Деласар задерживался. Сильно. Кимсан бы распереживался, приготовился броситься на помощь, да только получил весточку — не волнуйся, буду позже. Не доверять знакомому голосу, пронзившему разум, причин не нашлось.
Под вечер, спустя часы разбирательств и попыток врачей Гелториона подтвердить «кукольность» Леонор, Кимсана отпустили. Он без всяких сомнений выложил свои подозрения по поводу возможной тактики Творца, однако понадеялся, что Деласар разберётся со всем до того, как полиция прилетит и помешает их личным планам. Рискованно? Да. Но сотрудничать с Чёрным Крылом было не просто прихотью, а прямой обязанностью Посланника.
Кимсан, правда, всё-таки слукавил. Он назвал полиции несколько точек, где, по его мнению, мог находиться Творец, и все наобум. Сотрудничество сотрудничеством, а натравить Чёрное Крыло на злодея до того, как филактерий вернётся обратно, не хотелось. Пускай побегают, а дальше решится.
Деласар всё не возвращался. Чуть позже объявилась Марция, озвучила услышанный конец их диалога с Волдемаром. В душе Кимсана что-то переменилось, и штиль уступил место медленно зарождавшемуся тайфуну.
Чтобы успокоиться, Боне вышел прогуляться по Акгену… И к собственному удивлению обнаружил в обители атеизма небольшой монумент в память о Кайстисе, уже знакомом и полюбившемся святом. Ангельская фигура из мрамора держала в руках голубую луну и изображала светлокудрого юношу с прикрытыми глазами. Казалось, будто он спал стоя, пока в ногах грелась, показывая пушистый живот небу, крошечная собака с длинными ушами. Белая роба, над каждой складкой которой старался кропотливый скульптор, опадала вниз.
В ушах стучал пульс. Кимсан мысленно повторял всё, что услышал от Марции. Мастерская Сустейна, три дня на раздумья. Либо Леонор и Борон исчезают навсегда, либо они оба возвращаются взамен на…
Марция не слышала, что Творец просил взамен, потому не сумела передать. Из-за этого нутро грызло нетерпение, голодное и когтистое. Кимсану стало тошно. Вот он, миг правды. Филактерий действительно у Творца. Деласар найдёт способ восстановить его, наверняка. Но каково условие, и почему от приближения желаемого всё тело полнилось холодным и отторгающим испугом? Даже не испугом. И не совсем опаской. Чем-то, что спрашивало: теперь, когда ты так близко к желаемому, Кимсан Боне, ты точно этого хочешь? Какова будет цена?
А если для Борона лучше оставить всё как есть? Проклятущая человеческая черта сомневаться перед финальным шагом. Кимсан, подойдя ближе к Целующему Ночью, доверил его бездыханному облику самые сокровенные мысли. Он позволил себе представить, что случится, если позволить Творцу уйти. Жизнь продолжится такой, какой она была сейчас. Заманчиво? Во всяком случае, риск кровопролития со стороны Борона уменьшится до нуля. Но бросить Леонор и позволить душе родного человека гнить в Заводи…
Нет.
Никогда.
Кимсан не позволит Борону лишиться шанса на возрождение, а затем, когда его нынешняя жизнь устремится к закату, на возвращение в ином амплуа. Даже если через сотни лет, даже тогда, когда старшего Боне, возможно, самого не будет. Очаровательный юный волшебник из прошлого подарил слишком много надежды, чтобы бросить его, не расплатившись за причинённые горести.
Возможные беды и ужасы, верил Кимсан, они с Деласаром, будучи подготовленными, предотвратят. Но стоило об этом подумать чуть глубже, как мысли тотчас обращались врагами. Нет же! Они вообще не подготовились. Они понадеялись на удачу. А если…
Сложно было даже представить все вероятные «если».
Ещё Кимсан ужасно скучал. После пожара в памяти образовалась пустота, ничего из последующего путешествия с братом не осело на сердце. А так хотелось посмотреть ему в глаза, впервые столь трезво после трагичной юности, вспомнить тепло объятий, осторожность рук, нежность кожи… Останется ли Борон тем же? Нет. Того же уже давно не существовало. Особенно с учётом данного Деласару обещания.
Что-то колыхнулось в венах, но Кимсан не обратил внимания: сбросил на недомогание из-за волнения. Подала голос Марция, сидевшая на плече.
— Тебе близок этот святой? — наверное, она хотела поднять настроение и немного отвлечь. Последнее получилось.
Кимсан добродушно хмыкнул.
— В тот год, когда я приходил в себя после возвращения души, я делил с Кайстисом каждую минуту сна. Сейчас дни летят слишком быстро, мне некогда вспоминать о таком, а в грёзах он меня навещать перестал.
— По мне, так прекрасный момент уделить немного внимания ностальгии, — ободряюще воскликнула Марция. Кимсан с удовольствием отметил, что её механический голос немного оживился. Привыкала к облику. — Знаешь историю Кайстиса?
— Он не говорил, — смутно вспоминалось, как приятно было делить с другом струны лютни, петь песни о сладких снах, собирать цветы в райском саду. Вместе готовить, а иногда даже спать в обнимку. — Кай казался мне вечно печальным, вечно смеющимся… как будто со слезами на глазах. Но частицы моего разума были слишком разрознены, чтобы в нём нашлось место для трагедий святого.
