Парень хлопнул дверцей и, оказавшись в салоне припаркованной в глухом переулке машины, тут же ткнул уснувшего водителя под рёбра.
— Поехали, хён, — заворчал он, стаскивая с себя грязную из-за катания по земле толстовку.
Молодой человек с взъерошенными светлыми волосами, который практически спал на рулю, встрепенулся и впился в пришедшего подозрительным взглядом.
— Ты видел Пак Чимина? Отдал ему предупреждение? — тут же поинтересовался он охрипшим ото сна голосом.
— Эх, Тэхён-хён, это было так непросто, Удаву следует хорошенько отблагодарить меня за проделанную работу, — покачав головой, уверенно произнёс парень. Он открыл бардачок и вытащил оттуда небольшую папку, беря из неё фото младшего Пака. — Хотя я не до конца понимаю, что он задумал и зачем ему сдался этот изнеженный президентский сынок…
— Пускай тебя это не касается, Чонгук, — раздражённо кинул Тэхён, заводя машину и включая фары.
— Как скажешь, — безразлично пожал плечами парень, — но вот фото заберу себе на память, больно симпатичная у него мордашка.
Тэхён закатил глаза. Он не удивлялся словам и плохим манерам своего младшего брата, который был уж очень падким на хорошеньких мальчиков, так что просто завёл двигатель и рушил с места.
— Как всё прошло? — всё-таки не выдержал Тэхён и спросил, изнемогая от любопытства.
— Ну, сначала я чуть не отгрыз руку охраннику. Они были так удивлены, даже сообразить ничего не успели, наверняка и подумать не могли, что к ним вот так средь белого дня может заявиться гуль, — Чонгук был откровенно горд собой. Когда он соглашался на это задание, то и не подозревал, что ему так сильно понравится чувство опасности быть пойманным и адреналин, что до сих пор слабо плескался в его крови. — Выманить цель не составило труда, он сам вышел в сад без охранников — какое везение, — расхохотался Чонгук, сверкая своими кроличьими зубами.
— Дальше, — раздражённо бросил Тэхён, стараясь внимательно вести, но хотелось уже вытрясти из мелкого все подробности и удовлетворить своё любопытство.
— Дальше я его немного припугнул, но, хён, — с Чонгука будто бы слетела вуаль, прибавлявшая ему уверенность, и он понизил голос, гулко сглатывая. — Я опять чуть не загорелся. Было такое чувство, будто бы меня парализовало. Я уж подумал, что тут мне конец пришёл, но этот Чимин даже на помощь не позвал — он вообще глупеньким выглядит. Ну или бесстрашным, что в принципе одно и то же.
— Так и знал, что с тобой не могло пройти всё гладко, — цокнул Тэ.
— Но, знаешь, я его нюхал. Он так запах Удава напоминал, что меня аж заклинило. Точь-в-точь, разве что к горечи добавлена какая-то едва уловимая сладость. А когда коснулся его — руки будто бы воспламенились, — в голосе Чонгука послышался испуг, и Тэхён заинтересованно взглянул на него, не веря своим ушам.
— Как ты выбрался оттуда? — переводя разговор в другое русло, спросил старший.
— Через центральный выход, — фыркнул Чонгук. — Не хотел рисковать, поэтому, когда мероприятие толстосумов было завершено, я залез в багажник одного из лимузинов и впервые прокатился на такой дорогой тачке.
— Какой же ты всё-таки придурок, Гук, — прыснул со смеху Тэхён, сканируя в зеркале заднего вида едущие за ними машины.
Как только они приехали к месту назначения — большому и обшарпанному кирпичному зданию, парни покинули машину, предварительно запарковав её возле огромного дуба.
Седьмой дистрикт. Самый криминальный и опасный. Именно им пугают всех добропорядочных деток, именно о нём говорится в трети всего эфирного времени на местных телеканалах, и именно здесь наибольшая концентрация нелюдей. Здесь постоянно находят ошмётки зверски убитых граждан, изнасилованных женщин с погрызенными телами и мёртвых детей. Именно здесь гули, прячась днём, ночью чувствуют себя королями всего города.
