«Они будут жить и умирать — хоть с нами, хоть без нас. Что бы мы ни делали, какие бы отчаянные усилия ни предпринимали, мы не можем решать за них — жить им или умереть».
Мораль, как назло не вязавшаяся с тем, что предстояло совершить Кимсану. Мораль, окунувшая в прошлое: в нём Деласар, впервые встретив пробуждённого, отвёл его на Плато и прочёл похожую эпитафию. Вернуть можно всё, но не погасшее пламя жизни. Отчего-то от предвкушения возвращения Борона сердце не билось в слепом ликовании, не хотелось победоносно вопить. Победа досталась неправильной ценой. Существовал ли иной путь, Кимсан уже не знал. Но что он точно чувствовал, так это горе. — Мы идеальные, брат, — прошептал Боне, укладывая бриллиант в вырытую лунку в сырой земле. Ответа не последовало, но лишь поначалу. — Великолепные… — подыграл Волдемар, не выдержавший стоять в молчании и наблюдать за этими стенаниями. Он хорошо знал историю братьев, и даже в пересказе На`ан их любимый клич не мог не запомниться. — Пускай мы никогда не изменимся, — благодарно кивнул Кимсан. Он достал из-под плаща фиал с кровью. Долгожданной. Её буквально за считанные часы до заветного вечера, будто точно всё рассчитав, прислал с Ренатой Деласар. Тёмно-бордовое, даже коричневатое подтверждение его страданий ожидало момента правды. Вынув пробку и приготовившись оросить бриллиант, Кимсан замедлился. Он знал, обратного пути не будет. Впереди хаос, впереди невесть что, годы и события, течение которых не предугадаешь. Может, ещё можно было остановиться? Прямо сейчас. — Грач уже заплатил цену, — Волдемар приобнял локоть Кимсана и направил его. — Сочти меня поганым манипулятором!.. Но он же сделал это не ради того, чтобы мы сдались, правда?«Правда».
Снова странный шёпот в голове. Он прозвучал и затих, а Кимсан, решив, что излишние раздумья ни к чему не приведут, опрокинул фиал. Кровь Деласара брызнула на бриллиант. Он слабо замерцал. Душу наконец охватило что-то вроде волнения. Нечто недостаточно положительное, чтобы быть ликованием, но уже и не мрачное настолько, чтобы являться горечью. Задержав дыхание и не моргая, Кимсан наблюдал, как бриллиант мелко-мелко дрожал и поигрывал бликами в кромешной мгле парка. Пора. Пора же. И ни Посланника вокруг. Тишина. Блаженная, лишённая криков птиц, запахов смертельных трав, западни и нападений. — Кстати, Киса, хочешь подержать в руках нечто воистину ценное? Кимсан успел поднять голову, когда Волдемар протянул ему бутылочку с чёрным содержимым внутри. Оно переливалось маленькими созвездиями, напоминало светящийся космос, заточённый в стекло. Смутное воспоминание почти пробилось в сердце. — Яд Тарейно, — пояснил Арон. Кимсан дёрнулся к бутылке. Тот самый яд! Тот, который он предлагал в юности намешать Борону, чтобы отравить Герберта, развить братский колдовской потенциал и сбежать. Жаль, уговоры не увенчались успехом. А, может, к счастью. Вряд ли юные умы имели великий шанс не подорваться во время алхимического эксперимента. Яд в руках Волдемара наверняка создали отнюдь не неловкие пальцы двух малолетних гелторцев. Ресурс, за который безумные гении убивали, хранился у самого Лжеца… — Боги, с ума сойти… — Ох, Боги тут не причём… — игриво рассмеялся Волдемар. Он с вероломной лаской наблюдал, как Кимсан целиком и полностью увлёкся отвлекающей безделушкой — лучший момент для того, чтобы застать его врасплох. Ухватить за похудевшие запястья и со всей страстью, какую Волдемар мог себе позволить, запечатать губы поцелуем. Сумей Кимсан удержать разум в узде, точно упрямо вывернулся бы и сообщил, что утомился быть мишенью для лобзаний устами. Но нить самосознания натянулась и лопнула в секунду, когда страшная способность помогла Арону проникнуть глубоко в воспоминания Боне и начать переставлять их, как мозаику. «Небольшой хаос… Маленький… Он необходим, чтобы ты мне не помешал в ближайшее время». Волдемар легонько вплетался длинными пальцами в волосы Кимсана, нежа его щёки, проглатывая комки подступавшей к горлу совестливости. Так увлёкся, смакуя сладкий язык того, к кому и не думал испытать влечения, что вырвался из транса только от чувства влаги на груди. Флакон с ядом раскрылся и заплескал мех. — А-а-ай… — раскрасневшись от весёлого возбуждения, Волдемар выхватил у Кимсана яд и просто-напросто закрыл. — Ты разлил на меня штуку, за каплю которой короли шеи друг другу сворачивают. По всей шубе! Шалун. Конечно, это влечение было мимолётным. Волдемар не только не претендовал на Кимсана, но и не собирался предавать ту, кому хранил верность. Так, наслаждение во время работы, сочетание приятного с полезным. Напоследок чмокнув Кимсана в губы ещё раз, быстро и неуловимо, Волдемар узрел перед собой абсолютно лишённые ясности глаза марионетки, ждавшей приказа от кукловода. Получилось. — А теперь отправляйся домой. Жди возвращения того, ради кого ты так сильно и много старался, Кимсан. Ты большой умница. Всё хорошо, — стараясь не говорить таким тоном, будто он успокаивал собачонку, Арон погладил Боне по щеке. — Ты в безопасности. Всё уже свершилось. Я тут просто закончу. Кимсан завороженно кивнул. Он развернулся и неровной походкой направился к усадьбе, а Волдемар удивлённо приподнял бровь и помедлил пару-тройку секунд. Гениальный разум так легко сломался перед Чёрным Поцелуем? Видно, Боне и впрямь слишком всё измотало. Но оставалась