Песнь сирены

***

Юнги просто поражался такой двуличности Чонгука. Он казнил и осуждал Чимина за неповиновение их сиренским правилам, в то же время втайне делая что-то такое же незаконное с Тэхёном. Встречаться с людьми на поверхности также запрещено. Ох, но что же это? Юнги улавливает быстрое течение рядом, когда отдыхает в зарослях водорослей и наблюдает за ярким светом луны где-то наверху, и, тут же встрепенувшись, выплывает к открытому пространству, прослеживая за возмутителем спокойствия вод в ночи. И это Чонгук! Несётся куда-то в очень знакомую Юнги сторону, причем не брезгуя использовать свои способности — вода будто сама несёт его вперед. Юнги попадает в поток, и его отбрасывает чуть назад, но след хвоста и развевающуюся копну черных волос впереди видно отчетливо. В конце концов, Юнги прекрасно видит под водой. Так просто скрыться у Чонгука не получилось. Юнги отдохнул достаточно, чтобы не полениться и последовать за ним, гадая, куда он собрался ночью? Да ещё и в сторону родного берега Юнги. Хотя догадка напрашивается сама собой. И оказывается точной — спустя час-два Юнги выныривает, конечно же, далеко отстав от Чонгука и почти не надеясь уже найти его, но Чонгук, оказывается, особо прятаться и не собирался, прикорнув у выступа, где Юнги встречался с Чимином, и глядя вдаль, туда, где в пока ещё робких лучах солнца виднелся его домишко. Чонгук настолько задумался о чем-то, что даже не услышал, как Юнги подплыл к нему. — И что ты тут делаешь? Чонгук вздрагивает и моментально выхватывает свой кинжал. — Морской черт тебя подери, не смей больше так подкрадываться! — шипит Чонгук. — Я тебя убить мог, урод. — Ага, не впервой уже, — отмахивается Юнги. Воды вокруг ещё спокойные, волн почти нет, и он без труда держится вблизи каменного выступа. — Так, что ты здесь забыл? — А сам как думаешь? — бурчит русал. — Тэхёна жду. — Ты же понимаешь, что он не сможет выйти? — выгибает Юнги бровь. — Ему потребуется время, чтобы научиться ходить. Ты зря сейчас тратишь время. — Ну и пусть, — как-то устало бросает Чонгук. — По крайней мере, я рядом. — И ты не сможешь его защитить на земле. — Я переживаю за него, и быть рядом — меньшее, что я могу сейчас сделать. — Но это же бесполезно, м? — горько усмехается Юнги. — Сейчас ему могут помочь только Чимин, которого ты, кстати говоря, обрёк на мучительную смерть. Дважды. Ну, и мои друзья. С которыми ты меня разлучил. Как иронична жизнь, да? — Иди к черту, — зло бросает Чонгук, и хотя после этих слов от него можно было бы ожидать удара, тем не менее, он утомлённо прислоняется к камню и продолжает смотреть на дом. — Ты виноват в этом. — Может быть, отчасти, — пожимает плечами Юнги, опускаясь по шею в воду, чтобы вдохнуть. — Но твоей вины больше. Чонгук молчит, и отрицает он это заявление или согласен с ним — неясно. Но видно, что ему правда тяжело сейчас. Юнги может судить хотя бы по тому, что он не вернулся к своей обычной жизни, а посреди ночи рванул к берегу в надежде снова увидеть Тэхёна. Это о многом говорит. Он всё ещё покрыт ранами после атаки акул, где-то уже заживающими, где-то уродливыми багровыми полосами иссекающими плоть, они покрывают его тело и хвост. Но он ни капли не думал о себе, даже не дал себе время залечить раны. Все его мысли от самой секунды почти-смерти Тэхёна и до нынешнего момента занимал только Тэхён. — Ты любишь его? — тихо спрашивает Юнги. Чонгук какое-то время игнорирует вопрос. — А сам как думаешь? — в конце концов говорит он. — Ты скажи. — Конечно, люблю. — Чонгук кидает на него взгляд из-за плеча, злой и угрожающий. — И если ты хоть кому-то… — Это не в моих интересах, — перебивает Юнги. — Как видишь, мы с тобой сейчас в одной лодке: Тэхён здесь вместе с Чимином, и ни я, ни ты здесь быть