И как бы хорошо не работала зачистка, сколько бы тьмы не было истреблено, как бы следователи и «чистильщики» хорошо не пользовались искусственными хвостами гулей против них же самих, люди нещадно гибли, становясь сытным ужином оголодавших тварей. Раньше в дистрикте царил закон и страх, гули боялись попадаться, но всё начало меняться в одну знаменательную ночь, когда один из самых сильных существ предложил объединить свои усилия и создать что-то мощное.
— Нас легко приманивать на запах и убивать по одному, но что, если мы больше не будем одиночками, что, если мы сможем создать что-то, что позволит нам защищать свой род. Почему они могут думать, что они сильнее и умнее нас? — голосил он среди тогдашних зашуганных гулей, которые боялись зачистки и прятались, словно крысы. — Они такие же, как и мы — убивают и идут по головам ради своей выгоды, так почему бы нам не показать этим слабым лицемерам, кто настоящие хозяева? Им стоит хорошенько запомнить, кто здесь хищник, а кто — жертва.
Удав, как среди своих прозвали этого человека, стал первым лидером среди себе подобных в демократическом государстве, которое славилось своей «человечностью». Он убивал своих жертв мучительно, душил их своим острым кагуне, а потом смаковал их телами до обглоданных костей. И именно по его велению и под чутким руководством насилия и убийств, неприкрытой агрессии и нападений на мирных граждан становилось всё больше и больше.
Тэхён и Чонгук поздоровались с амбалами на входе и, минуя развратных существ, что развлекались на нижнем этаже своеобразного клуба, изредка кивая некоторым из них, направились прямиком на второй, где всегда восседал Удав в окружении своих ближних соратников и дорожек кокаина. В пристанище похоти и безнаказанности достать наркотики стало настолько просто, что, тыкнув пальцем на любого, можно было точно угадать наркомана со стажем. Удав, вместо того чтобы держать своих товарищей в трезвом уме, сам прикладывал руку к их одурманиванию, зарабатывая огромные комиссионные за распространение и лёгких наркотиков, и тяжёлых, несущих одну только смерть.
На втором этаже в этот раз было тихо. Музыка не играла, всё было убрано, низкие деревянные столики были отполированы до блеска, а мягкие диванчики — вычищены от пыли и грязи. В помещении не было ни единой души. Братья тут же направились к неприметной тёмной двери. Тэхён постучал самими костяшками и, услышав звучное «войдите», распахнул дверь, пропустил младшего вперёд, а сам вошёл следом, тут же ловя пронзительный взгляд своего предводителя, который сидел, склонившись над кипой бумаг и глядя на пришедших исподлобья.
— Приветствуем Вас, господин, — с порога начал Чонгук, — разрешите доложить Вам о выполненном задании.
Удав снисходительно улыбнулся им и, отложив ручку в сторону, поправил свои волосы цвета бордо, встал из-за стола, обошёл его и остановился прямо перед парнями. Тэхён почувствовал, как его всего тут же накрыло волной дрожи, и он опустил глаза, боясь встретиться ими с чужими, столь холодными и изучающими. Чонгук же, в связи с дефицитом здравого смысла и чувства самосохранения, начал тараторить о том, как он легко пробрался во дворец и как подрался с сыном президента, даже ляпнул, что ему полагается немного большая оплата, так как его челюсть до сих пор болит, потому что у богатой неженки неплохо поставлен удар.
Удав остановил его жестом руки и, налив в стакан воды из стоящего на столе хрустального графина, подошёл к Тэхёну, впихивая его ему в руки.
— Выпей, ты дрожишь, — бросил он, возвращая внимание к Чонгуку. — Чимин красив? — спросил он.
— Ещё бы, — присвистнул Чонгук, — такого среди наших не сыщешь, от этой принцессы воняет королевской кровью, но он не такой уж и трус, хоть испугался меня, но на помощь не позвал, когда я дал ему возможность это сделать.
