***
Деласар похлопывал себя по полумёртвым щекам, найдя временное убежище в ему не принадлежавшей палатке. Волдемар в паре шагов дальше томился в забытье: спал так крепко, что не услышал бы и взрыва. «Истощился, бедолага», — естественно, совсем не с милосердием процедил внутренний голос. Да, Посланники первыми удумали обмануть Волдемара, решив выкрасть Леонор и дать дёру, но ведь Кимсан в конце концов попёр против общего плана и согласился на каждое выставленное им условие. Зачем Арону в ответ на лояльность Боне было пудрить ему мозг, поднимать полчище мертвецов в Арэше и устраивать повсюду ледяную геенну? Всё очевидно, если отринуть эмоции. Творец — везде Творец, особенно одержимый пропажей возлюбленной. Вкупе с Бороном он и теперь мог натворить ужасные вещи, и, как бы Посланникам ни был полезен Лжец Вирналена под надзором (дабы избежать беготни за новоиспечённым Лжецом), желание перерезать спящему глотку зудело неистовое. Никто не услышит, никто не заметит… Утром вместо петухов визг служанок разбудит любящих валяться до последнего. Волдемара найдут в замызганных кровью простынях, с откинутой головой и развороченной глоткой; если Деласару хватит терпения и изобретательности, он ещё запястья тому вскроет и выпустит внутренности. Борон, сложив два и два, вероятно, бросится в драку. Тогда кончит так же, ведь Кимсан точно не встанет на его сторону. Да, подобная самодеятельность приведёт к ещё большей атессовской каре, но Деласар больше не мог терпеть. Перерезать бы здесь всех, если потребуется, оставить в живых Валериана и Джинну, схватить Кимсана и утащить за собой в неизвестное, рискованное, кровавое, но свободное будущее. Атесса мстит за предательство помягче Вирналена, они справятся. Но чем же тогда Деласар отличится от старого Борона? Забывший о сдержанности и сострадании, он всё решит за всех и просто падёт в собственных же глазах. Да, не придётся больше вынуждать Кимсана продавать тайны рода. Да, любовные стенания останутся позади. Да, сгинут заклятые враги. Наступит облегчение. Но если Деласар взаправду сорвётся… Исчезнут Марция и Рената. Незаменимые птичьи способности. Принадлежность к способным защитить и поддержать в любом начинании храмам. Борьба долгих лет обернётся прахом. С таким же успехом можно было сговориться с Бороном и Волдемаром хоть завтра и пойти против Церкви, а не кромсать их, но принципы Деласару никогда не позволят. Арон перевернулся на другой бок и забормотал что-то себе под нос. Порыв ветра распахнул палатку, пустил в неё столп снега, и Деласар ощерился. — Kha'ali, — рыкнул он. Ветер вокруг унялся, но покусать Волдемара успел. Он снова заворочался, зачесался весь, накрылся одеялом с головой. В невнятном приступе лунатизма изрёк: — Не простудись, найханочка. Деласара всего дёрнуло. Он вытаращился на Волдемара, а теневое лезвие, почти окрепшее в руке, рассеялось. Заколотил треклятый орган, качавший кровь. Живо разогнал её, горячую, по совсем не горячему организму. Деласар шагнул ближе, желая услышать что-нибудь ещё, но Волдемар замолк. Сжимая в кулаке угол одеяла, он сопел слегка забитым носом. Напоминал невинного ребёнка. Нет, серьёзно. Творец? Весь съёжившийся, бледный, с искромсанными вдоль и поперёк руками: некоторые порезы только начинали заживать. Другие покрылись тёмной корочкой. Волдемар скрежетал зубами. Иногда то ли скулил, то ли постанывал. Деласар наблюдал, возвышаясь смертью с косой. Снова призвал в руку клинок из липкого мрака. Снова стиснул его рукоять до побеления пальцев, готовясь нанести удар. Снова их разжал. Снова рассеял клинок. Наконец отшатнулся, с ненавистью стиснув зубы. Стоило пойти к Кимсану. Просто пойти к Кимсану, навеять ему сон о давней жизни, способной утешить теперь, когда всё гораздо сложнее. Но этот златокудрый негодяй, принявший столь беззащитный и невинный вид, будто не он устроил всё то дерьм… «Черти». Вместо клинка Деласар призвал в ладонь шарик из света. Он пульсировал и бился подобно сердцу. Шарик упал под грудь Волдемару. Он почувствовал тепло и рефлекторно попытался за него ухватиться, но промахнулся и сжал пальцы Деласара, лежавшие рядом. Горячая ладонь могла бы ошпариться о холодную, но случилось наоборот. Деласара всего тряхнуло, будто по нему пустили разряд тока. Руку он выдернул. Пару секунд пальцы Волдемара недоумевали, щупая пустоту, а