***
Валериан не рассчитывал на ещё двух гостей, потому в каретах — каждый в своей, — поехали только он с Джинной и Кимсан с Бороном. Волдемару и Дереку досталось по коню, и они, разойдясь по разные стороны дилижанса, отправились в путь верхом. Кимсана мелко трусило уже час-другой. Кутаясь в пальто — подумать только, отданное Ароном ещё в Арэше, — он иногда видел того сквозь щель в шторках окна. Не стоило теперь даже мечтать о том, что наглец отстанет. Он не только заручился правами на Дерека, но и в лицо солгал Валериану о давней дружбе с Бороном. Борону же совести что-либо отрицать, видимо, не хватило. Он сидел рядом, тоже хорошо ощущая повисшее в воздухе напряжение. Делал вид, будто не слышал стука копыт волдемаровского и дерековского скакунов. Карета тряслась. Копыта бухали. Словно стрелка часов, бьющаяся эхом в зловещей ночи. — Этот твой наёмник — Грач, не так ли? Тишину не разрезало, а рассекло. Чтобы не побледнеть, Кимсану потребовалось приложить титанические усилия. В груди защемило. «Ой-ёй, это Борон решил в идиота больше не играть или остаться преданным обещанию не лгать? Похвально в любом случае», — отозвалась Марция. Удручённый вздох послужил лучшим ответом. К счастью, сам Дерек никогда прямо не назывался Грачом. — Хотелось бы мне, чтобы Грач был Грачом, — буркнул Кимсан. — Но в нашей прогнившей компании поди изобрази себя самого — без перьев останешься. Борон уловил тоску, с которой тот говорил, и был бы конченным кретином, не пойми её. В румяном полумраке кареты, пока метель за окнами разносила серую мазню, страх близнецов смотреть друг другу в глаза играл отзвуками скорби и сожаления. Может, стоило не только кричать об отсутствии лжи, но и разорвать её в клочья хотя бы в одном сокровенном диалоге? Глядишь, не пришлось бы предвкушению неизбежного отдаления вечно дышать в спину. — Волдемар сообщил мне, что Грач мёртв. Ты в это веришь? — Нет. Кимсан говорил правду даже не из-за того, что прежде уже ратовал за честность и обратным поведением поставил бы себя в неловкое положение. Он просто чертовски устал. Хотел свернуться калачиком у кого-нибудь на коленях. Отчаянно верил, будто тёплый дом Валериана всё исправит, но понимал, что с каждой секундой надежда на безмятежные мгновения гасла. Теперь во лжи погрязли все. Борон желал это исправить. Возможно, даже ценой себя самого. — Хорошо. Почему, по-твоему, Волдемар мог хотеть покрыть вас? — Я не знаю, — так же тихо процедил Кимсан. — Он странный. Всё время смотрит на меня. — Это не тройной заговор против меня? — Нет. Волдемар, я и Грач — разные миры, не находишь? Борон посмотрел на Кимсана с таким несчастным и запутанным выражением, что у того самого глаза покрылись кромкой стекла. Ветер всё подвывал, изредка скрипели колёса, а кони ржали. Иногда из кареты Джинны и Валериана доносились всплески счастливого смеха. Жутко. — Волдемар потерял На`ан, — сообщил Кимсан. — Ты ах какой талантливый колдунишка-некромант, вот и требуешься для её поисков. Опасаясь, что я помешаю вернуть тебя к жизни на удобных ему условиях, зараза устроил весь этот цирк в Арэше. Но хватит с меня, не сработало. Кимсан злобно повёл бровью и фыркнул. — И я знаю, кто такая На`ан, знаю, что прошло больше лет, чем ты сказал, знаю, как она тебе важна. Только поэтому ты не кончил Волдемара, несмотря на его попытку покрывательства Грача, ага? Борон еле слышно захрипел, откидывая голову на спинку сиденья. Правда, наконец во всей красе озвученная друг другу, до абсурдного ранила, но настолько же лечила, ведь ещё день без неё просто свёл бы с ума. — Я полюбил её, Сан. Если Мотылька что-то связывает с Волдемаром, как я могу ему навредить, не разобравшись? — Интересные двойные стандарты. — Это совсем друг… К чёрту. Как давно знаешь? — Достаточно, чтобы смириться. Смириться… Кимсан успел смириться, чего ни разу не рисковал совершить Борон в отношении Деласара, и услышанное его пристыдило. Он осёкся, поняв, что слух Дерека, вполне возможно, оставался столь же острым, сколь эльфийский, и никакой шёпот не ушёл бы от него. — Ты храбрее меня, — Борон, пусть