не должны. Если я скажу про тебя, подставлю и себя. Чонгук сдержанно кивает, соглашаясь, и снова смотрит на берег. — Каково это — быть человеком? — вдруг тихо спрашивает он. — Ну, — Юнги хмыкает, пытаясь подобрать слова, — у тебя есть ноги. И нужно работать, чтобы покупать еду, если конечно не хочешь умереть от голода. Ещё нужно платить налоги, платить за жильё. Хотя и положительные стороны есть — ты можешь исследовать новые места, ездить по разным странам, заводить друзей. На земле много своих радостей и развлечений. Я не особо задумывался об этом, когда был человеком, но всё-таки я скучаю по земной жизни. — И что в ней хорошего? — теперь уже усмехается Чонгук. — Если за всё надо платить. — Я… не знаю. Просто я родился человеком, так что жить на земле мне нравится больше. У вас тут, в подводном мире, очень скучно и весьма, знаешь ли, скудное меню — всё рыба да сырые водоросли, гадость несусветная. На земле гораздо больше вкусной еды, чем ты даже можешь себе вообразить. Это один из самых больших аргументов в пользу быть человеком, а не рыбой. — Глупый аргумент. — Потому что ты не пробовал даже банально жареную рыбу, она намного вкуснее сырой. И пиццу. Арбуз. И… конфеты. И свежую выпечку. — Что это? — на миг растерянно хмурится Чонгук. — О, — Юнги заговорщически улыбается. — Когда-нибудь я попрошу Чимина принести. Ты сам захочешь стать человеком, я уверен. — Сомневаюсь, — качает головой Чонгук, хмыкая. — Вот и посмотрим. Как ни странно, Юнги не ожидал от этого утра каких-то событий, но он тут же подплывает ближе к выступу, когда, спустя где-то час, видит, как открылась дверь дома и оттуда вышел Чимин. Он кутается в теплую вязаную кофту, выглядя таким сонным и теплым, что Юнги даже отсюда может видеть румянец на его щеках и растрепанные со сна волосы. Он гуляючи подходит к берегу, проходя по кромке спокойной воды, и смотрит себе под ноги. Юнги машет ему, надеясь, что его заметят, и, к счастью, Чимин вскидывает голову и тут же начинает бежать в их сторону. Юнги счастливо улыбается, но замечает, как Чонгук весь сникает при виде его одного. Чимин подбегает, заходит на выступ и тут же наклоняется, чтобы порывисто поцеловать Юнги в губы. Юнги с силой взмахивает плавником, заставляя тело вынырнуть до самого пояса из воды, и обнимает мокрыми ладонями его щеки. Чимин смеётся, отирает рукавом лицо и садится на выступ. — Привет, — мило улыбается Чимин. — Доброе утро, — так же с улыбкой отвечает Юнги. И, что неожиданно, Чонгук вдруг толкает Юнги плечом, отодвигая в сторону, выныривает из воды по пояс и порывисто хватает Чимина за подбородок, едва ли касаясь его губ. Совсем легко. Это почти и не поцелуй вовсе, убеждает себя Юнги. Чонгук просто хочет говорить с ним. Но это не то чтобы помогает не злиться. Чимин коротко вскрикивает и сам отстраняется в тот же миг, но этого мимолётного касания хватает, чтобы Чонгук выпалил уже на обычном корейском: — Как там Тэхён? — Пока спит, — с сиплым испугом бормочет Чимин. — Очень устал. — С ним всё в порядке? — продолжает допрос русал, выглядя при этом так обеспокоенно, что Юнги его становится даже жаль. — То есть, он не ранен, не заболел? Может, ему нужно что-то? — С ним всё в порядке, — всё ещё осторожно отвечает Чимин. — Он… привыкнет. Но на это нужно время. — Когда он сможет ходить? — в голосе Чонгука совсем нескрытая надежда, от которой даже в груди тянет, и Юнги почти отворачивается, смутившись от такой искренности в голосе палача. — Через пару дней, думаю. К ногам нужно привыкнуть. Чонгук удручённо кивает. Юнги бросает на него взгляд украдкой, и, кажется, вовремя, потому что в тот же момент Чонгук отворачивается, но в рассветных лучах на его щеке блестит мокрая дорожка, а в воду с тихим бульком падает черная