ещё одна проблема. Она сорвалась с дерева и на всех парах понеслась прочь. Марция бдела на верхушках крон, став свидетельницей поначалу чему-то непонятному, но вскоре однозначно неслыханному. Поняв, что Творец их предал, она бросилась за помощью. «Деласар, беда…» Взбудораженные хлопки крыльев и не успевшее достичь адресата послание оборвались в мгновение ока. Алая сеть, свистя, разрезала воздух и опутала птицу. Раскалённые жвала пронзили закрома бездушной памяти и охватили чудовищной болью. Издав надрывный вопль, Марция рухнула на землю. — В Арэше не осталось Посланников, некого звать, — пропел подошедший к ней Волдемар. Филин бился на его глазах, сражаясь с кровавой ловушкой, пытаясь перегрызть её клювом, но обжигаясь и спесиво клокоча. — В противном случае они все уже собрались бы на небе. Ухватив птицу за шею, Волдемар поднял её и посмотрел в алые, испуганно раскрывшиеся глаза. Марция барахталась, объятая паникой и беспомощная, и это веселило. Веселило наблюдать, как приспешница Майвейн даже с заведомо спасённой душой искренне испугалась Творца. Власть слепила. — Извини, птичка. Жизнь такова. Волдемар широко улыбнулся. Алая вспышка разверзлась в его руке и сожрала филина с потрохами. Во все стороны разлетелись перья, кровь брызнула на стелу и ствол дерева. Волдемар знал, как уничтожать фамильяров окончательно, и не побрезговал лишить Кимсана ненужной поддержки. Сейчас, в ближайшие годы, Марция ему не понадобится. Осталось самое важное. Бутыль с Ядом Тарейно оказалась залпом опрокинута в рот. Шумно глотая, Волдемар ощущал, как каждая мышца на его лице каменела. Вена за веной вздымались на нём, осунувшемся и белом, как снег. Лопались капилляры в глазах. Ходили ходуном руки, а горло раздирала жажда кричать: кричать от ликования, власти, силы, забурлившей в крови. — Пора вернуться домой, Борон Боне! — громогласный зов разнёсся по окрестностям, и окроплённый кровью бриллиант взмыл в воздух. Но не он один. Миллиарды частиц праха, за сотни лет пропитавшего почву. Каждая крупица истлевших костей и плоти. Аномальным землетрясением мир ожил под ногами и положил начало хаосу, какого никогда прежде не знал Арэш. Волдемар бешено хохотал. Скрипя крошащимися зубами, он дарил виновнику исчезновения На`ан всего себя. Он посвящал Вирналену последнюю жертву перед становлением Лжецом. Ставил последнюю подпись, чтобы заслужить статус, с которым никто и никогда не посмеет соревноваться. Один за другим из земли поднимались мертвецы. Бездушные частицы праха заворачивались в вихри, кружились беспокойными торнадо, воплощались лицами некогда погибших. Волдемар встречал главного из них. Раскинув руки, он дирижировал: пассами пальцев решал, какому покойнику настал момент пробудиться, а какому ещё предстояло отдохнуть. Прямиком в ногах, в воронке, взбудоражившей почву, возвращалось к жизни величайшее. Как же Борон не был похож на всех прочих уродцев. Кровь, земля, яд, умершие материи воплощали его облик, воссоздавали идеально точными каждую родинку на коже. Каждый шрам, бинт, оттенок, запах… И блеск неравномерного цвета суженных глаз. Почувствовав под ногами долгожданную твёрдость, Борон испустил облегчённый вздох. Он не терзался ни секунды. Мгновенно учуял, как заискрило жизнью, проснулось и забурлило сознание, спавшее слишком долго и наконец-то — наконец-то! — обретшее свободу. — Вот как… — вытянулись обожжённые руки. Послушно сжимавшиеся и разжимавшиеся пальцы вызывали ликующее недоумение. Душа теплилась в клетке рёбер. В памяти с безобразной чёткостью проносились картинки последних событий. Обожаемое же самолюбие позволило не опешить при виде незнакомца, стоявшего напротив и аж пискнувшего от восторга. Прокуренный голос пощекотал Волдемару нервы: — Узнаю, последователь знакомой рыбки. Ну, где они? «Это победа», — мысленно воссиял Арон. Он не побрезговал по-астрийски поклониться. За спинами покойника и садиста восставала армия мертвецов. — Твой главный поклонник ждёт тебя в усадьбе, только пройди по тропинке парка до конца. Ах, как он намучился… Что до поклонницы, потому-то я и здесь. Это она меня послала. Но!.. Об этом позже. Праздновать, праздновать… Волдемар подскочил к Борону и, будто давнему приятелю, набросил руку ему на плечо. Ни капельки не побоялся, а тот и не сбросил. — Мы с тобой теперь лучшие друзья. Не против? Зови меня Волдемар. И наша задача сейчас предельно проста: отдать Арэш мертвецам на растерзание. Считай это оплатой моих трудов по твоему возвращению. Ах да… — опомнившись, Арон протянул Боне одно-единственное перо, оставшееся от Марции. Ему требовалось быть очень убедительным, чтобы заключить союз. — Я позаботился о птицах. Грач нам не помешает. Тогда-то на частично перебинтованном лице Борона расплылась особенная улыбка, полная победоносного и долгожданного злорадства. Он прижал Волдемара к себе покрепче. — С этого стоило начинать. Враг Грача — мой лучший друг.***