— Может, не позвал, потому что его парализовало от страха? — ухмыльнулся Удав, хватая Чонгука за подбородок и оглядывая его лицо. Тэхён стрельнул в него глазами, но тут же отвёл их в сторону, скользя взглядом по богато обставленному кабинету главного гуля. Возле окна стоял огромный стеллаж со старыми фолиантами, на камине была золотая статуэтка обнажённой женщины, отделанная рубинами, а на полу — изумительно мягкий персидский ковёр. Большую часть кабинета занимал огромный дубовый стол.
— Да не, — громко сглотнул Чонгук, — я страх чую хорошенько, а этот пах…
— Чонгук не так опытен, чтобы судить о человеческих чувствах, тем более о страхе, — вмешался Тэхён, переводя внимание на себя.
Удав оглядел его непроницаемым взглядом и грязно ухмыльнулся, теряя любопытство к младшему Чону.
— Чонгук, будь уверен, ты будешь награждён за свой труд, — он рукой указал ему на дверь. — Иди к Хичолю и спроси, назначили ли они с доктором день трансплантаций. Нам с твоим братом нужно кое-что обговорить.
Парень, повинуясь, откланялся, и как только дверь за ним бесшумно закрылась, Удав тут же схватил Тэхёна за плечи, поворачивая его к себе задом и прижимаясь к нему всем своим телом.
— Я соскучился, — выдохнул он откровенно трясущемуся парню прямо в ухо, — не видел тебя весь день.
— Хосок, пожалуйста, — немногим было позволено называть Удава настоящим именем, но Тэхён был одним из тех нескольких избранных, кто вообще его знал.
Он прикрыл глаза, когда почувствовал чужие сильные руки, поглаживающие бёдра через плотную ткань кожаных штанов, но резко повернулся к Хосоку лицом, оставляя лёгкий поцелуй на его щеке.
Постыдно, срамно и мерзко ложиться под представителя своей стати. Гули не гнушались почти ничем, но некоторые первобытные инстинкты заставляли их брезговать однополыми сношениями — от таких не может быть потомства.
Тэхён провёл костяшками по тому месту, где оставил поцелуй и попытался улыбнуться, но выглядело крайне натянуто. Каждый раз, будучи с ним, под ним, на нём, он чувствовал дикий страх, опьяняющее чувство контроля, которое Хосок иногда позволял ему вкусить и чрезмерную благодарность. Именно Удав подобрал их с Чонгуком после очередной зачистки, в которой жестоко убили мать парней, которая до того питалась одними только самоубийцами или падалью, приучая своих детей к тому же, запрещая им отнимать человеческие жизни. Их отец умер после рождения Чонгука — его загрызли свои же, когда он попытался вступиться за беременную женщину, которая забрела ночью в место, в котором не положено появляться в поздний час, если планируешь ещё хоть немного пожить.
Чонгук легко согласился убивать, наслаждаясь чужими воплями и тёплой плотью. Тэхён же вот уже на протяжении восьми лет после смерти мамы хранил обещание не лишать невинных существ их жизней и питался только тем, что специально для него добывали ищейки Хосока — трупы самоубийц. Удав всегда трепетно относился к братьям, даже дал им свою фамилию, подвергая полной защите. Но Тэхён знал, что, если бы не подставлял ему свою задницу с тех пор, как ему исполнилось шестнадцать, они с Гуком ни за что бы не выжили. Хосок забрал их, когда Тэ было пятнадцать, а Чонгуку — только тринадцать, избавляя от жизни на улице и скорой кончины.
— Чонгук говорил, что Пак Чимин пахнет в точности как ты, — осторожно начал Тэ, поглаживая плечи мужчины. — А ещё он сказал, что рядом с ним у него опять поднялась температура и его тело было будто бы парализованное. Может, тебе стоит серьёзно отнестись к этой его способности? Нужно, чтобы он научился управлять ею, — несмело предложил Тэхён, избегая зрительного контакта.