В растерянности Кимсан не задался вопросом, почему Марция говорила о Кайстисе так уверенно. Неужто к разуму уроженки очага атеизма примешалось познание об истории церкви Майвейн? Немудрено, раз уж спутницей Посланника повезло переродиться…
— Кайстан появился на свет в захолустной рыболовной деревеньке Меззийской Республики. Он с самого детства был очень слабым и постоянно болеющим мальчиком. Чуть погода сменится, всё — валится с хворью.
Кимсан удивлённо повернулся к Марции на своём плече.
— Ты-то откуда знаешь то, чего никто не знает? Судьба Кайстиса покрыта тайной, насколько мне известно.
В нежном голосе филина засквозила почти ангельская ирония.
— Не бывает того, чего никто не знает. Кто-то обязательно найдёт, что рассказать.
— Хорошо, убедила, — Кимсан повернулся обратно к монументу и поднял голову. Он каждый раз благоговел, когда думал о Кайстисе. Как будто их обоих связывало что-то вечное, чистое. — Я понимаю его. Тоже всё детство болел.
Будто услышав, о себе дало знать горло. Раздирающий кашель охватил Боне и заставил содрогнуться. По спине тотчас пробежалась успокаивающая прохлада. Деласар? Нет. Да и не прохлада то была, если попытаться прочувствовать, а ненавязчивое тепло.
— А кошмары видел? Кайстану они прохода не давали, — продолжила Марция. — Он видел вещие сны о трагедиях, которые обязательно случались чуть позже. Для ребёнка это, конечно, то ещё безумие…
— Похоже на пороки нашего рода, — призадумался Кимсан. — Но меня кошмары больше донимали уже во взрослой жизни.
— Кстати, да. И вот Кайстан рос, рос… А потом они с другими детьми деревни создали маленькое сообщество так называемых «Юных сказочников». Знаешь, собирались, чтобы играть в игры, сочинять стихи, изобретать поделки. Там Кайстан познакомился с бедной девочкой по имени Хесса. Дочкой пьяниц была, пыталась прокормить семью, помогая жителям деревни за медяки. Они подружились, и Кайстан предложил Хессе работать на его семью, а оплату брать рыбой.
— Мне сложно представить, как святой, сотнями лет хранящий весь Атис под своим крылом, живёт такой простой жизнью… — протянул Кимсан, и во плоти-то небожителя никогда не видевший. Да, Кайстису служили Искры, получали от него силы, а обычные люди наблюдали его во снах. Но это другое. Было тяжело представить, будто в случайной рыбацкой деревне Меззии жил обыкновенный мальчик. Мальчик, добившийся звания святого.
— Все святые когда-то были простыми людьми, даже ваша Атесса, — хихикнула Марция. — Ой, извиняюсь, наша. Кошмар какой, я теперь птица Тихой Дочери.
— Ужасно, да? — ехидно прыснул Кимсан. Марция помотала филинской головой и издала испуганное «бр-р-р!». А потом продолжила:
— Я не умею, как Деласар, истории очень длинно рассказывать. Но Кай с Хессой полюбили друг друга. Ещё бы! Я бы тоже влюбилась в парня, который вытащил мою семью из загребущих лапищ пьянства, подарил нам новый дом и впервые поцеловал под одинокой сакурой у реки, поклявшись в вечной верности. Говорят, такой чистой любви, как у Кая с Хессой, ни единый смертный не знавал.
— … а потом их развело? — было бы дикой небанальностью, не разбей влюблённых трагедия. Горечь отравила сердце Кимсана, и он даже задумался. Почему? Почему даже самая чистая любовь в мире была обречена на тяжёлый конец?
— У Кая ближе к двадцатилетию участились кошмары, — объяснила Марция. — Он уже совсем не мог вставать с кровати, только и мучился мигренями всякими… Хесса делала всё возможное, только зря. Одной ночью Кайстану привиделось, что в ближайшие дни в церквушке, где будет проводиться служба, случится беда. Обвалится крыша и погребёт под собой людей.
Кимсан начинал верить. Он отвлёкся от тяжёлых мыслей о Бороне и понял — да. Да, подобную скорбь приходилось видеть на лице Кайстиса во снах, в его глазах, где сияли звёзды, голубая луна и кроваво-красные розы.
— Кайстан пытался предупредить людей, но никто не поверил.
И вновь Боне не обратил внимания, что, по-хорошему, Марция должна была засмеяться, а почему-то не засмеялась.
— Все проигнорировали безумного юнца и продолжили готовиться к ночной службе. И вот, Хесса проснулась в одиночестве. Кайстан оставил ей прощальную записку, будто предвосхищал что-то, о чём побоялся сказать лично.
— Ох, проклятье… — отчего-то вообще не захотелось слушать дальше. Сострадание, понимание, острое желание, чтобы нежный юнец не жертвовал с собой, заточили Кимсана в темницу ещё большей неуверенности. Захотелось снова обнять Кайстиса, выразить горечь и неравнодушие, напомнить, что Боне всегда рядом, будет его глазами, его поддержкой, хоть и никогда не исправит ситуацию. Но ещё сильнее сердце заболело за Хессу.
Марция продолжила:
— Хесса прибежала к церквушке, когда из неё валил дым. Кайстан устроил диверсию, чтобы отпугнуть людей, а сам задохнулся. Хесса пыталась пробиться внутрь, выяснить, что случилось, помочь. Но увидела возлюбленного только тогда, когда выносили его труп.