Телесные ощущения возвращали в детство. Кимсан отыскал вместе с уличными ребятами тяжеленный мяч, наверняка потерянный учениками Коллегии, что находилась рядом, на углу. Было принято единогласное решение погонять находку по полю. Шанс отбить себе стопы юные безобразники отважно проигнорировали. Кимсан отвлёкся на подравшихся товарищей, когда самый сильный из мальчишек позади него со всей дури пнул мяч ногой. Тот взлетел в воздух и, обогнув дугу, прилетел прямиком Боне в затылок. Очарованный Волдемаром, Кимсан испытывал нечто очень похожее на то, что испытал тогда. Абсолютную пустоту в голове: все мысли как будто одним увесистым ударом выбили из неё, а оставили… Звон в ушах и мерцание перед глазами. Абсолютную дезориентацию. Тошноту. Как бы Кимсан ни пытался прийти в себя и усилием воли затолкать мысли на место, тщетно. Он бродил из комнаты в комнату, забывая, зачем приходил и что искал. Стань Волдемар этому зрелищу свидетелем, напрягся бы: Чёрный Поцелуй не должен был вызывать последствия сотрясения мозга. Но Арон отсутствовал, а Боне и вовсе не думал о нём. Иногда он погружался в темноту, забывался, а приходил в себя в другом помещении. Видимо, как-то переходил оттуда-сюда, отсюда-туда. Перед глазами сгустился туман, запищало в ушах. Свинцовая корона мигрени охватила голову. Больше не имели значения ни Грач, ни Борон, ни Волдемар — все они слились в одно бессмысленное пятно далёких образов. Слипаясь в грязные кляксы, причудливо склеивалась друг с другом мебель. В последний раз Кимсан обнаружил себя в ванне; в той, где Волдемар недавно нашёл труп Никифора. Всё ещё пахло гнилым смрадом. Поодаль, очерчивая шагами периметр комнаты, бродила чёрная фигура, отдалённо знакомая. Она не двигалась плавно, а перемещалась вспышками, как будто надломленному сознанию не хватало сил удержать картинку ровной. — М-м… Марц… — прохрипел Боне. От малейшего усилия голова окончательно пошла кругом. Призрачная дева мгновенно обернулась и подлетела к краю ванны, вперившись в Кимсана своими вытекшими глазницами. Длинные пальцы с обломленными ногтями вцепились в белый мрамор. — Слушай меня внимательно, братец, — встревоженно заговорила Марция. — Волдемар задумал положить Арэш. Как Доргин недавно лёг, помнишь? — Как вы этого… Как вы этого не учли? — Кимсан не до конца осознавал собственные ответы. Он будто слышал со стороны, как голос, принадлежавший какому-то чужаку, покидал отчего-то именно его рот. Почему Марция снова обратилась призраком? Что стало с птичьим обликом? — Всё учтено. Всё было замыслом Кайстиса и Атессы. Мы пешки. Сестрица растворилась в неосязаемом дыму и материализовалась с другой стороны. Она вытянула костлявые пальцы и ухватила Кимсана за лицо и шею. Он ощутил, как инстинктивно повиновался движению и поднял голову, будто и впрямь оказался тронут кем-то из плоти и крови. — Когда Кайстис забрал у тебя кое-что перед началом вашего заговора, он скопировал память. Фактически она осталась при тебе, но у него на сохранении, на ангельском плане. Как раз на случай вроде предательства Волдемара. Вот из-за чего было так плохо… Очевидно, сохранившийся разум Боне вовсю боролся с безумием, которое в противном случае давно одолело бы его. Тошнота ударила в грудь с новой силой, но, попытавшись опустошить желудок, Кимсан только напрасно скорчился над ванной. В глотке пересохло. — С моей памятью та же песня, — добавила Марция. — Волдемар уничтожил фамильяра, но мою личность заранее связали с твоей.«Ещё больше голосов в моей голове…»
Кимсану отчётливо казалось, что он сходил с ума. Причём начал не с этой самой секунды, сухо кашляя и корчась, а задолго до: когда кровь снова проснулась, когда некто в черепной коробке заговорил, когда впервые захлестнули апатия, отрешённость и излишнее смирение перед всем. — Кимсан… Кимсан! — эфемерный шлепок, но удивительно ощутимый, разбился пощёчиной о лицо. — Не кричи на меня! Марция, я с ума схожу, я ничегошеньки не понимаю, о чём ты говоришь… — Бери себя в руки! Скоро сюда придёт Борон, и мало ли что ему взбредёт в голову. Ещё одного удара твой разум, смотрю, точно не выдержит. Даже ложного. — С-с-сука, а сейчас ему прямо хорошо, выдержал как миленький, да? — Боне с трудом, нащупав в одежде пузырёк с отрезвляющим зельем, лопнул его себе в рот. Начав подниматься из ванны, он краем глаза наблюдал, как нарисованный облик Марции бесновался, бросаясь от окна к окну. — С Деласаром… С Деласаром ч-что? — С ним Рената, он жив. Прости, что заранее тебя обо всём не предупредила, я до последнего не понимала, как начнут разворачиваться события. — Плохо дело… Кровь Посланника в жилах кипела льдами Союза, штормило, но сознание мало-помалу прояснялось, насколько вообще было на это способно. — Когда Волдемар расправился с фамильяром, я очутилась здесь. Уже со знанием обо всей этой белиберде, — Марция двигалась следом, пока Кимсан бродил по дому в бессмысленных поисках личных вещей. Он не понимал, как действовать дальше. Борон вернулся; Деласар находился невесть где; Волдемар предал; на Арэш надвигалась катастрофа. — И что за белиберда в итоге? Кончай хохотать, я тебя умоляю… — Я стараюсь! Чёрт… — тихое хихиканье проглотила тишина. Марция задумалась, кусая палец. — В общем… То, что пообещал тебе Кайстис, в целом… ещё в силе. Задумкой было лишить Деласара статуса, вернуть Борона и в течение пары лет исправить ситуацию, так? Во-от. Крылатый просто до конца не поведал тебе, что за его идейкой крылось. Не озвучил примерно десяток нюансов. Кимсан резко развернулся, и дух, следовавший по пятам, чуть не разбился о него дымком. Марция, ниже на полголовы, вздёрнула подбородок. — Ты осознаёшь, что сама тянешь время? Боне злился на неё, как старший брат злился бы на сестру: хотя с искренним негодованием, но и с