потом всё-таки взялись за шарик и расплющили его тёплым пятнышком о грудь. Деласара к тому моменту и след простыл. Он призраком добрался до палатки близнецов и, задавливая кашель, юркнул внутрь. На снегу остались следы, но к утру их запорошит. Кимсан успел сменить позицию: медитировал, сложившись рядом с Бороном в позе лотоса. Деласар зашёл без звука и невидимости не покинул. Мановением руки нагнал на младшего Боне морок покрепче, чтобы до самого утра не разомкнул глаз, и склонился над старшим. Опустил колено у его стоп и цапнул за губы. — Сегодня ты увидишь самый длинный сон, — исторгнутый ртом морозный столп осел инеем на побледневших губах Кимсана. — Как и просил, о беседке, о паслёне, о заводном котёнке. Но затем и о многом, что последовало за ними. О том, что у нас отобрали. Ткани палатки захрустели, застряв в ледяной паутине.***
— Ты достал меня со своими переменами в настроении, Кимсан. Винить Борона за дерзкую фразу было нельзя. Куда там? С тех пор как Кимсан после угроз Герберта начал устраивать брату эмоциональные качели, то в тоске приближаясь, то снова со всей грубостью отталкивая, доверие между ними начало таять как дым. Поначалу Борон ещё прощал за внезапные спектакли, но они становились всё невыносимее, равно как и примирения более жаркими. Жаркими в допустимых для совсем мальчишек пределах. Недавно в сосуд терпения Борона капнула последняя капля. Он растянулся на диване в эркере, читая энциклопедию о магических тварях, когда Кимсан заявился в дом с цветочком паслёна в руках. — Я нашёл его в эльфийских садах. Здорово, правда? — естественно, виноватым и кающимся голосом изрёк он. — Один такой был. Фиолетовый. Среди лиловых роз. Кимсан протянул цветок. — Держи. Ты сможешь изучить его в своей мини-лаборатории. Недавно Мирана подарила Борону небольшой алхимический наборчик. Отвлекался он с тех пор от экспериментов только на чтение. И на Кимсана, когда тот не устраивал скандалы. — Уг-м? — захлопнув энциклопедию, Борон свесил ноги с дивана. — Это извинение? Жар оставил на шее Безупречного алые следы от плетей. — Я не хотел, — буркнул он. — Не хотел что? — на сей раз Борон избрал тактику настойчивости. Он сгорбился, опустил локти на колени и принял угрожающий вид. — Пинать меня, когда я тянусь обниматься, будто ты с каким-то говноедом за жизнь дерёшься? Перекладывать мои вещи, хотя я просил вообще в мой угол не заходить и ничего не трогать? Топить — ты только прислушайся, — мои книжки? — Это была случайность, она упала. — Ещё одна случайность в горсть к остальным. И что, цветочек должен её исправить? Пошёл вон, Кимсан. Борон завалился обратно на диван, поправил подушку под головой и демонстративно открыл энциклопедию в случайном месте. Кимсан продолжал стоять рядом, сжимая в дрожащих пальцах стебелёк. Он обижался. Не только на Борона. На себя самого куда больше. Да, Безупречный пока ещё не придумал никакого более изощрённого способа извиниться, но цветочек почудился настолько сакральной находкой, что отказ от него до глубины души оскорбил. — Не возьмёшь? — Нет. — Борон, поумерь… — Пыл? Да ты говоришь прямо как отец. Ещё раз повторяю, иди отсюда. Если оставишь цветок около меня, он полетит из окна, как летела моя любимая ваза. И Кимсан ушёл. Борон услышал глухой удар из-за стены — видно, в злобе брат разбил костяшки о ближайшую твёрдую поверхность. На секунду сердце кольнуло желанием броситься следом, пожалеть и утешить, но силой воли младший Боне остался на месте. Пальцы до боли впились в старую обложку. Его бы кто пожалел. Кимсан с грохотом входной двери покинул дом и бросился куда глаза глядят. Обычно он не убегал за пределы знакомых улиц, но не сегодня. Разум застелила патока слепых ярости и тоски. Кимсан поступал неправильно, все это понимали!.. Однако фигура Герберта, угрожавшего младшему Боне всеми бедами в случае близости со старшим, не оставляла выбора. Не хватало храбрости кому-либо признаться в родительских манипуляциях. Мирана не поймёт, а если поймёт, то всё равно ничего не сделает. Борон взбесится и целенаправленно вызовет весь отцовский гнев, которого Кимсан боялся. Кто ещё? Друзья по Коллегии? Учителя? Ерунда. Астра насквозь пропиталась духом консервативного порядка: слушай родителя, он знает как лучше. В чём дело? Проявляешь слишком яркую любовь к родственнику одного с тобой пола? Тем