неуверенно, но опустил ладонь на колено Кимсана и сжал его. — И что теперь? Птицы хотят моей смерти? — Желай они твоей смерти, мы бы уже наблюдали здесь рой, сам знаешь. — Что тогда? — Не имею права сказать всего. Ты представляешь из себя очень интересную нежизнь, познание которой… — А, лабораторная крыса. И они даже не удосужились обратиться ко мне напрямую. Конечно, после нескольких-то демонстративных покушений. — Теперь всё по-другому. Ты им не враг, а помощь в одолении по-настоящему мерзких тварей. — Мне подобных, Кимсан, давай честно. Недавний разговор с Мэйнайо окончательно лишил Борона возможности успокоиться в отношении Собирательницы. Но рассказать секрет Майвейн ни Кимсану, ни Деласару было нельзя. Некроманты, эти некроманты… Нарушишь данное обещание — сдохнешь, даже если сам его проситель тоже сдох. — Кстати, я в твоих умственных способностях не сомневаюсь, Сан, но… — Спасибо, как же мне приятно. — Да погоди ты. Мэйнайо доверил тебе какой-то секрет жуткий, да? Не ляпни его никому даже метафорично. Скорее всего, на тебе печать, которая взорвётся сразу, как нарушишь обещание, — Борон с видом знатока задрал нос. «Семейное», — отметила Марция. — И что сделают тебе Посланники, если ты не отдашь им меня в качестве подопытной крыски? — Я один из них, это мой долг, — Кимсан улыбнулся почти по-юношески светло, достав из-под пальто Волдемара дешёвую сигару. Деласар не одобрил бы, но нервы достигли предела. — Доверься мне, ладно? Я найду способ поведать тебе больше, когда мы окажемся в приятной обстановке. И не всё тебе из услышанного понравится, но, может, побудем уже друг за друга? — Хорошая идея. И, раз уж мы так прямы, давай совсем начистоту. С кем ты по-настоящему желаешь остаться, Кимсан? «Ауч… — пискнула Марция. — Больно». «Ну как без этого?» Кимсан обнял забинтованную ладонь Борона. По-другому, совсем не с той уверенностью, что однажды. С извинением. Сжал, разжал. Дальнейшие объяснения оказались лишними. Борон горько подавился сырым воздухом и понятливо закивал. В ту же секунду он понял, что растерял всю уверенность и теперь беспомощно задыхался от неверия и тоски. Заслужил, но… Откуда ж браться силам принять правду? Нет, рано или поздно они померкнут, а мёртвая суть снова возьмёт верх. Иначе никак, иначе сдохнуть от боли. — Без шансов? — Уже да. — И… И как долго ты сможешь побыть рядом? — Не знаю. Думаю, несколько лет, — Кимсан затянулся сигарой и приоткрыл окно, чтобы не дымить внутри. Курение помогало задавить рвавшиеся в голос слёзы. Зубы стучали, а руки мёрзли. — Я люблю тебя, Борон, но эта любовь затмила в моей жизни всё здоровое. Пожалуйста, не прогони Дерека и не тронь. Я прошу тебя. Я подключу Посланников для поиска На`ан. У Борона сел голос. Он проморгался, выдернул у Кимсана из губ сигару, зажал во рту и начал растирать его замёрзшие ладони, прямо как в детстве после катания на санях. Снежной, сверкающей и безмятежной тогда была жизнь. — А с болезнью нашей что? — Борон улыбнулся краем губы. — Хотя… Ты найдёшь способ её погасить, полагаю. Просто, знаешь, не хочется сдохнуть вдали от мирной крови. — Всё будет. Я не дам тебе умереть. — Ах, раньше бы мне услышать такую обалденность… Что ж, тогда и я тебя прошу. Побудь со мной так близко, как сможешь, отведённые нам годы. У нас было так мало времени вместе. — Очень мало. Дилижансы начали останавливаться. Прошло немало времени, Валериан с Джинной решили, что устроить привал и не гнать коней дальше в метель — решение отличное. Карету в последний раз тряхануло, и Борон, перестав перемешивать в душе горе, затушил сигару. — Не кури, Сан. Даже когда очень грустно, — он сипнул носом. Отвлёк постучавшийся в окно тощий кулак с разбитыми костяшками. — Да, я тут пообещал Волдемару пару слов. Но перед этим обязан тебе сказать, что никакое из моих «полюбил» никогда и рядом не вставало с «полюбил» к тебе. Не-а, молчи. Хуже сделаешь. Рассеянно поцеловав Кимсана в висок, Борон покинул карету и оставил его в молчаливом, полном осознания одиночестве. Мандраж усилился. И разбился, прогнанный той, в чьём присутствии сиротливость позорно