—
А если всё закончить здесь и сейчас?.. — посторонняя, но полная надежды мысль тлела в дымоходе потемневшего рассудка. Образ живоглотки вставал перед глазами бессознательного Кимсана. Он потаённо помнил: роза всё ещё хранилась в сумке, наверняка хотя бы отчасти напитанная мирной кровью. Пока бутон не истлел, не обратился прахом, достаточно было лишь всадить жвало в плоть Борона. Насытить его жилы второй крайностью, покорной и нежной, и уберечь от проклятья. Уберечь от экспериментов пернатых, которые жаждали изучать огрубелое мёртвое. Нечего будет изучать, если то смешается с мирным.
Возможно, в слабости каждый думает о наиболее важном, но Кимсан понятия не имел, почему именно образ губительной розы встал перед его глазами. Должно быть, потому что она олицетворяла возможность взбунтоваться, восстать против подлого плана Посланников, сделать поперёк. И в то же время живоглотка служила подсказкой — ключом к тому, откуда пришёл голод с глазами Хайры.
Кто-то рядом разразился рваным кашлем, и темнота рассосалась. Кимсан обнаружил себя прислонённым к остроугольному камню всё в той же деревне. Рядом расположились Борон и Генриетта. По истоптанному, залитому кровью снегу бродили двое спасителей и жители селения: они оттаскивали тела умерших, корпели над выжившими, разбирали завалы. Жена старосты обсуждала с Арном, какие припасы требовались деревне в ближайшее же время, чтобы никто не сгинул от холода и голода, сколько времени уйдёт на ремонт домов и где заночевать тем, кто их потерял.
В горле саднило неистовой жаждой. Дёрнув онемевшей рукой, Кимсан с трудом ощутил, как её держал, волнительно перебирая пальцами, Борон. Он уже был перебинтован и не представлял собой ужасного утопленника. По другую сторону куталась в тёплую шкуру Генриетта. Кровь пропитала повязки на её бедре и животе, бледность пуще прежнего залила кожу.
— Кимсан, очнулся? — Борон мгновенно прижался к брату, встречая тёплым объятием.
Тут же послышался обличающий женский смешок:
— Кимсан, значит.
Карты были выложены на стол. Цирк выдуманных обращений закончился. В конце концов сражение бок о бок переносит на новый уровень близости, раскрывает без спроса то, что могло не раскрыться естественным ходом и через долгие годы. Борон, прижав к груди голову бездумно заворчавшего Кимсана, уважительно кивнул теперь уже не просто спутнице, а союзнице, повязанной с ним вражеской кровью.
— И Борон. А ты?
— Джинна, — с натяжкой произнесла она. Потом добавила: — Саллин.
Мысль о живоглотке мгновенно покинула Кимсана. Его окатило чем-то большим, чем обыкновенным удивлением, даже не ледяным потом. Сильнейшее осознание протянуло нить от самого первого воспоминания о Джинне Саллин до последующих и более важных.
Борон тоже с подозрением взглянул в коралловые глаза юной женщины, но Кимсан повернулся к ней с видом озарённого божественной благодатью. Джинна. Джинна. Не просто молодая артистка, не раз приглашённая Гербертом в их дом, чтобы исполнить пару-тройку меззийских танцев. А та, о ком рассказывал немаловажную историю Деласар — подруга, с которой он спас Сафон от нападения вампиров и сбежал от чванливых бывших друзей.
— Ваятельница Душ? — тихо, ввергая Джинну в ужас, спросил Кимсан. Он подполз ближе и непринуждённо, не давая отстраниться, взял пальцами прядь её вороных волос. Смазанные помадкой локоны с треском отлипли от раковинки женского уха, отцепились и обнажили прежде замаскированную эльфийскую остроту.
В любой другой ситуации Джинна давно ударила бы по рукам, но сейчас позволяла смотреть на себя так бесцеремонно, произносить вслух то, что желала похоронить. Она сама сказала истинное имя, но мало кто вспоминал из-за него события столь давних лет… Ныне многие знали Джинну артисткой Гелториона, не более того.
Борону хватило сообразительности не произнести ещё раз услышанное прозвище и не задать ораву лишних вопросов. Он наблюдал за тем, как Кимсан и Джинна, не моргая, рассматривали друг друга, а сам придерживал первого за плечо, чтобы не дать резко дёрнуться. Увиденное интриговало.
— Откуда знаешь? — спросила Джинна наконец.
— Я много читаю, — отмахнулся Кимсан, будто немо умоляя не уточнять такие вещи при Бороне. — Сначала, правда, я честно подумал, что ты просто девчонка, которая больше десяти лет назад разъезжала по всей Астре и пела песни. Тебя приглашали к нам в дом.
— Знаю. Помню, — Джинна простонала от боли и затихла, когда мимо прошёл Арн, посмотрев на неё своими жёлтыми глазами. Саллин проводила его ответным вниманием и решила, что в тихой исповеди тем, кому она хотела верить, не было ничего плохого. — Да, я защищала Сафон, если ты об этом. А после побега оттуда захотела расквитаться с героическим прошлым и пожить спокойной жизнью. Петь о любви и ни о чём не думать.
— Мне бы так, да только медведь на ухо наступил и фантазия не очень, — встрял Борон.
Кимсан стукнул его плечом.
— Не прибедняйся.
Джинна усмехнулась:
— Это не так-то просто. Я хотела нести людям свет Республики, ведь прожила там огромную часть жизни, я любила её всей душой. Но в Астре и Гелторионе скверно приняли меззийские ценности, особенно из уст эльфийки. От меня требовали превозносить совсем иные идеалы.
— И тогда ты замаскировалась под меззийку, чтобы образ соответствовал идее, — догадался Борон. Он начал аккуратно массировать Кимсану спину в том месте, где, пока тот оставался без сознания, Айлин исцелила ушибы и вправила смещённые позвонки. Многие травмы успели смягчиться благодаря её друидическим способностям.
— Да, залегла на дно, а затем вернулась в бренидском обличье под прозвищем Морская Соль. Люди остались такими же жестокими, но, во всяком случае, я рассталась с прошлой собой.