более. Лечись. Почему Кимсан с Бороном не родились где-то ещё? Не в равнодушном Гелторионе? Не в лояльной ко всему Меззии? Да хоть в Союзе! Хоть… Кимсан выбежал на широкие незнакомые улицы с бешеным потоком. Толпы людей так и норовили снести его, маленького и путающегося под ногами. Кимсан заоглядывался и запетлял. Прежде он ориентировался по эльфийским садам и их высоким белым сводам, по гигантской башне дворца Аллийских, бороздившей ныне зелёные осенние небеса. Сегодня башню обволок и утопил туман. А Кимсан бежал дальше, пока весь не вымок. Он и минут не считал. Главные улицы остались позади. Впереди плыла фигура, ненароком приковавшая взгляд. Она была выше остальных, стремительно шагала через толпу. Пока остальные то и дело толкались, незнакомец в чёрном призраком вилял влево и вправо, а когда вот-вот в кого-то врезался бы, то растворялся и появлялся вновь. Спешащие не замечали этого волшебства. Цепкий же взгляд юного Кимсана поймал все уловки до последней. В край ловкостью незнакомца очаровавшись, Боне бросился за ним. Нагнал не сразу, а когда толпа рассосалась. Человек в чёрном и сам остановился, снял сумку с плеча и начал в ней копаться. Кимсан встал к его спине вплотную и, повиновавшись странному порыву, подёргал за край плаща. Высоченный господин резко обернулся и вытаращил вытянутые голубые глаза. — Уважаемый пан, возьмите цветочек, — та рука, которая окровавленная, протянула понурый бутончик на упавшем стебельке. Признаться, маска на лице чужака пугала, превращала его в бездушного призрака. Но искренне недоумевающий взгляд всё исправлял, добавлял человечности. Незнакомец не торопился брать несчастный цветочек. Кимсан настойчиво шагнул вперёд. — Возьмите же. Я сорвал его в эльфийских садах и хотел подарить своему брату. Мы, однако, поссорились. А мне так понравилось ваше умение вилять во все стороны, чтобы не сталкиваться с людьми!.. Просто вау! Пожалуйста, примите подарок. Ещё какое-то время призрак стоял недвижимо и просто пялился на Кимсана. Затем, будто тоже пожалев цветочек, вытянул руку и принял его. Снова помолчал примерно с вечность. — Ты знаешь, что это за цветок? — Конечн… Нет, не имею понятия, — сразу сдался Кимсан. Осенняя сырость грызла его обнаглевшими зубами, но рядом с новым знакомым (пусть даже мимолётным) становилось теплее. — Это паслён. В некоторых пропорциях целителен, в некоторых ядовит, — голосом знатока, который всегда обретал Борон, объясняя непонятные Кимсану дисциплины, изрёк он. — Больше не дари никому неизвестные цветы. Что до меня… Почтительный кивок. — Спасибо.***
Деласар подумывал уйти, но разглядел на протянувшей цветок руке разбитые костяшки. Мальчик напротив пусть и был одет, как подобало сыну хотя бы сколько-то состоятельной семьи, но менее несчастным сироткой от этого казаться не переставал. Не сказать, что Деласар каждый день проникался внезапной нежностью к подобным ребяткам. Но ведь и ему не каждый день дарили цветы. Чтоб его… — Ты подрался? — Нет, просто очень разозлился. Чтоб его два. Ребятёнок со склонностью к саморазрушению. Деласар пооглядывался. Закинул обратно на плечо сумку. Сипнул носом. Сказал: — Что ж. У меня есть одно тайное место. Оно населено призраками, но они боятся моей маски и разбегаются, когда я прихожу. Хочешь составить мне там компанию и поведать о причине своей злости? Не разговаривать с незнакомцами? Не идти с ними по первому зову? Кимсан забыл все эти советы напрочь. Глаза цвета грозовых туч поманили, пообещали утешение, а в утешении он нуждался как никто. Радостная улыбка озарила щекастое лицо. — Хочу. Путь выдался долгим. Кимсан и Деласар шагали по узеньким виляющим тропинкам, ведущим вверх по заросшим холмам. На холмах эльфы часто возводили заповедники, парки и другие памятники их богатой культуре. То и дело встречались статуи, посвящённые астрийским богам и святым, алтари для подношений, каменные барельефы с гербами знатных семей и прудики с кувшинками и утками. Кимсан с гигантским любопытством всё рассматривал, будто не жил в Астре всю жизнь. Деласар ухмылялся себе под нос. Они достигли беседки через полчаса. Старая, с потрескавшейся серой краской на деревянных подпорках, она располагалась на краю обрыва. С обрыва открывался самый прелестный вид на Астру из прежде Кимсану известных. — Ва-а-а-ау! — изрёк он так искренне, что