К Кимсану вернулось воспоминание о пожаре и недавнем сне. Он почти наяву ощутил удушливый запах дыма, которым дышала Хесса, представил суматоху у церкви, шум сердца в ушах и волнения людей.
Испытывала ли юная девушка то же спокойное оцепенение при осознании гибели возлюбленного? Или душа Хессы сразу раскололась вдребезги? Представлялось второе.
— Не помня себя от горя, Хесса упала прямо на площади и свернулась в комок. Верят, будто она слышала голос возлюбленного, пообещавшего однажды обязательно найти её снова, тогда, когда наступит первый день весны. Только эта клятва толкнула Хессу встать и пойти дальше, не отдавшись на растерзание унынию. Однако… Однако и десятки вёсен спустя встречи не случилось. Майвейн вознесла Кайстана в святые, переименовав в Кайстиса, но ему удалось пробиться в реальный мир слишком поздно, тогда, когда прах Хессы развеялся на Плато Мотыльков.
— Не успел, — вот и причина извечно скорбящей улыбки Кайстиса, его грустных глаз, буравящих пустоту, его обожания к цветкам сакуры и беспробудной тоски. — Но погоди. Хесса умерла естественной смертью, она переродилась, разве не так?
— На том история и закончилась. В узких кругах молвят, будто из жизни в жизнь Хесса даёт рыцарскую клятву и ищет, ведомая странным послевкусием от прошлого, своего возлюбленного. А Кайстис отвечает взаимностью.
— Как?
— Каждую ночь целует в лоб спящих юношей и девушек, пытается узнать в ком-нибудь свою первую и единственную. Непонятно, сколько жизней уже прожила Хесса в попытке воссоединиться с ним. Непонятно и то, найдёт ли Кайстис её однажды. Но каждый знает — сердце небожителя занято. В тоске по Хессе он одиноко дремлет на голубой луне, откуда посылает в мир аромат дивных цветов и свою нечеловеческую доброту.
— А собака? В моих снах с ним была собака, прямо такая же, как изображена здесь.
— Она умерла через несколько лет после случившегося в церквушке. От старости, охраняя сон Хессы.
— Говоришь, не умеешь повествовать, как Деласар, а сама-то… — без всяких подозрений заприметил Кимсан и покосился на Марцию. — Слышала себя со стороны? Да тебе бы в театр рассказчиком.
В следующий миг произошло то, что Безупречный, не верь в существование действительно необъяснимых чудес, нарёк бы собственным помешательством. Птицы и след простыл. Исчезла с первым морганием.
Вместо неё плечи сжали невесомые ладони персиково-розового цвета. Кимсан весь взбудоражился, чуть с ума не сошёл — он помнил эти руки из снов.
— Кайст… — сорвалось с губ и утонуло в немой тишине.
Иллюзия? Наверняка. Люди проходили мимо, никто ничего не замечал. Будь это впрямь Кайстис, здесь бы уже образовалась толпа.
Но длинные рукава белой робы осязаемым шёлком опали вниз, когда чьи-то руки обняли Кимсана со спины. Таинственная близость пьянила древесными, цитрусовыми и фужерными нотками.
«Я что, совсем с ума схожу? Да чтобы святой спускался прямиком на землю по мановению моего желания?»
— Любовь моя, я всего лишь решил рассказать тебе историю, а ты так разволновался, — нежный голос шёпотом опалил ухо. Кимсан застыл, боясь обернуться и спугнуть наваждение, но Кайстис, разорвав объятие, сам прошёл вперёд и явил лицо. Он широко улыбнулся, осознав, насколько Боне до сих пор считал себя далёким от высших сил смертным, аж поседеть готовился.
Да как не поседеешь, когда почти единственный близкий друг чудился кем-то ненастоящим, а в столь важный миг вдруг явился озарять светом дорогу? Глаза Кимсана остекленели от удивления. Кайстис улыбнулся ещё теплее.
— Прости, объяснюсь. Я хотел поздравить тебя со становлением Посланником. Теперь, когда ты принадлежишь нашей Церкви, мы можем встречаться время от времени наяву.
— Так вот почему до этого ты пропадал, — встряхнувшись, Кимсан понял, что в реальности Кайстис был даже красивее, чем во сне. Объёмнее. Ярче пах, чувствовался. — Я даже не знаю… Сказать, что я рад тебя видеть? Это моих чувств не передаст. Ещё и по отношению к ужасу, который тебе пришлось пережить.
— Не надо так, — Кайстис, никогда не отличавшийся тактильной скупостью, обнял Кимсана за лицо и немного его приподнял. — Никаких ужасов. Теперь ты попросту знаешь то, чего и впрямь не знает никто другой.
— Почему?
— Потому что ты мой близкий друг. И потому что я спешу донести до твоего сведения: ты не в одиночестве вкушаешь горечь разлук и запах пламени. Я до сих пор жду любимую, тогда как твоё ожидание подходит к концу. Разве это не прекрасно?
Должно быть, небожитель спустился на зов встревоженного сердца. Кимсан возымел наглость тут же стиснуть его в объятиях, достаточно крепких, чтобы из них так просто не выпутаться, но и без риска сломать кости.
Пальцы Кайстиса вплелись в волосы Боне, а тот тоскующе вжался лицом в светлую грудь напротив. Хотелось попросить небожителя наколдовать мирный сон на двоих, который не закончится и через несколько сотен лет. Не зови долг обоих. Но, может, однажды?