— Я приму это во внимание, — отчеканил Хосок, хватая младшего за волосы, заставляя взглянуть себе в глаза. — Почему ты такой дёрганный? До сих пор болит плечо? — в его голосе на миг проскользнуло беспокойство, но глаза оставались такими же холодными, словно ледяные тёмные озёра с кучей монстров под глыбами замёрзшей воды.
Тэхён дёрнулся при упоминании плеча. В прошлый раз, перестаравшись, Хосок в порыве страсти чуть не разодрал его ему. Оно, конечно, быстро регенерировало, но вот Тэхён стал бояться его ещё больше, хотя и до этого особо не был спокоен в его присутствии.
— Нет, всё в порядке, я просто устал, — мягко улыбнулся он, позволяя холодным пальцам скользнуть себе под футболку.
— В таком случае, не буду тебя утруждать, — фыркнул Хосок, толкая парня к небольшому кожаному дивану персикового цвета. — Будь хорошим мальчиком, стяни с себя эти бесполезные вещи и раздвинь свои ножки.
Тэхён прикусил пухлую губу, но приказ выполнил, быстро снимая с себя одежду и аккуратно складывая её на пол. Когда он был полностью обнажён, Хосок, всё ещё одетый в классические брюки и чёрную рубашку, хищно облизнулся, а радужку его глаз затопило красное сияние в ореоле чёрной тьмы. Он наскоро расстегнул ремень и, даже не потрудившись снять с себя штаны, придавил своим весом Тэхёна к дивану, смачивая пальцы слюной.
— Надеюсь, что ты подготовлен.
— Н-нет, — пробормотал парень, которого уже в открытую трясло. То ли от страха, то ли от предвкушения.
— Твои проблемы, — прошипел Хосок, тычась крупной головкой в нерастянутое колечко мышц.
Тэхён молчал. Он кусал губы до крови, царапал собственную кожу, боясь притронуться к нему, и мысленно выл, проклиная тот день, когда они с Чонгуком умудрились избежать смерти, спрятавшись в старом шкафу на чердаке их дома. Хосок вошёл в него резко и больно до искр перед глазами.
Иногда с Чоном было хорошо: у него было настроение и он часами мог доставлять Тэхёну удовольствие, ласково касаться его своими губами и благословлять нежностью и взглядами, полными любви. Иногда он был беспристрастен, просто брал, что хотел, но старался не доставлять боли. Но иногда, как и сейчас, он наслаждался агонией парня под собой, драл его до одурения и оставлял болезненные синяки, сжимая его шею. Одно оставалось несменным — он никогда не позволял целовать себя в губы. Тэхён мирился с этим, хотя иногда ему хотелось почувствовать мягкость сердцеобразных губ, но он понимал, что за такое он вмиг лишится головы. И то, если повезёт. Всё, что ему можно было — изредка касаться тёмно-красных волос Хосока и стонать под ним. В такие моменты он старался абстрагироваться, думать о своём счастливом и беззаботном детстве и не обращать внимание на текущие по ногам дорожки крови.
Как только Хосок закончил, не беспокоясь об удовольствии Тэхёна, он вытерся платком, который взял из своего стола и бережно провёл им по промежности беззвучно рыдающего парня, собирая белесую жидкость, что так привычно смешалась с багряной.
— Убирайся, — бросил он, возвращаясь к своим бумагам.
Тэхён кивнул и кое-как встал, натягивая на грязное и использованное тело тряпьё, которое он звал одеждой. Он натянул рубашку пониже, обрадовался, что чёрные кожаные штаны с лёгкостью скроют следы недавнего соития и, поклонившись, покинул кабинет, чтобы не мешать мужчине работать.
В такие моменты он чувствовал себя больным. Потому что даже имея выбор, он бы не отказал Хосоку.
***
За завтраком в шикарной столовой президентского дворца госпожа Юна всегда сидела по правую руку от мужа, сверкая улыбкой и поддерживая иллюзию идиллии. Завтрак всегда был самым основным приёмом пищи для президентской семьи, так как только тогда они собирались вместе и делали вид, что им не плевать друг на друга.