сбегала. «Дружок, не расстраивайся. Поистине любящий человек найдёт храбрость отпустить и дать тебе жить спокойно, — отозвалась Марция, утешая, будто старшая сестрица. Призрачные пальцы погладили Кимсана по курчавым волосам. — Я понимаю, как больно делать этот выбор и решать, кто останется под боком, а кто продолжит глядеть и надеяться». «Тебе приходилось?» «Ну конечно. Зная, как худо будет тянуть, я рубила с плеча. Лучше не стало. Воссоединение с избранным человеком перебилось ощущением потери не избранного». «И когда оно прошло?» «Никогда. И дело не в том, что я не того выбрала. Скорбь — твой лучший друг, когда влюбляешься сразу в двоих». В жажде проветриться Кимсан открыл окно со своей стороны и тут же столкнулся с отрешённым Дереком. То ли он подслушал разговор с Бороном, то ли просто уловил тоску родного человека и не ушёл раскладывать лагерь с остальными, а остался бдить верхом на сером скакуне. — Грустишь, потеряшка? Отчаянно хотелось попросить Деласара сорвать маску, вернуть эльфийское лицо, пусть даже тысячу раз сожранное некрозом, подменить новые грубые манеры прежними — лукаво-угрюмыми. Но театр вжился в Сэлдори и стал неотъемлемой частью, ничто теперь не заставило бы его разоблачить себя. — Думаю о необратимо потерянном времени, — признался Кимсан. — Как поэтично, — донёсся равнодушный ответ. Безупречный продолжил сидеть, молча глядя в метель, а Дерек спешился и топтался рядом, будто, как и полагалось скупым шауринам, слов не находил. Немая сцена продолжалось до тех пор, пока в кармане Кимсана не нашлась кем-то подкинутая конфетка. Он достал её, развернул. Шоколадная. От Валериана? Валериан любил такие. Боне протянул конфетку Ионе и увидел на его лице почти знакомую улыбку. «Помнишь, что я тебе говорил, Деласар? — подумалось сразу. — Твоё лицо может напоминать внешне сотни других, но взгляд, ухмылку и прочую въевшуюся мимику я различу. Среди тысяч узнаю». Дерек конфетку принял и небрежно закинул в рот. Интересно, каков шанс, что он и впрямь слышал диалог с Бороном? Перешёптывания-то точно. Но, может, специально оставил их неизвестными для себя, отказался от роли вечного свидетеля. — И что же за время ты потерял? — наконец спросил Дерек. Кимсан вышел к нему из дилижанса. Иона принюхался. — Дешёвый табак, — заключил он. — Неплохо, если нет других вариантов. Ну так что? Кимсан потерялся взглядом в зигзагах хвойного леса. Местность уже меньше напоминала Союз, исчезли гигантские деревья неизвестного происхождения, гиблые пустоши, усеянные гейзерами, и — самое главное — ощущение опасности, исходящее из каждого угла. Пропали неровные дороги с тысячью и одной кочкой. Теперь стройная каменная кладка вела путников к постоялым дворам, дозорным башням чернокрыловцев и городам. Валериан пообещал, что двигаться им долго, к морю. — Наверное, я просто загнался, — Кимсан пожал плечами и начал рисовать носком сапога в ворохе снега бессмысленные узоры. — Сделаем вид, что возрастное. Оглядываешься в прошлое и думаешь: я всё бы, дьявол его дери, теперь сделал по-другому. — Я, конечно, не специалист по опознаванию возраста, — с сомнением протянул Дерек. — Но тебе на личико выше тридцати с трудом дашь, да и тридцать дать — какое-то вопиющее оскорбление. Ну тебя. Не сделал бы ты по-другому, это всё только с опытом так казаться начинает. Он пнул камешек, а тот взлетел, по пути разрезав нарисованное Кимсаном снежное сердце. — Гы, — хохотнул Иона. — Я пронзил твоё сердце стрелой Чады. Кимсан рассмеялся себе под нос, найдя попытки Деласара изображать простого мужичка из Союза весьма забавными. Дерек это понял и сам расхохотался: сипло и тихо, по-шаурински. Настроение чуть скакнуло ввысь. — Я постарше буду, — изрёк Кимсан. — Да и не так важен возраст, как количество пережитого, а хапнуть мне довелось сполна. И часто по собственной глупости. — Ты, во всяком случае, признаёшь это. По другую сторону от цепочки дилижансов бурлили уютные звуки: люди Валериана возводили шатры и устраивали костры, а те трещали, норовя сыграть с метелью в «кто кого пересвистит». Кимсану неистово хотелось