осознанием, что никого ближе рядом не было. Могло уже и в дальнейшем не быть, судя по тому, как развивались события. Марция набрала полную грудную клетку воздуха. — Несколько недель назад Посланники настигли вашу бабку. «Аннабель?..» — Они застали её врасплох, и… У Кимсана потемнело перед глазами. Это был не просто удар под дых, а нечто совсем иное, тронувшее сердце таким чувством опустошения и предательства, что разум отказался воспринимать дальнейшее. Об Аннабель Кимсан рассказывал исключительно Деласару. Неужели он… Марция, перехватив поток мысли, отрицательно замотала головой. Она снова начала заикаться от нервного смеха: — Один из вышестоящих давно прознал о вашей фишке с мёртвой и мирной кровью. С нашей-то шпионской сетью сложно что-либо утаить. Сначала было принято решение изучить кровь схваченного в Союзе Борона, но после взрыва от его тела осталось мало пользы. Только недавно удалось выйти на Аннабель. Деласар ни о чём не знал, всё проделывалось так, чтобы он не понял. — Аннабель погибла? Сначала ответом послужила тишина. Затем Марция напрасно попыталась утешить: — Знаешь, они хотели найти и других ваших родственников, только ничего не вышло. И это хорошо. Наверное, Аннабель успела всех предупредить. — Зачем?.. Она была безобидна, мы не трогаем безобидных… — да и разве не дело времени — очередная попытка Посланников покуситься на бесценные тайны? Кимсан, может, и брезговал дальними родственниками большую часть жизни, но в глубине души считал их чем-то сакральным. Своим. Никто не имел права вмешиваться. Почему не Герберт? Не Мирана? Нет, за мать Кимсан бы тоже не простил. — Понимаешь, Аннабель не сильно скрывала своё местонахождение и показалась наиболее полезной фигурой для исследований. Интерес к тайнам вашей крови давно вышел за пределы любопытства нескольких из нас. Атесса и Майвейн тоже обратили своё внимание. Аннабель же предпочла защищаться. А когда её схватили, перебила нескольких Посланников и Искр. Сам знаешь, что происходит в подобном случае… — Конечно, они её-то спрашивали, пернатые ублюдки? — в сердце что-то кольнуло, словно укорив. Кимсан напрочь позабыл о том, что сам принадлежал кругу этих ублюдков. — Вряд ли они с улыбкой предлагали очень выгодный союз. Не верю, чёрт побери. Что дальше? Зачем им кровь? — М-м… говоря простым языком, предтечей для существования нашего рода, как я тебе уже рассказывала, являлись высшие вампиры. Сам знаешь, они со своими кровожадными амбициями цивилизации ничего хорошего никогда не обещали. Взять то же нападение на Сафон, которое застал Деласар… — Марция почесала висок, загадочно помолчав. Она продолжила после того, как Кимсан сложил в походную сумку всё, что нашёл. На случай, если пришлось бы бежать сломя голову прочь из Арэша с кем бы то ни было. А пришлось бы, в этом сомнений не возникало. — Теперь представь, сколько можно выяснить об этих существах, обращаясь к памяти нашей крови. Правда, в ходе экспериментов над кровью Аннабель выяснилось, что нужна чистая эссенция мёртвой. Мирная и остальные примеси только мешали, а разделить их не получалось. Тогда до вышестоящих дошло, что одно ваше с Бороном существование — ключ ко всему. Они решили найти способ сделать из твоего брата источник для продолжения исследований. Источник… Конечно, чего ещё следовало ожидать? Что последователи Церкви совершенно бескорыстно и милосердно позволят вернуть к жизни преступника и даже не попытаются вить из него верёвки? Кимсан ожидал чего-то подобного, но не в таких масштабах… Марция продолжила, тараторя так, что приходилось по несколько раз заново проворачивать сказанное в голове. — Потом они, двигаясь по нашим следам, отыскали в Чаще больше живоглоток и нашли способ зачаровывать их так, чтобы качать из тела необходимый ресурс в очень замедленном темпе, но тем самым преумножая его в количестве. На всё про всё потребуются годы. Вопрос добровольной договорённости с Бороном отпал сразу, он тайны рода ни за что не продаст. Последние слова всё расставили по местам. Понадобятся годы, вот что на самом деле имел в виду Кайстис. Мягкие, но бледные и сожранные некрозом пальцы Марции гладили плечи Кимсана, немного приводя его в чувство. — Так что теперь им выгодно присутствие рядом с Бороном человека, который смог бы менять ему живоглотки изо дня в день, не вызывая подозрений. И передавать Посланникам. О том, как это делать, расскажу позже. — Я не подписывался на годы использования Борона в качестве дойной коровы, — сохраняя флегматичное, почти утомлённое спокойствие в голосе, произнёс Кимсан. — Ко всему прочему, у них с Волдемаром соглашение найти На`ан. Когда это случится, моё нахождение рядом уже не будет чем-либо обосновываться, не начни я высасывать причины этому из пальца. — Они не найдут её, — в пустых впадинках на лице Марции прояснились глазные яблоки и красные радужки с чёрным змеиным зрачком. — Ты что-то знаешь? — Угу, — сестрица покосилась в щель между штор. Над Арэшем поднялась метель, серым заслоном упрятав от любопытных взглядов грядущую беду. Кимсан заметил, как Марция попыталась соскочить с вопроса о На`ан, и мысленно это законспектировал. — Теперь ты понял? Тебя отправляют в компанию Творца и Борона шпионом. Посланники будут использовать На`ан как наживку, увлекут их поисками, ложными знаками отведут подальше от злодеяний и в нужную себе