Кимсан с величайшим облегчением размышлял о том, что рядом с ним теперь находилась некогда союзница Деласара. Это всё меняло. Придавало уверенности, хотя бы какой-то. В то же время мысли вернулись к живоглотке.
Дав подсказку, Марция оказалась права. С особенным рвением голод Хайры простирался по лесам Чащи Непокорности, заражая собой всякого, кто встретится на пути. Во время попадания в плен к дикарям Безупречный вполне мог подцепить лихорадку. Невесть что вселилось в него через эту розу или из-за манипуляций сбрендивших безумцев. Вдруг оно обитало не только в голове, но и в самой живоглотке, ныне прилегавшей к телу через ткань сумки?
Если так, идея насытить Борона мирной кровью отпадала — слишком опасно. Он и без того сходил с ума, незачем было подливать хайровского масла в огонь. Да и от розы следовало поскорее избавиться.
Хаос рассеивался вместе с дымом, обличившим деревню, как осквернённое варварами побоище. Борон и Джинна остались мирно беседовать о прошлом в попытках успокоить ум, а Кимсан поднялся — он хотел отыскать улики нахождения поблизости Деласара. К сожалению, но настолько же к счастью, на месте борьбы разоблачающих метательных лезвий уже не оказалось. Ни следа. Досадное мычание утонуло во впадинке меж сомкнувшимися губами. Кимсан тосковал по возможности просто взять и позвать того, кто тут же и приходил, воплощался остроухим произведением искусства, протягивал длинные руки, чтобы крепко обнять.
Ныне Безупречного встречала тишь. Пустота. Оставшийся дымок туманными облаками скользил по сумрачной деревне, пряча её жителей и только, совсем не того измученного Посланника, по которому скучалось слишком горько. Кимсан даже не подозревал о своей способности так скучать.
И вдруг, будто утешая и напоминая, что некоторые вещи остаются удивительно неизменными, под ноги опустилось перо. Оно плавно скользнуло по воздуху сверху вниз, с кроны сгоревшего дерева, и упало к подошвам. Кимсан задрал голову. Ни птицы. А перо, чёрное, гладкое, как бархат, так и просилось в руки. Будто говорило:
«Пригладь меня, приласкай, дай немного своей любви».
Кимсан исполнил просьбу. Он успел почувствовать складность пуха, податливость оперения, а спустя секунду наспех спрятал подаривший улыбку подарок за пазуху. Вовремя, за миг до появления Борона, явно решившего оставить Джинну наедине с собой.
— Я думал о твоих недавних словах, Сан, — младший брат явно выбил дверь разговора с ноги, без всяких прелюдий. — О том, что ты больше не можешь мне доверять.
На фоне хныкал и натужно пыхтел маленький Гуди. Он всё не мог смириться со смертью отца, да и куда успеть-то за пару часов, но пытался отыскать в сгоревшем доме свои ценности, чтобы подарить спасителю за защиту. Одному особенному, а потом, если останется немного, и остальным.
— Давай снова подарим жизнь нашему правилу из детства. Покончим с ложью, — мягко взяв Кимсана за обе ладони, в том числе и за перевязанную больную, Борон предстал перед ним в бордовом плаще. Видимо, жители селения поделились. Чистые бинты пахли белладонной, как в прошлом, сухие губы боязливо сжимались. Младший брат вёл свою игру, а старшему осталось в любопытстве приподнять бровь. — Спроси у меня что угодно, Кимсан. Прямо сейчас.
Эта неуместная готовность вызвала в Безупречном иррациональный, почти снисходительный прилив нежности. Он посмотрел в полные вроде бы правдивого раскаяния глаза, которые, без сомнения, были готовы познать в отношении себя все заслуженные обиды и ненавистные чувства. Но за часы, прошедшие с момента первого уклончивого предложения Кимсана признаться, слишком многое изменилось. И его готовность дать шанс исчезла, ровно как исчезла возможность поделиться мирной кровью через живоглотку и спасти тем самым брата от опытов Посланников.
— Это наш рок, милый, — Кимсан прижался ко лбу Борона своим. Их алая и чёрная фигуры утонули в дыму, спрятавшись от чужого внимания.
— Мы можем покончить с роком прямо сейчас, — судя по голосу, младший Боне понимал, чем всё обернётся, если не остановиться. — Я ни в чём больше тебе не совру. И о былом не совру тоже, спроси же что-нибудь, убедись.
— Я верю тебе.
Это являлось настолько же кристальной правдой, насколько самым бесстыжим самовнушением. Кимсан прикрыл глаза, потёрся кончиком носа о бинт на щеке Борона. Достал из рукава подвеску с пламенем, которую подарил ему в самом начале путешествия, и застегнул на обожжённой шее.
— Но вопросы задавать не стану. Так обоим будет легче, ты сам это знаешь.
Кимсан осторожно ухватил нижнюю губу Борона зубами. Примкнул к ней, едва-едва потянул в тоске и любящей признательности за готовность, которая, однако, уже не меняла ход событий. Поцелуй, вызванный нестерпимым приливом трогательной теплоты, был мягок, горяч и невесом.
Борон лишь поднял руки в воздух, захотел обнять Кимсана за локти, но побоялся, так и застыл. Ревнивый ветер осадил тела обоих.
— Мне жаль, Сан. Правда, жаль.
— Я знаю. Мне тоже.
Перед тем как вернуться к Джинне и Корням, уже собравшимся, но не рискнувшим разнимать голубков, Кимсан улыбнулся Борону и спрятал руки в карманах пальто.
— Я поднимаю брошенную тобой перчатку, дуэлянт, — сказал он. — Никакой больше лжи. А пламя не теряй, понятия не имею, как оно оказалось у меня в кармане.
Удар под дых, не иначе. Ведь именно после смерти Борона от рук Посланников, скрываемой им же, Кимсану достались все вещи покойного. Он так легко, не объясняясь, отдал одну из них, будто говоря: я давно всё знаю, но позволю нам обоим играть в неведение. Сочти за самый глупый поступок на свете или же за самый благосклонный.
— Дамы и господа, перед вами — Корни Муаракая, — ещё раз представила спасителей Джинна. Арн и Айлин собрались, снарядили лошадей и приготовились покидать деревню.
