Главное — не вечно искать впотьмах.
***
— Дорогой брат… — с этих слов началось самое скверное утро Борона в его новой жизни. Он собирался к Джинне помочь с изобретением, механизм которого повредился в пути, но Кимсан преградил дорогу. Давно не приходилось слышать столь сладкого и томного, приправленного лукавым коварством голоса. Обогнув Погоревшего полукругом, Безупречный обнял его со спины за оба плеча. — Я подумал над твоим предложением обойтись без вранья отныне и навсегда. У Борона на затылке волосы встали дыбом. В последний раз Кимсан использовал похожий тон, когда бросил бутон цветка Наталиса в камин… Хоть в тот день пыльца Борона не убила, он познал ценность чистоты дыхания, даже будучи мертвецом. Последующее же бесстыдство, несомненно, превзошло все ожидания. — Я вчера ночью покинул тебя, чтобы прогуляться по прекрасным ночным улицам Муаракая, — Кимсан знал, что разозлит, но упивался, улыбаясь белозубо. Он кружил, почти танцевал, как если бы в тесном коридоре трактира вдруг заиграли звуки астрийской оперы. Словно вернулась юность и вот-вот пришлось бы подарить ликующим зрителям совместное выступление. Кимсан наслаждался великолепием момента. — И встретил я одинокого наёмника, которого посчитал очень интересным кандидатом в наши защитники. Борон с трудом сдержал нервное подёргивание губ. В груди разверзся пожар, будто пыльца огненного бога вновь облепила её стенки, и в Кимсана вцепился смертоносный взгляд. — Прямо в пламя тянешь лапки, котёнок? — процедил младший Боне, хватая старшего за талию и кружа вместе с ним. — Осторожно, так и обжечься недолго. — Я в пламени родился, в пламени погибну, пламя мне сильно любимо, — тотчас голос Кимсана наполнился нестерпимой лаской, и он улучил момент. Поймал губы Борона в поцелуй, полный любви и ошпарившей страсти. Реши кто-нибудь проверить этот жест на подлинность, он не обнаружил бы и капельки лжи. Вальсируя с забинтованным мертвецом, Кимсан съедал его, желал его и подло сбивал с толку. — Проверь меня на прочность, если не веришь. Заберись ко мне в голову, как в старые добрые времена. Борон почти свихнулся. Вцепился в шею Кимсана, прижал его к стенке, сбил вазу с цветами… Из-под багрового плаща показались завитушки кровавой магии: они, как паучьи лапки, потянулись к Безупречному со всех сторон. Он разрешал, он ведь разрешал… Борон знал — если поддастся искушению, то потеряет последний путь отхода, обязуется послушаться позже. Но как же хотелось, как неистово хотелось прикоснуться к желанному разуму, познать сладость или горечь истины. — Давай. Пожалуйста, давай. Изучи меня изнутри, — простонал Кимсан, когда по его груди скользнула трансформировавшая колдовская лапа. С такими же когтями, как те, что в бреду били по спине. — Я обещал больше не забираться к тебе в голову. — Без спроса обещал не забираться… А спрос есть. Молю, убедись, что я весь твой. Борон поелозил носом по ключицам Кимсана, обхватил его талию. Держаться он более не мог, и бордовые лозы дымом проникли в ноздри брата, закрались в его уши, нырнули в рот. И тут же, освещая тусклый полумрак, озарили тело пурпурным. Энергия чистой искренности и страсти залила организм Кимсана. Ни горсти отторжения и лжи. Борон вспорол смолистым когтем сгусток этой энергии: из раскрывшегося разрыва в воздух взмыл дурман воспоминаний о первой любви, о прогулках по астрийским садам, о танцах жаркими ночами. Всё, когда-то важное, но почти похороненное, оказалось живо: исторгаемое душой Кимсана, оно превращалось в розовый дым и велело разуму пьянеть. — Ты ничего не забыл, — Борон ошеломлённо отшатнулся. — Говорил же я, не в проклятье дело. — О нет, тебя мне суждено было помнить всегда, — горько хмыкнул Кимсан. — Увы, не всех так же. Я много писал о нашей юности, хотел воскресить для себя того амбициозного волшебника с добрым сердцем, по которому истосковался. Борон втиснул Кимсана всем телом в стенку позади, вторгся