сторону, а ты заполучишь как можно больше крови. Если эксперименты увенчаются успехом… — «Если эксперименты увенчаются успехом»? А почему ты с самого начала нашего диалога звучишь так, будто согласна с ними, сестрица? — Кимсан цыкнул на Марцию. По усадьбе разлился её гремучий смех. — Ты не понимаешь разве, что вся верхушка ослепла? Они не остановят Волдемара и Борона от злодеяний, не смогут годами водить по ложному следу. Это муторный, бессмысленный и идиотский план, который повлечёт за собой жертвы, и не факт, что за ними придёт благо. Они облажаются, помяни моё слово. — Я… Я знаю, — встряхнув головой, словно чтобы сбить наваждение, Марция умерила пыл. Она не восторгалась творившимся, но что могла поделать, будучи лишь памятью, возвращённой Посланниками к жизни? Даже не к жизни, а к позорному функционированию в ловушке чужого тела или птичьего облика. — Просто, знаешь… Когда при жизни я ставила опыты над фиолетовой кровью, всякое случалось. Горела лаборатория, горели ресурсы, да даже мой город спалило драное пламя революции… Я не одобряю эти методы. Но знаю, что рискнуть и пожертвовать массой в попытке уберечься от возможных жертв в будущем — не самая дурацкая идея. Церковь действует радикально, это лучше, чем… — Что будет делать Деласар? — Кимсана утомил этот диалог. Марция не воспринимала их кровь, как ценность, за которую погибла Аннабель, за которую и Борон разодрал бы всякого. Что же думал он сам? Возможно, в трезвом уме мог согласиться с каждым из них. Вот только преследовала ли Церковь воистину благие цели? Никто не мог за это поручиться. По крайней мере, задача становилась предельно ясной — играть преданного, наивного, во благо пернатых высасывать из родного брата память их рода. Просто святейшая миссия, бесы бы всех разодрали. — Ему будет поручено сопровождать вас тайно и охранять тебя. От сердца Кимсана отлегло. Не самая лучшая роль, подумал он, но хотя бы не в вечной разлуке. — И заниматься подбрасыванием следов, касающихся На`ан. С обречённой облегчённостью Кимсан рухнул на плечо Марции лбом и прочесал ей пальцами волосы. Они пахли, как воск и жжённые розы. Тощие пальцы покойницы сжали в ответном объятии. — Не злись, — она погладила Кимсана по лопаткам. — И на Кайстиса тоже не злись. Я понимаю, как всё это звучит. Я на вашей стороне. На твоей, Борона, Дэла. Он рядом, кстати. В Арэше. Наверняка уже знает о своей задаче. Не сдержав малообъяснимой, до крайности уязвимой эмоции, Кимсан сжал зубы и со всей страстью растрепал Марции призрачные волосы. Может, он давно с воздухом обнимался и сам с собой разговаривал, но плевал на это с высокой колокольни. — Я не виню тебя ни в чём, Марция. Проклятье, но их презираю за это дерьмо… — и всё-таки на один вопрос ещё не был дан ответ. — Скажи мне, где на самом деле На`ан. Ты знаешь, я не отстану. Не в Заводи? Марция замычала в наигранном размышлении. Ей снова пришли на помощь в уходе от темы: дверь сотрясли оглушительные удары. Кто-то едва ли не выламывал древесину стальным кулаком. Кимсан, истощённый до боли, лениво повернул голову в сторону источника балагана. Он ужасался способностью высших сочинять столь нелепые, бестолковые и изуверские способы всеобщего спасения. Сколько жизней ещё разрушится во имя утопии? Сколько судеб сломается? Перед тем, как неуверенно шагнуть к выходу, Кимсан посмотрел на Марцию в упрямом желании получить ответ.Она едва заметно шевельнула губами:
«Нет».
***
Отнюдь не ленивым и вкрадчивым шагом пришла зима. Снежные туманы запорошили Арэш, поднявшись над ним безжалостной армией облаков. Зловещее небо и непроглядная белизна. Всё вперемешку. Мороз откусывал от кожи лица по кусочку, скрючивал немотой пальцы, проедал тёплые ткани. Он не забирался с деликатной осторожностью внутрь. Он вёл себя безобразно и входил без приглашения. Деласар, одурманенный неверием, смотрел вниз: по улицам, собираясь в толпы по дюжине и больше, брели мертвецы. Они двигались вслепую, медленно волоча за собой сотканные из праха конечности и оставляя на снегу уродливые следы. В последний раз приходилось видеть нечто подобное во время нашествия вампиров на Сафон… Но даже вампиры не нагоняли такой жути. В окнах гас свет; запирались двери; оставшиеся на улицах люди в спешке бежали в свои дома. Сквозь туман стрелами неслись Посланники, призванные тайно, не привлекая внимания Творца, вывести прочь как можно больше граждан. Деласар не двигался с места. Рядом с ним, кутаясь в тёплый меховой плащ, стояла совсем юная девочка, едва достигавшая высокорослому эльфу живота. Её шоколадные волосы выбивались из-под одежды, метались на ветру. На носу в свете белизны виднелись навечно запечатлённые веснушки. Рената. Она поведала Деласару то же, что поведала Кимсану Марция. Ко всему прочему объяснила, почему Посланники не тронули Творца — им было выгоднее следить за новоиспечённым Лжецом Вирналена и контролировать его до поры до времени, нежели каждый раз выискивать новых в бесконечном цикле трагических самоубийств и массовых казней. Ледяное сердце эльфа переполнялось скрежещущей ненавистью к Пантеону. Последняя капля рухнула в сосуд терпения. Если раньше казалось, что роль капли играл Кимсан, то сейчас Деласар в этом разубедился. Их обоих обманули. Каждого под предлогом: «Иначе с вами было не договориться». Вот оно, отношение к преданным лицам.Как к слугам.