поделиться с Деласаром знанием Борона о ситуации, но он не знал, как правильно это подать в контексте общего спектакля. Подошёл издалека: — Этот странный астриец, друг моего брата… Он официально нанял тебя? — Ага, даже не спросил. Я ему не доверяю, он пахнет кровью. — Я тоже. Он заявил, будто якшается с Бороном едва ли не тысячу лет, а Борон ни словом не упоминал при мне подобных… товарищей. — Выходит, вы плохо друг друга знаете? — поддел сидевший в Ионе Деласар. — Вполне возможно, — усмехнулся Кимсан. — Хотя десять минут тому назад Борон сообщил, что в курсе всех моих секретов. И, представляешь себе, не сблефовал. Правда в курсе. Дерек осёкся и полоснул Боне насторожившимся взглядом, словно желая получить немое подтверждение пугающим догадкам. Подтверждение пришло. Кимсан кивнул. — Борон показался мне смиренным. Теперь не знаю, чего от него ждать. — Какой-нибудь подставы, — зло сплюнул Дерек. — Если кто-либо заявляет, что знает твои секретики, а ты в них ещё и признаёшься, будь уверен — этими секретиками тебе очень вскоре надерут задницу. Иона не планировал заканчивать пламенную речь, но кашель вынудил. Ещё одно жуткое разоблачение Деласара: хворь, заставившая его рвано всхрипеть и зайтись в приступе. Кимсану не понравился свист, услышанный на выдохе и вдохе. Его такой настигал в обострении болезни, доходившем до ночных лихорадки, удушья и едва ли не беспамятства. Дерек попытался задавить кашель, но он вырвался с новой силой, складывая беднягу в три погибели. — Не обращай внимания, просто… Эта дрянная метель, я… П-плохо переношу х-холод в последнее время. Не говори никому! Кимсан обхватил Дерека за грудь и помог ему выпрямиться. Холод плохо переносит, как же… Впрочем, да, если Борон услышит настолько знакомый кашель, затесавшийся в гортани Ионы, он задастся лишними вопросами. А при бездействии болезнь вовсе приведёт к недееспособности и самого Деласара. — Не скажу, но только если будешь следовать моим приказам, — безапелляционно заявил Кимсан. — У Валериана с собой много лекарств. Сейчас ты пойдёшь со мной, а я сделаю тебе настой, который всегда мне помогал. Идёт? Дерек оскалился насмешливо. — С шиповником и гранатом? — Деласар такой всегда делал Кимсану, и он помогал, пусть не так, как заветное лекарство юного Борона. — С шиповником и гранатом, — грустно улыбнулся Боне. — И погуще. — Брат не заревнует? Ты меня как девчонку хватаешь. — Он не свят, тоже хватал девчонку. Идём, говорю тебе. Я позабочусь.***
От цирка, устроенного Волдемаром, и жалкой тени не осталось. Когда Борон вылез из кареты и прошествовал к самому хвосту дилижансов, он увидел не эгоцентричного астрийца с активной жестикуляцией и вечно повышенным голосом, а просто… Да как же? И слов-то было не подобрать. Волдемар горбился, дрожал от пронизывающего ветра (исхудавших не спасли бы и лучшие шубы) и держал в трясущихся руках непонятный свиток. Интуиция дала Борону знать сразу — он не прикидывался, не-а. Так умопомутнение и отчаяние не подделаешь, Погоревший не раз находился в похожих состояниях. Заметив присутствие, Волдемар резко разогнулся и зашарил по карманам. Не успел Борон и слова вымолвить, как ему протянули то, из-за чего сердце не просто дрогнуло, а зашлось. В ладони Волдемара покоились родная золотая цепочка, когда-то бережно сковывавшая шею На`ан, и мятая записка. Борон ошпарился, шагнул назад и не сразу понял, насколько побоялся столкнуться с правдой. От вещей впрямь пахло ею. А от Волдемара — не её врагом. Всё это вызвало чудовищное уныние, заставившее Борона почувствовать себя повсюду опоздавшим, лишним и бесконечно одиноким. Но в первую очередь встревоженным. Страх за На`ан кусался хлеще пираньи. — Что с Мотыльком? — спросил он, будто не был уже удостоен сто и одного намёка в прежних сообщениях. Волдемар продолжал тянуть руку. Борон по-прежнему боялся брать предложенное. Тогда Волдемар сам взял его за ладонь и вложил в неё доказательства. Едва ли не заботливо развернул записку. Её содержимое оборвало нить дыхания и, ровно как Борон ожидал, опустило на голову непроницаемое чёрное покрывало. Неужто