— Может, и однажды, — прочёл мысль Кайстис. Его губы опустились на макушку Безупречного. — Не переживай и не бойся. Я всегда на твоей стороне. Майвейн говорит:
«В ветре, в пламени, в мягкости земли, в холоде ночи и в жаре дня я по-прежнему слышу тебя». Я защищу тебя, если придётся. Я приду, когда позовёшь. Даже если не сразу.
— Выходит, из-за принадлежности к птицам я смогу видеть тебя чаще, — произнёс Кимсан. — Это замечательно. Просто замечательно. Так я знаю, что мне всё не приснилось.
Какое-то время Посланник и святой молча стояли на виду у всех, прижимаясь друг к другу. Прохожим чудилось, будто Кимсан попросту обнимал невзрачного «кого-то», кто не привлекал внимания. Кайстис не скупился на поцелуи в затылок и нежности, способные подарить немного умиротворения, а Боне шумно дышал и вбирал в себя близость человека-ангела до последней крупицы. Наконец он судорожно, не сдержав горечи в голосе, прохрипел:
— Я не хотел, чтобы дым съел тебя.
Кимсан верил, что Кайстис заслуживал иметь жизнь без мучений и ужасов, долгую и светлую вместе с той, кого любил. Небожитель сдержанно рассмеялся и взлохматил волосы Безупречного своим носом.
— Теперь я живу вечно. Всё в порядке, цветочек паслёна.
И тогда, когда закончилось очередное тесное и интимное молчание, прозвучало нечто, что объяснило истинную причину нахождения Кайстиса рядом.
— Деласару грозит опасность, — сказал он. — Не прямо сейчас, пугаться не надо.
Кимсан отстранился.
— Что случилось?
— Твой суженый намерен пойти на сделку с Творцом во имя возвращения Борона, но Творец требует того, что карается Церковью. Если Деласар согласится, наказание может оказаться в высшей степени малоприятным.
У Кимсана всё спуталось в голове, и он отступил. Изначально они с Деласаром думали обвести Творца вокруг пальца, а затем уничтожить, будь это На`ан или кто-либо ещё. Неужто негодяй попросил нечто из ряда вон выходящее или пробил брешь в сердце Сэлдори?
— Мы можем обмануть Творца, — настоял Кимсан.
— Слышал о недавно случившейся трагедии в Доргине? На свободу вырвалось ранее спавшее божество контрактов, Эшу. Отныне правила заключения договоров с чернокнижниками меняются. Если ты вслух даёшь обещание, а затем разрываешь его, Эшу накажет тебя. На данный момент он независим и не считается с правилами других клергий, и мы обязаны действовать осторожно. Кроме того, как Посланник, Деласар не может даже попытаться пойти навстречу нынешним условиям Творца, не вызвав гнев Атессы. Либо вы потеряете Борона, либо несладко придётся ему.
— Как всегда…
В горле засаднило. То ли снова кашель, то ли что… Тошнота наполнила грудь, а голову охватили тиски ужалившей пульсации. Даже перед глазами на секунду потемнело. Последствия отравления, подумал Кимсан, но в жилах-то почему так жглось?
— Хочешь сказать, я должен выбрать одно?
Кайстис сохранял блаженное спокойствие и вместе с ним уместную серьёзность.
— Это было бы жестоко с моей стороны. Нет, я здесь, потому что знаю, как мы можем уйти от последствий. Не от всех и не за короткий срок — могут понадобиться годы.
— Годы?
— Объясняю. За согласие с Творцом Деласара могут убить. Но за «упущение» Творца из-под носа только временно лишить привилегий. При удачном раскладе на небольшой срок в виде нескольких лет. Падение в статусе, не более того. Понимаешь?
— Разве ты можешь вот так приходить ко мне и на глазах Майвейн рассказывать, как обойти правила?
— Святой имеет право вмешиваться в ситуацию, особенно тогда, когда есть шанс избежать катастрофы. Мы — нейтральная церковь, за злодеями наши последователи гоняются исключительно по веским причинам. Потому Атессу сейчас не так напрягает возвращение Борона, как напрягает Творец, с которым вы намерены спутаться. Волдемар Арон — веская причина.
— И как мы можем избежать всего этого напряжения?
— Лазейка — это ты, Кимсан. Хотя официально твоей покровительницей тоже считается Атесса, на практике моё слово имеет больший вес, как святого, отвечавшего за твоё возвращение в этот мир. Если на себя возьмёшь большую часть ответственности ты, я тебя защищу.
На Кимсана вдруг напала в высшей степени растроганность, затмившая всякий страх, и он, ошалело поглядев на Кайстиса пару-тройку секунд, снова заключил его в объятия.
— Ты даже не представляешь, как сильно я люблю тебя, Кай. Я бы не справился без тебя. Сделаем всё так, как скажешь.
— Ты бы справился, — любящие пальцы пощекотали кожу, а спустя секунду Боне подняли за подбородок.
К губам прильнули губы. Изумление Кимсана сменилось призрачным воспоминанием о том, что меззийцы любили выражать привязанность и истинное доверие через поцелуй, находя это не только романтическим жестом.
Боне податливо приоткрыл рот, позволяя Кайстису углубить признание в желании сохранять близость, родившуюся на небесах. Из горла выскользнула седая дымка и оказалась проглочена небожителем.
Кайстис ещё раз тесно поцеловал Кимсана, а затем отстранился, заправляя пару прядей ему за уши.