в его рот горячим щупальцем языка и едва с ума не сошёл от того, как вскипела кровь. Старший же Боне изо всех сил давил тупую боль в груди. Вся эта сцена стоила ему полноценного признания, что юность не забылась, не исчезла, не стала потерянным и уже таким неважным прошлым. Но теперь она была лишней, жалким инструментом добычи желаемого. В горле засаднило. Пальцы, скользнувшие к прохладному эбонитовому мечу на бедре, велели прийти в себя. Тёплая аура колыхнулась брешью, но Борон не заметил. Натянутым пахом он сладко тёрся о Кимсана, пока не оказался подло прерван. — Вы бы нашли уединённое местечко, а то не все шаурины такие лояльные, как я, — это был голос, который Борон вовек не забыл и после. Он резко отстранился от Кимсана и столкнулся с ними. С белыми, холодными глазами; с глазами, способными вскрыть грудную клетку без ножа, скроить из кожи путы. Кимсан зловеще захихикал, обвил Борона за шею обеими руками, прижался к нему грудью и кивнул в сторону гостя: — Позволь представить тебе Дерека Иону. Он спутал меня со своим покойным братом и подошёл, когда я любовался видом с Шипа Страданий. Мы познакомились, и я подумал, что нам с тобой не помешает умелый спутник. Когтистым пальцем Борон незаметно для всех начертил руну. Она вспыхнула, разбрызгивая по округе освобождение от иллюзий. Дерек даже не шелохнулся. В том же облике, с теми же мстительными глазами, он стоял, прятал руки в карманы и будто в открытую насмехался. Более того, шагнул ближе, будто имел полное право нарушать идиллию, и дерзко улыбнулся. — Ого, застыли. Я такой страшный? — Я предпочитаю не спешить с наймом людей. Ничего личного, Кимсан, — Борон отряхнулся и принял обыденно неприветливый вид. — Мы с тобой скоро обсудим возможную поездку в Гелторион, куда точно не пропустят вояку из Союза, а на короткий срок нашего пребывания здесь просто нет смысла и неоткуда раскошеливаться. — Ох, а Кимсан вчера уже был готов платить. Оказалось не по зубам?— Дерек за словом в карман не лез. Пожал плечами, собрался разворачиваться и уходить. Или только сделал вид. Кимсан же принял недоумевающее выражение лица и уставился на Борона стёклышками обиженных глаз. — Погоди-погоди, что это за шуточки такие? — он почесал указательным пальцем мочку правого уха. — Домик в горах уже всё? Да и дела не меняет. Этот славный малый мне страшно понравился, а иугрид в команде, ещё и не за все деньги мира — да разве не мечта? За короткий срок, между прочим, много что может произойти. Борон понимал, что его загнали в ловушку. Кем бы этот «малый» ни являлся, выяснить это в щелчок пальцев не удалось, а Кимсан, как назло, строил из себя раздосадованного до глубины души беднягу, поражённого изменением планов. Погоревший не так уж много понимал в хитросплетениях манипулятивных игр, но знал — просто схватить Безупречного за локоть, оттащить за угол и потребовать объяснений — самый худший вариант. Это зарекомендует Борона предвзятой истеричкой, а допустить подобное было ни в коем случае нельзя. Единственный пришедший на ум план требовал незамедлительного согласия. — Что ж, раз он тебе нравится, — Борон слегка неуклюже изобразил добрую снисходительность и поцеловал Кимсана в уголок губ. — И ты находишь подобный союз полезным, кто я такой, чтобы спорить? А домик в горах обязательно будет, просто, может, не в проклятущем Союзе. Ты любишь роскошь, я знаю, и Гелторион подарит тебе её. Не успел Дерек возмутиться телячьим нежностям, лишь глаза закатил, как Борон протянул ему руку и пожал поданную в ответ с завидной силой. — Беру половину оплаты вперёд, — фыркнул Иона. — Увы, оплату ты получишь, как и мы все, после удачно состоявшейся сделки с майаром города. Пока, если критично, можешь не работать. Встретимся ещё раз, когда дело выгорит. «Ах, проверяешь, маленький колдун? Слишком очевидно, чтобы купиться на это». — Какие умные выражения, — Дерек потоптался на месте. — Без предоплаты не