Вирнален… Неужто На`ан и вправду… — Прости за грубость, но ты уверен, что она не попыталась таким образом от тебя отвязаться и всё? — За словами следи, — рыкнул Волдемар. — Я подумал об этом в первую очередь, но тогда бы я её нашёл. — Это пропащий случай. Доргина больше нет, из Заводи достать никаких шансов… — Борон до скрипа бумаги стиснул в пальцах письмо. — Если ты всё перепробовал… Видимо, На`ан умерла, Волдемар. Мэйнайо отчётливо дал понять, да и без него каждый дурак знал — Вирнален увечил человеческую память безвозвратно. Даже если тело На`ан каким-то образом уцелело, от личности её осталось в сотни раз меньше, чем от Кимсана сразу после Перепутья Снов. — Ты же сам не хочешь так думать! — вскричал Волдемар, разводя руками в воздухе. Видно, не впервые ему озвучивали правду и не впервые она жгла его дотла. — Послушай, я искал, много искал. Да, нигде нет её души. Ритуал слежения каждый раз чётко показывает гибель, значит, перерождения тоже не случалось. «Угу, и я так недавно думал», — мысленно фыркнул Борон. — Тогда я начал искать просто тело по оставшимся вещам, искал-искал-искал, тоже тишина! Но вдруг, клянусь, всего на секундочку что-то проклюнулось! Поисковой шарик засветился, словно я пал на след, но тут же снова потух. — Иногда поисковые шарики вспыхивают и гаснут по разным причинам, — Борон остался скептичным. — Ты и сам прекрасно понимаешь, что это скорее аномалия, чем нечто существенное. Что показал ритуал? — Что На`ан вошла в пруд неподалёку от места, где мы ночевали, и… — Волдемар, это самоубийство. — Вирнален не мог… — Тихо! — Борон рявкнул, озираясь. Неужели Кимсан был таким же безумцем в годы, когда отчаянно искал блудного братца? Немудрено, что Деласар утомился: зрелище представало жалкое, душило, взывало как к состраданию, так и к пренебрежению. — Хорошо. Допустим, где-то есть её тело. Тебе стоит хорошо понимать одну вещь, Волдемар — там не человек, а тень. — Нет ничего необратимого, — заупрямился Волдемар. — Я по кусочкам ей память восстановлю. Мы оба. Не могло случиться злее шутки с Бороном, чем повернувшийся бедолага, пытавшийся вырвать из забвения… кого? Совсем не просто подругу. И Грач так же возился с Кимсаном в своё время, должно быть. И Борон отличился не меньше. На душе стало совсем тошно. Волдемар снова достал странный свиток и шагнул ближе. — Вот, это заклинание соединения воспоминаний. Ты поймёшь, что я не вру, когда заглянешь мне в голову и увидишь нас с ней. Махал бы такими свитками в Гелторионе только отчаянный. Впрочем, всё сходилось. Не то чтобы Борону сильно хотелось проверять Волдемара на честность — она у него на лице читалась, — но шанс увидеть На`ан… Шанс в последний раз взглянуть на неё и вспомнить о моментах терпкой чувственности предоставлялся не каждый день. Борон согласно кивнул. — Я наложу вокруг нас тишину, читай негромко. — Х-хорошо… Mailkios'na… Две маленькие искорки взмыли над головами и выстрелили Борону с Волдемаром в правый глаз. Боль была такой, будто в них вогнали, не целясь, толстенную спицу. Паутина щупалец, сотканных из самой грязной магии, добралась до розовой плёнки мозгов и прорвала её. Повсюду запрыгали чёрные кляксы. Воспоминания соединились. Борон увидел её, неповторимо живую и удивительно безмятежную, внутри старой хибары. На`ан не смущало ни то, что пол под нею скрипел, ни низкий потолок над головой. Она танцевала в отблесках масляных ламп. Сливочные огоньки отбрасывали большущие тени на стены, и те повторяли изгибы плавно двигавшегося тела. В сердце заныли воспоминания о танце с Двукрылой у фонтана, но Борон поборол их и намертво вцепился взглядом в картинку. Волдемар сидел за потрёпанным пианино и играл. Он улыбался от зуба до зуба, иногда шутливо дирижировал и горел счастливыми глазами, и на секунду не похожими на теперешние. На`ан, хохоча в ответ, на ходу придумывала новые па. Руки её хоть спутай с крыльями: то взмывали ввысь, то расходились в стороны, то опускались к полу, и тогда опускалась к полу сама она. А потом — взлёт, — и порхать, порхать, порхать. Смех На`ан… Смех На`ан. В носу защипало. К