— Итак, приближённые люди Мэйнайо так далеко от города, у границы, — скептично заметил Борон. — Как я знаю, Корням нельзя покидать Муаракай и даже просто главную Цитадель, так почему вы здесь?
Айлин легкомысленно хохотнула в ответ на такой напор и пнула носком сапога камешек, а Арн нахмурился. Он подозрительно посмотрел на того, кого при всём желании не узнал бы из-за бинтов и прокуренного голоса. Зато рядом стоял Кимсан — брат-близнец, идеальное отражение некогда юного, но уже зазнавшегося колдунишки, пришедшего в Муаракай воровать тайны.
— Мы расширили территорию влияния, а, соответственно, и перемещения, — даже слишком серьёзно ответил Арн, смерив обоих Боне ревностным вниманием. — И, раз мы встретились при таких обстоятельствах, нам необходимо сопроводить вас лично к майару. Джи-Джи сказала, у неё важный товар.
Джинна, уже наречённая потешным прозвищем, придержала больной живот и дёрнула плечами. Само присутствие братьев обретало бессмысленный оттенок для неё теперь. Хоть расставайся на месте, но у Арна были другие планы.
— Иногда Мэйнайо диво как любит встречаться с теми, кому велел никогда не возвращаться.
Он помнил. Потому резал без ножа, акцентировал внимание на возросшем влиянии, почти угрожал, но в своём стиле, как птица, надувшая хохолок. Борон таким Арна и помнил — легкомысленным на первый взгляд корешком, чьё простодушие загоняет в тупик, а там, где ты расслабился, на ноге схватывается капкан.
В своё время младший Боне не отнёсся к правой руке правителя с должным уважением, потому и остался без тайн и благосклонности Мэйнайо.
— Мы ищем в Муаракае приют, хотя бы на первое время, — заговорил Кимсан. Он выступил вперёд, перехватывая пристальное желтоглазое внимание. На Безупречного Арн смотрел иначе, с толикой доброй надсмешки.
— От кого бежите? — спросила Айлин. Крупный лисий хвост то ли случайно, то ли преднамеренно обвил её же живот.
— Предпочту не говорить, покровительство не должно быть предвзятым, — отпарировал Кимсан. Арн с потехой ухмыльнулся, а Джинна отчего-то посмотрела на него по-особенному. Имей настроение свойство менять цвет, оно стало бы порозовевшим. Порозовевший цвет словно передаёт идею:
«Я смотрю на человека, с которым когда-то водила тесную дружбу, но теперь вынуждена стоять рядом, будто незнакомка. Но трепет и спустя долгие годы не угас, вряд ли он угаснет когда-либо».
Айлин отбила выпад:
— Мы не будем скрывать вас, например, от своих союзников.
— А много у варварского города союзников? — Кимсан продолжил напирать.
— Предостаточно. Другие «варварские», как вы выразились, города.
— Я думал, вы независимы.
— За независимость нужно платить союзами.
Пререкания могли длиться вечность, но Борон, неожиданно для себя, встрял с лапидарным очерком:
— Вы сами понимаете, откуда ветер дует. Власти Астры сейчас ещё пуще бьют по яйцам колдунам, которые не желают использовать магический потенциал по их правилам. Боюсь, мы уже не раз обратили на себя нежелательное внимание. Бежим оттуда. Хотим скрыться у вас. Этого хватит?
Оставалось надеяться, что Корни пока не имели представления о случившемся в Арэше восстании мертвецов. Хотя, как помнил Борон, правитель Муаракая сам промышлял некромантией и вряд ли отошёл от неё.
Арн махнул рукой:
— Я умаялся. Отправляемся минут через двадцать, попробуем достичь ворот города к рассвету. К тому же, Джи-Джи сказала, — вновь этот акцент на важности её слов, — что вы её сопровождающие. Муаракай открыт для вас, покуда хорошо себя ведёте.
Усталость лелеяла надежду уронить путников с ног. Увы, об отдыхе не пришлось и мечтать. Джинна предложила разложить лагерь в деревне, но остальные настояли на том, что медлить нельзя. Мэйнайо ждал, ждали крепкие стены Муаракая, следовало скорее укрыться внутри и ещё успеть доставить обратно в разрушенное селение припасы, пока жители совсем не отчаялись.
Борон продолжил уничтожать одну сигару за другой в попытке дотянуть до новой встречи с Волдемаром, но дешёвый табак скорее будоражил в нём нетерпение. Стоило затолкать его куда подальше, проглотить и не демонстрировать при тех, при ком уже не повезло однажды промахнуться. Благодаря Айлин и Арну удастся затаиться. А некая Ваятельница Душ в виде союзницы… Она, если повезёт, поможет обзавестись ресурсами и всем необходимым для восстановления в новом месте. У Борона с На`ан уже однажды вышло обуздать Союз. Получится и теперь, с Кимсаном.
Младший брат приобнял старшего и почувствовал, как тот невесомо, совсем на толику ступил поближе. Кимсан поддался касанию, но постарался этого не показать. Румяный интерес сверкнул в глазах Борона, со всей любовью посмотревшего на мраморный профиль обожаемого человека.
Преданная увлечённость, посвящаемая братьями друг другу, жила вечно, и никакое отсутствие или присутствие проклятья её не объясняло, считал Погоревший. Только он не понимал, почему Кимсан отказался задавать вопросы о прошлом. Неужто всё знал?
Или, например, спутался с Волдемаром и вёл в ловушку?
«Снова дрянная паранойя».
— Господин! Господин, — к Кимсану подбежал Гуди. Он протянул ему старую бронзовую шкатулку, побитую, но уцелевшую в пламени. Раскрыл, чтобы показать свои дары. — Когда мой папа возвращался из больших городов, он каждый раз мне дарил по маленькому камушку. Есть простые, есть подрагоценнее…
Борон, удивительно для себя отвернувшись, чтобы не дымить на Гуди, искоса наблюдал, как он демонстрировал Кимсану свои сокровища. Блеклая зелень нефрита и скромная седина серебра разбивались блеском рубинов и изумрудов. Смелость, с которой мальчишка обнажил ценности на глазах у всей союзной деревеньки, поразила Борона. Но больше ошеломило другое — реакция Кимсана.