— Я забрал у тебя кое-что на сохранение, но ты не почувствуешь пропажи, пока не настанет заветный момент. Я расскажу, что делать дальше.
Их пальцы переплелись. Кимсан и Кайстис зашагали бок о бок по акгеновской площади, будто всего лишь мирно прогуливаясь. Отчасти так и было. Но лишь отчасти.
***
Ближе к ночи в голове стоял нестерпимый гул. Разговор с Кайстисом заставил сосредоточиться и отвлёк от болезненных ощущений, но к концу они нахлынули с новой силой. Мысли перемешались.
Последствия… С самого начала следовало предполагать, что будут последствия. Когда дело доходит до сговора с Творцом, иного не дано, и до сих пор этот нюанс замалчивался обоими Посланниками. Единственной надеждой стал план Кайстиса, едва ли обрадовавший, может, слегка утешивший.
Кимсан ввалился в уборное помещение постоялого двора. Он снял комнату и поручил Марции передать Деласару адрес места, а сам, не успев добраться до постели, свернул в подсобку. Вернее, его занесло. Если поначалу ещё удавалось терпеть жжение под кожей, то с каждой минутой оно перерастало в неистовый зуд. Всё тело ломило. Кимсан неуклюже захлопнул за собой дверь и почти рухнул на пустую бадью.
— Да что ж такое… — это не было похоже на трансформацию в Посланника. Деласар рассказывал, перевоплощение не всем давалось легко, но чтобы так? На отравление в лесу тоже уже не думалось. Комната закружилась, слилась в мешанину из пятен. Ослепил ударивший со стороны настенной лампы свет. Кимсан сморщился, и тело охватила судорога. Возникло ощущение, будто кровь…
Будто кровь кипела.
Кимсан не понимал.
Он словно уже знал прежде это чувство и в то же время нет. Из нутра рвалось что-то на свободу, вот-вот разверзлась бы грудная клетка, раздвинулись рёбра…
— Тиш-ш-ше… — сам себе приказал Кимсан, еле держась на немеющих ногах. — Терпи…
Умыться? Руки тряслись и не позволяли, да и ориентироваться в пространстве больше не представлялось возможным. Присесть? Кимсан боялся, что если присядет, то уже не встанет, и насильно разгибался сквозь мучительный треск в мышцах. В ушах скрипело.
Больно. Больно. Больно.
Одно слово пульсировало в рассудке, ничего иного. Что это, близость филактерия? Бунт мирной крови, оставшейся в организме? К ней взывала мёртвая? Возможно. Сквозь кожу проступили лиловые вены, набухая и едва не лопаясь — так казалось Безупречному. Он не заметил, как глаза застлали горячие слёзы, только отдалённо почувствовал их мокрые шаги на щеках.
Не удержавшись, Кимсан грузно рухнул на колени и промычал. На секунду показалось, будто смерть пришла. Телом чувствовалось всё: работа кишечника, судорожное набухание лёгких, пульсация сердца, а главное — журчание крови и её перемещение по организму. Так Деласар описывал ломки у наркоманов, подсевших на лессийский лепесток…
«Может, оно вернулось ко мне?» — взвыла на подкорке сознания опасливая мысль. Тело адаптировалось к жизни и вспомнило о наркотике? Охваченные конвульсиями руки забегали по карманам, ища спасительную монетку-призыв. Тщетно. Пальцы не ориентировались, не чувствовали. Кимсан корчился на полу, хрипел, пытался доползти до двери, но расстояние казалось непреодолимым. Перехватило дыхание, и кислород почудился недостижимым.
Горло продрал кровавый кашель, а дальше…
Дальше никто не поверил бы, пожелай Боне рассказать.
Он всё кашлял и кашлял, не мог остановиться, извергая из себя густой багрянец. Кровь не прекращала литься. Рвалась наружу как будто прямиком из желудка. Во рту стоял богомерзкий привкус, а размытый мир перед глазами вдруг вернул очертания, но потемнел. Остались чёрный, белый… и красные цвета.
Кимсан рухнул в лужу собственной крови, почувствовал её липкость щекой, ощутил, как та смочила волосы.
Лихорадка. Боне снова умирал? Странно, раньше это было быстро и безболезненно… Может, из-за яда на наконечнике стрелы. Кимсан уже почти смирился со своей удивительно скучной участью вечно погибающего, когда на последнем издыхании раскрыл глаза.
И увидел, как кровь поднялась в воздух. Сначала взмывающими ввысь капельками, а затем слипаясь в пушистый вихрь. Разум отказывался осознавать, что было бредом, а что — правдой. Кимсану оставалось лежать и наблюдать, как багрянец порождал прямиком перед ним парящую фигуру. Настолько родную и знакомую фигуру, что становилось одновременно тошно и облегчённо. Ведь, раз смерть, грех не увидеть перед ней знакомые голубые глаза.
Правда, в бреду они сияли белым. А рваные бинты и зловещая, кривая ухмылка — красным. Образ Борона витал над Кимсаном и жужжал, будто рой ос, попавший в кровавый тайфун.
— Ты заслужил всю ту боль, — зашипел узнаваемый голос. — Ты заслужил всю боль, которую я тебе причинял. Каждым поступком, совершенным теперь, ты объяснил мне, почему я допускал её раньше.
Странно. Лёжа в луже собственной крови и дрожа, Кимсан даже не удивился услышанному. Борон и в самом деле мог так думать. А если за него говорил отголосок, кровавый дьявол, решивший поживиться, то тем более. Твари из Бездны знали слабые места тех, чей облик принимали, и играли на них.
