовали влажные тропинки вокруг его розовых сосков, а кончик языка приветствовал замысловатые и соблазнительные шрамы на животе. Кто-то назвал бы их омерзительными, но Творцам не впервой уродства не пугаться.       Волдемар обнял голову На`ан и заскрёб по её вискам, а та промычала утробно, с вызовом и нескрываемым удовольствием. «Продолжай, пожалуйста, никаких остановок» — всем существом кричала Двукрылая. Она плотно обнимала Волдемара, ощущала возбуждение его тела меж своими бёдрами и желала ещё большего: обласкать бы плечи, найти путь к шее, и тогда, и там…       — Ты так напориста, — Эт Арон отстранился и погладил большими пальцами уши На`ан. — Позволь и мне.       Да, птаха оставалась побитой. Птахе искалечили крылья, но она взлетала хотя бы на несколько жалких сантиметров, барахталась, пыталась, значит, не всё было потеряно. Хотелось бы Волдемару наивно верить, что именно он, именно он сможет стать тем, кто вернёт На`ан утерянное, и речь не только о мертвеце. Ведь так страшно нырять в омут её серых глаз и осознавать — однажды придётся вынырнуть, вынырнуть тогда, когда пользы от него никакой не останется, тогда, когда Манаири сама захочет улететь.       Она остановилась, будто читая мысли. Взяла Волдемара за подбородок и заставила задрать голову.       — Что у тебя в голове? Сумасшедший.       Но На`ан же взаправду не забиралась к нему в сознание… Тогда откуда узнала, увидела тень сомнений на лице? Или, быть может, подумала о том же, а потому страстно захотела разубедить обоих.       С сокрушённой улыбкой Волдемар занырнул в грудь На`ан. Упругие холмы груди встретили кончик его носа, в него же ударили ароматы песка и её пряной усталости. Лакомое женское тело выгибалось навстречу, настойчиво требуя поцелуев. И Волдемар целовал, не допуская ни укуса, ни единого неосторожного движения, в то же время возбуждая настолько, что кругом шла голова.       Он вкушал На`ан губами. Они посасывал кожу груди, оставляя на ней, распалённой, веточки с бутонами алых пятнышек. Он мешал соскам потерять крепость, бродя по их неровностям языком. И как же странно, как немыслимо было не бояться, не чувствовать отторжения к незнакомке, чужеродности, неловкости, скованности.        Раскрыв штаны Волдемара и распутав его набедренную повязку, На`ан убедилась в собственной готовности и податливости, а затем оседлала его.       По телам хлынула раскалённая магма. Эт Арон сгоряча вцепился в лопатки Манаири, а та восприняла это за просьбу и мгновенно опустилась глубже. Намеренно напрягла мышцы, сжала крепкую плоть и насладилась теснотой, пропажей мнимой — или вполне реальной, — пустоты, которую прогоняли пока робкие, но вскоре уверенные и глубокие толчки. Внезапное соитие являлось актом чистой любви, точно им. И у Волдемара, и у На`ан ныли их вечно скованные цепями души, ныли от того, насколько наконец-то воспылали и расслабились.       И, пока Манаири оставалась ведущей, Эт Арону перепала судьба подчиняться. Он забрался ладонями под подол платья, накрыл её ягодицы руками и помог настроиться на общий ритм.       Воедино сопрягались первобытная необузданность и вежливая мягкость. Волдемар скользил внутри лона, тесно обхватываемый им, и На`ан двигалась, меняла скорость по собственному хотению и каждым движением будто говорила себе — я овладеваю им в равной же степени, в которой он овладевает мной, если не больше. Пот лился ручьём. Каменная крошка, правда, обдирала колени, но даже эта болезненность нравилась На`ан, она оставалась настолько же неотъемлемой частью процесса, каким стал Волдемар.              До тех самых пор, пока всё не прекратилось.       Куда раньше, чем пришлось ожидать. Волдемар пребывал в блажи, которая помешала сразу обнаружить замедление соития и в конечном счёте его остановку. На`ан перестала двигаться. Она не слезла, продолжила сжимать собой плоть, но вдруг сгорбилась. Пепельные волосы понуро опали на порозовевшее лицо.       А затем послышались всхлипы.       Волдемар растерялся. Что произошло? Она плакала? Захотелось спросить, в чём дело, но сил хватило только замереть и прислушаться. Сначала На`ан попросту тяжело дышала, окоченев в одном положении, а затем затряслась.       Осознание никчёмности и бессмысленности всего происходящего, с трудом подавленное после встречи с Шайдой, рухнуло на плечи неподъёмной тяжестью. Отчаяние. Да, лучше определения это чувство, пожалуй, не имело. Абсолютные абсурдность и бесцельность.       