жемчужинка. Это… выглядит как искренние чувства. Кажется, он и правда любит Тэхёна всем сердцем. — Что теперь делать? — сдавленно спрашивает он, всё ещё скрывая лицо. — Ну, — пару секунд мнётся Чимин. — Для начала, Тэхёну нужно привыкнуть к новому телу. Набраться сил. Научиться жить по-человечески. — А дальше? — горько хмыкает русал. — А дальше — просто жить. Дороги назад у него ведь уже нет… — шепотом добавляет Чимин. Чонгуку больно, Юнги видит: он стыдливо прячет лицо в ладони, размазывая слёзы по лицу, и порывисто ныряет под воду, скрываясь от чужих глаз. Юнги правда не может осуждать его, несмотря на то, что Чонгук хотел его убить. — Он правда больше не сможет вернуться в море? — тихо спрашивает Юнги у Чимина. — По крайней мере, я не знаю способов, — печально качает головой он. — Но, может, в старых свитках старейшин что-то есть. Если они вообще сохранились… Я не уверен. Сирены никогда не стремились выйти на сушу, для нас земля уже давно связана с наказанием и болью или угрозой. Так что… не думаю, что кто-то знает ритуалы для того, чтобы сирене вернуться из человека в свою истинную форму. — Но я же стал сиреной? — Вместо меня. Это другое. — Чимин плотнее запахивает бежевую кофту и удобнее садится на камне. — Если Чонгук решится, он может пожертвовать, м… своим хвостом в обмен на то, чтобы Тэхён стал сиреной. Но тогда Чонгук станет человеком. И ему придется собственными руками снова вырвать сердце Тэхёна ради этого. Не думаю, что он готов на такие жертвы. Есть… что-то вроде древних ритуалов, когда были легенды, как сирены похищали моряков и обращали их, в отместку за то, что люди охотились на них. Эти знания давно утеряны за столетия нашей скрытой от людских глаз жизни. Может, если бы Чонгук нашел что-то такое… Но это почти невозможно. — Значит, скорее всего, Тэхён теперь останется человеком? — Да, — вздыхает Чимин. — Это… грустно. — Знаешь, мне кажется, я уже привык к этому, — беззаботно пожав плечами, он коротко улыбается. — Мне нравится земная еда, фильмы, даже сухость и тепло. Я часто мёрзну, но мне нравится и это. Нравится… чувствовать. Телом и душой. В жизни сирен этого не хватает. Юнги грустно улыбается ему и, подтянувшись, повисает на краю выступа, уложив голову на сложенные руки и грея спину утренним солнцем. Оно холодное, но всё же даёт призрак тепла. Чимин тянется к его влажным волосам и мягко пробегает пальцами. Один из таких моментов, когда хочется, чтобы он длился вечно… Но ничто не идеально, так что их минутку уютной тишины вскоре нарушает вынырнувший на поверхность Чонгук. — Юнги сказал, что в мире людей за всё надо платить. — Юнги удивлённо выгибает брови, слыша в голосе Чонгука почти деловой тон. — Я знаю, что там есть друзья Юнги, которые заботятся о тебе, а теперь и о Тэхёне, но… чем вы платите? — Они работают, им платят деньги, — пожав плечами, отвечает Чимин. — И ещё, перед тем как я… почти умер, я оставил Юнги подарок. Много жемчуга. — Чонгук кривится на этих его словах, но от комментариев воздерживается, что удивительно. — Они продают его понемногу, чтобы хватало на нас троих. Теперь — четверых. — А золото можно продать? — задумчиво спрашивает Чонгук. Чимин этого не знает, так что Юнги отвечает за него: — Да, золото стоит намного дороже жемчуга. Если знать правильные места, можно продать золото без лишних вопросов и за хорошие деньги. — Тогда сегодня на закате или завтра утром я принесу золото из запасов старейшин, — решительно кивает Чонгук. — Тэхён не должен ни в чем нуждаться на земле, купите ему на это золото всё, что нужно для людской жизни. Одежда, еда. И пусть как можно скорее придет сюда, как только будет возможность. Мне нужно поговорить с ним. Чимин кивает, и сразу Чонгук разворачивается и ныряет, уплывая в обратную сторону, к