В это утро президент был более чем обычно задумчив, а у госпожи тряслись руки и она морщилась от каждого громкого звука. Чимин же был крайне рассеян: пролил на рубашку кофе, уронил вилку и чуть не обжёгся едой. В его голове была только небольшая карточка, а всё его естество пронзало любопытство.
— Сегодня ты приступишь к своим обязанностям, но для начала я хочу показать тебе кое-что, — бросил сыну Минхо после завтрака.
Чимин только кивнул и отправился в свою комнату, чтобы переодеть испачканную рубашку. Покончив со сборами, он засунул карточку в нагрудный карман своего синего пиджака и, последний раз взглянув на своё непривычно бледное лицо и проступающие синяки под глазами, покинул свои покои, направляясь к ожидающему его президентскому кортежу.
Чимину было неспокойно, на душе скреблись кошки, а перед глазами стоял ухмыляющийся гуль, который вчера легко мог лишить его жизни.
— Ты должен вести себя крайне сдержано, не поддаваться провокациям и вспомнить всё то, чему тебя учили на протяжении этих годов, — монотонно начал президент, глядя в окно на проплывающие мимо пейзажи города-миллионника, когда они уже были в пути.
— Да, отец, — коротко ответил Чимин.
— И то, что ты увидишь сегодня, не должно тебя смутить.
***
Пройдя охрану и рецепцию, Чимин последовал за своим отцом, шагая по безупречно белой плитке стерильных коридоров. Как только они оказались в небольшом, просто обставленном кабинете, президент тут же представил своего сына главному учёному с морщинистым лицом и холодом в глазах.
— Доктор Кан, — отрекомендовался он скрипучим голосом. На вид ему было лет шестьдесят, но его рукопожатие было крепким.
— Очень приятно, — ответил Чимин, скрывая непонимание за безразличным выражением лица.
— Я хочу, — отвлёк их господин Пак, — чтобы вы показали и рассказали Чимину обо всём, что ему нужно знать, как главе Второго дистрикта.
— Будет сделано, — ухмыльнулся доктор, предвкушая ужас на прекрасном личике изнеженного мальчика.
***
Гули. Агрессивные. Страшные. В своём первозданном виде, не скрываются за ликом человека.
В секретной лаборатории, которая была спрятана в неприметном сером здании в Четвёртом дистрикте, было мерзко. Хотя даже это слово никак не сможет описать всю ту гниль и чувство отвращения, которое возникало у нормального человека, хоть раз побывавшего в её стенах. И Чимин уже не был рад, что покинул утром свой дом, когда ему стали подробно рассказывать о диких и мерзких существах, которые и были объектом исследований здешних учёных.
В рядах камер он видел иссохших, оголодавших нелюдей, что бросались на решётку, учуяв запах человечины. Решётка била их током, и они выли, как самые настоящие волки, пожирали людей в белых халатах глазами и давали молчаливое обещание отомстить. Он видел, как гулю, который не ел две недели, бросили начавшие разлагаться останки умершего старика, как тот жадно впивался своими острыми зубами в холодную плоть и разрывал дряблые сухожилья, наслаждаясь вкусом мяса. Его морда была вся в крови, он наматывал на палец кишки и игрался с вырванным из груди сердцем, нажимая на него, наблюдая за сокращающейся мышцей.
Чимин отшатнулся от камеры, когда гуль испепеляющие поглядел на него. Доктор Кан лишь хмыкнул и повёл его дальше.
В левом крыле большого здания было несколько операционных, в которых редко использовали наркоз. В них учёные разрезали, исследовали каждую ткань и клеточку кагуне, вытаскивали гульи глаза и пытались понять причины изменения их окраски при кормёжке и охоте. Было отдельное гинекологическое отделение, где у подопытных брали яйцеклетки, вырезали им детородные органы и исследовали их. Они резали гулей без препаратов, пытаясь измерить порог боли.