горлу подкатило жжение. Борон стряхнул наваждение и увидел другое: всё на том же полу расселись она и Волдемар, играя в карты и безудержно болтая. Взгляд ненароком упал на руку Манаири, обмотанную бинтами и посеревшую. Что с ней стало? — Вы проиграли, пани, — Арон задрал нос. — Либо поцелуй, либо пикантный факт. — Невозможно так играть… — возмутилась На`ан. — Мы либо процелуемся весь вечер, либо… — Либо?.. — брови Волдемара поползли вверх так же стремительно, как уголки его губ. На`ан в смятении отвернулась, чем начала марафон истинно астрийского самолюбования: — Можно было и не так очевидно намекать на схождение по мне с ума! Краснеть при упоминании пикантностей хоть вполне объяснимо, но в то же время и страшно невежливо для такой благоразумной леди. Что люди подумают? Что ты не чиста сердцем и телом? Конечно Волдемар придуривался. А когда он придуривался, то любил изображать, будто ведёт с На`ан роскошный, в то же время немного консервативный быт, как было принято в Королевстве. Она не противилась, однако из-за глупых выраженьиц страшно и очень смешно раздражалась. — Да? Ну тогда ни поцелуя, ни пикантностей! — заявила Двукрылая. — Ты знал, Арон, что я однажды пробовала одну пытку, которую, говорят, гелторская полиция использовала на одной отступнице… м-м… не помню имя. Оказалось и впрямь зрелищно: бедняга орал так, что через час в мои двери постучалась служба отлова инфернальных тварей. — Ты это выдумала, да? — недоверчиво прищурился Волдемар. — Служба отлова инфернальных тварей, серьёзно? — Ну, парочка охотников на чудовищ… — На`ан закрутила белую прядь на пальце. — Я пытаюсь говорить так же изящно, как астрийцы. Не получается? — Я бы преподал тебе ещё пару уроков. Может быть, губами. И что ты сделала с охотниками? — Им понравился мой почерк, и по завершению пыток мы прекрасно провели время втроём. Один из них умел превращаться в медведя. Взгляду Волдемара заклинание нарисовало другое: мшистый изумрудный холм, по которому брела пара сонных и очень домашних на вид колдунов. Они только покинули временное пристанище, чтобы проветриться и насладиться поздним днём зачинающейся весны. Борон шагал позади, пытаясь высвободиться из спутавшихся плаща и ремней сумок, а На`ан, покуривая лессий, впереди. Она направлялась к камню силы — огромному монолиту, сверкающему голубыми рунами. — Какие мы подлецы, столько рядом ошивались, а ни разу к этой прелести не подошли, — пробормотала Манаири, зевая в кулак. Под её обычно широко раскрытыми глазами темнели круги, но даже они и складки уставшей кожи не портили экзотичный найханский облик. — Борон Боне, можно уделить мне секундочку внимания или нет? — Дрянные кошели! — рявкнул он так, что На`ан аж подпрыгнула. Потом расхохоталась. — Не только мешают свободно двигаться, но и отвлекают от размышлений обворожительной женщины. — Твоей женщины, между прочим, — отметила она не без чувства собственного достоинства. — Иди сюда, потрогай. Это какой силой должны обладать здешние друиды, чтобы зачаровать камень на долгие годы вперёд? Ведь каждый день сюда приходят путники и черпают частицу. — Каждый день — это, конечно, немного преувеличено. Как и про «годы вперёд». Но да, гляди, руны светятся ярко, их силы ещё многим хватит. — Я свечу ярче, — подмигнула На`ан. — Думаешь? — Борон изогнул губы в улыбке и развернул её спиной к камню, грудью к себе. Шагнул ближе, вынуждая прислониться к рунам лопатками. Нежно-голубая пыльца сразу осела на Манаири, энергия монолита обхватила её тело и подсветила. — А теперь? Ещё ярче? — Стало быть, этот камень даёт зачарование… хм-м, — На`ан склонила набок голову и задумчиво всмотрелась в небо, пытаясь прощупать ощущения. — На воодушевление или выносливость, что ли? Может, на концентрацию? Я по всем фронтам чувствую себя окрылённой. Тут уже настало время Борона встретиться с чувством собственного достоинства. — Может, вовсе не камень тебя окрыляет. Туманный жёлтый закат мазал по холму медно-песочными штрихами. Ветер колыхал осоку. И одежды. И сердца. На`ан, снимая капюшон и позволяя волосам растрепаться, как будто бы