Деласар аж загневался на себя за очередной идиотский смешок. Ладно Кимсан, но его-то что так радовало? Восхищать младенцев? Боне вовсю засматривался на бирюзовый купол храма Безликого, исписанный изображениями песочных часов. На все знаменитые сорок восемь озёр Астры, уместившиеся стеклянной мозаикой на одном пейзаже. На недавно сгоревший из-за пожара заповедный подлесок. — А что за призраки здесь обитают? — не отрываясь, спросил он. Естественно, призраков никаких не существовало. Деласар, усевшись на потрескавшуюся скамью, спрятал руки в карманы и протянул: — Неупокоенные духи паломников, которые не доползли до вершины холма и сгинули от истощения. Он не успел даже укорить себя в излишнем цинизме, как Кимсан радостно выпучил глаза и продолжил вертеть головой по сторонам. Нет, Деласар и в самом деле заделался в няньки… Ладно, если тем самым он возвращал карму за подарок… — Так расскажешь мне, на что ты разозлился? — Ну… Я сам, в общем-то, во всём виноват. «Полезная способность к самокритике. Главное, чтобы не к самобичеванию», — мысленно подметил Сэлдори. Кимсан собирался с духом некоторое время, бродя кругами по беседке и вороша носками туфель опавшие листья. Деласар следил за ним, ни на что толком не рассчитывая, готовясь ко лжи или банальщине. У ребёнка ужасающе консервативная семья? Ожидаемо. Проблемы с ребятами в Коллегии? Тоже. Ничем, кроме советов, тут не поможешь. Но то, что выдал Кимсан спустя секунду, перевернуло восприятие Деласара и все его ожидания вверх тормашками. — Мой недалёкий отец запретил мне любить брата так, как я хочу его любить. Брови Деласара поползли друг к другу, и не то чтобы он сразу всё опошлил… Кимсан сам каждым последующим словом подкидывал дров в огонь. — Они пару раз с мамой услышали, как Борон шутил, мол, женится на мне. Сразу разозлились, затявкали на нас. Ещё мы любили проводить время вместе, держаться за руки, обниматься, спать рядом. Тоже, видите ли, нельзя. Не по-мужски, тьфу. В конце концов папа заявил, что в Астре не принято «вести себя как в развращённой Меззии» и, мол, если я буду распускать руки, Борона засмеют. И меня тоже, — Боне устроил трёхсекундную передышку и крикнул: — А что мы делаем не так?! Чем мы ломаем себе судьбы? Дружбой?! Добром?! Благо, маска скрыла тот факт, что брови Деласара всё-таки полезли на лоб. Он рос с двумя отцами. Может, это наложило отпечаток, но трактовки Кимсана не звучали однозначно невинно. Скрестив пальцы в замок, Сэлдори пронзил Боне таким взглядом, что тот застыл посреди горы оранжевых листьев. — А вы и вправду только дружите? — В смысле? Деласар мысленно простонал. Он не знал, как спросить всё правильно у совсем ещё мальчишки. Кимсан обвинил в его медлительности себя и вывалил все оставшиеся подробности: о том, как начал устраивать Борону весёлую жизнь, как, вообще-то, ему хотел подарить цветок, но получил от ворот поворот, избил стену и всё в таком духе. Деласар с радостью потёр бы в отчаянном жесте переносицу, да маска мешала. — Почему бы вам с Бороном просто не разыграть спектакль? — наконец нашёлся достойный вывод. Кимсан не был глупым. Но был достаточно запуганным, чтобы остерегаться даже такого простого, казалось бы, решения. — Найди способ рассказать своему брату… Борону, да? Способ рассказать Борону причину своего поведения и искренне извиниться, — продолжил Деласар. — Вы вдвоём придумаете, как на глазах отца правильно себя вести, а с друг другом оставаться в честности и тепле. К тому же, став довольным, Герберт наверняка успокоится и даже предоставит вам на двоих больше времени. Кимсан замолк, переваривая информацию. Деласар поднялся, подошёл к нему и выудил из сумки непонятную толстую баночку. Отвинтил крышку. — Дай сюда свою побитую ручонку. — Мне кажется, Борон вспылит и побежит прямо к отцу, — процедил Кимсан, повинуясь. Заботливые пальцы всё ещё безымянного друга начали разносить по его костяшкам бальзам. Он кусался прохладой и в то же время успокаивал. — А ты к нему подход найди, чтобы сразу кулаки не доставал. Вафлю со сливками хочешь? — Х-х… Хочу. Но я не бедный, не подумайте. — Я по одежде вижу. Значит, тебя зовут Кимсан. — Кимсан. А вас? — Деласар. Но я, вообще-то, это имя никому не говорю. Потому что оно настоящее, а потому очень ценное для меня. Остальным я представляюсь иначе. — И как? — пытливо сощурился