Долгая дорога домой.

Полное замешательство. Это всё, что я смог ответить Гамбино, когда он спрашивал меня о том, что произошло той ночью. Когда он просил пояснить поподробнее, я пытался рассказать ему всё так, как оно есть, но на том моменте, где я начинал рассказывать про чудовище с хоботом — я получал мощную пощёчину. Отец Гамбино лупил меня так, словно бы пытался выбить из меня это воспоминание, которое не должно быть мне доступно. Я и сам был бы рад забыть об этой твари, но этот мерзкий образ никогда уже не прогнать с моей памяти, после этой ночи он отчётливо выжжен в моём рассудке. Видел ли я то, что не должен видеть? Определенно. Но в курсе ли об этом сама церковь? Может быть, она просто не верит мне? — Прекратите лгать, Джон! — вскрикнул Гамбино после очередной пощёчины, — зачем вы с особой жестокостью убили слугу божьего Ваэлтиэля, пробравшись в эту темницу без ведома вашего патрона Бельмана?! — Чудовище убило Джерома, — сплюнув кровь во рту, продолжил я, — затем это антропоморфное нечто двинулось в мою сторону и мне не оставалось ничего… — НЕ БЫЛО НИКАКОГО ЧУДОВИЩА! ЕДИНСТВЕННОЕ ЧУДОВИЩЕ ЗДЕСЬ — ЭТО ВЫ! — Лицо и глаза Гамбино залились кровью, казалось, будто его голова сейчас фонтаном взорвётся, окрасив комнату с запёкшейся кровью — уже свежим слоем алой краски. Я замолк, потому что убеждать его было бесполезно, но от своей правды отступать я не стал. — Я не сумасшедший, отец, — проговорил я, не поднимая голову и не смотря на Гамбино. — Знаете, Джон, — после этих слов я поднял свой взгляд и вновь увидел холодную сдержанность, царившую на морщинистом лице, — теперь это Ваша темница. Вы совершили преступление против нас, убили виновного, который ещё не отмолил свои грехи, а ещё лишили жизни верного слугу Ваэлтиэля, который производил очередную экзекуцию над виновным. Теперь вы займёте место Джерома. Молитесь, Джон. Молитесь за грехи убиенного и за грехи убийцы. После этих слов, Гамбино покинул комнату, оставив меня во тьме наедине с собой. Неужели я просто умру здесь? В комнате уже не было трупов, их вытащили прямо перед приходом Гамбино, но здесь до сих пор пахло тухлой плотью. Кровь на стенах и полу уже запеклась, а все ошмётки плоти Ваэлтиеля — вымели простым веником, скорее, просто размазав их по полу. Созерцал правда я всю эту «красоту» недолго, потому что в скором времени моё окно с решёткой занавесили тёмной тканью снаружи. Иногда мне приносили еду. Какую-то баланду на воде, которую я ел лишь с одной целью — не умереть. К счастью, к тому времени я уже принюхался к ароматам моей комнаты. Времени суток я не различал и всё свободное время дрейфил где-то во тьме, находясь на грани сна и яви, пробуждаясь от звука миски, что шоркала по деревянному полу. Неужели я сошёл с ума и действительно убил Ваэлтиэля? Не исключено. Но что тогда Джером хотел поведать мне? К чему была эта записка? Уже не важно… Нужно было уходить тогда, когда мне это было позволено, но моя гордыня и поиск истины завели меня сюда. Теперь же я сгнию и ослепну в этой темнице, и никто не узнает о том, что здесь произошло. Мне стало совсем худо, но я прогонял эти мысли по своему рассудку раз за разом, пока наконец-то… Дверь не открылась вновь. В комнату, запыхавшись, забежал Виктор Бельман. Немедля, он поднял меня на ноги и всучил мне что-то увесистое, холодное и твёрдое. Мой револьвер. — Джон, я возвращаю это назад, берегите себя. Я хотел было что-то ответить ему, но почувствовал, что у меня совсем нет сил. Я спрятал револьвер во внутренний карман. Мгновение спустя, вслед за Бельманом вошла стража и вывела меня из темницы. Выйдя на улицу, я почувствовал, как едкий коричневый свет врезался в мои глаза, словно бы ножом пройдясь по моим нежным глазным яблокам. Я вскрикнул и чуть ли не упал от боли. Стража же, не обращая внимания, с силой подняла меня на ноги и потащила дальше. Меня казнят? Я с трудом мог различить куда иду, потому что очень плохо видел на свету, но чуть позже, к огромному моему счастью, я смог снова более или менее отчетливо видеть окружавшее меня пространство. Я видел, что меня ведут к вокзальной платформе, на которой стояло три темных силуэта. Подойдя ближе, я распознал в одном из них Гамбино. Они ждали меня. Меня приволокли к нему и усадили на колени. Кайся. — Не знаю, что произошло там той ночью, Джон, — начал Гамбино, — но мне следовало бы убить Вас, хотя бы за то, что вы подозреваетесь в гибели Ваэлтиэля, слугу божиего. Но мы не можем судить вас по здешним законам, поэтому то, что случится с вами дальше решит божий промысел. Я старался внимать каждому его слову, но чувствовал себя перед ним как провинившийся за шалость ребёнок. Гамбино, заметив, что я не иду ни на какой контакт, продолжил: — Мы выпустим Вас в открытую степь. Пускай она решит сгниёте вы там или же найдёте спасение. Мы не будем брать на себя ответственность за чужака. Я более чем уверен, что вы умрёте там и никогда не вернётесь обратно. За моими экзекуторами простиралась огромная и бескрайняя степь, готовая принять в свои объятия любого. Навсегда. Стража подняла меня на ноги и расступилась. Ко мне подошёл Виктор, что всё время плелся за нами следом. — Мне жаль, что всё так вышло, Джон, но Вы должны уйти. Удачи Вам, — сказал он холодно и протянул мне руку. В ответ я пожал её и почувствовал пинок прямо в спину. Я навзничь упал на землю и услышал, как позади меня взвели ружья. Пути назад нет. Я поднялся, и, не оглядываясь побрёл на встречу бескрайней степи. Лишь отойдя на достаточно большое расстояние, когда силуэты казались точками — я обернулся и увидел, как над ними возвышается огромный глаз, беспристрастно смотрящий прямо на меня. Дорога домой обещала быть долгой.