начну. Но глядите, чтобы к тому моменту, как вы раздуплитесь, я ещё не был занят. — А если я пообещаю тебе в качестве первой оплаты гораздо больше? — вступился Кимсан. — Обещать можно много что. Обещать и свалить в этот свой Гелторион, оставляя доверчивого наёмника с носом. Не годится. Борон переглянулся с Кимсаном и пожал плечами, мол, ничего не поделать, предоплаты не сыскать. А воровать в Союзе, особенно в городе, где через грибы и споры, простиравшиеся по каждой битой улице, наблюдал за миром Мэйнайо, грозило бедой. В любой другой момент Погоревший бы с удовольствием нашёл возможность раздобыть деньги, но не на кону сделки. Да и он попросту не желал видеть Иону рядом. Тот сам подкинул шанс мирно разойтись. — Тогда, может быть, до встречи, — изрёк Дерек и с некоторой шауринской грузностью зашагал прочь. Стоило братьям оказаться наедине, Борон ухватил Кимсана за воротник, резко втащил в их спальню и бросился целовать. — Теряешь хватку, — заявил Безупречный, не сумевший спасти губы от пытки зубами. — Или как это теперь называется? — Что называется? — искренне изумился Борон, лапая братские бока со всей присущей ему нетерпеливой похотью. — Нежелание докучать Мэйнайо, здешнему полубессмертному некроманту, который щелчком пальцев превратит тебя в червя? Я люблю риски, но между риском и глупостью есть очень тонкая грань. И тогда Борона как обухом ударило. Он понял. Понял, но никак своё понимание не смог бы проверить, и именно это ужасало больше всего. А если пернатый пошёл на сделку с мастером реинкарнации, и теперь ничто, совершенно ничто не позволило бы определить его судьбу? Проклятущее дерьмо, мог ли Деласар осмелеть настолько? Нет. Вряд ли. Волдемар обмолвился перед расставанием, что обо всём позаботится, что Грач не доберётся до них так рано, что птицы будут заняты разверзшимся в Арэше ужасом. Паранойя. Это всё паранойя. Знакомый взгляд померещился, как дурной сон. Не мог последователь скупой святой позволить древнему злу поиздеваться над его длинной эльфийской жизнью. Это выше гордости. Выше высокопарности и чести остроухих. Нет. Точно нет. Вариант любви Борон даже не рассматривал. По его мнению, ради любви существа искали долгой жизни, а не способы её сократить. — Борон, которого я встретил на руинах сгоревшего дома, превратился бы в липкую бесформенную тварь из немыслимо гадкой субстанции и украл какое-нибудь сокровище из-под носа, ну, например, сумасшедшего короля-тирана, — не было ясно, к чему конкретно подстрекал Кимсан, но проверкой на вшивость он занимался точно. — Ты так хочешь этого наёмника? — пальцы Борона снова обратились когтями. Они калечили не плоть, а одежду. Распарывали ткань, отбрасывали ошмётки прочь, оголяли кожу кусочек за кусочком. Кровь пламенела, разносила по телу вихри наркотического экстаза, он взбивался внутри, как взбивались бы сладкие сливки. — Ты упрашиваешь меня нанять его? Обворовать кого-нибудь ради этого? Возмутительно. — Ты по-прежнему высокомерный негодяй, собственник и абсолютно голодная до меня тварь, которая не умеет держаться приветливо и лояльно с потенциальными союзниками, — Кимсан обхватил Борона за затылок, подтянул поближе и пропел прямо на ухо: — Мне это не нравится. — Мало ли что тебе не нравится. Кимсан довольно прыснул себе под нос. Он знал, что Борон, пускай и шипел, воспротивиться братскому желанию в глубине души не мог. Не составляло труда держать его на коротком поводке. Требовалось не сопротивляться телесному влечению, проклятью и раскалённым воспоминаниям о юношеских чувствах. Кимсан, подхваченный Бороном под ягодицы и поваленный на пропахшую белладонной постель, резко отбросил все лишние мысли. Он не раздумывал о моральности происходящего — это только помешало бы, воззвало к ненужной совести. Заставило бы несчастно горевать о невозможности находиться рядом с Деласаром, заставило бы сострадать уже его ревности и обиде. Кимсан осознанно играл с