— За пропащую преданность полагается кара, — донеслось следом. — Да воздастся тебе за каждое мучение, пережитое мной.
Когтистая лапа полоснула по спине. Мир снова потемнел от того, как ярко тело прочувствовало каждую нотку нанесённого удара. Кимсан, должно быть, закричал, он не слышал. Затем лапа разорвала щёку, и кровь хлынула на лицо.
Происходящий ад чудился абсурдом, уродливым сюжетом свихнувшегося писателя. Когда багровый призрак продолжил полосовать кожу, доводя до исступлённой жажды скорее потерять сознание, в подсобку ворвался Деласар. Его голос звучал откуда-то издалека, оттуда, куда уже не казалось возможным добраться.
— Кимсан! — Сэлдори кинулся к метавшемуся телу и закрыл его собой. Знакомые руки принялись носиться по одежде, но почти не ощущались. — Что с тобой, ну-ка… Ну-ка посмотри на меня! Проклятье. Проклятье…
Ледяные пальцы Деласара вцепились в липкое лицо напротив. Он попытался разомкнуть веки Кимсана, но тот закатил глаза и явил бездушные белки. Боне почти достиг небытия и даже заулыбался от радостного предвкушения окончания мучений…
Пока не увидел, как призрак вспорол Деласару спину. Послышался скрип ткани и эльфийский рёв. А затем ещё раз первое и ещё раз второе. Кимсан попытался оттолкнуть Деласара от себя, но мёртвые руки уже не шевелились.
Осталось в бесконечном ужасе слушать, как отражение Борона уродовало защитника, который глухо стонал, но упрямо стоял стеной. Больше всего в мире Деласар остерегался смерти и боли, но оставался рядом даже сейчас, когда ему грозил последний удар скрюченной лапы.
А затем подсобку озарило ангельское сияние. Оно погрузило измученного Кимсана в забвенный сон, заставляя поверить, будто белый свет уволок за собой дьявольскую сущность и развеял её в пух и прах.
— Друг… — возможно, Боне уже не сказал этого вслух. Но он точно знал, что последнюю черту страданиям подвёл тот, кого повезло недавно обнимать.
И со всей благодарностью любить.
Из небытия послышался усталый и облегчённый голос Деласара.
— Спасибо.
***
Пробуждению сопутствовало жжение во всём теле. Уже не такое интенсивное: не успел Кимсан разлепить веки, как ощутил прохладу травяных мазей и стеснённость движения из-за перевязок. Кожу лелеяла мягкая постель. Жилы остыли. Ничего, кроме зуда, не чувствовалось, и только мысли лишали спокойствия. На Кимсана вдруг свалились все осознания разом.
Недавний разговор с небожителем, ответственность, которая с огромным шансом свалится на Деласара в любом случае, невозможность остроумно обхитрить Творца…
Кайстис предположил, что филактерий мог от греха подальше храниться на плане Вирналена или в другом месте, откуда не удастся его выкрасть без согласия Волдемара. Оставалось одно — самостоятельно совершить преступление в тайне от Деласара, подставляя его, но тем самым не давая оступиться похлеще. Или потерять Борона навсегда. Кайстис сказал, если придерживаться его плана, удастся со временем и Творца приговорить. Но как же…
Как же сучьи не хотелось действовать втихую. На душе скреблись кошки. Воспалённое подсознание являло картину недавно случившегося в подсобке. Насмехающийся дух Борона, когтистые лапы, металлический запах крови и её липкие объятия.
— Кимсан! — шёпотом воскликнул Деласар, заметив шевеление. Он всё это время сторожил и теперь рухнул перед кроватью на колени, прильнул лицом к лицу Кимсана. Первые несколько секунд ничего не говорил, только гладил смятые волосы и искал признаки сознания в глазах напротив. Наконец спросил: — Как ты?
— Т-твоя… Твоя спина… — слабо захрипел Боне.
— О чём ты? — на лице Деласара мелькнуло недоумение.
— Спина… — руки всё ещё не слушались.
Чтобы не волновать больного, Сэлдори послушно задрал рубашку и развернулся. На спине не виднелось и следа от увечий, только едва заметно розовела кожа у поясницы, как будто расцарапанная.
— Ты же… Он же… Он же напал на тебя, — Кимсан поднял дрожащую руку к своей щеке, куда недавно пришёлся удар. Нащупал рану. И спина горела. Как Деласар, в таком случае, уцелел?
Он, видимо, путь мыслей уловил и улыбнулся снисходительно.
— Я нашёл тебя в подсобке, Кимсан, ты бился в бреду и калечил себя.
Послышался шумный вздох. Перестав паниковать, Боне обмяк и испустил сипение в простыню, в которой спрятал лицо. Так ему привиделось… Видно, из-за боли Кимсан потерял разум и попытался оборвать мучения, наверняка Деласара расцарапал тоже он.
На секунду ударило осознание. Проделки Творца? Нет же, если Волдемар ожидал ответа, то не стал бы таким заниматься. Кровь? Скорее всего, кровь. Даже малое количество мирной в жилах хорошо чувствовало возможность снова обрести мёртвую и бесновалось.
Ещё одна причина, по которой навсегда отпускать Борона не следовало… Живоглотка не избавила от зависимости полностью, а времени искать новые способы могло и не хватить.