Совсем недавно, ещё на Перепутье Снов, он сел на колено перед испуганной девочкой и запугал её циничными мыслями до полусмерти. Теперь, так же опустившись перед Гуди, Кимсан отнюдь не разразился обиженной философией. Он осторожно накрыл шкатулку обеими руками и опустил её крышку.
— Ты хочешь отдать их мне?
— Вы спасли меня и маму. Это единственное, чем я могу отплатить.
Несколько секунд Кимсан молчал. Его отросшие волосы опадали по обе стороны лица, пряча задумчивый, лишённый определённой эмоции взгляд. Но уверенность наконец накопилась в сердце, и Боне поднял голову.
— Ты мечтаешь кем-нибудь стать?
— Сначала хотел быть алхимиком, чтобы смочь служить Валю’Олэрну.
От подобных амбиций Борон восхищённо поперхнулся дымом. Поодаль товар в повозке проверяла Джинна, о чём-то воркуя с Арном, и даже такой непроницательный человек, как младший Боне, мог поклясться — у них явно раньше был роман. Ну и встречи…
— А теперь хочу взять меч и защищать нашу деревню. Буду воевать, чтобы в следующий раз… — но Гуди не договорил.
Кимсан обнял его за плечи и тепло улыбнулся, чуть потрепав по одежде. Он посильнее запахнул меховой кафтан Гуди, чтобы того не простудил поднявшийся вечерний ветер.
— Я отправлюсь в Муаракай и куплю тебе на эти камешки замечательный алхимический набор, идёт? Если что-то останется, поищу хорошую одежду.
Глаза Гуди засверкали. Он попытался отшагнуть, остаться верным новой идее, но было отчётливо видно, какая мечта играла роль великой надежды, а какая — вынужденной обязанности. Кимсан с пониманием хмыкнул и сказал:
— Думай, как алхимик. Жизнь при майаре подарит тебе больше возможностей защитить этих людей, нежели размахивание здесь мечом. Это моё личное мнение, ты имеешь право его отвергнуть. Но, сдаётся мне, в тайне страстно сказанное разделяешь.
Напоследок Кимсан подмигнул Гуди и спрятал его шкатулку у себя в рюкзаке. Затем догнал Джинну и сообщил, что поведёт повозку, а она сможет отдохнуть.
У Борона не выходило увиденное из головы. Разница между Безупречным из прошлого, спесивым и колким, и Безупречным сегодняшним, добросовестным, ласковым, поражала. Странный укор совести ударил прямо в грудь, поселился внутри червём, который обещал ещё долго питаться душевными терзаниями.
Было принято решение запрячь оставшихся коней в повозку Джинны. На вопрос о том, как собрались добираться Айлин и Арн, последний демонстративно раскинул крылья. Первая мигом обратилась юркой лисицей. Судя по всему, красочное появление на скакунах было не имевшим конца и края выражением юмора Арна, не более чем.
— Я могу летать, но забежать на лошади в гущу битвы — прикольнее, — на современном гелторском жаргоне пояснил он и поправил невидимые очки на переносице.
Кимсан приласкал каждого скакуна, представился им новым кучером и угостил яблоками. Борон занял место, как всегда любил, через перегородку от сиденья извозчика. Джинна, стараясь давить нездоровый хрип, уместилась лёжа на другой стороне. Постелила несколько шкур, чтобы в теле не ломило. Зимняя темнота почти заволокла округу. По неосвещённым дорогам, мрак которых разгоняли фонари в руках близнецов, повозка двинулась в путь.
С наступлением ночи зимний лес Союза, ко всеобщему ошеломлению, не показался более кровожадным. Обычно случалось наоборот. Борон помнил всякое из путешествий с На`ан, потому не смыкал глаз: они напарывались и на стаи бешеных гончих, и на тех ещё маньяков, на сбрендивших оккультистов, которых в страшных снах не пожелаешь увидеть…
И тут вдруг путников встретила дивная красота. Блуждающие огоньки выглядывали из-за косолапых деревьев и дразнились. Они переливались сливочно-жёлтыми пятнышками, румянились, влекли за собой. Небо расчертило перламутровое северное сияние. Его пытались растерзать голые ветви, но терпели поражение и не портили нежность космического полотна.
Кору на стволах деревьев иногда украшали узоры раскрытых глаз. Они будто наблюдали, не моргая, со всех сторон. Светились, отражая свет фонарей. Айлин и Арн с удовольствием пояснили бы, что подобное зрелище объяснялось исключительно свойствами здешних растений, а не мистикой, но ни он не желал прерывать полёт, ни она воплощаться обратно в человека. Хрустел снег под свистевшими колёсами повозки.
Кимсан и рад был бы впасть в сонный транс, да один вёл её вперёд. Из всех заснула только Джинна — она улеглась на спину и закуталась во всё теплое, пыталась набраться сил после жуткой потери крови. Неописуемый покой, дарованный лесом, помог ей вспомнить, как безмятежно умели грезить младенцы.
Первые часы минули в спокойствии.
Затем мрак начал сгущаться. Джинна проснулась от шевеления в области ладони. От неожиданности дёрнулась, когда по указательному пальцу пробежал маленький паучок и скрылся в рукаве. Спокойствие сразу же вернулось: то навестил питомец Айлин, посланный ею защитник сна.
— Хорошо, что среди варваров друида не было, не думали? — Джинна слегка опёрлась на локтях. Она прервала мирную идиллию, которую наблюдала за братьями, иногда вырываясь из сна: те в трогательных попытках не будить раненую перебрасывались фразами шёпотом. Порой так же тихо из-за чего-то посмеивались.
— Вот уж точно, — тут же отреагировал Борон. — Среди варваров могли затесаться те ещё пронырливые суки. Чистое везение — ни одного друида, и всё равно нас отделали.
— Не сказать, ты был весьма хорош.
— И ты.
— От всей души благодарю за похвалу, словами не выразить, насколько я рад, — с иронией встрял Кимсан в диалог петуха и кукушки. Он понимал, что Джинна и Борон сражались бок о бок, но никак не мог отвязаться от назойливой уверенности в собственной ненадобности.