пламенем: он купался в нём, не разбираясь, где теплилось искреннее стремление к Борону, а где потрошило сердце проклятье. Он отдавался сполна, чтобы ни у кого и сомнения в ответной страсти не возникло — только так можно было затянуть заветный ошейник ещё туже. Безупречные руки вытянулись к нависшему сверху телу Погоревшего. И без когтей они умело избавлялись от бинтов. Раздался скрип, лопнула марля, а рты близнецов сцепились. Борон содрал с Кимсана штаны и остатки набедренной повязки. Пустил руки под голые бёдра, подло облапал их и добрался до ягодиц. Сжал и разжал. Закусал проклятуще холодную грудь, будто мог бы ту согреть, вернуть к жизни и избавить от птичьей сути. — Да ты таешь, — самовлюблённо заметил Борон. — И о каком проклятье речь, если тебя с первых лет тянуло к моему непокорному нраву? Любитель обуздывать строптивых жеребцов — вот ты кто, братец. — В моей жизни из необузданных жеребцов был только ты, — Кимсан не упустил шанса уколоть. Но тут же познал отмщение: пальцы Борона проникли меж ягодицами и задиристо протёрлись по тугому углублению. Тогда-то Кимсана и дёрнуло нервозностью. На секунду захотелось сбежать из общей комнаты раз и навсегда, но кровь взяла своё. Помещение заволок туман, в фокусе осталась лишь грудь в красно-чёрных ожогах. Поелозив носом по соску Борона, Кимсан зажал его зубами. — И жеребцом ты остаёшься. Хоть вечность объезжай. — Кто кого объездит ещё, — Погоревший играючи шлёпнул Безупречного по щеке, отгоняя от соска подальше. Он всухую проник указательным пальцем в путь меж его ягодицами, на одну фалангу. — А мышцы-то огрызаются. Все в хозяина. Борон попытался свободной рукой схватить Кимсана за бок и перевернуть на живот, но последний оказался ловчее. Воспротивился, опрокинул младшего на спину и взгромоздился сверху наездником. — А дайся мне, — старший дерзко оскалился. Борон вытаращил глаза, смотря на подонка, спустившегося к его паху, нарисовавшему длинную линию слюны от мошонки до головки члена и поднявшего победоносный смоляной взгляд. В юности младший брат обещал однажды побыть снизу, даже порой бывал, но теперь? Теперь он привык исключительно доминировать. Только, пока Борон думал, шершавый кимсановский язык уже вовсю влизывался между его ягодицами и покрывал узкий проход соком слюны. — Не много хочешь? — Погоревший ухватил Безупречного за подбородок и приподнял. Кимсан заулыбался широко, так довольно и красиво, что в сердце отозвалась мысль: «Да проклятье, как ему отказать?» Борон расставил ноги, согнул их, покрытые лёгким ворсом волос, в коленях. Ловкие два пальца Кимсана, смазанные травяным бальзамом, проникли внутрь так умело, что даже боль не прострелила. Младший побеждённо зарычал, сгрёб волосы старшего в пучок и натянул их, хотя бы так позволяя себе управлять. А Кимсан услышал смех. Заливистый, довольный, он отвлёк и страшно засмущал. Марция... Она заходилась, никак не могла остановиться, и, странно — это возбудило. Присутствие чародейки добавляло чего-то, чего прежде не хватало. Мёдом её голос обливал уши, пока язык кружил по кольцу братских мышц, а два пальца, будто пульсируя, входили. Иногда Кимсан поднимался к окрепшему члену Борона и так наполнял им рот, что темнело перед глазами. У обоих. — Подчиняться… не м-моё… — как же хрипел этот бедолага. — Но ты, чертяка, точно был сиреной в прошлой жизни... Меня будто щупальцами дерут. Кимсан тихо рассмеялся, обдавая шепотками дыхания межъягодичную ямку. Он ни за что не признался бы, что давно окружил свои пальцы тенями, подчинившимися и послушными, вторгавшимися в мышцы Борона липкими плавничками. Последний, не в силах сопротивляться возбуждению, ухватил брата за отросшие волосы и кончил ему на губы. Кимсан размазал солоноватую влагу языком, облизнулся и начал покрывать бальзамом член. Спустя пару секунд этот член уже настойчиво толкался внутрь Борона, и тому оставалось лишь тянуть руки, обхватывать Безупречного