поселению. Резкость его действий иногда пугает, а иногда бесит Юнги. Ни благодарности, ни попрощаться нормально. — Хамло невоспитанное… — бормочет ему вслед Юнги. — Что? — Неважно. Он сказал, золото? — Да, — пожав плечами и всё ещё растерянно глядя вслед уплывшему русалу, отвечает Чимин. — Знания могут теряться, как и свитки, но у старейшин есть целые подводные пещеры с горами золота с затонувших кораблей столетней и больше давности, знаешь? Они охраняются заклинаниями от посторонних глаз, но, ты же понимаешь, сиренам тратить это золото не на что. Мы просто делаем из него всякие украшения. Любой может прийти в пещеру и взять, что хочет, проблема лишь в том, что не все умеют делать украшения. Чонгук вот умеет. Я помню, как он подарил Тэхёну ожерелье из золотых монет… Юнги закусывает губу, не зная, как спросить. — Ты же… ты знаешь, что они, ну… — Что? — хмурится Чимин. — Я не… — Всё-таки не стоило говорить об этом, но раз уж начал… Юнги тяжело вздыхает. — Я не хотел сначала говорить тебе, потому что боялся, что Чонгук навредит тебе. Но всё это… это случилось потому что я увидел, как они с Чонгуком… ну… — Что, Юнги? — нетерпеливо хмурится Чимин. — Чонгук влюблён в Тэхёна, — признаётся Юнги. — Я видел, как они обнимались и… ты же знаешь, как это происходит у влюблённых, и что люди делают, когда любят. — О… о, Боже. — Чимин прикрывает рот рукой в неверии. — Я случайно увидел их, — тараторит Юнги, выливая правду, которую скрыл от Чимина изначально. — Я собирался просто уплыть, но Чонгук заметил меня. Он хотел меня убить, думая, что я разболтаю старейшинам про них, но Тэхён заслонил меня собой и… Принял удар на себя. На кровь слетелись акулы. Пока Чонгук отбивался от них, Тэхён истекал кровью. Так что ему пришлось… Чонгуку пришлось это сделать, чтобы его спасти. — Чонгук и Тэхён… не могу поверить… Я не могу… Чонгук не мог. Тэхён не мог так поступить… Юнги замолкает, наблюдая, как совершенно шокированный Чимин смотрит в пустоту и думает о чем-то, не желая делиться своими мыслями. — Не стоило, наверное, пока что рассказывать… — Нет, нет, это хорошо, что ты рассказал, — торопливо бормочет Чимин. — Они делали что-то незаконное, да? — робко спрашивает Юнги.  — Да, именно. Н-но, ты зн… знаешь, — на секунду заикается он, будто сдерживая слёзы, — в конце концов, это многое объясняет. Многое объясняет… Ясно, почему он так поступил со мной. Как я говорил, сирены не так всё чувствуют, как люди. Но это… больно. Понимать больно… — Чимин… — Юнги трогает неуверенно его коленку, но тот тут же поднимается, хоть и рассеянно удерживает его руку. Юнги сжимает его пальцы на секунду и отпускает, скрываясь в воде до лица. Пока Чимин не ушел, Юнги решается попросить: — Не держи зла на них, хотя бы постарайся, хорошо? Тэхён уже много пострадал из-за этих чувств. Не срывай на него злость, ты сам знаешь, как тяжело ему будет сейчас. Всё-таки, он спас мне жизнь… Чимин устало вздыхает, но перед уходом, кивнув, всё же говорит тихо: — Как я могу действительно злиться на него? — И его взгляд, печальный, болезненный, но без капли мрачного обвинения говорит гораздо больше слов. — Раз он тебя спас. Да и, в конце концов, он же всё-таки мой брат. Юнги кивает, отпуская его и тоскливо глядя на его удаляющуюся, сутулую от поднимающегося ветра фигурку. Светлые волосы ловят рыжие блики рассвета, а кожа отливает нежным, едва заметным загаром. Пожалуй, в Чимине гораздо больше человечности, чем можно было бы ожидать от сирены. Может, он родился даже больше человеком, чем сиреной, поэтому столько чувствовал и не принимал жестокость подводного мира, задумывается Юнги. Чимин уходит, напоследок всё же повернувшись и махнув ладошкой, и Юнги думает, что, возможно, Чимин был рождён, чтобы стать человеком.