Вокруг собрались друиды, колдуны, барды, невесть кто, в их компании совсем не приходилось чувствовать вес своих действий. Даже зарождавшиеся посланнические таланты приходилось сдерживать. Более того, Кимсан упрямо не желал характеризовать себя лишь ими. В остальном он, как напарник в бою, мог разве что махать мечом. Печальное отсутствие зрелищности в сравнении с фокусами всех остальных, ещё и эти нахваливания друг друга…
— Ты был великолепен и невыносим, а ещё стремителен, как вихрь, черноглазый, — честно похвалила Джинна. — Не зря мой муж с таким обожанием о тебе отзывался.
— Муж? — хором переспросили Боне и синхронно обернулись.
Джинна позволила паучку рухнуть ей за воротник и сильнее закуталась в меховую накидку. За словом в карман не полезла:
— Да ни за что бы в жизни я не подобрала таких, как вы, на дороге, не узнай в одной потерянной мордашке Боне. Мне Валериан про тебя, Кимсан, и вашу с Бороном пропажу все уши прожужжал. И портреты я вас, юных, видела не раз и не два. До сих пор у нас в доме висят, в его кабинете.
Если Кимсана одолели сомнение и скепсис, то Борона — почти детский энтузиазм. Он всё ещё вспоминал некогда юного наставника с обожанием. Добрая улыбка Валериана, его сияющие турмалиновые глаза и вечное пособничество тайным свиданиям братьев… Как такое забудешь? Стало ясно, почему Джинна предложила аж половину доли в случае успешной сделки. Семейная солидарность, не иначе.
— Я едва ли верю в такие совпадения, — прокомментировал Кимсан. Для него связь Джинны одновременно и с Деласаром, и с Валерианом, и даже с Арном казалась совсем уж нереалистичным сценарием.
Вмиг встрепенулись и перестали свистеть ночные птицы. Звуки, помимо бормотания в повозке, прекратились. Из-за соседнего дерева в лисьем обличье выглянула Айлин, пересекшись с Кимсаном предупреждающим об опасности взглядом.
Джинна с Бороном внимания не обратили, продолжив оживлённо переговариваться. Во всяком случае, Погоревший. Он вёл себя явно восторженнее и громче, чем страдавшая от нытья в животе бардесса, которая отвечала слабым голосом, но старалась вкладывать в диалог весь возможный энтузиазм.
— А как вы познакомились-то? Я помню Валериана таким скромнягой, вряд ли он загреб тебя со сцены в охапку и унёс.
— Нет, да и нечем здесь хвастаться. Я собралась вешаться в гримёрной, когда Валериан пробрался в неё и, как преданный поклонник, захотел вручить мне музыкальную шкатулку. Чего и говорить, зрелище явно не привело его в восторг…
— Припоминаю, он с юности по тебе с ума сходил, — отозвался Кимсан, напряжённо высматривавший, откуда исходила опасность. Может, следовало затихнуть, с другой же стороны смысла не было. Если движущаяся повозка и привлекла чьё-то нежеланное внимание, то давно. — Только Валериан не знал, что ты эльфийка под прикрытием. Вот и не подкатывал шары, считал совсем уж малышкой.
— О, он настоящий джентльмен, — согласилась Джинна. — Особенно когда оставляет беременную жену одну дома, чтобы уделить всё своё время артистке, потерявшей тягу к жизни. А затем, бросая Терезу вовсе, начинает порицаемый всеми роман.
— Так он бросил Терезу… — Кимсан будто только-только это осознал. — Ради тебя. Ну, я чувствовал, что что-то между ними рано или поздно встрянет. Не ты. Разность взглядов на жизнь.
— Что вообще способно толкнуть всеми любимую артистку на повешение? — с долей сарказма спросил Борон.
— Любимую? Не смеши меня. Лучше спроси, что не толкает.
В секунду, когда вопросов расплодилось больше, чем ответов, один из них всё-таки исчерпал себя. Из чащобной глубины вынырнула толстенная туша зубастой крысы. Она бросилась в сторону Кимсана, желая отцапать ему ногу, но врезалась в колесо и повисла в нём с раздавленной шеей. Вторую тварь, по другую сторону, заметил Борон: её испепелил пущенный им огненный шар.
Джинна инстинктивно вскочила на негнущихся ногах, но оказалась усажена обратно настойчивой колдовской рукой.
— Это что за?.. — она с отвращением наклонилась над колесом, рассматривая кружившиеся в нём остатки мерзости.
На повозку, заставив её податливо встряхнуться под его весом, приземлился Арн. Он вцепился в заднюю пластину, как коршун, как каменная горгулья в крышу захудалого поместья, и пугающе раскрыл ослепительно жёлтые глаза.
— Крысарии. Самая надоедливая мерзость, которую только можно встретить в ночном лесу.
Из-за деревьев раздался рык схлестнувшихся в смертельной схватке хищников: судя по всему, ещё нескольких зубастых гостей загрызла Айлин. Борон грязно выругался себе под нос и поднялся на ноги. Благо, он мог видеть в этой проклятущей темноте.
— Знаю об этой пакости. Они нападают скопом. Где напрыгнули две, через пять минут напрыгнет полчище.
Ниспосланное смертельной усталостью чувство безнадёжности лишало последней надежды на спокойное путешествие. Одно дело — перерубить варваров, другое — угодить в осиное логово переносчиков заразы в беспробудно мрачном лесу.
Кимсан, ощутив, как тревога накатила на него незваным гостем, крепче взялся за поводья. Он знал свою ещё не прозвучавшую задачу: гнать лошадей как можно дальше отсюда.
— Джин, если хочешь, я могу подхватить тебя и пронести над лесом, — предложил Арн, заметив неуютный страх в глазах старой знакомой. Она секунду поразмышляла, но затем цыкнула:
— Нечего занимать мной руки. Давайте попробуем уберечь себя и товар.
— Как скажешь, Джи-Джи.
Было сложно определить, кого сильнее всех парализовало. Явно не Арна и Айлин — они-то прожили на территории Союза столетия и видели тварей похуже крысариев. Те отличались от обыкновенных крыс разве что некоторыми изменениями в анатомии.
Удлинённые конечности, зубы и когти делали из некогда простых вредителей мутировавшее воплощение разгрома и голода.