подмышками и скрести по его спине. Недавно пережитое Кимсаном в бреду столкновение с когтями мертвеца наяву оказалось куда приятнее. А затем бреда стало гораздо больше. Это вдобавок к тому, что Марция продолжала хохотать отовсюду и из ниоткуда. Насаживая обмякшее тело Борона на совершенно противоположный его кондиции член, Кимсан опустил взгляд вниз в надежде увидеть покрытое влагой пота обожжённое тело. А увидел эльфийское. В разум вторглось, всего на пару секунд, коварное: «Тук-тук. Развлекаешься?» И с этим «тук-тук» горячее соитие превратилось в нечто. Сколько Кимсан ни стряхивал наваждение, под ним дрожал, с каждым толчком скользя по простыням вперёд-назад, Деласар. Родной, обожаемый, в его истинном обличье Деласар, закатывавший голубые глаза, кусавший губы и скрёбшийся ногтями по складкам одеяла. Одно только разительное отличие напоминало об истине — тело, лежащее под Кимсаном, было жутко горячим. А Сэлдори высокими температурами не хвастал. Проклятый иллюзионист, подумал старший Боне и завёлся ещё сильнее. Какофония звуков и видений захватила его и утопила. Смех Марции разрядился её стонами. Те эхом доносились из далёких времён, пели о похоти когда-то живой души и её удовольствии. Облик Борона, хватавшего за бока и бёдра и царапавшего их, сменялся обликом закинувшего руки за голову Деласара. Кимсан насаживал последнего, а выходил из первого. И вновь входил в брата, а покидал когда-то супруга. Колени задрожали. Кимсан бессильно свалился на тело Борона, вторгаясь языком в складки его рта, забился внутрь остервенело и резко. Смешок Деласара пощекотал ухо и пустил по нему мурашки, которые умел пускать только он. А за шею схватил тесно, сдавливая дыхание, снова Борон. — Кимс-сан? Ты вообще со мной, сладкий? — он поднял Кимсана за лицо, лицо абсолютно отсутствующее. Только забвенное возбуждение плескалась из чёрных глаз ручейками. «Ты со мной, ты только мой», — ожил голос Деласара. «Я у всех тебя отберу, позволь?» — вторглась в кульминацию она, прекрасная и живая. Открыв глаза в очередной раз, Кимсан увидел под собой обнажённую Марцию, мокрую от пота, и почувствовал её скользкие ладони на своём лице. Он двигался, двигался так плавно в разработанное тело Борона, что в бред почти поверил: поверил, что входил в лоно чернокудрой сестрицы, пока упруго встряхивалась с каждым проникновением её нежная грудь. Кимсан поймал ртом сосок Марции, изласкал его, а затем, добравшись до ее лебединой шеи, кончил мокро, громко и надрывно. Потом ещё долго, лёжа на груди Борона, не мог отделаться от послевкусия присутствия двух подлецов. И запах Марции, сотканный из шиповника и сожжённых роз, и холодок кожи Деласара преследовали, почти веля в голос прошептать: «М-марция… Деласар…» Но Кимсан держал язык за зубами. Хотя он не мог точно поклясться, что, задыхаясь на Бороне по окончанию, ни разу не промычал ничего на буквы «М» и «Д». Повезло, если брат счёл последнее за бред и истинное удовольствие от секса с ним одним.***
Грачиное перо легло в глиняную чашку, заполненную кровью. Подлостью было воровать его у Кимсана, но Борон, хоть и не являлся самой проницательной тварью на свете, не смог не заметить, как оно однажды неосторожно показалось из братского кармана. Все прежние догадки разом обратились в правду: Грач нагнал, Грач нашёл способ спутаться с Мэйнайо или шантажировать его, Грач обратился иным существом, как уже поступал однажды. И всё, что оставалось — использовать потенциально его вещь, дабы провести ритуал. Серебряные огоньки свечей танцевали кольцом вокруг восседавшего на коленях некроманта. Его кольнуло опасением: а если перо не принадлежало Грачу? Иного не нашлось. Копаться дальше в вещах Кимсана или воровать его странный меч было бы уже открытым бесстыдством. — Loirzi dli outo, — звоном сотряслись голос Борона и своды хрупких руин близ Муаракая, использованных им в качестве убежища. Кимсан увлёкся Арном, подарив