Рабам.
В последние дни Деласара застала врасплох трансформация. Возможно, она являлась отвлекающим и замедлившим его маневром: в какой-то момент тело одолела такой силы боль, что никакая эльфийская выносливость не облегчила мучение. Карой патрона обычно награждались те чернокнижники, которых следовало припугнуть для острастки. Деласар искренне не понимал, какого дьявола оказался против воли втянут в заговор и наказан за то, чего мог не совершать. Он ни в какую не верил, что не нашёл бы иного способа договориться с Кайстисом и Атессой. Возможно, более радикальная святая, она же Тихая Дочь, таким образом продемонстрировала власть над Кимсаном и Деласаром, решившими воскресить бывшего преступника, указала им на их место. Иного объяснения не находилось. Часами Сэлдори пытался подобрать обезболивающее и существовал от привала к привалу. Сначала из спины полезли перья. Вскоре, когда отростки крыльев совсем облысели, начали клочьями выпадать живые волосы. Оставшиеся на голове поседели окончательно. Тело охватила лихорадка, усыпавшая десятками пятен прежде атласную кожу, а ко всему прочему добивал отобранный у Кимсана кашель. Деласар чувствовал себя мешком для битья. Но, услышав от Ренаты правду, он в один миг распрощался с обиженными эмоциями в сторону Боне. Святые всё заварили, это они манипулировали Посланниками, играли ими, как пешками на шахматной доске. Циничный ребёнок в душе Деласара, выросший в гетто и презиравший власть богов над людьми, обозлился окончательно. Всё то, что раньше удавалось скрывать, полезло наружу. — Только безумная поддержит их идеи, — прошептал Сэлдори. — Только безумная. Ты больше не та Рената, которую я знал. Стоявшая рядом девочка скрестила руки на груди. Она даже не посмотрела на Деласара: так и продолжила наблюдать за разбушевавшимися внизу плясками мертвецов. — Я — всего лишь память, — как же бездушен был этот голос. — Всего-то память девочки, погибшей за идеалы Майвейн, чего ж ты ожидал? — Возможно, искренней дружбы. Наконец эмоции вырвались на свободу. Деласар выругался, содрал с себя фокус и связку ритуальных кинжалов. Отбросил в сторону. Хотелось зубами выгрызть отданную Майвейн душу, сожрать, заточить, как Борон, в бриллиант, только бы не терять в вечном рабстве. Жизнь Адриана никогда того не стоила. Никогда. — Хочешь — отказывайся от дела, вместо тебя Кимсану назначат другого Посланника, — так же спокойно ответила Рената. В отличие от Марции, она и на толику, даже из вежливости не разделяла революционные настроения товарища, оставаясь целиком на стороне Церкви. Взбешенный Деласар, обессиленно рухнув на колени, начал сдирать с тела одежду. Срывая лоскут за лоскутом, он не понимал, как успокоить зуд. Стаи невидимых скорпионов жалили кожу. По лицу пошли трещины. Ничего не помогало, хоть рви последние волосы. Услышанные слова вызвали бешеную ненависть, и Деласар гаркнул во весь голос: — В твоих снах, гадина! Вы всё у меня отобрали, но это место я вам не отдам! Любой другой мог тысячу раз оставить Кимсана на растерзание проклятью и злобному родственничку, Деласар знал это. Утомиться от вечного влияния на возлюбленного мирной крови, наречь его неисправимым наркоманом и сделать то, что обычно делали с наркоманами: после нескольких неудачных попыток излечить отправляли в добрый путь, самостоятельно спасать (или гробить) свою жизнь. Но Деласар скорее лично свернул бы призрачную шею Майвейн, чем позволил лишить его того светлого мальчика, которого с детства мучили пороки, навеянные натворившим дел предком. Если оставить Кимсана с двумя змеями сейчас, он, может, и выживет. Но Деласар возненавидит себя и свою слабость и потеряет навсегда того, кого лелеял и берёг. — Мы не отбираем его у тебя, — опешила Рената. — К чему нам это? Стало быть, ты забыл, что служение влечёт за собой жертвы и послушание? Сэлдори рассмеялся. Безумно, вскидывая голову к небу, он хохотал, как умалишённый: хрипло, прерываясь на лающий кашель. Некроз расплёскивался паутиной по прежде идеальному лицу; кожа лопалась и превращалась в зияющие переплетения трещин. — Вы не гарантируете мне обратного, — пренебрежительно сплюнул Деласар. — Любое послушание имеет свой предел. И знаешь, Рена… Вы потому не рассказали мне обо всём сразу, правда? Рената ответила молчанием, скосив на бесновавшегося настороженный взгляд. — Вы боялись настоящего предательства с моей стороны. Вы знали, что на покорности не вывезти каждую идиотскую идею, пришедшую в головы вашим высочествам, что моё терпение лопнет, и я найду способ разорвать связь с вашей ублюдочной шпионской сетью! Вы вынудили Кимсана воспользоваться моим доверием и отвадить от этого. Теперь, когда выбор совершён, что я, сука, сделаю? Ничего! Ничего, кроме как снова потащусь за Кимсаном, обременённый этим кровавым дерьмом! Так вы размышляли, поганые сволочи? Рената отвернулась. За подобные слова наказание могло прийтись и более жестоким, но Деласар вдоволь настрадался, и она это прекрасно понимала. Понимала и то, что теперь он находился в тупике и в действительности не смог бы тратить время на поиск способа избавить их с Кимсаном от пут Майвейн. Если только не сговорится с Творцом и живым мертвецом, а это последнее, что позволят Деласару гордость, здравый