Кимсан. — Эдгар, Ян… Да, упасите Боги, много кто. А вафли у меня даже две, сможешь брата угостить. Подсластишь ваш разговор. Деласар протянул Кимсану лакомства, обёрнутые в салфетки. На беседку незваным гостем обрушился дождь. Не мелкая морось, проливной. Водяной стеной отрезал путь домой, и, хоть Деласару непогода помехой не была, мальчишке она явно вставила бы пару палок в колесо. Как назло, Кимсан начал дрожать и очень неприятно кашлять себе в кулак. Недолго думав, Деласар стащил с себя плащ и накинул на его плечи. Не укутал, нет. Укутаться велел сам. Вафли они разделили на двоих, но Деласар пообещал сопроводить Кимсана до знакомых улиц и по пути купить для Борона что-нибудь свежее. Так началась неожиданная для обоих дружба. Покуда Астру Сэлдори приходилось навещать часто, следить за судьбой маленького товарища для него не представляло трудностей. Особенно, раз маленький товарищ так сильно подкупил искренностью и милейшим характером. Деласар узнал о местонахождении дома семьи Боне в первый же вечер, когда проводил до него Кимсана, и с тех пор без всякой назойливости порой пролетал мимо и наблюдал за успехами в отношениях растущих мальчишек. Налаживалась ли их дружба? С переменным успехом. Там, где нежнее стали моменты близости, моменты разладов обрели ещё большие горечь и жёсткость. Но каким же удивлением стало для Деласара однажды снова прилететь в свою беседку и увидеть там Кимсана. — Я ждал вас! — воскликнул мальчик, что-то шкрябавший веткой по доске, и ринулся навстречу. — Я знал, что рано или поздно снова встречу вас здесь! И столько новостей хотел рассказать! «Меня… Ждали?» Деласар подсел. Хватило этой второй, полной задушевных бесед встречи с подросшим ребятёнком, чтобы невыносимо захотелось увидеться с ним вновь. И преград Деласар не видел. Он стал, когда удавалось, назначать Кимсану свидания. Зачастую во время этих свиданий Деласар играл роль душевного лекаря: аккуратно советовал по поводу жизни в сложной семье и отношений с братом, выслушивал, сам делился новостями. Мог рассказать пару-тройку историй, «в которые невозможно поверить». Старался не пропадать больше чем на пару месяцев и неизменно возвращался, зная, что мальчик будет преданно ждать. Мальчик ждал. Кимсан взял за традицию приходить в беседку то с выпечкой собственного или маминого приготовления, то с букетами из уже не ядовитых цветов, то с книгами, которые читал и хотел обсудить. Иногда он ждал Деласара понапрасну, ведь не всегда точно знал, увидятся они или нет, но чаще всё-таки дожидался. И Деласара, и подарков. Родителям Кимсан никогда о странном эльфе, с которым общался, не рассказывал. Объяснял редкие вечерние пропажи улучшением отношений с друзьями по учёбе. Герберт, удовлетворённый плодами собственных угроз, сопротивления не выражал.***
Правило «не пропадать дольше двух месяцев» всё-таки было нарушено. Деласар исчез на четыре. Не мог явиться, как бы ни хотел. Лишь в день, когда долг службы поутих, он на всех парах и крыльях понёсся к заветному холму и понадеялся — там ждут. «Какая глупость. Льёт же как из ведра, слякоть, холод, он отдыхает дома». Деласар развернулся и полетел к дому Боне. Кимсан точно отдыхал там. Но ни в одном из румяных окон его силуэт не показался. Герберт с Мираной расположились на кухне. Кипел чайник на огне. Борон слонялся рядом и шипел. О, нет, не просто шипел. Он рвал глотку. Выговаривал родителям невесть что. Деласар присмотрелся: Герберт держался бесстрастно, а Мирана, похоже, недавно плакала. Борон багровел. Ни на чердаке, ни в комнате Кимсана не нашлось, а для учёбы был уже слишком поздний вечер. Летя обратно к беседке, Деласар слышал каждый удар собственного сердца. Оно изнывало от тревоги. Вряд ли Кимсан сошёл с ума настолько, чтобы в эту дрянную погоду пойти искать на холмах пропавшего как четыре месяца друга? Случилось что-то серьёзное. От этого осознания все органы сжимались вовнутрь. Деласар добрался до обрыва, развоплотился из птицы и чуть не запнулся о комочек на полу. Посреди беседки, скукожившийся и всхлипывавший, лежал Кимсан. Деласар оглянулся на ливневую завесу и присел над ним. — Кимсан! Мальчика тряхнуло от неожиданности, он выпрямился и показал лицо. На щеке блестел грубый след, поверх него — яркая ссадина. Явно от крепкого, сильного удара. Вряд ли он принадлежал Борону. Разбитая нижняя