время на отсутствие. Вспоров когтём второе запястье, Погоревший полностью залил кровью перо. Под весом багровой густоты оно согнулось и утонуло на дне чаши. — HALIM ASIR! Свечи задрожали. Поток воздуха сорвал паутину с арки над головой. Воздух сгустился, норовя разломить череп Борона, как давление воды судёнышко, но тут же разрядился и наполнился холодом. Паря над землёй, затряслись смертоносные снежинки. Борон содрогнулся, прячась от непогоды, и увидел. Увидел призрачное лицо Деласара, потрескавшееся и корчащееся от боли, съеденное некрозом и отчаянием. Увидел, как его высокую тощую фигуру обхватила метель и жрала. Жрала без сострадания. Услышал вопль, истошный, не иначе как предсмертный. Эльфийское тело упало в снег и, дрожа, принялось отбиваться от ледяных привидений. Тщетно, ведь погода сожгла Деласара дотла, оставив только кости и паутину застывших, а после растворившихся внутренностей. Ритуал показал гибель. И, только труп растворился в белизне, свечи погасли, отказываясь отслеживать его. Ведь нечего отслеживать, если душа бредёт по тропе Мотылька. Борон озадаченно сморщился. Удовольствие от наблюдения за гибелью заклятого врага сменилось непониманием. Да, реинкарнация подразумевала, что при смерти и последующем возрождении жертва отдавала мотылькам ценную часть души, которая, уходя, мешала её вновь обнаружить. Это было логично. Но то, как Деласар сгинул… В случае перерождения ритуал показывал лишь тьму. Здесь же смерть произошла от мистических погодных условий, навеянных, может, гневом Атессы. «Так какого проклятого чёрта?» Из сумки посыпались на каменную кладку кровавый плющ, вьюнокровка, демонический змееглот и призрачные лилии. Борон собрал их в пучки, каждый поджёг и продолжил, срываясь на хрип, читать формулы. Серовато-синеватый дымок через пару-тройку минут задрожал и позволил услышать новообретённого друга. — Я думал, мы договорились без надобности не связываться до моего полноценного явления, славный пан, — утомлённо-издевающийся голос Волдемара выражал неудовольствие. — Надобность есть, — отрезал Борон. — Ритуал показывает мне, что Грач мёртв. Но я в это не верю. — Отчего же? — донеслось ничуть не более заинтересованно. С каждым подрагиванием тембра Арона подрагивал и дымок. — Потому что Кимсан притащил к нам очень странное создание, от которого несёт этой падалью. Оно ещё и в обличье иугрида. Но есть нюанс. Вместо обыкновенной тьмы, которую обычно наблюдаешь во время ритуала обнаружения, если кто-то устроил реинкарнацию, я видел… разорвавший Грача мороз. Волдемар молчал какое-то время. С его стороны послышался повторяющийся стук металла о что-то твёрдое. Как будто Арон кидал о стену не то мячик, не то другую твёрдую безделушку. — Правильно видишь, этой ночью Грач погиб, — наконец изрёк он. — Я же сказал, что позабочусь о нём. Забыл? «То есть?» — Борон не озвучил резанувшую его мысль, лишь заозирался. Он ничего не понимал. Но ещё меньше понимала фигура, наблюдавшая за разговором из теней. Её пальцы, покрытые инеем, судорожно тряслись. Наложение правдоподобной иллюзии поверх ритуала высосало из Деласара, облачённого в чужое тело, все силы, и теперь он хотел лишь уйти, не попавшись. Но сказанное Волдемаром велело бровям резко сойтись у переносицы. Он что же, сейчас… Покрывал их заклятого врага? Недоумение отравило разум, испугало не меньше, чем Борона. Деласар тоже замотал головой. — То и есть, — Волдемар будто мысли прочёл. — С самого начала было очевидно, что после разрухи в Арэше святая сорвёт с Грача все шкуры. Очевидно, он не пережил очередного наказания за провал и потерю нас из-под носа. Трансформация, которую проходят Посланники после провинностей, иногда бывает очень жестокой. Знаешь, как мутации у ведьм… — С чего мне тебе доверять, рыбий приспешник? — перебил Борон и вскочил на ноги. — Знаю вас, подлых, скользких и беспринципных. Если ты мне соврёшь, я выдавлю тебе глаза. — Со