смысл… И сам Борон. — Не думаю, что ты так же размышлял, когда увлёк Боне в наши ряды, — отрезала Рената холодно и беспринципно. — Ты знал, что сможешь защитить его от брата только в золотой клетке принадлежности Церкви. И был намерен продолжать. Так защищай дальше, в чём твоя проблема? Делай своё дело. Маска, лежавшая в ногах, треснула. Лопнула, как кожа на лице. Деласар давно не прятал его по просьбе Кимсана, пытался полюбить вопреки уязвлённой убеждённости в собственной посредственности. Маску носил на поясе, как магический фокус. Она, охваченная морозом, разлетелась на две части. Происходящее казалось сюрреалистичным, бессмысленным и жестоким. Только так отныне Деласар мог описать божью мораль. — Какие у меня ещё обязанности? — впервые его покорность прозвучала так ядовито. От содрогавшегося тела во все стороны разбегались инеевые дорожки, образуя на крыше рисунок снежинки. Деласар сидел в центре этой снежинки. Дорожки слёз катились по лицу, мгновенно заполняя собой трещины и замерзая в них. — Сдерживать злые амбиции Творца, увлекать его поисками, запутывать. Нужно допустить как можно меньше жертв за эти годы. Обеспечь безумцам достойный интерес иного толка. — Я не знаю, где на самом деле находится На`ан, чтобы кого-то путать… — Тебе не нужно знать. Теперь-то уж точно. — Теперь? Почему? — Нам нет резона делиться козырем с потенциальным предателем. Слово — сила, Сэлдори.***
Горло рвали колючки. Земля держала за ноги. Она пригвождала их к себе, жадно хваталась, запрещала идти вперёд, в сторону усадьбы, где ждал драгоценный. Налитые воспалённым ликованием глаза ничего не видели: всё из-за агонии, сумасшедшей, родной лишь мертвецу и никому иному. Борон волочил ноги, упрямо рыча, пусть даже это требовало бешеных усилий. Бинты смердели. Мази испортились, гнилую плоть жгло, а кровь, усилием воли разгонявшаяся по телу, ощущалась каждым миллиметром сосудов. Мерзкое ощущение. Разум возвращался в бренный мир неохотно. И всё-таки вспоминания на повредились. Борон видел ледяные глаза заклятого врага, моргнувшие за секунду до грохотнувшего взрыва; беглянку с белыми волосами; ораву надоедливых птиц. Звериный оскал исказил потрескавшиеся губы, гадкое хихиканье выплеснулось на волю. Борон неуклюже навалился на живую изгородь с колючками, рявкнул и сбил забинтованной рукой часть веток. На полумёртвой коже остались царапины. Под избитыми подошвами захрустела промёрзшая земля. «Волдемар… Нового союзника звать Волдемар… Рыбий приспешник». Мысли бесенятами гонялись по разуму, прячась от хозяина. Он же упрямо приковывал их ошейниками к месту. «Когда придёт время, выясню, достоин ли он жить. Пташка… Назвал имя пташки. Птицы преследуют. Забрать чёрного кота и бежать к ледникам…» Добравшись до крыльца усадьбы, Борон забил в дверь. Мёртвая кровь тотчас пробудилась, забесновалась, безошибочно определяя близость мирной. Мозг поработила эйфория, непреодолимо потянувшая внутрь и придавшая сил, на какие не стоило даже рассчитывать без неё. Только странно. Вопреки большему тщеславию, вопреки возросшей десятикратно бездумной жестокости… С момента возвращения в виски Борона била паранойя. Никогда она не одолевала с такой силой. Странным образом любая мысль о чёрных перьях вселяла холодный ужас, иррациональное нежелание рвать птицам крылья, только бежать, бежать как можно дальше от них и сломя голову. Потому ли, что Посланники всё-таки настигли Погоревшего в землях Союза и уничтожили? Потому ли, что безжалостно сожгли уже во второй раз? Или потому, что сумели переманить Кимсана на свою сторону, как сказал Волдемар, и сама эта мысль казалась концом всего? Дверь раскрылась. На пороге стоял он. Не меньше ошалевший, остекленевшим взглядом Кимсан проводил навалившегося на дверной косяк Борона. — Ки-иса… Вот и я… — сплюнув слизь и кровь, младший закашлялся. Он выглядел омерзительно, перепачканный землёй, изуродованный ожогами и загноившимися ранами, но тело Безупречного покорно натянулось по струне и дало понять страшную истину: мирная суть никуда не делась. Неужто там, на болотах, вонзившаяся в сердце живоглотка совсем не помогла? Ноги подкосились, и Кимсан рухнул на колени. Его организм безотказно приветствовал истинный наркотик, по которому успел истосковаться, а дурманящий запах, пропитавший одежду Борона, вызвал непреодолимое возбуждение. В разуме обоих Боне не осталось места ничему, кроме разбушевавшегося проклятья и желания животного слияния. Кимсан, задрав голову, увидел, как забинтованная лапа вытянулась ему навстречу и схватила за горло. А затем, крепко сжавшись, подняла на ноги. — Не с-смей ни перед кем в этом мире стоять на коленях, С-сан, — изодранными губами Борон втиснулся в шелковистые. Он не побрезговал приветственным поцелуем, хотя в глубине души плевался ненавистью и отвращением к бледной коже Кимсана, к холоду, который по-посланнически источало его тело, и к тому, что ещё пришлось бы узнать. Но Борон целовал. А Безупречный отвечал ему, поначалу с онемевшей неуверенностью, но затем всё неутолимее и жёстче, глубоко и безотчётно. Миарский синдром вновь перепутал мысли.— Ты вернулся. — Я всегда возвращаюсь. — Много чего изменилось… — Это тебе так только кажется. Ничего не поменялось, мой котёнок. Ничего.