губа Кимсана набухла от крови. Её не смывали даже водопадом лившиеся слёзы. Деласар ухнул на колени, шелестя мокрыми одеждами. Осторожно взял Кимсана за подбородок и приподнял лицом к себе. Несчастный стойко переносил боль и плакал явно не из-за неё. Обида. Обида жалила сильнее кулаков. — Я думал, ты никогда больше не вернёшься, — прошептал Кимсан. — Отец? — сквозь зубы процедил Деласар. Кимсан кивнул. И промямлил, пока его ушиб с сожалением и почти извинением гладили: — Он застал нас с Бороном заснувшими рядом. Растолкал, принялся что-то там орать, я не помню. И тут Борона взорвало… — Переведи дыхание, не спеши. Рассказывай медленно. — Я просил Борона молчать, но всё зря. Он заявил, что его достали спектакли, и начал толкать Герберта. Залепил пощёчину маме — случайно, она встряла невовремя! Потом сказал отцу, мол, что тот сам неровно к мужчинам дышит, вот нас и доводит, а сам свои проблемы решить не может. И всякое похожее. Мирана снова попыталась вступиться. Тогда её толкнул уже Герберт. Потом ударил Борона. Меня швыранул прямо в стену. Деласар гладил плечи Кимсана и кивал на каждое его слово. — Вдох, малыш. Выдох. Вот так, не захлёбывайся. Воды хочешь? — Д-давай. В общем, из-за моего падения Борон совсем взбесился. Швырнул в Герберта столом. Закричал, что он вшивая собака и не имеет права запрещать меня люб… меня любить. Я хотел позвать какую-нибудь помощь. Кимсан прерывался на всхлипывания. — Но звать было некого. Тогда я предложил Борону пойти со мной, попробовать убежать. Для начала прийти сюда и дождаться тебя, решить план действий втроём. Но он, узнав, что у меня всё это время был секретный друг, окончательно впал в бешенство. Отказался напрочь. Сказал, потом подумаем. И я… Я пошёл один. Деласар услышал скрип собственных зубов. И хруст суставов в сжавшихся кулаках. Ледяная ярость, наполнившая его, обожгла хуже рьяного пламени. Хотелось прийти и выдрать Герберту все волосы. Нанести ему столько ударов, сколько он нанёс за жизнь сыновьям… Нет, тысячекратно больше. Но в помощи нуждался одинокий птенчик, и он хотел ласки, а не насилия. — У меня с Бороном только всё начало налаживаться… — прошипел Кимсан. — А теперь Герберт опять устроит нам сладкую жизнь. — Вы растёте, мой мальчик. Растёте не по годам, — Деласар опустился позади. Обнял Кимсана со спины, закрывая от сырости и горя крыльями плаща. Погасли единственные два фонаря у тропинки. Сад погрузился в тёмно-синюю предзимнюю мазню. Деласар оплёл Кимсана руками, впутался губами в волосы на его макушке и зашептал: — Тш-ш. Ш-ш-ш. Вечно всё это не продлится. Чем вы старше, тем ему сложнее. Кроме того, я вернулся, больше вы одни не будете. Приводи Борона, когда он остынет. Славно проведём вместе время. Деласар качал Кимсана почти как младенца. Мысли суматошно носились. Как помочь? Перерезать семью Сэлдори всегда мог, но путёвку прямиком в сиротский приют дарить Боне не хотелось. Выкрасть? Не лучшая судьба — путешествовать с Посланником. Один без другого не пойдёт, а что делать с двумя? Кому пристроить? Знакомые вспоминались все, как на подбор — одна потусторонняя тварь краше другой. Кимсан развернулся и вжался весь в грудь Деласара. Его поглаживания были тем, чего давно получить не удавалось. Мирана пыталась лезть с нежностями, но их, жалкие и ненужные, Кимсан отвергал. Как же отчаянно не хотелось возвращаться домой. В грязно-оранжевый свет ламп, ассоциирующийся с драками родителей и оборотнем-отцом. — У меня худшее детство, — сухо подытожил Кимсан. — Лучше родиться бедным, но в доброй семье. Или вообще без неё, но только не в моей. И что, что у меня всё есть? Я ни минуты не проживаю без беспокойства. Деласар не спорил. Он тоже так считал. Самому хоть и довелось расти при банде преступников, но любящие отцы и там подарили необходимое ощущение твёрдой земли под ногами. «Что же делать с тобой, малыш?» Кимсан, как назло, потребовал самого сложного. — Сделай меня птицей. Забери с собой. — А как же твой брат? Он согласится? — Не уверен, — Кимсал повёл плечом. — Если предложу, заберёшь нас? Хм, а если пристроить мальчишек в храм? Нет, беспризорники нынче там не были никому нужны, да и не позволили бы, потребовали вернуть родителям. Всё-таки утащить с собой? Нельзя. Деласар обречённо вздохнул и вовлёк Кимсана в себя теснее. — Не могу. Работа птицей смертельно