— Тебя тоже поцарапал? — спросил Боне, неуклюже ткнув пальцем в грудь Деласара.
— Не сильнее, чем иногда в порыве страсти, — отшутился он и заключил игривую фалангу в объятие ладони. — Что случилось? Что ты видел?
Кимсан рассказал. Он сумел присесть, хоть и не без помощи, и поужинал грибным супом-пюре, приготовленным специально для него владельцем постоялого двора. Сутки назад Рагнар прибежал на место происшествия и вызвался помочь. Деласар добавил, что добрый человек и бинтами с ним бесплатно поделился, и даже пару целебных настоек дал, кучу тёплых одеял. А ещё Сэлдори пересказал весь диалог с Творцом, и стало ясно, почему конкретно это грозило недовольством Церкви.
— Как-то мы с тобой поначалу не рассчитали, да? — подытожил Деласар, протягивая Кимсану ложку сиропа для горла.
— Да мы-то рассчитали… Кто ж знал, что этот драный Эшу вырвется на свободу и помешает использовать старое доброе нарушение обещаний.
— Зато теперь обещания дорогого стоят, — смиренно возразил Сэлдори.
Он не мог до конца себе объяснить, что чувствовал. Облако напряжения витало на душе, подталкивало к разумному исходу: рискнуть и оставить Борона раз и навсегда. Но ухудшавшееся здоровье Кимсана не радовало и ничего не обещало, а сверху добавлялось непрошеное сострадание к Творцу. Напомнившему Адри, разделившему схожую боль… Деласар отлично понимал, что если он согласится, то бежать ему вместе с преступниками в закат.
Под руку с Кимсаном, который не переносил Творцам подобных, под презрительным и ревнивым взглядом Борона, в обнимку с Волдемаром и На`ан? Да ни в жизни.
«Отказаться? Отказаться-то правильнее».
Да, на чаше весов стояла жизнь Кимсана, но ради неё можно было поискать иные способы утихомирить болезнь. Только… чёрт… Деласар однажды уже рискнул и потерял целый год, размениваться постоянно он был не намерен.
Первым долгое молчание нарушил Боне:
— Давай откажемся.
Деласар ошеломлённо поднял голову.
— Что?
— Оно того не стоит, сам знаешь. Борон выбрал свой путь.
На лице Сэлдори смешались неверие, усилием воли скрываемое облегчение и шок. Они такой путь проделали, чтобы в конце концов остановиться? Да, да, да. Иногда следовало остановиться вовремя. Возвращение Борона не принесёт миру никакого блага. И подозрения не возникло, будто Кимсан мог обвести вокруг пальца или слукавить, он всегда оставался честным, никогда не лгал.
— Подожди, ты не шутишь? Ты осознаёшь последствия? — Деласар возбуждённо взобрался на постель к Кимсану и сел напротив, хватая его за руки.
— Борон сам не захочет жить жизнью, которую мы ему предложим. Так почему бы нам не заняться чем-то более… — речь прервал очередной приступ кашля. Он звучал ещё хуже, чем раньше. Свистящий, хрипучий и надрывный, навевал воспоминания об эпидемии туманницы в Атисе.
По какой-то причине организм Кимсана схватил уязвимость, предположил Деласар. Пережитая недавно «Ложная Смерть»? Отравление в гроте? Трансформация в Посланника? Если возвращалась болезнь из детства, кто обещал, что не вернутся зависимость от лессия и пороки сознания из далёкого прошлого?
«Плохо дело».
Не могло быть так, что мёртвая кровь оставалась единственным лекарством. Деласар отказывался верить.
Он обнял Кимсана за плечи и несколько секунд задумчиво смотрел прямо в его глаза.
— Ты готов рискнуть?
— Готов.
— Это не мимолётный порыв?
— Нет, Деласар…
Впервые Безупречному было так тошно лгать. Возможно, потому что раньше он обводил вокруг пальца чужаков, а не близких.
Деласар никогда не врал Кимсану, максимум удерживал информацию до лучших времён, чего нельзя было сказать о Бороне. И теперь обойтись так с первым ради возвращения второго… Оказалось тяжело не прятать взгляд, но Кимсан приложил все усилия. Во благо.
Хотя истинным благом было бы не лукавить, но Боне не мог объяснить, почему считал необходимым дать брату шанс. Логичные доводы уже не имели значения, оставалось только твёрдое желание, возможно, извиниться за пожар и за зверства детства, за выбор иного пути, за всё. Жертва, которую следовало принести, и никак иначе.
— Я так тебя люблю, Кимсан, так тебя люблю, — Деласар изменил своей проницательности в первый и единственный раз, когда без оглядки поверил и прижался к губам Боне с поцелуем. Он слишком устал и переживал за здоровье драгоценного, чтобы подозревать во лжи. Верил наконец, что порочный круг будет разорван. Убедился, — его любят достаточно и не предадут.
Кимсан снова содрогнулся в удушье. Оно послужило спасением, шансом не продолжать выкручиваться.
Деласар с сочувствием отстранился, но вдруг вспомнил, какой способностью наделила его Атесса лишь год тому назад, тотчас же позабытой за ненадобностью. Теперь, когда Кимсан едва дышал и ничего не видел воспалёнными от кашля глазами, внезапное осознание пришлось как нельзя кстати. «Эмпатия». Так назвала Атесса свой подарок.