Борон явно в ужас не пришёл, но, Кимсан видел по его глазам, напрягся. А вот сам Безупречный и Джинна ощутили, как липкая паутина страха охватила их виски, утянула в пучину бестолковой паники. Мысли роились и не складывались в одну.
— Не кипишуй, — встряла Марция. Её голос бился пульсом в ушах, был единственным, что отрезвляло совсем повернувшегося за последние дни Кимсана. — Мы проезжаем их логово. Арн наверняка попробует его поджечь. Просто управляй лошадьми и наслаждайся зрением Посланника.
Они видели в темноте. Не пришлось просить Борона зажечь над головой источник света, который ещё больше привлёк бы внимание всей здешней гадости. Четыре коня на всех парах бросились через лес: повозка запрыгала по кочкам и земляной неровности, заскрежетали колёса. Дорога, как назло, сужалась: деревья начали нападать со всех сторон, хлестать косолапыми ветвями.
— Пригнись! — рявкнул Борон, силой толкнув Джинну на дно повозки. Над головами пролетела толстая ветвь, которая запросто выбила бы бардессу прочь. Прямо в лапы изголодавшихся убийц.
Крысарии отреагировали на зазвеневший в воздухе страх и перестали таиться. Бросились выпрыгивать со всех сторон, один за другим. Во много превзойдя интеллектом своих предков, они жаждали перегрызть ремни, запрягавшие лошадей. Один метнулся прямо на Кимсана и оказался пойман его мёрзлой рукой, та выжгла в твари всё живое и отбросила ледышку прочь.
Засвистели стрелы. Неведомым образом — видимо, в бликах огненных шаров, пускаемых Бороном, — Арн выцелил ещё нескольких. Белоснежный лук был податлив и смертоносен в его умелых руках: в такт выстрелам прогрохотал мистический звон оружия:
«Смерть врагам!». Каждая стрела, попавшая в цель, взрывалась ослепительными искрами и растворялась.
Прямо из промёрзшей земли выскочили пауки. Впиваясь ядовитыми жвалами в мясистые туши крысариев, они потрошили одно за другим.
Джинна бессвязно что-то забормотала. Давно минули времена, когда ей довелось отбить Сафон от нападения вампиров и петь о собственном бесстрашии. Сейчас тело одолели только тошнота и ступор. Ветви деревьев всё ещё озлобленно царапали по лицу. Следовало сматываться, бросить обоз, не позволить маленьким вредителям наброситься целым полчищем… Но товар. Товар был слишком драгоценной ношей.
Джинна взмахнула рукой, и на повозку опустился полупрозрачный лиловый покров. Он обтёк её фигуру, фигуры братьев и скакунов, послужил щитом от укусов.
— Диво как хорошо иметь при себе талантливых спутников! — прикрикнул Кимсан. Он пытался разрядить обстановку. Бёдра ныли, а сердце проклинало каждую занозу в досках, безжалостно впивавшуюся в ягодицы.
Сильнее прочего нагоняли жуть звуки: клёкот зубастых крысиных пастей, причмокивание трапезничавших пауков, шипение погоды.
— В Союзе не выживешь без них! — поддакнула Джинна, и её шипастая петля сбила нескольких крыс, почти запрыгнувших в повозку.
Но количеству их не было конца и края. Пауки Айлин не справились, растерзанные на части. Мир жужжал, словно осиный улей. Со всех сторон вываливались новые крысы, как муравьи из потревоженного муравейника. Арн спустился, воспарил над самым обозом и смёл снежным кнутом десяток тварей. На смену им пришли ещё двадцать.
Каждый удар сердца приносил Кимсану колючую боль. Он на секунду растерялся, забылся в мыслях о том, как бы пролить на этот муравейник кипяток, и крысы перегрызли ремни на двух скакунах. Громко заржав, те ринулись прочь, но быстро угодили в стаю поджидавших их хищников. Оставшиеся кони запаниковали и сбавили скорость.
— Здесь не одно их логово! Целая, сука, империя, — над головой проносились румяные выстрелы Борона; огненные клубы оседали на землю здесь и там, лишённые точной направленности. Загоравшиеся земля и стволы быстро гасли, остужаемые бессердечным холодом.
Под колесо попалась кочка; всю повозку встряхнуло; Погоревший не удержался и завалился на край, а крысы схватили его за плечи и потащили вниз.
Кимсан не увидел, он отчаянно гнал лошадей, те же противились, фырчали, толкались одна в другую.
— Нужно сматываться! — рыкнул он.
— Я не могу оставить товар! — мгновенно встряла Джинна.
— Что ж, тогда прошу на моё место!
По обе стороны от обоза неслись Арн и Айлин, отбивая всех, кто попадался под руку. Лисица, почуяв панику скакунов, мигом воплотилась в человеческий облик и запрыгнула на одного из них. Невидимая связь тонкой нитью протянулась от коня к хранительнице природных богатств.
— Беги, — приказала Айлин. — Беги.
— Их меньше! Оторвёмся! — провозгласил Арн. Порция новых стрел рассекла воздух.
Джинна, отбившись от особенно прожорливого чудовища, обернулась к Борону. В сражении насмерть он ослабел и вот-вот рухнул бы за край.
— Чёрт возьми, держись! — отбросив петлю, Джинна рывком вцепилась в бока Борона и приложила все силы, чтобы втянуть отбиваемое крысариями тело обратно. С её губ сорвался рык, все мысли обратились во благо спасения младшего Боне, и концентрация на щиты спала — крысарии запрыгнули Кимсану на спину.
Засвистело левое заднее колесо. Липкое отчаяние опутало каждый орган. Им дышали тела, в особенности дышал разум. Каждый понимал: очутись в этом лесу одинокий путник, пускай самый талантливейший из всех, он здесь же и сгинул бы, сгинул насовсем, послужив ужином голодным падальщикам лесов.
Общие крики слились в марево замешательства: «Колесо отошло!», «Нужно всё здесь поджечь!», «С той стороны болота!», «Коням конец…».
Сплошь отчаянные заключения и просьбы, выполнить которые невозможно в поглотившей суматохе.
— Айлин, нужны пауки! — Джинне в голову пришла сумасбродная идея. — Пускай облепят паутиной крепления колеса!
— Это ж какая должна быть паутина… — прорычал Борон, продираясь к Кимсану, чтобы сбить с него крысариев. В тот миг оборвались ремни, запрягавшие последних коней.