Если поначалу страсть и впрямь помогла отвлечься, ненадолго подарила уверенность, что сбить напряжение и избавиться от проблем не составит труда, то в конце концов настал момент вернуться на землю. А нет ничего хуже этого. И так невовремя.       — Найханочка, что с тобой… — как ребёнок, Волдемар растерянно потянулся ладонью к лицу На`ан, чтобы убрать с него волосы. Слёзы заполонили её невидящий взгляд, а из дрожащих губ не вырвалось ничего, кроме невнятных хрипов.       В конечном счёте Двукрылая расплакалась столь бешено, что попросту рухнула на грудь Волдемара, так и не выпустив его, и замычала в шею. Он ошалело обнял На`ан за спину. Послевкусие возбуждения ещё стреляло в паху, но морально до него уже не было никакого дела.       — Тш-ш… Тш-ш, всё хорошо.       Может, Волдемар поспешил и причинил боль? Да нет же, здесь и дурак поймёт, в чём дело. Пришлось спохватиться и вылезти из-под На`ан, не проникать же в неё в столь горький момент, дрянное кощунство. Эт Арон прижал к себе бездыханное, не способное ни на сантиметр сдвинуться тело.       Только в тот злополучный дождливый день, когда ритуал по возвращению Кимсана провалился, На`ан помнила себя рыдавшей настолько же горько. И то — тогда она вовсе не осознавала, насколько всё способно оказаться скверно. Прошедший день добил. Гадания Волдемара, упрёки Шайды, этот смертельный паралич, этот секс, всё.       Какое-то время Волдемар молча, не находя слов, гладил На`ан по голове. Он перебирал тусклые пряди её волос, иногда ласкал по лицу, а через пару минут подхватил под бёдра. Только перед этим завязал на шее ленту, которая удерживала платье. Затем поднял на руки. Как пушинку, и всё-таки с трудом, ведь оставался исхудалым.       — Ничего не случилось. Ничего страшного не произошло, всё хорошо, принцесса, — бормотал Волдемар.       Не так важно, что ничего не вышло. Важно понимать — от горя На`ан хотела лезть на стену, запуганная, затравленная и обеспокоенная. Кто-то сказал бы, она заслужила. Сколько невинных душ загублено этими истерзанными девичьими руками?       А Волдемар бы ответил — пускай идёт к чёрту каждый. Не были бы ничьи руки окровавлены, люби родители своих детей.       — Нет, нет, не слезай.       Когда На`ан немного успокоилась, она попыталась спуститься. Волдемар прижал её теснее.       — Сегодня ты полетишь.       Тогда Двукрылая надела на его шею свой фокус. Хотя в этом не было необходимости, с улыбкой подумал Эт Арон, кит и без того застрял между телами их обоих. Укачивая На`ан, как дитя, он в несколько воздушных рывков перенёс её домой.       Остаток же вечера потратил на то, чтобы позаботиться. Набрал бадью с водой, которую не только согрел щелчком пальцев, но и подготовил приятные усыпляющие ароматы — изобилие масел и травяных благовоний сыграло на руку.       Все силы Волдемар вложил в ухаживания, и тогда На`ан поняла, как самостоятелен он был на самом деле. Промыл, высушил и расчесал её длинные волосы. Ополоснул тело, избегая интимных мест и не притрагиваясь к ним вовсе. Затем, когда На`ан высказала желание поспать голой, всё-таки предложил ей свою просторную бордовую рубашку.       Позже, читая выученные наизусть стихи, помог заснуть.       Волдемар долго не ложился сам. Всё бродил вокруг кровати, где лежала, сжимая опухшие веки, обречённая. И думал. Отчаянно думал о том, как сделать так, чтобы она выжила. И не просто выжила, а получила право на спокойное существование, не переживала, ни за кем не бегала. Самое простое решение — отказаться от возвращения безумного мертвеца и утащить подальше от Вирналена. Но Волдемар обещал, а, значит, ему придётся найти другой способ.       Договориться с Кимсаном и каким-нибудь образом отправить На`ан в счастливое будущее вместе с Бороном? Да нельзя же так беспардонно решать за других людей… Даже Творцы не имели права на подобную подлость. Сложно.       «Очень сложно».       Остаток времени, пока сонливость не опустилась на плечи, Волдемар сидел перед кроватью На`ан и осторожно перебирал её пальцы. Иногда с любовью дотрагивался до влажных губ, жутко хотел поцеловать, но осмелился прикоснуться только разок и очень быстро.       — Ты будешь летать, птица, я очень-очень постараюсь ради этого.       Сердце укололо осознание, что эта идея могла стоить Волдемару жизни. Неважно. Пока было рано думать о чём-то подобном. Задумчивый шёпот сорвался с бледных и тонких губ:       — И что только у тебя в голове, сумасшедшая…