опасна, а твоей гибели, малыш, я не переживу. На деле причина крылась и в другом: Кимсан продолжал нести бремя слабого здоровья. Он не выдержал бы по-настоящему тяжёлой дороги и резкого прощания с привычным комфортом, как бы Деласар ни старался всё смягчать. Сэлдори улыбнулся виновато, достал из кармана жужжащую непонятность. — У меня подарок для тебя, цветочек. В ладошки Кимсана оказался вложен чудной механический котёнок. Деласар повернул боковой винтик, и котёнок вскочил на задние лапы, начав пританцовывать под скрипучую музыку. Треугольные ушки поочерёдно то сгибались, то разгибались. — Я пропал так надолго, потому что отправлялся на задание в Дирвир, — объяснил Деласар. — В последнее время там стали очень популярными эти танцующие котята. Твой любимый цвет фиолетовый, правильно же? Выбирал специально с этим знанием. Кимсан отвлёкся на маленькую радость и на секунду перестал думать о плохом. Деласар растирал ему плечи, чтобы согреть. — Семья скоро тебя хватится, нельзя пропасть на ночь. — Но я хочу быть с тобой! — Тш-ш, — да, держаться внешне спокойным и всё контролирующим теперь жрало уйму сил. — Давай договоримся. Я провожу тебя домой, ты выпьешь там чай и ляжешь спать. Ни одна живая душа не посмеет тебя потревожить. Затем я пошлю вам с Бороном в грёзах удивительные приключения. А ещё поговорю с вашим отцом. — Нет, он не должен тебя вид… — Кимсан запаниковал, но Деласар поймал его за руки и расцеловал их. — Малыш… — коварная улыбка сладостью расплылась по его лицу. — Он меня после этого разговора даже не вспомнит. Деласар исполнил обещанное. Он снова сопроводил Кимсана домой, обратившись церковником и по полочкам Герберту разложив, что он именно он думал о сбегавших по ночам избитых детях и родителях, не способных тех правильно воспитывать. В процессе диалога, хорошенько припугнувшего главу семейства, Сэлдори ещё и на неделю-другую внушил ему обязанность быть паинькой. А бонусом, уходя, оставил кошмары. Кошмары, в последующем терзавшие Герберта изо дня в день и истощавшие настолько, что сил на ярость и негодование в нём попросту не осталось. Увы, одно не исполнилось: Борон так с Деласаром и не познакомился. Он рос, а со взрослением познавал такое объяснимое человеческое чувство, как ревность. Эта первородная сила велела избегать встречи с неким «любимым наставником брата», да ещё и не Валерианом. Преданность Гальего и принципиальность свою роль сыграли. К тому же моменту, когда Борон всё-таки подумал и решился, Деласар снова исчез. Без предупреждения и надолго. Впервые за шесть лет теневого покровительства. Выслеживание сбрендившего некроманта, державшего в страхе половину Меззийской Республики, потребовало не отвлекаться и забыть о личном. О домах, связях, даже о собственном имени. Но забыл ли Деласар Кимсана? Ни на секунду. Через несколько месяцев он начал слать письма. Ответа не требовал, постоянного адреса не оставлял, просто слал. А Кимсан получал, радуясь всё с той же детской искренностью. Попутно он научился правильно обращаться с Бороном и пошёл по пути окончательного примирения с ним и принятия запретной романтической тяги. Жизнь потекла своим чередом.***
Вернулся Деласар по весне, спустя три года. По его подсчётам, обоим братьям уже стукнуло шестнадцать. Или семнадцать? Как же в голове всё кружило. Он брёл по цветочному рынку, ослепительно яркому и ослепительно ароматному. Брёл, засматриваясь на букетики календулы и размышляя, стоило ли возвращаться к Кимсану в былом воплощении. Обрадуется ли некогда тринадцатилетний мальчик возвращению друга и в чём-то учителя? Нуждается ли он в нём в свои шестнадцать? «Где ты успел подхватить синдром самозванца, Сэлдори?» — спросил Деласар сам себя. Сердце не спешило встречаться с Кимсаном (или лгало себе об этом?), но взгляд бежал вперёд и высматривал букет покрасивее. Какой понравится, ну какой? Кимсан любил розы, а ещё пионы. Вдруг послышался смех. Он всё разрушил, но Деласар позволил бы этому преступлению случиться снова и снова. Настолько знакомый и настолько другой смех. Бархатный. Взрослый. Не мальчишеский. — Пани Патриция, почему именно эти цветы? — лукавый, любвеобильный и певучий. — Как же, они отличаются от остальных, — второй голос разливался по округе не менее милозвучно. — Похожи на дикие. Жёлтые не очень смотрятся, да и они к разлуке, а вот