Повозка, прокатившись ещё несколько метров, подскочила на очередной кочке. Кимсан не успел грозно высказать всё, что думал об их поездке — лес юлой завертелся перед глазами. Боне вылетел с места кучера и встретился с мокрой и твёрдой землёй.
Борон видел это. Видел, в ту же секунду жарко возненавидев себя. За то, что в самом начале не схватил Кимсана и не унёс, бросая всех остальных на крысином пиру. Погоревший почти кинулся на помощь, но обоз вылетел на пологий обрыв и с грохотом начал переворачиваться. В руки неведомым образом попалась Джинна, повалившаяся следом. Борон инстинктивно сжал её и покатился кубарем.
Хруст костей. Грохот. Крысы. Уже меньше, но, добивая очередных пауков, они унюхали плоть и пошли по следу.
В голове и почти онемевшем теле затрезвонила резь. Борон обнаружил себя внизу, глубоко внизу, и понял сразу: за ними не вернутся. За обрывом их с Джинной не разглядишь, при всём желании не вытащишь, ведь лавина из крысариев уже готовилась обрушиться следом и погрести под собой.
— Забирайтесь!
Крик послышался сверху. Слишком далеко, он адресовался другим. Джинна потеряла сознание, и, сколько ни тормошил Борон в руках её безвольное тело, не приходила в себя. По виску бардессы потекла струйка крови.
— Собачье дерьмо…
Борон решился на самоубийство: пустил над кронами деревьев столп сигнального огня. Он робко засвистел в разгоревшейся вьюге, но уже не был замечен или услышан. Лишь в свете румяных бликов привиделось, как Кимсан, Айлин и Арн улетали на огромном небесном скакуне: рогатая голова оленя продолжалась массивным птичьим телом с лапами, как у грифона.
«Может, я уже умер, и всё мне чудится» — засосала в сердце обречённая мысль, ещё и до колик смешная — Борон ведь давно уже умер. Прижимая к себе Джинну, он смотрел на небо, разрезаемое удалявшимся силуэтом крылатого оленя.
Их бросили. Впрямь бросили.
— Muesta mas, — прорычал Борон на последних силах, и всё перед глазами погасло. Десятки крысиных пастей кинулись на лицо.
***
— Сейчас вы мне всё объясните.
Кимсан давно не помнил себя настолько разъярённым и бешеным. Раскалённый гнев клокотал в нём и нашёл выход сразу же, как вызванный Арном скакун приземлился на безопасной территории — на земле, усеянной дымящимися водными гейзерами. Здесь, как в эпицентре шторма, можно было укрыться: крысарии не любили горячий воздух.
— Почему ты не вызвал эту тварь раньше? Почему мы не вернулись за ними?! — Кимсан кричал, даже не пытаясь не привлечь к себе лишнего внимания.
Арн не ответил, застыл как вкопанный. Он не мог подчинить себе ни тело, ни мысли, не подобрал ни единой саркастичной шуточки, так что мишенью взбесившегося Боне стала Айлин.
— Твоя подруга везла важный товар, мы боролись за него до последнего, — сипло ответила она и попыталась пожать Кимсана за плечо, успокоить, но он хлёстким ударом отбил когтистую руку. Тут же вцепился в грудки Айлин и встряхнул её сильное тело так, будто оно было всего лишь пушинкой.
— Поздравляю! Вы прохлопали и товар, и её, и моего брата в придачу! Теперь делай что угодно, ушастая, или, клянусь…
Кимсан вновь бледнел. На глазах у Арна, испуганного и растерянного, обыкновенный смертный превращался в живой труп, одержимый слепой жаждой мести и брызжущий слюной. По одежде Айлин побежала изморозь. Она начала путь со штанин и двинулась вверх, к ремешкам брони.
Миг, и в шею Кимсана вцепилась лисья лапа, не согласная оставаться в долгу. Стычка переросла бы в бой насмерть, не отдай Арн приказ своему пегасоподобному оленю:
— Миккель…
Рогатый мгновенно отреагировал, схватил Кимсана за воротник и оттащил. Айлин, по-звериному прошипев, принялась отряхиваться от снежинок. Арн подошёл к ошеломлённому Боне и, вопреки его буйному настроению, протянул обе руки в примирительном жесте. Таким обычно приглашали в объятия.
Потребовалось приложить очень много сил, чтобы голос звучал спокойно:
— Ты не единственный, Кимсан, кто с радостью вернулся бы туда ради своего человека. Но мы все это видели — повозка полетела с обрыва. К тому моменту нас почти сожрали. Ты же не будешь, Кимчхи, выпрыгивать из битком набитой шлюпки в ледяную воду, чтобы составить компанию утопающему. Вы умрёте оба, это очевидно.
— Мне до лампочки твои метафоры, желтоглазый, до лампочки. Флаг тебе в руки сидеть в шлюпке и дальше, — Кимсан по-прежнему напирал, но уже не так яростно: обнявшие за плечи руки Арна произвели странным образом успокаивающий эффект. Наверное, из-за паладинской натуры последнего или потому, что руки эти тайным образом исцеляли и утешали. — Мы должны вернуться за моим братом. И, если я правильно понял намёк, за твоей Джинной тоже.
— Она не моя, — сокрушённо отступил Арн.
Не кружись все мысли Кимсана вокруг страха в очередной раз потерять брата, вывод пришёл бы сам собой: не будет почти правитель города так теряться из-за потенциальной смерти незнакомки. Между Арном и Джинной и впрямь что-то произошло, может, очень уж давно. Даже если в истории их любви или ненависти уже ничего не исправить, гибель — по-прежнему тяжёлый опыт.
— Я организую поиски через пауков, — подала голос Айлин. — К тому же, если какой-то товар уцелел, мы сможем вернуться, когда…
Не успела она договорить, как пространство около ближайшего гейзера разорвалось: на пыльную землю выпали два бездыханных тела.
Сначала материализовался Борон, а ему на грудь приземлилась Джинна. Бинты на первом были изорваны, искусаны, сквозь них твари пытались добраться до плоти, но быстро бросили её… по понятной причине. Джинну крысарии толком не тронули — очевидно, Борон до последнего прятал её за собой, и фраза «через мой труп» обрела для него особенное значение.