В мире уже давно проводилась практика пересаживания гульих органов человеку, потому что те были сильными и не такими убиваемыми, как человеческие. Но наоборот пока не получалось — пересаженные гулям человеческие органы не приживались, начинали гнить и отторгаться организмом.
— Было бы хорошо, если бы можно было пересадить обгоревшему в пожаре человеку кожу этой падали без неприятных последствий вроде мутации, тогда она бы хорошо регенерировала и уменьшила бы срок выздоровления, — пояснил Чимину доктор Кан, методично оглядывая свои записи на планшете, когда они прогуливались от блока к блоку. — И хорошо бы было, если бы мы излечили гулей трансплантацией.
В правом крыле, минуя офис, были детские блоки, в которых размещали отпрысков гулей. Их пытались избавить от всех «прелестей» нечеловеческого тела, в раннем возрасте проводя операции по избавлению от органов охоты. Здесь были не клетки, а обычные палаты. И Чимин долго не мог поверить, что маленькие дети, над которыми проводили эксперименты — убийцы. Он смотрел на ряды кроватей, на спящих вместе близнецов, которым едва исполнилось по пять лет и молча мотал головой, фильтруя слова учёного. Его взгляд блуждал по игрушкам, которых в блоках было полно и по надзирателям с искусственными кагуне, которые были подготовлены ко всему.
Повсюду мерещились вопли и мольбы не мучить — убить сразу.
Под конец «экскурсии», которую Чимин еле выдержал, пропуская почти всё мимо ушей и пытаясь не концентрироваться на горящих красным глазах оценивающих его существ, он чуть не испоганил халат доктора, едва сдерживая рвотные позывы. Но старался оставаться с виду беспристрастным, промокая платочком покрытое испариной лицо.
— Вы должны понять, что ваш отец, создав эту лабораторию, поднял человеческую гуманность на новый уровень, — пафосно заявил Кан. — Их можно просто убивать, а можно попробовать исцелить. Ведь результат всегда оправдывает средства. И когда мы изобретём лекарство от этого, никто и не спросит, зачем нам нужно было столько скальпелей, — он рассмеялся своей шутке, а Чимин кивнул и натянуто улыбнулся.
Когда он уже сидел в машине, сжимая пальцами обивку сидения, он косился на серое здание и чувствовал накатывающий гнев. Доктор Кан ассоциировался у него с небезызвестным доктором Смерть, поставившим себя на место Бога, а само учреждение напоминало Аушвиц. Чимин понимал, что гули — не пушистые милашки — они вынуждены питаться людьми в связи со своей природой, но он не видел благих целей этой лаборатории, под каким бы углом не смотрел. Его лихорадило, водитель косился на него, несколько раз спрашивая, не остановить ли машину, но Чимин только отрицательно мотал головой, и, приехав в центр Второго района, вывалился из автомобиля и кое-как добрёл до лавочки перед зданием Администрации дистрикта, видя перед собой глаза гуля из сада.
Чимин не мог нормально дышать целый день, пока знакомился с подчинёнными и своими обязанностями. В горле стоял ком, он сидел в своём новеньком кабинете, который ему показала улыбчивая старшая женщина Чан Инсан, которая представилась его личным секретарём, и хотел бы навсегда оставаться в неведении, а не видеть перед глазами ужасы, которые делали люди, возомнившие себя Творцами.
Как его набожный отец допустил такое, да ещё и спонсировал это с государственного бюджета? От чего-то Чимину захотелось позвонить лидеру оппозиции Киму и рассказать обо всём, дать ему возможность начать протесты и совершить импичмент.
Но Чимин — послушный мальчик, несмотря на свой характер, он бы никогда не пошёл против отца, чувствуя на плечах груз благодарности за свою жизнь. Поэтому он сделал глоток горького кофе, приготовленного Инсан, и зарылся с головой в отчёты за последние три месяца, пытаясь разобраться в текущих обстоятельствах и не вспоминать о правом крыле лаборатории и о спящих детях, которые обнимались так сильно, будто бы боялись, что их сейчас отнимут друг у друга.