Ухватив Кимсана за шею, Борон увлёк его за собой по коридорам. Чужим, запутанным коридорам, в одном из которых нашёл дверь в ванную комнату. Погоревший намеревался бежать из Арэша под шумок, пока руководимые Волдемаром восставшие мертвецы наводили в нём свои порядки, пока птицы были заняты. Но для начала… — Ты тоже этого хочешь, правда? Залезай ко мне. Давай, иди сюда, Сан… Борон грузно опустился в пустую ванну и жадно вдохнул аромат оставшихся в воздухе наркотических миазм. Лессий… Волдемар обещал достать лессий в ближайшее время… Кимсан неуверенно мялся около, рассеянный и медлительный. «Немудрено, после потери памяти-то…» Волдемар ведь проделал с ним то же, что однажды демоны на Перепутье Снов? Во всяком случае, времени думать о морали попросту не находилось. Позже Борон разберётся, и всё-таки наверняка придёт к выводу, что не помнить последних событий и Грача — не так уж страшно. Особенно в масштабах будущей счастливой совместной жизни. — Ну же… Ты не соскучился по родному брату? — Борон раскинул руки в стороны. Затем, не став ждать, потянул Кимсана за запястье. Он залез следом, разрешая начать самое вкусное, самое долгожданное. Будь младший Боне вампиром, впился бы в шею старшего зубами, но достичь того же эффекта помог колдовской коготь. Дымясь, он угольным лезвием нарисовал на фарфоровой коже ранку, из которой вынырнула капелька мирной крови. Кимсан податливо откинул голову, хватаясь за плечи узурпатора и подлеца, а тот всосался губами в источник живительной сладости. Борон смаковал и пьянел. Поначалу осторожно тянул ртом мирный потенциал брата, после, не способный утолить жажду целиком, зверел. Под болезненно эйфорические стоны единственного родного человека уже вгрызался в рану зубами, обещая себе прижечь её потом, и глотал кровь без остановки. Но этого тоже не хватало. — Ты доверяешь мне? — оторвавшись и слизав с губ багряное лакомство, Борон встретился со свято обнажённым и доверчивым взглядом Кимсана. Когда они наиграются, эффект сойдёт, трезвость ума вернётся, думал Погоревший, но как же приятно было видеть такую искреннюю тоску… Если раньше приходилось допускать иное, то сейчас изувеченный разум даже не сомневался: иное попросту не имело права не существование. — Безусловно, — мурлыкнул Кимсан. Он не выдавал лицом ни единой здравой эмоции: расслабленные мышцы обмякли, а подрагивавший белок закатившихся глаз оповещал о наркотическом забытье. К чему лессий, если главный дурман восстал из праха, как феникс? — Я так скучал по тебе. Ты снился мне в каждом сне, в каждом сне… — Ох, а сколько раз ты мне снился в той долгой и нескончаемой мгле, — прижав ранку на шее Кимсана, Борон пустил плясать по ней алые нити, а сам подтянул к себе его запястья. Разложил по противоположным краям ванны. — Но такого я даже во снах не видел… М-м… Позволишь? — Д-да… — до крайности сложно было, растеряв разум в одолевшем приступе дьявольской горячки, помнить истинную причину своего пребывания здесь. В какие-то секунды Кимсан, совершенно забываясь, проваливался в загребущие объятия самобытного экстаза и не назвал бы даже собственное имя. В какие-то он отдалённо слышал пробивавшийся сквозь наркотический бред голос Марции: держи себя в руках, Боне, держи себя в своих чёртовых руках! Борон, обрадовавшись разрешению, раскрыл вертикальные раны на предплечьях Кимсана; густая кровь медленно потекла из них по белому фарфору ванны и начала заливать дно. Не брезгуя перепачкать одежду, младший Боне припал к зияющим родникам в плоти старшего и продолжил пить: он измазывался в багрянце лицом, вылизывал кожу, царапал её остатками щетины и контролировал, чтобы щедрый организм, поделившийся мирной сутью, не потерял сознание. Кимсан, податливо раскинувшись в ванне, глубоко дышал и едва постанывал. Это заводило. Возбуждало до колик в животе, и Борон с удовольствием бы запечатлел обнажившуюся перед ним картину. Представляя, как вместе с кровью из Кимсана вытекала посланническая суть, как всё, и Грач в том числе, оставались далеко позади. Грач… По шее побежали мерзкие мурашки, и Борона передёрнуло. — У-у-ух… — он оторвался от Кимсана, с интересом заприметив на его шее изображение разрезанных крыльев. Испить бы кровь из того, что от них осталось… Но паранойя охватила с такой силой, что синдром поутих, освободив место неконтролируемой тревожности. Она раздражала. С каких пор Борон, как дворовая шавка, прислушивался к каждому шороху… Или теперь он, будучи ещё большим мертвецом, чем раньше, не контролировал жажду бежать прочь от Жнецов Смерти? Может, Борон боялся Кимсана? Нет. Не Кимсана. Кого угодно, но только не его. Хотя в глубине души знал, что, скорее всего, лгал самому себе. И грубое доминирование оставалось единственным способом ещё удержать свою власть. — Так-так-так, теперь приходи в себя. Нам нужно уходить. Сейчас же, — пустив и по оставшимся ранкам плясать целительных червячков, Борон похлопал Кимсана по щекам. Тот с трудом разлепил веки и, потряхиваясь под остатками кайфа, промямлил: — Куда? Видят Боги, я здесь счастлив… Полакомившийся и только-только выдохнувший Борон тоже не хотел думать о побеге. Но пришлось, в противном случае его сожрало бы собственное же накручивание. Вот только в радости от возвращения младший Боне не обратил внимания на почти бессознательное состояние старшего. Вернее, внимание-то обратил, но не посчитал помехой для скорейшего сматывания куда подальше. Ещё же мертвецы придут… Стоило попросить Волдемара натравить их на этот дом и любой другой, хранивший запахи Деласара и Кимсана. Поразмыслив недолго, Борон прилежно потряс забвенного за плечи. — Мы бежим в Союз. Эй, соня. Просыпайся. Тебя даже вчерашний шторм не разбудил?