скалы рухнул? — изумился Волдемар так честно, будто и впрямь услышал самую большую глупость в своей жизни. — С каких пор Творцы якшаются с Посланниками? Вот кому из нас, скажи, мне или пернатому, гордости так сильно не хватило? Да и, к тому же, мы скоро увидимся. Я намереваюсь показаться немного позже, по личным причинам, и, когда покажусь, предоставлю тебе доказательства доброго расположения ко мне На`ан. Вот На`ан спуталась бы с Грачом за твоей спиной, пан? Упоминание На'ан мгновенно осадило. Борон ревниво стиснул зубы и подавил жжение, расползшееся по хворому организму. Волдемар уязвимость почуял и бросил вдобавок: — Доказательство пахнет белым золотом. А к нему прилагается записка. Уж почерк возлюбленной ты от любой подделки отличишь? Кончай делать мне мозги. Встретимся позже. Дымок развеялся. Борон, съеденный полной растерянностью, стоял на месте, но тело его ходило ходуном. Главный герой разговора тоже дрожал, ещё сильнее, чем раньше. Он настолько изумился поступку Волдемара, что растерял концентрацию, распуская тени. Деласар оступился, шагнул на сухие ветви, и те хрустнули под его ногами. Борон обернулся. — Вот так сюрприз. Погоревшему хватило бы мгновения, чтобы преодолеть расстояние до незваного гостя и перерезать ему глотку, и тому ничего не осталось бы, только использовать теневые навыки, мгновенно разоблачившие бы живость и невредимость Деласара. Дерек это отлично понимал. Потому даже не шелохнулся. Перед тем как Борон пружинисто шагнул вперёд, он изрёк: — Клёр. Борон остановился. Дерек ему широко, совсем не по-деласарски улыбнулся и прошептал: — С первых секунд предвидел, что ты захочешь убрать меня с дороги. Кого бы я тебе там ни напоминал, поумерь пыл. Видения принесли мне знание, что Кимсан не до конца помнит, кто в далёком прошлом безжалостно подстроил смерть его лучшей подруги. И если вспомнит, очень не обрадуется. — Как он вспомнит, если я выпотрошу тебя здесь и сейчас, шауринское отродье? — Возможно, ты догадываешься, что у тебя не получится, — приходилось вкладывать всю силу в спокойный, ровный голос, пусть ему очень хотелось дрожать. — И малейший шанс, что я избегу мгновенной смерти здесь, увеличит шанс участия Кимсана при этом откровении. Потому лучше нам не драться. И не ссориться вообще. Как думаешь, Клёр — единственное, о чём иугридская натура поведала мне? Сколько всего Деласар мог бы использовать, говоря от себя. Например напомнить, что душа Кимсана принадлежала Посланникам, и он был единственным, кто защищал его так рьяно от всей грязи их несладкой судьбы. Кто гарантировал необходимые послабления. Но приходилось юлить. — Смерть вашего заклятого врага подразумевает, что теперь некому тщательно оберегать душу твоего человека от использования её святой и другими птицами как им вздумается. А я — создание почти святое, способное встать на вашу защиту и даже что-то значить. Ну, уберечь Кимсана от кары за связь с тобой, к примеру. Тебя выгородить... немного. Какой выгодный был бы союз, м? Но всё пойдёт прахом, потому что ты — горделивая сволочь, жаждущая меня уничтожить. Борон продолжал стоять, замолкнув, и было видно, что он метался. Дерек это использовал. — Ещё я, понимаешь, просто замечательный ищейка. Знаешь, чем хороши шаурины? Они умеют следопытствовать даже там, куда колдовство не дотягивается. А ты кого-то потерял. Снова. И думаешь, что справишься своими силами. Очень самонадеянно и дерзко с твоей стороны. — Ты ищейка лучше всех, сомнений в этом у меня никогда не возникало, — Борон спесиво сплюнул и начал медленно наступать. Дерек стоял недвижимо, смотрел прямо ему в глаза, осознавая всю слабость своей позиции. И, конечно, боясь. — Не строй из себя здесь страшного. Я и так явился лично, хотя знал, что захочешь прихлопнуть. Ладно, прихлопнешь, и что скажет Кимсан, узнав, что ты подло уничтожил единственного наёмника, который был ему симпатичен? Нет, новая мысль!.. — белые