попрощалась: — Я люблю тебя, Борон Боне. Пожалуйста, живи. Видение начало растворяться, позволяя взглянуть лишь на тень удивления на лице Борона и секунду его замешательства; на то, как он взял На`ан за талию, прижал к камню силы и поцеловал. — Это ты живи, Белая Крыса. Ведь и я люблю тебя. Борон и Волдемар стояли, провожая воспоминания и остатки агонии. Первый явно поумерил пыл в попытках осадить второго, а второй как-то странно улыбался: видно, усладил сердце убеждённостью, что На`ан существовала. Не привиделась. Не сумела быть стёртой Вирналеном из любящих объятий Творца. — Когда она рассказывала о тебе, я… Я знал, что она не могла полюбить плохого человека, — прошептал Арон, не отрываясь взглядом от снега. — Но потом она полюбила меня, и… — В её картинке мира мы отличные люди, — Борон двинул плечом. Помедлил. Никак не удавалось собраться с мыслями. Уже и Грач-то толком не раздражал, как и ложь Волдемара о нём. Не сейчас. Потом. — Я так скажу, Арон. Никогда не видел глаза На`ан такими, как когда она в видении смотрела на тебя. «Ох, сука. И ведь Кимсан на Дерека пялится точно так же, а ещё не понимает, откуда я всё знаю». — Я просто хотел подарить ей возможность уйти от этой твари и зажить спокойной жизнью, — забормотал Волдемар, но вдруг дёрнулся резко, как от боли, и закрыл одно запястье ладонью. Из-под рукава потекла густая струйка крови. — Мы думали, как услаждать Вирналена так, чтобы остаться вместе, а впоследствии, может быть… — Молчи. Ни слова больше, — Борон грубовато потянул обе руки Волдемара на себя и пустил ему под одежду исцеляющие нити. Они с шипением запрыгали в ранах, веля сморщиться. — Не говори того, за что поплатишься. Было очевидно, что с такими амбициями хвостатый вас сожрёт. Рабам не велено мечтать о свободе. Грубое и, казалось бы, давно погибшее сердце Борона начало таять. Всё видения виноваты, конечно… Но Арон, этот молодой, а уже доведённый Китом до ручки бедолага, как и На`ан, заслуживал другой жизни. Да почему никто из них не шёл путём самостоятельности? Омерзительно. И сострадательно тоже. Поддавшись дрянному второму, Борон подтянул Волдемара к себе за голову и прижал лбом к груди. Погладил по светлым волосам, поймавшим с округи все снежинки. — Пока у меня нет чётких идей, но я попробую помочь. Не бросать же любимчика На`ан, а? «Ненавижу себя. Ненавижу. Какой же я лицемер». — Отдыхай, парень, — Борон отстранил Волдемара и похлопал по плечам. — Сначала нам нужно добраться до… Шторва? Валериан вроде упоминал Море Талантов. И оставь себе письмо и цепочку. На`ан этого хотела бы. Особенно дурной настрой, навеянный тягой в самобичеванию, разбушевался в Бороне по его возвращению в лагерь. У отдельного костра, прячась под тканевым навесом от снега, очень даже весело проводили время Джинна, Валериан, Кимсан… и Дерек, укутанный в несколько одеял и облюбованный со всех сторон. Облюбованный конкретно одним определённым человеком. Почему Двукрылую было так просто отдать другому любящему, а Кимсана нет? Потому что первая мертва? «Мерзкие оправдания проклятущего труса». Взгляд упал на то, как Кимсан поил Дерека с рук (а вы с каждым еле знакомым шаурином так себя ведёте?), пока Джинна и Валериан беззаботно хихикали. В груди завёлся дикобраз. По пути собрал репейник на каждую иглу и теперь тёрся о сердце колючими боками. Валериан неладное заметил. — Эй, дорогой, присоединяйся, мы жарим обалденные колбаски! — он открыто попытался разрядить обстановку. Прямо-таки очаровашка — как пламя играло с его щеками, залюбуешься. Рука Валериана с жадностью обнимала Джинну под талию, а она рассказывала Кимсану о самых странных своих поклонниках. Дерек вдруг кашлянул Безупречному в плечо, затем себе в кулак, потом увидел Борона и резко принял задумчивый вид. — Да я, пожалуй… Погоревший лениво оглядел эту сомнительную компанию. Ощущение ненужности не исчезло, а раскачалось окончательно, как бы ни улыбался Валериан, как бы ни махала зазывающе ладошкой Джинна. Зато Волдемар, одиноко прошагавший в свою палатку, отозвался в области груди теплом. — Я сегодня составлю компанию старому