фиолетовые… — Милая моя, это паслён. Не имею понятия, откуда он здесь взялся… Деласар бросился вперёд, расталкивая людей. Его драгоценный близко! Совсем рядом. Как же такое совпадение могло случиться? Деласар никогда в них толком не верил. Но и впрямь, у одной из цветочных лавок стояли, по-приятельски обнявшись, парень и девушка. Её макушка была рыжей, а в лучах неба почти красной, как бутон мака. Его локоны тоже напоминали цветом мак, но в сдобной булочке. — Кимсх… — Деласар подавился зовом. Патриция засмеялась, погладила Кимсана по лопаткам, а он поцеловал её в сиявшую коралловыми румянами щёку. Как же Боне вырос… Как давно перестал быть побитым мальчишкой, обратился юношей настолько утончённым и красивым, что Деласар не угнался за реакцией собственного организма. Сердце зашлось как сумасшедшее. Только идиот не понял бы, почему. Умный задался вопросом: а уместно ли зашлось? И тогда Кимсан повернул голову. Их с Деласаром взгляды встретились. Маски на лице последнего не было, ничто не мешало. Кимсан стал белее первого снега. Только Патриция ничегошеньки не поняла. — Это твой знакомый? — она подёргала Боне за рукав. — И меня с ним тогда познакомь. Но Кимсан не расслышал просьбы. Он сорвался с места, будто умалишённый. Куда-то побежал. Деласар не сразу догадался, куда — в сторону беседки с призраками. Он ринулся туда же, но другой дорогой, словно в немыслимой и неозвученной общей игре «Кто придёт первым». Сэлдори мог обратиться птицей и лететь, но отчего-то страшно хотел опоздать. Потому двигался на своих двоих, изнашивая выносливость натренированного тела в пыль, веля ногам перепрыгивать ступеньки эльфийских лестниц через три. Кимсан уже стоял в центре беседки, спиной ко входу, когда Деласар её достиг. Судя по еле слышному бурчанию под нос, репетировал приветствие или вроде того. Вот, издал невнятное: «Привет… Здравствуй?», кашлянул себе в кулак… Вроде как почувствовал присутствие и резко обернулся. Деласар глазам своим не мог поверить. За три года так измениться? Кимсан вырос головы на две, приобрёл формы, за которые нет-нет да стоило поблагодарить ненавистные ему тренировки, и теперь в меззийском лиловом кимоно смотрелся, без преувеличения, божеством. — Я думал, ты больше никогда не вернёшься, — признался Кимсан и взволнованно шагнул навстречу. — Уже пару раз почти поверил, что ты мне привиделся. — Но заводной котёнок и письма оказывались настоящими? — голос Деласара вело куда-то не туда. Обычно прохладный и ровный, он прыгал из тембра в тембр. Взбесившееся сердце хотелось унять от греха подальше, но одержимость юношей шептала на ухо, будто распотрошивший ангела дьявол: «Может, не нужно унимать? Ведь и у Кимсана нездоровый румянец на щеках, ведь и Кимсан таращится на тебя совиными глазами». Упомянутый совёнок (будущий Филин, кто бы мог подумать), видно, тоже пошёл на поводу у дурноты. Сделал ещё два шага вперёд и, будто подчистую слившись с меззийскими настроениями, поймал лицо Деласара в ладони. — Знаешь о той традиции, которая… — не дыша, спросил Кимсан. — Знаю, — Деласар ответил быстрее, чем обдумал и спасся. Губы Кимсана поставили его губам капкан. Он захлопнулся. Лишённым пошлости, мокроты и языка, но опьяняюще сладким был этот капкан. Деласар рефлекторно поднял руки и стиснул талию юноши, которого всего пару лет назад воспринимал исключительно милым другом и добрым учеником. Волновало ли его, что меззийская традиция отнюдь не всегда подразумевала романтику и подчёркивала исключительно высшую степень честности? Нет. Об этом и мысли не было. Запутавшийся и, стало быть, влюблённый до глубины души Деласар даже поверил, будто их поцелуй никогда не закончится. Но Кимсан оказался коварен. О, как он оказался коварен. Неосознанно, точно. Вряд ли он и на толику понимал, насколько резанёт возлюбленному эльфу по сердцу. Заметив, что поцелуй затянулся чуть дольше нужного, Кимсан первым отпрянул и вежливо оттолкнул Деласара в грудь. Возможно, предостерёг и самого себя от чувств, которых не ждал, не просил и не собирался требовать. — Как ты себя чувствуешь? Останешься хотя бы ненадолго? — огладив плечи Деласара, Кимсан чуть помедлил, но затем выпалил: — Твои давние советы спасли нас с Бороном. Кажется… Боне сделал шумный вдох, а вот Сэлдори оказался вынужден таким же вдохом подавиться. — Кажется, у нас с ним что-то вышло.