глаза широко раскрылись. — Только представь, держать рядом иугрида? Позволить ему стать лучшим другом твоего брата, тем самым каждый день ему доказывая, что ты ни в чём более не лжёшь. Ведь лучший друг-пророк точно раскусил бы враньё и о нём растрепал. — Ты слишком рвёшься держаться при Кимсане, и именно это разоблачает тебя, гнида, — с ядом в голосе процедил Борон, наконец настигая Дерека и смотря на него свысока. Он дышал в прохладные губы, злой, обиженный, съеденный беспомощностью и омерзением и к себе, и к нему. — А я слишком хорошо знаю правила этой игры, птичка. Уже попадался в твои ловушки и не попадусь вновь. — Прогони меня, и я уйду. Но есть одно «но», — Дерек опять оскалился. — Кимсан снова меня приведёт. Потому что во мне есть ответы на все его вопросы, я для него символ «правды», и он захочет водить эту правду с собой. А я не откажу, ведь привык помогать тем, кто так похож на моих покойных родных. Ты никогда братьев не терял? — Мразь, — Борон встряхнул Дерека за грудки и припечатал головой к стене. Тот сипло захохотал и заметил в рукаве Погоревшего лезвие, сотканное из крови. Оно выскочило, целя точно в печень, но не успело достичь цели — из камня вырвались колючие лозы и щитом встали перед Дереком. Он растворился в спорах, выплюнутых ядовитыми цветами, а Борон остался задыхаться, как в первый день, на первой странице их с Кимсаном истории.***
По ночной степи, огибая сугробы и крепко держась за руки, неслись шаурин и лисица. Они бежали без остановки, и небо, лишённое светил, благоволило им. Когда лёгкие защемило от нехватки воздуха, а укрытие, защищённое неумолимыми силами ледяных просторов, оказалось так близко, Айлин обессиленно сползла по каменной стене. — Я уж думала, что не понадоблюсь тебе, — призналась она. — Разговор шёл почти хорошо. — Нет, я знал, что в конце концов он нападёт, — Дерек откашлялся. Вот что досаждало Деласару и приносило страшное мучение — даже реинкарнировавшись, он не избавился от больного горла. Ещё бы, ведь это Майвейн позволила забрать у Кимсана хворь, принеся себя в жертву. Всё внутри пульсировало, зудело, и никакие отвары не облегчали состояние. Иногда лишь, совсем ненадолго. — Но теперь он, во всяком случае, увидел во мне друида, а не теневую тварь. Я не могу показывать иного. — В глубине души он чувствует в тебе Деласара, — Айлин почесала согнувшееся и разогнувшееся ухо, по-лисьи зафырчала. — Даже если факты говорят обратное. И, сдаётся, хоть удар был бы очень болезненным, Борон не убил бы тебя. Как чувствуешь себя после ритуала? — Скверно, — Дерек снова зашёлся кашлем, закрыл рукавом рот. — Я ничуть ему не рад. Только это единственный способ остаться рядом, и я вам с Арном жутко благодарен. Всю жизнь отплачивать буду. — Кончай ты, Ян, — Айлин вдруг улыбнулась ласково, вытянула руку-лапу и сжала жестковатую щёку давнего друга. — Маленький алхимик, ты поддерживал меня со времён, когда достигал мне пояса и кидался горючим из-за барной стойки. Сколько имён сменил с тех пор? — Много. И по Яну тоскую ужасно, — Деласар согнулся над лисицей и обнял её, мягко, а затем жадно, подтащив к себе и подняв за пояс, да так, что у той хрустнула спина. — Я рад, так рад, что ты жива. До сих пор задаюсь вопросом, как одно моё давнее явление в Муаракай оказалось способно пробудить тебя от комы. — Ян, твоё имя запомнилось мне как символ надежды перед забытьем. А надежда — она несокрушимая сила, — отстранившись, пусть и с неохотой, Айлин ободряюще хлопнула Деласара по плечу. — Каков твой план теперь? — Творец меня выгородил. Пока не знаю зачем. Я увяжусь за ними в открытую, и Кимсан точно найдёт способ мне в этом помочь. Только друидическими способностями пока своими не обзавёлся, чтобы дальше перед Бороном играть... — Арн поможет, он обещал их вам обоим, — Айлин кивнула. — Думаю, всё получится, тебе ведь не впервые становиться другим человеком. А кости Деласара обглодал ветер.