— Как они вообще… — удивлённо навострила уши Айлин, пока Кимсан и Арн оценивали состояние каждый своего человека. Она впервые видела, чтобы кто-то вываливался из портала вот так, без сознания.
Кимсан думал о том же, стирая из-под носа брата свежую кровь. Обычно пошедшая из ноздрей кровь свидетельствовала о том, что сил у заклинателя не осталось, и попытки колдовать прихлопнут его, отчаянного. Как Борон умудрился справиться?
Борон ли?
Мысли снова вернулись к Деласару. Он выжил, без сомнения. Если же преследовал компанию, то мог и помочь, но вопросы эти обрастали бессмысленным отсутствием ответов.
Кимсан обессиленно ухнул головой на грудь Борона и крепко сжал его за полы плаща. Багровая ткань собралась в складки, подвеска с пламенем пощекотала нос, а в глазах заслезилось от нервов.
Младший брат по-прежнему пах так же, как в далёком юношестве: сквозь шлейф крови, белладонны и мертвечины проступали тонкий аромат ладана, кофе и гвоздик. Пускай неживой, это всё ещё был Борон Боне. Лучший из братьев, которых могла подарить, но не подарила судьба.
Арн и Айлин заключили, что Джинна потеряла сознание от удара головой, а Борон из-за магического истощения. Их залатали и расположили на спальниках. Было принято решение обустроить лагерь здесь же, под покровительством гейзеров. Пускай жарко, нечем дышать, влажно, зато ни одна тварь не сунется, а с утра найдётся способ добраться до Муаракая.
Борон и Джинна не пробудились ни в ближайший час, ни в последующий. Айлин пыталась уговорить Кимсана лечь спать, ведь он еле держался, но получила отказ. Брата сторожить Безупречный доверил бы только себе самому. В беспробудном мраке ночи, пока рядом бродил иногда постукивавший когтями Миккель, он и Арн сидели плечом к плечу.
— Тебе не темно? — вдруг неловко спросил желтоглазый. — А то я что-нибудь разгляжу даже в заднице у найхана, а вот ты?
— Я в задницу к найханам не заглядывал, но тоже ничего, — по-доброму огрызнулся Кимсан.
Борон лежал перед ним, безмятежный, уже в новых бинтах. Благо, запасные довелось носить при теле, а то рюкзак тоже потерялся. Отчего-то возникло малоообъяснимое, почти мистическое желание очутиться наедине с собой, и Кимсан поднял просящий взгляд на Арна.
— Слушай, я и один справлюсь с дозором. Ну, как один, со мной Миккель. Не хочешь поспать?
Было видно, Арн бы с удовольствием, но он всё никак не мог перестать гладить угольные волосы Джинны. Кимсан добавил, с искренней заботой:
— В порядке будет твоя… Вернее,
не твоя бренидка. Эльфийка. Ложись спать.
Арн обречённо вздохнул, но послушался. Спустя же три минуты блаженной тишины снова дал о себе знать, как будто поиздевался над самим желанием Боне поскорее перестать слышать лишние голоса:
— Знаешь, почему я назвал оленя Миккелем?
— Так звали твоего лучшего друга, трагично погибшего на войне? — предположил Кимсан самое банальное.
— В точку. Почти, — Арн лежал к нему спиной и круглил её с каждым выдохом. — Так звали предавшего меня лучшего друга. А все предатели — олени.
На этой честной ноте он заснул.
Кимсан устало промычал и склонился над мирно дышавшим — даже во сне, — телом брата. Забавно, подумал он. Будучи мёртвым, организм Борона даже в бессознательном состоянии имитировал поглощение кислорода. Ноздри покидал тихий сипящий звук, а в такт ему скромно плевался фонтанчиками воды гейзер поблизости.
Вот лоб старшего Боне опустился на живот младшего. Не было ничего ценнее, чем ощущать Борона, пускай даже обманчиво, но живым. Он ведь мог никогда не вернуться.
Страшное слово — никогда.
Или тогда, когда их история с Кимсаном перестала бы что-либо значить. Но Борон лежал рядом, он даже дрогнул пальцами, будто ощутив родное присутствие, он дышал, пах, сопел.
Был. Просто был.
— Я бы никогда не простил себе, потеряй тебя снова, — прошептал Кимсан. Он поднялся и затем снова склонился, но уже над губами Борона. Не стал целовать, просто всматривался, во всё, в дрожащие веки, в исцарапанные и обожжённые щёки, в чуть покромсанные уши. Как у бродячего кота.
Не страшно было говорить свои мысли там, где их, может, и не услышат, не обернут против тебя. Но в то же время адресованные тому, кого всегда искренне лелеяло сердце. Сердце мальчика, юнца, а затем мужчины.
— Не исчезай. Никогда не исчезай. Лишь об этом я прошу.
Молчаливый гость дождался, пока интимная сцена закончится. Дал ей несколько минут, тех, что Кимсан потратил на простое и мирное занятие — тёрся носом о складки одежды Борона.
Затем лёгкий ветерок пощекотал лопатки, а рядом, по правую руку от Боне, опустился его потрёпанный и потерянный рюкзак. Он лёг на землю плавно, будто положенный вежливой тенью, и в данном случае слово «будто» являлось явно лишним.
Кимсан встрепенулся. Повернул голову, увидел рядом с рюкзаком походную кружку, наполненную чем-то красноватым. Нагнулся, принюхался — гранатовый сок. Его любимый. И в довесок ко всему перчатка, сброшенная из повозки полдня тому назад.
Улыбка тронула лицо нескромно и без спроса. Кимсан огляделся по сторонам, но в тенях деревьев толком никого не разглядел. Ведь рядом был тот, кого можно разглядеть, только если он сам того пожелает. И позволит.
«Ты играешь со мной?» — мысленный вопрос
.
«Я боюсь приблизиться, не знаю, желаешь ли ты этого» — мысленный ответ.
И родной голос, разбавленный толикой робкой виноватости, захотелось прижать к сердцу. Кимсан впервые осознал, какое это упущение — люди не умели прижимать к сердцу голоса.
«Обними меня наконец, Деласар».