другу. Мы тысячу лет не виделись, сами понимаете. — Почему бы ему не присоединиться к нам? — не понял Валериан и зрелищности ради поболтал в возухе шампуром с кусочками мяса. — Вместе веселее. Не ломайся, Боне. — В другой раз, — дёрнув губами, Борон бросил на Кимсана задетый взгляд и побрёл прочь, ощутив, как лопатки пронзило ответное внимание. Каким оно было, узнать уже не удалось. Да и не хотелось. — Ревность?.. — сощурился Валериан, пытливо ища ответы на лице Кимсана. В своё время Гальего побывал свахой и для братьев, и впоследствии для женатиков в лицах Боне и Шакли. Сейчас же он не до конца понимал, в какие конкретно… обстоятельства были помещены его старые друзья. — Какая ревность? К чему? — чуть не удавился Дерек, отвлекая внимание на себя. Из его глаз градом лились воспалённые слёзы. — К тому, что Кимсан не сильно хочет видеть подыхание его наёмника от, с-сука, кашля? Кимса-ан? Кимсану было не до разговоров: он мысленно провожал Борона до палатки Волдемара и не совсем понимал, откуда в груди поднималось негодование. — Так вы, стало быть, наёмник герра Арона, нет? — следующую попытку разрядить напряжение снова предпринял Валериан. — Официально, а вот по любви… — отшутился Дерек. Кимсан пришёл в себя. Выпрямился, стряхивая наваждение кивком головы, повернулся к Ионе. Посмотрел на него пару-тройку секунд, а затем рывком распахнул все шкуры и одеяла, в которые тот был закутан, и залез в них — обнять собою. Согреть. Конечно, лишь сам Кимсан знал, что согрел бы Деласара скорее морально, чем прохладным птичьим телом, но остальные ни за что бы об этом не догадались. Дерек весьма убедительно порозовел, как порозовел бы огромный мужчина, не привыкший к тактильности себе подобных: скорее от неудобства, чем от смущения. Но Деласар покраснел от тёплой и радостной благодарности за то, что любимый человек не бросил его даже там, где имел право побояться публичного неодобрения. — Как тебе такая любовь? — пощекотав губами ухо, спросил Кимсан. Джинна побагровела сильнее всех и подняла брови, переглянувшись с Валерианом. — Моя жена очень трепетно относится к… как бы это правильно сказать… тактильному контакту двух и более мужчин, — посмеялся он. — И в своё время она научила меня тоже не пугаться такого. — Не фукать, попрошу, — поправила Джинна. — Прошу прощения, эрра любимая жена, не фукать. Вот и вы не фукайте, герр Иона. Это в наших краях не преступление, а таким прекрасным леди, как моя Джинна, так и вообще понравится подобное наблюда… — Валериан, ты всё испортил! — взвыл Кимсан. Дерек с некоторой наигранностью оттолкнул его от себя и дерзко ухмыльнулся. — Я обнялся с тобой, потому что ты напоминаешь мне моего брата, — отмахнулся он. — Не больше. Извините, не понимаю я ваши эти штуки. В Союзе всё просто. Есть… — Ступка, а есть пестик? — Валериан, я умоляю, замолчи. Валериан молчать, несмотря на мольбы Кимсана, не хотел. — Поверь, для некоторых родственная связь — не преграда, а приправа, если можно так выразиться, — продолжил он. Получил от Джинны локтем к бок — понял, что переборщил. Дерек сморщился вполне убедительно и не без отвращения. Заведённый не в лучшем смысле слова Кимсан всучил ему шампур со свежей порцией поджаристого мяса, схватил свой, содрав верхний кусочек зубами, и свёл тему к расхваливанию кулинарных навыков Валериана минут на десять. Младший Боне вернулся чуть меньше чем через час, собираясь укрыться на ночь в их со старшим палатке и скупым взмахом руки зазвав того за собой. Кимсан покорно поднялся, отряхнулся от крошек и, отвесив благодарности доброй компании, почти исчез за крылышком убежища. Но оказался пойман за локоть самой цепкой рукой в мире. — Если бы ты хотел увидеть сон о старых добрых временах, то какими были бы эти времена? — спросил на ухо не Дерек, а тот, кто прятался за ним. Помедлив всего секунду, Кимсан ответил: — Я скучаю по зелёной беседке, цветку паслёна в эльфийских пальцах и заводному котёнку. Дерек кивнул, улыбнулся и разжал хватку на локте. Кимсан скрылся в палатке, отравленный обещанием Деласара этой ночью обязательно встретиться вновь.