«Ох, Деласар, если бы ты имел её раньше» — с самоотверженным воодушевлением подумал Сэлдори, ничуть не усомнившись в дальнейших действиях. Он осторожно протянул худощавые руки к шее Безупречного и обхватил её. Успокаивающее касание приятно обожгло и утолило боль.
Но не только.
Морозное кольцо обступило горло ожерельем из смертоносных снежинок и на миг стиснуло его, как удавка, а затем рассыпалось на пушистые хлопья. Кимсан не смог и слова вымолвить, как голоса лишённый, Деласар же спешно, будто боясь оказаться прерванным, заговорил:
— Прошу, Атесса, Дочь Тихой Гавани, позволь мне забрать болезнь этого человека себе. Надели меня Эмпатией, сильной достаточно, чтобы перенять его страдания и телесную хворь, позволь мне избавить его от них и принести собственную жертву.
Кимсан не сразу осознал, что творилось. Когда же осознал, схватился за запястья Деласара в попытке оторвать его руки от себя, но тщетно. Меньше всего хотелось, обманывая родного и любимого, видеть, как тот жертвует собой. Ради чего? Чтобы позже, когда правда выяснится, Деласар ощутил то же, что ощущал с Адрианом? Обманутые надежды. Осознание совершённого во благо того, кто солгал. Нет ничего хуже.
— Д-д… Делас… — но слова упрямо застревали на губах, только дымка болезни, поскрёбывая горло, неслась на свободу. Деласар ослабил хватку, когда было уже поздно сопротивляться.
— Отдай мне кашель другого сына твоего, Атесса, покровительница птиц-разоблачителей, чем бы он ни был вызван. Отдай навсегда и избавь Кимсана от мук на веки-вечные.
Заберу.
На заветном «Заберу» всё закончилось. Кимсан гулко выдохнул, обмякнув в положении сидя, а его горло будто напрочь забыло о болезненных ощущениях. Сколько Боне ни ощупывал шею, ни вызывал першение искусственно — ничего. Пустота.
Чего нельзя было сказать о Деласаре. Его мгновенно одолел противный кашель, на некоторое время лишивший возможности говорить.
«Надо же. Сработало».
Способность единожды лишить живое существо физической или ментальной болезни ценой собственного благополучия, подаренная Атессой, нашла своё применение. Если в Кимсане вдруг проснётся зависимость, такое проделать уже не получится, но…
— Деласар... — Боне не нашёл слов. Ни обвинения в бессмысленном самопожертвовании, ни слезливая благодарность, ничто сейчас не передало бы того тошнотворного шока, который он испытывал, пока щупал себя за горло. Это был удар под дых со стороны подлого мира, прекрасно знавшего, чем Кимсан займётся в ближайшее время, чтобы уберечь возлюбленного. Он возненавидел себя. Так, что аж стиснулись зубы, не пропуская на выход ни фразы.
А Деласар подвёл черту.
Он взял правую ладонь Боне в свои две и, расплываясь в болезненной улыбке, спросил:
— Хочешь, когда всё закончится, мы обзаведёмся помолвочными кольцами.
Голова закружилась. Не от счастья, а от смятения и чувства загнанности в капкан. Кимсан не собирался предавать свою любовь даже сейчас, когда обстоятельства вынуждали его многое утаивать, но услышать предложение именно в такой момент… Безупречный не смог скрыть сомнений, и, к счастью (к счастью ли?), Деласар расшифровал их ошибочно.
— Я понимаю, нас уже венчали однажды по меззийским традициям, но…
Да, на шее горели золотые крылья, одинаково яркие у них обоих впервые за долгое время.
— Раз есть шанс, что мы оба останемся в Гелторионе, почему бы не заключить брак официально? Ты… Хотел бы?
Кимсан обессиленно рухнул в объятия Деласара. Конечно, он хотел, больше всего на свете. Отчаянно боясь потерять то, что имел сейчас, Безупречный стискивал эльфийские лопатки, рисовал кончиком носа на его плечах нечитаемые узоры и думал. Как…
Как доказать себе самому и Деласару, что, чтобы ни случилось, он не предаст прежде данных обещаний? И здесь-то сердце ёкнуло. Пускай услышит нечто, совсем недавно установившее свои правила в катившемся к закатному хаосу мире.
— Я клянусь тенями… — кажется, Эшу покровительствовал теням. — Клянусь тенями, что пойду с тобой до самого конца, Деласар. Я приведу нас ко дню, когда мы выберем лучшие серебряные кольца и официально подтвердим наш союз под невидимыми взглядами Реды и Сустейна. Обещаю.
«Подписываю контракт».
Удивительное чувство охватило следом. По спинам Кимсана и Деласара как будто пробежался ветер. Он колыхнул шторы на окнах и шажками непоседливого ребёнка пощекотал воспалённую кожу под одеждой. На пару секунд пространство вокруг кровати погрузилось во мрак; погасли и тут же зажглись настенные факелы и свечи. В стороне зашипели голоса, побесновались и затихли.
Деласар в недоумении обернулся. Эшу и впрямь услышал их? Тем лучше. Кимсан же не душу дьяволу продал, а дал обещание того, что по-настоящему намеревался исполнить. Он поймал взгляд Деласара и тепло ему улыбнулся. Отчего-то душу охватила вера, что всё будет хорошо.
Они справятся, даже если понадобится какое-то время. Что есть пару лет для Посланников?
— Меньшее, что я мог подарить тебе за всё, это справедливую клятву. Я выйду за тебя, Деласар. Теперь и по гелторским обычаям.
